CC BY
36
КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ ДИСКУРС В РАССКАЗЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ВЕЧНЫЙ МУЖ»
О.С. ЧЕСНОКОВА
Кафедра иностранных языков филологического факультета Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия
На материале рассказа Ф.М. Достоевского «Вечный муж» (1870) рассматриваются экстралингвистические и лингвистические особенности конфиденциального дискурса.
Монографию «Основы теории дискурса» М.Л. Макаров начинает со сравнения: «Сегодня категория дискурса в социальных науках играет роль подобную той, что отведена евро в европейской экономике» [Макаров, 2003, с. 11]. Широкое понимание дискурса соотносится с его толкованием «как родовой категории по отношению к понятиям речь, текст, диалог» [Макаров, 2003, с. 90]. Одновременная обращенность дискурса к ментальной и речевой деятельности [Красина, 2004] ставит перед исследователями многочисленные задачи. Конфиденциальный дискурс - тема, только еще набирающая обороты своего изучения. Под конфиденциальным дискурсом в статье будут пониматься акты высказывания, интенционалъно ориентированные на речевое самораскрытие говорящего. Фактор сообщения такого рода сведений о себе (жизненных событий и эмоций), которые в «обычной», «рядовой» ситуации общения не становятся предметом обсуждения (ср.: telling something special about oneself which normally is not told [Weigand, 2004, p. 129]) и является тем «событийным аспектом», той особой «формой жизни» [Арутюнова, 1990, с. 137], которая мотивирует конфиденциальные высказывания, что терминологически соотносится с широким толкованием дискурса.
Элементы конфиденциальности пронизывают все человеческое общение. Онтологически конфиденциальное самораскрытие (в англоязычной традиции -self-disclosure, во французской - devoilement de soi) направлено на сообщение фактов личного характера (descriptive self-disclosures) и конфиденциальных оценок происходящего, конфиденциальных мнений и суждений (evaluative selfdisclosures) [Derlega et al., 1993, p. 5]. Большой вклад в разработку проблематики конфиденциальности внесла Лионская (Франция) школа дискурс-анализа. Так, на материале анализа конверсационного корпуса разной жанрово-бытовой прикрепленности (телефонные разговоры, разговоры покупателя с продавцом, семейное и дружеское общение) В. Траверсо предложила подразделить конфиденциальные высказывания на высказывания-откровения (confidence-revelation)
и высказывания-излияния чувств (confidence-epanchement) [Traverso, 1996, p. 198 ff.]. В русле особого внимания лионских специалистов по конверсацион-ному анализу к скрупулезному анализу структурных единиц дискурса [Kerbrat-Orechioni, 1990; 1994; 1996; Kerbrat-Orechioni, Plantin, 1995], в конфиденциальном дискурсе выделяются такие типовые структурные единицы, как l’ouverture, la cloture, la structure globale [Traverso, 1996, p. 199-203; 1996a, p. 59-60]. С известной долей метафоричности им могут соответствовать русск. завязка (l’ouverture), завершение (la cloture), развитие (la structure globale). Собственнолингвистический, а также семиотический и коммуникативный статус конфиденциального дискурса ставит на повестку дня рассмотрение разнообразных вопросов, таких как механизмы и стратегии конфиденциальности и их связь с межличностными отношениями, жанровые типы конфиденциального дискурса, вероятностная последовательность событий конфиденциального дискурса (сценарий) и их проявление в разного рода текстах [Confidence/Devoilement de soi dans l’interaction, 2004, pp. 4—5] [1].
Предметом данной статьи являются коммуникативные взаимодействия конфиденциальной направленности в рассказе Ф.М. Достоевского «Вечный муж»(1870) [2]. Это небольшое произведение мастера дает интереснейший материал для размышлений о лингвистическом и экстралингвистическом профиле конфиденциального дискурса, поскольку сами коллизии рассказа образуют почти классический «событийный фон» [Арутюнова, 1990, с. 137], который предопределяет появление и проявления конфиденциальных речевых действий персонажей. Весьма привлекательным и продуктивным также представляется обращение к бесценным текстам классической литературы при рассмотрении проблем речевого взаимодействия с использованием современного терминологического и понятийного аппарата [3]. Исповедальность, пронизывающая тексты Достоевского, дает уникальный материал для изучения конфиденциального дискурса. Приведем здесь рассуждение М.М. Бахтина о месте исповеди в творчестве Достоевского: «Исповедь вовсе не является формой или последним целым его творчества (его целью и формой своего отношения к себе самому, формой видения себя) - исповедь является предметом его художественного вйдения и изображения. Он изображает исповедь и чужие исповедальные сознания, чтобы раскрыть их внутренне социальную структуру, чтобы показать, что они (исповеди) не что иное, как событие взаимодействия сознаний, чтобы показать взаимозависимость сознаний, раскрывающуюся в исповеди» [Бахтин, 1986, с. 330]. О семантическом своеобразии текстов Достоевского Н.Д. Арутюнова рассуждает так: «Внутренняя незаполненность (неконкретизованность) -характерная черта текста Достоевского. Он апеллирует к слушающему, приглашая его к «независимому расследованию» [Арутюнова, 1999, с. 849]. Подобным экспериментальным «независимым расследованием» и будет наше рассмотрение конфиденциального дискурса на материале одного текста великого писателя.
Рассказ «Вечный муж» вышел в свет в 1870 г. Его сюжет основан на треугольнике «муж-жена-любовник», который был не нов для европейской литературы XIX в. Павел Павлович Трусоцкий, после скоропостижной смерти жены находит ее личную переписку, из которой узнает, что у его жены было два любовника и один из них, Алексей Иванович Вельчанинов, и есть настоящий отец
его единственной и горячо любимой дочери Лизы. В отличие от Шарля Бовари, сломленного ударом от известия о неверности жены, Трусоцкий решается на месть. Поскольку второй любовник его жены, Багаутов, внезапно умирает, Вельчанинов один должен расплатиться за ущемленную гордость и боль Тру-соцкого. Странные, явно выходящие за рамки «приятельских», по определению Анри Труайя [2003, с. 354], сотканные из противоречий отношения обманутого мужа и бывшего любовника и составляют главное событие «Вечного мужа». Многочисленные же диалогические взаимодействия Трусоцкого и Вельчанино-ва образуют тот основной речевой материал, на котором мы попытаемся проанализировать проявления конфиденциального дискурса.
В первых главах рассказа мы обнаруживаем многочисленные речевые взаимодействия между Трусоцким и Вельчаниновым, в которых оскорбленный муж сообщает собеседнику о своих чувствах и эмоциях. Это явно не сбалансированное взаимодействие: конфидент (бывший любовник) избран помимо его воли; коммуникативно он не настроен уступать вынужденному собеседнику дискурсивное пространство, ни выполнять роль «внимательного уха» (1а fonction «d’orelle attentive») [Traverso, 1996, p. 212]; сущность интенций конфиденциального взаимодействия касается конкретных фактов: отцовства Вельча-нинова и знания Трусоцкого о любовных отношениях его жены с Вельчаниновым. Возвращаясь к вопросу о мести, на которую решается Трусоцкий, житейский смысл задает вопрос: на какую месть может решиться мирный и даже робкий в «обычных» обстоятельствах человек. Эта месть может быть словесной, и в ней механизмы и этические предписания конфиденциальности занимают особое о своеобразное место. Фамилии Трусоцкий и Вельчанинов - «говорящие», а сами герои отражают дискуссии русской интеллигенции XIX в. о судьбах России и их связи с существованием двух противоположных типов личности «смирного» и «хищного». Но, так как в произведениях Достоевского нет резкого противопоставления героев, эти два типа, казалось бы относимые: «смирный» - к обманутому мужу, а «хищный» - к соблазнителю его жены, взаимно проникают друг в друга, и герои меняются предполагаемыми амплуа. Герои Достоевского тонко чувствуют и улавливают настроения и даже мысли друг друга. В семиотическом и коммуникативном аспекте это проявляется в том, что коммуникативные интенции и их анализ занимают важное место в структуре текста, как в речи персонажей, так и в речи автора. Вот каким образом Вельчаниновым переводится на язык логики, «декодируется» истинная коммуникативная интенция, стоящая за речевыми актами Трусоцкого:
Он и зашел ко мне из непобедимого злобного желания дать мне знать, что он знает свою обиду и что ему известен обидчик! [с. 481].
В следующем же контексте верификация коммуникативного намерения происходит в речи автора, наблюдающего за своим героем:
Вельчанинов слушал со вниманием. Человек этот говорил, кажется искренно и с некоторым даже достоинством, а между тем он ничему не верил с самой той минуты, как вошел к нему [с. 470].
Месть, задуманная Трусоцким в отношении Вельчанинова, отчасти состоит из словесной и эмоциональной пытки, в которую он собирается превратить в разговорах с Вельчаниновым свое знание о любовных отношениях его жены с Вельчаниновым и о том, что он и есть настоящий отец Лизы. Судьба Лизы -
глубоко трагичные страницы «Вечного мужа». Сложный и тонко чувствующий ребенок умирает не столько от физического недуга, сколько от непреодолимой тоски от предательства отца (юридического отца), сменившего после смерти матери любовь на равнодушие и жестокость. Несмотря на обилие речевых взаимодействий «Трусоцкий-Вельчанинов», в тексте рассказа нет ни одного эксплицитного утверждения Трусоцкого о том, что Вельчанинов - настоящий отец Лизы, хотя эта информация является одним из глубинных смыслов высказываний Трусоцкого, на основе которого строятся и развиваются и его коммуникативные стратегии, и коммуникативные акты. Рассмотрим несколько фрагментов текста, дающих представление о том, какие разнообразные и причудливые речевые и прагматические формы может принимать конфиденциальный дискурс единого глубинного денотативного содержания.
- Скажите, Павел Павлович, вы здесь, стало быть, не один? Чья это девочка, которую я застал при вас давеча?
Павел Павлович даже удивился и поднял брови, но ясно и приятно посмотрел на Вельчанинова.
-Как чья девочка? Да ведь это Лиза! - проговорш он, приветливо улыбаясь.
-Какая Лиза? - пробормотал Вельчанинов, и что-то вдруг как бы дрогнуло в нем...
-Да наша Лиза, дочь наша Лиза - улыбался Павел Павлович [с. 470].
Приведенный фрагмент содержит коммуникативные и речевые загадки. Притяжательное местоимение «наша» в высказывании Трусоцкого («наша Лиза», «дочь наша Лиза») этически должно быть отнесено к супругам Трусоцким, что, казалось бы, подтверждается витиеватым объяснением «это уже после вас нам Бог даровал» [с. 471], однако по сюжетной логике притяжательное место-имение «наша» может быть отнесено и к «мы», образованному из Трусоцкого как юридического и Вельчанинова как биологического отца Лизы Трусоцкой. В плане же проявления конфиденциального дискурса мы наблюдаем своего рода затемнение, затуманивание, затушевывание языковыми средствами истинного конфиденциального намерения вплоть до придания ему этически не приемлемой формы.
Ярким сюжетным событием «Вечного мужа» являются поиски Вельчани-новым Трусоцкого для организации похорон Лизы. Видя убитого горем Вельчанинова, искренне и горячо привязавшегося к Лизе, Трусоцкий осуществляет одну из составляющих своей мести - отрицает отцовство Вельчанинова:
- Понимаешь ли ты, пьяный изверг, что без тебя ее и похоронить нельзя будет! - прокричал он задыхаясь.
- Тот повернул к нему голову.
-Артиллерии... прапорщика... помните? - промямлил он тупо ворочавшимся языком.
- Что-о-о? - завопил Вельчанинов, болезненно вздрогнув.
- Вот тебе и отец! Ищи его... хоронить... [с. 509-510].
Интенциональная сущность конфиденциальных взаимодействий как сообщений о не подлежащих широкому разглашению событиях и эмоциях в приведенном выше отрывке направлена на полное уничтожение его истинного содержания. Однако эмоциональный накал диалога столь силен, что, как это обычно для героев Достоевского, Вельчанинов чутко улавливает и даже пред-
видит такой поворот событий: - Лжешь! - закричал Вельчанинов, как потерянный,- ты со злости... я так и знал, что ты это мне приготовишь! [с. 510].
Экспрессивность приведенного отрывка отчасти достигается за счет смены обращения с «вы» на «ты».
Следующее важное коммуникативное событие рассматриваемого нами конфиденциального намерения - письмо, переданное уезжающим из Петербурга Трусоцким Вельчанинову: «В конверте ни одной строчки не было от Павла Павловича, но находилось какое-то другое письмо. Вельчанинов узнал эту руку. <...> В этом письме Наталья Васильевна, прощаясь с ним навеки, - точно так же, как и в полученном тогда письме - и признаваясь ему, что любит другого, не скрывала, однако же, о своей беременности. Напротив, в утешение ему сулила, что она найдет случай передать ему будущего ребенка, уверяла, что отныне у них другие обязанности...» [с. 571]. Примечательность этого фрагмента видится в том, что он показывает, как из-за целого комплекса морально-этических и психологических факторов конфиденциальный дискурс может и не происходить при непосредственном взаимодействии коммуникантов, «лицом к лицу», он возможен лишь при дистантном расположении собеседников. В данном случае это компенсируется сменой формы речи с устной на письменную.
А теперь остановимся на дискурсивных особенностях речевых построений Трусоцкого и Вельчанинова. Высказывания Трусоцкого воплощают иносказательность. Намеки и аллюзии занимают важное место в речи «вечного мужа». Вот, например, как Трусоцкий сообщает Вельчанинову, что Багаутов также был любовником его жены:
- Багаутов? Что такое? Какой Багаутов? - как вкопанный остановился вдруг Вельчанинов.
- Багаутов, Степан Михайлович, подаривший нас своею дружбою ровно через год после вас и...подобно вам-с [с. 458].
Высокопарное «подаривший нас своею дружбою» сочетается с довольно прозрачными намеками о времени дружбы «через год после вас» и ее свойстве «подобно вам-с». Избежание эксплицитности в высказываниях Трусоцкого доходит до полного вытеснения словесной формы и ее замены невербальными средствами. Для передачи того же, что и в предыдущем примере, смысла о любовных отношениях Багаутова и жены Трусоцкого, используется жест рогов, символизирующий супружескую неверность: ...ведь он вот что для меня значш-с.
И Павел Павлович вдруг, совсем неожиданно, сделал двумя пальцами рога над своим лысым лбом и тихо, продолжительно захихикал [с. 485—486]; отвагу этого жеста отмечает Вельчанинов: Храбрый же вы однако же, человек! - проговорил Вельчанинов [с. 486].
Возвращаясь к многообразным способам избежания прямого утверждения в речи Трусоцкого, интересно отметить, что в тексте рассказа мы находим многочисленные речевые попытки Вельчанинова скорректировать коммуникативное поведение своего собеседника призывами к прямоте (эксплицитности): -Павел Павлович, говорите прямо! ...Говорите прямо, действуйте прялю, и, честное слово даю вам - я отвечу на все, что угодно! [с. 501]; Павел Павлович, скажите все поскорее и без церемоний, - нахмуршся Вельчанинов [с. 516].
Речь Вельчанинова также дает интересный материал для изучения конфиденциального дискурса. В главе «Вельчанинов» внутренние монологи Вельча-
нинова, в которых он задает вопросы самому себе и не всегда оказывается в состоянии ответить на них, могут быть рассмотрены как конфиденциальный дискурс, обращенный к себе самому, своего рода самораскрытие перед самим собой. В этом самораскрытии Вельчанинов искренен, объективен и даже порой безжалостен: «Ну, не знаю ли я наверно, что, несмотря на все эти слезные раскаяния и самоосуждения, во мне нет ни капельки самостоятельности, несмотря на все мои глупейшие сорок лет!» [с. 439]. Хотя по жанру это монолог, но по сути - диалог, который ведет раздвоенное сознание, один из постоянных мотивов творчества мастера.
В плане взаимодействия Вельчанинова с собеседниками в конфиденциальном дискурсе рассмотрим два его проявления. Измученный бессонницей и тяжелыми мыслями, Вельчанинов решает обратиться к врачу. Конфиденциальное взаимодействие «врач-пациент» конвенционально считается наиболее безопасным. Однако этого не происходит в случае с Вельчаниновым, который «даже решил посоветоваться с известным доктором, правда, человеком ему знакомым; разумеется, заговорил с ним шутя» [с. 436]. Данный комментарий, сделанный со стороны внимательного наблюдателя, выявляет очень важный коммуникативный стереотип конфиденциальных высказываний, когда серьезность и даже драматичность содержания принимает «перевернутую» речевую форму шутки.
Конфиденциальное взаимодействие, в достаточной степени гармоничное, наблюдается в общении Вельчанинова с Клавдией Петровной Погорельцевой, его первой любовью, и, по существу, его единственным другом, приютившей и заботившейся о Лизе до ее последней минуты. Эмпатия Вельчанинова и Клавдии Петровны обусловливает такое речевое взаимодействие, при котором и содержательная, и эмоциональная сторона общения находятся в равновесии взаимного интереса и участия обоих собеседников: Здесь, в этой семье, он был прост, наивен, добр, нянчил детей, не ломался никогда, сознавался во всем и исповедовался во всем [с. 480]. Именно Клавдии Петровне Вельчанинов доверяет тайну своих любовных отношений с женой Трусоцкого и тайну своего отцовства:
- Помните вы, что я вам говорил, - вам одной, и чего даже муж ваш не знает, - о т-ском годе моей жизни?
- Слишком помню; вы часто об этом говорили.
-Я не говорил, а я исповедовался, и вам одной, вам одной! Я никогда не называл вам фамилии этой женщин; она - Трусоцкая, жена этого Трусоцкого. Это она умерла, а Лиза, ее дочь - моя дочь! [с. 481].
Приведенные фрагменты примечательны и использованием глагола речи «исповедоваться», семантически соотносящегося с ключевой интенцией конфиденциального дискурса.
Таковы основные проявления конфиденциального дискурса, рассмотренные нами на материале рассказа Ф.М. Достоевского «Вечный муж». Систематизацию рассмотренных конфиденциальных речевых действий возможно описать в терминах когнитивной структуры фреймов, представленных в виде «структуры узлов и отношений» [Демьянков, 1996; Макаров, 2003, с. 153-157]. Конкретные коммуникативные акты конфиденциальной направленности в рассмотренном тексте и соответствующие им речевые (преимущественно) акты, напри-
мер, конфиденциальные высказывания, ориентированные на выражение событий или эмоций, преобразование конфиденциального содержания в иронию, в денотативную противоположность; вытеснение устной формы конфиденциального дискурса письменной; ее замена невербальными средствами; конфиденциальность, превращающаяся в исповедь перед самим собой; гармоничное конфиденциальное взаимодействие с собеседником на основе взаимной эмпатии, можно представить как слоты, а конфиденциальность per se как величину, соответствующую вершинам, «всегда справедливым по отношению к предполагаемой ситуации» [Демьянков, 1996, с. 189].
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Эти вопросы были обозначены как ведущие при проведении в сентябре 2004 г. в Высшей Нормальной Школе в г. Лион (Франция) коллоквиума на тему «Самораскрытие во взаимодействии» (Confidence «Devoilement de soi dans Г interaction»). He имея в рамках данной статьи возможности осветить многообразие тематики коллоквиума, назовем такие направления исследования, как, например, поиск типологии маркеров и стратегий конфиденциальности [Pop, 2004, р. 108-109]; механизмы конфиденциальности в дискурсивном пространстве тоталитарного режима [Palanciuc, 2004, р. 97-99]; выявление универсальных и национальных стандартов конфиденциальности [Dem’jankov, 2004, р. 40-41]; выход за собственно-языковые рамки реализации конфиденциального дискурса, чем является, например, его рассмотрение в синтетическом жанре оперы [Constantin de Chanay, 2004, p. 32-34]. Это лишь более чем беглый перечень вопросов, призванных выявить релевантные аспекты взаимодействия языкового и коммуникативного аспектов в конфиденциальных высказываниях.
2. Издание, по которому цитируются примеры: Достоевский Ф.М. Вечный муж // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. IV. - М., 1956, с. 433-580.
3. См., напр., рассмотрение конвенций речевого этикета на материале поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» в работе [Кобозева, 2003].
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. - М.,
1990, с. 411-412.
2. Арутюнова Н.Д. Стиль Достоевского в рамке русской картины мира // Арутюнова НД. Язык и мир человека. - М., 1999, с. 846-872.
3. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1986.
4. Демьянков В.З. Фрейм // Краткий словарь когнитивных терминов / Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. I Под общ. ред. Кубряковой Е.С. - М, 1996.
5. Красина Е.А. К интерпретации понятия дискурс II Вестник РУДН. Сер. «Лингвистика». - 2004. - № 6, с. 5-9,
6. Кобозева И.М. Тема речевого этикета в бессмертной поэме Н.В. Гоголя // Московский лингвистический журнал. - М, 2003. - Т. 7. - № 2, с. 125-150.
7. Макаров M.JI. Основы теории дискурса. - М, 2003.
8. ТруайяА. Федор Достоевский / Пер. с франц. Н. Уманянц. - М., 2003.
9. Confidence/Devoilement de soi dans Г interaction. - Lyon, 2004.
10. Constantin de Chanay H. Confidences d’opera: le partage lyrique // Confidence «Devoilement de soi dans Г interaction». - Lyon, 2004, p. 32-33.
11. Demjankov V. On Euroversals and culture-specific standarts of self-disclosure in dialogue // Confidence «Devoilement de soi dans Г interaction». - Lyon, 2004, p. 40-41.
12. Derlega V.J., Metts S., Petronio S., Margulis S.T. Self-Disclosure. - Sage, 1993.
13. Kerbrat-Orechioni C. Les interactions verbales. Vol. 1. - Paris, 1990.
14. Kerbrat-Orechioni C. Les interactions verbales. Vol. 2. - Paris, 1992.
15. Kerbrat-Orechioni C. Les interactions verbales. Vol. 3. - Paris, 1994.
16. Kerbrat-Orechioni C., Plantin C.(eds.) Le trilogie. - Lyon, 1995.
17. Palanciuc L. «J’ai commis une grave erreur». Autocritiques et engagements des ecrivains en milieu totalitaire (domaines russe et roumain) // Confidence/ Devoilement de soi dans 1’interaction. Lyon, 2004. Pp.97-98.
18. Pop L. La confidence: marqueurs et strategies. // Confidence «Devoilement de soi dans l’interaction». - Lyon, 2004, p. 108-109.
19. Traverse V. La conversation familiere. - Lyon, 1996.
20. Traverse ^.Confidence et emotion // Dialogue in the Heart of Europe. Abstracts. - Prague, 1996a, p. 59-60.
21. Weigand E. Action Games of self-disclosing // Confidence «Devoilement de soi dans Г interaction». - Lyon, 2004, p. 129-130.
SELF-DISCLOSURE DISCOURSE IN THE SHORT NOVEL «THE ETERNAL HUSBAND» BY FYODOR DOSTOEVSKY
O.S. CHESNOKOVA
Department of Foreign Languages Peoples’ Friendship University of Russia Mikluho-Maklaya str., 6, 117198 Moscow, Russia.
The article deals with some aspects of verbal and communicative manifestations of selfdisclosure interactions in the text of the short novel «The Eternal Husband» by Fyodor Dostoevsky.
