CC BY
105
І і ] НА КНИЖНУЮ ПОЛКУ
г > р \ ВОСТОКОВЕДА
Е.Г Спальвин
Конфуцианские идеи в этическом учении японского народа*
Тот, кто родившись человеком,— говорит одно японское поучение,— не знает закона человеческого, тот не есть человек; хотя бы он по внешнему виду и был человеком, но по сердцу он то же, что животное». И один японский философ поясняет, что существо, ставшее человеком, имеет в своем сердце нечто прирожденное, что мы называем его природой. В этой природе заложено пять добродетелей, называемых пятью постоянствами, потому что они во все времена прирождены всем решительно без исключения людям, как знатным и презренным, так и мудрым и глупым. Эти пять не изменяются, они постоянны и потому называются пятью постоянствами. В силу их человек становится человеком, благодаря им человек превосходит все твари и разнится от животных. Если следовать этим пяти добродетелям, тогда исполняется путь пяти человеческих отношений и устанавливается путь человеческий.
Природа человеческая, состоящая из этих пяти постоянств, представляет собою сущность; она труднообъяснима, но проявления ее в действиях легко подмечаются.
Именно то основное чувство жалости, милосердия, симпатии, заботы, которое мы питаем не только по отношению к людям, но и ко всем вообще живым существам, и которое мы одним словом называем любовью, это-то чувство и есть прирожденная человеку добродетель человеколюбия. Человеколюбие есть сострадание, сущность его — любовь, проявление его — добро.
Хорошее, правильное мы называем справедливостью. Хорошо и правильно все то, что отвечает обстоятельствам, все то, что в данном случае соответствует разуму. Правильное решение дела — это справедливое решение, правильно принятая мера — справедливая мера. Действовать в интересах других, не обращая внимания на свою собственную пользу, напрягать свои силы для общего блага, это не только хорошее, справедливое дело, но это и долг. Таким образом все хорошее,
* Спальвин Е. Г. Конфуцианские идеи в этическом учении японского народа. Речь, произнес. на торжественном, акте по случаю празднования десятилетия Вост. ин-та 21 окт. 1909 г. Владивосток, 1913. (Изв. Вост. ин-та. Т. 31, вып. 3.)
справедливое есть долг, есть то, что человек должен делать. Долг есть смысл и закон явлений и жизни, долг есть прямота души и поступков, долг связывает между собою священными узами приемных родителей и приемных детей. Долг есть справедливость, и по делать то что должны делать, несмотря на всевозможные для нас неудобства и неприятности, по долгу же мы не должны делать того, чего не следует нам делать, хотя бы нам удобнее было поступать по-другому.
Незыблемый закон или принцип наших действий мы называем благонравием. Это почтение к людям, это тот незыблемый закон, который регулирует взаимоотношения людские и устанавливает правильную межу между ними. Смотреть с благоговением и почтением на стоящих выше нас, не принижать и не презирать стоящих ниже нас, ставить самого себя в скромные рамки, не чваниться перед людьми, не роскошничать, это есть благонравие.
Быть сведущим называется мудростью, быть сведущим в причинах явления, знать хорошее и дурное, различать правду и неправду, добро и зло и разбираться даже в том, что не слышно уху и не видно глазу.
И, наконец, хранить, держать, соблюдать мы называем правдивостью. Так мы называем то, что незыблемо, непреложно, что без лжи и фальши твердо согласуется с путем, то, что есть правда и истина, в чем нет ни лжи, ни фальши, нет криводушия, нет двуличности, то, что прямо, как одна прямая линия.
Приведенный разбор пяти основных добродетелей или пяти по-стоянств, прирожденных человеку, человеколюбия, справедливости, благонравия, мудрости и правдивости — заимствован японским философом Кайбара Эккэном у китайского философа Чжоу-цзы и представляет собою основу конфуцианского учения. Другой китайский философ, Хань-цзы, называет указанные добродетели пятью природами, пре-дуготованными в человеке.
Все перечисленные добродетели объединяются под общим названием человеколюбия, и это служит причиной тому, что сам первоучитель Конфуции говорит об одном только человеколюбии. Понятие человеколюбия включает в себя все остальные четыре понятия, а также и все возможное добро... в одной из китайских классических книг, а именно в «Ицзине» трактуется одновременно о человеколюбии и справедливости.
Китайский философ Мэн-цзы, расширяя рамки учения Конфуция, объясняет тоже два понятия: человеколюбие и справедливость. Но, по мнению Кайбара, Мэн-цзы не вносит этим ничего нового в учение самого Конфуция, он только расчленяет понятие человеколюбия наподобие того, как в природе имеется две взаимодействующие силы — мужское начало — ян и женское начало — инь.
Далее, тот же Мэн-цзы объясняет одновременно еще четыре добродетели: человеколюбие, справедливость, благонравие и мудрость. Но это вовсе не значит, что благонравие и мудрость существовали отдельно от человеколюбия и справедливости. Благонравие проистекает из человеколюбия, мудрость же входит в состав справедливости.
Согласно учению китайского философа Чжуан-цзы, благонравие есть ничто иное, как проявление человеколюбия, мудрость же заложена
в самом существе справедливости. Это, как видно, только новое расчленение основных понятий, подобно тому, как мужское и женское начала, действуя в природе, расчленяются на весну, лето, осень и зиму.
Рассматриваемое конфуцианское учение получило дальнейшее развитие у китайского философа более ранней ханьской династии Дун Чжуншу, впервые установившего пятичленную формулу добродетелей и положившего, таким образом, основание более распространенному учению о пяти постоянных добродетелях. Введение в прежнюю четырехчленную формулу понятия правдивости, однако, вовсе не означает, чтобы это было новое по себе понятие. Этим понятием выражается только идея истины и непреложности указанных четырех добродетелей, ибо без правдивости немыслимы человеколюбие, справедливость, благонравие и мудрость. Это то же самое, как в природе без понятия земли не было бы понятий дерева, огня, металла и воды. Таким образом, философу Дун Чжуншу принадлежит только заслуга формулировки идеи, существовавшей со времен глубочайшей древности.
***
Спрашивается, где искать корни четырех основных добродетелей? Откуда они получены человеком?..
Корни их у неба. Они исходят от неба и прирождены поэтому человеческому сердцу.
Это подробно объясняет китайский философ Чэн-цзы, говоря, что великая добродетель природы — неба и земли — это жизнь. Великая добродетель означает милосердие, жизнь же означает рождение всех явлений. Природа, конечно, сердца не имеет, не чувствует, но то, что она производит на свет людей и все творение, это есть ее сердце, ее чувство, опираясь на которое она и в древности, и в настоящее время рождала и рождает бессметное число людей. Это сердце природы есть жизнь или принцип жизни. В этом заключается милосердие неба и земли, великая добродетель жалости к предметам.
Принцип жизни действует в течение всего года, во все четыре времени года, в отдельности отличающиеся каждое своим качеством. Соответственно четырем качествам природы, составляющим небесный, или природный, естественный путь, и человек обладает четырьмя качествами, образующими путь человеческий.
Весна олицетворяет принцип первоначала. Весной впервые проявляется жизнь, рождаются все твари. Весна — это первоначало добродетели небесного пути, произрождающей все творение. В человеке принцип этот проявляется в добродетели человеколюбия, являющейся первоначалом остальных добродетелей.
Лето представляет принцип всеобщего проникновения, осуществляемого в росте. Принцип жизни проникает всю природу, и все предметы приходят в расцвет. В человеческой природе эта полнота жизни и роскошное проявление ее выливаются в добродетели благонравия.
Осень отличается принципом пользы, проявляющейся в жатве. Принцип жизни доходит до последней точки зрелости, вся природа доводит принцип жизни до полноты, травы и деревья приносят плоды. В природе человека это плоды добродетели справедливости.
И наконец, зима осуществляет принцип покоя и целомудрия, проявляющихся в хранении накопленного. Зимой принцип жизни природы доходит до преисполнения, он тверд и правилен. Дух жизни возвращается к своему источнику, исполнен подвиг целого года. В человеческой жизни это добродетель мудрости.
Путь небесный со времен незапамятной древности все тот же самый и осуществляется безостановочно. Чередуются весна, лето, осень и зима; вращаются звезды и светила небесные; сменяются прохлада, зной, тепло и холод. Все многоразличные твари и растения остаются неизменными, из года в год не меняя ни формы, ни окраски, и во веки веков цветы персика будут красными, цветы сливы — белыми. Это закон непреложности пути небесного.
И как среди четырех добродетелей природы человеческой имеется добродетель правдивости, так и среди четырех качеств пути небесного имеется непреложность. Движение неба и земли, природа человека не изменится во веки веков. Таков закон непреложности пути небесного.
Поэтому, если спросите об источнике четырех добродетелей человека: — оне исходят из четырех добродетелей неба, принцип тех и других тот же самый, основа их одна и та же, и небо и человек одно.
Человек — сын неба и земли. От природы он получает священное чувство сострадания к предметам, и это его чувство есть то, что мы называем человеколюбием, человеколюбием, расчленяющим в конечном итоге на пять взаимодействующих добродетелей. Человеколюбие есть сердце человека, — сказал Мэн-цзы, — и справедливость есть путь человека. Человеколюбие есть добродетель сердца и принцип любви, справедливость же — укрощение зла и прямота дела, — пояснил Чжуси.
Когда у человека нет человеколюбия и справедливости, тогда рушится добродетель сердца, путь пяти человеческих отношений не действует и путь человеческий не устанавливается.
***
Каким образом мы, однако, в состоянии знать, что человеку при-рождены указанные добродетели?
На этот вопрос отвечает китайский философ Мэн-цзы, указывая на четыре внешних проявления их, на так называемые четыре края — по японскому переводу, или четыре зародыша — по русскому переводу архимандрита Палладия. Это — сострадание, стыд и ненависть, уступчивость и сознание хорошего и дурного.
Четыре добродетели сокрыты в сердце и не доступны внешнему наблюдению. Когда же человек приходит в соприкосновение с окружающим, то в сердце его восстают те или иные чувства и проявляются отчасти вовне, как бы своими краями. Человеколюбие проявляется в виде сострадания, когда видишь горе и печаль других; справедливость
— в виде стыда по поводу собственной неправоты и ненависти по поводу неправоты других; благонравие — в виде отказа от собственного и уступки другим; мудрость — в виде сознания добра добром и хорошим, зла — злом и дурным.
Если бы в сердце человека не было заложено человеколюбия, справедливости, благонравия и правдивости, то он не мог бы реагировать
вовне указанными их проявлениями. Это и служит доказательством тому, что в сердце человека заложены означенные четыре добродетели.
На основании этого Мэн-цзы учил, что природа человека хороша, и если человек не делает добро, а делает зло, то это проистекает только от того, что он не развивает заложенного в его сердце чувства добра. Благородный муж постоянно работает над расширением этого чувства. Добро и зло, благородный муж и пошлый человек, упорядоченное состояние государства, мятежи и революция являются лишь следствием развития или неразвития заложенных в сердце задатков. Этими прирожденными задатками человек отличается от животных. В одной старинной китайской книге сказано: «Только небо и земля — отец и мать творения, только человек есть душа творения». В пределах неба и земли человек — самое драгоценное.
Сопротивляясь природе неба и земли и теряя путь человеческий, человек приближается к животному и недостоин уважения. Унижать ли свое тело — зависит от человека. Не ищите пути человеколюбия и справедливости вне вашего сердца. Даже маленький мальчик не может не знать о любви к своим родителям, не может не знать об уважении к своему старшему брату. Любовь к родителям есть человеколюбие, уважение к старшему брату — справедливость и долг. Они прирождены нашему сердцу и их легко осуществить. Человеческая природа состоит только из человеколюбия, справедливости, благонравия, мудрости и правдивости. Разум вселенной не идет дальше этого, и все без исключения заключается в этом. Это основной источник всего добра. Следуя этим пяти постоянным добродетелям, человек поступает по пути пяти человеческих отношений. Поучения святых и наука ученых не существуют вне этого.
***
Когда человек, следуя природе пяти постоянных добродетелей, не находится под пагубным бременем своих страстей и только всецело предоставляет себя влечению естественного начала, тогда в жизни его возникает пять человеческих отношений, тогда явственно проявляется добро его природы и осуществляется путь человеческий.
По учению китайской классической книги «Чжунъюн», следовать заложенной природе — это есть путь. Человек, следуя своей природе, вступает по отношению к окружающим в известные отношения. Взаимоотношений между людьми существует пять, и они называются пятью человеческими отношениями: 1) между родителями и детьми, 2) между господином и слугой, 3) между мужем и женой, 4) между старшим и младшим братьями и 5) между друзьями. Этим перечнем исчерпывается весь круг человеческих отношений.
Между родителями и детьми не должно быть отчуждения сердец, а должна быть глубокая привязанность. Это потому, что они принадлежат к одной среде, в которой разделена одна и та же кровь. Подобное взаимоотношение между родителями и детьми называется родственностью, родственным чувством.
Отец строго воспитывает своих детей, исправляет их поведение, наставляет их в делах, учит их всему необходимому, выговаривает и
взыскивает за дурное, воспитывает из них хороших людей, прилагает усилия к тому, чтобы их могли хвалить посторонние, принимает все меры к пользе своих детей. Это — закон отца, это — сострадание отца к детям.
Мать, мягкосердечная по природе, относится к детям с нежностью и усердно поясняет им всю строгость отца, так чтобы детские сердца не исполнялись гнева и не думали бы плохо об отце. Мать смягчающе действует на сердца детей, наставляет их и воспитывает. Это — закон матери, это — сострадание матери к детям.
Дети обязаны смотреть на своих родителей с почтением и уважением, дорожить ими, любить их, никоим образом не противодействовать воле родителей, не причинять им огорчения и беспокойства, напротив — заботиться о том, чтобы они радовались, и, хотя бы родители по влечениям своим были дурными людьми и хотя бы они обходились дурно с детьми, дети не могут сердиться на них, не могут их ненавидеть, а должны заботиться о своих родителях и должны их любить и почитать. Одним словом, это называется сыновней почтительностью.
Те же самые взаимоотношения, даже еще более возвышенные и священные, должны быть также и между приемными родителями и приемными детьми. Приемные родители должны почитаться наравне с родными. Так как у приемных родителей и приемных детей нет общей крови, то взаимоотношения их определяются согласно добродетели справедливости и нравственного долга, чего не бывает между родными детьми и родителями, которых объединяет общая кровь. Приемного отца называют поэтому отцом по долгу, приемную мать — матерью по долгу и приемных детей — детьми по долгу. Родительское сострадание к детям по долгу и сыновняя почтительность детей по долгу нисколько не разнятся от сострадания к детям родных родителей и сыновней почтительности к родителям родных детей, но так как в эти отношения входит еще элемент нравственного долга, то взаимные отношения тем паче усугубляются, и родители и дети по долгу должны тем более прилагать все свое сердце и старание.
Господин содержит своих слуг, снабжает их выдачей натурой и выдачей деньгами. Это его долг и обязанность, и он не может считать это своей милостью, зависящей от собственного произвола. Радость и счастье его заключаются в том, что он живет трудами своих слуг и он должен на это смотреть как на милость с их стороны. Это — закон нравственного долга господина.
Слуги, прилагая все старание, несут свою службу; но это не милость, зависящая от них, это их долг и обязанность. С благодарностью получают они милости от своего господина в виде выдач натурой или деньгами, и их воодушевляет только одна мысль: отдать свою жизнь за своего господина. Это — закон нравственного долга слуги.
Господин без слуги стоит одиноко и во всех отношениях стеснен, точно также и слуга без господина не имеет никого, кто бы ему мог дать пропитание или денег, и он не в состоянии содержать своих родителей, жены и детей. При таких-то обстоятельствах господин оказывает сострадание своим слугам, слуги же дорожат своим господином, и это называют справедливостью, или нравственным долгом господина и слуги.
Сострадание господина к своим слугам выражается в снисходительности к их мелким проступкам и упущениям и в поощрении даже за мелкие хорошие дела. Слуга, с своей стороны, смотрит на своего господина с уважением и почтением, сердце его должно быть прямолинейно и откровенно, он должен думать о пользе своего господина и всем своим существом ему служить. Дурных же действий господина касаться не ему! Не иметь слуге двух влечений, помышлять же ему только о своем господине! Это закон слуги, это закон верности господину.
Между мужем и женой распределен дом. Муж заботится и старается вне дома, жена же — о делах домашних. Разграничение обязанностей мужа и жены состоит в правильном распределении внутренних и внешних отношений и в управлении домом. Муж, как мужчина, касается всех дел вообще, у жены же, как у женщины, недостает мудрости и ума, и поэтому может встречаться много оплошностей. Выговаривать за недостатки, обращать внимание на всевозможные дела, заботиться о согласии — это закон мужа, сострадание мужа к жене. Жена должна почитать и уважать своего мужа, заботиться о пище, платье и прочих домашних делах, не питать ревности к мужу и злобы, не веселиться ни с кем посторонним, кроме как с одним своим мужем; как бы скверны ни были поступки мужа, она не должна ненавидеть мужа, не должна давать волю своему сердцу, а после его смерти, не покидая дома мужа, она должна исключительно думать о муже. Такую жену называют целомудренной женой. Это — закон жены.
Старший брат во всех отношениях и случаях идет впереди младшего, руководит младшим братом, питает к нему сострадание и относится к нему нежно. Младший брат во всех отношениях идет за старшим братом, подчиняется ему без сопротивления, почитает и уважает и дорожит старшим братом. Это — порядок старшинства.
Так как старший брат старше по летам и более взрослый, и больше у него мудрости и ума, то он смотрит за молодостью своего младшего брата и за недостатками его сердца, усердно наставляет его во всем необходимом, старается о любви, согласии и мире с ним. Это — закон старшего брата, это — сострадание старшего брата к младшему.
Младший брат почитает старшего, не покидает его и ни в каком случае не выходит из-под руководства старшего брата, а всегда следует ему. Хотя бы поступки старшего брата были дурными, он тем не менее почитает его, тем не менее дорожит им и не сопротивляется ему. Это — почтительность младшего брата к старшему, это — закон младшего брата.
Законы старших и младших сестер аналогичны.
При встрече с друзьями должно взаимно стараться об искренности, обходиться друг с другом откровенно. Когда возникает разногласие во мнениях или нехорошее дело, должно высказывать свое личное мнение, выручать из затруднения и помогать, во всех случаях соблюдать искренность, быть без фальши, не хитрить и быть надежным. Это есть то, что называется правдивостью между друзьями. Друзья должны без стеснения сообщать друг другу о нехороших делах и нехороших вестях и, высказывая свое мнение, исправлять нехорошие дела. Это — закон дружеского обхождения, это — взаимное сострадание друзей.
Когда у друга нет чувства искренности, и он сердится по поводу высказанного мнения, и нет в нем надежности, то, постепенно удаляясь от него, не следует с ним встречаться. Это — дальнейший закон дружеского общения.
Описанные пять человеческих отношений составляют так называемый путь человеческий. Все проявления его, как-то: сострадание родительское, согласие супружеское, интимность братская, правдивость приятельская, любовь, уважение, почитание, порядок старшинства, распределение труда и все прочее и прочее,— основываются на природе человеколюбия, справедливости, благонравия, мудрости и правдивости, и все они поэтому входят в состав этих пяти основных добродетелей. От этих пяти отношений проистекает все добро, которое только мыслимо, мир государства и мир вселенной. В этих отношениях устанавливается путь человеческий. Святость святого возникает только как следствие следования пяти постоянным добродетелям.
***
Таким образом, человек превосходит все твари, ему прирождены пять постоянных добродетелей, ему присущ путь человеческий. Тем не менее, если его не наставлять постоянно в пути, наставлять вплоть до того, как ему есть и питаться, носить теплое платье, содержать свой дом и тем создавать себе необходимый покой,— если его не наставлять в пути, то он только по внешнему виду будет человеком, по сердцу же и поступкам он будет близок к животному.
Печалясь об этом, святые люди старины учреждали школы, ставили учителей и заставляли учить и учиться пути человеческому. Таким образом, нет ничего, что было бы выше и драгоценнее учения и науки.
Ни в коем случае нельзя отставать от пути даже ни на одну секунду. Когда у человека нет науки и он не знает пути, тогда не устанавливается путь человеческий, и тогда бесполезно рождаться человеком. Два раза жить невозможно. Поэтому нельзя прожить жизнь свою зря, не учась пути. Сам Конфуций учил: «Кто утром слышал о пути, может вечером спокойно умереть». И одно японское стихотворение XII века говорит: «Человеческая жизнь продолжается еле-еле пятьдесят лет, стыдно мужчине не иметь заслуг».
В чем заключается наука? Направляй свои помыслы на этот путь, возьми себе просвещенного учителя, принимай от него учение, вращайся среди хороших друзей и пользуйся их поддержкой.
Возбуждать в себе помыслы — зависит от нас самих, но учиться пути — для этого нужно пользоваться силами учителя и друзей. Даже самое незначительное дело, самое пошлое занятие повседневной жизни трудно выполнить без учителя, без метода, без наставления, полагаясь только на свое собственное влечение,— трудно выполнить его, несмотря ни на какие собственные таланты и силы. И разве с этими делишками можно сравнить путь человеческий, путь неба и земли, самое великое, величайшее дело. И разве можно ступать по пути, следуя одному своему сердцу, не учась закону древних святых?
Поэтому человек непременно должен брать в учителя древних святых и мудрецов, почитать их учение, читать их книги и узнавать путь
человеческий. И так как природа человеческая хороша, то человек, если только будет заниматься наукой, познавать путь и ступать по нему, дойдет до святости Яо и Шуня.
Учение Конфуция не есть какое-то особое учение. Оно есть учение о пути неба и земли. Конфуций, установив путь неба и земли как закон, показал его людям. Путь неба и земли прост и нетруден, его легко узнать, и так как он не сложен, то и легко по нему ступить. Священное сердце неба и земли только и обращено к оказанию сострадания всем тварям и к размножению их. Помимо этого не существует небесного сердца. В человеческой среде это — человеколюбие и путь человеческий.
И путь человеческий, со своей стороны, заключается в сострадании к другим и в воспитании других, и поэтому также и путь человеческий легко узнать и легко по нему ступать.
Пять добродетелей прирождены вам, вашему сердцу, поэтому не ищите их вне себя, ищите их в самих себе. Трудно получить то, что находится вне нас, хотя бы его и искали. Если же мы будем искать то, что заложено в нас самих, то оно легко достанется нам. Святые наставляют нас в пути, предуготованном в сердцах людей, и поэтому путь этот легко узнать и легко ступать по нему даже самым неразвитым и пошлым мужчине и женщине. То, что он им трудно дается, происходит только от того, что они плохо учатся. То, что им трудно ступать по нему, проистекает только от того, что они охвачены человеческими страстями. Следовать своим страстям и творить превратное, это то же самое, что глубокой темной ночью пробираться по бездорожью, посреди колючих кустов, переходить через рвы и канавы. Святой же муж, когда идет по дороге, то идет светлым днем и широкой дорогой. Легко идти, когда светло.
Наше конфуцианское учение, — заключает Кайбара Еккен,— представляет собою политико-социальное учение, тот путь, который устраивает мир, спасает людей. Доктрина его практическая и заключается в том, что устроив самого себя, устраивают других, ступают по пути человеческих отношений и творят пользу ради поднебесной и государства, и ради неба и земли и всего сущего. Доктрина эта не представляет собой бесполезного пустословия.
***
Итак, сердце человека по природе своей обладает человеколюбием, справедливостью, благонравием, мудростью и правдивостью, путь же человеческий состоит в выполнении человеческих отношений: государя и слуги, отца и сына, мужа и жены, старшего и младшего, друга и приятеля. Помимо пяти постоянных добродетелей не существует сердца, помимо пяти человеческих отношений не существует пути. Знать это
— это есть знание, делать это — это есть дело. Не ищите помимо этого никакого сердца и никакого пути, все противное этому будет упорством сердцу небесному и пути небесному. Существо, являющееся человеком, рождается в пределах неба и земли. Принимая милости неба и земли, оно доводит до конца дни своей жизни, и поэтому оно должно почитать путь неба и земли, должно ему следовать и ступать по нему.
Однако на свете есть и другие государства, которые не знают учения святых. Мэнцзы о них сказал, что они близки к животным, так как не имеют учения. Наша Япония, — говорит Кайбара Еккен,— расположенная посреди неба и земли, между югом и севером, в этом отношении то же, что Китай. Путь вращения звезд и светил правилен, четыре времени года действуют, холод и зной не отступают от периодов мужского и женского начал и, по сравнению с остальными странами варваров, Япония представляет собою выдающееся, добродетельное государство. Пять видов хлебов в ней в изобилии; платья и пищи, утвари и имущества вдоволь. Поистине, название ее — «острова обильной осени» — происходит от того, что она по богатству и обилию предметов превосходит иностранные государства. Климат ее ровен, и поэтому и обычаи ее гармоничны, чувства ее и сострадания и любви глубоки; придерживаясь незыблемых принципов, она храбра и воинственна. Законы благонравия твёрды. Она соблюдает величие и близка к человеколюбию и справедливости. И скоро ей легко будет дойти до пути. Поэтому в китайских книгах Японию называют также страной благородных мужей. Грустно то, — заканчивает Кайбара Еккен, — что люди нашего государства не знают, что Страна Восходящего Солнца превосходит иностранные государства.
Изложенное представляет собой конспект конфуцианского учения в изложенной конфуцианской доктрины у японского философа Кайба-ра Еккена и домашних поучений другого японского философа — Исэ Тейдзё.
***
Конфуцианство, занесенное из Китая в Японию, не оставалось в Японии отвлеченной книжной доктриной. Учение его распространилось особенно в одном классе японского народа, именно среди самураев — служилых людей, или дружинников, феодальной Японии. На общем фоне японской жизни и культуры конфуцианство дало богатый материал для выработки этого учения, известного под названием бусидо — учение или есть путь буси, т.е самураев, или служилых людей. В выработке этого учения, помимо конфуцианства участвовали еще буддизм и синтоизм.
Буддизм снабдил его «чувством спокойной веры в судьбу, покорного подчинения неизбежному, стоическим складом ума на виду опасности или несчастья, пренебрежением жизнью и привычностью к смерти»1.
В синтоизме оно обрело сонм родных богов японской земли, доктрину божественного происхождения императора, всего народа японского и самой земли японской. Беспрерывной линией, через мириады веков, тянется ряд императоров одного рода, небесного происхождения — от Великой Священной Богини Озаряющей Небо. «Век государей,— поется в народном гимне,— простирается из тысячи веков в восемь тысяч веков, пока мелкий щебень не станет скалой и мох его не покроет». «Для Японца,— пишет современный нам японский профессор Нитобэ,— государь — телесный представитель Неба на земле, объединяющий в своем лице могущество Неба и его милосердие». «Для япон-
ца, — пишет тот же Нитобэ, — родина больше, чем земля и почва для извлечения из нее золота или взращивания на ней хлеба, это священная обитель богов, духов наших праотцев». Синтоизм — это путь богов, культ богов.
Боги — олицетворенные силы природы или умершие родные и родственники. В глубокой старине, лишь только люди возымели идею о каком-то призрачном внутреннем я или двойнике,— пишет Лафкадио Хирн2, — тотчас, без сомнения, начался культ духов. Примитивные поклонники духов не были в состоянии составить себе понятия о верховном божестве, так что первоначально не существовало никакой разницы между пониманием духов и пониманием богов. Мертвые жили в приготовленных для них могилах и выходили от поры до времени для того, чтобы посещать свои прежние жилища, или для того, чтобы появляться в снах живущих. Духи умерших представлялись постоянно присутствующими, нуждающимися в умилостивлении и способными участвовать в радостях и скорбях живых. Они нуждались в пище, питье и свете и в воздаяние за это они были в состоянии оказывать благодеяния. Тела их разлагались в земле, но духовная сила их все еще пребывала в надземном мире, проникала его существо, двигаясь в его ветрах и водах. Смертью они приобретали таинственную силу: они делались высшими — ками — богами.
«Все мертвые делаются богами»,— писал великий толкователь синтоизма Хирата. «И так как имеются злые, равно, как и благие боги,— писал сам Мотоори,— то необходимо умилостивлять их приношением приятной пищи, игрой на арфе, игрой на флейте, пением и танцами и всем вообще, что может привести их в хорошее настроение». Пока дух почетно укрыт и надлежащим образом насыщен, он доволен и будет помогать в поддержании благополучия своих умилостивителей. От благополучия мертвых зависит счастье живых. Видимый и невидимый мир навсегда соединены бесчисленными узами взаимной необходимости, и ни одно единое отношение этого союза не может быть нарушено без самых ужасных последствий.
В историческом развитии культ предков дал в Японии три различных формы — религию дома, или домашний культ; религию местного божества или бога-хранителя — общинный культ, и религию национальную, или государственный культ.
Культ этот воплощает в себе многое из того, что характерно для поклонения предкам вообще. В нем сохраняется в особенности три верования которые находятся в основновании всех форм постоянного поклонения предкам:
I. Мертвые остаются в этом мире, навещая свои могилы, а также и свои прежние дома и участвуя незримым образом в жизни своих живых родственников.
II. Все мертвые делаются богами в смысле приобретения сверхъестественной власти, но они сохраняют тот характер, который отличал их при жизни.
III. Счастье мертвых зависит от почтительного услужения, оказываемого им живыми; и счастье живых зависит от исполнения благочестивого долга по отношению к мертвым.
К этим весьма ранним верованиям можно прибавить следующие более позднего развития, которые одно время, должно быть, оказывали громадное влияние:
IV. Каждое событие в мире, хорошее или вредное, — прекрасные времена и обильные жатвы, наводнения и голод, бури и опустошения берегов морскими валами и землетрясениями, — представляет собой дело мертвых.
V. Все человеческие действия, хорошие или дурные, управляются мертвыми.
Первые три верования сохранились с начала цивилизации или с более раннего времени, — с того времени, когда мертвые были единственными богами, без различия их власти. Последние два скорее, кажется, принадлежат к тому периоду, когда из примитивного поклонения духам развилась настоящая мифология — громадный политеизм. Но более старые верования, в смягченной форме, составляют основную часть существующего культа. Хотя японское поклонение предкам и подверглось многим видоизменениям за прошедшие две тысячи лет, но эти видоизменения не преобразовали его существенного характера по отношению к поведению; и все строение общества покоится на нем, как на моральном основании.
Не только правительство, но почти все в японском обществе происходит прямо или косвенно от этого культа предков; и во всех делах скорее мертвые, чем живые, были правителями нации и творцами ее судеб. «Сражения на Ялу, в Корее и Манчжурии, — пишет тот же Нитобу, исповедующий, впрочем, христианство, — выиграли духи наших отцов, руководившие нашими руками и бившиеся в наших сердцах. Они не умерли, эти духи — души наших воинственных предков. Для тех, у кого есть глаза, чтобы видеть, они явственно видны».
Синтоизм — культ богов и божественных предков, культ верности богам и мертвым. Он требует проявления верности и почитания, активного служения богам и мертвым.
Японский народ, выработавший инстинктивным сознанием на основе культа предков в конечном развитии его в культ национальных богов и повелителей, понятие верности, нашел это же понятие в этическом учении конфуцианства. Но он нашел в конфуцианском учении еще большее, он нашел в нем стройное учение еще о других добродетелях, и, не колеблясь, он воспринял это учение. Воспринимая его, он не внес в него существенных изменений, а произвел лишь некоторую переоценку его ценностей и установил другую группировку их, собирая в одно место более отвлеченные понятия и выдвигая не более видное место практически-прикладные. Это бусидо.
На первое место поставлена активная идея верности господину, и неразрывно с нею связанная идея долга: ты должен делать именно то, что ты должен делать, несмотря на всевозможные для тебя неудобства и неприятности, и ты не должен делать того, чего не следует тебе делать, хотя бы тебе удобнее было поступать по другому. Но недостаточно одного только знания добродетели, требуется еще исполнение ее. «Знать и действовать — одно и то же», — учил китайский философ Ван Янмин, и его учению последовала Япония.
Во всей конфуцианской этике безусловно активных элементов оказалось с этой точки зрения немного: соблюдение верности и исполнение долга, и только. Все остальное — человеколюбие, благонравие, мудрость и правдивость, отношения между родителями и друзьями, покрывались практическими идеями верности и долга.
Верность означала служение тому высшему, что есть и было на свете,— господину, как источнику всех благ; долг — осуществление этой верности. И верность, и долг стоят в бусидо на первом плане, остальные же добродетели — человеколюбие, благонравие, мудрость и правдивость — занимают по отношению к ним как бы побочное, служебное положение. Одновременно выдвигаются на видное место еще понятия чести и мужества, но эти понятия играют одну лишь служебную роль, и содержание их выясняется при рассмотрении содержания верности и долга; главное же — это способы выполнения их.
Бусидо, как этика упраздненной в настоящее время касты самураев, конечно, обречено на погибель и исчезновение, но те простые идеи, из которых состоит это учение, инстинктивно чувствовались и понимались во все времена широкими слоями народа и вылились в то, что называют Ямато дамасий — духом Японии. Дух этот проходит через всю японскую историю и разлит по всей стране, и на рассказах о проявлении его воспитывается народ.
В чем, однако, состоят верность и долг, или лучше, до каких размеров он в состоянии и не только в состоянии дойти, а действительно доходит?..
Митидзанэ ушел в ссылку. Враги его, не довольствуясь этим, задумали истребить и уничтожить весь его род. Разыскивая единственного малолетнего сына его, они наталкиваются на след его в одном деревенском училище и, не зная в лицо мальчика, требуют от учителя выдачи его головы в определенный срок.
Учитель Гэндзо, бывший вассал Митидзанэ, одушевленный желанием спасти сына своего бывшего господина и тем сохранить род его, внимательно рассматривает список учеников, пытливо всматривается в лица приходящих в класс учеников — не найдется ли среди них подходящий ученик, голова которого могла бы заменить голову сына бывшего господина. Но ни один ученик не подходит, ни один не похож на того маленького мальчика, которого скрывает его школа. Нет спасения. Сын господина должен погибнуть.
В это время в школу приходит новый ученик в сопровождении своей матери, как видно, благородного рода. Новый мальчик того же возраста, что и сын бывшего господина учителя, учитель сразу же радостью признает в нем двойника сына своего господина, голова которого должна быть выдана в определенный срок. Но и сам этот вновь пришедший мальчик, и сама мать его знают, что он как двойник похож на того мальчика. В тиши домашнего крова они принесли на алтарь верности и долга, сын — свою голову, мать — свое сердце...
В назначенный день и час в школу приходит чиновник, которому поручено установить подлинность головы сына Митидзанэ и принять ее от учителя. Признает он голову? Примет он голову?
Учитель в мучительном ожидании обхватил рукоятку меча, готовый убить чиновника или покончить собою в случае непризнания головы подлинной.
Чиновник спокойно поднимает лежащую перед ним детскую голову, внимательно рассматривает черты ее и деловито удостоверяет подлинность ее...
В этот же вечер та мать, которая незадолго до этого отдала своего сына в школу, сидит дома и с нетерпением ожидает, чтобы открылась калитка забора.
Тесть ее долго состоял на службе Мицидзане, но когда счастье Мицидзане рушилось и сам он обратился в беглеца, сын его, ее муж, оказался вынужденным поступить на службу к врагу бывшего господина своего отца. Сам он должен хранить верность своему господину, врагу бывшего господина своего отца, но малолетний сын его — внук его отца — может служить делу бывшего дедовского господина. И так как он был знаком с семейством Мицидзане, то ему и было поручено установить подлинность головы...
Покончив работу дня, совершив подвиг жизни, он возвращается домой и с порога приветствует жену:
— Радуйся, жена, сын наш доказал службу своему господину...
***
Соблюдая верность господину своему, ты должен делать именно то, что ты должен делать, это — твой долг. В этом твое сострадание к твоему родному сыну, в этом твое согласие с женой твоей, в этом твое человеколюбие ко всякой твари поднебесной. Ибо сказано: знай хорошее и дурное, различай правду и неправду, добро и зло, и разбирайся в том, что не слышно уху и не видно глазу. И да будут поступки твои прямы, как одна прямая линия
Верность господину создает благополучие слуг и государства.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Nitobe. Bushido. P. 9.
2 Hearn. Japan. P. 30-38.
