CC BY
30
КОНТЕКСТЫ С ЛЕКСЕМОЙ ЧЕЛОВЕК И ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ СТРУКТУРА В ПОВЕСТИ «ГОСПОДИН ПРОХАРЧИН» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
Е.Н. Батурина
Ключевые слова: контекст, концепт, повествовательная структура, речь повествователя, речь героя.
Keywords: context, concept, narrative structure, narrator's speech,
character's speech.
Повесть Ф.М. Достоевского «Господин Прохарчин» впервые была опубликована в журнале «Отечественные записки» в 1846 году. Сам писатель, определяя жанровую специфику своего произведения, назвал его рассказом, очевидно, потому что повествование осуществляется с помощью рассказчика-биографа. Как известно, «Господин Прохарчин» сюжет-но связан с нереализованным замыслом - «Повестью об уничтоженных канцеляриях». Различные аспекты литературоведческого осмысления этого произведения рассматривались в работах И.Ф. Анненского, В.С. Нечаевой, В.Н. Топорова, Н.В. Черновой, И.А. Аврамец и др. исследователей.
Цель данной статьи - анализ контекстов с лексемой человек, определение их функционально-смысловой нагрузки в тексте повести, точнее в ее повествовательной структуре. По-нашему мнению, именно контексты с этим словом являются репрезентантами концепта ЧЕЛОВЕК - ядерного для творчества писателя в целом. Контексты, содержащие лексему человек и ее производные, выделим в разных речевых пластах: в речи автора-рассказчика (повествователя) и в речи персонажей. В отдельной статье нами будут рассмотрены фрагменты со словом человек в речи главного героя - господина Прохарчина. Несмотря на «ярко выраженную паранои-дальность» [Чернова, 1997, с. 103] этой речи, а значит ее странность, отрывочность и алогичность (прежде всего в контекстах со словом человек) мы все же видим в ней некую внутреннюю логику и особый смысл, основанные на идее героя Достоевского об исключительности своего положения и навязчивом страхе за потерю своего капитала.
Семантическая неоднозначность оценок и характеристик, размытость сюжетной линии, «нечеткая модальность повествования» [Аврамец,
URL], особая роль и позиция рассказчика по отношению к героям и к читателю, специфичность его сказовой манеры (пародийность и ироничность), необычное даже для стиля писателя сочетание в тексте пластов «авторской» и «чужой» речи - все это значительно затрудняет процедуру анализа контекстов со словом человек и адекватность их интерпретации.
Специфика повествовательной структуры повести такова, что в ней минимально представлены диалоги героев и их реплики, оформленные как прямая речь. Заметное преобладание в тексте речи от повествователя не делает, однако этот пласт однородным: в нем можно увидеть различные вкрапления слов героев в виде косвенной речи, несобственно-прямой речи или их сочетания. Для анализа контекстов с интересующим нас словом выделим несколько их типов (функциональных групп). В рамках контекстов рассмотрим ближайшее лексическое окружение лексемы человек.
Всего в тексте было зафиксировано 59 фактов употребления слова человек и его производных - достаточно много для такой небольшого по объему произведения. Для сравнения отметим, что в романе «Бедные люди» и в повести «Хозяйка» таких фактов почти столько же - 62 и 58, соответственно. К первой группе мы отнесли контексты собственно речи повествователя с лексемой человек, в которых он так или иначе характеризует господина Прохарчина. Эти фрагменты не содержат вкраплений косвенной речи, передающей речь героя.
1. В квартире Устиньи Федоровны, в уголке самом темном и скромном, помещался Семен Иванович Прохарчин, человек уже пожилой, благомыслящий и непьющий [Достоевский, 1972, т. 1, с. 240].
2. В фавориты же Семен Иванович попал с того самого времени, как свезли на Волково увлеченного пристрастием к крепким напиткам отставного, или, может быть, гораздо лучше будет сказать, одного исключенного, человека [Достоевский, 1972, т. 1, с. 240].
3. Человек был совсем несговорчивый, молчаливый и на праздную речь неподатливый [Достоевский, 1972, т. 1, с. 242].
4. Семен Иванович был простой человек и всем решительно говорил ты [Достоевский, 1972, т. 1, с. 243].
5. И так долго и пространно говорил Семен Иванович о бедном человеке, о рублях и золовке, и повторял одно и то же для сильнейшего внушения слушателям, что наконец сбился совсем, замолчал <... > [Достоевский, 1972, т. 1, с. 244].
6. Для начатия сношений у Семена Ивановича был всегда в запасе свой особый, довольно хитрый, а весьма, впрочем, замысловатый маневр, частию уже известный читателю: слезет, бывало, с постели своей около того времени, как надо пить чай, и, если увидит, что собрались другие
где-нибудь в кучку для составления напитка, подойдет к ним как скромный, умный и ласковый человек, даст свои законные двадцать копеек и объявит, что желает участвовать [Достоевский, 1972, т. 1, с. 244].
7. Само собой разумеется, что и тот человек, который был бы гораздо менее добродушен и смирен, чем господин Прохарчин, смешался и запутался бы от такого всеобщего толка [Достоевский, 1972, т. 1, с. 245].
8. Мы не будем объяснять судьбы Семена Ивановича прямо фантастическим его направлением; но, однако ж, не можем не заметить читателю, что герой наш - человек несветский, совсем смирный и жил до того самого времени, как попал в компанию, в глухом, непроницаемом уединении, отличался тихостию и даже как будто таинственностью; ибо все время последнего жития своего на Песках лежал на кровати за ширмами, молчал и сношений не держал никаких [Достоевский, 1972, т. 1, с. 246].
9. Вот почему Семен Иванович, будучи умным человеком, говорил иногда страшный вздор [Достоевский, 1972, т. 1, с. 253].
На основе контекстов 1, 3, 4, 6 и 8 выделим прямые номинации героя в речи повествователя, т. е слово человек с его синтагматическими связями (дадим своего рода вертикальный контекст, трансформировав, при необходимости, глаголы в причастия): Человек
уже пожилой, благомыслящий и непьющий несговорчивый, молчаливый и на праздную речь неподатливый простой, всем решительно говорящий ты (как) скромный, умный и ласковый
несветский, совсем смирный, отличающийся тихостью и (даже как будто) таинственностью.
Все эти номинации, на первый взгляд, представляют собой вполне исчерпывающую и объективную характеристику героя автором-повествователем: его несговорчивости, молчаливости, несветскости, смирности и т.п. Говоря иначе, основные черты Прохарчина - его замкнутость, скрытность, нелюбовь к речевому общению, некая таинственность. Рассказчик подчеркивает это в начале повести неоднократно.
И лишь в единственном из контекстов группы - 5-м - герой Достоевского неожиданно предстает как «говорящий долго и пространно о бедном человеке, о рублях и золовке» и «повторяющий одно и то же для сильнейшего внушения слушателям».
7-й контекст представляет собой фрагмент рассуждения повествователя о возможном поведении другого человека, если бы тот вдруг услышал «пренелепейшие толки», «разные новости» и лживые рассуждения
жильцов о якобы возможной участи чиновников. Сравнивая в этой ситуации и без того запуганного Прохарчина с этим неким человеком - «гораздо менее добродушным и смирным», который бы также «смешался и запутался», - рассказчик-«биограф» словно оправдывает своего героя, пытается его понять, несмотря на сквозь ироничный тон повествования. Условно данный фрагмент можно квалифицировать как контекст «сравнительно-оправдывающего типа».
8-й контекст интересен тем, что повествователь использует здесь форму 1-го лица местоимений «мы», «наш», как это уже было в «Двойнике». Но если в «Петербургской поэме» эта, в соответствии с типологией рассказчиков Е.А. Иванчиковой, «экспериментальная форма повествования» [Иванчикова, 1994, с. 42] используется как основная, то в «Господине Прохарчине» это один из двух случаев такого представления себя рассказчиком. Данный фрагмент в целом представляет развернутую характеристику героя и содержит информацию о его прошлом. Кроме того, в контексте есть непосредственная апелляция к читателю: «Мы не будем объяснять судьбы Семена Ивановича прямо фантастическим его направлением; но, однако ж, не можем не заметить читателю, что...» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 246].
В 9-м контексте содержится противоречивая характеристика умственных способностей Прохарчина: «будучи умным человеком, говорил иногда страшный вздор». Рассказчик судит об этом, как бы сомневаясь, предваряя подробным объяснением особенности речевой манеры Семена Ивановича: «когда, например, случалось ему вести долгую фразу, то мере углубления в нее, каждое слово, казалось, рождало еще по другому слову, другое слово тотчас при рождении, по третьему <.> и т.д., так что начиналась перхота, и набивные слова принимались, наконец, вылетать в самом живописном беспорядке» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 253].
Ко второй группе мы отнесли контексты собственно речи повествователя (без вкраплений косвенной речи), содержащие характеристики других героев повести.
1. Из жильцов особенно замечательны были: Марк Иванович, умный и начитанный человек; потом еще Оплеваниев-жилец; потом еще Пре-половенко-жилец, тоже скромный и хороший человек; потом еще был один Зиновий Прокофьевич, имевший непременною целью попасть в высшее общество; наконец, писарь Океанов, в свое время едва не отбивший пальму первенства и фаворитства у Семена Ивановича; потом еще другой писарь Судьбин; Кантарев-разночинец; были еще и другие [Достоевский, 1972, т. 1, с. 241].
2. Попрошайка-пьянчужка был человек совсем скверный, буйный и льстивый, и по всему было видно, что он как-нибудь там обольстил Семена Ивановича [Достоевский, 1972, т. 1, с. 247].
3. Решив таким образом, он увидел, что и Андрей Ефимович, тот самый маленький, вечно молчаливый лысый человечек, который помещался в канцелярии за целые три комнаты от места сиденья Семена Ивановича и в двадцать лет не сказал с ним ни слова, стоит тут же на лестнице, тоже считает свои рубли серебром [Достоевский, 1972, т. 1, с. 249-250].
4. Тут лысый человечек, тоже, вероятно, нисколько не замечая, что действует как призрак, а вовсе не наяву и в действительности, показал ровно аршин с вершком от полу и, махнув рукой в нисходящей линии, пробормотал, что старший ходит в гимназию; затем, с негодованием взглянув на Семена Ивановича, как будто бы именно господин Прохарчин виноват был в том, что у него целых семеро, нахлобучил на глаза свою шляпенку, тряхнул шинелью, поворотил налево и скрылся [Достоевский, 1972, т. 1, с. 250].
5. На обоих образа не было человеческого; но в первую минуту не до них было дело: больного не оказалось на прежнем месте за ширмами [Достоевский, 1972, т. 1, с. 258].
6. Зиновий Прокофьевич что-то был очень задумчив, Океанов подпил немножко, остальные как-то прижались, а маленький человечек Кантарев, отличавшийся воробьиным носом, к вечеру съехал с квартиры, весьма тщательно заклеив и завязав все свои сундучки, узелки <... > [Достоевский, 1972, т. 1, с. 261-262].
Обратим внимание на то, что в 1-м контексте, представляя жильцов, в характеристике только двоих из них (Марка Ивановича и Преполовенко как наиболее заслуживающих уважения) рассказчик использует лексему человек: «Марк Иванович, умный и начитанный человек»; «Преполовен-ко-жилец, тоже скромный и хороший человек». В представлении героев заметна некая иерархия: жильцы перечисляются по степени их значимости (статусу) в квартире Устиньи Федоровны. Характеризуя остальных в целом нейтрально, «биограф», называет их, кроме Зиновия Прокофьевича, по фамилии и социальному признаку: Оплеваниев-жилец, писарь Океанов, писарь Судьбин, Кантарев-разночинец. На этот факт в свое время обратили внимание В.С. Нечаева [Нечаева, 1979, с. 169] и В.Н. Топоров, отметивший: «Находясь в центре, в середине, откуда в любую сторону недалеко, рассказчик становится самым тонким и чутким улавливателем минимальных социальных сдвигов, оттенков, нюансов» [Топоров, 1995, с. 130].
Заметим, что лишь 2 героя в повести в речи повествователя именуются с помощью слова господин с прибавлением фамилии: господин Про-харчин и господин Зимовейкин. На оксюморонность этих номинаций и их комичность неоднократно указывали исследователи (например: [Топоров, 1995; Аврамец, URL]).
Во 2-м контексте представлена иронично-негативная характеристика Зимовейкина - «попрошайки-пьянчужки» - «человека совсем скверного, буйного и льстивого», сыгравшего роковую роль в судьбе Прохарчина. Следует сразу подчеркнуть, что именно в диалогах-спорах с Марком Ивановичем и с Зимовейкиным Прохарчин «выговорится» в наибольшей степени - выплеснет себя в «речевой стихии».
В 3-м и 4-м контекстах дана характеристика Андрея Ефимовича -сослуживца Прохарчина: «тот самый маленький, вечно молчаливый лысый человечек». Эти фрагменты передают не реальное восприятие героем действительности, а состояние «полусна, полубреда». «Лысый человечек» - одна из самых мучительных «грез» Прохарчина, преследующих его в бреду, своего рода его двойник, который «тоже считает свои рубли серебром», гиперболизированное воплощение его вечного страха за потерю спрятанного капитала. В рамках большого эпизода, описывающего видения господина Прохарчина, порожденные его больным воображением, рассматриваемые контексты условно можно назвать «контекстами, отражающими метаморфозы в сознании героя».
На основе рассмотренных фрагментов дадим вертикальный контекст слова человечек (с учетом его атрибутивных характеристик): Человечек
тот самый маленький вечно молчаливый лысый (2)
действующий как призрак
В 5-м контексте речь идет о Зимовейкине и Ремневе, дерущихся у постели умирающего Прохарчина: «На обоих образа не было человеческого». Здесь прилагательное человеческий употребляется в составе устойчивого выражения: «нет образа человеческого (на ком)».
И, наконец, в 6-м контексте отражена характеристика биографом одного из жильцов в финальной части повести (уже после смерти Прохарчи-на): «а маленький человечек Кантарев, отличавшийся воробьиным носом, к вечеру съехал с квартиры». Скупая в начале повествования характеристика «Кантарев-разночинец» становится более развернутой и событийной. Отметим, что, кроме этого, в тексте названный герой практически нигде не упоминается, не говоря уже о передаче его речи, в отличие от
других героев. Повествователь особо подчеркивает его внешнюю незначительность: «маленький человечек», «отличавшийся воробьиным носом». Напомним, «маленьким человечком» в речи рассказчика уже назван был Андрей Ефимович - порождение бреда Прохарчина (контекст 3-й). Таким образом, странного, «вечно молчаливого», но вдруг заговорившего в финале «маленького человечка» Кантарева также можно считать своего рода двойником главного героя.
Подытоживая вышесказанное, подчеркнем, что не случайно в речи биографа-рассказчика при характеристике только четырех героев используется слово человек: Марка Ивановича и Зиновия Прокофьевича, господина Прохарчина и господина Зимовейкина. И здесь отражена иерархичность и симметричность в оценках: пара наиболее заслуживающих уважения среди жильцов против пары самого странного из них (Прохарчина) и самого ничтожного (пьяницы-пьянчужки). Именно с Марком Ивановичем и Зиновием Прокофьевичем, а также с Зимовейкиным вступает Прохар-чин в открытую полемику-диалог, который затем приведет к трагической развязке. Лексема человечек с уничижительным оттенком в значении 'маленький ростом, незаметный, ничтожный человек' в речи биографа характеризует героев-двойников: Андрея Ефимовича, порожденного больным воображением Прохарчина, и Кантарева-разночинца, неожиданно для всех съехавшего с квартиры после развязки (смерти Семена Ивановича и обнаружения его капитала).
Итак, большинство контекстов со словом человек из речи повествователя, рассмотренных нами в первой и второй группах, можно отнести к оценочно-характеризующему типу. Называя себя «биографом», рассказчик изначально, видимо, претендует на точность передачи фактов, последовательность и полноту их изложения (особенно фактов, касающихся жизни Прохарчина), но сомневается в необходимости говорить о «нестоящих, низких и <...> даже обидных для иного любителя благородного слога подробностях» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 242]. Сообщая эти подробности, повествователь знает, что «господин Прохарчин далеко не был так скуден, как сам иногда уверял» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 242].
Глубоко и всесторонне роль рассказчика в тексте повести была рассмотрена В.Н. Топоровым, по мнению которого он «действует как медиатор, посредник между действующими лицами, к которым относится <.> несколько свысока, и читателем», <...>, слегка заигрывая с ним или даже заискивая <...>» [Топоров, 1995, с. 130]. Такую позицию рассказчика в повествовательной структуре повести условно мы можем охарактеризовать как «отчужденно-заинтересованную».
Выделим контексты третьей группы (самой многочисленной по составу) с лексемой человек, в которых так или иначе дана характеристика господина Прохарчина в речи других героев. Отметим, что в этой группе мы не рассматриваем контексты реплик Марка Ивановича, адресованных Прохарчину в их диалоге-споре об уничтоженной канцелярии. Этот диалог как один из немногих развернутых диалогов и как наиболее значимый для сюжета будет рассмотрен отдельно.
1. Зла ему, конечно, никто не желал, тем более что все еще в самом начале умели отдать Прохарчину справедливость и решили, словами Марка Ивановича, что он, Прохарчин, человек хороший и смирный, хотя и не светский, верен, не льстец, имеет, конечно, свои недостатки, но если пострадает когда, то не от чего иного, как от недостатка собственного своего воображения [Достоевский, 1972, т. 1, с. 241].
2. <...> Марк Иванович, будучи умным человеком, принял формально защиту Семена Ивановича и объявил довольно удачно и в прекрасном, цветистом слоге, что Прохарчин человек пожилой и солидный и уже давным-давно оставил за собой свою пору элегий [Достоевский, 1972, т. 1, с. 241].
3. Наконец Марк Иванович первый прервал молчание и, как умный человек, начал весьма ласково говорить, что Семену Ивановичу нужно совсем успокоиться, что болеть скверно и стыдно, что так делают только дети маленькие, что нужно выздоравливать, а потом и служить [Достоевский, 1972, т. 1, с. 252].
4. Марк Иванович, однако, не признал себя побежденным и, скрепив сердце, сказал опять что-то очень сладенькое Семену Ивановичу, зная, что так и должно поступать с больным человеком <... > [Достоевский, 1972, т. 1, с. 252].
5. Услышав такое, Марк Иванович вспылил, но, заметив, что действует с больным человеком, великодушно перестал обижаться, а, напротив, попробовал его пристыдить, но осекся и тут <... > [Достоевский, 1972, т. 1, с. 252].
6. Тут уж нечего было останавливаться: Марк Иванович не вытерпел и, видя, что человек просто дал себе слово упорствовать, оскорбясь и рассердившись совсем, объявил напрямки и уже без сладких околичностей, что пора вставать, что лежать на двух боках нечего, что кричать днем и ночью о пожарах, золовках, пьянчужках, замках, сундуках и черт знает об чем еще - глупо, неприлично и оскорбительно для человека <... > [Достоевский, 1972, т. 1, с. 252].
7. - Да ведь, Семен Иванович! - закричал вне себя Зиновий Прокофь-евич, перебивая хозяйку. - Семен Иванович, такой вы, сякой, прошедший
вы, простой человек, шутки тут, что ли, с вами шутят теперь про вашу золовку или экзамены с танцами? так оно, что ли? Этак вы думаете? [Достоевский, 1972, т. 1, с. 253].
8. - Нет, брат, - протяжно отвечал Зимовейкин, сохраняя все присутствие духа, - нехорошо, ты, брат-мудрец, Прохарчин, прохарчин-ский ты человек! - продолжал Зимовейкин <... > [Достоевский, 1972, т. 1, с. 254].
9. Спор наконец дошел до нетерпения, нетерпение до криков, крики даже до слез, и Марк Иванович отошел наконец с пеной бешенства у рта, объявив, что не знал до сих пор такого гвоздя-человека [Достоевский, 1972, т. 1, с. 255].
10. - Язычник ты, языческая ты душа, мудрец ты! - умолял Зимовейкин. - Сеня, необидчивый ты человек, миловидный, любезный! ты прост, ты добродетельный... слышал? Это от добродетели твоей происходит; а буйный и глупый-то я, побирушка-то я; а вот же добрый че-ловекменя не оставил небось [Достоевский, 1972, т. 1, с. 256].
11. Все охали и ахали, всем было и жалко и горько, и все меж тем дивились, что вот как же это таким образом мог совсем заробеть человек? И из чего ж заробел? [Достоевский, 1972, т. 1, с. 257].
12. Добро бы был при месте большом, женой обладал, детей пораз-вел; добро б его там под суд какой ни есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь, с одним сундуком и с немецким замком, лежал с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку, с пошлого, праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что на свете вдруг стало жить тяжело... А и не рассудил человек, что и всем тяжело! [Достоевский, 1972, т. 1, с. 257].
13. «Прими он вот только это в расчет, - говорил потом Океанов, -что вот всем тяжело, так сберег бы человек свою голову, перестал бы куролесить и потянул бы свое кое-как куда следует» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 257].
14. Некоторые приняли чрезвычайно близко к сердцу поступок Семена Ивановича и даже как будто обиделись... Такой капитал! Этак натаскал человек! [Достоевский, 1972, т. 1, с. 261].
15. - Ну да и вы просты, матушка, - включал Океанов, - двадцать лет крепился у вас человек, с одного щелчка покачнулся, а у вас щи варились, некогда было!.. Э-эх, матушка!.. [Достоевский, 1972, т. 1, с. 262].
Следует сразу подчеркнуть, что в рамках группы мы можем выделить подгруппу контекстов, в которых отношение к главному герой пове-
сти передано другими героями не напрямую, а через речь косвенную в рамках речи рассказчика: это контексты 1-й, 2-й, 6-й и 9-й.
В 1-м контексте отражена обобщенная, в целом позитивная, правда, с оговорками, характеристика Прохарчина жильцами, но с опорой на мнение Марка Ивановича: «Прохарчин, человек хороший и смирный, хотя и не светский, верен, не льстец, имеет, конечно, свои недостатки <...>». Эта оценка во многом совпадает с оценкой Семена Ивановича рассказчиком в самом начале повести: «герой наш - человек несветский, совсем смирный
Отношение самого Марка Ивановича к Прохарчину выражено во 2-м, 6-м и 9-м фрагментах. В первом случае, это отстраненно-обобщенное мнение для всех («Прохарчин человек пожилой и солидный и уже давным-давно оставил за собой свою пору элегий»). Во втором и в третьем, -это оценка, напрямую адресованная ему самому, в разгар всеобщего спора о странном, упрямом и необъяснимом для всех поведении Семена Ивановича, «который всех в соблазн вводит» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 254] и действует вопреки здравому смыслу. В этой ситуации не выдерживает даже обычно благоразумный и терпеливый Марк Иванович, «объявив, что не знал до сих пор такого гвоздя -человека». Метафора «гвоздь-человек» - пожалуй, одна из наиболее точных оценок поведения главного героя в повести (его упрямства и несговорчивости), если вообще можно исходить из критериев точности и объективности, говоря об оценке в речи персонажей и рассказчика.
3-й, 4-й и 5-й фрагменты включены в данную группу с известной долей условности, так как в них передано не столько мнение Марка Ивановича о Семене Ивановиче как самого умного из жильцов, сколько характеризуется поведение его самого по отношению к Прохарчину в речи биографа.
8-й и 10-й контексты представляет собой фрагмент реплик Зи-мовейкина, адресованных Прохарчину: «Нет, брат, <...> нехорошо, ты, брат-мудрец, Прохарчин, прохарчинский ты человек!»; «необидчивый ты человек, миловидный, любезный! ты прост, ты добродетельный».
Выделим из реплик Зимовейкина все номинации -характеристики Прохарчина, в том числе и с лексемой человек: «брат-мудрец», «прохарчинский человек», «язычник», «языческая душа», «мудрец», «необидчивый человек, «миловидный, любезный», «прост», «добродетельный». Все они по сути своей - высокопарно-льстивые и насмешливо-ироничные. Очевидно, что попро-
шайка-пьянчужка имеет на Семена Ивановича особое влияние и преследует какую-то цель.
Номинация прохарчинский человек, по нашему мнению, наиболее точно отражает личностную сущность героя Достоевского, его образа жизни. На особую семантическую значимость в тексте антропонима Прохарчин неоднократно обращали внимание исследователи. Например, В.С. Нечаева отмечала: «Путь накопления, который избирает Прохарчин, это <...> постоянное урезывание своих потребностей, прежде всего экономия в еде. Отсюда и фамилия Прохарчин, от народного «прохарчиться», истратиться на харчи, проесться <...>» [Нечаева, 1979, с. 164]. Следовательно, «прохар-чинский человек» - это человек, который «прохарчился», то есть утратил свое человеческое «я», потерял себя, исчерпал свою изначальную «человечность», лучшие черты человека как личности.
В 11-м контексте отражено общее недоумение и удивление жильцов состоянием Прохарчина: «и все меж тем дивились, что вот как же это таким образом мог совсем заробеть человек?» На первый взгляд, это предложение с косвенной речью. Но необычным здесь представляется сочетание подчинительного союза что, частицы вот и сочетания как же это в значении вопросительного наречия: налицо признаки смешения косвенной речи и несобственно -прямой, передающей разговорные нюансы речи обитателей квартиры.
Тем более что в следующем 12-м контексте развернутые рассуждения жильцов о судьбе Прохарчина, об их общей участи и о судьбе человека вообще даны в рамках несобственно-прямой речи. В этом фрагменте слово человек употребляется трижды: «а то ведь и человек совсем дрянь»; «вдруг вздумалось теперь человеку <...> совсем перевернуть себе голову»; «А и не рассудил человек, что и всем тяжело». Оценочно-характеризующая функция сочетается здесь с обобщающе-сентенционной. Оценка жильцами Прохарчина «человек совсем дрянь» - наиболее прямая и негативная из всех рассмотренных его характеристик.
В 14-м фрагменте также в рамках несобственно-прямой речи отражено «итоговое» мнение жильцов о Прохарчине: «Этак натаскал человек!».
13-й и 15-й контексты передают реплики Океанова - своего рода резюме по поводу развязки ситуации с Прохарчиным.
В заключение отметим, что в речи Прохарчина и других героев отсутствуют контексты исповедального, интроспективного характера типа: «Я человек.». Лишь один фрагмент косвенной речи, вос-
производящей слова пьяницы-пьянчужки Зимовейкина в авторском повествовании: «он поочередно поклонился всем бывшим в комнате в ножки, <...>, назвал их вех благодетелями и объяснил, что он человек недостойный, назойливый, подлый, буйный и глупый, а чтоб не взыскали добрые люди на его горемычной доле и простоте» [Достоевский, 1972, т. 1, с. 247], - можно назвать псевдоисповедью.
Таким образом, рассмотрев особенности контекстов, содержащих лексему человек, в повести «Господин Прохарчин» мы можем констатировать:
1. Специфика повествовательной структуры в тексте повести обусловлена особой «отчужденно-заинтересованной» позицией рассказчика-биографа по отношению к героям и читателю.
2. Основным способом воспроизведения речи главного героя и других героев в контекстах с лексемой человек является косвенная речь в авторском повествовании.
3. В контекстах речи повествователя и персонажей (за исключением речи главного героя), выделены номинации со словом человек и отмечены их семантические, стилистические и психологические особенности.
4. Основной функцией, которую выполняет слово человек в тексте повести, является оценочно -характеризующая. Номинации-характеристики с лексемой человек в речи героев ситуативны, зачастую противоречивы, спонтанны и неоднозначны.
5. В тексте отсутствуют контексты сентенционно -обобщающего (философского) типа со словом человек, построенные в форме рассуждения и отражающие «точки зрения» героев на природу человека, его сущность и контексты исповедального типа («Я человек...»), характерные для других произведений писателя первого периода.
Уникальность повествовательной манеры в «Господине Про-харчине» во многом связана с особенностями языка, который здесь выступает «как знак «разыгрываемой» ситуации, <...>, дублирует своим движением самое ситуацию» [Топоров, 1995, с. 624]. В этом смысле идея диалогичности слова в текстах Достоевского [Бахтин, 1994, с. 270-271] не получает достаточного своего подтверждения в четвертом из опубликованных произведений писателя, где «язык и герой, знак и денотат кивают друг на друга, усиливая и подчеркивая идею марионеточности» [Топоров, 1995, с. 624].
Литература
Аврамец И.А. Оксюморонный принцип сюжетного построения новеллы Достоевского «Господин Прохарчин». [Электронный ресурс]. URL: http://www.utoronto.ca/tsq/18/avrametz18.shtml
Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев, 1994.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка : В 4-х тт. М., 1995. Т. 4.
Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. В 30-ти тт. Л., 1972. Т. 1.
Иванчикова Е.А. Рассказчик в повествовательной структуре произведений Достоевского // Достоевский : Материалы и исследования. СПб, 1994. Т. 11.
Нечаева В.С. Ранний Достоевский. 1821-1849. М., 1979.
Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Исследования в области мифопоэтиче-ского. Избранное. М., 1995.
Чернова Н.В. Господин Зимовейкин в диалогах с господином Прохарчиным // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1997. Т. 14.
