CC BY
60
УДК 004 (091) ББК 32/973
Москаленко Сергей Григорьевич Moskalenko Sergey Grigorjevich
доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России кандидат исторических наук, доцент.
Associate Professor of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines Department of the Rostov Law Institute of the Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in History, Assosiate Professor. E-mail: moskalenko1963@mail.ru
КОНТЕКСТУАЛЬНЫЕ И КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ЦИФРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ
The contextual and conceptual aspects of the digital revolution
В статье анализируются как концепты феномена цифровой революции, так и его социокультурные и социогуманитарные аспекты.
Ключевые слова: цифровая революция, гипоин-формационная эпоха, креативно-персоналистиче-ский элемент цифровой революции, информационная экология.
Все аспекты компьютерной революции глубоко дискуссионны, возникло огромное компаративистское и полемическое разнообразие подходов и позиций, концептуализирующих данный феномен под специфическими углами зрения.
Эпоха цифровой революции приводит к метаморфозе доминирующей страты социума, в беспредельных для предыдущих столетий масштабах усиливая значение его креативно-персоналистического элемента. Аристократия в привычном традиционном понимании быстро по историческим меркам исчезает, мир вступает в эпоху цифрового, гиперинформационного общества с новым типом элиты.
Эпоха цифровой революции характеризуется, в первую очередь, универсальной доступностью и избыточностью любой информации.
Цифровая культура, формирующаяся вместе с цифровой революцией как ее важнейший элемент и результат, вовсе не ведет автоматически к земному раю. Очевидно, что мир, в котором к проблемам обычной экологии прибавились проблемы экологии цифровой, связанной с распространением информационных отходов, загрязнением информационной среды, набиранием силы информационной инфляцией, возможно, превосходящих по объему
The article analyzes both the concepts of the digital revolution phenomenon and its socio-cultural and socio-humanitarian aspects.
Keywords: digital revolution, hypoinformation era, creative andpersonalistic element in the digital revolution, information ecology.
уходящего в отходы информационного мусора суммарный интеллект человечества доин-формационной и гипоформационной эпох.
На разработку технических устройств, с помощью которых можно было бы уничтожать или хотя бы нейтрализовать отходы информационной среды, нужно инвестировать средства и прилагать усилия всех типов, сопоставимые по объему с величинами, необходимыми для создания самой этой среды.
Наиболее существенным является приобретение всеми элементами производственного процесса от замысла до его материализации в артефакте по-настоящему абсолютно массового характера.
Сначала массово разрабатываются и производятся артефакты-вещи, затем тексты и изображения. Работники рассредоточиваются, распыляются, из них формируются массовые сети и субсети непосредственных и опосредованных горизонтально координирующих свои усилия производителей.
Качественное своеобразие компьютерной революции при сопоставлении ее признаков с характерными чертами всех прошлых технологических революций заключается в том, прежде всего, что изменения в эпоху цифровой революции коснулись самого главного интегратора и мотиватора в социокультурных
пространствах, а именно производства, распределения, потребления и хранения информации [2; 3; 4; 5; 6].
Терминологически, принимая во внимание все вышесказанное, цифровую революцию можно было бы атрибутировать как сверх (гипер-) информационную эпоху, которой предшествовали, соответственно, гипоинформаци-онная и просто информационная.
По признаку оборота информации в социуме, ее возникновения, распределения и потребления, хранения и уничтожения всемирно исторические периоды можно разделить на до-информационую, гипоинформационую и гиперинформационную эпохи.
В первом случае любой информации очень мало, она включена в самый обыденный поведенческий и вербальный бытовой обиход и служит задаче сохранения существующего биосообразного порядка жизни для элементарного выживания популяции в данном географическом ландшафте. Во втором случае информации уже больше, изобретены знаковые системы ее сохранения и распространения (письменность и книгопечатание).
В гиперинформационную эпоху положение дел радикально меняется: информации становится не просто очень много, она легкодоступна, абсолютно массова и производит даже такое явление, как «информационные отходы».
Приборы для контакта с Интернетом все более и более минимизируются, вплоть до полного исчезновения (оправа очков, кольцо, стоматологическая пломба). Всемирная сеть все чаще воспринимается как пространство безграничной реализации пользователя.
Информация неизбежно подвергнется инфляции по аналогии с девальвированием книжно-журнальной эрудиции. Вместо такого рода эрудиции критически важными становятся пароли и шифры, знаки и иероглифы, выражающие и символизирующие и уровень доступа к информационным ресурсам, и уровень сохранности информации.
Эпоха цифровой революции заставляет большинство явлений окружающей социокультурной реальности сопровождать предикатом «информационный».
В контекст цифровой культуры, гиперинформационной или цифровой цивилизации, по масштабу и глубине изменений параметров социокультурного пространства превосходящих все пережитые человечеством технологические, социальные, культурные, тендерные и
т. п. революции вместе взятые, мы оказались включены внезапно и в стрессовом режиме.
Технологические и социальные революции прошлых эпох растягивались на века, часто с маятниковой, возбуждающейся и затухающей амплитудой перемен. Нынешние изменения поместили современного человека в условия незнакомого мира, к встрече с которым он оказался совершенно не готовым в гораздо более сильной степени, чем раньше.
Технологические революции ХУШ-Х1Х веков привели к трансформации экономики ручного производства в машинное, а аграрного типа общества в промышленный. Эта индустриальная, или фабричная, революция изменила все: принципы и технику отношений между людьми, темпы жизненного процесса, тип и формы государственной жизни, типы и структуру территориального распределения масс людей.
Видя огромные масштабы переживаемого сейчас социального переворота цифровой эпохи, помня, что трансформации самого способа выживания людей в социальной и природной средах - это часто болезненный процесс, сопровождающийся войнами, революциями, разрушениями социального пространства, мы вправе задаться вопросом о неизбежности военно-революционного результата цифровой эпохи, который вовсе не представляется совершенно предположительным.
Существенным социокультурным последствием промышленной революции стало возникновение городов - промышленных центров. Гигантские предприятия-заводы вызывали важные социальные и культурные последствия: вокруг них структурировалось сложное взаимодействие элементов городской жизни, появлялась адекватная размерам промышленных предприятий социальная сфера, государственное и военное управление неизбежно впитали в себя черты фабричного менеджмента, когда государство отождествляли со «сверхзаводом», примерно так же по подобию фабрики начинала восприниматься в первой половине ХХ века и армия.
Анализ такого объекта давал вполне адекватный образ и государства, и общества, и эпохи. Постиндустриальная эпоха - она же эпоха цифровой революции - радикально трансформирует ландшафт городов и их некогда градообразующих элементов. Набирает силу процесс деурбанизации, когда горожане рассредо-тачиваются по пригородам, предместьям,
спейстаунам, а центральные части традиционных индустриальных центров утрачивают свою градообразующую функцию.
Отчетливо просматривается тенденция к резкому изменению не только облика, но и целевого назначения городов цифровой эпохи. В прошлом для нашего наблюдения доступны прецеденты трансформаций роли городов в сооциокультурной жизни. В доинформа-ционную эпоху история государств совпадала во всех смыслах слова с историей городов: Франция - это история Парижа, Реймса, Нанта, Лиона и так далее. Соответственно, история России в доинформационную эпоху - это на 90 % история Москвы и Петербурга.
Эти центры государственного, военного управления, экономической и культурной жизни представляли собой всего лишь островки «космической цивилизации» в необозримом океане крестьянских поселений и целины. Сельские жители повсеместно еще в XVIII, а кое-где и в XIX веке, не охватывались понятием «гражданин» (показательно, что этимология термина «гражданин» также городская - citizen от city).
Иногда эпизодически крестьяне попадали под непосредственное прямое городское управление (если город был близко) либо под «менеджмент» землевладельцев-феодалов. В любом случае сельское население было слишком распылено, коммуникации всех видов слабы и несовершенны, специализированного государственного аппарата управления крестьянами не существовало. Не удивительно, что сельское население веками периодически подвергалось воздействию опасных последствий всевозможных природных и социальных бедствий, вымирало от разнообразных неблагоприятных обстоятельств: неурожаев, эпидемий, нападений разбойников, не только не получая никакой страховой поддержки от государства, но и не вызывая даже мысли об этом у государственных деятелей.
Власти городов, «политические власти» (от «полис» - город), если и реализовывали какие-то социальные программы, то делали это только для части активных статусных горожан. О крестьянах вспоминали исключительно в прагматичеких целях: для заготовок продовольствия, формирования рекрутской армии, обеспечения городских нужд низкоквалифицированной рабочей силой для выполнения грязных работ, для решения фискальных задач.
Лабрюйер еще в XVII веке изображал французских крестьян как «диких животных
мужского и женского пола», «выжженных солнцем существ, грязных, живущих в логовах, хотя и наделенных членораздельной речью». Парадоксально, но именно промышленная революция несла никем не предвиденные последствия для масс сельского населения. Именно в эпоху индустриализма возник неожиданный интерес к личности любого, даже находящегося на самой низшей ступени социальной лестницы, индивида.
Промышленная революция и вызванная ею урбанизация охватила миллионные массы сельского населения, трансформируя его в горожан-пролетариев.
Огромная, сравнительно с прошлым, масса людей стала обладать определенной ценностью для города и неразрывно связанного с ним государства как рабочая сила фабрик и мануфактур, низший элемент строительства вооруженных сил, транспортной инфраструктуры, сферы услуг и жизнеобеспечения мегаполисов.
Именно в эпоху промышленной революции государство начинает проявлять минимум социальной заботы о людях, полезных в разных отношениях для усложнившейся государственной жизни и жизнеобеспечения. Постепенно возникли формы минимального социального обеспечения, ограничительные законы в пользу лиц наемного труда, государство стало вкладывать средства в начальное образование, охватывать многочисленных горожан (часто в первом поколении) массовой политической идеологией.
Независимо от характера непосредственных до цинизма прагматических и утилитарных целей, преследуемых при этом государством, в диапазоне от перспективы использовать образец подготовленного человеческого материала на фабричном конвейере или рядовым солдатом в гигантской армии эта «возня» государства с контингентом низших социальных страт несла в себе значительный, а по долговременным историческим последствиям и важнейший, как оказалось, результат в виде ставшего классическим гуманистическое отношение к человеку как личности. Именно в индустриальную эпоху это отношение, в настоящее время атрибутируемое как гуманистическое, предельно эстетизировалось в самых разных видах искусства, и тем самым было создано «атмосферное», разлитое в обществе убеждение в естественности и спонтанности такого отношения.
Если миллионы людей использовались в качестве «ценного ресурсного сырья» для городов и промышленности, то все же ощутимый процент из них получал трудный, но реальный шанс выбиться в низшие слои среднего класса, стать многочисленными «мартинами иденами».
Парадокс цифровой революции заключается в том, что она в корне меняет это всемирно-историческое достижение индустриальной эпохи. Существует все еще ценностно-культурная инерция гуманистического подхода к пониманию важных аспектов человеческого существования в социуме, появившегося в индустриальную эпоху. Но параллельно и одновременно с ней происходит парадоксальная утрата интереса к уникальной личности, к конкретному данному человеку со стороны государства и общества.
Важнейшим последствием цифровой революции стала автоматизация производства, и автоматизированные агрофабрики, например, очень быстро по историческим меркам уничтожают традиционное сельское хозяйство.
К числу последствий цифровой революции можно отнести и исчезновение дефицита продуктов питания по всему миру с середины ХХ века. В ведущих индустриальных странах фермерство неудержимо превращается в камуфлированную безработицу. Выпадает из стратегических направлений развития человечества целый третий мир как резервуар рабочей силы, аналогичный внутреннему крестьянству национальных государств и империй эпохи индустриальной революции. Сейчас это дотационный регион планеты без надежды на пролонгацию прежних тенденций развития.
Выбор между металлургическим заводом в третьем мире с 500 рабочими местами и заводом-автоматом с 10-20 в стране ЕС будет сделан и уже делается в пользу второго варианта. Через 20-30 лет при сохранении наметившихся тенденций человек вообще будет выключен из процесса материального производства.
Цифровая революция породила проблему содержания категории незанятых, а некогда основных для индустриального общества профессиональных работников (например, шахтеров в дополнение к фермерам в сельском хозяйстве).
Если тенденции автоматизации реализуются полностью через несколько десятилетий,
востребованными окажутся только профессиональное управление, специализированная и детализированная сфера обслуживания, научная и эстетико-креативная деятельность, функционирование в малочисленных высокопрофессиональных вооруженных силах.
Основным последствием цифровой революции, достаточно грозным и трагическим, будет попытка решения проблемы образа жизни и жизненного пути людей, ничего не умеющих и никому объективно не нужных, даже государству в милитаристских или индустриальных целях.
Сейчас тратятся значительные интеллектуальные усилия для решения проблемы поиска типа существования, приемлемого для миллионов людей, «вытолкнутых» неожиданной и парадоксальной логикой цифровой революции за пределы властно-управленческой и креативно-эстетической активности. Все чаще в оборот вводятся идеи голландского исследователя культуры Й. Хейзинги о homo ludens, человеке играющем. Исследователь концептуализировал игру как приоритетный для человека и адекватный его природе тип деятельностной активности, лишь частично и эпизодически востребованный в контексте производственной логики промышленной революции.
Производство вещей из-за тотальной автоматизации в перспективе исключит сколько-нибудь ощутимое присутствие человека в этой сфере. Массы людей вынуждено станут праздными. Последствия быстрого возникновения массового слоя «лишних людей» могут оказаться и тяжелыми, и катастрофическими, если не разработать прелиминарных мер.
Возможна прелиминарная организация массового перевода ставших «лишними» для индустрии людей из производителей в категорию массовых компьютерных игроков по аналогии с переводом римских пролетариев в разряд профессиональных массовых потребителей театральных и спортивных зрелищ.
При реализации такого плана предлагается действительно прагматический рецепт вовлечения «выбитых» из одного сектора реальности людей в другой, порожденный той же самой цифровой революцией. Это игровая, или виртуальная, реальность, способная вовлечь, например, многомиллионные массы людей в игровой бизнес, в процесс виртуального решения проблем, дающий участникам реальные доходы и формирующий стиль и
образ жизни, не исключающие определенного самоуважения, субъективного планирования, достаточно высокой личной самооценки. Предполагается, что тем самым хотя бы в одном направлении будет минимизирован риск социокультурных катаклизмов, втягивающих в свои глубины «бесхозных» маргинализиро-ванных людей с заниженной самооценкой и концентрацией на мыслях о собственной ненужности.
Такое существование на грани виртуальной и реальной действительности при массовом фрилансерстве неизбежно размоет иерархическое физико-социальное давление прямых начальников как основной фактор контроля индустриальной эпохи. Общество атомизирует-ся, иерархизированные структуры вытеснят-ся распыленными сетями, исчезнет единая герметически отделенная от других феноменов идеология.
Индустриальная урбанизация также ушла в прошлое в наиболее активных странах. Начался лихорадочный поиск адекватных новой порожденной цифровой революцией реальности типов расселения людей. Крупные IT-фирмы пытаются строить целые города некоего нового типа, приспособленные к своему профилю деятельности, но так как это латентно в чем-то воспроизводит индустриально-урбанистическую
Литература
1. Хейзинга Й. Homo ludens. Человек играющий. СПб., 2011.
2. Шваб К. Четвертая промышленная революция. М., 2016.
3. Карр Н. Дж. Великий переход: что готовит революция облачных технологий. М., 2014.
4. Сонг М., Хэлси В., Баррес Т. Белка в колесе или Е-мейл революция. Как справиться с электронной почтой, прежде чем она расправится с вами. М., 2010.
5. Каррыев Б. Хроники ИТ-революции. М., 2016.
6. Каррыев Б. Контуры цифровой реальности. Гуманитарно-технологическая революция и выбор будущего. М., 2018.
7. Каррыев Б. Интернет и цифровая революция эры мгновенной коммуникации. Мега-сила, история и влияние на общество. М., 2017.
логику, живут в таких городах только сотрудники-вахтовики этих фирм временно, на период решения научно-производственных задач.
Скорее всего, новый доминирующий и адекватный тип расселения людей в цифровую эпоху станет синтезом доиндустриальных аграрных, неурбанизированных форм (например, массовой имитации культуры загородных вилл аристократии или дворянских поместий в России) с формами постиндустриальной эпохи, специализированными по целевым критериям (города игроков, города управления, города кре ативщиков).
Не менее важным, чем мультиплеерные игры фактором вовлечения оказавшихся «лишними» людей в виртуальный, но тем не менее все-таки жизненный процесс, имеющий точки соприкосновения с реальной жизнью, необходимо считать креативный ресурс компьютеризации.
Современные цифровые технологии позволяют включать самых обычных, не имеющих особых способностей к творчеству, людей в перспективе во вполне амбициозные оригинальные проекты, дают возможность погружения участников креативного процесса в творческую среду с ее коммуникациями, ощущениями успеха, признанием и практически неограниченным ростом навыков и умений.
Bibliography
1. Huizinga Y. Homo ludens. Man playing. St. Petersburg, 2011.
2. Schwab K. The fourth industrial revolution. Moscow, 2016.
3. Carr N. J. Great transition: what the revolution of cloud technologies prepares. Moscow, 2014.
4. Song M., Halsey V., Barrels T. A squirrel in a wheel, or E-mail revolution. How to handle an email before it deals with you. Moscow, 2010.
5. Karryev B. Chronicles of the IT revolution. Moscow, 2016.
6. Karryev B. Contours of digital reality. Humanitarian and technological revolution and the choice of the future. Moscow, 2018.
7. Karryev B. Internet and digital revolution of the era of instant communication. Megasila, history and impact on society. Moscow, 2017.
