CC BY
193
Т. А. Алексейцева
КОНТЕКСТУАЛЬНАЯ ЭКСПЛИКАЦИЯ В ПЕРЕВОДЕ И ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ АВТОРСКИЙ СТИЛЬ
Вопрос экспликации достаточно широко освещается в зарубежной переводческой литературе. Ее даже причисляют к универсалиям перевода1. В отечественной же литературе экспликация рассматривается в основном только как один из видов переводческих трансформаций или же — как их побочный эффект. Как бы то ни было, экспликация еще не является устоявшимся понятием, и в различных исследованиях этому термину могут соответствовать разные значения.
Чтобы внести ясность в то, что может подразумеваться под термином экспликации в переводе, необходимо выявить связь между экспликацией, имплицитной информацией и контекстом, поскольку экспликация в самом общем виде является процессом извлечения имплицитной информации, содержащейся в узком или широком контексте и являющейся частью сообщения.
В процессе коммуникации мы имеем дело с эксплицитной и имплицитной информацией, в равной мере являющейся неотъемлемой составляющей высказывания. В своей работе “Interpreter pour traduire” М. Ледерер и Д. Селескович отмечают, что относительно выражаемых идей материальная форма высказывания является скорее указанием, намеком, чем описанием. В нормальной ситуации общения говорящий сообщает только неизвестную часть, в то время как слушающий дополняет услышанное тем, что ему уже известно2. В процессе коммуникации отправитель и получатель ищут необходимый баланс между эксплицитной и имплицитной информацией.
При переводе становится значительно больше препятствий на пути успешной ком -муникации ввиду сокращения известной и увеличения неизвестной частей сообщения. Соответственно баланс между имплицитной и эксплицитной информацией в переводе может подвергаться серьезным изменениям.
Поскольку контекст необходим для извлечения и интерпретации имплицитной информации и одно не может существовать без другого, то и имплицитную информацию мы можем определить по характеру необходимого для ее интерпретации контекста.
В различных точках зрения на контекст и на имплицитную информацию прослеживаются, независимо от дальнейшей детализации, три уровня: лингвистический, когнитивный или контекстуальный и экстралингвистический. Например, в терминологическом справочнике к своей «Теории перевода» В. Н. Комисаров использует ряд терминов, детально описывающих различные виды контекста, из которых можно выделить микроконтекст («лингвистический контекст в пределах одного словосочетания или предложения»), широкий или макроконтекст («лингвистический контекст, выходящий за пределы предложения, в котором употреблена данная языковая единица») и ситуативный или экстралингвистический контекст (обстановка, время и место, а также любые факты реальной действительности, необходимые для интерпретации высказывания)3.
© Т. А. Алексейцева, 2009
Дж. Бикман и Дж. Кэллоу выделяют следующие виды имплицитной информации в зависимости от контекста4:
1. Имплицитная информация, которая скрыта в тексте:
а) в том же или в соседнем абзаце (в непосредственном контексте);
б) в других частях того же текста, а иногда и в других произведениях, связанных одной сюжетной линией (в широком контексте).
2. Имплицитная информация, которая скрыта вне текста (в культурном контексте). Несмотря на то, что Дж. Бикман и Дж. Кэллоу подразделяют имплицитную информацию, в первую очередь, на внутритекстовую и затекстовую, они, тем не менее, тоже выделяют три уровня контекста: непосредстветный, широкий и культурный.
Таким образом, по характеру задействованного для интерпретации контекста мы предлагаем подразделять экспликацию на лингвистическую, контекстуальную и культурологическую.
В рамках данного изложения мы остановимся на контекстуальной экспликации, опирающейся на когнитивный контекст.
Контекстуальная экспликация пересекается с когезивной экспликацией Ш. Блюм-Кульки, но трактуется нами шире, чем восстановление связанности повествования (т. е. когезии) только на синтаксическом уровне. Целью контекстуальной экспликации является создание на основании окружающего контекста и ситуации узуальных форм выражения на языке перевода, а также стремление переводчиков облегчить процесс интерпретации для читателей за счет более однозначных и привычных конструкций.
С помощью контекстуальной экспликации переводчик может, как восстановить логические связи (добавить коннекторы, переформулировать фразу), заменить или добавить отдельные слова, так и напомнить о целой ситуации, причем не обязательно имевшей место в этой книге (в случае, если существует несколько книг, томов, объединенных общими героями и сюжетом).
1. Il a joue son role: pourquoi ne l’ai-je pas, comme jadis, force a sortir de ce role, a etre autre chose qu’un ambassadeur?
Он сыграл свою роль, так почему же мне не попытаться, как в былые времена, вывести его из этой роли — пусть будет самим собой, а не полномочным послом Психиморы.
2. J’aimerais savoir ce qu’il pense aujourd’hui de la pistoletade, de la belladone et du petit bain d’Ommee.
Мне хотелось бы знать, что он думает сегодня о нашей «перестрелке» с мамашей, о белладонне и купании мадам Резо в Омэ5.
В первом примере переводчик восполняет информацию, не выраженную в тексте оригинала: чей посол? — Психиморы. Весь предшествующий контекст не оставляет никаких сомнений по поводу этой имплицитной информации, являющейся сильной импликатурой, лежащей на поверхности6. Поскольку переводчик не находился в данном случае под давлением лингвистической системы, то такое добавление можно расценить как факультативное и даже избыточное. Добавление слова «полномочный» относится уже к амплификации.
Во втором примере переводчик решает в более явной форме, чем это делает автор, напомнить читателям о событиях предыдущей книги («Гадюка в кулаке»): о «перестрелке»
с мамашей и о купании мадам Резо в Омэ. Автор же в свою очередь рассчитывает на то, что читатели прочли первый роман трилогии «Гадюка в кулаке» и помнят об описанных там событиях. Подобные превентивные действия переводчика могут свидетельствовать
о недостаточном доверии к читателям.
Контекстуальная экспликация трактуется весьма неоднозначно в переводческой литературе. И если в техническом переводе подобный вид прагматической адаптации вполне допустим и уместен, поскольку согласно классификации К. Райс, прагматической доминантой содержания таких текстов является информация7, то в художественном переводе возникает новая задача — передать индивидуальный стиль автора. Художественные тексты представляют собой не столько информационную, сколько эстетическую ценность. При их переводе важными становятся не только содержание, но и форма.
Если экспликация на лингвистическом уровне имеет в основном обязательный характер, а экспликация на культурном (экстралингвистическом) уровне факультативна, то уровень обязательности контекстуальной экспликации может варьироваться.
Контекстуальная экспликация неизбежна в переводческом процессе. Она необходима в силу расхождения узусов различных языков и разных уровней привычной избыточности. Таким образом, контекстуальная экспликация может быть как факультативной и даже избыточной, так и в определенной степени обязательной.
Тем не менее, резкую критику контекстуальной экспликации можно найти во многих работах по переводу. Например, Ж.-К. Шевалье и М.-Ф. Дельпор в своей работе, посвященной лингвистическим проблемам перевода “Problemes linguistiques de la traduction. L’Horlogerie de Saint Jerome”8, относят контекстуальную экспликацию к переводческим ошибкам.
Основной причиной вносимых в текст перевода изменений авторы называют «орто-нимию» (гиперкоррекцию):
...un sentiment obscur mais vif nous anime tous, lecteurs, traducteurs, linguistes: la conviction que, dans tous les cas, il y a une fa?on “droite”, “directe”, moins “travaillee”, de dire le monde, ses choses et ses evenements. Une fa?on plus que toutes les autres deliee de celui qui y recourt, plus “objective” donc. On l’a nomme l’orthonymie, la diction orthonymique9.
Таким образом, под ортонимией или, другими словами, гиперкоррекцией подразумевается стремление переводчиков восстановить в переводе «правильное» изложение событий и «правильное» их выражение.
Обращаясь к референционному опыту и стандартизированным способам языкового выражения, переводчики порой забывают, что они имеют дело не с объективной действительностью, а с субъективным ее отображением, созданным автором оригинального текста10. Этот идеальный конструкт автора выражен в определенном подборе слов, в синтаксисе, в построении фраз, где отступления от немаркированной нормы не только возможны, но и помогают в создании индивидуального стиля. Именно поэтому в художественном произведении настолько важна форма: La “lettre” prend au moins autant de valeur que “l’esprit”11, а смысл высказывания, как отмечает В. Н. Комиссаров, хотя и не сводится к языковому содержанию, тем не менее «интерпретируется через это содержание и на его основе»12. Поэтому, освобождаясь от формы выражения и проходя через «девербализацию», переводчик полностью оказывается во власти ортонимии.
Помимо того, что мы все — и переводчики, и читатели, и критики — подвержены чувству ортонимии, переводчик чувствует себя не таким свободным, как автор, которому позволено все.
Для Шевалье и Дельпор экспликация, хотя и является неотъемлемой частью переводческой деятельности, имеет скорее негативное воздействие, т. к. она нарушает структуру текста, логику его построения и существования. В результате усилия по исправлению оригинального текста делают его банальным и обедненным.
Нам представляется, что подобная точка зрения вполне правомерна. Наши собственные наблюдения подтверждают опасность недостаточно осознанного использования контекстуальной экспликации.
Чтобы наглядно продемонстрировать, как контекстуальная экспликация может искажать авторский стиль, обратимся к рассказам Филиппа Делерма «Первый глоток пива и другие мелкие радости жизни» (Philippe Delerm “La premiere gorgee de biere et autres plaisirs minuscules”). Поскольку рассказы Делерма небогаты событиями, то все внимание сконцентрировано на образах, переживаниях и узнавании этих переживаний. Причем Делерм разворачивает свое повествование как бы штрихами, давая возможность каждому достроить свой ассоциативный ряд. Для его прозы характерен минимализм, проявляющийся в эллиптических конструкциях, в коротких номинальных фразах, в большом количестве безличных оборотов, в отсутствии коннекторов. Для Делерма также характерны повторы и перечисления, причем в основном через запятую. Поскольку отсутствуют коннекторы, основная нагрузка в выражении логических связей ложится на знаки препинания. Другими словами, проза Делерма построена на слабых имплика-турах, ответственность за интерпретацию которых автор перелагает на читателей.
В русском переводе рассказов прослеживается попытка переводчика восстановить логические связки, отсутствующие в оригинале:
1. Sur la toile ciree, juste un carre de journal, un tas de petits pois dans leur gousse, un saladier.
Посреди стола на клеенке квадрат газеты, а на нем горка стручков и миска.
2. On passe les mains dans les boules ecossees qui remplissent le saladier. (Aider а ecosser
les petits pois).
Потом приятно окунуть руку в миску с чищеными горошинами13.
3. Invite par surprise, on est presque de la famille, presque de la maison.
Тебя пригласили просто так, значит, ты свой, почти член семьи14.
В первом примере союзы «а», «и» создают привычное звучание, но одновременно с этим вся фраза теряет свой эстетический эффект, обедняется. К тому же, не столько из контекста, сколько из референциального опыта восстанавливаются «посреди стола» и «а на нем». С одной стороны, клеенка и так уже наводит на мысль о столе и кухне. Но, вместе с тем, клеенка могла лежать и на табурете и даже на полу. Автор дает читателям свободу самим достроить образ. Он только намечает штрихи так, чтобы читатели смогли «узнать» и «увидеть» себя в описываемом событии. Этому принципу Делерм следует во всех своих рассказах, вошедших в сборник.
Добавление «потом» во втором примере абсолютно факультативно и связано лишь со стремлением переводчика к немаркированному языку (хотя автор выбрал именно маркированный язык).
В последнем примере переводчик акцентирует аналитический ход мысли введением логического оператора «значит», в то время как у Делерма доминирует интуитивное восприятие и описание действительности.
Поскольку задача переводчика — передать не объективную реальность, отображенную в оригинале, а то, как эту объективную реальность представляет автор и как он ее отображает, то его решение прояснить неясности оригинального текста может привести к серьезному сужению интерпретаций:
1. On n’arrive jamais au debut de l’operation. On traversait la cuisine pour aller au jardin, pour voir si le courrier etait passe...
Никогда не угодишь к началу чистки. Обычно она уже в разгаре, когда ты проходишь через кухню, чтобы выйти в сад или проверить, нет ли почты...
2. De temps en temps, on releve la tete pour regarder l’autre, a la fin d’une phrase; mais l’autre doit garder la tete penchee — c’est dans le code. On parle de travail, de projets, de fatigue — pas de psychologie.
Договорив, поднимаешь глаза на собеседницу, она же не должна отрываться от работы, потом ее черед — таков ритуал. Болтаем о работе, о планах, о том, что мало времени и сил, — никаких душевных глубин15.
Фразу первого примера можно истолковать двумя способами: а) выйти в сад или проверить, нет ли почты; б) выйти в сад для того, чтобы проверить, нет ли почты. Переводчиком был выбран первый вариант истолкования. Тем не менее, второй вариант интерпретации имеет такое же право на существование. Многие французы живут в своих личных домах, окруженных садом, и поэтому, чтобы проверить почту, им зачастую нужно пройти через сад и заглянуть в почтовый ящик у ворот. Таким образом, добавление «или» ведет к сужению возможностей интерпретации. Перевод — это, безусловно, постоянный процесс принятия решения, и нередко из-за неоднозначного фрагмента переводчику приходится брать на себя ответственность и выбирать только один вариант, кажущийся ему наиболее верным. В данном случае выбор переводчика произволен, т. к. ничто не мешало сохранить в переводе запятую, а вместе с ней и множественность интерпретаций.
Хочется также отметить контекстуальную экспликацию «обычно она уже в разгаре», восстанавливающую неявные логические связи между двумя предложениями.
Во втором примере мы опять сталкиваемся с характерной для прозы Делерма неопределенностью и множественностью интерпретаций: “l'autre” может быть и «он», и «она». В русском эквивалент “l’autre” склоняется по родам «другой, другая». Переводчик выбирает женский род и ищет ситуативный эквивалент, который мог бы подойти в данном контексте — «собеседница».
Насколько правомерен такой выбор? Безусловно, автор — мужчина, но автор и рас-сказчик—не обязательно одно лицо. Все повествование, и не только в этом рассказе, ведется в безличной форме. Это выражается в безличных оборотах и, конечно же, в употреблении местоимения on, которое не имеет эквивалента в русском языке и объединяет оба рода.
Текст Делерма дает возможность всем читателям ассоциировать себя с описываемой ситуацией. Каждый представит себе своего «другого», будь то старенькая бабушка, сестра, брат и др., а может, читающие вообще не станут конкретизировать для себя образ «другого», предпочитая, как и автор, блуждать в полутонах воспоминаний.
В русском же переводе остается только представить семейную пару за чисткой горошка. Так или иначе, экспликация в этом случае построена на контексте и на анализе ситуации. В чем-то она вынужденная, но, учитывая, какие подобная экспликация несет потери, можно было рассмотреть и другие варианты перевода. В русском языке, в отличие от английского и даже французского, мужской род остается пока немаркированным и может еще обобщенно выражать женский и мужской. В данном примере можно было использовать слово «человек» или вообще обойтись причастиями и местоимениями («поднимаешь глаза на сидящего напротив, но тот не должен отрываться...»).
Как было видно из примеров, контекстуальная экспликация может оказывать негативное влияние на передачу индивидуального стиля автора в переводе. Восстановление в переводе скрытых связей и элементов высказывания в результате гиперкоррекции может нарушить систему смыслов, заложенных в оригинале. Результатом избыточной контекстуальной экспликации становятся: нормализация в переводе маркированных средств выражения оригинала, сужение возможных интерпретаций и сведение индивидуального авторского отображения действительности к усредненному, нейтральному варианту.
Решение этой проблемы, как нам видится, может зависеть от нескольких факторов, таких как действия переводчика и изменение общественных стереотипов восприятия переводов.
С одной стороны, гиперкоррекция связана с лингвистической интуицией переводчика, подсознательно стремящегося «выправить» любые отклонения от нормы. Использование контекстуальной экспликации в связи с этим является скорее не осознанным действием, а автоматической операцией, лежащей вне зоны внимания переводчика. Следовательно, чтобы выйти из-под влияния гиперкоррекции, необходимы осознанный подход к контекстуальной экспликации и четкое представление о связанных с ней рисках, особенно при передаче авторского стиля в художественном переводе.
С другой стороны, контекстуальная экспликация связана также с проблемой «незаметности» переводчика. Перевод, как отмечают многие исследователи16, воспринимается в принимающей культуре как нечто вторичное, как заведомо неточная копия оригинала. В связи с этим любые отклонения от нормы, которые считаются находкой, если они выходят из-под авторского пера, воспринимаются как ошибки, если речь идет о переводе. Поэтому под давлением общественных переводческих норм переводчики, стараясь «замаскировать» вторичность перевода, излишне часто прибегают к контекстуальной экспликации — не без последствий для своеобразия авторского видения мира, проявленного в тексте оригинала. К тому же, значительно адаптируя текст перевода для читателя и стремясь сделать «незаметным» свое посредничество, переводчик, а точнее его действия, становятся заметными для тех, кто имеет доступ к оригиналу (критики, другие переводчики, читатели, владеющие исходным языком и языком перевода).
В ожидании смены общественных стереотипов переводчикам остается находить тонкую грань между тем, что в данной лингво-культуре воспринимается как допустимая новизна, и тем, что будет расцениваться как неловкий перевод или же наоборот приведет к полному обезличиванию оригинала. Продуманное использование контекстуальной экспликации может в этом помочь.
1 В 1986 г. Блюм-Кулька ставит экспликацию в ряд универсалий перевода и выделяет два вида экспликации: экспликацию на уровне когезии (связанности повествования на синтаксическом уровне) и экспликацию на уровне когерентности (связанность повествования на смысловом уровне). Blum-Kulka Sh. Shifts of cohesion and coherence in translation // Translation Studies Reader / ed. by L. Venuti. London; New York, 2006. P. 290-306.
2 “La parole en effet s’appuie toujours sur le savoir de l’interlocuteur. Le discours qui s’adresserait a un interlocuteur de savoir nul aurait beau s’efforcer de rendre l’idee de fajon exhaustive, il pourrait s’etendre a l’infini sans aboutir jamais”, Seleskovitch D. etLedererM. Interpreter pour traduire. Paris, 2001. P. 38.
3 Комиссаров В. Н. Краткий словарь переводческих терминов // Теория перевода (лингвистические аспекты). М., 1990. C. 246-251.
4Бикман Дж., Келлоу Дж. Не искажая слова божия. Принципы перевода и семантического анализа библии. URL: http://fondslovo.Ru/resources/twog/ (дата обращения: 2.08.08).
5 Bazin H. La Mort du petit cheval. Paris, 1950. p. 316. Смерть лошадки / пер. с фр. Н. Жарковой. Кишинев, 1977. С. 155-317.
6 О сильных и слабых импликатурах и их связи с ответственностью переводчика и читателя. см.: Gutt E.-A. On the Nature and Treatment of Implicit Information in Literary Translation: A Relevance-Theoretic Perspective. URL: http://cogprints.org/2494/2/IMPINF8.htm (дата обращения: 2.08.08).
7 Райс К. Классификация текстов и методы перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978. С. 202-228.
8 Авторы говорят об экспликации, не поясняя, что конкретно они имеют в виду под этим термином. Тем не менее, из их изложения очевидно, что речь идет именно о контекстуальной экспликации. Chevalier J.-C., Delport M.-F. Problemes linguistiques de la traduction. L’horlogerie de Saint Jerome. Paris, 1995.
9 Chevalier J.-C., Delport M.-F. Problemes linguistiques de la tra duction. L’horlogerie de Saint Jerome. Paris, 1995. P. 9.
10 Подобное замечание мы находим и у Н. К. Гарбовского в лекции на тему «Перевод — искусство»: «Объектом отражения в переводе выступает не сама реальная действительность, а ее образ, идеальный конструкт, созданный сознанием автора оригинального произведения»: ГарбовскийН. К. Лекция на тему «Перевод — искусство». URL: http://www.homeenglish.ru/Textgarb.htm.
11 Chevalier J.-C., Delport M.-F. Op. cit. Paris, 1995. P. 26.
12 Комиссаров В. Н. Общая теория перевода в трудах зарубежных ученых. Электронное издание. 2006.
13Delerm Ph. Aider a ecosser les petits pois. Paris, 1997. P. 13-16. Делерм Ф. Лущение горошка. М., 2002. С. 11-12.
14Delerm Ph. Inviter par surprise // Op. cit. P. 44-46. Делерм Ф. В гости ненароком // Op. cit.
15Delerm Ph. Aider a ecosser les petits pois // Op. cit. P. 13-16. Делерм Ф. Лущение горошка // Op. cit.
16 Л. Венути, в частности, отмечает, что подобные общественные стереотипы восприятия перевода влекут за собой «самоанигиляцию» переводчика и обезличивание текста оригинала. Venuti L. The Translator’s Invisibility. A History of Translation. London; New York, 1995. P. 16.
