КОНТИНУИТЕТ И ДИСКРЕТНОСТЬ В СОВРЕМЕННЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ПАМЯТЯХ СТРАН БАЛТИИ (МИФЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАЦИИ vs МИФЫ ПОЛИТИЗИРОВАННОЙ ЭТНИЧНОСТИ) Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

УДК 321.01(474.3) ББК 66.1(4Лат) К 43

00!: 10.24411/2076-4766-2019-10008

Максим Кирчанов

КОНТИНУИТЕТ И ДИСКРЕТНОСТЬ В СОВРЕМЕННЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ПАМЯТЯХ СТРАН БАЛТИИ

(МИФЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАЦИИ уб МИФЫ ПОЛИТИЗИРОВАННОЙ ЭТНИЧНОСТИ)

АННОТАЦИЯ

Автор анализирует проблемы преемственности и дискретности в политическом воображении балтийских стран в контекстах исторических политики. Предполагается, что государственные нарративы играют центральную роль в современных идеологических дискурсах Латвии, Литвы и Эстонии потому, что в ХХ в. эти страны дважды получали политическую независимость (в 1918 и 1990), но стали жертвами принудительной инкорпорации в Советский Союз в 1940 г. Советский период стал ментальной травмой для балтийских интеллектуалов. Поэтому исторические и политические традиции современных стран Балтии функционируют в режиме забывания советского прошлого и маргинализации наследия советского периода. Историческая память стран Балтии в этой интеллектуальной ситуации актуализирует одновременно нарративы исторического континуитета и политической дискретности. Современные политические элиты Латвии, Литвы и Эстонии стремятся актуализировать миф исторической и политической преемственности. Нарративы континуитета присутствуют в Конституциях стран Балтии, а национальные интеллектуальные сообщества активно используют мифы континуитета и дискретности одновременно.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА

Государственность; континуитет; дискретность; историография; интеллектуалы; страны Балтии.

МИФЫ КОНТИНУИТЕТА И ДИСКРЕТНОСТИ в интеллектуальных пространствах стран Балтии. Национальная государственность и политическая независимость принадлежат к числу центральных проблем в идентичности большинства европейских стран, особенно тех, которые до начала 1990-х гг. входили в состав многонациональных федеративных государств. Постсоветские балтийские государства не стали исключением из этого правила. Восстановление государственной независимости Латвии, Литвы и Эстонии поставило перед местными интеллектуальными сообществами и политическими элитами задачи поиска исторических форм государственности для легитимации независимости и доказательства государственной преемственности между современными фактически постсоветскими государствами и их историческими предшественниками.

Решительный и однозначный курс на десоветизацию, который местные политические элиты взяли в начале 1990-х гг., автоматически исключал из числа исторических предшественников Латвийскую, Литовскую и Эстонскую ССР потому, что советский период в истории стран Балтии был воображен как оккупация. Поэтому перед элитами и интеллектуалами балтийских государств возникла двойная задача: с одной стороны, актуализировать преемственность с историческими государствами от средневековых политических образований до Первых Республик; с другой — показать дискретность в развитии национальных государственностей и советских республик Прибалтики.

Поэтому целью автора в настоящей статье является анализ восприятия преемственности и дискретности в развитии балтийских государственно-стей в политическом и интеллектуальном дискурсе Латвии, Литвы и Эстонии.

Модели юридической и правовой преемственности в исторической памяти стран Балтии. Государство, национальное или фактически национализирующееся государство, было одним из центральных героев больших исторических и политических нарративов в интеллектуальных традициях стран Балтии. Поэтому события 1940 г., известные в национальных балтийских историографиях как советская оккупация, оказались очень болезненными для национальных интеллектуальных сообществ, спровоцировав многочисленные ментальные травмы, которые на протяжении ряда поколений воспроизводятся в национальных историографических традициях. Утратив политическую независимость в 1940 г., балтийские интеллектуалы помнили, что западные страны (в большинстве своем) формально не признали вхождение республик Балтии в состав Советского Союза. Поэтому в национальных историографиях возникли нарративы о незаконности оккупации, а мечта о восстановлении независимости никогда не оставляла латышских, литовских и эстонских интеллектуалов в изгнании. Реставрация суверенитета в начале 1990-х гг. стала тем фактором, который вдохновил балтийских интеллектуалов развивать нарратив

эс 2

эс

S

историко-политическои непрерывности и государственной идентичности межвоенных, первых, республик с теми странами, которые возникли на политической карте после того, как Советский Союз прекратил свое существование. Поэтому идея государственного континуитета стала одной из центральных в новых политических идентичностях балтийских демократий в 1990-2010-е гг.

Латвийская модель юридической легитимации государственной преемственности. Модель государственной и политической преемственности в большей степени актуализируется в исторической политике Латвийской Республики. Декларация о восстановлении независимости Латвийской Республики (Deklaracija Par Latvijas Republikas neatkarlbas atjaunosanu), принятая 4 мая 1990 г., стала первой серьезной заявкой латышских интеллектуалов на актуализацию идеи государственного и политического континуитета между Первой Республикой и современной Латвией. Декларация предусматривала отмену действия декларации 21 июля 1940 г. о добровольном вхождении Латвии в состав СССР, возобновляла действие Конституции 1922 г. и восстанавливала официальное название «Латвийская Республика»1.

Основной закон Латвийской Республики,Сатверсме, содержит несколько положений, которые имеют больше общего с политическим дискурсом, а не конституционным правом. Преамбула к современной Сатверсме в редакции от 19 июня 2014 г. утверждает, что история Латвии ХХ в. фактически была историей национальной и освободительной борьбы, а независимое государство было основной целью латышской нации в борьбе с немцами в период Первой мировой войны и Освободительной войны, со сталинским большевизмом, немецким национал-социализмом и советским режимом. Поэтому Сатверсме декларирует, что «Латвийское государство, провозглашенное 18 ноября 1918 года, создано путем объединения исторических латышских земель на основании непреложной воли латышской нации и ее неотъемлемого права на самоопределение, чтобы гарантировать существование и развитие латышской нации, ее языка и культуры на протяжении веков, обеспечить свободу всего народа и каждого человека Латвии и способствовать благосостоянию. Народ Латвии отстоял свое государство в борьбе за Свободу. В свободно избранном Учредительном собрании он закрепил государственное устройство и установил для себя Конституцию. Народ Латвии не признавал оккупационные режимы, сопротивлялся им и снова обрел свободу, восстановив государственную независимость 4 мая 1990 года на основании непрерывности государственности. Народ Латвии почитает тех, кто боролся за его свободу, чтит память жертв чужой власти, осуждает коммунистический и нацистский тоталитарные режимы и их преступления»2.

В остальных частях, за исключением положений о гражданстве, текст современной Сатверсме повторяет текст исторической латвийской Конституции, принятой 15 февраля 1922 г. Поэтому Латвию следует признать единственной постсоветской балтийской страной, где политические элиты

восприняли буквально концепт идентичности и тождественности Первой и Второй Республики, что предусматривало маргинализацию «промежуточного» советского периода.

Литовская модель правовой легитимации исторического континуитета. Литва, в отличие от Латвии, не решила восстанавливать конституцию межвоенного периода, и поэтому новый Основной закон Литовской Республики был принят в 1992 г. Литва не смогла восстановить Конституцию Первой Республики, потому что к 1940 г. успела сменить фактически четыре Конституции — временную 1919-го и три «постоянные» 1922, 1928 и 1938 гг. Литва, как и Латвия в начале 1990-х гг., приняла ряд законов, направленных на восстановление литовской государственности.

11 февраля 1991 г. был принят Конституционный Закон Литовской Республики о Литовском государстве ^еШуоэ Respublikos копэ^иотз jstatymas dël Lietuvos Valstybës), который возводил положение «Литовское государство является независимой демократической республикой» в статус конституционной нормы, провозглашая его «основополагающим принципом государства»3. Конституция Литовской Республики (Lietuvos Respublikos Ко^^ис^'а) апеллирует к ценностям политизированной этничности и идеям борьбы литовцев за независимую государственность.

Поэтому преамбула к Конституции декларирует, что «литовский народ, создавший много веков тому назад Литовское государство, основывая его правовой фундамент на Литовских Статутах и Конституциях Литовской Республики, веками решительно защищавший свою свободу и независимость, сохранивший свой дух, родной язык, письменность и обычаи, воплощая естественное право человека и Народа свободно жить и творить на земле своих отцов и предков — в независимом Литовском государстве,радея о национальном согласии на земле Литвы, стремясь к открытому, справедливому, гармоничному гражданскому обществу и правовому государству, по воле граждан возрожденного Литовского государства принимает и провозглашает настоящую Конституцию»4. Таким образом, современный правовой миф Литвы предусматривает одновременную артикуляцию ценностей политической нации с актуализацией принципов этничности.

Эстонская модель правовой легитимации государственной преемственности и исторического континуитета. Эстонская Республика, в отличие от Латвии, но так же как и Литва, приняла новую Конституцию в 1992 г., признав тем не менее, что всенародное голосование 28 июня 1992 г. по принятию Конституции проводилось на основе статьи 1 Основного закона 1938 г. Принятию Конституции 1992 г. предшествовали несколько актов, включая «Декларацию Верховного Совета Эстонской Советской Социалистической республики "О суверенитете Эстонской ССР"» (18 ноября 1988 г.), «Декларацию по вопросу государственной независимости Эстонии» (2 февраля 1990 г.), «Постановление Верховного Совета Эстонской ССР о государственном статусе Эстонии» (30 марта 1990 г).

Документ 1988 г. использовал историческую аргументацию, апеллируя к политической преемственности: «Эстонский народ на берегах Балтийско— 183 —

эс 2

эс

го моря обрабатывает землю и развивает свою культуру уже более пяти тысяч лет. В 1940 году гомогенное в национальном отношении, суверенное Эстонское государство стало составной частью Советского Союза, при этом было предусмотрено сохранение гарантий суверенитета и расцвет нации. Однако внутренняя политика сталинизма и периода застоя игнорировала эти гарантии и принципы. В результате этого на эстонской земле для эстонцев как коренной национальности сложилась неблагоприятная демографическая ситуация, природная среда во многих регионах республики оказалась в катастрофическом положении, продолжающаяся дестабилизация экономики отрицательно сказывается на жизненном уровне всего населения республики»5.

Таким образом, уже в 1988 г. была сформулирована центральная идея будущей политики памяти, основанной на признании континуитета эстонского политического опыта и существования, с одной стороны, и деконструкции советского наследия — с другой. В отличие от Латвии, Эстония не восстановила действие последней досоветской Конституции в полном объеме, но предпочла сослаться на нее, дабы перекинуть «мост» между межвоенной и современной государственностью. Юридически до 28 июня 1992 г., когда состоялся референдум о принятии четвертой Конституции Эстонской Республики, действовала Конституция 1938 г., утратившая силу с принятием Основного закона 1992 г.6 Эстония, таким образом, в отличие от Латвии, демонстрирует модель частичного или редуцированного государственного континуитета с Первой Республикой как ее историческим предшественником.

Модели континуитета и дискретности в современных интеллектуальных дискурсах балтийских стран. История традиционно имеет сложные и противоречивые отношения с национализмом, особенно в тех обществах, которые являются динамично меняющимися национализирующимися государствами. История неизбежно становится заложницей политики и жертвой манипуляций в тех странах, которые в прошлом утратили свои политические и государственные независимости, будучи оккупированными и/или принудительно инкорпорированными в другие авторитарные и недемократические государства. Исторический опыт балтийских интеллектуалов в ХХ столетии стал тем стимулом, который вдохновил значительный и иногда гипертрофированный интерес к факторам национальной государственности. Страны Балтии в ХХ столетии дважды становились независимыми. Период «советской оккупации» занимает полвека между двумя эпохами политической и государственной независимости. Политический и государственный опыт Первых республик, политические травмы изгнания, опыт выживания и адаптации национальных идентичностей в условиях «советской оккупации», национальное сопротивление и интеграция в системы политических, социальных и культурных лояльностей большого советского дискурса — все эти факторы существенно влияли на основные направления и траектории развития нарративов государственных и полити-

ческих преемственностей и разрывов в исторической памятях Латвии, |

ЛИТВЫ и Эстонии. га

ш

Исторический континуитет и политическая дискретность в современной латышской историографии. Латвийская историческая па- !з мять и политика имеют не только формально юридические обоснования | идеи государственного континуитета. Значительный вклад в развитие ¡5 мифа преемственности и непрерывности в развитии государственной традиции в ХХ в. вносят латышские интеллектуалы. Латышская исто- о риография на протяжении всего существования Второй Республики ис- |. правно и последовательно работала на воспроизводство государственных | нарративов и доказывала неизбежность, с одной стороны, появления независимой Латвии в 1918 г. и, с другой, необратимость национального | движения и, как следствие, реставрацию политического суверенитета Ц в начале 1990-х гг. 8

В отличие от литовской историографии, латышская интеллектуальная ¡5

традиция в меньшей степени актуализирует преемственность со средне- § вековыми государствами, потому что те, с одной стороны, сравнительно

быстро стали жертвами немецкой экспансии, а с другой — историки пе- |

риода Первой Республики7 успели интегрировать их в официальный по- ^

литический нарратив, сделав неотъемлемой частью государственной исто- |

рической традиции. Перспективы континуитета современной Латвийской ^

Республики и межвоенной Латвии привлекают интеллектуалов больше, 5

чем сложно доказуемые связи со средневековыми государствами, не знав- ............

шими понятия «нация» в его современном понимании и прикладном по- ш

литическом значении. Поэтому потенциал средневековых форм латыш- ¡5

X

ской государственности для актуализации политического континуитета Ц-

эс

оценивается современными интеллектуалами как незначительный, хотя 2 для национальной медиевистики они представляют бесспорный интерес, | являясь единственными национальными субъектами средневековой ла- 2 тышской истории.

Поэтому государственные нарративы в историографии были изобретены почти исключительно в контекстах новейшей истории, сочетаясь с последовательно воспроизводимым антикоммунистическим дискурсом, то есть нарративы континуитета и непрерывности актуализировались одновременно с идеями дискретности. Основным медиатором нарратива дискретности в латышской исторической памяти стал Музей оккупации ^а^^аэ Окирасцаз т^е]'з). Тема оккупации относится к числу больших нарративов в латышской исторической памяти. Историографическое воспроизводство концепта «оккупация» в современной нормативной историографии имеет различные формы и проявления. С одной стороны, издаются документы8, которые призваны сформировать корпус текстов, формирующих массовые представления об оккупации как разрыве в истории латышской государственной и политической традиции. С другой стороны, значительное количество латышских историков занимается обслуживанием

эс

концепта «оккупации», чем актуализирует травму разрыва и дискретность в истории латышской государственности.

Музей оккупации Латвии призван содействовать коммеморации событий советского периода, их вытеснению из исторической памяти, потому что они ставят под сомнение нарратив о континуитете. Латышские интеллектуалы полагают, что нарративы континуитета и дискретности актуализируются в контекстах публичной истории, которую они определяют как «своего рода интерактивную область, в которой взаимодействуют три игрока: с одной стороны, есть история, исторические объекты и события, с другой — историки и исторические исследования, и, наконец, общественность. Это современное общество с его коллективной или социальной памятью. Короче говоря, задача публичной истории основана на академических знаниях, исторических фактах и понимании различных интерпретаций прошлого, чтобы предоставить общественности самое понятное и легко воспринимаемое послание истории, рассказывающее о реальных проблемах истории»9.

Роль Музея оккупации в большей степени актуализируется в контексте создания и воспроизводства исторической памяти как антипамяти и памяти сопротивления наследию советского времени, которое маргинали-зируется и сознательно противопоставляется историческому и политическому наследству Первой Республики. Большинство латышских интеллектуалов воображает советский период как разрыв в историческом процессе. Поэтому Гатис Круминьш полагает, что «объективное исследование оккупационного периода СССР наиболее необходимо для нашего общества, наших граждан, чтобы иметь возможность оценить, что восстанавливает независимость нашей страны»10. Именно поэтому под эгидой Музея реализуется и активная издательская программа11, направленная на публикацию исследований, посвященных различным проблемам новейшей истории Латвии в контексте актуализации отрицательной и негативной роли 1940 года как года исторического и политического разрыва в частности и всего советского периода в целом как нелегитимной альтернативе Первой Республике, которая разорвала воображаемую латышскими интеллектуалами целостность и неразрывность исторического процесса.

На протяжении 1990-2010-х гг. латышскими историками неоднократно предпринимались попытки написания новой версии истории в длительной исторической перспективе (от раннего Средневековья до условной современности) и в более ограниченных хронологических координатах (XIX или XX в., Первая Республика или «советская оккупация»), основанной на доминировании идеи государственно-политического континуитета. Эти попытки актуализировали вопрос персональной и коллективной ответственности историков в частности и академического сообщества в целом, потому что латышские интеллектуалы понимают глубинные связи и взаимозависимости истории, политики и идеологии. Мартиньш Минтаурс настаивает, что «история является частью человеческой жизни, она является частью культуры, которая формирует сообщество. И именно по этой

причине важно, чтобы работа ученых служила общественности, а не политической партии, идеологии или режиму. Критическая оценка прошлого — обязанность историков, но это история — это не лестные общественные стереотипы о себе... общество, которое знает свою историю, нелегко подвергнуть политическим демагогическим манипуляциям, поэтому восприятие прошлого всегда будет актуальным»12.

Это утверждение справедливо для тех обществ, которые воображают, изобретают и пишут различные альтернативные множественные гетерогенные истории, но современная историографическая ситуация в Латвии характеризуется тем, что некоторые почти официально одобренные и санкционированные версии фактически мало чем отличались от больших нар-ративов, которые доминировали в советский период. C той лишь разницей, что следование коммунистической идеологии и марксистско-ленинским социально и экономически выверенным интерпретациям сменилось почти столь же безраздельным доминированием этноцентричной парадигмы при сохранении событийно-хронологического стержня в качестве концеп-тообразующего ядра. Ярким примером подобных «больших нарративов» следует признать «Историю Латвии» Илгварса Бутулиса и Антонийса Зун-ды, изданную в 2010 г.13

Структурно эта версия истории с некоторыми модификациями повторяет те версии и моды исторического описания или даже написания истории, которые были предложены в период Первой Республики между двумя мировыми войнами и идеологически модифицированы в советский период. С той лишь разницей, что помимо традиционных для межвоенной и советской историографии сюжетов событийного характера, особое внимание уделено проблемам нации, национализма, развития и укрепления латышской идентичности. Кроме этого, имеются и некоторые условно оригинальные и новаторские вкрапления, представленные влиянием теории модернизации, но эти элементы не столь значительны, не имеют доминирующего значения и предстают явно второстепенными в тени «больших нарративов».

В этом отношении в восприятии И. Бутулиса и А. Зунды латышская история предстает как нечто единое и целое, а сами авторы в некоторой степени склоняются к политически выверенному примордиализму и актуализации идеи государственно-исторической непрерывности. Аналогичные историографические клише переносятся и на изучение истории периода 1917-1920 гг., а борьба за независимость Латвии в значительной степени идеализируется, подвергаясь позитивной и положительной мифологизации, что, в принципе, естественно, если принять во внимание, что Вторая Республика представляет собой национализирующееся государство, которое остро нуждается в исторической легитимации и доказательстве своей преемственности в отношении более ранних политических форм. В изучении этого критического периода в латышской истории активное участие

эс

S

эс

S

принимает целый ряд современных латвииских историков, среди которых Игоре Варпа14 и Янис Шилиньш15.

Большинство текстов подобной тематики принадлежат нормативной, преимущественно неопозитивистской, описательной историографии, основанной на реконструкции фактических, событийных и хронологических аспектов периода 1917-1920 гг. Нарратив континуитета и преемственности, который доминирует в описании событий этого периода, одновременно предусматривает актуализацию идеи дискретности, потому что советский политический эксперимент воспринимается как исключенный из латышского исторического контекста. Современные интеллектуалы в Латвии склонны к актуализации парадигмы линейной и одномерной истории с сильным примордиалистским месседжем, основанным, с одной стороны, на вере в неизбежность институционализации государства, а с другой — на идее континуитета между республикой, провозглашенной соответственно дважды — 18 ноября 1918 и 4 мая 1990 г.

Государственный континуитет и историческая дискретность в современной литовской историографии. Литовские интеллектуальные сообщества, с одной стороны, пытаются ориентироваться на европейский опыт исторической политики16, а другой — стремятся играть особую роль в развитии исторической памяти, включая нарративы политического и государственного континуитета, реализуя национальные проекты17, направленные одновременно на возбуждение и пробуждение исторической памяти, борьбу с исторической амнезией и на забывание политически и идеологически неприятных моментов, их маргинализацию и вытеснение на периферии и задворки коллективных политических и исторических памятей. Литовские интеллектуалы активно реагируют на попытки политических элит принять закон об исторической памяти и включить историю в число механизмов официальной государственной исторической политики18.

Любые манипуляции элит с историей неизбежно актуализируют вопрос о преемственности и континуитете в развитии литовской традиции государственности. Некоторые литовские интеллектуалы в этой ситуации с готовностью пытаются синтезировать ценности этнического национализма, традиции политической государственности и модерновые конструктивистские теории национализма и наций, настаивая, что «Литва — современное национальное государство. Государство, созданное и восстановленное не кем иным, а националистами, основанное на национальном идеале и общепризнанное как право народов на самоопределение. Нет другого принципа, который узаконивает Литву, оправдывает право нашего государства находиться на карте мира. Напротив, это право и все другие права гарантируются и охраняются национальным государством»19. Литовские историки в этой ситуации сами себя загонят в методологический тупик и теоретическую ловушку, что относится даже к тем интеллектуалам, которые умеют синтезировать гранд-нар-ративы национальной истории как почти исключительно политической

и государственной истории с модернистским восприятием истории как истории конструктов наций и национализмов как процесса изобретения политических традиций. Государство в литовской исторической памяти стало едва ли не единственным легитимным героем и актором, который постоянно присутствовал практически во всех периодах исторического развития Литвы.

Поэтому значительный и иногда гипертрофированный интерес литовских интеллектуалов к проблемам государственности20 просто неизбежен. Этот интерес сочетается с политическими и культурными фобиями потери и утраты независимой государственности21 и размывания литовской идентичности в Европейском Союзе22, потому что в 1940 г. Литва уже обрела печальный опыт советизации, который институционализировал советскую оккупацию. Альвидас Йокубайтис полагает, что «университет — это не лаборатория, не фабрика, не мастерская. Главная цель университета — развивать национальное сознание, интеллект страны, интеллект и нравственную культуру. В конце концов, скажем, химию можно изучать в любой точке мира. Но можно ли представить себе, что любой университет в мире вдруг подумает о сущности нашей страны, о ее судьбе? Едва ли. Суть Литвы должна быть интересной для нас самих, потому что другие ее не поймут»23.

Поэтому литовская культура исторической памяти функционирует в режиме синтеза ценностей этнического национализма и этнизирован-ных исторических мифов с политическим национализмом, где политическая нация и национальное государство, которые существуют в условиях непрерывности и преемственности, стали основными героями исторического процесса. Литовские интеллектуалы, как и их латышские коллеги, уделяют значительное внимание проблемам континуитета и преемственности в истории Литвы, возводя их фактически в ранг политического мифа непрерывного существования литовской государственно-политической традиции. В отличие от латышских авторов, литовские интеллектуалы более активно используют нарративы государственного континуитета потому, что существование как минимум двух литовских государств, включая Lietuvos Didzioji Kunigaikstystë, или Великое Княжество Литовское, и Lietuvos Respublika 1918-1940, или Первую Республику, исторически неоспоримо. Великое Княжество Литовское в современном литовском интеллектуальном сообществе24 позиционируется как центральный элемент политической традиции и начало государственности, ставшее отправной точкой континуитета и исторической непрерывности.

Литовские интеллектуалы склонны абсолютизировать ВКЛ, воображать его как изобретенную политическую традицию, хотя фактически государство, созданное Миндаугасом, к современной Литовской Республике как политической нации имеет примерно такое же отношение, как королевство Хлодвига к современной Пятой Республике во Франции. Несмотря на то что большинство литовских историков понимает радикальные отличия Литвы Миндаугаса от современной Литовской Республики25, государство,

эс 2

| созданное Миндаугасом, воображается и позиционируется как стартовый

га пункт в развитии литовской государственности и ее историческом и политическом континуитете. Литовские интеллектуалы воспринимают го-

!з сударство как основного актора истории26.

| Радикальные отличия между различными историческими формами

™ литовской государственности не помешали литовским историкам вообразить государство как основного актора исторического и политического

о процессов, воображая историю в традиционном позитивистском стиле

со и минимизируя ее до истории почти исключительно государства. Логика

| развития современной постмодернистской конструктивистской историо-

о графии вынуждает литовских интеллектуалов актуализировать лакуны

| и пустоты в четких схемах линейной истории, раннее воспринимавшейся

Ц почти исключительно в позитивистском ключе. Доминирование этноцен-

8 тризма в историографии вынуждает замалчивать и игнорировать доста-

ш

¡5 точно длительные хронологические провалы и периоды отсутствия госу-

§ дарственности, хотя абсолютная разность и инаковость ВКЛ и Литовской Республики в контекстах социальной, экономической и политической ис-

| тории неоспоримы.

* Поэтому, несмотря на дискуссионную роль и значение балтского литов-| ского элемента в политической жизни Великого Княжества Литовского27, ^ современные литовские интеллектуалы включают это государство в по-5 литическую и историческую генеалогию современной литовской государ........................ственной традиции, актуализируя тем самым идеи и ценности как кон-

ш тинуитета, так и непрерывности в развитии национальной государствен-

¡5 ности. Уния с Польшей, фактическая потеря политической независимости

х

^ и ликвидация государственности ставят перед литовскими авторами ди-

эс

г лемму исторического провала и политического разрыва продолжительного стью в несколько столетий, которые предшествовали восстановлению го-2 сударства в 1918 г.28

Литовские историки склонны абсолютизировать государственность как центральный элемент идеи политического и исторического континуитета, что превращает их в заложников исторических мифов и мифологизированных версий истории. Канадский писатель литовского происхождения Антанас Шилейкис полагает, что «большинство людей идут через прошлое, как варвары через римские руины... некоторые люди пребывают в ловушке времени и прошлого и полагают, что для того, чтобы продолжать жить, нужно забыть»29. Эти метаморфозы и злоключения исторической памяти определяют основные векторы и траектории эволюции концептов «государственность» и «континуитет» в литовской исторической памяти. Государство в литовской исторической памяти стало центральным и системообразующим фактором и актором истории одновременно, что свело события ХУП-Х1Х вв. до уровня предыстории появления Первой Республики.

Некоторые интеллектуалы, с одной стороны, начали предлагать фактически ревизионистское восприятие появления Первой Республики, отсту-

пая от государственного примордиализма и полагая, что военные действия 1918 г. стали формой гражданской войны и социальным конфликтом между польскими «высокими» классами и низкими литовскими социальными группами30, что подрывает монополию восприятия этих событий как одного из актов в многовековой борьбе за государственность и ставит под сомнение непогрешимый статус теории государственного и политического континуитета. С другой стороны, некоторые литовские историки (например, Витаутас Синица) вынужденно признают, что «нет недостатка в альтернативных историях, но очевидно, что государство не может поддержать всех из них, и желательно иметь авторитетное и коллегиальное мнение для поддержки "историй" в развитии исторического и общественного сознания граждан, общей исторической судьбы и ответственности за будущее государства»31.

Витаутас Синица, с одной стороны, пытается актуализировать альтернативные версии исторической памяти и сомневается в универсальности и неизбежности фактически политического мифа про государственный континуитет и непрерывность исторического процесса, утверждая, что «литовцы не думают политически, то есть не думают о государственных и национальных категориях»32, и ставя одновременно под сомнение и универсальность фактора католической церкви33 как одной из основ литовской государственности. Эти идеи свидетельствуют о том, что некоторые литовские интеллектуалы пытаются выйти за рамки этноцентричных интерпретаций истории Литвы в примордиалистском стиле, где государство является едва ли не единственным актором исторического процесса. С другой стороны, Эгидиус Александравичюс полагает, что «существует большой разрыв между большими историческими нарративами о государствах, царях и президентах, а также о прошлом каждого человека»34, а Витаутас Синица задает фактически провокационный вопрос о смысле существования литовской государственности и идентичности35, ставя под сомнение весь комплекс политических мифов о непрерывности и континуитете в развитии и существовании литовской государственности.

Поэтому некоторые литовские интеллектуалы признают, что «мы отмечаем столетие государственности в условиях серьезного кризиса национальной самооценки»36. Эти попытки ревизии роли и значения государства как основного героя исторического нарратива в современной литовской исторической памяти являются не очень удачными, потому что историография продолжает существовать в преимущественно традиционной антимодерновой позитивистской системе координат, где государство является основным и едва ли не единственным участником истории. Несмотря на восстановление государственности по результатам Первой мировой войны и Российской революции, история Первой Республики, завершившаяся ее принудительной инкорпорацией в СССР в 1940 г. с последующей советизацией, актуализирует нарративы дискретности в исторической и политической памяти современной Литвы. В этой ситуации интеллектуальная история, «археология идей» и история идей становятся панацеей для этно-

эс 2

центричной и преимущественно примордиалистской литовской историографии, которая оказывается в методологическом тупике.

Большинство интеллектуалов отторгает мысль о том, что современная Литовская Республика является фактически продолжением Литовской ССР потому, что попытки вывести государственную генеалогию из Первой Республики и тем более из ВКЛ представляются им более перспективными и правильными с идеологической точки зрения. Некоторые литовские историки признают, что проблемы государства как попытки институциона-лизации политической нации и 1918 г. как «года права наций на самоопре-деление»37, а также дискретность и исторические разрывы в истории Литвы ХХ в. не стали объектами серьезного академического изучения потому, что «история краха Литвы еще не была должным образом проанализирована, ошибки политического руководства не были должным образом оценены, мало что было извлечено из уроков истории»38. Поэтому идеи политического и исторического континуитета со средневековой Литвой и Первой Республикой одновременно монополизировали статус политической панацеи. Миф о средневековом наследии не дает покоя авторам, которые стремятся обосновать и доказать неразрывность и континуитет в политической и государственной истории Литвы. Компромиссом стало конструктивистское изучение советской литовской историографии в контекстах интеллектуальной истории39, но и эта попытка стала фактически очередной фетишизацией ВКЛ потому, что историография Великого Княжества Литовского оказалась в центре рефлексий современных литовских интеллектуалов и политического манипулирования историей. Это свидетельствует о том, что ВКЛ в литовской исторической памяти трансформировалось в конструкт и воображенную, изобретенную политическую традицию. 5 Континуитет этничности и языка в политической дискретности

современной эстонской интеллектуальной традиции. Эстонская интеллектуальная традиция и попытки обоснования исторического континуитета и политической преемственности выглядят не очень ярко и убедительно, пребывая в тени латышских и литовских интеллектуальных рефлексий о континуитете со средневековыми и современными формами государственности. Эстонские интеллектуалы, с одной стороны, в своих попытках доказать континуитет, которые успели стать общим местом в современной эстонской интеллектуальной традиции, могут апеллировать только к историческому опыту Первой Республики, существовавшей с 1918 по 1940 г.40 С другой стороны, они так же активно, как их латышские и литовские коллеги, актуализируют нарративы дискретности, настаивая на принудительной советизации 1940 г. и полагая, что Эстонская ССР41 была искусственно навязанной и трансплантированной формой государства, которая не имела ничего общего с политическими традициями межвоенной государственности, восстановленной в 1988-1991 гг.

Проблемы континуитета и дискретности как изобретенных традиций идентичности менее конкурентоспособны в сравнении с другими сюже-

эс

тами, связанными с вопросами эстонской идентичности и этничности42, |

финно-угорского родства43 и особенностей исторического процесса44, кото- га

рые оказались более привлекательны и интересны для эстонских авторов. ^

Это отличает их от литовских и латышских коллег, более ориентированных !з

на анализ государственных сюжетов как основы функционирования по- |

литической нации. Политические компоненты нации, включая государ- ¡5 ственность и ее воображаемую генеалогию, оказались менее значимы для

эстонских интеллектуалов, чем универсалии этничности, включая язык, о

кровь и землю. |.

Эстонские интеллектуалы настаивают на континуитете между Первой |

Эстонской Республикой и современной Эстонией, исключая из больших

исторических нарративов национальной и политической памяти совет- о

ский период, воображаемый и изобретаемый как оккупация, которая ра- Ц

зорвала ход естественного исторического развития. Таким образом, кон- 8

структивистский потенциал исторического воображения и восприятия ¡5

континуитета и дискретности как изобретенных традиций остается не- §

востребованным в современном эстонском интеллектуальном сообществе,

склонном к канонизации этничности и написанию истории как истории |

больших нарративов. В них основными героями являются нация и нацио- ^

нальное государство, что существенно сужает как пространство для мане- |

вра эстонских интеллектуалов в частности, так и адаптивные возможности ^

историографии в целом. Канонизация государства в форме Первой Респуб- 5

лики и ее идеализация с элементами политической фетишизации пре- ............

вратили эстонских интеллектуалов в заложников мифа государственного ш

континуитета, хотя возможности для его деконструкции сохраняются, но ¡5

вероятность этого сценария в развитии эстонской интеллектуальной си- Ц-„ эс

туации является крайне незначительной. 2

Символический континуитет в современных интеллектуальных | дискурсах балтийских стран. Политически мотивированное использо- 2 вание нарративов континуитета в современных исторических памятях стран Балтии невозможно без визуализации ценностей и принципов исторической и политической непрерывности государственной истории как изобретенной традиции. Интеллектуалы активно стремятся и пытаются институционализировать идеи государственного континуитета. Эти попытки вдохновили, с одной стороны, появление нескольких политических ритуалов, включая парады в день независимости и различные памятные и мемориальные акции и коллективные действия. С другой стороны, визуализация коллективных представлений о прошлом также стала достаточно эффективной формой проработки прошлого и актуализации ценностей и принципов государственного, исторического и политического континуитета.

Континуитет и изобретенные политические традиции гражданской религии. Государственные праздники во всех трех балтийских республиках имеют устойчивые политические коннотации с исторически

| важными и значимыми событиями. Карлис Силс из Общества исследова-

га ния и популяризации истории (УёзШгез izpëtes ип populaгizësanas biedгIba) полагает, что современная Латвия и латышское общество не смогли сфор-

!з мировать единую консолидированную культуру памяти и предложить

| компромиссные модели исторических и политических коммемораций: «в

™ настоящее время в Латвии отмечаются 43 дня, среди которых есть как традиционные, так и национальные праздники, дни памяти погибших солдат и жертв

о тоталитаризма, а также даты для обозначения определенных профессий и групп

со общества... Многие из самых важных протестов, кампаний и манифестаций про-

| исходили именно в дни памяти, связанные с оккупацией и репрессиями стран Бал-

о тии... После восстановления независимости Латвии Саэйма пыталась решить

| задачи, связанные с проблемами памяти: с одной стороны, необходимо было проде-

Ц монстрировать четкую последовательность латвийского государства (26 января,

8 22 июня, 11 и 18 ноября) и отметить дни, связанные с процессом реконструкции

Ш

¡5 (20 января, 4 мая и 21 августа), с другой — рассказать остальному миру свою § историю об оккупации и репрессиях (25 марта, 14 и 17 июня и 23 августа), а также суметь адаптировать западные ценности к условиям Латвии (8 и 9 мая и | 4 июля). желание латышского общества наслаждаться годами советской окку-* пации и притоком национальных чувств стало хорошей почвой для различных | популистских инициатив (16 марта). Сочетание этих разных обстоятельств ^ привело к тому, что политика прошлого праздновала, отмечала и запоминала 5 дни»45. Но интеллектуальные и политические элиты предпочли не заме............ тить и проигнорировать неспособность консолидировать государство. Для

ш большинства людей в Латвии как постпостмодерном обществе потребле-

¡5 ния мемориальные дни, с одной стороны, совершенно безразличны, как и,

х

^ с другой стороны, современное государство и его континуитет с историче-

эс

г скими предшественниками также оказались мало кому интересны. | Праздники, связанные с коммеморацией и коллективным вспомина-

2 нием исторических фактов борьбы за независимость, занимают одно из центральных мест в политических традициях стран Балтии. Современный политический ритуал Эстонии фиксирует только два государственных праздника, включая 24 февраля, или День независимости (iseseisvuspaev или Eesti Vabaгiigi aastapaev), и 20 августа, или День восстановления независимости (taasiseseisvumispaev), которые фактически стали попытками актуализировать идеи политической преемственности, государственной идентичности и исторической непрерывности. Политические идентичности Латвии и Литвы характеризуются большим числом памятных дат и праздников, которые являются попытками доказать символическую преемственность между различными формами государственности.

День провозглашения Латвийской Республики Republikas

pгoklamësanas diena), более известный как день независимости Латвийской Республики, отмечается 18 ноября потому, что в этот день в 1918 г. был провозглашен «Акт о независимости». День восстановления независимости Латвийской Республики Republikas NeatkaгIbas atjaunosanas diena)

является национальным праздником Латвии, отмечаемым ежегодно 4 мая. Эти два праздника являются попытками актуализировать идею государственного континуитета, превратив ее в политический акт. 18 ноября в этой интеллектуальной ситуации символически более важно и значимо, чем 4 мая, потому что традиционно власти организуют военный парад — еще одна изобретенная политическая традиция и политический ритуал, призванный актуализировать историческую преемственность между Первой и Второй республикой.

«В Латвии и на востоке постсоветского пространства, где война закончилась советской оккупацией», как полагает латышский эксперт Гунтарс Лаганов-скис, «нацизм и коммунизм воспринимаются как взаимосвязанные формы зла»46. Публичная культура исторической и политической памятей в современной Латвии радикально отличается от аналогичных культур памяти и тактик проработки прошлого, которые используют интеллектуалы в других европейских странах. Восприятие коммунизма — основной фактор, который генерирует различные версии исторических памятей. Если интеллектуалы Франции и Германии могут однозначно и категорично осуждать и критиковать нацизм и находить позитивные моменты в коммунизме, то латышская культура исторической памяти воображает и изобретает советский коммунизм и германский национал-социализм как явления одного уровня.

Несколько других официально признаваемых дней, включая 20 января, или День памяти защитников баррикад 1991 года (1991. Gada barikäzu aizstävju atceres diena), 25 марта, или День памяти жертв коммунистического геноцида (Komunistiskä genocida upuru pieminas diena), 14 июня, или День памяти жертв коммунистического террора (Komunistiskä genocida upuru pieminas diena), 17 июня, или День оккупации Латвийской Республики (Latvijas Republikas okupäcijas diena), 22 июня, или День памяти героев (Varonu pieminas diena), 11 августа, или День памяти борцов за свободу Латвии (Latvijas brivibas cinitäju pieminas diena), 23 августа, или День памяти жертв сталинизма и нацизма (Stalinisma un nacisma upuru atceres diena), 22 сентября, или День единства балтов (Baltu vienibas diena, отмечается в день битвы при Сауле 1236 года), и 11 ноября, или День Лачплесиса (Läcplesa diena, назван в честь национального героя Лачплесиса и отмечается как День памяти павших за освобождение Латвии в день победы над Западной добровольческой армией), стали фактически компромиссной попыткой политической консолидации нации в контексте коммеморации различных памятных дат и событий национальной истории.

23 августа, или День памяти жертв сталинизма и нацизма, стал эмоционально важным фактором в современной латышской культуре исторической памяти47, потому что интеллектуалы периодически актуализируют неприятный политический опыт репрессий, преследований и принудительных депортаций. С одной стороны, официальный канон исторической и политической памяти работает и существует в режиме постоянного за— 195 —

эс

S

эс

бывания, вытеснения и маргинализации советского негативного опыта, но общество не может смириться с этим историческим разрывом двух восстановлений независимости, между которыми современные латышские интеллектуалы склонны доказывать континуитет.

Попытки литовских элит унифицировать историческую память, проводя активную историческую политику, включая продвижение единых исторических нарративов и манипулирование с памятными датами, стали причинами для беспокойства литовских интеллектуалов48. Набор государственных праздников в Литве является одной из форм контроля и регуляции исторической памяти, но, как подчеркивает современный литовский историк Василиюс Сафроновас, «цели регулирования общественной памяти, основанные на тоталитарной логике, часто не имеют никаких результатов. Функция эффективной исторической политики заключается в обеспечении гражданского сосуществования и мира», потому что «современные общества, в которых общественная память о прошлом формирует основу общности, тем самым формируя идентичность, составляют так называемые мемориальные сообще-ства»49. Праздники, вероятно, и воспринимаются как формализованные попытки достичь этого гражданского мира, компромисса и согласия через консолидацию общества и его примирение с прошлым.

Официальные праздники Литвы, включая 1 января, или День флага Литвы ^еШуоБ УёНауоБ ^епа), 13 января, или День защитников свободы ^а1зуе8 §упёщ ^епа), 6 июля, или День коронации Миндаугаса ^еШуоэ кагаНаиБ М1^аи§о кагйпауто ^епа), известный также как День Государства (Уа^уЬеэ ^епа), 23 августа, или День черной ленты (1ио^]'о каэрто ^епа), 23 ноября, или День литовских воинов ^еШуоэ кагщ ^епа), 16 февраля, или День восстановления литовского государства ^еШуоэ уа^уЬеэ atkйгimo diena), 11 марта, или День восстановления независимости Литвы ^еШуоэ перпЫаизотуЬёэ atkйгimo diena), также актуализируют преимущественно моменты политической идентичности и исторического континуитета между различными формами литовской государственности. Или же являются попытками политически мотивированной коммеморации «советской оккупации» как события, которое инспирировало разрыв между различными формами литовской государственности и формами литовской исторической и политической памяти, потому что 16 февраля50 является причиной для дискуссий и поводом для корректировки исторической политики в контексте попыток консолидации литовского общества и примирения гражданских националистов с католическими политическими активистами. Ибо католики принимали значительное участие в создании литовской государственности, что актуализирует роль различных групп, включая профессиональных политических националистов и католических активистов, в континуитете литовской государственности.

16 марта, или День памяти латышских легионеров ^е^юпаги pieminas diena), является самым противоречивым праздником и в настоящее время не имеет официального статуса. Мартиньш Минтаурс, комментируя роль

16 марта в латышской исторической памяти, полагает, что «историческая па- 1 мять имеет право быть субъективной»»51. Поэтому 16 марта52 является источ- J ником фрагментации общества, стимулирует одновременное существова- jg

а.

ние самых разных точек зрения и интерпретаций и принадлежит к числу !з наиболее политизированных дат в латышском идеологическом календаре. | 16 марта актуализирует разрывы в историческом процессе и политической ¡5 памяти Латвии потому, что фиксирует значительную фрагментацию общества, гетерогенный характер памяти и одновременное сосуществование о нескольких форм и версий исторической памяти.

Формально 16 марта является попыткой коллективной коммеморации | воинов Латышского легиона СС (при этом о принадлежности частей легионеров к войскам СС в латышском медийном поле и мемориальном про- о странстве стараются не упоминать), но фактически 16 марта 1944 г. было бы ¡L невозможно без 17 июня 1940 г. потому, что только принудительная инкор- 8

ш

порация Латвии в СССР, ставшая, как считается, «советской оккупацией», ¡5

вдохновила расколы в латышской идентичности и актуальные провалы §

и лакуны в исторической и политической памяти.

Эстонский политический календарь памятных дат фиксирует 14 марта, |

или День родного языка (emakeelepaev), как этнически мотивированный *

праздник, что отличает его от аналогичных стратегий исторической памя- |

ти в Латвии и Литве, которые исключили этнически мотивированные даты g

из политического календаря. g „ эс Большинство латышских и литовских праздников являются граждан- ............

скими событиями, призванными актуализировать в зависимости от ситуа- m

ции политическую идентичность, героизм национального и освободитель- ^

х

ного движения, а также трагические моменты и страницы исторической §■

эс

памяти, связанные с актуализацией разрыва в политическом и государ- 2 ственном развитии, что стало следствием советской оккупации. Латыш- | ские и литовские праздники как изобретенные политические традиции 2 актуализируют моменты преимущественно гражданской идентичности и практически не апеллируют к этническим ценностям. Праздники в этой интеллектуальной ситуации стали политическими изобретенными традициями и культурными конструктами, а политические ритуалы содействуют развитию и воспроизводству национальных идентичностей в их гражданских формах.

Континуитет и символические актуализации идентичности. Континуитет и преемственность между Первыми и Вторыми республиками в странах Балтии актуализируется при помощи государственных символов, включая гербы, флаги и гимны. Латвийская и Литовская Республики предпочли восстановить символы Первой Республики в полном объеме. В феврале 1990 г. (еще в бытность Латвийской ССР, до принятия Декларации о восстановлении независимости Латвийской Республики 4 мая) были установлены герб и флаг Латвии, совпадающие с межвоенной государственной символикой, о чем свидетельствует закон «Par Latvijas Republikas valsts

эс

£егЬош», принятый 15 февраля53. Литва в 1990 г. восстановила государственную символику межвоенной Первой Республики54. Официальным гербом Литовской Республики стал Витис (Уу^)55, который актуализирует историческую преемственность одновременно с Великим Княжеством Литовским и Первой Республикой межвоенного периода. Эстония также фактически восстановила герб Первой Республики, хотя действующий закон был принят только в 2001 г.56

Передовица газеты «Ригас Балсс» от 23 февраля 1990 г. Из коллекции сайта «По страницам Ригас Балсс» В. Абакшина (https://www.postranicamrigasbalss.info)

Закон 1998 г.57 Латвии также актуализировал преемственность с государственной символикой Первой Республики. Латвия подтвердила восстановление флага Первой Республики, утвержденного в таком качестве в 1921 г., приняв соответствующий закон в 2009 г.58 Эстония и Литва, как и Латвия, восстановили флаги межвоенных республик, что актуализирует как политико-государственную преемственность, так и исторический континуитет. Эстония фактически начала проявлять несогласие с официальной советской политикой памяти в 1988 г.59, когда по факту национальные активисты начали использовать флаги периода Первой Республики, что положило начало кампании по признанию и актуализации континуитета и преемственности между двумя эстонскими республиками — Первой и Второй, которая только восстанавливала свой суверенитет.

Одновременно активное возвращение к символике Первой Республики не только стало формой актуализации исторического континуитета и государственной преемственности, но и положило начало маргинализации советской символики, ее однозначному и категорическому соотнесению с периодом оккупации с ее последующей маргинализацией и вытеснением из исторической памяти. Государственный гимн Латвии также является частью политического и культурного наследия Первой Республики. Закон 1998 г.60 подтвердил восстановление гимна Латвийской Республики. Текст современного гимна Латвии актуализирует преемственность и континуитет с Первой Республикой, потому что он полностью идентичен ее гимну.

Эстонский гимн, как и латышский, Ми ¡затаа, ти дни ¡а гддш61 не стал изобретенной традицией только и исключительно Первой Республики, потому что был написан еще в 1869 г. Официальный статус Ми ¡затаа, ти дни ¡а гддт был возвращен в 1991 г. Аналогичная ситуация сложилась и в Литовской Республике, где, в отличие от Латвии, имели место попытки внесения изменений в аутентичный текст. Литва восстановила гимн ТаиШка д1е$те Винцаса Кудирки, принятый в 1919 г.62 Современные гимны стран Балтии актуализируют не только политическую и государственную преемственность с Первыми республиками, но и исторический континуитет латышской, литовской и эстонской интеллектуальных и культурных традиций с национальными движениями XIX в., потому что тексты будущих гимнов были написаны националистами. Эти тексты и их исполнение успели еще до появления независимых государств в 1918 г. стать неформальными гимнами и коллективными местами памяти.

Континуитет, дискретность и визуализация идентичности. Помимо государственной символики и праздников некоторые другие политические изобретенные традиции призваны актуализировать преемственность между современными странами Балтии и их историческими предшественниками — Первыми республиками, которые существовали между двумя мировыми войнами. Историческая политика в современных государствах

эс 2

эс 2

Балтии актуализирует идеи континуитета политической и государственной истории. «Если нет исторической памяти как таковой, не может быть языка и коллективного исторического самосознания. Однако никакое самоуправляющееся, политически самоуправляющееся сообщество не может существовать без этого исторического самовосприятия. Чтобы быть политической, а не только этнической, нация должна существовать для себя и для других исторически. Это право было очень востребовано литовским народом в Х1Х-ХХ вв.»63, — утверждает литовский политолог Витаутас Синица, который, комментируя особенности исторической политики в балтийском контексте, полагает, что «историческая политика относится к последовательным усилиям государства по укреплению конкретных исторических интерпретаций и определению того, какая интерпретация истории в стране абсолютно неприемлема. Во всем мире такие усилия основаны на довольно простой логике... почти все современные государства — это современные национальные государства, основанные на праве наций на самоопределение... цель национального государства состоит в том, чтобы максимизировать чувство идентичности граждан... национальная идентичность является частью общей исторической памяти. каждое государство, стремящееся к стабильности, солидарности и лояльности, стремится объединить граждан, а не уничтожать историческую память»64.

Государственные символы и праздники принадлежат к числу тех изобретенных политических традиций, которые актуализируют преимущественно визуальные, эмоционально и символически значимые уровни идентичности, но политических практик коммеморации в рамках официальных мероприятий с торжественным поднятием государственных флагов и нарочито подчеркнутой актуализация роли герба в консолидации национальной идентичности было явно недостаточно. Поэтому, интеллектуальные и политические элиты стран Балтии предприняли ряд попыток предложить другие визуальные формы и измерения национальных иден-тичностей. Так, после восстановления государственной и политической независимости страны Балтии восстановили парадную и церемониальную формы65, которые использовались в вооруженных силах в период существования Первых Республик66.

В этом контексте страны Балтии актуализируют частичный континуитет со своими историческими предшественниками, потому что форма периода Первых Республик имеет ограниченное применение и используется исключительно во время эмоционально и символически значимых мероприятий, включая военные парады, смену почетного караула, встречи иностранных делегаций. Поэтому актуализация исторических и политических преемственностей в этой ситуации имеет ограниченный характер. С другой стороны, страны Балтии не восстановили наградные системы Первых республик (именно как системы), и в этом контексте просматривается определенная дискретность в идентичности современных стран Балтии и их исторических предшественников. Более важными попытками актуализировать преемственность стали визуальные проекты, призванные

показать континуитет между современными странами Балтии и их межвоенными предшественниками.

Тематика Первых Республик стала одной из самых популярных на телевидении государств Балтии, хотя волны интереса к ней носят ситуативный и цикличный характер, обретая особое значение в юбилейные годы. Эрикс Ниедра сыграл особую роль в актуализации исторической памяти о Первой Республике в Латвии, потому что его проект «Ьа^ца. и1тапЫ1и»67 стал попыткой показать исторические и политические преемственности между современной Латвией и ее межвоенной предшественницей. Проект «Ьа^ца. и1тап1аПи» оказался очень популярным, но проблема состояла в том, что он не актуализировал ностальгию и континуитет с демократической Латвийской Республикой 1918-1934 гг., но с авторитарной Латвией Карлиса Улманиса. В этой ситуации концепты политической преемственности и исторического континуитета между современными государствами Балтии и Первыми республиками становятся весьма условными. Массовое историческое сознание и версии исторической памяти, порожденные культурой массового потребления, с одной стороны, и академическая историография — с другой, актуализируют диаметрально различные и противоположные версии прошлого, основанные одновременно на восприятии Первых республик как золотого века и попытках деконструкции этого мифа.

1918-2018: мифы исторического континуитета в исторической памяти стран Балтии и коммеморативные практики политических празднеств. 2018 год оказался одинаково важным и символически значимым для всех трех балтийских республик, потому что этот год стал юбилейным: в 1918 г. независимые Латвия, Литва и Эстония появились на политических картах Европы. Поэтому политические и интеллектуальные элиты этих стран стремились использовать этот год для актуализации идеи государственного континуитета и исторической непрерывности. Политика памяти в 2018 г. активно работала в контексте продвижения государственной идеи, а политические и культурные активисты инициировали ряд проектов, которые фактически стали попытками актуализации и популяризации идей и принципов континуитета в общественном дискурсе. Несмотря на формальную близость политических процессов 1918 г. и общность исторических судеб, Латвия, Литва и Эстония предпочли разные формы актуализации исторической памяти о получении государственной и исторической независимости, хотя задачи и цели этих проектов, культурных практик и интеллектуальных стратегий оказались в значительной степени близкими и даже сходными.

Латвия изобретает 1918 год и празднует столетие государственности. Политические и интеллектуальные элиты Латвии инициировали мемориальный и юбилейный проект Latvija — 100, призванный актуализировать континуитет между Первой и Второй Республиками, а также ос— 201 —

эс 2

эс

S

новные этапы борьбы за независимость, успехи и достижения латышской государственности. Инициаторами и реализаторами мемориальных событий стали Министерство культуры (Kultùras ministrija) и Бюро столетия Латвийского государства (Latvijas valsts simtgades birojs). Эпиграфом к проекту стали слова классика латышской литературы Яниса Райниса из его известной пьесы «Indulis un Àrija» — «Mes bñsim lieli tik, cik musu griba» — «мы будем такими же великими, как и наша воля». Специально к столетию Латвии была запущена интернет-платформа www.lv100.lv.

Информационный портал http://www.delfi.lv также запустил специализированный раздел, сфокусированный на мемориальных и коммеморатив-ных мероприятиях, связанных со столетием латвийской государственности, освещая и описывая широкий диапазон практик и стратегий, которые использовали латышские интеллектуалы в 2018 г. для актуализации идей преемственности и непрерывности в развитии латышской государственности. Интернет стал очень удобной площадкой для латышских интеллектуалов в их стремлениях и желаниях актуализировать исторический и политический континуитет и преемственность в развитии латышской государственной традиции. Специальным мемориальным и коммемора-тивным проектом, который актуализировал различные формы исторической памяти в их визуальном измерении, стало издание электронной книги Latvijai 100. Latvija fotoattëlos no 1918. lïdz 2018. gadam, которая содержала как исторические, так и современные фотографии, отражающие особенности социальной, культурной и экономической жизни и ситуации в Латвии на протяжении одного столетия.

Проект актуализировал идеи исторического континуитета, потому что наряду с историческими фотографиями стал площадкой для размещения современных фотографий, сделанных обычными латышскими гражданами, что стало фактически попыткой актуализировать связь поколений и непрерывность в развитии Латвии как государства. Основной целью юбилейных и мемориальных мероприятий стало «укрепление государственности латышского общества, чувства принадлежности и любви к своей земле». Юбилейные мероприятия имеют несколько задач, включая: укрепление в общественном сознании образа государства, «обновление» истории государственности Латвии, чествование основателей государства, празднование событий, которые повлияли на становление Латвийского государства, укрепление понимания государственности Латвии как естественного результата долгосрочного развития; утверждение ценностей Латвии как национального и европейского государства XXI в.; восхваление латышской естественной красоты, культурного разнообразия и латышского языка; воспевание талантов народа Латвии, совершенства, предпринимательства и достижений Латвии.

Программа мемориальных мероприятий охватывает пятилетний период с 2017 по 2021 г. Каждый год символизирует одно из измерений латышской борьбы за свободу и независимость. 2017 год символизирует

1917 год как год воли (Griba) к свободе и независимости. 2018 год перекликается естественно с 1918 годом как годом рождения (Dzimsana) — «годом больших перемен, когда на развалинах бывших империй в Центральной и Восточной Европе появляются новые страны». 2019 год символизирует 1919 год как год героизма (Varonlba) и боев за свободу (Brlvlbasclnas). 2020 год символизирует 1920 год как год свободы (Brlvlba). 2021 год символизирует соответственно 1921 год как год роста (Augsana), потому что именно тогда Латвийская Республика признается де-факто и де-юре, став членом Лиги Наций.

Платформа www.lv100.lv содержит специальный раздел «Latvijas vestures fakti», призванный одновременно актуализировать основные факты латышской борьбы за независимость и государственность, а также исторический континуитет и преемственность в развитии Латвии: 1917 год в современной официальной политике исторической памяти позиционируется как год, когда латыши поняли, что им «нужно свое государство» («latviesiem vajag savu valsti»), 1918 как год провозглашения республики («Latvijas Republikas proklamesana»), период между 1918 и 1920 гг. воображается как «борьба за независимость» («Neatkarlbas clnas») против Германии и Советской России. 1920 год воображается и изобретается как год институционализации латышской государственности, а 1921-й — как год международного признания. Большинство памятных мероприятий в этой интеллектуальной ситуации и атмосфере направлены на актуализацию именно государственных форм латышской независимости и преемственности и континуитета между различными государственными институциями.

Литва, 1918-2018: сложности исторической памяти и генеалогии между Великим Княжеством Литовским и модерным национализ- "í

мом. Литва, так же как и Латвия, разработала программу мемориальных мероприятий «100 Atkutrai Lietuvai», связанных со столетием государственности. Литовские СМИ активно включились в обсуждение столетнего юбилея государственности, предпочитая писать о «восстановлении государ-ства»68 или о «восстановлении государства и создании современной республики»69. Эта риторика, которая доминирует в большинстве литовских СМИ, снова придала актуальность проблемам связи современной Литвы, Первой Республики и Великого Княжества Литовского, что превратило историков-модернистов и конструктивистов в объекты коллективной критики со стороны сторонников примордиального подхода к написанию истории Литвы. Арунас Вижинтас, критикуя модерновые восприятия столетия Литвы, пишет: «говорят, что литовский народ был создан в XIX веке или даже в XX веке... современные литовцы со старыми литовцами Великого княжества не имеют связей... все эти необоснованные теории о якобы совершенно новой Литве, новом государстве и новой нации были бы просто невинным жанром идейно ориентированного мышления, чередующегося с ученостью, если бы у него не было довольно грустных последствий»70.

эс

эс

S

Авторы и инициаторы программы «100 Atkutrai Lietuvai» полагают, что «16 февраля — самая значительная дата истории Литвы. В 1918 году было создано независимое современное государство, которое должно было управляться демократически избранным правительством и в то же время символически возродило традицию литовской государственности Старой Литвы (1253-1795). 16 февраля мы празднуем рождение современной Литвы. Эта дата как мост объединяет 1253 год как год рождения Старой Литвы и 1990 год как год восстановления независимой Литвы. Без 16 февраля не было бы 11 марта и истории успеха». Инициаторы мемориальных торжеств предпочитают актуализировать нарративы гражданского политического национализма и настаивают, что столетие литовской государственности стало «историей успеха», а основным достижением независимой Литвы является «гражданское общество, признающее важность свободы», потому что «современное Литовское государство было создано в 1918 г. на основе равенства всех граждан, принципов свободы и процветания, а также впервые в истории Литвы все жители страны решили быть свободными, стали их создателями и хранителями традиции». Кроме мемориальных и коммеморативных мероприятий власти Литвы инициировали издание юбилейной книги «Valstybe — Lietuva. Sostine — Vilnius. 1918-100-2018»71, посвященной столетию литовской государственности. Книга фактически представляет собой попытку специализированного словаря, который актуализирует идеи преемственности, непрерывности и континуитета в историческом и политическом развитии Литвы.

Скромные торжества по поводу столетия: случай Эстонии. Эстонская Республика, как Латвия и Литва, активно использует интернет как площадку для актуализации идей преемственности и континуитета в контексте столетия обретения политической и государственной независимости. Портал https://www.ev100.ee/ стал той виртуальной площадкой, которая аккумулирует и систематизирует информацию о юбилейных и памятных событиях. Раздел «Eestiriigisundimiselugu» фактически является еще одной попыткой обосновать идею политической преемственности и доказать исторический континуитет и последовательность между межвоенной и современной Эстонскими Республиками. Инициаторы мемориального проекта ограничились только тем, что констатировали следующее: «к счастью, есть народы, которые имеют возможность реализовать свое право на самоопределение в истории, то есть создать собственное государство. Эстонцам удалось это сделать 24 февраля 1918 года... но страна не возникает за одну ночь... в феврале 2017 года, после революции в России эстонский народ начал требовать для себя более активную роль в своем историческом пространстве. 100-летие со дня рождения Эстонской Республики, исполняющееся 24 февраля 2018 года, — эстонское государство и народ Эстонии готовы помнить. Чтобы всем вместе уверенно смотреть в будущее».

Предварительные выводы. Подводя итоги, во внимание следует принимать несколько факторов.

Во-первых, политические мифы континуитета стали центральными в идентичности балтийских наций, и местные интеллектуалы активны в их попытках доказать преемственность и непосредственную связь между современными государствами и их историческими изобретаемыми предшественниками.

Во-вторых, идея политической преемственности сосуществует и сочетается с идеями этнического и гражданского национализма, хотя этническая компонента актуализируется с различной степенью интенсивности в современном политическом дискурсе.

В-третьих, несмотря на универсальность мифа политической преемственности, эти идеи в большей степени проявляются в современной государственной идентичности Латвии — единственном из трех балтийских государств, которое после восстановления независимости возобновило действие Конституции периода Первой Республики.

В-четвертых, литовская версия исторической памяти в контексте государственной преемственности формально является самой < респектабельной» потому, что литовские интеллектуалы, в отличие от латышских и эстонских коллег, развивают миф о двойном континуитете: с одной стороны, современная Литовская Республика позиционируется как политическая и государственная правопреемница Первой Республики, с другой — как историческая наследница средневековой Литвы и Великого Княжества Литовского.

В-пятых, идея государственной преемственности в современном политическом воображении стран Балтии не может быть в полной мере реализована без актуализации нарратива дискретности и исторического разрыва, потому что советский период во всех трех государствах воображается и изобретается как советская оккупация и усиленно вымарывается, вытес-няясь из национальной исторической и политической памяти.

В-шестых, доминирующие модели исторической политики в странах Балтии направлены на актуализацию и постоянное воспроизводство нар-ративов исторической преемственности исключительно с домодерными феодальными государственными образованиями или формально буржуазными республиками межвоенного периода.

Идея политической и государственной преемственности современных государств Балтии с их историческими предшественниками стала центральной в современной политической и исторической памяти, она определяет основные векторы и направления развития политики памяти, став единственной официально поддерживаемой версией национальной истории, которая тиражируется на всех уровнях образования от начальной школы до университетов. Концепт преемственности воспроизводится большинством интеллектуалов, что, с одной стороны, существенно редуцирует возможности для историографических маневров и исторических дебатов, а с другой — методологически и теоретически приближает современные официальные гранд-нарративы балтийских историографий к их фактиче-

эс 2

эс s

ским советским предшественницам с той лишь разницей, что советские интеллектуалы были вынуждены вообразить революцию как центральную мифологему национальной памяти, а современные историки лишь заменили ее национальным государством.

Таким образом, концепты континуитета и дискретности в современной исторической памяти стран Балтии имеют в значительной степени компромиссный характер, являясь фактически попыткой поиска согласия между модернистскими и примордиалистскими течениями в национальных интеллектуальных традициях. Рефлексии относительно древних оснований и истоков государственности стали отголоском национальной романтической и советской позитивистской историографии, которые были склонны оперировать большими нарративами и писать преимущественно событийные истории. Мифологизация и идеализация Первых республик привели к их трансформации в изобретенные традиции и коллективные места исторической и политической памяти, что свидетельствует об актуализации потенциала конструктивизма как одного из универсальных языков, адекватных для описания современной историографической ситуации. Тем не менее значительная роль национализма и коллективных исторических травм в странах Балтии, связанных с потерей независимости в 1940 г., является основным препятствием для местных интеллектуалов в их попытках сделать конструктивизм основным языком историописания и историонаписания, хотя политические пустоты, лакуны и провалы, с одной стороны, и воображаемые преемственности — с другой, являются благодатной почвой для имплементации конструктивистского модуса исторического воображения.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Aarma J. Oma hümn on meil köige kiuste olemas // Maaleht. 201S. 2. jaanuar.

2. Aleksandravicius E. A. Jokubaitis: tauta nyksta akyse // Delfi. 2017. birzelio

2 d.

3. Aleksandravicius E. Praeitis, istorija ir istorikai. Vilnius: Vaga, 2000.

4. Lietuvos sovietiné istoriografija: teoriniai ir ideologiniai kontekstai / sud. A. Bumblauskas, N. Sepetys. Vilnius: Aidai, 1999.

5. Altements A. Zemgales novadu sadalisana 1254.gadä // Senatne un Mäksla. 1936. Nr. 2. 165. 16S. lpp.

6. Aun K. Sini-must-valgelipu 100 aastat. Toronto, 19S4.

7. Bilkins V. Rùsins un vina laikmeta cinas // Senatne un Mäksla. 1937. Nr. 4, 17. 24. lpp.

8. Bogdanas R. Antroji respublika // Delfi. 201S. kovo 12 d.

9. Brastins E. Kursu zeme. Riga: Piemineklu Valdes Izdevums, 1923.

10. Brikmane E. Vesturnieks Uldis Neiburgs: Latvijas vesture trùkst speles pamatlaukuma // Latvijas Vestnesis. 2016. 6. maijs.

11. Bmvelis E. Latviesu legionäri. Riga: Latvijas Okupäcijas muzejs, 2005.

12. Bruzas R. Egidijus Aleksandravicius apie gincus dél paminkl^: nezinau, is kur tiek beprotybés ir kvailybés // Delfi. 2018. sausio 12 d.

13. Butulis I, Zunda A. Latvijas vesture. Riga: Jumava, 2010.

14. Celkis T. Lietuvos Didziosios Kunigaikstystés teritorija: sien^ samprata ir delimitaciniai procesai XIV-XVI amziuje. Vilnius: Vilniaus universiteto leidykla, 2014.

15. Ciganovs J. Läcplesa diena: paräde, läpas un svecites // Tevijas Sargs. 2016. 5. decembris;

16. Cizas M. Lietuvos valstybés simtmecio komunikacijos planas // M 360. 2018. vasario 7 d.

17. Seime priimta Lietuvos valstybés atkúrimo 100-meCio deklaracija // Delfi, 2018 m. vasario 15 d.

18. Didi maza tauta: Lietuvos jvaizdzio kampanija 1919 metais / sud R. Misiúnas. Vilnius: Bonus animus, 2008.

19. Dobkevicius K. Lietuvos himno kúrimo istorija, jo sklaidos aplinkybi^ ypatumai // XXI amzius. 2006. Nr. 56 (1456).

20. Tamakauskas Z. Kas yra tas himnas? Lietuvos himno kelias // XXI amzius. 2008. Nr. 36 (1629).

21. Eesti Nöukogude Sotsialistliku Vabariigi Ülemnöukogu Deklaratsioon. Tallinn, 16. novembril 1988. URL: https://et.wikipedia.org/wiki/Deklaratsioon_ Eesti_NSV_suveräänsusest (дата обращения: 04.04.2018).

22. Eesti Vabariigi pöhiseadus. Vastu vöetud 28.06.1992. Jöustumine 03.07.1992. URL: https://www.riigiteataja.ee/akt/127042011002?leiaKehtiv (дата обращения: 04.04.2018).

23. Eglite D. Gods bút lidzäs uzdevumos! // Tevijas Sargs. 2017. 23. maijs;

24. Feldmane S. Vesturiskä atmina palidz sodien // Tvnet. 2009. 25. marts.

25. Galadauskaité U.Istorikai siurpsta: svarstomas jstatymas leist^ cenzúruoti istorinf atmintj // Delfi. 2013. gruodzio 29 d.

26. Gelderins E. Latvijas armijas karaviru ieterps, atskiribas zimes un noteikumi tonesäsanai 1918. — 1940. Riga: Latvijas Kara muzejs, 2007.

27. Hiio T. Veneja Lääne vahel: Eesti ajaloo tölgendusi ja rakendusi tänapäeval // Vikerkaar. 2007. Veebruar.

28. Kaaristo M. Tulemisest, olemisestjaminemisest. Identiteediteekond // Vikerkaar. 2018. Veebruar.

29. Kaljundi L. Eestlased kui soomeugrilased // Vikerkaar. 2018. Veebruar.

30. Kiaupiené J. "Mes, Lietuva". Lietuvos Didziosios Kunigaikstystés bajorija XVI a. (viesasis ir privatus gyvenimas). Vilnius: Kronta, 2003.

31. Kiaupiené J. Lietuvos Didziosios Kunigaikstijos politiné tauta. Lietuviskoji perspektyva, 2009.

32. Kiin S. Eesti identiteet ei ole veneviha // Arvamus Postimees. 2017. 7. märts.

33. Laganovskis G. Saskeltä 20. gadsimta vesturiskä atmina — skelets Eiropas skapi // Latvijas Vestnesis. 2012. 23. aprilis.

34. Laganovskis G. Gatis Krúmins: Latvijä tika istenota koloniäla politika // Latvijas Vestnesis. 2015. 29. decembris.

ЭС 2

! 3S. Laganovskis G. Saskeltä 20. gadsimta vesturiskä atmina — skelets Eiropas

J skapi // Latvijas Vestnesis, 2012. 23. aprilis.

¡g 36. Lasmanis J. 16. marta vesturiskais konteksts // Delfi. 2017. 16. marts.

t 37. Latvijas valsts karoga likums.URL: https://likumi.lv/doc.php?id=200642&-

I from=off (дата обращения: 04. 04. 201S).

¡s 3S. Latvijas Padomju Sociälistiskäs Republikas Augstäkäs Padomes Deklaräci-

ja "Par Latvijas Republikas neatkaribas atjaunosanu". Pienemts: 04.05.1990. URL: ® https://likumi.lv/doc.php?id=75539 (дата обращения: 04.04.201S). iL 39. Latvijas Republikas Satversme. Latvijas Satversmes Sapulces. 1922. gada

1 15. ebruära kopsede pienemtä (19. 06. 2014. likuma redakcijä, kas stäjas spekä 22.07.2014). URL: https://likumi.lv/doc.php?id=579S0&version_date=07.11.1922

0 (дата обращения: 04.04.201S).

¡L 40. Lietuvos Respublikos Konstitucija jsigaliojo 1992 m. lapkricio 2 d. URL:

8 http://www3.lrs.lt/home/Konstitucija/Konstitucija.htm (дата обращения:

2 04.04.201S).

g 41. Lietuvos Respublikos Konstitucinis jstatymas dél Lietuvos Valstybés.

Vilnius, 1992 m. birzelio S d. URL: http://www3.lrs.lt/home/Konstitucija/Kon-| stitucija.htm (дата обращения: 04.04.201S).

if 42. Lietuvos Respublikos Valstybés Véliavos Ir Kit^ Véliav^ jstatymas, URL:

https://www.e-tar.lt/portal/lt/legalAct/TAR.12732SD5F616 (дата обращения: 04.

1 04. 201S).

g 43. Lietuvos Vytis: albumas / sud. J. Galkus. Vilnius: Vilniaus dailés

akademijos leidykla, 2009. m 44. Mintaurs M. Vestures jega vai bezjedziba: käpec vajadziga vestures

¡5 politika? // Latvijas Vestnesis. 2015. 4. decembris.

g- 4S. Morkunaité-Mikuléniené R. Istoriné atmintis svarbi Europos vienybei //

s Lietuvos zinios. 2017. rugséjo 16 d.

| 46. Nagle G. Latvija. Ulmanlaiki. No otras puses // Diena. 2002. 1S. aprilis.

2 47. Narbutas A. I<4 pamirstame apie Vasario 16-j // Delfi. 2016. vasario 17 d.

48. Nikzentaitis A. „Mokslo Ekspresas". Kuo istoriné atmintis svarbi valstybés islikimui ar visuomenés darnai? // Bernardinai. 2013. sausio 31 d.

49. Okupäcijas varu politika Latvijä 1939. — 1991. Dokumentu kräjums / atb. red. E. Pelkans. Riga: Latvijas Okupäcijas muzejs, 1999.

50. Par Latvijas Padomju Sociälistiskäs Republikas valsts gerboni. Latvijas Padomju Sociälistiskäs Republikas likums URL: https://likumi.lv/ta/id/ 279662-par-latvijas-padomju-socialistiskas-republikas-valsts-gerboni (дата обращения: 04.04.201S).

51. Par Latvijas valsts gerboni. Likums stäjas spekä 1999.gada 1. janväri. Likums Saeimä pienemts 199S.gada 19.februäri, URL: https://likumi.lv/doc. php?id=47133 (дата обращения: 04.04.201S).

52. Par Latvijas valsts himnu. Likums Saeimä pienemts 199S. gada 19. februäri. URL: https://likumi.lv/doc.php?id=47134 (дата обращения: 04.04.201S).

53. Petrauskas R. Galia ir tradicija: Lietuvos Didziosios Kuniga ikstystés gimini^ istorijos. Vilnius: Baltos lankos, 2016.

54. Petrauskas R. Lietuvos Didzioji Kuniga ikstyste: politika ir visuomene velyvaisiais Viduramziais. Vilnius: Naujasis zidinys-Aidai, 2017.

55. Ragickaite B. Aiskeja, kaip svfsime valstybe satkürimo simtmetj: vis kas atrodys kitaip nei iki siol // Delfi. 2016. spalio 28 d.

56. Rebane I. Eesti lipp. Tallinn, 1999.

57. Riigivapi seadus. Vastu vöetud 13. 06. 2001. RT I 2001, 65, 376 jöustumine 01.01.2002, URL: https://www.riigiteataja.ee/akt/886997?leiaKehtiv (дата обращения: 04.04.2018).

58. Safronovas V. Kas turi formuoti Tautos istorinf atmintj? // Delfi. 2004. sausio 7 d.

59. Savukynas V. Idejos, kurios Lietuvq padare didzia: Vytauto laik^ reformos // Delfi. 2017. lapkricio 23 d.

60. Savukynas V. Idejos, kurios suküre didziq Lietuvq: ko galime pasimokyti is Mindaugo? // Delfi. 2017. lapkricio 15 d.

61. Selecka D.Brivibas svetki pieskandina Kraslavu // Tevijas Sargs. 2016. 28. jülijs.

62. Selirand J, Siilivask K. Eesti maast ja rahvast. Tallinn: Olion, 1992.

63. Silins J. Padomju Latvija. 1918. — 1919. Riga: VIPB, 2013.

64. Sils K. Izkliedeta piemina jeb atceres dienas Latvija // Latvijas Vestnesis. 2005. 12. jünijs.

65. Sinica V. Ar mums dar reikalinga Lietuvos valstybe? // Delfi. 2018. vasario

6 d.

66. Sinica V. Buitines s^mones triumfo kalnelis // Teviskes alkas. 2017. spalio 12 d.

67. Sinica V. Dr^sa tiesai ir atsakomybe Dievui uz Tevynes likimq // Teviskes alkas. 2018. sausio 22 d.

68. Sinica V. Europeizacija kaip sovietizacija // Teviskes alkas. 2016. sausio 19 d.

69. Sinica V. Jono Basanaviciaus Lietuva // Teviskes alkas. 2014. rugpjücio 3 d.

70. Sinica V. Kaip sunaikinti tautinf valstybf vardan atviros Lietuvos? // Teviskes alkas. 2017. birzelio 28 d.

71. Sinica V. Lukiski^ Vytis tampa demokratijos egzaminu // Teviskes alkas. 2017. geguzes 10 d.

72. Sinica V. Müs^ gedinga rezistencija ir garbinga istorik^ misija // Teviskes alkas. 2014. gruodzio 9 d.

73. Sinica V. Neutraliuosius istorijos politikos geriausiai ismokys Putinas // Teviskes alkas. 2015. sausio 4 d.

74. Sinica V. Pamirsta istorine atmintis // Delfi. 2012. lapkricio 5 d.

75. Sinica V. Posovietiniai paradoksai: istorikai pries Tautos istorinf atmintj // Teviskes alkas. 2013. vasario 14 d.

76. Sinica V. Posovietiniai paradoksai: istorikai pries Tautos istorinf atmintj // Delfi. 2014. sausio 2 d.

77. Sinica V. „Savi saude j savus"? Kas raso Lietuvos istorijq? // Teviskes alkas. 2017. birzelio 26 d.

ЭС

s

эс s

78. Svabe A. Sena Kursa // Svabe A. Straumes un avoti. I sejums. Riga: A. Gulbis, 1938. 45. 114. lpp.

79. Svabe A. Talava // Sejejs. 1936. Nr. 2. 135. — 141. lpp.; Nr . 4. 363. — 374. lpp.

80. Svabe A. Jersikas karalvalsts // Senatne un Maksla. 1936. Nr. 1. 5. — 31. lpp.

81. Svetikas E. Lietuvos Didziosios Kuniga ikstystés christianizacija XIV a. pab. — XV a. I tomas. Vilnius: Piemedzio leidykla, 2009.

82. TammerE. Nöukogude aeg ja inimene. Meie mälestused. Tallinn: Kirjastus Tänapäev, 2004.

83. Veskimägi K.-O. Kuidas valitseti Eesti NSV-d. Tallinn: Kirjastus Varrak, 2005.

84. Vytis simbolikos poziüriu: baltas raitelis su iskeltu kalaviju raudoname lauke / sud. D. Razauskas Vilnius: Aidai, 2002.

85. Taska A. Sini-must-valge 100 aastat: pühendus Eesti Vabariigile .Tallinn, 1992.

86. Taska A. Sini-must-valge värvikolmik eesti luules. Stockholm, 1959.

87. Taska A. Eesti riigilipu seaduse sünd. Stockholm, 1955.

88. Taska A. Mötteid eesti rahva sümbolitest. Lund, 1988.

89. Traksmaaa A. Lühike Vabadussöja ajalugu. Tallinn: Olion, 1992.

90. Selirand J. Siilivasd K. Eesti maast ja rahvast. Tallinn: Olion, 1992.

91. Uibo J. Valdur Mikita: mötterännak eestlaste identiteedist // Edasi. 2017. 17. juuni.

92. Uustalu E. Eesti rahva ajalugu. Tallinn: Olion, 1996.

93. Tuménas S. Istoriné atmintis su Saltojo tango elementais Mindaugini^ fone // Delfi. 2017. liepos 5 d.

94. Valiusaitis V. Kas sieja istorinf atmintj ir nacionalinj saugumq? // Delfi. 2018. kovo 22 d.

95. Valstybé — Lietuva. Sostiné — Vilnius. 1918-100-2018. Vilnius: Netimeras, 2017.

96. Varpa I. Cels uz Latvijas valsti, 1914. — 1922. Riga: Jumava, 2012.

97. Visneris H. Lietuvos Didziosios Kuniga ikstystés valstybingumo pavojai. Vilnius: Mintis, 2015.

98. Vyzintas A. Istorinés savimonés kuriozai, arba I<4 is tikr^j^ svenciame? // Delfi. 2018. kovo 10 d.

99. Zadvinskis A. Godasardzene pamet savus postenus jau ceturtdal gadsimtu // Tevijas Sargs. 207. 23. maijs.

100. Zanders M. Vesturiskajai atminai ir tiesibas büt subjektivai // Diena. 2016. 15. marts.

LIST OF SURCE AND LITERATURE

1. Aarma, J. (2018), «Oma hümn on meil köige kiuste olemas», Maaleht. 2. jaanuar.

2. Aleksandravicius, E. A. (2017), «Jokubaitis: tauta nyksta akyse», Delfi. birzelio 2 d.

3. Aleksandravicius, E. (2000), Praeitis, istorija ir istorikai. Vilnius: Vaga.

4. Altements, A. (1936), «Zemgales novadu sadalisana 1254.gada», Senatne un Maksla. Nr. 2.

5. Aun, K. (1984), Sini-must-valgelipu 100 aastat, Toronto.

6. Bilkins, V. (1937), «Rüsins un vina laikmeta ciñas», Senatne un Maksla. Nr. 4.

7. Bogdanas, R. (2018), «Antroji respublika», Delfi. kovo 12 d.

8. Brastins, E. (1923), Kursu zeme, Riga: Piemineklu Valdes Izdevums.

9. Brikmane, E. (2016), «Vesturnieks Uldis Neiburgs: Latvijas vesture trükst speles pamatlaukuma», Latvijas Vestnesis, 6. maijs.

10. Brüvelis, E. (2005), Latviesu legionari, Riga: Latvijas Okupacijas muzejs.

11. Bruzas, R. (2018), «Egidijus Aleksandravicius apie gincus dél paminkl^: nezinau, is kur tiek beprotybés ir kvailybés», Delfi. sausio 12 d.

12. Butulis, I., Zunda, A. (2010), Latvijas vesture. Riga: Jumava.

13. Celkis, T. (2014), Lietuvos Didziosios Kunigaikstystés teritorija: sienq samprata ir delimitaciniai procesai XIV-XVI amziuje. Vilnius: Vilniaus universiteto leidykla.

14. Ciganovs, J. (2016), «Lacplesa diena: parade, lapas un svecites», Tevijas Sargs. 5. decembris.

15. Cizas, M. (2018), "Lietuvos valsty béssimtmecio komunikacijos planas", M 360, vasario 7 d.

16. "Seimepriimta Lietuvos valsty bésatkürimo 100-mecio deklaracija", Delfi, (2018), m. vasario 15 d.

17. Didi maza tauta: Lietuvos ¡vaizdzio kampanija 1919 metais, sud R. Misiunas, (2008), Vilnius: Bonus animus.

18. Dobkevicius, K. (2006), "Lietuvos himno kürimo istorija, jo sklaidos aplinkybi^ ypatumai", XXI amzius, Nr. 56 (1456).

19. Tamakauskas, Z. (2008), "Kas yra tas himnas? Lietuvos himno kelias", XXI amzius, Nr. 36 (1629).

20. Eesti Noukogude Sotsialistliku Vabariigi Ülemnoukogu Deklaratsioon, (1988), Tallinn, 16. novembril, avialaile at: https://et.wikipedia.org/wiki/Deklaratsioon_ Eesti_NSV/.

21. Eesti Vabariigi pohiseadus. Vastu voetud 28.06.1992. Joustumine 03.07.1992. (1992), avialaible at: https://www.riigiteataja.ee/akt/127042011002?leiaKehtiv/.

22. Eglite, D. (2017), "Gods büt lidzas uzdevumos!", Tevijas Sargs, 23. maijs.

23. Feldmane, S. (2009), "Vesturiska atmina palidz sodien", Tvnet, 25. marts.

24. Galadauskaité, U. (2013) "Istorikai siurpsta: svarstomas jstatymas leist^ cenzüruoti istorinf atmintj", Delfi, gruodzio 29 d.

25. Gelderins, E. (2007), Latvijas armijas karaviru ieterps, atskiribas zimes un noteikumi to nesasanai 1918-1940, Riga: Latvijas Kara muzejs.

26. Hiio, T. (2007), "Veneja Laane vahel: Eesti ajaloo tolgendusi ja rakendusi tanapaeval", Vikerkaar, Veebruar.

27. Kaaristo, M. (2018), "Tulemisest, olemisest ja minemisest. Identiteedi teekond", Vikerkaar, Veebruar.

28. Kaljundi, L. (2018), "Eestlased kui soomeugrilased", Vikerkaar, Veebruar.

29. Kiaupiené, J. (2003), "Mes, Lietuva". Lietuvos Didziosios Kunigaikstystés bajorija XVI a. (viesasis ir privatus gyvenimas), Vilnius: Kronta.

ЭС 2

1 30. Kiaupiené, J. (2009), Lietuvos Didziosios Kunigaikstijos politiné tauta. J Lietuviskoji perspektyva.

ÎS 31. Kiin, S. (2017), «Eesti identiteet ei ole veneviha», Arvamus Postimees, 7.

<j märts.

s

| 32. Laganovskis, G. (2012), «Saskelta 20. gadsimta vësturiskâ atmina — skelets

™ Eiropas skapï», Latvijas Vêstnesis. 23. aprïlis.

! 33. Laganovskis, G. (2015), «Gatis Krùmins: Latvija tika ïstenota koloniala

| politika», Latvijas Vêstnesis, 29. decembris.

2 34. Lasmanis, J. (2017), «16. marta vësturiskais konteksts», Delfi, 16. marts.

tj

35. Latvijas valsts karoga likums. aviailable at: https://likumi.lv/doc.

§ php?id=200642&from=off.

■g 36. Latvijas Padomju Socialistiskas Republikas Augstakas Padomes Deklaracija

Q

g "Par Latvijas Republikas neatkaribas atjaunosanu". Pienemts: 04.05.1990, aviailable ^ at: https://likumi.lv/doc.php?id=75539/.

g 37. Latvijas Republikas Satversme. Latvijas Satversmes Sapulces. 1922. gada 15.

i

S Februara kopsêdê pienemta (19.06.2014. likuma redakcija, kas stajas spêka 22.07.2014), ! aviailable at: https://likumi.lv/doc.php?id=57980&version_date=07.11.1922/. s 38. Lietuvos Respublikos Konstitucija ¡sigaliojo 1992 m. lapkricio 2 d., aviailable S at: http://www3.lrs.lt/home/Konstitucija/Konstitucija.htm. I 39. Lietuvos Respublikos Konstitucinis ¡statymas dél Lietuvos Valstybés. Vilnius, g 1992 m. birzelio 8 d., aviailable at: http://www3.lrs.lt/home/Konstitucija/Konsti-........ tucija.htm.

m 40. Lietuvos Respublikos Valstybés Véliavos Ir Kitv Véliavq ¡statymas, aviailable

| at: https://www.e-tar.lt/portal/lt/legalAct/TAR.127328D5F616/. j 41. Lietuvos sovietiné istoriografija: teoriniai ir ideologiniai kontekstai / sud. A.

! Bumblauskas, N. Sepetys, (1999), Vilnius: Aidai.

m 42. Lietuvos Vytis: albumas / sud. J. Galkus (2009), Vilnius: Vilniaus dailés

akademijos leidykla.

43. Mintaurs, M. (2015), "Vëstures jëga vai bezjëdzïba: kâpëc vajadzïga vëstures politika?", Latvijas Vêstnesis. 4. decembris.

44. Morkùnaité-Mikuléniené, R. (2017) "Istoriné atmintis svarbi Europos vienybei", Lietuvos zinios, rugséjo 16 d.

45. Nagle, G. (2002), "Latvija. Ulmanlaiki. Nootraspuses", Diena, 18. aprïlis.

46. Narbutas, A. (2016), "I<4 pamirstame apie Vasario 16-j", Delfi, vasario 17 d.

47. Nikzentaitis, A. (2013) "„Mokslo Ekspresas". Kuo istoriné atmintis svarbi valstybés islikimui ar visuomenés darnai?", Bernardinai, sausio 31 d.

48. Okupacijas varu politika Latvija 1939. — 1991. Dokumentu krajums / atb. red. E. Pelkans (1999), Rïga: Latvijas Okupacijas muzejs.

49. Par Latvijas Padomju Socialistiskas Republikas valsts gerboni. Latvijas Padomju Socialistiskas Republikas likums, aviailable at: https://likumi.lv/ta/id/279662-par-latvijas-padomju-socialistiskas-republikas-valsts-gerboni/.

50. Par Latvijas valsts gerboni. Likums stajas speka 1999.gada 1. janvari. Likums Saeima pienemts 1998.gada 19.februari, aviailable at: https://likumi.lv/doc. php?id=47133/.

51. Par Latvijas valsts himnu. Likums Saeima pienemts 1998. gada 19. februari. aviailable at: https://likumi.lv/doc.php?id=47134/.

52. Petrauskas, R. (2016), Galia ir tradicija: Lietuvos Didziosios Kuniga ikstystés giminщ istorijos. Vilnius: Baltos lankos.

53. Petrauskas, R. (2017), Lietuvos Didzioji Kuniga ikstysté: politika ir visuomené vélyvaisiais Viduramziais. Vilnius: Naujasis zidinys-Aidai.

54. Ragickaite, B. (2016), "Aiskéja, kaip svçsime valstybés atkùrimo simt metj: viskas atrodys kitaip nei iki siol», Delfi, spalio 28 d.

55. Rebane, I. (1999), Eesti lipp, Tallinn.

56. Riigivapi seadus. Vastu vöetud 13.06.2001. RT12001,65,376 jöustumine 01.01. 2002, aviailable at: https://www.riigiteataja.ee/akt/886997?leiaKehtiv/.

57. Safronovas, V. (2004), "Kas turi formuoti Tautos istorinç atmintj?", Delfi. sausio 7 d.

58. Savukynas, V. (2017), "Idéjos, kurios Lietuvq padaré didzia: Vytauto laik^ reformos", Delfi, lapkricio 23 d.

59. Savukynas, V. (2017), "Idéjos, kurios sukùré didziq Lietuvq: ko galime pasimokyti is Mindaugo?", Delfi, lapkricio 15 d.

60. Selecka, D. (2016), "Brïvïbas svëtki pieskandina Kraslavu", Tevijas Sargs, 28. jùlijs.

61. Silins, J. (2013), Padomju Latvija. 1918. —1919. Rïga: VIPB.

62. Selirand, J., Siilivask K. (1992), "Eesti maast ja rahvast". Tallinn: Olion.

63. Sils, K. (2005), «Izkliedëta piemina jeb atceres dienas Latvija», Latvijas Vestnesis, 12. jùnijs.

64. Sinica, V. (2018), «Ar mums dar reikalinga Lietuvos valstybé?», Delfi, vasario 6 d.

65. Sinica, V. (2017), «Buitinés s^monés triumfo kalnelis», Téviskés alkas, spalio 12 d.

66. Sinica, V. (2018), «Drçsa tiesai ir atsakomybé Dievui uz Tévynés likimq», Téviskés alkas, sausio 22 d.

67. Sinica, V. (2018), «Europeizacija kaip sovietizacija», Téviskés alkas, sausio 19 d.

68. Sinica, V. (2014), «Jono Basanaviciaus Lietuva», Téviskés alkas, rugpjùcio

3 d.

69. Sinica, V. (2017), «Kaip sunaikinti tautinç valstybf vardan atviros Lietuvos?», Téviskés alkas, birzelio 28 d.

70. Sinica, V. (2017), «Lukiski^ Vytis tampa demokratijos egzaminu», Téviskés alkas, geguzés 10 d.

71. Sinica, V. (2014), «Mùs^ gédinga rezistencija ir garbinga istorik^ misija», Téviskés alkas, gruodzio 9 d.

72. Sinica, V. (2015), «Neutraliuosius istorijos politikos geriausiai ismokys Putinas», Téviskés alkas, sausio 4 d.

ЭС

s

эс 2

73. Sinica, V. (2012), «Pamirsta istoriné atmintis», Delfi, lapkricio 5 d.

74. Sinica, V. (2012), «Pamirsta istoriné atmintis», Téviskés alkas, liepos 12 d.

75. Sinica, V. (2013), «Posovietiniai paradoksai: istorikai pries Tautos istorinf atmintj», Téviskés alkas, vasario 14 d.

76. Sinica, V. (2014), «Posovietiniai paradoksai: istorikai pries Tautos istorinf atmintj», Delfi, sausio 2 d.

77. Sinica, V. (2016), «„Savi saudé j savus"? Kas raso Lietuvos istorij^?», Téviskés alkas, birzelio 26 d.

78. Sväbe, A. (1938), «Sena Kursa», Svabe A. Straumes un avoti. I séjums. Riga: A. Gulbis.

79. Svabe, A. (1936), "Tälava", Sejejs. Nr. 2., Nr. 4.

80. Sväbe, A. (1936), "Jersikas karalvalsts", Senatne un Maksla. Nr. 1. 5. — 31. lpp.

81. Svetikas, E. (2009), Lietuvos Didziosios Kuniga ikstystés christianizacija XIV a. pab. — XVa. I tomas. Vilnius: Piemedzio leidykla.

82. Tammer, E. (2004), Nöukogude aeg ja inimene. Meie mälestused. Tallinn: Kirjastus Tänapäev.

83. Veskimägi K.-O. (2005), Kuidas valitseti Eesti NSV-d. Tallinn: Kirjastus Varrak.

84. Taska, A. (1992), Sini-must-valge 100 aastat: pühendus Eesti Vabariigile. Tallinn.

85. Taska, A. (1959), Sini-must-valge värvikolmik eesti luules. Stockholm.

86. Taska, A. (1955), Eesti riigilipu seaduse sünd. Stockholm.

87. Taska A. (1988), Mötteid eesti rahva sümbolitest. Lund.

88. Traksmaa, A. (1992), Lühike Vabadussöja ajalugu. Tallinn: Olion.

89. Selirand, J., Siilivasd, K. (1992), Eestimaastjarahvast. Tallinn: Olion, 1992.

90. Uibo, J. (2017), "Valdur Mikita: mötterännak eestlaste identiteedist", Edasi, 17. juuni.

91. Uustalu E. (1996), Eesti rahva ajalugu. Tallinn: Olion, 1996.

92. Tuménas, S. (2017), Istoriné atmintis su Saltojo tango elementais Mindaugin^ fone, Delfi. liepos 5 d.

93. Valiusaitis, V. (2018), «Kas sieja istorinf atmintj ir nacionalinj saugum^?», Delfi. kovo 22 d.

94. Valstybé — Lietuva. Sostiné — Vilnius. 1918-100-2018. (2017), Vilnius: Netimeras, 2017.

95. Värpa, I. (2012), Cels uz Latvijas valsti, 1914. —1922. Riga: Jumava, 2012.

96. Visneris, H. (2015), Lietuvos Didziosios Kuniga ikstystés valstybingumo pavojai. Vilnius: Mintis, 2015.

97. Vytis simbolikos poziüriu: baltas raitelis su iskeltu kalaviju raudoname lauke / sud. D. Razauskas (2002), Vilnius: Aidai.

98. Vyzintas, A. (2018), "Istorinés savimonés kuriozai, arba K4 is tikr^j^ svenciame?", Delfi. kovo 10 d.

99. Zadvinskis, A. (2007), «Godasardzene pamet savus postenus jau ceturtdalgadsimtu", Tévijas Sargs. 23. maijs.

100. Zanders, M. (2016), "Vesturiskajai atminai ir tiesibas but subjektivai", Diena. 15. marts.

1 Latvijas Padomju Socialistiskas Republikas Augstakas Padomes Deklaracija "Par Latvijas Republikas £

s

neatkaribas atjaunosanu". Pienemts: 04. 05. 1990. URL: https://likumi.lv/doc.php?id=75539 (дата ¡5

обращения: 04.04.2018). 'о

2 Latvijas Republikas Satversme. Latvijas Satversmes Sapulces. 1922. gada 15. februara kopsede pienemta (19.06.2014. likuma redakcija, kas stajasspeka 22.07.2014). URL: https://likumi.lv/doc. g-php?id=57980&version_date=07.11.1922 (дата обращения: 04.04.2018). |

3 Lietuvos Respublikos Konstitucinis jstatymas dél Lietuvos Valstybés. Vilnius, 1992 m. birzelio 8 d. о URL: http://www3.lrs.lt/home/Konstitucija/Konstitucija.htm (дата обращения: 04. 04. 2018). о

4 Lietuvos Respublikos Konstitucija jsigaliojo 1992 m. lapkricio 2 d. URL: http://www3.lrs.lt/home/ g.

Konstitucija/Konstitucija.htm (дата обращения: 04.04.2018). 8

ш

5 Eesti Nöukogude Sotsialistliku Vabariigi Ülemnöukogu Deklaratsioon. Tallinn, 16. novembril 1988. ¡5

и

URL: https://et.wikipedia.org/wiki/Deklaratsioon_Eesti_NSV_suveräänsusest (датаобращения: §

t-

04.04.2018).

6 Eesti Vabariigi pöhiseadus. Vastu vöetud 28. 06. 1992. Jöustumine 03.07.1992. URL: https://www. s riigiteataja.ee/akt/127042011002?leiaKehtiv (датаобращения: 04.04.2018). ^

7 Sväbe A. Jersikas karalvalsts // Senatne un Maksla. 1936. Nr. 1. 5. — 31.lpp.; Sväbe A. Talava // Sejejs.

^

1936. Nr. 2. 135. — 141. lpp.; Nr. 4. 363. — 374. lpp.; Sväbe A. Sena Kursa // Sväbe A. Straumes un avoti. |

_ _ ь

I sejums. Riga: A. Gulbis, 1938. 45. — 114. lpp.; Altements A. Zemgales novadu sadalisana 1254.gada // □

3C

Senatne un Maksla. 1936. Nr. 2. 165. — 168. lpp.; Bilkins V. Rusins un vina laikmeta cinas // Senatne

un Maksla. 1937. Nr. 4, 17. — 24. lpp.; Brastins E. Kursu zeme. Riga: Piemineklu Valdes Izdevums, m

о

1923. ¡5

T

8 Okupacijas varu politika Latvija 1939. — 1991. Dokumentu krajums / atb. red. E. Pelkans. Riga: Latvijas Okupacijas muzejs, 1999. 2

9 Brikmane E. Vesturnieks Uldis Neiburgs: Latvijas vesture trukst speles pamatlaukuma // Latvijas Vestnesis. 2016. 6. maijs. 2

10 Laganovskis G. Saskelta 20. gadsimta vesturiska atmina — skelets Eiropas skapi // Latvijas Vestnesis. 2012. 23. aprilis; Laganovskis G. Gatis Krumins: Latvija tika istenota koloniala politika // Latvijas Vestnesis. 2015. 29. decembris.

11 Brüvelis E. Latviesu legionari. Riga: Latvijas Okupacijas muzejs, 2005.

12 Mintaurs M. Vestures jega vai bezjedziba: kapec vajadziga vestures politika? // Latvijas Vestnesis. 2015. 4. decembris.

13 Butulis I., Zunda A. Latvijas vesture. Riga: Jumava, 2010.

14 Värpa I. Cels uz Latvijas valsti, 1914. — 1922. Riga: Jumava, 2012.

15 Silins J. Padomju Latvija. 1918. — 1919. Riga: VIPB, 2013.

16 Morkünaité-Mikuléniené R. Istoriné atmintis svarbi Europos vienybei // Lietuvos zinios. 2017. rugséjo 16 d.

17 Nikzentaitis A. „Mokslo Ekspresas". Kuo istoriné atmintis svarbi valstybés islikimui ar visuomenés darnai? // Bernardinai. 2013. sausio 31 d.

18 Sinica V. Posovietiniai paradoksai: istorikai pries Tautos istorinf atmintj // Téviskés alkas. 2013. vasario 14 d.

эс s

19 Sinica V. Jono Basanaviciaus Lietuva // Teviskes alkas. 2014. rugpjücio 3 d.

20 Sinica V. Pamirsta istorine atmintis // Teviskes alkas. 2012. liepos 12 d.

21 Sinica V. Müsq gedinga rezistencija ir garbinga istorikq misija // Teviskes alkas. 2014. gruodzio 9 d.

22 Sinica V. Europeizacija kaip sovietizacija // Teviskes alkas. 2016. sausio 19 d.

23 Aleksandravicius E. A. Jokubaitis: tauta nyksta akyse // Delfi. 2017. birzelio 2 d.

24 PetrauskasR. Galia ir tradicija: Lietuvos Didziosios Kunigaikstystes giminiq istorijos. Vilnius: Baltos lankos, 2016; Petrauskas R. Lietuvos Didzioji Kunigaikstyste: politika ir visuomene velyvaisiais Viduramziais. Vilnius: Naujasis zidinys-Aidai, 2017; Celkis T. Lietuvos Didziosios Kunigaikstystes teritorija: sienq samprata ir delimitaciniai procesai XIV-XVI amziuje. Vilnius: Vilniaus universiteto leidykla, 2014; Kiaupiene J. "Mes, Lietuva". Lietuvos Didziosios Kunigaikstystes bajorija XVI a. (viesasis ir privatus gyvenimas). Vilnius: Kronta, 2003; Visneris H. Lietuvos Didziosios Kunigaikstystes valstybingumo pavojai. Vilnius: Mintis, 2015; Svetikas E. Lietuvos Didziosios Kunigaikstystes christianizacija XIV a. pab. — XV a. I tomas. Vilnius: Piemedzio leidykla, 2009.

25 Savukynas V. Idejos, kurios suküre didzig Lietuvg: ko galime pasimokyti is Mindaugo? // Delfi. 2017. lapkricio 15 d.

26 Savukynas V. Idejos, kurios Lietuvg padare didzia: Vytauto laikq reformos // Delfi. 2017. lapkricio 23 d.

27 Kiaupiene J. Lietuvos Didziosios Kunigaikstijos politine tauta. Lietuviskoji perspektyva, 2009.

28 Didi maza tauta: Lietuvos jvaizdzio kampanija 1919 metais / sud R. Misiünas. Vilnius: Bonus animus, 2008.

29 Tumenas S. Istorine atmintis su Saltojo tango elementais Mindauginiq fone // Delfi. 2017. liepos 5 d.

30 Sinica V. Pamirsta istorine atmintis // Delfi. 2012. lapkricio 5 d.

31 Sinica V. Posovietiniai paradoksai: istorikai pries Tautos istorinf atmintj // Delfi. 2014. sausio 2 d.

32 Sinica V. Buitines sgmones triumfo kalnelis // Teviskes alkas. 2017. spalio 12 d.

33 Sinica V. Drgsa tiesai ir atsakomybe Dievui uz Tevynes likimg // Teviskes alkas. 2018. sausio 22 d.

34 Bruzas R. Egidijus Aleksandravicius apie gincus del paminklq: nezinau, is kur tiek beprotybes ir kvailybes // Delfi. 2018. sausio 12 d.

35 Sinica V. Ar mums dar reikalinga Lietuvos valstybe? // Delfi. 2018. vasario 6 d.

36 Sinica V. Lukiskiq Vytis tampa demokratijos egzaminu // Teviskes alkas. 2017. geguzes 10 d.

37 Sinica V. Kaip sunaikinti tautinf valstybf vardan atviros Lietuvos? // Teviskes alkas. 2017. birzelio 28 d.

38 Valiusaitis V. Kas sieja istorinf atmintj ir nacionalinj saugumg? // Delfi. 2018. kovo 22 d.

39 Aleksandravicius E. Praeitis, istorija ir istorikai. Vilnius: Vaga, 2000; Aleksandravicius E. A. Jokubaitis: tauta nyksta akyse // Delfi. 2017. birzelio 2 d.; Lietuvos sovietine istoriografija: teoriniai ir ideologiniai kontekstai / sud. A. Bumblauskas, N. Sepetys. Vilnius: Aidai, 1999.

40 Traksmaa A. Lühike Vabadussöja ajalugu. Tallinn: Olion, 1992; Selirand J.; Siilivasd K. Eesti mast ja rahvast. Tallinn: Olion, 1992; Uustalu E. Eesti rahva ajalugu. Tallinn: Olion, 1996.

41 TammerE. Nöukogude aeg ja inimene. Meie mälestused. Tallinn: Kirjastus Tänapäev, 2004; Veskimägi K.-O. Kuidas valitseti Eesti NSV-d. Tallinn: Kirjastus Varrak, 2005.

42 Kaaristo M. Tulemisest, olemisest ja minemisest. Identiteediteekond // Vikerkaar. 2018. Veebruar; Kaljundi L. Eestlased kui soomeugrilased // Vikerkaar. 2018. Veebruar.

43 Kiin S. Eesti identiteet ei ole veneviha // Arvamus Postimees. 2017. 7. märts; Uibo J. Valdur Mikita: mötterännak eestlaste identiteedist // Edasi. 2017. 17. juuni.

44 Hiio T. Vene ja Lääne vahel: Eesti ajaloo tölgendusi ja rakendusi tänapäeval // Vikerkaar. 2007. Veebruar.

45 Sils K. Izkliedeta piemina jeb atceres dienas Latvija // Latvijas Vestnesis. 2005. 12. junijs.

46 Laganovskis G. Saskelta 20. gadsimta vesturiska atmina — skelets Eiropas skapi // Latvijas Vestnesis,

2012. 23. aprilis.

47 Feldmane S. Vesturiska atmina palidz sodien // Tvnet. 2009. 25. marts.

48 Galadauskaité U. Istorikai siurpsta: svarstomas jstatymas leiste cenzuruoti istorinf atmintj // Delfi.

2013. gruodzio 29 d.

49 Safronovas V. Kas turi formuoti Tautos istorinf atmintj? // Delfi. 2004. sausio 7 d.

50 Narbutas A. Kg pamirstame apie Vasario 16-gjg // Delfi. 2016. vasario 17 d.

51 Zanders M. Vesturiskajai atminai ir tiesibas but subjektivai // Diena. 2016. 15. marts.

52 Lasmanis J. 16. marta vesturiskais konteksts // Delfi. 2017. 16. marts.

53 Par Latvijas Padomju Socialistiskas Republikas valsts gerboni. Latvijas Padomju Socialistiskas Republikas likums URL: https://likumi.lv/ta/id/279662-par-latvijas-padomju-socialistiskas-republikas-valsts-gerboni (дата обращения: 04.04.2018).

54 Lietuvos Respublikos Valstybés Véliavos Ir Kitq Véliavq jstatymas, URL: https://www.e-tar.lt/portal/ lt/legalAct/TAR.127328D5F616 (дата обращения: 04.04.2018).

55 Lietuvos Vytis: albumas / sud. J. Galkus. Vilnius: Vilniaus dailés akademijos leidykla, 2009; Vytis simbolikos poziuriu: baltas raitelis su iskeltu kalaviju raudoname lauke / sud. D. Razauskas Vilnius: Aidai, 2002.

56 Riigivapi seadus. Vastu vöetud 13.06.2001. RT I 2001, 65, 376 jöustumine 01.01.2002, URL: https:// www.riigiteataja.ee/akt/886997?leiaKehtiv (дата обращения: 04.04.2018).

57 Par Latvijas valsts gerboni. Likums stajas speka 1999.gada 1.janvari. Likums Saeima pienemts 1998. gada 19. februari, URL: https://likumi.lv/doc.php?id=47133 (дата обращения: 04.04.2018).

58 Latvijas valsts karoga likums. URL: https://likumi.lv/doc.php?id=200642&from=off (дата обращения: 04.04.2018).

59Aun K. Sini-must-valge lipu 100 aastat. Toronto, 1984; Rebane I. Eesti lipp. Tallinn, 1999; Taska A. Eesti riigilipu seaduse sünd. Stockholm, 1955; Taska A. Sini-must-valge värvikolmik eesti luules. Stockholm, 1959; Taska A. Mötteid eesti rahva sümbolitest. Lund, 1988; Taska A. Sini-must-valge 100 aastat: pühendus Eesti Vabariigile. Tallinn, 1992.

60 Par Latvijas valsts himnu. Likums Saeima pienemts 1998. gada 19. februari. URL: https://likumi. lv/doc.php?id=47134 (дата обращения: 04.04.2018).

61 Aarma J. Oma hümn on meil köige kiuste olemas // Maaleht. 2018. 2. jaanuar.

62 Dobkevicius K. Lietuvos himno kurimo istorija, jo sklaidos aplinkybiq ypatumai // XXI amzius. 2006. Nr. 56 (1456); Tamakauskas Z. Kas yra tas himnas? Lietuvos himno kelias // XXI amzius. 2008. Nr. 36 (1629).

63 Sinica V. Neutraliuosius istorijos politikos geriausiai ismokys Putinas //Téviskés alkas. 2015. sausio 4 d.

64 Sinica V. „Savi saudé j savus"? Kas raso Lietuvos istorijg? // Téviskés alkas. 2017. birzelio 26 d.

65 Zadvinskis A. Godasardzene pamet savus postenus jau ceturtdalgadsimtu // Tevijas Sargs. 2007. 23. maijs; Ciganovs J. Lacplesa diena: parade, lapas un svecites // Tevijas Sargs. 2016. 5. decembris; Eglite D. Gods but lidzas uzdevumos! // Tevijas Sargs. 2017. 23. maijs; Selecka D. Brivibas svetki pieskandinan Kraslavu // Tevijas Sargs. 2016. 28. julijs.

66 Gelderins E. Latvijas armijas karaviru ieterps, atskiribas zimes un noteikumi to nesasanai 1918. — 1940. Riga: Latvijas Kara muzejs, 2007.

67 Nagle G. Latvija. Ulmanlaiki. No otras puses // Diena. 2002. 18. aprilis.

ЭС 2

эс 2

ЯадгскаШ В. АШ^а, ка1р ву^эте valstybës atkйгimo simtmetj: у1эка8 atгodys kitaip ие1 Ни Но! // Delfi. 2016. spalio 28 d.; СНав М. Lietuvos valstybës simt meCio komunikacijos рЫтэ // М 360. 2018. vasaгio 7 d.; Seime pгiimta Lietuvos valstybës atkйгimo 100-meCio deklaгacija // Delfi, 2018 m. vasaгio 15 d.

ВодЛапав Я. Antгoji гespublika // Delfi. 2018. kovo 12 d.

УуИпЬав А. Istoгinës savimonës kuгiozai, aгba Кд is Шсгщч svenCiame? // Delfi. 2018. kovo 10 d. Valstybë — Lietuva. Sostinë — Vilnius. 1918-100-2018. УНтг^: Netimeгas, 2017.

68

69

КИРЧАНОВ МАКСИМ ВАЛЕРЬЕВИЧ — доктор исторических наук, доцент Кафедры регионоведения и экономики зарубежных стран Факультета международных отношений Воронежского Государственного Университета (maksymkyrchanoff@gmail.com). Россия.