Контакты между западными балтами и славянами в vi—vii вв. : археологические данные Текст научной статьи по специальности «История и археология»

№5. 2014

М. Рудницкий

Контакты между западными балтами и славянами в VI—VII вв.:

археологические данные

Keywords: West Balts, Slavs, Olsztyn Group, Migration Period. Cuvinte cheie: baltii de vest, slavi, grupul Olsztyn, perioada migratiilor.

Ключевые слова: западные балты, славяне, ольштынская группа, Великое переселение народов. M. Rudnicki

Contacts Between the Western Balts and the Slavs in the 6th—7th Centuries: Archaeological Data

In the 6th and 7th centuries the Slavic settlement expanded considerably, which was a reflection of so-called Great Slavs' Migration, known from many written sources. In that period the West-Balts and Slavs were not neighbours. The earliest contacts between the West-Balt and Slavic people could have taken place already in the 6th—7th cc. as an effect of the Slavs' penetration into the Narew River basin. The archaeological sources also suggest that the contacts of the Olsztyn Group with the early Slavic cultures in the 6th and 7th cc. may have taken place not only in the borderland. It is not, however, possible to determine one zone from which these artefacts came. Likewise, it is not possible to determine the character of these contacts univocally. It is possible that the finds of the Slavic character are the outcome of the contacts maintained along the trade routes, which were earlier used for contacts with the Germanic cultures. After the arrival of the Avars and Slavs in the post-Germanic lands, the earlier trade routes did not necessarily have to be discontinued. It is also possible that the artefacts of the Avar and Slavic provenance arrived simultaneously to the Carpathian Basin in the late 6th and early 7th c. The Avar finds are known among other finds. This hypothesis can also be confirmed by chronological proximity between the materials connected with the Avars and the Slavs and the ones found in Masuria. However, it can not be excluded that the finds, especially those characteristic of the Ants, reached the discussed area also from the Dnieper region and the areas between the lower Dnieper and lower Danube.

M. Rudnicki

Contacte dintre baltii de vest si slavi in sec. VI—VII: datele arheologiei

Tn sec. VI §i VII, procesul de colonizare, legat de culturile slave timpurii, cunoa§te o noua amploare, reflectand a§a-numita „mare migratie a slavilor", cunoscuta din mai mutle izvoare istorice. Tn acel moment, slavii §i balticii de vest Tnca nu erau Tnvecinati. Cele mai timpurii contacte dintre ace§tia puteau avea loc deja Tn sec. VI, Tn urma patrunderii balticilor Tn bazinul r. Narev. Materialele arheologice ne permit sa consideram ca, contactele purtatorilor grupului Olsztyn cu slavii timpurii Tn sec. VI §i VII puteau avea loc nu doar Tn regiunile de frontiera. Deocamdata, Tnsa, nu este posibila identificarea directiei unice de patrundere a materialelor slave Tn mediul baltic, nu poate fi stabilit nici caracterul acestor contacte. Probabil, piesele de tip slav patrundeau pe acelea§i cai, care mai devreme serveau pentru contactele dintre populatiile baltice §i culturile germanice. Dupa ce avarii §i slavii populeaza teritoriile, ocupate candva de germani, caile traditionale nu trebuiau sa dispara. Putem presupune posibilitatea aparitiei simultane Tn arealul balticilor de vest a descoperirilor provenite de la avarii §i slavii din teritoriul Bazinului Carpatic la sf. sec. VI §i prima jumatate a sec. VII. Notam §i prezenta pieselor avare. Aceasta ipoteza poate fi confirmata §i de apropierea cronologica a materialelor, puse Tn legatura cu avari §i slavi, cu materialele descoperite Tn Mazuria. Tnsa, nu putem exclude ca aceste descoperiri, mai ales cele tipice pentru anti, au putut sa patrunda pe teritoriul respectiv §i din regiunea Niprului sau interfluviul Niprului de jos §i cursului inferior al Dunarii.

М. Рудницкий

Контакты между западными балтами и славянами в VI—VII вв.: археологические данные

В VI и VII вв. колонизация, связанная с раннеславянскими культурами, значительно расширяется, что является отражением т. н. великого переселения славян, известного по многочисленным письменным источникам. В это время славяне и западные балты не являлись соседями. Самые ранние контакты между ними могли произойти уже в VI в. в результате проникновения последних в бассейн реки Нарев. Археологические источники позволяют предполагать, что контакты носителей ольштынской группы с ранними славянами в VI и VII вв. могли происходить не только в приграничных районах. Нельзя при этом определить ни единое направление, которым поступали к балтам славянские находки, ни характер этих контактов. Возможно, характерные славянские находки распространялись по путям, которые ранее служили для контактов балтов с германскими культурами. После того как авары и славяне расселяются на территориях, ранее занимаемых германцами, функционировавшие прежде пути не должны были исчезнуть. Можно допустить возможность одновременного появления в ареале западных балтов находок, происходящих от аваров и славян, с территории Карпатской котловины в конце VI и в первой половине VII вв. Аварские находки известны среди прочих. Эту гипотезу также может подтвердить близость хронологии материалов, связанных с аварами и славянами, с найденными на Мазурах. Однако нельзя исключить, что эти находки, особенно те, которые характерны для антов, попали в рассматриваемый регион тоже из Поднепровья и междуречья Нижнего Днепра и Нижнего Дуная.

© Stratum plus. Археология и культурная антропология. © М. Рудницкий, 2014.

© Перевод статьи с польского языка: В. Ашейчик, 2014.

Проблема связей между населением за-паднобалтского культурного круга и славянами неоднократно становилась предметом специальных исследований 1. Последние в основном касались поздних фаз эпохи раннего средневековья. Под западнобалтским населением в это время понимались известные по письменным источникам прусы и ятвяги (Lowmianski 1973: 384—393; 1989; Antoniewicz 1955; Powierski 1968; Wroblewski 201: 197—208). Менее изучены наиболее ранние контакты между западными балтами и славянами, имевшие место уже в VI—VII вв. (Szymanski 1968: 206—209). Их истоки можно пытаться отыскать уже в финале эпохи Великого переселения народов (Werner 1950: 108; Okulicz 1988: 125; Nowakiewicz,Wroblewski 2003: 180—181). Необходимость изучения этого вопроса провозглашалась в качестве исследовательского постулата (Szymanski 2000: 358; Okulicz 2000: 456), однако ряд объективных причин препятствовал широкому рассмотрению данного вопроса. Во-первых, это немногочисленность ранне славянских материалов, а также сложности с точным датированием некоторых категорий артефактов, особенно керамики, составляющей основу археологических коллекций. Во-вторых, отсутствие исследований по за-паднобалтским древностям начала средневековья, что отчасти связано с состоянием источниковедческой базы по западным балтам в конце эпохи Великого переселения народов: памятники поздней судовской культуры бедны датирующими находками, а значительная часть материалов эльблонгской и ольштын-ской групп и культуры Долькайм/Коврово, происходящих из исследований немецких ученых на территории бывшей Восточной Пруссии, утрачена. Большинство находок, полученных до 1944 года, попало в т. н. Prussia-Museum в Кенигсберге. К концу Второй мировой войны эти материалы оказались разбросаны по Европе, многие коллекции утеряны или погибли (см. Nowakowski 1995: 15).

Исследовательские перспективы в последние годы значительно улучшились благодаря «повторному открытию» мазурских материалов из фондов Prussia-Museum, которые уцелели в годы военного лихолетья. Речь идет об обнаружении многочисленных археологических коллекций в т. н. Форте III в бывшем районе Кведнау Кенигсберга, хранящихся нынче в Калининградском областном

1 Автор хотел бы поблагодарить М. М. Казанского и К. Н. Скворцова за помощь в подготовке статьи.

№5. 2014

историко-художественном музее (Reich 2003; Junker, Wieder 2003; Valujev 2005). Стали доступны для работы и коллекции из т. н. Prussia-Sammlung в берлинском Музее доисторического периода и ранней истории, а также эвакуированные во время войны материалы из Prussia-Museum. Часть коллекций сохранилась в бывшей психиатрической лечебнице в Каролеве Кентшинского повята, где их спрятали немцы. После случайного обнаружения эти материалы были перевезены в Мазурский музей (нынче Музей Вармии и Мазурии) в Ольштыне (Skurpski 1973: 559). Порой многочисленные материалы обнаруживаются в частных коллекциях 2. Однако наиболее важную категорию источников для изучения за-паднобалтских культур составляют архивные материалы — неопубликованное научное наследие исследователей, изучавших эпоху Великого переселения народов на территории бывшей Восточной Пруссии (см. Nowakowski 2000b; Juga-Szymanska 2007). Нельзя забывать и о послевоенных польских исследованиях. Последние, несмотря на то, что они только в незначительной степени опубликованы, могут пролить свет на интересующие нас вопросы.

В эпоху Великого переселения народов на западнобалтских землях произошли культурные изменения, в результате которых границы расселения западных балтов расширились в западном направлении (рис. 1). После исчезновения вельбаркской культуры Эльб-лонгскую возвышенность и район устья Вислы в VI в. занимает т. н. эльблонгская культурная группа (Engel 1935: 101—102; Okulicz 1973: 471; Godiowski 1981: 112—114). В Ольштынском поозёрье появляется т. н. оль-штынская группа (Okulicz 1973: 476—477; Nowakowski 2000a: 16; 2000c: 168—169). Самбийско-натангийские территории занимает население, связанное с культурой Доль-кайм/Коврово (Nowakowski 1996: 2—4). Су-валкский регион и Августовское поозёрье охватывает судовская культура (Bitner-Wrob-lewska 1998: 308—309; Engel et al. 2006: 200). В позднем периоде эпохи Великого переселения народов, т. е. от середины V до середины VII в., что соответствует фазе Е западно-балтской хронологии, особую роль начина-

2 Примером может служить многочисленное собрание артефактов, происходящих в т. ч. и из исследований могильника в Тумянах, находящееся в руках частного коллекционера в Москве. Информация о существовании коллекции получена от К. Н. Скворцова, сотрудника Калининградского областного историко-художественного музея.

Рис. 1. Культурные группы западнобалтского круга в конце эпохи Великого переселения народов (по МгоЫешзИ 2006: 289, гус. 2). 1 — территория культур и культурных групп: А — культура Доллькайм/Коврово; В — эльблонг-ская группа; С — ольштынская группа; й — судовская культура; Е — нижненеманская группа; Р — западноли-товская группа; 2 — направления экспансии; 3 — зона курганных погребений.

Fig. 1. West Baltic circle and directions of its expansion at the end of the Migration Period (according to Wroblewski 2006: 289, ryc. 2). 1 — the territory of cultures and cultural groups: A — Dollkeim/Kovrovo Culture; B — Elbl^g Group; C — Olsztyn Group; D — Sudovian Culture; E — Lower Nemunas Group; F — West Lithuanian Group; 2 — directions of expansion; 3 — barrow cemeteries zone.

№5. 2014

ет играть упомянутая ольштынская группа, занимающая западную и центральную часть Мазурского поозёрья. Эта группа характеризуется значительным богатством материалов и обширными контактами, которые простирались от Рейна до Днепра и от южной Скандинавии до Дуная.

В VI и VII вв. носители раннеславян-ских культур расселяются на значительных пространствах Восточной, Центральной и Южной Европы. Этот процесс отражает т. н. Великое переселение славян, известное по многочисленным сообщениям письменных источников (Godlowski 1979: 57—58). В указанное время западные балты и славяне не были непосредственными соседями (Wr6blewski 2006: 295). Одна из волн славянского расселения, связанного с пражской культурой с территории Волыни, охватила Полесье, Малую Польшу, а также Верхнюю и Нижнюю Силезию (Godlowski 1989: 37).

Эти славяне, по всей видимости, не вступали во взаимодействие с западнобалтским населением. Другая волна славянского расселения, вероятнее всего, взяла свое начало в междуречье средней Припяти и верхнего Днепра. К. Годловский предполагал возможность участия в этом процессе носителей культур Колочин и Тушемли-Банцеровщины (Godlowski 1979: 37) (рис. 2). Ареал коло -чинской культуры, однако, не распространяется западнее нижнего течения Припяти, а тушемлинско-банцеровские памятники на западе едва достигают верхнего Немана (Вергей 2005: рис. 1: 488). Не исключено, однако, что в данном случае мы имеем дело с влияниями, исходящими из ареала пражской культуры, а точнее, её северо-западной области, расположенной в бассейне нижней и средней Припяти (рис. 3). На этой территории она непосредственно соседствует как с колочинской, так и с культурой типа Тушем-

№5. 2014

Рис. 2. Направление экспансии ранних славян (по Godtowski 2000: 224, ryc. 15). Условные обозначения: a — славянские культурно-археологические группы в Румынии (в основном VI в.); b — район значительного смешения славянских и автохтонных культурных элементов в Румынии (VI в.); с — район потенциального распространения славян в междуречье Вислы к концу V в.; d — пражско-корчакская культура; е — пеньковская культура; f — колочинская культура; g — культура Банцеровщина-Тушемля; h — культура длинных курганов; i — балто-славянская граница в раннем средневековье; j — западная граница балтийской культуры в эпоху римских влияний; k — направления славянской и балтийской экспансии; l — археологические памятники, надежно датируемые V веком (1 — Зеленый Гай ; 2 — Каветчина; 3 — Кодын; 4 — Пархомовка; 5 — Куна; 6 — Пеньков-ка; 7 — Вел. Андрусовка; 8 — Ходосовка; 9 — Хитцы; 10 — Курган-Азак; 11 — Ульяновка; 12 — Целиков Бугор; 13 — Кветунь; 14 — Жуковка; 15 — Гуры; 16 — Полибино; 17 — Линдора; 18 — Мерёво).

Fig. 2. Directions of expansion of the Early Slavs (according to Godtowski 2000: 224, ryc. 15). Legend: a — Slavic cultural-archaeological groups in Romania (mainly 6th c.); b — a very mixed area of Slavic and autochthonous cultural elements in Romania (6th c.); с — area of potential migration of the Slavs into the Vistula interfluve by late 5th c.; d — Prague-Korchak culture; е — Penkovka Culture; f — Kolochin Culture; g — Bantserovshchina-Tushemlya Culture; h — Long Barrows Culture; i — Balto-Slavic Border in Early Middle Ages; j — western border of the Baltic Culture under the Roman influence; k — directions of Slavic and Baltic expansion; l — archaeological sites reliably dated by 5th c. (1 — Zelenyj Gaj; 2 — Kavetchina; 3 — Kodyn; 4 — Parkhomovka; 5 — Kuna; 6 — Penkovka; 7 — Velikaya Andrusovka; 8 — Khodosovka; 9 — Khitsy; 10 — Kurgan-Azak; 11 — Ulyanovka; 12 — Tselikov Bugor; 13 — Kvetun'; 14 — Zhukovka; 15 — Gury; 16 — Polibino; 17 — Lindora; 18 — Meryovo).

№5. 2014

Рис. 3. Археологическая ситуация в VI—VII вв. на территории современной Белоруссии. Условные обозначения: а — памятники культуры Тушемля-Банцеровщина; Ь — памятники пражской культуры; с — памятники колочин-ской культуры (по Вергей 2005, с дополнениями автора для сопредельных польских территорий).

Fig. 3. Archaeological situation in present-day Belarus in the 6th — 7th cc. Legend: a — Bantserovshchina-Tushemlya Culture sites; b — Prague Culture sites; c — Kolochin Culture sites (according to Vargej 2005, with the author's additions for the adjacent Polish territories).

ли-Банцеровщины, и насыщена элементами, типичными для этих культур (Терпиловский 2005: 395—400; Вергей 2005: 494—499). В указанной области существовали также и городища, например, Хильчицы или Хотомель, которые возникли на рубеже VI и VII вв. (Вергей 2005: 488—489). Возможно, с этими городищами следует сопоставлять типологически похожие памятники — Хачки (НасИ) и Шелиги ^еН^) (Szymanski 1967: 233—234). В Полесье найдены наиболее ранние памятники пражской культуры, так называемой фазы 0 (Гавритухин 1997а: 42) (рис. 4), в VI и VII вв. ее зона расширяется вверх по течению Припяти, в направлении бассейна Буга (Вергей 2005: рис. 1: 488). Эта волна славянских мигрантов, вероятно, привела к заселению Подляшья, а также восточной, плоцкой и северной Мазовии (Вяр-гей, Гаурытухш 2011: 218). География распространения наиболее ранних славянских памятников в Мазовии позволяет предполо-

жить, что славяне продвигались с территории современной Беларуси, сначала в верховья Припяти в направлении Буга, затем вдоль Буга к Висле 3 (рис. 5), и отсюда вниз по ее течению (Гавритухин 2009: 11; Вяргей, Гаурытухш 2011: 218). К концу VII в. ареал славянского расселения существенно не выходил за пределы бассейна нижней Дрвенцы.

3 К наиболее ранним (VI—VII вв.) славянским памятникам Мазовии М. Дулинич относил следующие: 1. Хацьки (НасЫ); 2. Огродники (Ogrodпiki); 3. Дроги-чин «Сова/Козарувка» (БгоЪ^уп «Sowa/Kozarowka»); 4. Вирув (Wir6w); 5. Невядома (Niewiadoma); 6. Издеб-ки-Вонсы (МеЬЫ^^у); 7. Кшеск (Krzesk); 8. Тухлин (ТисЬИп); 9. Непорент (Niepor^t); 10. Варшава-Плуды (Warszawa-P^udy); 11. Велишев (Wieliszew); 12. Шелиги ^е^Ц; 13. Мишевко Стшалковске (Miszewko Strza^kowskie); 14. Вышогруд (Wyszogr6d); 15. Брвиль-но (Brwilпo); 16. Машево (Maszewo); 17. Крушево (Kruszewo); 18. Гродня (Grodпia); 19. Цеслин (ОевИп). 20. Мендзыборув около Жирардува (Mi^dzybor6w) (БиИп^ 1992: 247).

Рис. 4. Территория пражской культуры (по Вергей, Гавритухин 2011: 218). Условные обозначения: a — поселения фазы 0; b — поселения фазы 0/I и направления миграций в той же фазе; с — направления экспансии в фазе I; d — направления экспансии в фазе II; e — территория максимального распространения пражской культуры; f — элементы пражской культуры на территории Аварского каганата и в Трансильвании; g — отдельные поселения на Балканах; h — граница пеньковской культуры; i — граница колочинской культуры; j — граница расселения балтов; k — граница Аварского каганата до середины VII в.; l — гепиды в конце V — VI вв.

Fig. 4. Area of Prague culture (according to Vargej, Gavrituhin 2011: 218). Legend: a — 0 stage settlements; b — 0/I stage settlements in directions of migration at the same stage; с — directions of expansion at stage I; d — directions of expansion at stage II; e — area of maximal expansion of the Prague Culture; f — elements of the Prague Culture on the territory of the Avar Kaganate and in Transilvania; g — separate settlements in the Balkans; h — border of Penkovka Culture; i — border of Kolochin Culture; j — border of the Balts' settlement; k — border of Avar Kaganate before mid 7th c.; l — the Gepidae in late 5th—6th cc.

№5. 2014

Наиболее ранние памятники в районе нижнего течения этой реки — поселения в Лю-биче, Жмиеве, Млыньце и Едвабно — могут быть датированы не ранее 2-й пол. VII — начала VIII вв. (Chudziak 1990: 87; 1991: 127—218). Вероятно, что проникновение

славян в направлении западнобалтских земель происходило вдоль рек северной части бассейна Вислы. Этот процесс, однако, был довольно медленным — примером могут служить памятники в районе верхней Вкры ^кга), где славянское население появилось

Рис. 5. Славянские памятники VI—VII вв. в Мазовии: 1 — Хацьки; 2 — Огродники; 3 — Дрогичин «Сова/Коза-рувка»; 4 — Вирув; 5 — Невядома; 6 — Издебки-Вонсы; 7 — Кшеск; 8 — Тухлин; 9 — Непорент; 10 — Варшава-Плуды; 11 — Велишев; 12 — Шелиги; 13 — Мишевко Стшалковске; 14 — Вышогруд; 15 — Брвильно; 16 — Ма-шево; 17 — Крушево; 18 — Гродня; 19 — Цеслин (по Dulinicz 1992: 243).

Fig. 5. Slavic sites dated to the 6th—7th century in Mazovia: 1 — Hacki; 2 — Ogrodniki; 3 — Drohiczyn "Sowa/Kozarowka"; 4 — Wirow; 5 — Niewiadoma; 6 — Izdebki-Wqsy; 7 — Krzesk; 8 — Tuchlin; 9 — Niepor^t; 10 — Warszawa-P+udy; 11 — Wieliszew; 12 — Szeligi; 13 — Miszewko Strza+kowskie; 14 — Wyszogrod; 15 — Brwilno; 16 — Maszewo; 17 — Kruszewo; 18 — Grodnia; 19 — Cieslin (according to Dulinicz 1992: 243).

№5. 2014

только в VIII в. (Moszczynski 2003; БиИп^, Moszczynski 2007: 65). Начиная с VIII в. славянами была колонизирована и Любавская земля (Gщzawski 2009: 96). Исследования В. Худзяка (Chudziak 1997; 2000) показали, что близ юго-западных рубежей западно-балтских земель славянские поселения возникают также не ранее VIII в.

Неоднократно обращалось внимание на то, что самые ранние славянские памятники к югу от западнобалтского ареала, например, поселенческие комплексы в Хацьках или Шелигах, имеют определенное сходство с памятниками с территории Беларуси, в то же время, отличаясь от славянских древностей южной Польши (Miskiewicz 1981: 32—33; 1982; Szymanski ТО 1968; 2000: 358; КсЬу1^И, Szymanski 2005: 36). Процесс заселения славянами северной Мазовии и Подляшья до сих пор до конца не исследован. Основными препятствиями является малое количество памятников начала раннего средневековья и трудность точного определения их хронологии (Би1ш^ 1992: 247). Исследователи, однако, приходят к заключению, что в интересующий нас период (VI—VII в.) процесс колонизации славянами

Мазовии и Подляшья не был интенсивным (Szymanski W. 2005: 172—182). Подобным образом ситуация обстояла и в центральной Польше. При этом необходимо подчеркнуть, что исследователи отрицают связь между славянским расселением на территории центральной Польши и в районе Мазовии и Подляшья (Sikora 2009: 138—140).

В это же время культуры южной части западнобалтского круга находились на разных стадиях своего развития. С конца V в. судовская культура значительно «беднеет». Наиболее заметно это на примере т. н. годлап-ской концентрации, где ещё в середине V в. встречались погребения с богатым инвентарем, свидетельствующие о дальних контактах населения данного региона (Engel et al. 2006: tabl. XI; Szymanski P. 2006: 375—376). Ввиду бедности более поздних погребений трудно точно определить время исчезновения этой культуры (Bitner-Wroblewska 1998: 309). Иначе представляется ситуация в западной и центральной частях Мазурии. Тут в последней четверти V в. образуется т. н. ольштын-ская группа, занимающая особое место в круге западнобалтских древностей VI—VII вв. (Okulicz 1989). Среди её богатых материа-

№5. 2014

Рис. 6. Тумяны (повят Ольштын), погр. 30 (1 — по Carnap-Bornheim, Ibsen, Valujev 2005: 99; 2—9 — по Heydeck 1895: Tabl. 7).

Fig. 6. Tumiany, district Olsztyn, grave 30 (1 — after Carnap-Bornheim, Ibsen, Valujev 2005: 99; 2—9 — after Heydeck 1895: Tabl. 7).

лов встречаются и предметы, которые могут иметь славянское происхождение.

К их числу принадлежат пластинчатые подвески, среди которых, в свою очередь, наиболее характерными являются трапециевидные. Украшения этого типа найдены в следующих могильниках: Тумяны (Tumiany), погр. 30 (рис. 6) и 38 (Heydeck 1895; Jakobson 2009), Ольштын-Бжезины (Olsztyn-Bizeziny)4, Келары (Kielary), погр. 23, 70, 94 (Hollack, Bezzenberger 1900; Jakobson 2009) — Оль-штынский повят; Лелешки (Leleszki), погр. 24 (Bujack 1880; Кулаков 1989; Bitner-Wrob-lewska 2008); Ментки (Miçtkie), погр. 462 (рис. 7) (Кулаков 1989) — Щитненский повят; Камне (Kamien), погр. А (Szter 2010); Гонсёры (Gqsior), погр. 84 (Schmiedehelm 1990: 30;

4 Неопубликованные материалы из исследований, проведенных фирмой «Archeo-Adam». Автор благодарит магистра Адама Мацкевича и Бартломея Качин-ского за информацию о подвеске, найденной во время раскопок.

Рис. 7. Ментке (повят Щитно), погр. 462 (1 —4 — по Кулаков 1989: 231, рис. 15; 5 — по Hilberg 2009: Tabl. 25).

Fig. 7. Mi^tkie (district Szczytno), grave 462 (1 —4 — after Кулаков 1989: 231, рис. 15; 5 — after Hilberg 2009: Tabl. 25).

2011: 30) 5 — Пишский повят. Все известные экземпляры выполнены из бронзы. Их размеры обычно составляют 1,5—2,5^2,5—3 см. Эти подвески сопоставимы с находками из ареалов пражской и пеньковской культур. Наиболее близкие в территориальном плане находки пластинчатых подвесок на ран-неславянских памятниках известны в Ше лигах и Хацьках ^утаЙБИ ^ 1968: 196—197; КоЬуИЙБИ, Szymanski 2005: 59). Аналогии мазурским находкам известны также в соста-

5 К исключительным находкам принадлежит подвеска из бывш. Генрихсдорфа, округ Зенсбург (Heinrichsdorf, Kr. Sensburg), погр. 172, которое датируется поздним периодом эпохи римских влияний (Шмидехельм, архивное наследие). За информацию об этом артефакте автор благодарит Изабеллу Штер. Дискуссионной может быть и хронология подвесок из Гонсёр, погр. 84, в котором, возможно, находились «пережженные бусины, может быть с золотой фольгой» (Schmiedehelm 1990: 30; 2011: 30). Наличие бусин с золотой фольгой предполагало бы датировку погребения поздним периодом эпохи римских влияний.

№5. 2014

Рис. 8. Находки из клада в Кракове-Нова Гута, памятник 62а (по Dqbrowska 1984: 356, ryc. 3).

Fig. 8. Materials from Krakow-Nowa Huta hoard, site 62a (after Dqbrowska 1984: 356, ryc. 3).

ве клада из Кракова-Новой Гуты 62а (Kra-ków-Nowa Huta) (рис. 8), найденного на территории поселения пражской культуры. В состав этого клада также входят пряжка, бронзовая розетка, бронзовое кольцо и фрагмент бронзовой пластинки (Dqbrowska 1984: ryc. 3: 356). Присутствие в нем трапециевидных подвесок интерпретируется как результат влияний с территории Карпатского бассейна (Parczewski 1988: 82—83), где наблюдается выразительная их концентрация (Comsa 1984: 63—66; Balint 1989: 88; Гавритухин 1997б: рис. 2: 54; Garam 2001: 46). Аналогичные предметы найдены, в том числе, и на аварских могильниках: Алатьян (Allatyán), погр. 166 (Kovrig 1963: Taf. XIV: 19—21), Орослань I (Oroszlány I), погр. 1, 11 и 16 (Sós 1963: Abb. 7, 9: 318—321), Орослань II (Oroszlány I), погр. 40 (Szatmari 1980: 98—101) или Печь-Кёзтемето (Pecs-Köztemetö), погр. 6 и 17 (Kiss 1977: tabl. XXXIV: 6, 17) (рис. 9: 4). Западнее трапециевидные подвески были найдены в Баварии, в могильниках в Гроспрюфенинг, район Регенсбурга (Großprüfening, Kr. Regensburg), погр. 2, и из Штраубинг-Баюваренштрассе (Straubing-Bajuwarenstraße, Kr. Straubing) (Loser, Szameit 2003: 99—100), где они датируются 2-й пол. VI в. и интерпретируются как свидетельства влияний с аварских территорий Карпатского бассейна (рис. 9: 4). На этих землях они датируются 2-й пол. VI — 1-й третью VII в., что соответствует ранне-аварскому периоду (Garam 2001: 46). Еще западнее небольшие трапециевидные подвески обнаружены в погр. 748 меровингско-го могильника Бюлль (Bulles), в Пикардии. Могила датируется протомеровингским временем, т. е. 440/450—470/480 гг. (Legoux 2011, 2: 173, pl. 283: 748.3). Известны такие подвески и в могильнике позднеримско-го времени Врон (Vron), на севере Франции, в погр. 31А и 159А. Р. Легу сравнивает эти подвески с трапециевидными украшениями позднеримского времени с территории пше-

Рис. 9. Трапециевидные подвески с территории Аварского каганата (1 —3) и из меровингской зоны (4). 1 — Гьод, погр. 45; 2 — Боль В, погр. 28; 3 — Печ-Кёзтемте (РесБ-КоЯетЛо), погр. 17; 4 — Гросспрюфенинг (Сгойр^егпп§), погр. 2 (1 —3 — по вагат 2001: 2005, гус. 24; 4 — по ЬоБеИ, Б2атеК 2003: 99, гус. 14).

Fig. 9. Trapezoid pendants from the territory of Avar Kaganate and Merovingian circle. 1 — Gyod, grave 45; 2 — Boly B, grave 28; 3 — Pecs-Koztemto, grave 17; 4 — Groftprufening, grave 2 (1—3 — after Garam 2001: 2005, ryc. 24; 4 — after Losert, Szameit 2003: 99, ryc. 14).

ворской культуры, в частности, из погр. 99 на могильнике Каменчик (Kamienczyk) (Legoux 2011, 1: 79, pl. 9). Височное кольцо с трапециевидными подвесками, украшенными точечным декором, происходит из старых раскопок на меровингском могильнике Арси-Сент-Реститю (Arcy-Sante-Restitue) в Пикардии. Аналогичные височные кольца известны в древностях культуры смоленских длинных курганов, времени не ранее VIII в. (подробнее см.: Kazanski 1991: 8—10, fig. 7).

Пластинчатые трапециевидные подвески с прессованным орнаментом, также имеющие близкие аналогии на территории оль-штынской группы, богато представлены в т. н. днепровских кладах группы I, т. н. типа

№5. 2014

" \

0

1 _L

Рис. 10. Перекладчатые арбалетовидные фибулы с территории Бранденбурга. 1 — Зеец (окр. Пригниц), случайная находка; 2 — Прюцке (окр. Потсдам-Миттельмаркт), погр. 2 (1 — по Voß 1991: 296, ryc. 1; 2 — по Unverzagt 1960: 146, ryc. 1).

Fig. 10. Rung brooches from Brandenburg land. 1 — Seetz, Kr. Prignitz, stray find; 2 — Prützke, Kr. Potsdam-Mittelmarkt, gr. 2 (1 — after Voß 1991: 296, ryc. 1; 2 — after Unverzagt 1960: 146, ryc. 1).

Мартыновка, датируемых VII в. (Гавритухин 1997б: 47). Заметна, однако, разница в размерах мазурских и днепровских украшений. Находки с территории ольштынской группы обычно более узкие в верхней части и лишены орнаментации в центральной части, и часто они значительно меньше днепровских. Например, некоторые подвески из Гапоновского клада имеют 3—4 см в ширину и 5—6 см в длину (Гавритухин, Обломский 1996: рис. 23: 198). Подвески же из Тумян, погр. 30, или из Косева III (Kosewo III), погр. 183, примерно вполовину меньше. Разница в размерах днепровских подвесок ощутима и по отношению к украшениям с территории пражской культуры. Так, подвески из упоминавшегося Краковского клада из Новой Гуты уступают по размерам украшениям из Поднепровья. По размерам они близки находкам из ареала ольштынской группы. Возможно, более крупные и более эффектные подвески с территории Украины служили прототипами для украшений, найденных западнее и северо-западнее, на территориях, заселенных или находящихся под влиянием ранне славянских культур или на западнобалт-ских землях.

Еще одна выразительная концентрация трапециевидных подвесок отмечается в ареале культур лесной полосы Верхнего По-днепровья. По форме и размерам эти находки близки мазурским. Вполне возможно, что этот тип украшений мог быть заимствован населением Мазурии в финале эпохи Великого переселения народов в результате контактов с названной территорией. Не исключено, что ольштынская группа могла исполнять роль по-

средника в распространении названных подвесок из Верхнего Поднепровья в Подунавье (Гавритухин 19976: 48).

В Ментках, погр. 462 (Кулаков 1989: рис. 15: 231), Тумянах, погр. 30 (Heydeck 1895: tabl. VII), Косеве (могильник III), погр. 183 (Rudnicki 2010: ryc. 3: 676) и Келярах, погр. 94 (Jakobson 2009: Taf. 178), трапециевидные подвески встречены вместе с очковидными подвесками из проволоки. Последние также, вероятно, появляются в материалах оль-штынской группы в результате контактов с раннеславянскими культурами на конечном этапе фазы Е2. Об этом свидетельствует тот факт, что некоторые очковидные подвески были найдены в комплексах ольштынской группы вместе с поздними формами восточноевропейских пальчатых фибул, например, Ментке, погр. 462 (Кулаков 1989: рис. 15: 231), Тумяны, погр. 30 и 74 (Heydeck 1895: tabl. VII), или Келары, погр. 8 (Jakobson 2009: Taf. 45: 113—114) (рис. 7: 4; 10: 12). Подобная ситуация отмечается и в кладах мартыновского типа (см. выше). Как и в случае с пластинчатыми украшениями, очковидные подвески из днепровских кладов определенно крупнее мазурских (Гавритухин, Обломский 1996: рис. 19: 194) 6.

Очковидные подвески спорадически присутствуют и на памятниках меровингского круга. Назовем находки в Деттинген (Dettingen) «Tuchfabrik Berger», район Эсслингена (Kr. Esslingen) (Quast 2006: Taf. 18: 12) или Гроспрюфенинг, район Регенсбурга, погр. 2 (рис. 9: 4). Интерпретируют эти находки как результат влияний с аваро-славянских земель Карпатского бассейна (Loser, Szameit 2003: 99). К территориально обособленным находкам на территории Польши принадлежит подвеска, найденная в кладе из Любневиц Суленцинского повята (Lubniewice, pow. Su-lçcin) (Kleeman 1951: 101—102, ryc. 2). Из этого комплекса происходит также ромбовидная пластинчатая подвеска, имеющая близкие аналогии среди находок с городища в Шелигах (Szymanski W. 1968) (рис. 11: 4—6) и могильника ольштынской группы в Келярах, погр. 8 (Jakobson 2009: 113—114) (рис. 10: 6).

Очковидные подвески встречаются также на восточнобалтских землях, в закрытых комплексах, датируемых от позднего периода римских влияний, например, Байтай (Baitai) (Banyte-Rowell 1999: 69—71; 2000: fig. 3: 30) или бывш. Шернен (Schernen) (Bezzenberger 1882: Taf. XIII), до раннего средневековья, на-

6 Это наблюдение касается и фибул.

№5. 2014

Рис. 11. Келары (Kielary), погр. 8 (по Jakobson 2009: tabl. 113—114).

Fig. 11. Kielary (district Olsztyn), grave 8 (after Jakobson 2009: tabl. 113—114).

пример, Паланга (Palanga), погр. 96 (Bliujiene 2001: 218—219, pav. 19). Украшения данного типа, похоже, продолжают свое существование на восточном побережье Балтики вплоть до XII в. (Кулаков 1989: 169). Необычайно интересным представляется тот факт, что в Шернен, в Литве, эти находки являлись элементами женского головного убора, в отличие от мазурских, которые, вероятнее всего, были составными частями колье. Стоит обратить внимание на тот факт, что похожие наборы оч-ковидных и трапециевидных подвесок, которым сопутствуют стеклянные бусины, встречаются как на территории Мазурии, например, Косево (могильник III), погр. 183 (Rudnicki 2010: ryc. 3: 676), Тумяны, погр. 30 (Heydeck 1895: Taf. VII), или Ментке, погр. 462 (Кулаков 1989), так и в Карпатском бассейне (Garam 2001: Taf. 24). Украшения этого типа известны и в Верхнем Поднепровье (Егорейченко 1996: рис. 34: 136). Их появление в Мазурии в поздней части фазы Е2, вместе с выразительной волной материалов восточнославянских традиций, указывает на приднепровское или при-дунайское, а не восточноприбалтийское происхождение украшений данного типа. Стоит при этом отметить, что находка очковидной подвески с могильника судовской культуры в Баханове (Bachanowo) (Jaskanis 1999: 254:

tabl. I: 7) интерпретируется исследователями как свидетельство влияний со стороны оль-штынской группы (Bitner-Wroblewska 2004: 39), а не с территории Литвы.

В материалах ольштынской группы присутствуют также и другие пластинчатые подвески с прессованным орнаментом, которые могут быть результатом влияний со славянских или аваро-славянских территорий. В Ке-лярах, погр. 32 и 92, найдены бронзовые сердцевидные подвески (рис. 12: 12—14), украшенные небольшими выдавленными полусферами (Jakobson 2009: Taf. 135; 177). Похожие украшения найдены также в Ваплево (Waplewo), Щитненский повят, погр. 22 (Rudnicki 2009). Сердцевидные подвески иногда встречаются на аварских памятниках, где относятся к группе предметов, известных как «находки типа Орослань» и приписываемых славянам (Sos 1963: 318). Экземпляры из Келяр имеют близкие аналогии среди украшений, найденных в Черкуте (Cserkut) в Венгрии (рис. 12: 1—11). Названный комплекс содержал многочисленные элементы женского убранства, в т. ч. две западногерманские пальчатые фибулы типа Мюльхофен (Mülhofen) (Kiss 1977: Taf. II; Kühn 1981: Taf. 295). Эти застежки чужды местному аварскому контексту и неизвестны у славян. Поэтому сложно согла-

№5. 2014

Рис. 12. Некоторые находки с городища Шелиги (по Szymanski W. 1967).

Fig. 12. Materials from Szeligi hillfort, district P+ock (after Szymanski W. 1967).

ситься с гипотезой, которая связывает находку из Черкута со славянами (Sos 1963: 318). Сердцевидные подвески на аварской территории датируются временем от последней трети VI в. до середины VII в. (Garam 2001: 46). Такая хронология соответствует волне находок аварского и славянского происхождения на территории Мазурии (Kowalski 2000: 223; Rudnicki 2009; 2010). Похожие подвески встречаются также в кругу восточнобалтских культур. Представительная серия украшений такого типа известна из Юркайчяй, Шилутский район (Jurgaiciai, raj. Silute) в Литве, погр. 1, 4, 7, 10 (Tautavicius 1996: 164—165; Bliujiene 2003: 126).

К наиболее эффектной категории находок, встречающихся на западнобалтских землях и связываемых со славянами, относятся пальчатые фибулы I и II групп по классификации И. Вернера (Werner 1950) (рис. 13). Этот исследователь связывал находки указанных фибул на Балканах и в Подунавье со славянской экспансией в VI и VII вв., известной по многочисленным византийским письменным источникам. Эти фибулы чаще всего встречаются на памятниках ранне-славянских культур — пеньковской и пражской. Они известны также в Крыму, на могильниках крымских готов, и на раннеавар-ских памятниках (Katsougiannopoulou 1999: Karte I—IV). Местом выразительной концентрации этой категории украшений на севере

от Карпат является ареал ольштынской группы. Наличие указанных фибул в Мазурии И. Вернер связывал с контактами торгового характера, отбрасывая возможность физического присутствия славян на западнобалтских землях (Werner 1950: 167). Сейчас исследователи отказываются от интерпретации пальчатых фибул в качестве этнических индикаторов (Teodor 1992; Vagalinski 1994; Curta 2004; 2006; Katsougiannopoulu 2009).

На территории Польши, за исключением западнобалтских земель, находки пальчатых фибул первой и второй группы И. Вернера являются редкостью. Случайная находка головки фибулы типа Сармизегетуза-Кишкёрёш (Sarmizegetusa-Kiskörös), датирующейся VII в., известна в Ленки Вельки, повят Гродзиск Велькопольски (Lqki Wielkie, pow. Grodzisk Wielkopolski) (Krzyszowski 2010: 192). Причем этот экземпляр не имеет близких аналогий среди находок с западнобалтских земель, а соотносится с фибулами, распространенными, главным образом, на обширных территориях в междуречье Днепра и Дуная (Katsougiannopoulou 1999: Karte II). Фибула из Шелиг, как показал В. Шиманский, вероятнее всего, является далёким дериватом форм, связываемых с гепидами (Szymanski W. 1967: 35). На это указывают пальчатые выступы с поперечными каннелюрами, не встречающиеся у «ант-ских» фибул, и ромбовидный щиток ножки с парой симметрично размещенных округлых выступов. Аналогии щитку ножки следует искать среди готских фибул, датируемых концом V—1-й четв. VI вв., несколько более поздних гепидских фибул, украшенных примитивным штампованным орнаментом, например, Сентеш-Берегхат (Szentes-Berékhat), погр. 36 и 61 (Csallány 1961: Taf. 68: 7). Вероятнее всего, гепидские аналоги нужно искать и для головки фибулы из Кракова-Новой Гуты 1 (Parczewski 1988: 78—79) 7.

Данные фибулы представлены разнообразными стилистическими разновидностями, отличающимися между собой формой и орнаментальными элементами. Характерными для большинства из них чертами являются полукруглая головка, имеющая пальчатые выступы, и орнитоморфная орнаментация, предстающая в виде более или менее схематичных изображений орлиных голов на нож-

7 В то же время, фибулы из Радзеюва Куявско-го и Бискупина, найденные на славянской территории, имеют определенно скандинавское происхождение (Parczewski 1988: 79—82; Wr6blewski, Б1Шег-'М-6Ые'М8ка 2004: 153—154).

Рис. 13. Пластинчатые подвески в аварском и западнобалтском контексте: 1 —11 — находки из Черкут; 12—14 — Келары, погр. 32, без масштаба (1 —6 — по Garam 2001: 273, ryc. 22; 7—11 — по Kiss 1977: tabl. II; 12—14 — по Jakobson 2009: tabl. 135).

Fig. 13. Plate pendants in Avar and West Baltic context: 1 —11 — materials from Cserkut (Hungary); 12—14 — Kielary, grave 32, unsealed (1—6 — after Garam 2001: 273, ryc. 22; 7—11 — after Kiss 1977: tabl. II; 12—14 — after Jakobson 2009: tabl. 135).

№5. 2014

ках или головках фибул. Подобные образы являются характерными элементами для вещей, связываемых с готским кругом в эпоху Великого переселения народов (Wemer 1950: 164—165). Присутствие такой орнаментации на пальчатых фибулах, датируемых 2-ой пол. VI—VII вв., можно считать проявлением влияний со стороны потомков готского населения, связанного с более ранней черняховской культурой, которая могла войти в структуру пеньковской культуры (Седов 1970: 68—69; 1978: 171—173). Славянская принадлежность последней уже давно порождает дискуссии. Особенно подчеркивается наличие на пеньковских памятниках материалов, связываемых с кочевыми племенами Восточной Европы и Северного Кавказа, а также упомянутые связи с черняховской культурой (Приходнюк 1991: 216—218; Терпиловский 2005: 296—298; Обломский 2007: 51).

Существует также предположение, согласно которому Мазурия могла быть центром производства и дистрибуции некоторых типов малых пальчатых фибул (Curta 2006: 463). Стоит, однако, обратить внимание на тот факт, что такого рода предположения осно-

вываются на пока еще довольно зыбкой хронологии мазурских находок, которые должны бы были быть более ранними, чем экземпляры с территории Юго-Восточной Европы. Парадоксально, но нынешняя хронология ольштынской группы построена, в том числе, и на датировке обсуждаемой серии фибул, а последняя исходит из постулата, что мазурские фибулы являются импортами (Kowalski 1991: 79—80; 2000: 223). Показательно также, что стилистика большинства найденных на территории ольштынской группы экземпляров значительно упрощена по сравнению с фибулами из междуречья Днепра и Дуная. В то же время, некоторые из типов фибул с территории ольштынской группы представляют собой формы, которые являются результатом эволюции фибул из Юго-Восточной Европы. Наиболее выразительно это прослеживается на примере экземпляров типа Сармизегетуза-Кишкёрёш (Sarmizegetusa-Kiskörös) (рис. 13: 5). Важно отметить, что в Мазурии не существовало традиции производства пальчатых фибул в стилистике, близкой к рассматриваемым нами. Известно производство фибул, основанных на франкских, готских и сканди-

Рис. 14. Типы дунайских и «антских» пальчатых фибул, представленные на западнобалтских территориях. 1 — тип Пленица-Тумяны; 2 — тип Марош-Гымбаш-Пергамон; 3 — тип II D; 4 — тип Спарта-Линкунен-Кошовени; 5 — тип Сармизегетуза-Кишкёрёш; 6 — тип Петроаселе; 7 — тип Нови Бановци-Келары; 8 — тип Пергамон-Тей (по Hilberg 2009: tabl. 1, 3, 10, 22, 33; типы: 1 —5, 7—8 — по Werner 1950; 6 — по Curta, Dupoi 1995).

Fig. 14. Form of Danubian and "Ants'" brooches from west Baltic area 1 — Plenita — Tumiany, 2 — Maros-Gambas — Pergamon, 3 — II D, 4 — Sparta-Linkuhnen-Cosoveni, 5 — Sarmizegetusa-Kiskörös, 6 — Pietroasele, 7 — Novi Banovci — Kielary, 8 — Pergamon-Tei (after Hilberg 2009: Table 1, 3, 10, 22, 33; types: 1—5, 7—8 — according to Werner 1950; 6 — according to Curta, Dupoi 1995).

навских образцах, которые, однако, являются подражаниями (Hilberg 2003: 272—273; 2004: 309—310; 2009: 263—266). Безусловно, нельзя полностью исключать возможность, что и подражания некоторым типам фибул также производились в Мазурии, а затем оттуда попадали на другие территории. В качестве примера этого явления следует назвать фибулы, найденные в кладе на поселении колочинской культуры в Великих Будках в Украине. Будучи подражаниями экземпляров типа Марош-Гымбаш-Пергамон (Maros-Gambas-Pergamon) (рис. 13: 2), они считаются импортами с территории ольштынской группы (Горюнова 1992: 129—130). К интересным находкам, подтверждающим распространение балтских фибул на славянских землях, относится пальчатая фибула типа Пурда (Purda) из окрестностей деревни Остромечево Брестского района в Беларуси (Kowalski 1991) 8. Особенно ярким примером распространения балтских фибул в славянской среде является находка т. н. пе-рекладчатой фибулы на раннеславянском могильнике в Прютцке, район Бранденбург-

8 Автор выражает свою благодарность за информацию о находке Вадиму Белевцу и Льене Касюк (Институт истории НАН Беларуси).

№5. 2014

Ланд (Unverzagt 1960: 145—147) (рис. 14: 2). Фрагмент похожей фибулы также был найден в Зитц, район Пригнитц в Бранденбурге (рис. 14: 1); нельзя, однако, уверенно утверждать связь последней находки со славянскими древностями (Voß 1991: 295—296).

По мнению некоторых исследователей, славяне могли заимствовать у бал-тов шпоры с крючкообразными зацепами (Zak, Mackowiak-Kotkowska 1988: 138) (рис. 15). Выраженные М. Дулиничем сомнения по этому поводу базируются, главным образом, на недооценке уровня ремесла балтов и дальности их внешних контактов (Dulinicz 2001: 101). Шпоры с крючками, отогнутыми наружу, часто встречаются в материалах ольштынской группы фаз E2b и E3, т. е. последней трети VI — середины VII вв. (Rudnicki 2006: 355—356; 2008: 47—48). Дискуссионными являются вопросы датировки и происхождения шпор с загнутыми внутрь крючками. Шпоры этого типа на славянских землях датируются временем не ранее середины VII в. (Szymanski W. 1987: 230—360; Parczewski 1988: 101). На территории ольштынской группы, если не учитывать экземпляр из Вышемборка, найденный в неясном контексте (Okulicz 1988: ryc. 3: 117), такие шпоры обнаружены также на могильнике в Вульке Прущиновской (Wolka Prusinowska), Мронговского повята (рис. 15: 1—4). Одна случайная находка (рис. 15: 5) была сделана в окрестностях Решеля (Reszel), Кентшинского повята (Ф. Якобсон, архивное наследие). В погр. 84 на могильнике в Вульке Прущиновской стилистически ранняя шпора найдена вместе с пальчатой фибулой типа Притцер-Пердёль (Pritzier-Perdöl), который на западнобалтских землях датируется концом V — началом VI в. (Bemmann 2008). В погр. 37 этого же могильника железная шпора с крючкообразными зацепами сопровождалась вещами, типичными для фазы Е3 (625—650/675 гг.). Ещё одна шпора найдена в погр. 41. Оба предмета несколько отличаются от находок этой категории со славянских территорий, однако этот тип мог оказать влияние на распространение подобных шпор у славян, как предполагали Я. Жак и Л. Мацковяк-Котковска (Zak, Mackowiak-Kotkowska 1988: 138). Стилистически наиболее близкая железная шпора была найдена в окрестностях Решеля (Ф. Якобсон, архивное наследие). Неизвестны, однако, обстоятельства и контекст находки, которые позволили бы уточнить её хронологию. Согласно информации из архива Феликса Якобсона, предмет имел следы пребывания в огне,

№5. 2014

что может указывать на его происхождение из погребения-кремации. К сожалению, нет уверенности относительно культурной принадлежности данной шпоры.

Славянские влияния на западнобалтских землях усматривали также и в керамическом производстве. Среди посуды, найденной на могильнике в Тумянах, Е. Антоневич указал на элементы, которые он связывал с керамикой пражской культуры (Antoniewicz 1969: 111). Вопросом присутствия пражской керамики на памятниках ольштынской группы занимался и Е. Окулич (Оки1^ 1988). К числу важнейших черт пражской посуды он относил горшковидные формы с эсовидным профилем и наличие следов песчаной подсыпки на донцах сосудов. Наличие этих черт в ареале ольштынской группы исследователь связывал с присутствием славянских колонистов во 2-ой пол. VI в., которые изготавливали на территории Мазурии посуду по собственной технологии (Оки1^ 1988: 125).

Воздействие славянской технологии на керамическое производство ольштынской группы более подробно было проанализировано В. Врублевским и Т. Новакевичем (Nowakiewicz, '^гоЬ^бИ 2003; 2010). Их исследование выявило, что постепенное восприятие технологии и форм славянской посуды привело к формированию в раннем средневековье стандартизованной прусской керамики (рис. 16). Эта керамика во многих чертах не отличалась от посуды, производимой соседями-славянами. Названные исследователи, как и Е. Окулич, в качестве начального хронологического рубежа славянских влияний в этой области принимали 2-ю пол. VI в. (Wr6b1ewski, Nowakiewicz 2003: 180—181). Сосуды, близкие пражской керамике, также спорадически встречаются в ареале культуры Долькайм/Коврово, где они выразительно выделяются на фоне местной посуды, например, в могильнике Митино (Гурьевский район), в погр. 28 и 166 (Скворцов 2010: табл. XXXVIII; ССЬХ1Х). На территории эльблонгской группы сосуды, напоминающие пражскую посуду, найдены в Домбкове (Dфkowo), Новине (Nowina) и Богданах (Bogdany) (Jagodzinski 1998: 170).

Аналогии с пражской керамикой прослеживаются и в орнаментике некоторых сосудов ольштынской группы. В погр. 10 могильника в Тумянах 9 был найден фрагмент ту-лова сосуда, украшенного поясом прочерчен-

9 Исследования К. Домбровского в 1969—1971 гг.

2

^ 5 0 ^

ш О ш

Рис. 15. Шпоры с крючками, отогнутыми вовнутрь, найденные на западнобалтской территории. 1 —4 — Вулька Прущиновска (окр. Мронгово); 5 — район Решля (окр. Кентшин), случайная находка (1 —4 — по МошаксадБИ 2004: 415, гус. 4; 5 — по Б^пег-М/гоЫешБка, Rzeszotarska-Nowakiewicz, ЫошаИеш^ 2011: 66).

Fig. 15. Spurs with hooks folded inward, from the West Baltic circle. 1 —4 — Wolka Prusinowska (district Mrqgowo); 5 — around Reszel (district K^trzyn), stray find (1 —4 — after Nowakowski 2004: 415, ryc. 4; 5 — after Bitner-Wroblewska, Rzeszotarska-Nowakiewicz, Nowakiewicz 2011: 66).

ных, неумело выполненных волнистых линий (Moszczynski 2004: гус. 1: 167) (рис. 17: 2). Такой способ орнаментации чужд западно-балтской керамике в эпоху Великого переселения народов, зато часто встречается на лепной посуде пражской культуры (Parczewski 1988: 66—67). Имеющийся на указанном фрагменте орнамент из косых оттисков гребня и лент параллельных горизонтальных борозд популярен среди керамического мате -риала ольштынской группы и указывает на то, что, вероятнее всего, сосуд имеет локальное, за-паднобалтское происхождение. Орнаментация из волнистых (или, скорее, зигзагообразных) линий интерпретируется в данном случае как подражание славянским орнаментальным мотивам (Moszczynski 2004: 168). Подобный декор прослеживается также на фрагменте сосуда, найденного в Езёрке, Гижицкий повят (Jeziorko, pow. Gizycko) (Antoniewicz, Oku1icz 1958: tab1. XIV: 14). В данном случае, правда, орнамент, близкий к волнистой линии, был выполнен наколами (рис. 17: 1). Оба фрагмента сосудов — из Тумян и из Езёрки — датированы концом VI — 1-й пол. VII вв. (Moszczynski 2004: 168).

Связи населения ольштынской группы со славянами в области керамического производства прослеживаются не только в за-

№5. 2014

Рис. 16. Схема влияния славянской гончарной технологии на прусскую керамику (по Nowakiewicz, Wroblewski 2003; 2010).

Fig. 16. Diagram of the influence of Slavic ceramics manufacturing technology upon the Prussian ceramics (according to Nowakiewicz, Wroblewski 2003; 2010).

паднобалтских материалах. На раннеславян-ском поселении в Вышогруде (Wyszogr6d) 2а, Плоцкий повят, в слоях, датированных VII в., найдены фрагменты мисок на полых ножках и посуды, украшенной защипами и зигзаговидным орнаментом (Moszczynski 1998: гус. 1; 3: 297, 299) (рис. 17: 3—4). Согласно М. Парчевскому, сосуды на полых ножках встречаются в раннеславянских материалах, начиная с VI в. (Parczewski 1988: 65—66). Находки из Вышогруда интерпретируются как результат влияний с территории оль-штынской группы (Moszczynski 1998: 294), хотя в данном случае трудно определить, являются ли эти миски импортом, или, скорее,

мы имеем дело с подражаниями. На основании стратиграфических наблюдений они про-датированы концом VII — началом VIII вв. Ближайшие аналогии можно отыскать среди керамики с городища в Пасыме, где найдены типичные для финала ольштынской группы или чуть более поздние формы. Датирование находок из Пасыма VI—VII вв. (Odoj 1968: 133) позволило бы хронологически связать их с посудой из Вышогруда.

Факт обмена технологией изготовления и орнаментации керамической посуды между балтским населением Мазурии и славянами, заселяющими Мазовию в конце периода переселения народов, а также выразительные сви-

№5. 2014

детельства раннеславянских влияний в запад-нобалтском уборе, показывают, что в это время межрегиональные контакты ольштынской группы не были прерваны из-за славянского расселения в Мазовии 10. Однако, свидетельства балто-славянских контактов встречаются довольно редко и на отдаленных друг от друга территориях. На основании столь немногочисленных источников сложно однозначно делать заключения о характере и интенсивности «ольштынско»-славянских отношений.

Славянские влияния можно также искать в области изменения характера поселенческой структуры на территории ольштынской группы. Характерными для нее являются неукрепленные поселения, во многих случаях ранее занимаемые населением богачев-ской культуры 11. В результате исследований на городищах в Пасыме (Pasym) (Odoj 1968), Шестне (Szestno) (Wr6b1ewski 1996; 2000), Стасвинах (Staswiny) (Karczewska, Karczewski 2007) и Езёрке (Antoniewicz, Oku1icz 1958) были открыты материалы, которые можно связывать с финалом ольштынской группы. Вероятнее всего, уже во 2-й пол. VII в. намечается смена характера поселений, которая привела к восприятию «городищенской модели», типичной для более поздних фаз раннего средневековья. Эти городища в рассматриваемый период, вероятно, не использовались интенсивно, подобно городищам на территории пражской культуры в бассейне Припяти в Беларуси. Вряд ли можно связывать появление городищ на западнобалтских землях с военной необходимостью. В VI—VII вв. славяне, вероятно, не представляли значительной военной угрозы для западнобалтского населения. Думаем, что на пограничных территориях, которые представляли собой пояс незаселенных земель, преобладали мирные отношения, а возможные вооруженные конфликты сводились к незначительным локальным стычкам. Определенную буферную зону, ограничивающую интенсивность контактов, составлял, вероятно, пояс пущ в бассейне Нарвы.

Вероятно, западнобалтское население в VI—VII в. поддерживало, в основном, мир-

10 Такая концепция была представлена немецким исследователем К. Энгелем, который считал, что агрессивная славянская экспансия могла быть одной из причин упадка ольштынской группы (Engel 1939).

11 Такое положение относится к восточной части ареала ольштынской группы. В фазе Е2 (приблизтель-но 520—610/625 гг.) ареал ольштынской группы распространяется на территорию Ольштынского поозерья, за пределы ареала предшествовавшей богачевской культуры.

Рис. 17. Фрагменты сосудов ольштынской группы, украшенные славянским волнообразным орнаментом (1, 2), и фрагменты сосудов западнобалтской традиции, обнаруженные в раннеславянском контексте (3, 4). 1 — Езёрко; 2 — Тумяны, погр. 10; 3, 4 — Вы-шогруд 2а (1 — по Antoniewicz, Okulicz 1958: tabl. XIV, 14; 2 — по Moszczynski 2004: 167, ryc. 1; 3, 4 — по Moszczynski 1998: 297, ryc. 1).

Fig. 17. Fragments of Olsztyn group's vessels decorated with Slavic ornamental theme (wavy line) (1, 2) and fragments of vessels with West Baltic features from early Slavic settlement (3, 4). 1 — Jeziorko; 2 — Tumiany, grave 10; 3, 4 — Wyszogród, site 2a (1 — after Antoniewicz, Okulicz 1958: tabl. XIV, 14; 2 — after Moszczyhski 2004: 167, ryc. 1; 3, 4 — after Moszczyhski 1998: 297, ryc. 1).

ные отношения со славянами (Tyszkiewicz 1974: 74; Okulicz-Kozaryn 2000: 227), хотя бы по причине того, что последние, ввиду слабого на тот момент демографического потенциала и низкого уровня материальной культуры, не предствляли собой заманчивый объект для агрессии. Иначе положение дел представлял Е. Антоневич, считавший, что в конце эпохи Великого переселения народов вооруженные отряды с территории Мазурии, которые можно связывать с ольштынской группой, занимались нападениями на население (в том числе славянское), мигрирующее по территории равнин центральной Польши. Свидетельством этого, по мнению исследователя, должны быть многочисленные находки пальчатых фибул различного происхождения, встречающиеся в ареале ольштынской группы (Antoniewicz 1952: 219). С критикой этого подхода выступил Р. Одой, указав на отсутствие пальчатых фибул на памятниках с территории Мазовии и центральной Польши (Odoj 1968: 141).

Славянские влияния могли касаться не только материальной культуры западных балтов. Финал ольштынской группы связан с исчезновением археологически фиксируемого погребального обряда. Изменения не затронули, вероятно, основные погребальные традиции, а именно, кремацию тел покойников , которая известна у прусских племен раннего средневековья, поскольку письменные источники свидетельствуют, что ингумация

была чужда пруссам, которые были особенно консервативны в вопросе погребального обряда. Отсутствие археологически прослеживаемого погребального обряда, скорее, является следствием изменений в способе захоронения кальцинированных останков. Не исключено, что славянские влияния в VII в. привели к восприятию населением ольштын-ской группы славянских погребальных обычаев, не предусматривающих наличия постоянных могильников (Nowakowski 2004: 416). Славянскими влияниями объясняется также появление захоронений типа «Черный Лес» (,^агпу ЬаБ") — погребений в виде прослоек кремированных костей в культурном пласте — на городищах, связанных с финальной фазой ольштынской группы (Wr6blewski 2000: 279—281). Этот обряд зафиксирован на укрепленном поселении «Черный лес» в Шестне (Wr6blewski 2000). Пережженные человеческие кости также выявлены на городище в Пасыме (Odoj 1968: 130). Интересен тот факт, что следы кремации зафиксированы также на упоминавшемся ранее городище в Хацьках (Szymanski ТО 1983: 95). Подобный могильник, возникновение которого трактуется как результат славянских влияний, известен также в Бурденишках в Сувалкском регионе (Burdyniszki, pow. Suwalki), на территории судовской культуры (Nowakowski 1995).

Представленные выше примеры возможных западнобалтско-славянских связей приведены с целью привлечь внимание к данному вопросу. Необходимо еще раз подчеркнуть, что наиболее ранняя фаза славянской колонизации в Мазовии представлена небольшим числом материалов, что значительно усложняет изучение этого процесса. Заселение польских земель было гораздо менее динамичным, чем колонизация Балкан или Карпатского бассейна, куда направилась основная масса славян. Вероятно, только в VIII—IX вв. славянское население окончательно закрепляется в бассейнах нижней Вкры и Нарева 12. Но контакты между славянами и западными балта-ми на этих территоиях могли устанавливаться уже во 2-й пол. VI—VII вв. (Miskiewiczowa 1982: 103). Допускается также возможность проникновения населения ольштынской группы 13 в VI—VIII вв. в бассейн Нарева в связи с добычей янтаря, залегающего на нарвских

12 Это может подтверждаться сосудом, выловленным в Нареве, который Е. Антоневич считал близким экземплярам, найденным на могильнике ольштынской группы в Тумянах.

13 Е. Тышкевич употребляет в данном случае племенное название «галинды».

№5. 2014

зандрах на территории Пишской, Курпиовской и Мышынецкой пущ. Эту гипотезу могут, кажется, подтвердить некоторые балтские гидронимы (Tyszkiewicz 1974: 74).

В интересующее нас время ареал славянского расселения не достигал непосредственно границ земель, занятых западными балта-ми. Наиболее южные памятники ольштынской группы, датированные VI—VII вв., располагаются на расстоянии около 100 км от ближайших синхронных славянских памятников. В отношении судовской культуры это расстояние составляет около 80 км.

Археологические источники позволяют также предположить, что контакты между ольштынской группой и ранне славянскими культурами в VI и VII вв. могли возникать не только на пограничье. Находки поздних пальчатых фибул и разнообразных форм подвесок указывают на связи населения ольштынской группы с отдаленными территориями между Днепром и Дунаем. При этом невозможно определить единственное направление, откуда могли появляться эти предметы. Равно как невозможно и однозначно определить характер этих контактов. Вероятно, вещи со славянскими чертами появились в результате контактов вдоль путей, ранее служивших для связей с германскими культурами. После занятия аварами и славянами территорий, ранее принадлежавшим германцам, ранее функционирующие пути не обязательно должны были прийти в упадок. Стоит также допускать возможность одновременного проникновения предметов аварского и славянского происхождения на земли бал-тов в конце VI и 1-й пол. VII вв. с территории Карпатского бассейна (К^пкИ 2010: 681— 682). Эту гипотезу может подтвердить совпадающая датировка встречаемых в Мазурии материалов, связываемых с аварами и славянами, и в большинстве случаев сходный ареал распространения разных категорий предметов. Нельзя исключать возможность, что эти находки попадали на балтскую территорию одновременно из нескольких регионов в междуречье Днепра и Дуная. Возможно, что существование этих дальних связей оль-штынской группы и способствовало возникновению контактов между западными балта-ми и славянами Мазовии и Подляшья: по их территории и проходили пути, по которым осуществлялись эти связи. Можно предполагать, что важную роль в этих контактах сыграли поселенческие комплексы в Хацьках и Шелигах, где зафиксированы свидетельства межрегиональных связей их населения. Современное состояние исследований по-

№5. 2014

зволяет лишь указать на существование таких связей, они особо четко прослеживаются в материалах ольштынской группы, но их характер остается не выясненным.

Стоит также обратить внимание на роль западнобалтских земель на переломе эпох Великого переселения народов и раннего средневековья. Насколько в период римских влияний балты находились в тени германских культур, настолько в отношении славян, появляющихся на рубеже раннего средневековья, они имели более высокий уровень цивилизационного развития. Этому могла способствовать относительная стабилизация, наступившая еще в период ранней эпохи железа. Богатые материалы эль-блонгской и, в особенности, ольштынской групп дают свидетельства развитого ремесла и необычайно богатых межрегиональных контактов. Находки с городища в Пасыме указывают на развитость земледелия и животноводства (Odoj 1968: 144—145; 1970: 57). На западнобалтских землях уже в это время могли возникать организованные социально-политические структуры, послужившие основанием более поздней прусской племенной организации (Okulicz 1973: 495). Расселение славян имело в VI—VII вв. разбросанный и неорганизованный характер. Славяне, характеризующиеся бедной материальной культурой, могли много почерпнуть из контактов с западнобалтским населением. В такой ситуации кажется парадоксальным, что археологические источники чаще свидетельствуют об обратном направлении влияний.

Вопрос западнобалтско-славянских контактов рассматривался здесь главным образом на материалах, происходящих из ареала ольштынской группы. Вероятно, последняя играла доминирующую роль в контактах западнобалтского культурного круга со сла-

вянскими культурами в VI—VII вв. Порой ее называют своеобразным цивилизаци-онным центром западнобалтских культур (Okulicz 1989: 89). Славянские элементы слабо прослеживаются в материалах эльблонг-ской группы, судовской культуры и культуры Долькайм/Коврово. Упадок ольштынской группы в конце VII в. значительно усложняет исследования в данном направлении. Стабилизирующееся славянское расселение в Мазовии и Подляшье привело, вероятно, к интенсификации влияний на материальную культуру западных балтов, отличным свидетельством чего являются изменения в области керамического производства у бал-тов. В VI—VII вв. контакты между славянским населением Мазовии и Подляшья и западными балтами не имели, вероятно, интенсивного характера. Сложно определить механизмы связей между ними, и при нынешнем состоянии исследований можно лишь указать на их существование. Скорее всего, необходимо говорить о двух плоскостях отношений. Первая, относящаяся, вероятно, к случайным встречам в бассейне Нарева, ко -торый мог являться территорией общих охотничьих угодий или эксплуатировался для добычи янтаря. Другой плоскостью могло быть функционирование коммуникационных путей, связующих прибалтийские территории с землями Южной и Юго-Восточной Европы. В функционировании этих путей особую роль играло, вероятно, население ольштын-ской группы. Стоит ожидать, что увеличение объема источников в дальнейшем позволит пролить больше света на ранний этап контактов между славянами и западными балтами в районе Мазовии и Подляшья. Может быть, изучение этих отношений в будущем позволит ответить на вопрос об источнике богатства ольштынской группы, который до сих пор остается невыясненным.

Литература

Вергей В. С. 2005. Пражская культура в Беларуси. In: Kaczanowski P., Parczewski M. (red.). Archeologia o poczqtkach Siowian. Krakow: Ksi^garnia Akademicka, 487—502. Вергей В. С., Гавритухин И. О. 2011. Пражская культура. В: Бялова Т. У (отв. ред.). Археология Беларуси. T. II. Минск: Белоруская Энциклопедыя имя Пе-труся Броуки, 217—220. Егорейченко A.A. 1996. Древнейшие городища белорусского Полесья (VII—VI вв. до н. э. — II в. н. э.). Минск.

Гавритухин И. О. 1997a. Хронология пражской культуры. В: Седов В. В. (отв. ред.). Этногенез и этнокультурные контакты славян. Труды VI Международного Конгресса славянской археологии 3. Москва: Фонд археологии, 39—52.

Гавритухин И. О. 1997Ь. Маленькие трапециевидные подвески с полоской из прессованных точек по нижнему краю. ГАЗ 12, 44—58.

Гавритухин И. О. 2009. Понятие пражской культуры. ТГЭ 49, 7—25.

Гавритухин И. О. Обломский А. М. 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. РСМ 3. Москва: Институт археологии РАН.

Горюнова В. М. 1992. Новый клад антского времени из Среднего Поднепровья. АВ 1, 126—140.

Кулаков В. И. 1989. Могильники западной части Мазурского Поозерья конца V — начала VIII вв. по материалам раскопок 1878—1938 гг. Barbaricum 1, 248—275.

Обломский А. М. 2007. Киевская культура на фоне этнокультурных процессов в лесостепной

№5. 2014

зоне в III—V вв. В: Памятники киевской культуры в лесостепной зоне России (III — начало У в. н. э.). РСМ 10. Москва: Институт археологии РАН, 45—53.

Приходнюк О. М. 1991. Раннеславянские культуры V—VII вв. и этнополитическая консолидация славян. Категории памятников, топография, планировка. В: Седов В. В. (отв. ред.). Славяне Юго-Восточной Европы в предгосударственный период. Киев: Наукова думка, 209—218.

Седов В. В. 1970. Славяне Верхнего Поднепровья и По-двинья. МИА163. Москва: Наука.

Седов В. В. 1978. Анты. B: Кропоткин В. В., Матюшин Г. Н., Петерс Б. Г. (ред.). Проблемы советской археологии. Москва: Наука, 164—173.

Скворцов K. H. 2010. Могильник Митино V—XIV вв. (Калининградская область). По результатам исследований 2008 г. Материалы охранных археологических исследований 15. Москва: Институт археологии РАН.

Терпиловский Р. В. 2005. Наследие киевской культуры в V—VI вв. In: Kaczanowski P., Parczewski M. (red.). Archeologia o poczqtkach Slowian. Materialy z Konferencji, Krakow, 19—21 listopada 2001. Krakow: Ksiçgarnia Akademicka, 387—402.

Antoniewicz J. 1952. Рец.: E. Sturms. Die etnische Deutung der masurgermanischen Kultur, Contributions of Baltic University, Pinneberg, nr 31,1947. Sprawo-zdania Panstwowego Muzeum Archeologicznego IV (3—4), 215—220.

Antoniewicz J.1955. Niektore dowody kontaktow polsko-pruskich we wczesnym sredniowieczu w swietle zrodel archeologicznych. Wiadomosci Archeolo-giczne XX (III—IV), 233—277.

Antoniewicz J. 1975. Problem substratu baltyjskiego na polnocnym Mazowszu. In: Kempisty A., Kozlow-ski S. K. (red.). Badania archeologiczne na Mazowszu i Podlasiu. Warszawa: Panstwowe Wydawni-ctwo Naukowe, 31—32.

Antoniewicz J., Okulicz J. 1958. Sprawozdanie z prac wykopaliskowych przeprowadzonych w latach 1951—1954 w Jeziorku, pow. Gizycko. Materialy Starozytne III, 7—69.

Balint C. 1989. Die Archäologie der Steppe. Steppenvölker zwischen Volga und Donau vom 6. bis 10. Jahrhundert. Wien; Köln: Böhlau Verlag.

Banyté-Rowell R. 1999. Baitu kapinyno dwieju kapu chrono-logijos klausimu. Archaeologia Lithuana 1, 63—71.

Banyté-Rowell R. 2000. Characteristics of the end of the Roman Period according material from Baitai grave site (near Klaipeda). Archaeologia Baltica IV, 27—44.

Bemmann J. 2008. Mitteldeutschland im 5. Jahrhundert — Eine Zwischenstation auf dem Weg der Langobarden in den mittleren Donauraum? In: Bemmann J., Schmauder M. (Hrsg.). Kulturwandel in Mitteleuropa. Langobarden — Awaren — Slawen. Akten der Internationalen Tagung in Bonn vom 25. bis 28 Februar 2008. Bonn: Deutsches Archäologisches Institut; Römisch-Germanische Kommission, 145—228.

Bezzenberger A. 1882. Gräberfeld von Schemen, Kr. Me-mel. Prussia 17, 141—168.

Bitner-Wroblewska A. 1998. Suwalszczyzna w okresie wç-drowek ludow. In: Karczewski M. (red.). Ceramika zachodniobaltyjska od wczesnej epoki zelaza do poczqtku ery nowozytnej. Materialy z konferencji — Bialystok 14—16 maja 1997. Bialystok: Instytut Hi-storii Uniwersytetu w Bialymstoku, 305—317.

Bitner-Wroblewska A. 2004. Suwalscy „pacyfisci". Wpfyw Gotow na obrz^dek pogrzebowy mieszkancow Su-walszczyzny w okresie wçdrowek ludow? Monu-

menta Studia Gothica IV, 33—42.

Bitner-Wroblewska A. (red.). 2008. Archeologiczne ksiqgi inwentarzowe dawnego Prussia Museum. Aestio-rum Hereditas 1. Olsztyn: Archiwum Panstwowe w Olsztynie.

Bitner-Wroblewska A., Rzeszotarska-Nowakiewicz A., No-wakiewicz T. 2010. Katalog. In: Nowakiewicz T. (red.). Archeologiczne dziedzictwo Prus Wschod-nich w archiwum Feliksa Jakobsona. Aestiorum Hereditas II. Warszawa: Ministerstwo Kultury i Dziedzictwa Narodowego, Departament Dziedzi-ctwa Kulturowego, 60—511.

Bierbrauer V. 1975. Die ostgotischen Grab- und Schatzfunde in Italien. Spoleto: Centro italiano di studi sull'alto Medioevo.

Bliujiene A. 2001. Baltq zoomorfinis stilius. Lietuvos Ar-cheologija 21, 205—223.

Bliujiene A. 2003. A microregion between Silute-Priekule and Sveksna in western Lithuania or alternatively the Lamata land according to archaeological data. Archaeologia Lithuana 4, 122—135.

Bujack G. 1880. Ostpreussen. Königsberg. Museum der Al-terthums-Gesellschaft Prussia. In: Voss A. (Hrsg.). Katalog der Ausstellung Prähistorischer und Antropologischer Funde Deutschlands. Berlin: C. Berg & v. Holten, 428—452.

Carnap-Bornheim C. von, Ibsen T., Valujev A. 2005. Katalog. In: Adlung P., von Carnap-Bornheim C., Ibsen T., Valujev A. (red.). Die Prussia Sammlung. Der Bestand im Museum für Geschichte und Kunst Kaliningrad. Schleswig: H. M. Hauschild GmbH, 49—111.

Chudziak W. 1990. Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem na ziemi chelminskiej i dobrzyn-skiej. In: Kurnatowska Z. (red.). Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem w Polsce. Materialy z konferencji, Poznan 14—16 grudnia 1987 roku. Poznan; Wroclaw; Warszawa: Poznan-skie towarzystwo przyjaciol nauk, 85—96.

Chudziak W. 1991. Periodyzacja rozwoju wczesnosred-niowiecznej ceramiki z dorzecza dolnej Drwqcy (VII—XI/XII w.). Torun: Towarzystwo Krzewienia Swiadomosci Historycznej „Civita".

Chudziak W. 1997. Ze studiow nad pograniczem slowiansko-baltyjskim we wczesnym sredniowieczu. Problem przynaleznosci kulturowej Pomezanii w IX—XI w. In: Jagodzinski M. (red.). Pogranicze polsko-pruskie w czasach sw. Wojciecha. Materialy z konferencji, Elbl^g, 18—19 wrzesnia 1997. Elbl^g: Elbl^skie Towarzystwo Kulturalne, 81—98.

Chudziak W. 2000. Ksztaltowanie si^ podzialow plemien-nych w strefie chelminsko-dobrzynskiej we wczes-nym sredniowieczu. Archeologia Historica Polona 8, 51—69.

Comsa M. 1984. Bemerkungen über die Beziehungen zwischen der Awaren und Slawen im 6.—7. Jahrhundert. In: Interaktionen der mitteleuropäischen Slawen und anderen Ethnika im 6.—10. Jahrhundert. Nitra: Arch. Institut der Slowakischen Akademie der Wissenschaften, 63—74.

Csallany D. 1961. Archäologische Denkmäler der Gepiden im Mitteldonaubecken (454—568 u. Z.). Archaeolo-gica Hungarica, ser. nov. 38. Budapest: Akademiai Kiado.

Curta F. 2004. Werner's class I H of "Slavic" bow fibulae revisited. Archaeologia Bulgarica 8, 59—78.

Curta F. 2006. Slavic bow fibulae? Werner's Class I D revisited. Acta Archaeologica Academiae Scientarum Hungaricae LVII (4), 423—474.

Curta F., Dupoi V. 1995. Über die Bügelfibel aus Pietroase-le und ihre Verwandten. Dacia NS XXXVIII—

Stratum plus

№5. 2014

XXXIX, 216—236.

D^browska E. 1984. Skarb ozdob br^zowych z VI—VII w. na stanowisku 62a w Nowej Hucie-Mogile. Archeo-logia Polski XXIX, 351—369.

Dulinicz M. 1992. Stan i potrzeby badan nad osadni-ctwem wczesnosredniowiecznym na Mazowszu (VI—X1 w.). In: Kurnatowska Z. (red.). Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem w Pol-sce. Wroclaw; Warszawa: Poznanskie towarzystwo przyjaciol nauk, 243—261.

Dulinicz M. 2001. Ksztaltowanie siq Slowianszczyzny pöl-nocno-zachodniej. Warszawa: Instytut Archeologii i Etnologii Polskiej Akademii Nauk.

Dulinicz M., Moszczynski W.A. 2007. Grody pogranicza nad gorn^ Wkr^ — system czy chaos. In: Gr^zaw-ski K. (red.). Pogranicze polsko-pruskie i krzyiackie II. Wloclawek; Brodnica: Wloclawskie Towarzystwo Naukowe, 61—88.

Engel C. 1935. Aus ostpreußischer Vorzeit. Königsberg: Gräfe und Unzer Verlag.

Engel C. 1939. Das jüngste heidnische Zeitalter in Masuren. Prussia 33, 41—57.

Engel et al. 2006: Engel M., Iwanicki P., Rzeszotarska-Nowakiewicz A. 2006. „Sudovia in qua Sudovitae". The new hypothesis about the origin of Sudovian Culture. Archaeologia Lithuana 7, 194—211.

Garam E. 2001. Funde byzantinischer Herkunft in der Awa-renzeit vom Ende des 6. bis zum Ende des 7. Jahrhunderts. Monumenta Avarorum archaeologica 5. Budapest: Magyar Nemzeti Muzeum; Magyar Tu-domanyos Akademia Regeszeti.

Godiowski K. 1979. Z badan nad zagadnieniem rozprze-strzenienia Slowian w V—VII w. n. e. Krakow: Insty-tyt Archeologii Uniwersitetu Jagiellonskiego.

Godlowski K. 1981. Okres w^drowek ludow na Pomorzu. Pomorania Antiqua X, 65—129.

Godlowski K. 1989. Ziemie polskie w okresie w^drowek ludow. Barbaricum 1, 12—63.

Gr^zawski K. 2009. Ziemia lubawska na pograniczu slo-wiansko-pruskim w VIII—XIII w. Studium nad roz-wojem osadnictwa. Olsztyn: Uniwersytet Warmin-sko-Mazurski w Olsztynie.

Heydeck J. 1895. Das Gräberfeld von Daumen ein Rückblick auf den Anfang einer deutsch-nationalen Kunst. Prussia 19, 41—80.

Hollack E., Bezzenberger A. 1900. Das Gräberfeld bei Kellaren im Kreise Allenstein. Prussia 21, 161—195.

Hilberg V. 2003. Studien zu den Fernbeziehungen der völkerwanderungszeitlichen Brandgräberfelder von Daumen und Kellaren. Archäologisches Nachrichtenblatt 8 (3), 268—273.

Hilberg V. 2004. Die westbaltischen Stämme und der überregionale Kulturaustausch in der Ostseeregion zur Merowingerzeit. Bodendenkmalpfege in Mecklenburg-Vorpommern 51, 295—319.

Hilberg V. 2009. Masurische Bügelfibeln. Studien zu den Fernbeziehungen der völkerwanderungszeitlichen Brandgräberfelder von Daumen und Kellaren (Daumen und Kellaren, Bd. 2). Schriften des Archäologischen Landesmuseums 9, Neumünster: Wach-holtz Verlag.

Jagodzinski M. F. 1998. Archeologiczne slady osadnictwa mi^dzy Wisl^ a Pasl^k^ we wczesnym srednio-wieczu. Komentarz do katalogu stanowisk. In: Ur-banczyk P. (red.). Adalbertus. Wyniki badan inter-dyscyplinarnych. Warszawa: Instytut Archeologii i Etnologii Polskiej Akademii Nauk, 159—197.

Jakobson F. 2009. Die Brandgräberfelder von Daumen und Kellaren im Kreise Allenstein, Ostpreussen. Daumen und Kellaren 1. Neumünster: Wachholtz Verlag.

Jaskanis D. 1999. Relikty kurhanowego cmentarzyska w Ba-

chanowie w wojewödztwie suwalskim. In: Kukaw-ka S. (red.). Szkice prahistoryczne. Zrodia — Me-tody — Interpretacje. Torun: Uniwersytet Mikolaja Kopernika, 249—275.

Junker H., Wieder H. 2003. Das neue Prussia-Fundarchiv in Berlin. Archäologische Nachrichtenblatt 8 (1), 24—40.

Karczewska M., Karczewski M. 2007. Grodzisko Swiçta Göra w Staswinach w Krainie Wielkich Jezior Ma-zurskich. Archeologia archiwalna i nowa. Komuni-katy Mazursko-Warminskie 256 (2), 131—163.

Katsougiannopoulou Ch. 1999. Studien zu ost- und südeuropäischen Bügelfibeln. Bonn: Rheinischen Friedrich Wilhelm Univesität.

Katsougiannopoulou Ch. 2009. The Slavic Bow Brooches in Greece Revisited. Some Remarks on Ethnicity and Social Status. In: Quast D. (ed.). Foreigners in Early Medieval Europe. Thirteen International Studies on Early Medieval Mobility. Monographien des Römisch-Germanischen Zentralmuseum 79. Mainz: Verlag des Römisch-Germanischen Zentralmuseums, 19—232.

Kazanski M. 1991. Quelques objets balts trouvés en Gaule, datés entre la fin du IVe siècle et le VIIIe siècle. A propos des contacts entre l'Occident et le rivage oriental de la mer Noire. Archéologie Médiévale 21, 1—20.

Kiss A. 1977. Avar Cemeteries in County Baranya. Budapest: Akademiai Kiado.

Kleeman O. 1951. Die Kolbenarmringe in den Beziehungen der Völkerwanderunszeit. Jahresschrift für Mitteldeutsche Vorgeschichte 35, 102—143.

Kobylinski Z., Szymanski W. 2005. Pradziejowe i wczes-nosredniowieczne osadnictwo w zespole kemöw w Hackach. In: Falinski J., Ber A., Kobylinski Z., Kwiatkowska-Falinska A. J. (red.). Hacki. Zespol przyrodniczo-archeologiczny na Rowninie Bielskiej. Bialowieza; Warszawa: Bialowieska Stacja Geobo-taniczna Uniwersytetu Warszawskiego, 43—82.

Kovrig I. 1963. Das awarenzeitliche Gräberfeld von Alat-tyan. Budapest: Akadémiai Kiadö.

Kowalski J. 1991. Z badan nad chronologie okresu wçdrô-wek ludöw na ziemiach zachodniobaltyjskich (faza E). In: Archeologia Baltyjska. Materialy z konferen-cji. Olsztyn, 24—25 kwietnie 1988 roku. Olsztyn: Osrodek Badan Naukowych im. Wojciecha Kç-trzynskiego 67—85.

Kowalski J. 2000. Chronologia grupy elbl^skiej i olsztyn-skiej krçgu zachodniobaltyjskiego (V—VII w.). Barbaricum 6. Warszawa, 203—248.

Krzyszowski A. 2010. Rytualne paleniska czy obiekty grobowe (?) z przelomu okresu „pöznorzymskiego" i wczesnych faz wczesnego sredniowiecza w Wilano-wie (stan. 12), gmina Kamieniec w woj. wielkopol-skim. Slavia Antiqua LI, 165—225.

Kühn H. 1981. Die germanische Bügelfibeln der Völkerwanderungszeit. T. III. Mitteldeutschland. Graz: Akademische Druck- und Verlagsanstalt.

Legoux R. 2011. La nécropole mérovingienne de Bulles (Oise). Mémoires de l'Association française d'archéologie mérovingienne 24. Vol. 1, 2. Saint-Germain-en-Laye: Association française d'archéologie mérovingienne.

Losert H., Szameit E. 2003. Ein merowingerzeitliches Brandgräberfeld östlichdonauländischer Prägung bei Großprüfening. Das Archäologische Jahr in Bayern 2003, 98—101.

Lowmianski H. 1950. Stosunki polsko-pruskie za pierw-szych Piastöw. Przeglqd Historyczny 40, 152—179.

Lowmianski H. 1973. Poczqtki Polski. Z dziejow Siowian w pierwszym tysiqcleciu n. e. T. V. Warszawa: Wydaw-

№5. 2014

nictwo Poznanskie.

Lowmianski H. 1989. Prusy — Litwa — Krzyzacy. Warsza-wa: Panstwowy Instytut Wydawniczy.

Miskiewicz M. 1981. Mazowsze wschodnie we wczesnym sredniowieczu. Warszawa: Wydawnictwo Uniwer-sytetu Warszawskiego.

Miskiewicz M.1982. Mazowsze plockie we wczesnym sred-niowieczu. Plock: Towarzystwo Naukowe Plockie.

Miskiewicz M. 1996. Wczesnosredniowieczny zespol osad-niczy w Niewiadomej w wojewodztwie siedleckim. Warszawa: Wydawnictwo Uniwersytetu Warszaw-skiego.

Miskiewicz M. 2005. Wczesnosredniowieczni sqsiedzi Slo-wian. Warszawa: Wydawnictwo Uniwersytetu Kar-dynala Stefana Wyszynskiego.

Moszczynski W.A. 1998. Ceramika grupy olsztynskiej ze stanowiska 2a w Wyszogrodzie w woj. plockim. In: Karczewski M. (red.). Ceramika zachodniobaltyjska od wczesnej epoki zelaza do poczqtku ery nowozyt-nej. Bialystok 14—16 maja 1997. Bialystok: Instytut Historii Uniwersytetu w Bialymstoku, 292—299.

Moszczynski W.A. 2003. Rubiez slowiansko-baltyjska nad Wkr^ w VIII—XI wieku na podstawie ceramiki ze stanowisk w Nowym Dworze, Tarczynach i Trzcinie. In: Gr^zawski K. (red.). Pograniczepolsko-pruskie i krzyzackie (I). Wloclawek; Brodnica: Wloclawskie Towarzystwo Naukowe, 83—112.

Moszczynski W.A. 2004. Nasladownictwo slowianskie-go w^tku ornamentacyjnego na ceramice grupy olsztynskiej z cmentarzyska w Tumianach. In: Kobylinski Z. (red.). Hereditatem Cognoscere. Studia i szkice dedykowane Profesor Marii Mis-kiewicz. Warszawa: Wydzial Nauk Historycznych i Spolecznych Uniwersytetu Kardynala Stefana Wy-szynskiego; Panstwowe Muzeum Archeologiczne; Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 165—168.

Nowakiewicz T., Wroblewski W. 2003. Ceramika „pruska" i ,,slowianska" we wczesnosredniowiecznej Galindii. In: Dulinicz M. (red.). Slowianie i ich sqsiedzi we wczesnym sredniowieczu. Warszawa; Lublin: Uni-wersytet Marii Curie-Sklodowskiej, 166—181.

Nowakiewicz T., Wroblewski W. 2010. „Pruzzische" und „Slawische" Keramik im frühmittelalterlichen Galinden. In: Lund Hansen U., Bitner-Wroblewska A. (red.). Worlds Apart? Contacts across the Baltic Sea in the Iron Age. Keibenhavn: Det Kongelige Nordi-ske Oldskriftselskab; Warszawa: Panstwowe Muze-um Archeologiczne, 505—526.

Nowakowski W. 1995. Od Galindai do Galinditae. Z badan nad pradziejami baltyjskiego ludu z Pojezierza Ma-zurskiego. Barbaricum 4.

Nowakowski W. 1996. Das Samland in der römischen Kaiserzeit und seine Verbindungen mit dem römischen Reich und der barbarischen Welt. Marburg: Vorgeschichtliches Seminar der Philipps-Universität Marburg.

Nowakowski W. 2000a. Die Balten zwischen Weichsel und Memel zwischen 400 und 800 n. Chr. Ein Entwurf der Forschungsproblematik. Archaeologia Baltica IV 9—25.

Nowakowski W. 2000b. Nowe materially do badan nad znale-ziskami importow rzymskich na dawnych ziemiach pruskich. In: Kolendo J., Nowakowski W. (red.). Antiquitates Prussiae. Sttudia z archeologii dawnych ziem pruskich. Warszawa: Instytut Archeologii Uni-wersytetu Warszawskiego, 207—235.

Nowakowski W. 2000c. Die Olsztyn-Gruppe (masurgermanische Kultur) in der Völkerwanderungszeit. Das Problem ihrer chronologischen und territorialen Grenzen. In: M^czynska M., Grabarczyk T.

(Hrsg.). Die spätrömischen Kaiserzeit und die frühe Völkerwanderungszeit in Mittel- und Osteuropa. Lodz:, Wydawnictwo Uniwersytetu Lodzkiego, 168—180.

Nowakowski W. 2004. Schylek grupy olsztynskiej — proba nowego spojrzenia. „Nowe" materialy z cmentarzy-ska w Wolce Prusinowskiej w powiecie mr^gow-skim. Komunikaty Mazursko-Warminskie 246 (4), 407—417.

Odoj R. 1968. Wyniki badan na grodzisku z VI—VIII w. n. e. w Pasymiu, pow. Szczytno, a problemy kultury ma-zurskiej. Rocznik Olsztynski VII, 113—150.

Odoj R. 1970. Dzieje Prusow do czasow krzyzackich. Komunikaty Mazursko-Warminskie 107 (1), 51—66.

Okulicz J. 1973. Pradzieje ziem pruskich od poznego pa-leolitu do VII w. n. e. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk: Ossolineum.

Okulicz J. 1988. Problem ceramiki typu praskiego w grupie olsztynskiej kultury zachodniobaltyjskiej (VI—VII w. n. e.). Pomorania Antiqua XIII, 103—133.

Okulicz J. 1989. Proba identyfikacji etnicznej ludow baltyj-skich w polowie pierwszego tysi^clecia naszej ery. Barbaricum 1, 64—100.

Okulicz J. 2000. Dyskusja. In: Kolbusiewicz M., Kurna-towski S. (red.). Archeologia i prahistoria polska w ostatnim polwieczu. Materialy z konferencji „Dorobek polskiej archeologii i prahistorii ostat-niego polwiecza" w Puszczykowie kolo Poznania (27—30 pazdziernika 1997 r.). Poznan: Wydawnictwo Poznanskiego Towarzystwa Przyjaciol Nauk, 456.

Okulicz-Kozaryn L. 2000. Dzieje Prusow. Warszawa: Fun-dacja na Rzecz Nauki Polskiej.

Quast D. 2006. Die Frühalamannische und merowinger-zeitliche Besiedlung im Umland des Runden Berges bei Urach. Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte in Baden-Württemberg 84. Stuttgart: Theiss.

Parczewski M. 1988. Poczqtki kultury wczesnoslowianskiej w Polsce. Krytyka i datowanie zrodel archeologicz-nych. Prace Komisji Archeologicznej Oddzialu PAN w Krakowie 27. Wroclaw: Zaklad Narodowy im. Ossolinskich.

Reich Ch. 2003. Die Prussia-Sammlung im Berliner Museum für Vor- und Frühgeschichte. Geschichte und Stand der Bearbeitung. In: Nowakowski W., Lemke M. (Hrsg.). Auf der Suche nach der verlorenen Archäologie. Warszawa: Instytut Archeologii Uni-wersytetu Warszawskiego, 109—114.

Rudnicki M. 2006. Ostrogi z haczykowatymi zaczepami odgi^tymi na zewn^trz z obszaru grupy olsztynskiej w swietle zrodel archiwalnych. Proba nowego spojrzenia. In: Nowakowski W., Szela A. (red.). Pogranicze trzech swiatow. Kontakty kultur przeworskiej, wielbarskiej i bogaczewskiej w swietle materialow z badan i poszukiwan archiwalnych. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 349—362.

Rudnicki M. 2008. Die Olsztyn-Gruppe (masurgermanische Kultur) — neue Forschungsmöglichkeiten am Beispiel von Studien zu Hakensporen. Archäologische Nachrichtenblatt 13 (1), 44—49.

Rudnicki M. 2009. Uwagi na temat niektorych form za-wieszek z terenow grupy olsztynskiej. In: Bitner-Wroblewska A., Iwanowska G. (red.). Baltowie i ich sqsiedzi. Marian Kaczynski in memoriam...: Semi-narium Baltyjskie 2. Warszawa: Panstwowe Muze-um Archeologiczne 421—436.

Rudnicki M. 2010. Zawieszki trapezowate z terenu grupy olsztynskiej — swiadectwo kontaktow ze Slowia-nami? In: Beljak J., Brezinova G., Varsik V. (red.).

№5. 2014

Archeologia barbarov 2009. Archaeologica Slovaca Monographiae. Communications X. Nitra: Archeo-logicky ustav SAV v Nitre, 669—686.

Schmiedehelm M. 1990. Das Gräberfeld G^sior. Archaeolo-gia Baltica IX, 5—126.

Schmiedehelm M. 2011. Das Gräberfeld am Jaskowska-See in Masuren Studien zur westmasurischen Kultur der römischen Eisenzeit. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego.

Sikora J. 2009. Ziemie centralnej Polski we wczesnym sred-niowieczu. Studium archeologiczno-osadnicze. (Monografie Instytutu Archeologii Uniwersytetu Lodzkiego, 7). Lodz: Instytut Archeologii Uniwersytetu Lodzkiego.

Skurpski H. 1973. Muzeum Mazurskie w Olsztynie w latach 1945—1958. Komunikaty Mazursko-Warminskie 122 (4), 557—585.

Sos A. Cs. 1963. Bemerkungen zur Frage der archäologischen Nachlasses der awarenzeitlichen Slawen in Ungarn. Slavia Antiqua 10, 301—329.

Szatmari S. 1980. Das Gräberfeld von Oroszlany und seine Stelle in der frühawarenzeitlichen Metallkunst. Acta Archaeologica Academiae Scientiarum Hungaricae XXXIII, 97—16.

Szter I. 2010. Cmentarzysko z okresu wpfywow rzymskich i z okresu wçdrowek ludow Kamieniu na Pojezie-rzu Mazurskim. Wiadomosci archeologiczne LXI, 200—332.

Szymanski P. 2006. Dwie zapinki z dawnego Rothebude i z Czerwonego Dworu. Kontakty tzw. skupienia gol-dapskiego kultury sudowskiej. In: Nowakowski W., Szela A. (red.). Pogranicze trzech swiatôw. Kontakty kultur przeworskiej, wielbarskiej i bogaczewskiej w swietle materiaiôw z badan i poszukiwan archiwal-nych. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 369—380.

Szymanski W. 1967. Szeligi pod Piockiem na poczqtku wczes-nego sredniowiecza. Zespô osadniczy z VI—VII w. Wroclaw: Zakiad Narodowy im. Ossolinskich.

Szymanski W.1968. Niektore aspekty kontaktow sJowiansko-baltyjskich w swietle wynikow badan w Szeligach, pow. PJock. Archeologia Polski 13, 179—210.

Szymanski W. 1983. Beiträge zum Problem der Entstehung von Burgen bei Slaven. Archeologia Polona 21—22, 89—104.

Szymanski W. 1987. Proba weryfikacji datowania zespolu osadniczego ze starszych faz wczesnego srednio-wiecza w Szeligach, woj. plockie. Archeologia Polski 32, 349—376.

Szymanski W. 2000. Trudne problemy poznawania starszych faz wczesnego sredniowiecza. In: Kolbusiewicz M., Kurnatowski S. (red.). Archeologia i prahistoria polska w ostatnim pôiwieczu. Materialy z konferen-cji „Dorobek polskiej archeologii i prahistorii ostat-niego polwiecza" w Puszczykowie koJo Poznania (27—30 pazdziernika 1997 r.). Poznan: Wydawni-ctwo Poznanskiego Towarzystwa Przyjacio! Nauk, 353—378.

Szymanski W. 2005. Mazowsze na poczqtku wczesnego sredniowiecza. In: Dulinicz M. (red.). Problemy przesziosci Mazowsza i Podlasia. Warszawa: Instytut Archeologii i Etnologii PAN, 173—185.

Tautavicius A. 1996. Vidurinis gelezies amzius lietuvoje (V—IX a.). Vilnius: Lietuvos pilys.

Teodor D. Gh. 1992. Fibule „digitate" din secolele V—VII în spatiul carpato-dunäreano-pontic. Archeologia Moldovei XV, 119—152.

Tyszkiewicz J. 1974. Mazowsze pôinocno-wschodnie we wczesnym sredniowieczu. Warszawa: Panstwowe

Wydawnictwo Naukowe.

Unwerzagt W. 1960. Zur Armbrustsprossenfibel von Prützke, Kr. Brandenburg-Land. Ausgrabungen und Funde 5, 145—147.

Unverzagt W., Herrmann J. 1958. Das slawische Brandgräberfeld von Prützke. Funde: Nachrichtenblatt für Vor- und Frühgeschichte 3, 107—110.

Vagalinski L. 1994. Zur Frage der ethnischen Herkunft der späten Strahlenfibeln (Finger- oder Bügelfibeln) aus dem Donau-Karpaten-Becken (M. 6.—7. Jh.). Zeitschrift für Ethnologie 28, 261—305.

Valujev A. 1995. Die Geschichte des Kaliningrader Bestandes der Prussia-Sammlung. In: Adlung P., von Carnap-Bornheim C., Ibsen T., Valujev A. (red.). Die Prussia Sammlung. Der Bestand im Museum für Geschichte und Kunst Kaliningrad. Schleswig: H. M. Hauschild GmbH 49—111.

Voß H. U. 1991. Fragment einer baltischen Armbrustsprossenfibel von Seetz, Kr. Perleberg. Ausgrabungen und Funde 36, 295—300.

Werner J. 1950. Slawische Bügelfibeln des 7. Jahrhunderts. In: Reinecke Festschrift. Zur 75 Geburtstag von Paul Reinecke am 25 September 1947. Mainz: E. Schneider, 150—172.

Wröblewski W. 1996. Czarny Las. Wczesnosredniowieczne grodzisko w Szestnie, woj. olsztynskie. In: Concordia. Studia ofiarowane Jerzemu Okuliczowi-Ko-zarynowi w szescdziesiatq piqtq rocznicq urodzin. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu War-szawskiego, 227—228.

Wröblewski W. 2000. Ossa cremata. Obrz^dek pogrzebowy Galindöw we wczesnym sredniowieczu w swietle znalezisk na grodzisku w Szestnie-Czarnym Lesie. Swiatowit 43-B, 268—285.

Wröblewski W. 2006. Ziemie pruskie i jacwieskie w okre-sie plemiennym (VII/VIII—XII/XIII wieku). In: Chudziak W., Mozdzioch S. (red.). Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem w Polsce — 15 lat pôzniej. Torun; Wroclaw: Uniwersytet Mi-kolaja Kopernika; Instytut Archeologii i Etnologii PAN, 285—309.

Wröblewski W. 2007. „Wçdruj^ce" pogranicze. Poludniowa rubiez osadnictwa pruskiego w okresie plemiennym (VII/VIII—XII/XIII w.). In: Gr^zawski K. (red.). Pogranicze polsko-pruskie i krzyzackie (II). Wlocla-wek; Brodnica: Wloclawskie Towarzystwo Nauko-we, 39—58.

Wröblewski W. 2010. The Slavs and the Old Prussians. Poland in the Early Medieval Period. In: Lund Hansen U., Bitner-Wröblewska A. (red.). Worlds Apart? Contacts across the Baltic Sea in the Iron Age. K0-benhavn: Det Kongelige Nordiske Oldskriftselskab; Warszawa: Panstwowe Muzeum Archeologiczne, 185—212.

Wröblewski W., Bitner-Wröblewska A. 2004. Znad Dnie-pru czy z Gotlandii? Kontrowersje wokö! fibuli z Biskupina. In: Kobylinski Z. (red.). Hereditatem Cognoscere. Sttudia i szkice dedykowane Profesor Marii Miskiewicz. Warszawa: Wydzial Nauk Hi-storycznych i Spolecznych Uniwersytetu Kardy-nala Stefana Wyszynskiego; Panstwowe Muzeum Archeologiczne; Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 145—156.

Zak J., Mackowiak-Kotkowska L. 1988. Sttudia nad uzbro-jeniem srodkowoeuropejskim VI—X wieku. Za-chodniobaityjskie i siowianskie ostrogi o zaczepach haczykowato zagi^tych do wnqtrza. Poznan: Wy-dawnictwo Naukowe Uniwersytetu im. Adama Mi-ckiewicza w Poznaniu.

№5. 2014

References

Vergei, V. S. 2005. In Archeologia o poczqtkach Siowian. Krakow: Ksi^garnia Akademicka, 487—502 (in Russian).

Vergei, V. S., Gavritukhin, I. O. 2011. In Arkheologiia Belarusi (Archaeology of Belarus). Vol. II. Minsk: Beloruskaia Entsik-lopedyia imia Petrusia Broyki, 217—220 (in Russian).

Yegoreichenko, A. A. 1996. Drevneishie gorodishcha belorusskogo Poles'ia (VII—VI vv. do n. e. — II v. n. e.) (Earliest Fortified Settlements of Belarussian Polessye (7th—6th cc. BC — 2nd c. AD)). Minsk (in Russian).

Gavritukhin, I. O. 1997. In Etnogenez i etnokul'turnye kontakty sla-vian (Ethnic Genesis and Ethno-Cultural Contacts of the Slavs). Trudy VI Mezhdunarodnogo Kongressa slavian-skoi arkheologii (Proceedings of VI International Congress of Slavic Archaeology) 3. Moscow: Fond arkheologii, 39—52 (in Russian).

Gavritukhin, I. O. 1997. In Histarychna-arkhealahichny zbornik (Historico-archaeological compilation) 12, 44—58 (in Russian).

Gavritukhin, I. O. 2009. In Trudy Gosudarstvennogo Ermitazha (Proceedings of the State Hermitage Museum) 49, 7—25 (in Russian).

Gavritukhin, I. O. Oblomskii, A. M. 1996. Gaponovskii klad i ego kul'turno-istoricheskii kontekst (Gaponovskii Hoard and Its Cultural-Historical Context). Ranneslavianskii mir (Early Slavic world) 3. Moscow: Institut arkheologii RAN (in Russian).

Goriunova, V. M. 1992. In Arkheologicheskie vesti (Archaeological news) 1, 126—140 (in Russian).

Kulakov, V. I. 1989. In Barbaricum 1, 248—275 (in Russian).

Oblomskii, A. M. 2007. In Pamiatniki kievskoi kultury v lesostepnoi zone Rossii (III — nachalo V v. n. e.) (Sites of Kiev Culture in the Forest-Steppe Zone of Russia (3rd — early 5th c. AD)). Ranneslavianskii mir (Early Slavic world) 10. Moscow: Institut arkheologii RAN, 45—53 (in Russian).

Prikhodniuk, O. M. 1991. In Slaviane Iugo-Vostochnoi Evropy v predgosudarstvennyi period (Slavs of the South-Eastern Europe in Pre-State Period). Kiev: Naukova dumka, 209—218 (in Russian).

Sedov, V. V. 1970. Slaviane Verkhnego Podneprov'ia i Podvin'ia (Slavs of the Upper Dnieper and Dvina Area). Materialy i issledovaniia po arkheologii SSSR (Materials and reseaic-es on the archaeology of USSR) 163. Moscow: Nauka (in Russian).

Sedov, V. V. 1978. In Problemy sovetskoi arkheologii (Issues of Soviet Archaeology). Moscow: Nauka, 164—173 (in Russian).

Skvorzov, K. H. 2010. Mogil'nik Mitino V—XIV vv. (Kaliningrad-skaia oblast'). Po rezul'tatam issledovanii 2008 g. (Mi-tino Graveyard of 5th—14th cc. (Kaliningrad Oblast). By results of 2008 studies). Materialy okhrannykh arkheo-logicheskikh issledovanii (Materials of Rescue Archaeological Studies) 15. Moscow: Institut arkheologii RAN (in Russian).

Terpilovskii, R. V. 2005. In Archeologia o poczqtkach Siowian. Krakow: Ksi^garnia Akademicka, 387—402.

Antoniewicz, J. 1952. Rec.: E. Sturms. Die etnische Deutung der masurgermanischen Kultur, Contributions of Baltic University, Pinneberg, nr 31,1947. Sprawozdania Panstwowe-go Muzeum Archeologicznego IV (3—4), 215—220.

Antoniewicz, J. 1955. Niektore dowody kontaktow polsko-pruskich we wczesnym sredniowieczu w swietle zrodel archeo-logicznych. Wiadomosci Archeologiczne XX (III—IV), 233—277.

Antoniewicz, J. 1975. Problem substratu baltyjskiego na polnocnym Mazowszu. In: Kempisty A., Kozlowski S. K. (red.). Ba-dania archeologiczne na Mazowszu i Podlasiu. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 31—32.

Antoniewicz, J., Okulicz, J. 1958. Sprawozdanie z prac wykopali-skowych przeprowadzonych w latach 1951—1954 w Je-ziorku, pow. Gizycko. Materialy Starozytne III, 7—69.

Balint, C. 1989. Die Archäologie der Steppe. Steppenvölker zwischen Volga und Donau vom 6. bis 10. Jahrhundert. Wien; Köln: Böhlau Verlag.

Banyte-Rowell, R. 1999. Baitu kapinyno dwieju kapu chronologijos

klausimu Archaeologia Lithuana 1, 63—71.

Banyte-Rowell, R. 2000. Characteristics of the end of the Roman Period according material from Baitai grave site (near Klaipeda). Archaeologia Baltica IV, 27—44.

Bemmann, J. 2008. Mitteldeutschland im 5. Jahrhundert — Eine Zwischenstation auf dem Weg der Langobarden in den mittleren Donauraum? In: Bemmann J., Schmauder M. (Hrsg.). Kulturwandel in Mitteleuropa. Langobarden — Awaren — Slawen. Akten der Internationalen Tagung in Bonn vom 25. bis 28 Februar 2008. Bonn: Deutsches Archäologisches Institut; Römisch-Germanische Kommission, 145—228.

Bezzenberger, A. 1882. Gräberfeld von Schemen, Kr. Memel. Prussia 17, 141—168.

Bitner-Wroblewska, A. 1998. Suwalszczyzna w okresie w^drowek ludow. In: Karczewski, M. (red.). Ceramika zachodnio-baltyjska od wczesnej epoki zelaza do poczqtku ery nowo-zytnej. Materialy z konferencji — Bialystok 14—16 maja 1997. Bialystok: Instytut Historii Uniwersytetu w Bialym-stoku, 305—317.

Bitner-Wroblewska, A. 2004. Suwalscy „pacyfisci". Wplyw Gotow na obrzqdek pogrzebowy mieszkancow Suwalszczyzny w okresie w^drowek ludow? Monumenta Studia Gothica IV, 33—42.

Bitner-Wroblewska, A. (red.). 2008. Archeologiczne ksiqgi inwenta-rzowe dawnego Prussia Museum. Aestiorum Hereditas 1. Olsztyn: Archiwum Panstwowe w Olsztynie.

Bitner-Wroblewska, A., Rzeszotarska-Nowakiewicz, A., Nowakie-wicz, T. 2010. Katalog. In: Nowakiewicz, T. (red.). Ar-cheologiczne dziedzictwo Prus Wschodnich w archiwum Feliksa Jakobsona. Aestiorum Hereditas II. Warszawa: Ministerstwo Kultury i Dziedzictwa Narodowego, Depar-tament Dziedzictwa Kulturowego, 60—511.

Bierbrauer, V. 1975. Die ostgotischen Grab- und Schatzfunde in Italien. Spoleto: Centro italiano di studi sull'alto Medioevo.

Bliujiene, A. 2001. Balt^ zoomorfinis stilius. Lietuvos Archeologija 21, 205—223.

Bliujiene, A. 2003. A microregion between Silute-Priekule and Sveksna in western Lithuania or alternatively the Lamata land according to archaeological data. Archaeologia Lithu-ana 4, 122—135.

Bujack, G. 1880. Ostpreussen. Königsberg. Museum der Altert-hums-Gesellschaft Prussia. In: Voss A. (Hrsg.). Katalog der Ausstellung Prähistorischer und Antropologischer Funde Deutschlands. Berlin: C. Berg & v. Holten, 428—452.

Carnap-Bornheim, C. von, Ibsen, T., Valujev, A. 2005. Katalog. In: Adlung, P., von Carnap-Bornheim, C., Ibsen, T., Valu-jev, A. (red.). Die Prussia Sammlung. Der Bestand im Museum für Geschichte und Kunst Kaliningrad. Schleswig: H. M. Hauschild GmbH, 49—111.

Chudziak, W. 1990. Stan i potrzeby badan nad wczesnym srednio-wieczem na ziemi chelminskiej i dobrzynskiej. In: Kur-natowska, Z. (red.). Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem w Polsce. Materialy z konferencji, Poznan 14—16 grudnia 1987 roku. Poznan; Wroclaw; Warszawa: Poznanskie towarzystwo przyjaciol nauk, 85—96.

Chudziak, W. 1991. Periodyzacja rozwoju wczesnosredniowiecznej ceramiki z dorzecza dolnej Drw^cy (VII—XI/XII w.). To-run: Towarzystwo Krzewienia Swiadomosci Historycznej „Civita".

Chudziak, W. 1997. Ze studiow nad pograniczem slowiansko-baltyjskim we wczesnym sredniowieczu. Problem przyna-leznosci kulturowej Pomezanii w IX—XI w. In: Jagodzin-ski, M. (red.). Pogranicze polsko-pruskie w czasach sw. Wojciecha. Materialy z konferencji, Elblqg, 18—19 wrzes-nia 1997. Elblqg: Elblqskie Towarzystwo Kulturalne, 81—98.

Chudziak, W. 2000. Ksztaltowanie si^ podzialow plemiennych w strefie chelminsko-dobrzynskiej we wczesnym srednio-wieczu. Archeologia Historica Polona 8, 51—69.

Comsa, M. 1984. Bemerkungen über die Beziehungen zwischen der Awaren und Slawen im 6.—7. Jahrhundert. In: Interaktionen der mitteleuropäischen Slawen und anderen Ethnika im 6.—10. Jahrhundert. Nitra: Arch. Institut der Slowaki-

№5. 2014

sehen Akademie der Wissenschaften, 63—74.

Csallany, D. 1961. Archäologische Denkmäler der Gepiden im Mitteldonaubecken (454—568 u. Z.). Archaeologica Hungari-ca, ser. nov. 38. Budapest: Akademiai Kiado.

Curta, F. 2004. Werner's class I H of "Slavic" bow fibulae revisited. Archaeologia Bulgarica 8, 59—78.

Curta, F. 2006. Slavic bow fibulae? Werner's Class I D revisited. Acta Archaeologica Academiae Scientarum Hungaricae LVII (4), 423—474.

Curta, F., Dupoi, V. 1995. Über die Bügelfibel aus Pietroase-le und ihre Verwandten. Dacia NS XXXVIII— XXXIX, 216—236.

Dqbrowska, E. 1984. Skarb ozdob brqzowych z VI—VII w. na sta-nowisku 62a w Nowej Hucie-Mogile. Archeologia Polski XXIX, 351—369.

Dulinicz, M. 1992. Stan i potrzeby badan nad osadnictwem wczes-nosredniowiecznym na Mazowszu (VI—X1 w.). In: Kur-natowska Z. (red.). Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem w Polsce. Wroclaw; Warszawa: Poznan-skie towarzystwo przyjaciol nauk, 243—261.

Dulinicz, M. 2001. Ksztaltowanie si% Siowianszczyzny polnocno-zachodniej. Warszawa: Instytut Archeologii i Etnologii Polskiej Akademii Nauk.

Dulinicz, M., Moszczynski, W. A. 2007. Grody pogranicza nad gor-nq Wkrq — system czy chaos. In: Grqzawski, K. (red.). Pogranicze polsko-pruskie i krzyzackie II. Wloclawek; Brodnica: Wloclawskie Towarzystwo Naukowe, 61—88.

Engel, C. 1935. Aus ostpreußischer Vorzeit. Königsberg: Gräfe und Unzer Verlag.

Engel, C. 1939. Das jüngste heidnische Zeitalter in Masuren. Prussia 33, 41—57.

Engel, M., Iwanicki, P., Rzeszotarska-Nowakiewicz, A. 2006. „Su-dovia in qua Sudovitae". The new hypothesis about the origin of Sudovian Culture. Archaeologia Lithuana 7, 194—211.

Garam, E. 2001. Funde byzantinischer Herkunft in der Awarenzeit vom Ende des 6. bis zum Ende des 7. Jahrhunderts. Monu-menta Avarorum archaeologica 5. Budapest: Magyar Nem-zeti Müzeum; Magyar Tudomanyos Akademia Regeszeti.

Godlowski, K. 1979. Z badan nad zagadnieniem rozprzestrzenienia Slowian w V—VII w. n. e. Krakow: Instytyt Archeologii Uniwersitetu JagieHonskiego.

Godlowski, K. 1981. Okres w^drowek ludow na Pomorzu. Pomora-nia Antiqua X, 65—129.

Godlowski, K. 1989. Ziemie polskie w okresie w^drowek ludow. Barbaricum 1, 12—63.

Grqzawski, K. 2009. Ziemia lubawska na pograniczu slowiansko-pruskim w VIII—XIII w. Studium nad rozwojem osadnictwa. Olsztyn: Uniwersytet Warminsko-Mazurski w Ol-sztynie.

Heydeck, J. 1895. Das Gräberfeld von Daumen ein Rückblick auf den Anfang einer deutsch-nationalen Kunst. Prussia 19, 41—80.

Hollack, E., Bezzenberger, A. 1900. Das Gräberfeld bei Kellaren im Kreise Allenstein. Prussia 21, 161—195.

Hilberg, V. 2003. Studien zu den Fernbeziehungen der völkerwanderungszeitlichen Brandgräberfelder von Daumen und Kellaren. Archäologisches Nachrichtenblatt 8 (3), 268—273.

Hilberg, V. 2004. Die westbaltischen Stämme und der überregionale Kulturaustausch in der Ostseeregion zur Merowingerzeit. Bodendenkmalpfege in Mecklenburg-Vorpommern 51, 295—319.

Hilberg, V. 2009. Masurische Bügelfibeln. Studien zu den Fernbeziehungen der völkerwanderungszeitlichen Brandgräberfelder von Daumen und Kellaren (Daumen und Kellaren, Bd. 2). Schriften des Archäologischen Landesmuseums 9, Neumünster: Wachholtz Verlag.

Jagodzinski, M. F. 1998. Archeologiczne slady osadnictwa mi^dzy Wislq a Pasl^kq we wczesnym sredniowieczu. Komentarz do katalogu stanowisk. In: Urbanczyk, P. (red.). Adal-bertus. Wyniki badan interdyscyplinarnych. Waiszawa: Instytut Archeologii i Etnologii Polskiej Akademii Nauk, 159—197.

Jakobson, F. 2009. Die Brandgräberfelder von Daumen und Kellaren im Kreise Allenstein, Ostpreussen. Daumen und Kellaren 1. Neumünster: Wachholtz Verlag.

Jaskanis, D. 1999. Relikty kurhanowego cmentarzyska w Bachano-

wie w wojewodztwie suwalskim. In: Kukawka S. (red.). Szkice prahistoryczne. Zrôdla — Metody — Interpretacje. Torun: Uniwersytet Mikoiaja Kopernika, 249—275.

Junker, H., Wieder, H. 2003. Das neue Prussia-Fundarchiv in Berlin. Archäologische Nachrichtenblatt 8 (1), 24—40.

Karczewska, M., Karczewski, M. 2007. Grodzisko Swiçta Gora w Staswinach w Krainie Wielkich Jezior Mazurskich. Archeologia archiwalna i nowa. Komunikaty Mazursko-Warmin-skie 256 (2), 131—163.

Katsougiannopoulou, Ch. 1999. Studien zu ost- und südeuropäischen Bügelfibeln. Bonn: Rheinischen Friedrich Wilhelm Univesität.

Katsougiannopoulou, Ch. 2009. The Slavic Bow Brooches in Greece Revisited. Some Remarks on Ethnicity and Social Status. In: Quast D. (ed.). Foreigners in Early Medieval Europe. Thirteen International Studies on Early Medieval Mobility. Monographien des Römisch-Germanischen Zentralmuseum 79. Mainz: Verlag des Römisch-Germanischen Zentralmuseums, 19—232.

Kazanski, M. 1991. Quelques objets balts trouvés en Gaule, datés entre la fin du IVe siècle et le VIIIe siècle. A propos des contacts entre l'Occident et le rivage oriental de la mer Noire. Archéologie Médiévale 21, 1—20.

Kiss, A. 1977. Avar Cemeteries in County Baranya. Budapest: Aka-demiai Kiado.

Kleeman, O. 1951. Die Kolbenarmringe in den Beziehungen der Völkerwanderunszeit. Jahresschrift für Mitteldeutsche Vorgeschichte 35, 102—143.

Kobylinski, Z., Szymanski, W. 2005. Pradziejowe i wczesnosred-niowieczne osadnictwo w zespole kemow w Hackach. In: Falinski, J., Ber, A., Kobylinski, Z., Kwiatkowska-Falin-ska A. J. (red.). Hacki. Zespôlprzyrodniczo-archeologiczny na Rôwninie Bielskiej. Biaiowieza; Warszawa: Biaiowie-ska Stacja Geobotaniczna Uniwersytetu Warszawskiego, 43—82.

Kovrig, I. 1963. Das awarenzeitliche Gräberfeld von Alattyân. Budapest: Akadémiai Kiado.

Kowalski, J. 1991. Z badan nad chronologic okresu wçdrowek lu-dow na ziemiach zachodniobaityjskich (faza E). In: Ar-cheologia Baltyjska. Materiaiy z konferencji. Olsztyn, 24—25 kwietnie 1988 roku. Olsztyn: Osrodek Badan Na-ukowych im. Wojciecha Kçtrzynskiego 67—85.

Kowalski, J. 2000. Chronologia grupy elbiqskiej i olsztynskiej kr^gu zachodniobaityjskiego (V—VII w.). Barbaricum 6. War-szawa, 203—248.

Krzyszowski, A. 2010. Rytualne paleniska czy obiekty grobowe (?) z przeiomu okresu „poznorzymskiego" i wczesnych faz wczesnego sredniowiecza w Wilanowie (stan. 12), gmi-na Kamieniec w woj. wielkopolskim. Slavia Antiqua LI, 165—225.

Kühn, H. 1981. Die germanische Bügelfibeln der Völkerwanderungszeit. T. III. Mitteldeutschland. Graz: Akademische Druck- und Verlagsanstalt.

Legoux, R. 2011. La nécropole mérovingienne de Bulles (Oise). Mémoires de l'Association française d'archéologie mérovingienne 24. Vol. 1, 2. Saint-Germain-en-Laye: Association française d'archéologie mérovingienne.

Losert, H., Szameit, E. 2003. Ein merowingerzeitliches Brandgräberfeld östlichdonauländischer Prägung bei Großprüfening. Das Archäologische Jahr in Bayern 2003, 98—101.

Lowmianski, H. 1950. Stosunki polsko-pruskie za pierwszych Piastow. Przeglqd Historyczny 40, 152—179.

Lowmianski, H. 1973. Poczqtki Polski. Z dziejôw Slowian w pierw-szym tysiqcleciu n. e. T. V. Warszawa: Wydawnictwo Po-znanskie.

Lowmianski, H. 1989. Prusy — Litwa — Krzyzacy. Warszawa: Pan-stwowy Instytut Wydawniczy.

Miskiewicz, M. 1981. Mazowsze wschodnie we wczesnym sredniowieczu. Warszawa: Wydawnictwo Uniwersytetu Warszaw-skiego.

Miskiewicz, M.1982. Mazowsze plockie we wczesnym sredniowie-czu. Piock: Towarzystwo Naukowe Piockie.

Miskiewicz, M. 1996. Wczesnosredniowieczny zespôl osadniczy w Niewiadomej w wojewôdztwie siedleckim. Warszawa: Wy-dawnictwo Uniwersytetu Warszawskiego.

Miskiewicz, M. 2005. Wczesnosredniowieczni sqsiedzi Slowian. Warszawa: Wydawnictwo Uniwersytetu Kardynaia Stefa-

№5. 2014

na Wyszynskiego.

Moszczynski, W. A. 1998. Ceramika grupy olsztynskiej ze stanowi-ska 2a w Wyszogrodzie w woj. plockim. In: Karczewski M. (red.). Ceramika zachodniobaltyjska od wczesnej epoki ze-laza do poczqtku ery nowozytnej. Bialystok 14—16 maja 1997. Bialystok: Instytut Historii Uniwersytetu w Bialym-stoku, 292—299.

Moszczynski, W. A. 2003. Rubiez slowiansko-baltyjska nad Wkrq w VIII—XI wieku na podstawie ceramiki ze stanowisk w Nowym Dworze, Tarczynach i Trzcinie. In: Grqzawski K. (red.). Pogranicze polsko-pruskie i krzyzackie (I). Wloc-lawek; Brodnica: Wloclawskie Towarzystwo Naukowe, 83—112.

Moszczynski, W. A. 2004. Nasladownictwo slowianskiego wqtku ornamentacyjnego na ceramice grupy olsztynskiej z cmen-tarzyska w Tumianach. In: Kobylinski Z. (red.). Heredita-tem Cognoscere. Studia i szkice dedykowane Profesor Ma-rii Miskiewicz. Warszawa: Wydzial Nauk Historycznych i Spolecznych Uniwersytetu Kardynala Stefana Wyszyn-skiego; Panstwowe Muzeum Archeologiczne; Instytut Ar-cheologii Uniwersytetu Warszawskiego, 165—168.

Nowakiewicz, T., Wroblewski, W. 2003. Ceramika „pruska" i ,,slowianska" we wczesnosredniowiecznej Galindii. In: Dulinicz M. (red.). Slowianie i ich sqsiedzi we wczesnym sredniowieczu. Warszawa; Lublin: Uniwersytet Marii Cu-rie-Sklodowskiej, 166—181.

Nowakiewicz, T., Wroblewski, W. 2010. „Pruzzische" und „Slawische" Keramik im frühmittelalterlichen Galinden. In: Lund Hansen U., Bitner-Wroblewska A. (red.). Worlds Apart? Contacts across the Baltic Sea in the Iron Age. K0benhavn: Det Kongelige Nordiske Oldskriftselskab; Warszawa: Pan-stwowe Muzeum Archeologiczne, 505—526.

Nowakowski, W. 1995. Od Galindai do Galinditae. Z badan nad pradziejami baltyjskiego ludu z Pojezierza Mazurskiego. Barbaricum 4.

Nowakowski, W. 1996. Das Samland in der römischen Kaiserzeit und seine Verbindungen mit dem römischen Reich und der barbarischen Welt. Marburg: Vorgeschichtliches Seminar der Philipps-Universität Marburg.

Nowakowski, W. 2000. Die Balten zwischen Weichsel und Memel zwischen 400 und 800 n. Chr. Ein Entwurf der Forschungsproblematik. Archaeologia Baltica IV, 9—25.

Nowakowski, W. 2000. Nowe materialy do badan nad znaleziskami importow rzymskich na dawnych ziemiach pruskich. In: Kolendo J., Nowakowski W. (red.). Antiquitates Prussiae. Studia z archeologii dawnych ziem pruskich. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 207—235.

Nowakowski, W. 2000. Die Olsztyn-Gruppe (masurgermanische Kultur) in der Völkerwanderungszeit. Das Problem ihrer chronologischen und territorialen Grenzen. In: Mqczynska M., Grabarczyk T. (Hrsg.). Die spätrömischen Kaiserzeit und die frühe Völkerwanderungszeit in Mittel- und Osteuropa. Lodz:, Wydawnictwo Uniwersytetu Lodzkiego, 168—180.

Nowakowski, W. 2004. Schylek grupy olsztynskiej — proba nowe-go spojrzenia. „Nowe" materialy z cmentarzyska w Wol-ce Prusinowskiej w powiecie mrqgowskim. Komunikaty Mazursko-Warminskie 246 (4), 407—417.

Odoj, R. 1968. Wyniki badan na grodzisku z VI—VIII w. n. e. w Pasymiu, pow. Szczytno, a problemy kultury mazurskiej. Rocznik Olsztynski VII, 113—150.

Odoj, R. 1970. Dzieje Prusow do czasow krzyzackich. Komunikaty Mazursko-Warminskie 107 (1), 51—66.

Okulicz, J. 1973. Pradzieje ziem pruskich od pöinego paleolitu do VII w. n. e. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk: Os-solineum.

Okulicz, J. 1988. Problem ceramiki typu praskiego w grupie olsztynskiej kultury zachodniobaltyjskiej (VI—VII w. n. e.). Pomorania Antiqua XIII, 103—133.

Okulicz, J. 1989. Proba identyfikacji etnicznej ludow baltyjskich w polowie pierwszego tysiqclecia naszej ery. Barbaricum 1, 64—100.

Okulicz, J. 2000. Dyskusja. In: Kolbusiewicz M., Kurnatowski S. (red.). Archeologia i prahistoria polska w ostatnim pöl-wieczu. Materialy z konferencji „Dorobek polskiej arche-ologii i prahistorii ostatniego polwiecza" w Puszczykowie

kolo Poznania (27—30 pazdziernika 1997 r.). Poznan: Wydawnictwo Poznanskiego Towarzystwa Przyjaciol Nauk, 456.

Okulicz-Kozaryn, L. 2000. Dzieje Prusow. Waiszawa: Fundacja na Rzecz Nauki Polskiej.

Quast, D. 2006. Die Frühalamannische und merowingerzeitliche Besiedlung im Umland des Runden Berges bei Urach. Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte in Baden-Württemberg 84. Stuttgart: Theiss.

Parczewski, M. 1988. Poczqtki kultury wczesnoslowianskiej w Pol-sce. Krytyka i datowanie zrodel archeologicznych. Prace Komisji Archeologicznej Oddzialu PAN w Krakowie 27. Wroclaw: Zaklad Narodowy im. Ossolinskich.

Reich, Ch. 2003. Die Prussia-Sammlung im Berliner Museum für Vor- und Frühgeschichte. Geschichte und Stand der Bearbeitung. In: Nowakowski W., Lemke M. (Hrsg.). Auf der Suche nach der verlorenen Archäologie. Wars-zawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 109—114.

Rudnicki, M. 2006. Ostrogi z haczykowatymi zaczepami odgi^tymi na zewnqtrz z obszaru grupy olsztynskiej w swietle zrodel archiwalnych. Proba nowego spojrzenia. In: Nowakowski W., Szela A. (red.). Pogranicze trzech swiatow. Kon-takty kultur przeworskiej, wielbarskiej i bogaczewskiej w swietle materialow z badan i poszukiwan archiwalnych. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszaw-skiego, 349—362.

Rudnicki, M. 2008. Die Olsztyn-Gruppe (masurgermanische Kultur) — neue Forschungsmöglichkeiten am Beispiel von Studien zu Hakensporen. Archäologische Nachrichtenblatt 13 (1), 44—49.

Rudnicki, M. 2009. Uwagi na temat niektorych form zawieszek z te-renow grupy olsztynskiej. In: Bitner-Wroblewska A., Iwa-nowska G. (red.). Baltowie i ich sqsiedzi. Marian Kaczyn-ski in memoriam...: Seminarium Baltyjskie 2. Warszawa: Panstwowe Muzeum Archeologiczne 421—436.

Rudnicki, M. 2010. Zawieszki trapezowate z terenu grupy ol-sztynskiej — swiadectwo kontaktow ze Slowianami? In: Beljak J., Brezinova G., Varsik V. (red.). Archeologia bar-barov 2009. Archaeologica Slovaca Monographiae. Com-municationes X. Nitra: Archeologicky üstav SAV v Nitre, 669—686.

Schmiedehelm, M. 1990. Das Gräberfeld Gqsior. Archaeologia Baltica IX, 5—126.

Schmiedehelm, M. 2011. Das Gräberfeld am Jaskowska-See in Ma-suren Studien zur westmasurischen Kultur der römischen Eisenzeit. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego.

Sikora, J. 2009. Ziemie centralnej Polski we wczesnym sredniowieczu. Studium archeologiczno-osadnicze. (Monografie In-stytutu Archeologii Uniwersytetu Lodzkiego, 7). Lodz: Instytut Archeologii Uniwersytetu Lodzkiego.

Skurpski, H. 1973. Muzeum Mazurskie w Olsztynie w latach 1945—1958. Komunikaty Mazursko-Warminskie 122 (4), 557—585.

Sos, A. Cs. 1963. Bemerkungen zur Frage der archäologischen Nachlasses der awarenzeitlichen Slawen in Ungarn. Slavia Antiqua 10, 301—329.

Szatmari, S. 1980. Das Gräberfeld von Oroszlany und seine Stelle in der frühawarenzeitlichen Metallkunst. Acta Archaeologica Academiae Scientiarum Hungaricae XXXIII, 97—16.

Szter, I. 2010. Cmentarzysko z okresu wplywow rzymskich i z okre-su w^drowek ludow Kamieniu na Pojezierzu Mazurskim. Wiadomosci archeologiczne LXI, 200—332.

Szymanski, P. 2006. Dwie zapinki z dawnego Rothebude i z Czer-wonego Dworu. Kontakty tzw. skupienia goldapskiego kultury sudowskiej. In: Nowakowski W., Szela A. (red.). Pogranicze trzech swiatow. Kontakty kultur przeworskiej, wielbarskiej i bogaczewskiej w swietle materialow z badan i poszukiwan archiwalnych. Warszawa: Instytut Archeolo-gii Uniwersytetu Warszawskiego, 369—380.

Szymanski, W. 1967. Szeligi pod Plockiem na poczqtku wczesnego sredniowiecza. Zespol osadniczy z VI—VII w. Wroclaw: Zaklad Narodowy im. Ossolinskich.

Szymanski, W. 1968. Niektore aspekty kontaktow slowians ko-baltyjskich w swietle wynikow badan w Szeligach, pow. Plock. Archeologia Polski 13, 179—210.

№5. 2014

Szymanski, W. 1983. Beiträge zum Problem der Entstehung von Burgen bei Slaven. Archeologia Polona 21—22, 89—104.

Szymanski, W. 1987. Proba weryfikacji datowania zespolu osadni-czego ze starszych faz wczesnego sredniowiecza w Szeli-gach, woj. piockie. Archeologia Polski 32, 349—376.

Szymanski, W. 2000. Trudne problemy poznawania starszych faz wczesnego sredniowiecza. In: Koibusiewicz M., Kur-natowski S. (red.). Archeologia i prahistoria polska w ostatnim pôlwieczu. Materiaiy z konferencji „Dorobek polskiej archeologii i prahistorii ostatniego poiwiecza" w Puszczykowie koio Poznania (27—30 pazdziernika 1997 r.). Poznan: Wydawnictwo Poznanskiego Towarzy-stwa Przyjacioi Nauk, 353—378.

Szymanski, W. 2005. Mazowsze na poczqtku wczesnego srednio-wiecza. In: Dulinicz M. (red.). Problemy przeszlosci Ma-zowsza i Podlasia. Warszawa: Instytut Archeologii i Etno-logii PAN, 173—185.

Tautavicius, A. 1996. Vidurinis gelezies amzius lietuvoje (V—IX a.). Vilnius: Lietuvos pilys.

Teodor, D. Gh. 1992. Fibule „digitate" din secolele V—VII în spa-tiul carpato-dunäreano-pontic. Archeologia Moldovei XV, 119—152.

Tyszkiewicz, J. 1974. Mazowsze pôlnocno-wschodnie we wczesnym sredniowieczu. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Na-ukowe.

Unwerzagt, W. 1960. Zur Armbrustsprossenfibel von Prützke, Kr. Brandenburg-Land. Ausgrabungen und Funde 5, 145—147.

Unverzagt, W., Herrmann, J. 1958. Das slawische Brandgräberfeld von Prützke. Funde: Nachrichtenblatt für Vor- und Frühgeschichte 3, 107—110.

Vagalinski, L. 1994. Zur Frage der ethnischen Herkunft der späten Strahlenfibeln (Finger- oder Bügelfibeln) aus dem DonauKarpaten-Becken (M. 6.—7. Jh.). Zeitschrift für Ethnologie 28, 261—305.

Valujev, A. 1995. Die Geschichte des Kaliningrader Bestandes der Prussia-Sammlung. In: Adlung, P., von Carnap-Bornheim, C., Ibsen, T., Valujev, A. (red.). Die Prussia Sammlung. Der Bestand im Museum für Geschichte und Kunst Kaliningrad. Schleswig: H. M. Hauschild GmbH 49—111.

Voß, H. U. 1991. Fragment einer baltischen Armbrustsprossenfibel von Seetz, Kr. Perleberg. Ausgrabungen und Funde 36,

295—300.

Werner, J. 1950. Slawische Bügelfibeln des 7. Jahrhunderts. In: Reinecke Festschrift. Zur 75 Geburtstag von Paul Reinecke am 25 September 1947. Mainz: E. Schneider, 150—172.

Wröblewski, W. 1996. Czarny Las. Wczesnosredniowieczne grodzisko w Szestnie, woj. olsztynskie. In: Concordia. Studia ofiarowane Jerzemu Okuliczowi-Kozarynowi w szescdzie-siatq piqtq rocznicç urodzin. Warszawa: Instytut Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego, 227—228.

Wroblewski, W. 2000. Ossa cremata. Obrzqdek pogrzebowy Ga-lindow we wczesnym sredniowieczu w swietle znalezisk na grodzisku w Szestnie-Czarnym Lesie. Swiatowit 43-B, 268—285.

Wroblewski, W. 2006. Ziemie pruskie i jacwieskie w okresie ple-miennym (VII/VIII—XII/XIII wieku). In: Chudziak W., Mozdzioch S. (red.). Stan i potrzeby badan nad wczesnym sredniowieczem w Polsce — 15 lat pôzniej. Torun; Wroc-iaw: Uniwersytet Mikoiaja Kopernika; Instytut Archeologii i Etnologii PAN, 285—309.

Wroblewski, W. 2007. „Wçdrujqce" pogranicze. Poiudniowa rubiez osadnictwa pruskiego w okresie plemiennym (VII/VIII—XII/XIII w.). In: Grqzawski K. (red.). Pogranicze polsko-pruskie i krzyzackie (II). WJociawek; Brodnica: WJociawskie Towarzystwo Naukowe, 39—58.

Wroblewski, W. 2010. The Slavs and the Old Prussians. Poland in the Early Medieval Period. In: Lund Hansen U., Bitner-Wroblewska A. (red.). Worlds Apart? Contacts across the Baltic Sea in the Iron Age. K0benhavn: Det Kongelige Nordiske Oldskriftselskab; Warszawa: Panstwowe Muze-um Archeologiczne, 185—212.

Wroblewski, W., Bitner-Wroblewska, A. 2004. Znad Dniepru czy z Gotlandii? Kontrowersje wokoi fibuli z Biskupina. In: Kobylinski Z. (red.). Hereditatem Cognoscere. Studia i szkice dedykowane Profesor Marii Miskiewicz. Warszawa: WydziaJ Nauk Historycznych i SpoJecznych Uniwersytetu Kardynaia Stefana Wyszynskiego; Panstwowe Muzeum Archeologiczne; Instytut Archeologii Uniwersytetu War-szawskiego, 145—156.

Zak, J., Mackowiak-Kotkowska, L. 1988. Studia nad uzbrojeniem srodkowoeuropejskim VI—X wieku. Zachodniobaltyjskie i slowianskie ostrogi o zaczepach haczykowato zagiçtych do wnçtrza. Poznan: Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu im. Adama Mickiewicza w Poznaniu.

Статья поступила в номер 10 февраля 2014 г.

Mirostaw Rudnicki (Lodz, Poland). Doctor of Sciences. University of Lodz 1. Mirostaw Rudnicki (Lodz, Polonia). Doctor in §tiinte. Universitatea din Lodz. Рудницкий Мирослав (Лодзь, Польша). Доктор наук. Университет г. Лодзь. E-mail: [email protected].

Address: 1 Uniwersytecka St., 3, Lodz, 90-137, Poland