CC BY
51
УДК 81.26 ББК 81.032
ТЕ. Литвиненко
КОНСТИТУЦИЯ КАК ИНТЕРТЕКСТ
В статье рассматриваются теоретические и практические аспекты интертекстуального анализа применительно к конституционным текстам. Исследуются типы цитат и референциальных отношений, наблюдаемые в интертекстах юридического дискурса.
Ключевые слова: интертекст; прототипическая цитата; система цитат; референция
Т.Е. Litvinenko CONSTITUTION AS AN INTERTEXT
The article deals with the theoretical and practical aspects of intertextual analysis in relation to the constitutional text. The types of quotations and referential relations in the legal discourse intertext are observed.
Key words: intertext; prototypical quote; quotation system; reference
Представление об интертексте как о знаковом дискурсивном продукте, воссоздающем формально-содержательные элементы претек-стов, позволяет рассматривать в данном качестве текст Основного закона государства, в том числе Конституцию России, аккумулирующую юридическое и политическое знание, онтологизированное в виде предшествующих конституций, международно-правовых актов и конвенций, а также их проектов, редакций и изменений.
Анализируемый с этих позиций текст конституции может быть охарактеризован как сложная система цитат, служащая основой для нового дискурсивного содержания, соединяющего прецедентное / общее и инферентное / особенное знание, объективированное специальной лексикой языка. Под цитатой в данной статье, вслед за Ю. Кристевой [Кристе-ва, 2004], понимается любое воспроизведение фрагмента претекста - от термина как имени специального концепта с идентичной или частично преобразованной семантикой до тождественно / не тождественно выраженной пропозиции (реже, группы пропозиций) источника.
Обращение к тексту Конституции РФ 1993 г. и к ее основным претекстам (Конституции СССР 1977 г., Конституции РСФСР 1978 г., Конституции СССР 1936 г., Конституции РСФСР 1937 г., Конституции СССР
1924 г., Конституции РСФСР 1925 г. и Консти-
туции РСФСР 1918 г.) показало, что при константности лексической формы в них изменили своё дискурсивное содержание термины народ, власть, религия, свобода, право, обязанность и многие другие. Так, термин народ, воспроизводимый в каждом Основном законе как в интертексте, утрачивает свое первоначальное политическое значение, приданное ему в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», ставшей затем разделом Конституции РСФСР 1918 г.
В Конституции 1977 г. цитируемое имя, вошедшее в политический фразеологизм советский народ, наделяется широкой семантикой, не предполагающей выделения в коллективном субъекте права внутренней оппозиции свой / чужой: {{В СССР построено развитое социалистическое общество. <...> Это - общество <...>, в котором на основе сближения всех классов и социальных слоев, юридического и фактического равенства всех наций и народностей, их братского сотрудничества сложилась новая историческая общность людей - советский народ» [Конституция СССР, 1977, Преамбула]. В Конституции 1993 г., начинающейся со слов {{Мы, многонациональный народ Российской Федерации...» [Конституция РФ, 1993, Преамбула], кроме по-новому подчеркнутой специфики субъекта, профилируется другая грань эволюции концепта - его связь с идеей демократии как типа власти: «У. Носителем суверенитета и единственным источ-
ником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. 2. Народ осуществляет свою власть непосредственно...» [Там же. Ст. 3].
Что же касается цитат как актуализаций пропозиций источника, то следуя предложенному ранее категориальному подходу [Литвиненко, 2008], все их представляется целесообразным разделить на ядерные и периферийные единицы интертекста. Исходя из анализа прототипических признаков цитат, к ядерным единицам класса следует отнести такие заимствования, которые характеризуются: 1) точностью воспроизведения элемента претекста; 2) сохранением семиотического тождества с воспроизводимым элементом; 3) обособленностью на фоне принимающего текста; 4) наличием информации об авторе и / или источнике заимствования; 5) способностью функционировать как отсылка к претексту [Там же. С. 133]. Подчеркнем, что преимуществом данного подхода является то, что он позволяет выявить и описать все возможные виды цитат, не оставляя вне рамок анализа какой-либо из них.
В качестве примера цитаты, обладающей всеми перечисленными признаками, может быть приведена ст. 4 Конституции РСФСР
1925 г., полностью повторяющая формулу прецедентного Основного закона: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» [Конституция РСФСР, 1918, ст. 13]. Примечательно, что уже в одной из следующих редакций указанной конституции данная цитата подвергается модификации, существенно утрачивая признак точности в отношении претекста 1918 г. В неё инкорпорируется элемент (свобода религиозных) исповеданий, включение которого разбивает прецедентное высказывание, в то время как выражение религиозная пропаганда навсегда элиминируется из дискурса: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» [Конституция РСФСР, 1929, ст. 4].
В конституционном интертексте 1936 г. трансформация цитируемой статьи носит
иной характер. В ней происходят структурносинтаксические изменения, призванные подчеркнуть важность двух образуемых самостоятельных высказываний. Добавляется, в соответствии с новыми политическими и дискурсивными стандартами, наименование страны СССР. Осуществляется гиперонимическая замена, касающаяся имени субъектов права {трудящиеся —► граждане), а ранее упомянутое выражение «свобода религиозных исповеданий» заметается на «свободу отправления религиозных культов». В целом, однако, все перечисленные изменения не нарушают смысловой связи с претекстом: «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» [Конституция СССР, 1936, ст. 124].
Говоря о новых дискурсивных стандартах, отметим, что, кроме собственно языковых причин, их появление было обусловлено принятием множества республиканских конституций. Все они также относились к числу интертекстуальных построений, причем дополнительно маркированных связью с Основным Законом СССР. Экспликация этой связи могла осуществляться разными способами, однако нередко она ограничивалась лишь заменой имени государственного образования в правовом шаблоне союзной Конституции. Ср.: «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в РСФСР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» [Конституция РСФСР, 1937, ст. 128].
Среди иных цитат, связанных с религиозной тематикой, близость к прототипу обнаруживают модификации статьи, посвященной ограничению гражданских прав: «Не избирают и не могут быть избранными, хотя бы они входили в одну из вышеперечисленных категорий: <...> г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов» [Конституция РСФСР, 1918, ст. 65]. В Конституции 1925 г. воспроизводимый пункт дополняется фактическим «запретом на профессию» любых служителей религиозных культов: «Не избирают и не могут быть избранными, хотя бы они и входили в одну из перечисленных категорий: <...> г) мона-
хи и духовные служители религиозных культов всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией» [Конституция РСФСР, 1925, ст. 69]. Можно предположить, что подобная амплификация обусловлена требованием исключения последних из категории трудящихся как ключевых субъектов права той эпохи и, соответственно, устранения отношений синонимии между рассматриваемыми именами.
В редакции 1929 г. цитируемый пункт подвергается полной синтаксической инверсии с сегментацией финального, «политически чуждого», элемента: «г) духовные служители религиозных культов всех вероисповеданий и толков, для которых это занятие является профессией, и монахи» [Конституция РСФСР, 1929, ст. 69].
Отметим, что кроме формальной и содержательной амплификации «религиозные» цитаты порой обнаруживают и политически мотивированные усечения структуры. Представление об этом может дать фрагмент интертекста 1929 г. в сравнении с его непосредственным претекстом: «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика предоставляет право убежища всем иностранцам, подвергающимся преследованиям за политическую деятельность или за религиозные убеждения» [Конституция РСФСР, 1925, ст. 12]. «Российская социалистическая федеративная советская республика предоставляет право убежища всем иностранцам, подвергающимся преследованиям за революционно-освободительную деятельность» [Конституция РСФСР, 1929, ст. 12]. Как видим, в цитате отсутствует социально и идеологически «чуждый» элемент.
В целом же каждое из рассмотренных заимствований может быть отнесено к околоядер-ным цитатам, демонстрирующим явное сходство с соответствующим фрагментом претек-ста и обладающим иными прототипическими признаками. Благодаря единому для пре-текстов и их цитат вербальному знаковому коду они характеризуются глобальным семиотическим тождеством друг с другом. Наличие у вступивших в силу правовых актов указания на отмену ими действия конкретного Основного закона или его редакции снимает проблему атрибуции заимствований. Композиционная структура конституций обеспечивает ци-
таты определенной выделенностью в общем пространстве интертекста. Наконец, изучение конституционных текстов позволяет проследить цитатную природу его состава, обеспечивающего процесс (вос)производства и передачи юридического и политического знания.
В отличие от ранее приведенных заимствований цитаты, относящиеся к периферии категории, не обладают очевидным сходством с претекстом. Им как средствам воспроизведения первоисточника присуща неточность, неполнота и фрагментарность, их рекуррентность не всегда идентифицируется в рамках нового дискурсивного продукта, а функция связи с прецедентными текстами в значительной мере оказывается нивелированной.
Так, сопоставление соответствующих статей Конституций 1977 и 1978 гг. с их претек-стами 1936 и 1937 гг. показывает, что рассматриваемые в качестве цитат они обнаруживают довольно малое число совпадений со своими дискурсивными источниками. В противоположность им в новых интертекстуальных версиях Законов цитатный фрагмент «свобода совести» впервые концептуализируется как одно из неотъемлемых конституционных прав, закреплённых системой юридических гарантий государства. Часть цитаты трансформируется в развернутую дефиницию указанного интертекстуального понятия и термина. Кроме того, в обе статьи инкорпорируется отсутствующее ранее положение о запретах, соотнесенных с обеспечением этого права: «Гражданам СССР гарантируется свобода совести, т е. право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается. Церковь в СССР отделена от государства и школа - от церкви» [Конституция СССР, 1977, ст. 52].
При этом, как и в претекстах, к которым отсылают статьи Конституций 1977 и 1978 гг., различия их собственных статей фактически ограничиваются лишь аббревиатурой государства. Ср.: {{Гражданам РСФСР гарантируется свобода совести, т е. право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религи-
озными верованиями запрещается. Церковь в РСФСР отделена от государства и школа - от церкви» [Конституция РСФСР, 1978, ст. 50].
Следует отметить, что концепт свобода совести получает в Конституциях 1977 и 1978 гг. ещё одну, непрямую, или, скорее, перифрастическую номинацию, которая в соответствующих статьях Законов сопряжена с выражением идеи равноправия и включена в рамках актуализируемой пропозиции в целый ряд представляющих эту идею единиц: «Граждане СССР равны перед законом независимо от происхождения, социального и имущественного положения, расовой и национальной принадлежности, пола, образования, языка, отношения к религии, рода и характера занятий, места жительства и других обстоятельств» [Конституция СССР, 1977, ст. 34. Аналогичная редакция статьи в отношении граждан РСФСР представлена в Конституция РСФСР, 1978, ст. 32].
Комментируя это обстоятельство, можно, по-видимому, говорить о своеобразном синонимическом дублировании элементов цитат, расширяющем и детализирующем общее представление об объекте. Вместе с тем анализ остальной части ст. 34 показывает, что у неё, как у цитаты, есть еще один достоверно устанавливаемый источник в претексте: «Равноправие граждан СССР, независимо от их национальности и расы, во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни является непреложным законом. Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав или, наоборот, установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой и национальной принадлежности, равно как всякая проповедь расовой или национальной исключительности, или ненависти и пренебрежения - караются законом» [Конституция СССР, 1936, ст. 123].
Сказанное означает, что ст. 34 представляет собой такое сложно структурированное образование, как цитатный комплекс [см. подробнее: Литвиненко, 2008, с. 178-193], содержание которого обусловлено совмещением нескольких фрагментов, воспроизводящих различные претексты. В данном случае в конституционном интертексте происходит соединение фрагментов, заимствованных из преце-
дентных статей 123 и 124. Это позволяет распространить норму равенства перед законом на более широкий круг субъектов, включая тех, чья статусно-ролевая идентичность проявляется в сфере отношения к религии.
Отметим, что таким же цитатным комплексом является и приведенная выше ст. 52, которая инкорпорирует как элементы основного источника - ст. 124, так и актуализируемый в ст. 123 запрет «проповеди ненависти» в отношении субъектов права, выраженный в Конституции 1977 г. синонимичным директивом.
В свою очередь наличие общих претекстов или, точнее, одних и тех же прецедентных высказываний позволяет определять сами статьи 34 и 52 Закона как кореферентные цитаты.
Аналогичным образом к кореферентным цитатам, в которых синонимичными средствами предается фрагмент той же ст. 52, можно отнести ст. 13 и 29 последнего по времени конституционного интертекста. В них приведенный директив получает следующие формулировки: «Запрещается <...>разжигание <...> религиозной розни» [Конституция РФ, 1993, ст. 13,5] и «Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие <...> религиозную ненависть и вражду» [Конституция РФ, 1993, ст. 29,2].
Наряду с комплексными и кореферентны-ми заимствованиями в конституционных интертекстах представлены и полиреферентный цитаты, т. е. цитаты, отсылающие сразу к нескольким различным текстовым источникам. К ним, в частности, относятся статьи Конституций РСФСР 1937 и 1978 гг., которые не только воспроизводят соответствующие статьи Конституций СССР 1936 и 1977 гг., но также и все претексты последних. Кроме того, полире-ферентными являются и все статьи рассматриваемой тематики последней Конституции Российской Федерации.
Так, ст. 14, начало которой служит юридическим репрезентативом нового знания о взаимоотношениях государства и религии, содержит и фрагмент с явными признаками прецедентное™: «У. Российская Федерация - светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. 2. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом» [Конституция РФ, 1993, ст. 14]. Очевидно, что референтами подчеркнутого вы-
ражения выступают не только ст. 52 Конституции СССР 1977 г., но и ст. 50 Конституции РСФСР 1978 г., ст. 124 Конституции СССР 1936 г., ст. 128 Конституции РСФСР 1937 г., ст. 4 Конституции РСФСР 1925 г. (и ее новая редакция 1929 г.) и ст. 13 Конституции РСФСР 1918 г.
Пункт 2 статьи «Государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. Запрещаются любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности» [Конституция РФ, 1993, ст. 19] отсылает, соответственно, к статье 34 Конституции СССР 1977 г., статье 32 Конституции РСФСР 1978 г., статье 123 Конституции СССР 1936 г. и статье 127 Конституции РСФСР 1937 г.
Наконец, статья, в которой в последнем конституционном интертексте объективируется гарантия свободы совести, актуализируемая как непосредственно, так и через гипони-мическую номинацию «свобода вероисповедания»: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними» [Конституция РФ, 1993, ст. 28], восходит к тем же семи референтам, что и ст. 14. Это означает, что данные статьи также относятся и к коре-ферентными заимствованиям.
Аналогичную цепочку полиреферентных цитат можно проследить и по статьям, репрезентирующим эволюцию концепта защита отечества. В интертексте 1993 г. его содержание раскрывается в трёх высказываниях, два из которых с определённой долей точности воспроизводят все предшествующие прецедентные источники. Иными словами, в них аккумулировано прецедентное знание, выраженное в семи референтных текстах Законов (точнее, в четырёх, так как статьи в Конституциях 1936 и 1937 гг. отличаются только названием стра-
ны, а в Конституциях 1918, 1924 и 1925 гг. данные статьи полностью совпадают). Так, структура и содержание высказываний «У. Защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина Российской Федерации. 2. Гражданин Российской Федерации несет военную службу в соответствии с федеральным законом» [Конституция РФ, 1993, ст. 59] практически идентичны статье «Защита Отечества является долгом граждан Российской Федерации. Граждане Российской Федерации несут военную службу в соответствии с федеральным законом» [Конституция РСФСР, 1978, ст. 67], отличаясь лишь добавлением юридического термина обязанность.
Статья 1978 г., в свою очередь, восходит к референту 1977 г., в котором присутствовали оба имени с деонтологической семантикой, подчеркнутой соответствующими определениями: «Гражданин СССР обязан оберегать интересы Советского государства, способствовать укреплению его могущества и авторитета. Защита социалистического Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР. Измена Родине - тягчайшее преступление перед народом. Воинская служба в рядах Вооруженных Сил СССР - почетная обязанность советских граждан» [Конституция СССР, 1977, ст. 62 и 63].
Как видно из примера, в цитате 1978 г. были опущены не только два прилагательных, ставших факультативными в данном типе дискурса. Лакунарными стали и два самостоятельных фрагмента, в одном из которых был дан список синонимов, связанных с реализацией рассматриваемого концепта в высказывании (оберегать, укреплять, защищать), а в другом актуализировался его специфический антоним: защита отечества / измена родине.
В претексте Конституции 1977 г. указанный антоним получал развернутую дефиницию, также ставшую интертекстуально лакунарной: «Всеобщая воинская обязанность является законом. Воинская служба в Рабоче-Крестьянской Красной Армии представляет почетную обязанность граждан СССР. Защита Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР. Измена родине: нарушение присяги, переход на сторону врага, нанесение ущерба военной мощи государства, шпионаж — караются по всей строго-
сти закона, как самое тяжкое злодеяние»
[Конституция СССР, 1936, ст. 132 и 133].
Что же касается трёх первых конституций страны, то в них защита отечества концептуализировалась не только как обязанность, но и как почетное право гражданина: «В целях всемерной охраны завоеваний Великой Рабоче-Крестьянской Революции Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика признает обязанностью всех граждан Республики защиту социалистического отечества и устанавливает всеобщую воинскую повинность. Почетное право защищать революцию с оружием в руках предоставляется только трудящимся» [Конституция РСФСР, 1918, ст. 19. См. также: Конституция СССР, 1924, ст. 10; Конституция РСФСР, 1925, ст. 10]. Как показывают тексты других Основных Законов, в дальнейшем эта характеристика оказалась дискурсивно нерелевантной.
Отметим также, что первые конституции можно рассматривать в качестве референтных текстов и для п. 3 ст. 59 Конституции РФ, поскольку в нём, так же, как и в претек-стах, речь идет об альтернативной службе, хотя и обусловленной различными социально-политическими причинами. Ср.: «Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой» [Конституция РФ, 1993, ст. 59,3]. «Почетное право защищать революцию с оружием в руках предоставляется только трудящимся; на нетрудовые же элементы возлагается отправление иных военных обязанностей» [Конституция РСФСР, 1918, ст. 19].
Следует сказать, что феномен полирефе-рентности цитат не всегда ограничивается только рамками включающего их дискурса. Так, ст. 180 Конституции РСФСР 1978 г., ст. 169 Конституции СССР 1977 г., ст. 148 Конституции РСФСР 1937 г., и соответствующие статьи всех остальных Основных Законов России содержат лозунг, входящий в креолизован-ный текст государственного герба: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Очевидно, что кроме всей суммы конституционных претек-стов референтом этой фразы выступает «Ма-
нифест коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса.
В целом, как показал материал исследования, не только Конституция РФ 1993 г., но и предшествущие редакции Основных Законов СССР и РСФСР являются интертекстуальными образованиями. Все они представляют собой совокупность цитат с определенным набором прототипических и непрототипических признаков. Всем им присуще наличие комплексных, кореферентных и полиреферент-ных заимствований, благодаря которым в них, как в интертекстах, соединяется прецедентное и инферентное знание, объективирующее содержание юридического дискурса.
Библиографический список:
1. Кристева, Ю. Избранные труды : разрушение поэтики [Текст] / Ю. Кристева. - М. : РОССПЕН, 2004. - 653 с.
2. Литвиненко, Т.Е. Интертекст в аспектах
лингвистики и общей теории текста [Текст] / Т.Е. Литвиненко. - Иркутск : ИГЛХ 2008. - 308 с.
3. Конституция РСФСР 1918 г. [Электронный
ресурс]. - Режим доступа : http://constitution.garant. га/history/ussr-rsfsr/ (дата обращения : 01.10.2011).
4. Конституция РСФСР 1925 г. [Электронный
ресурс]. - Режим доступа : http://constitution.garant. га/history/ussr-rsfsr/ (дата обращения : 14.10.2011).
5. Конституция РСФСР 1925 г. (редакция 1929 г.)
[Электронный ресурс]. - Режим доступа : http:// constitution.garant.ru/history/ussr-rsfsr/ (дата
обращения : 04.10.2011).
6. Конституция РСФСР 1937 г. [Электронный
ресурс]. - Режим доступа : http://constitution.garant. га/history/ussr-rsfsr/ (дата обращения : 10.10.2011).
7. Конституция РСФСР 1978 г. [Электронный
ресурс]. - Режим доступа : http://constitution.garant. га/history/ussr-rsfsr/ (дата обращения : 12.10.2011).
8. Конституция РФ 1993 г. [Электронный ресурс]. -Режим доступа : http://constitution.garant.ru/ (дата обращения: 14.10.2011).
9. Конституция СССР 1924 г. [Электронный ресурс].
- Режим доступа : http://constitution.garant.ru/
history/ussr-rsfsr/ (дата обращения : 04.10.2011).
10. Конституция СССР 1936 г. [Электронный ресурс].
- Режим доступа : http://constitution.garant.ru/
history /ussr-rsfsr/ (дата обращения : 10.10.2011).
11. Конституция СССР 1977 г. [Электронный ресурс].
- Режим доступа : http://constitution.garant.ru/
history /ussr-rsfsr/ (дата обращения : 12.10.2011).
