CC BY
334
УДК 300.001
Ю.В. Смирнов КОНСТРУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ: КОММУНИКАТИВНЫЙ АСПЕКТ
НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМ. Р.Е. АЛЕКСЕЕВА
Отправной точкой рассуждений является существование дисбаланса между социальным агентом как исторически конкретным субъектом и социальной реальностью, диапазон и потенциал познания которой несоизмеримы с ограниченными возможностями индивида. Проблема выбора трактовки сущности социальной реальности, наиболее адекватной формирующим её действиям, раскрывается в контексте социальной феноменологии. Теоретико-методологической основой исследования выступают концепции А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукман, П. Бурдье. Успешность коммуникации, определяющей социальную, культурную и политическую позицию индивида, зависит от того, насколько успешно и легитимно знание, формируемое как идеологический образ-субститут недосягаемой ни для кого во всей полноте ее связей социальной реальности. Устойчивость существования социальной реальности зависит от поддержания стабильности механизмов воспроизводства коммуникации, выступающей в качестве основного средства конструирования конечным индивидом социальной реальности.
Ключевые слова: социальная реальность, социальная онтология, интерсубъективность, коммуникация, коммуникативная онтология, личность и общество.
Любое знание, научное или обыденное, претендует на то, чтобы формировать достоверное понятие о реальности, из которого индивид извлекает нужную информацию, необходимую для повседневной практической деятельности. Знание, выступая в качестве ориентира в практическом освоении мира, является посредником между индивидом и реальностью, в которой тот действует, какая бы она ни была: физическая, социальная и т.д. Особенно данный тезис касается социальной реальности, которая включает в себя как пространство социальных связей и отношений, в которые включается индивид как социальный агент, так и систему норм, предписаний и т.д., регулирующих повседневную жизнь социума. Проблема заключается в том, что существует разница между социальным агентом как исторически конкретным субъектом и социальной реальностью, возможность познания которой несоизмерима с его, индивида, ограниченным видением. Не вызывает сомнения, что человек существует в рамках социальной системы, определяющей его деятельность, вопрос вызывает способ, посредством которого реальность дана индивиду. Как получается, что из множества вариантов социального действия, имплицитно подразумевающих ту или иную трактовку сущности социальной реальности, выбирается наиболее адекватная тем действиям, которые ее формируют? Ведь изначально мы имеем в наличии лишь индивида и многообразие трактовок социальной реальности, внушаемой ему конкурирующими социальными и возрастными группами. И почему многообразие трактовок социальной реальности дает в итоге основу социальной деятельности?
В начале всякой познавательной деятельности мы имеем, во-первых, самого познающего субъекта, во-вторых, совокупность информации, поступающей к нему, в-третьих -фрагмент реальности, который доступен индивиду. Из этого можно сделать вывод, что реальность не является непосредственно ему, индивиду, данной, индивиду, наоборот, будучи погруженным в нее, познающий субъект должен отвечать на вопрос о том, что представляет собой социальная реальность, исходя из неполноты своего знания. При этом важно, чтобы выработанные представления о социальной реальности не противоречили ей, то есть, несмотря на проблематичность ее постижения, она должна быть фундаментом знания индивида о мире повседневного. Как писал Э. Гуссерль, «любые реальные единства суть единства смысла.. .реальность и мир - здесь только наименования значимых смысловых единств».
Получается, что процесс познания того, что «окружено неясно сознаваемым горизонтом неопределенной действительности» [1, с. 90], есть наделение всего неизведанного смыслом, встраивание в уже известный порядок, приписывание неизвестным вещам уже известного или нового смысла и значения. Предпосылкой такого характера познания является сам факт бесконечности окружающей индивида социальной реальности и способности его органов восприятия схватить только наличное бытие (через осязание, обоняние зрение, слух). Это приводит к необходимости опираться на способы познания социальной реальности, несводимые к вышеупомянутым элементарным операциям, но представляющих социальный мир как универсум значений, подлежащих узнаванию, истолкованию, категоризации, данный индивиду посредством социального общения. Для разрешения данной проблемы можно обратиться к следующим социологическим теориям, предлагающим ответы на эту проблему: феноменологическим теориям А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукмана, теорию «габитуса» П. Бурдье. Согласно теоретическим положениям А. Шюца, «мир повседневной жизни указывает своим происхождением и значением на деятельность человеческих существ» [2, с. 14]. Другими словами, наш повседневный мир складывается не столько из не данных чувственно индивиду закономерностей общественного развития, но из деятельности самих человеческих акторов, которые придают смысл и значение повседневным действиям. Получается, что социальный мир не может быть объяснен, как вещь, наоборот, вещность мира есть смысл, приписываемый социальной действительности «естественной установкой». Социальный мир доступен индивиду как символ, подлежащий интерпретации, причем весь социальный мир оказывается такого рода системой символов, выраженной в языке, речи, повседневных действиях.
Поэтому главной его задачей становится прояснение замыслов действий других людей, мотивов деятельности социальных институтов, на что направлено их функционирование. Воспринимая разрозненные действия социальных агентов и институтов общества, индивид сталкивается с необходимостью понимания Другого через истолкование его действий. Поскольку этот смысл не является изначально данным, то возникает проблема коммуникации, которая и должна породить единство понимания социальной реальности различными социальными агентами, конструируя, тем самым, их собственную социальную принадлежность [2, с. 26]. То есть вырисовывается следующая проблема: для того, чтобы состоялось конструирование (порождение) социального мира внутри сознания индивида, необходима успешная коммуникация, с другой стороны, успешная коммуникация не может состояться, если отсутствует основа для взаимопонимания (единство понимания социальных актов).
Каким же образом возможно понимание Другого, посредством которой должен быть сконструирован мир социального? Согласно А. Шюцу, огромную роль в этом играет т.н. «здравый смысл», своеобразная естественная установка, воздействующая на представление социального мира актором [2, с. 12]. Проблема, которая должна быть преодолена для того, чтобы коммуникация состоялась, заключается в том, насколько возможно достижение взаимосогласованности в действиях двух и более субъектов. Ведь смысл действий, производимых субъектом, изначально различен для действующего и для его партнера по коммуникации. А. Шюц утверждает, что это возможно посредством предвосхищения действий Другого [2, с.22]. Находясь в рамках конкретной историко-культурной эпохи, повседневной ситуации, мы некритически предполагаем, что наши действия, направленные на анонимного Другого, будут истолкованы правильно: передача писем почтальону, которые он должен отправить по назначению, публичное осуждение поступка, квалифицируемого как аморальный и т.д. Иными словами в рамках повседневной жизни коммуникация возможна постольку, поскольку в обществе действуют сложившиеся задолго до появления индивида типизации, касающиеся определения норм, связей, всего того, на чем зиждется практическая жизнь в данной социальной реальности. Процесс коммуникации, задействуя в речевой практике эти интерсубъективные схемы, позволяет состояться встрече индивидуального сознания социального актора и огромного мира повседневного, расставляя по местам и подвергая относительно строгой категоризации усвоенный в процессе получения информации опыт. Именно акт
коммуникации является местом встречи социального мира и сознания индивида, причем для этого сам процесс коммуникации должен быть структурирован в соответствии с организацией нашего языкового опыта: подразумевать деление всего сущего на роды и виды, противоположности, типы отношений, в которые они могли бы вступать между собой.
Никакая социальная реальность невозможна без всеобщего согласия по поводу того, какое значение могут иметь те или иные институты и институциональные акты. Реальность повседневной жизни представляется каждому участнику социальных процессов как интерсубъективный мир, который он разделяет с другими людьми. Все это возможно потому, что «феномены реальности уже систематизированы в образцах, которые кажутся независимыми от моего понимания и которые налагаются на него». [3, с.14] Он возможен потому, что всякий индивидуальный опыт и знание реальности подлежат коллективному одобрению через сверку с «социальным запасом знания», который представляет собой господствующее употребление языка и такое же полагание посредством его значения институциональных актов, которые в своей связи и представляют собой социальную реальность [4, с. 31-32].
Получается, что никакой индивид либо социальная группа а priori не могут обладать полнотой знания о социальной реальности вследствие несоизмеримости своего фрагментарного «здесь и сейчас» эмпирического опыта и опыта реальности, взятой во всей ее пространственно - временной длительности и протяженности. Все это есть следствие того, что знание человека, определяющееся как положением его тела здесь и сейчас в социальном по-странстве, так и физической неспособностью без чужой помощи рефлективно воспринять реальность.. Сходную позицию занимают П. Бергер и Т. Лукман, утверждая, что недостаток полноты восприятия социальной реальности во времени и пространстве возмещается чисто символическими средствами - опытом реальности, укорененным в языке. «Благодаря своей способности выходить за пределы «здесь-и-сейчас» язык соединяет различные зоны реальности повседневной жизни и интегрирует их в единое смысловое целое. Выходы за пределы (трансценденции) имеют пространственное, временное и социальное измерения» [4, с. 69]. Однако здесь же возникает вопрос о том, каким же образом язык, распредмечивающий социальный опыт в сознании индивидов, обретает общезначимый смысл и нормативность относительно своих носителей?
Ответ П. Бергера и Т. Лукмана таков: причиной упомянутого феномена является наличие в рамках общества групп специалистов, которые, будучи признаваемыми авторитетными специалистами по правильному употреблению языков, заключающих в себе знание о фрагментах реальности либо о ней во всей ее целостности, контролируют и легитимируют обыденное употребление языка, стремясь достичь взаимосогласованности в производстве институциональных актов. Что касается восприятия социальной реальности как природы, то это происходит в результате того, что социальные институты, созданные однажды группой людей, не являются таковыми для последующих поколений, которые не принимали участие в его создании. Как пишут американские социологи, «для детей переданный родителями мир не является абсолютно прозрачным. До тех пор, пока они не принимают участия в его создании, он противостоит им как данная реальность, которая, подобно природе, является непрозрачной, по крайней мере, отчасти». [4, с. 85-86] Кроме этого, сама историчность и временность указанных социальных институтов укрепляет идею их объективного существования в сознании индивида. Получается, что «формула «Мы делаем это снова» теперь заменяется формулой «Так это делается» [4, с. 53]. Рассматриваемый таким образом мир приобретает устойчивость в сознании, он становится гораздо более реальным и не может быть легко изменен. В итоге социальный мир оказывается реифицированным, то есть миром, в котором «человек может забыть о своем авторстве в деле создания человеческого мира. Этот мир воспринимается человеком «как чуждая фактичность, как opus alienum, который ему неподконтролен, а не как opus proprium его собственной производительной деятельности» [4, с. 33]. Немаловажную роль в этом процессе играет история как темпоральное измерение жизни людей и конструируемого ими социума, поскольку именно длительность существования традиции заставляет воспринимать ее как габитус, существующий до и после жизни челове-
ка [4, с. 97-21]. Именно противоречие конечной жизни индивида и бесконечного функционирования общества приводит к тому, что в рамках повседневной жизни сознание приписывает общественным институтам способность к независимому существованию от людей. Это приводит к возможности соответствующей легитимации такого социального порядка в терминах мифа, религии, социальной науки, связывающих то или иное положение социального агента в обществе с действием не зависящих от него сил и закономерностей [4, с. 52]. По словам американских социологов, «легитимация оправдывает институциональный порядок, придавая нормативный характер ею практическим императивам». Появляется так называемый социальный запас знания, задача которого - объяснить и сделать очевидным смысл общественных институтов для последующих поколений [4, с. 52].
Социальная реальность, однако, не есть нечто не зависимое от содержания сознания конкретного индивида, наоборот, она формируется в результате коллективной интенцио-нальной активности сознания, стремящегося к направленному полаганию себя вовне. Она является производной интенциональной активности его сознания, практики (труда) как его опредмечивания, в результате чего социальная реальность как реальность здесь и сейчас организуется вокруг тела человека, его биологических и практических запросов. Такая активность возможна лишь при укорененности в сознании символических систем различных порядков, в которых социальный опыт концентрируется и кодифицируется. По словам американских социологов, это та зона повседневной жизни, «которая непосредственно доступна моей физической манипуляции. Эта зона включает мир, находящийся в пределах моей досягаемости, мир, в котором я действую так, чтобы видоизменить его реальность, или мир, в котором я работаю. В этом мире труда сознание руководствуется прагматическим мотивом, т.е. «мое внимание к этому миру определяется главным образом тем, что я делаю, делал или собираюсь делать в нем» [4, с. 10,14, 401-450]. Другими словами, бытие человека в мире, то есть, социум, порождается и определяется миром труда, который создает человек, основываясь на собственных потребностях и интересах. Однако это не значит, что существование общество определяется исключительно сознанием социального агента, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана - «общество — человеческий продукт. Общество — объективная реальность. Человек — социальный продукт» [4, с. 34]. Таким образом, снимается дуализм материальных и идеальных причин возникновения, существования и развития общества посредством указания на то, что указанные факторы функционально связаны в рамках единой человеческой деятельности (опредмечивания) как порождающей социальный мир с его институтами, социальными ролями, практиками, полями взаимодействий.
По мнению социологов феноменологической школы, это должно выступать одной из основ возможности коммуникации как способа получения знания о социальной действительности, основой интерсубъективности нашего знания. Содержательную же часть опыта формирует практический опыт других людей, как разделяющих людей и вещи на «нужные» и «бесполезные», «простые» и «сложные», «европейцев» и «азиатов» в соответствии с правилами языка, описывающего социальную действительность. Темпоральное измерение нашего языка и существования актуализирует положение индивида во времени и пространстве, помогая ему осознавать свою индивидуальность как не только обладание определенными, характерными только для него свойствами личности, но и свою уникальность в историческом времени как представителя современности, отличимой от того, что было до нее и, возможно, будет. Конструируется позиция «здесь и сейчас» индивида, в соответствии с которой он актуализирует себя как представителя определенной исторической эпохи, имеющего характерные уникальные черты, привычки, обычаи, традиции, способы общения, свойственные не только эпохе, нации, обществу, но и социальному слою, к которому он принадлежит, семье и т.д. Ибо «ребенок учится тому, как его зовут. Каждое имя предполагает определенную номенклатуру. социальное размещение» [4, с.56]
Тот факт, что именно акт коммуникации выявляет и структурирует позицию «здесь и сейчас» индивида, позволяет судить, что именно благодаря ее формированию конструирует-
ся образ социальной действительности в сознании индивида. Обладая в чем-то уникальной, а в чем-то типизированной биографией, получает возможность через общение конструировать социальные, политические, прочие позиции других индивидов в обществе, противопоставлять и сравнивать схемы типизации друг с другом, выстраивая, таким образом, то или иное видение социальной реальности [5, с. 71]. Таким образом и проявляется работа так называемого здравого смысла нашей «естественной установки», позволяющей нам дорефлективно объективировать данную через акт коммуникации информацию о внешнем мире. Коммуникация становится посредствующим членом между социальной реальностью как системой устойчивых типизаций и символически укорененных традиций и самим индивидом. «Я - это рефлексивная сущность, отражающая установки, принятые по отношению к ней, прежде всего со стороны значимых других» [2, с. 18]. Таким образом, объективность значений, которыми наделяет мир индивидуальное сознание, во многом зависит от успешности коммуникации, которая идентифицирует мир родителей, учителей и т.д. как реальный мир, существующий независимо в виде обобщенного другого как суммы участников социального процесса, производящих одинаковые действия. Но это не до конца объясняет, почему тот или иной образ общества начинает восприниматься как реальный, то есть, в любом случае не зависящий от воли субъекта - участника социальных процессов, и детерминирующих его поведение.
Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к идеям французского социолога П. Бурдье, выступавшего с идеей существования надиндивидуальных идеологических структур, именуемых «habitus». По мнению французского мыслителя, габитус - это «система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Он позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации...» [5, с. 65]. Зарождающаяся социально-исторически, эта система диспозиций навязывает социальному актору категории и системы оценки, распределяющие людей по классам в зависимости от культурного капитала (буржуа, рабочего, люмпена, интеллекутала). Их объективность и принудительный характер определены тем, что их воспроизводит власть через все возможные гражданские институты, причем любой габитус является объективированной социальной практикой, зависящей как от экономического развития общества, так и от политического, культурного распределения его носителей [3, с. 62].
Получается, что успешность коммуникации, определяющей социальную, культурную и политическую позицию индивида, зависит от того, насколько успешно и легитимно знание, формируемое как идеологический образ-субститут недосягаемой ни для кого во всей полноте ее связей социальной реальности. Таким образом, успешность конструирующей социальность коммуникации будет зависеть от успешности легитимации информации или знания о социальной реальности. Ее успех, в свою очередь, будет зависеть от того, насколько будет успешной легитимация значения истины и знания, как личных ценностей индивида, являющихся способом принятия/ отторжения любой информации и определения ее ценности. Для этого существует культурный капитал политической элиты, формирующий способы легитимации любого знания, в том числе и социального, который разделяется всеми членами общества (рационализм Просвещения). Это формирует наиболее значимые способы оценки и верификации информации, с помощью которых индивид формирует критерий рациональной оценки практического смысла совершаемых им действий, которые могут касаться выбора профессии, круга знакомых, политических или культурных предпочтений [6, с. 62-63].
В данном случае структуралистская теория П. Бурдье перекликается с аналогичными утверждениями П. Бергера и Т. Лукмана о роли «социального запаса знания», формирующего через специалистов образ социальной действительности с подспудным объяснением смысла социальных ролей, играемых в ней индивидами. В ее функцию входит, во-первых, легитимация знания о социальной реальности, во-вторых, удовлетворение потребности индивида в целостном знании о ней. По П. Бурдье, данный социальный запас знания, а также способы его трансляции индивиду, например, такие социально значимые способы коммуни-
кации, как средства массовой информации, наука, искусство, представляет собой символический капитал, обладание которым позволяет конструировать и легитимировать ценность тех или иных способов социального действия. В процессе повседневной коммуникации данные ее социально значимые инструменты удовлетворяют потребность индивидов в знании о тех сегментах реальности, которые ускользают от их ограниченного взора, распределяя их по степени удаленности от индивида, ценности. Они формируют, тем самым, ступени социального, культурного, политического распределения социальной реальности и различных типизаций социальных ролей, занимаемых в ней индивидами [3, с.28-30].
Важную роль в этом играет язык повседневного общения, превращающий категории-обозначения социальных ролей и действий в соответствующие схемы-типизации, а также распределения этих ролей по их практическому смыслу, значимости и роли в данном социальном универсуме. Язык, выступая в роли субститута внеположной субъекту социальной реальности, выступает способом конструирования социальных ролей и действий, характерным для исторически конкретного габитуса или социального запаса знания [7, с.115]. Понятность смысла усваиваемых схем типизации для всех индивидов определяется укорененностью их обычного значения в повседневной социальной практике, которые поддерживаются стабилизирующими процесс обмена и потребления информации институтами. Тем самым, устойчивость существования социальной реальности зависит от поддержания стабильности механизмов воспроизводства коммуникации, выступающей в качестве основного средства конструирования конечным индивидом социальной реальности.
Библиографический список
1. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. [Текст] / Э. Гуссерль — М.: Академический проект, 2009. — 489 с.
2. Шюц, А. Избранное: Мир, светящийся смыслом [Текст] / А. Шюц. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. — 1056 с.
3. Бурдье П. О символической власти [Текст] / Бурдье П. Социология социального пространства. - СПб.: Алетейя, 2007. — 288 с.
4. Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания [Текст] / П. Бергер, Т. Лукман. — М.: «Медиум», 1995. — 323 с
5. Бурдье, П. Социальное пространство и символическая власть [Текст] / П. Бурдье Социология социального пространства. - СПб.: Алетейя, 2007. - 288 с.
6. Шматко, Н.А. «Габитус» в структуре социологической теории [Текст] // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1. №2. С. 60-70.
7. Бурдье, П. [Текст] Стратегии воспризводства и способы господства [Текст] / П. Бурдье. Социология социального пространства. - СПб.: Алетейя, 2007. - 288 с.
