CC BY
41УДК 316; 008; 338; 327 Владимир КОНДРАТЬЕВ
Конец глобализации, или к новому капитализму
Аннотация. В последнее время в экспертной среде, бизнес-кругах и СМИ заговорили о конце глобализации. Толчком к этому стал Brexit, в котором увидели признак разворота в отношении как европейской, так и глобальной интеграции. Но модель глобализации, получившей мощное ускорение с конца 1980-х годов, начала давать сбои задолго до британского референдума. И вызвано это не только ростом социального неприятия глобализационного процесса, но и новыми экономическими факторами. В статье анализируется воздействие таких факторов, как цифровые технологии, децентрализация глобального управления, изменение роли транснационального бизнеса и др.
Ключевые слова: глобализация, транснациональные корпорации (ТНК), глобальные компании, мировая торговля, потоки капитала, цифровые технологии, глобальное управление.
Последние тенденции
Последние 200 лет под глобализацией понималась растущая интеграция между ведущими западными странами и остальным миром с помощью потоков денег, товаров, услуг и рабочей силы. Однако сейчас, впервые после 1945 г., может произойти отступление от глобализации в этом виде. Эксперты предполагают, что мир вошел в новую фазу послевоенного развития экономики. Сторонники национальной идеи говорят, что глобализация обогатила только элиты и что государство должно стимулировать национальных производителей, ограничивая глобальные потоки людей, товаров и капитала.
В последнее время в экспертной среде, среди представителей частного бизнеса и в СМИ заговорили о конце глобализации. Голосование граждан Великобритании за выход из ЕС часть специалистов считает одним из признаков разворота в отношении к глобальной интеграции. Brexit, несомненно, вверг в смятение рынки, обменные курсы и умы. Но модель глобализации, которая развивалась в последние 200 лет, стала меняться задолго до британского референдума.
Исторически все более тесная экономическая интеграция стимулировалась взаимными компромиссами между странами, способствовавшими формированию глобальной экономики за счет ущемления национальной экономической политики. Это выра-
Сведения об авторе: КОНДРАТЬЕВ Владимир Борисович — руководитель Центра промышленных и инвестиционных исследований ИМЭМО РАН, доктор экономических наук; v.b.kondr@imemo.ru.
жалось в росте прямых иностранных инвестиций и глобальной торговли, в большей мобильности рабочей силы и, на определенном этапе, сопровождалось более высокими темпами глобального экономического роста.
Однако в наше время темпы роста глобального ВНП снизились — с 6% в 1960-е годы до 3% в 2015 г. Доля прямых иностранных инвестиций в совокупных инвестициях также стала снижаться, несмотря на рост их абсолютных значений. Наиболее впечатляющими являются изменения в динамике международной торговли, которая всегда была отличительным признаком процесса глобализации. Так, с 1960 по 2008 г. отношение объема торговли к ВНП выросло на 35 процентных пунктов, а за последние пять лет — всего на 0,2 процентных пункта [Bhattacharya].
Указывают также на рост протекционизма, с одной стороны, и повышение трудовых издержек в развивающихся странах, куда ранее выводилось производство из развитых стран, — с другой, что приводит к возвращению (решорингу, релокализации) обрабатывающей промышленности в страны происхождения. В этих условиях компании вынуждены пересматривать свой взгляд на глобализацию, использовать иные показатели и разрабатывать новые инструменты корпоративной стратегии. Как отмечал председатель совета директоров компании GE Джеф Иммельт, «настало время резкой смены стратегии перед лицом протекционизма. Необходимо локализовать производство. В будущем устойчивый рост потребует развития локальных компетенций в рамках глобального присутствия» [Bhattacharya].
Однако правильнее, по всей видимости, говорить не о конце глобализации, а о совершенно новой ее стадии, характеризующейся переформатированием всех сложившихся ранее пропорций.
Если взглянуть на глобализационные процессы со времен промышленной революции, в них можно выделить несколько этапов. Первый этап начался в 1800-х годах и был связан с изобретением паровой машины и последующей электрификацией Западной Европы. Эта стадия была резко прервана Первой мировой войной.
Следующий этап глобализации начался в 1950-е годы с внедрением технологий массового обрабатывающего производства и выстраивания экспортных цепочек поставок на новых рынках, главным образом американскими компаниями. Этот этап закончился к середине 1970-х годов, когда разразился нефтяной кризис. В конце 1980-х годов наступил третий этап глобализации: использование интернета позволило осуществлять аутсорсинг низкозатратных обрабатывающих производств и услуг, а также формирование глобальных цепочек стоимости. Завершился этот этап с началом финансового кризиса в 2008 г.
Хотя каждая стадия глобализации имела свои особенности, все они базировались на одной и той же модели, состоящей из трех элементов:
1. Новой технологии, освоенной одной или несколькими странами с целью роста объемов производства и производительности;
2. Наличия экономического «полюса» (Западная Европа, США, Китай — на каждой из этих стадий соответственно), который становился локомотивом глобального роста и на который приходилось от 20 до 25% роста ВНП и до 15% роста мировой торговли, что, в свою очередь, подпитывало экономический рост в других странах — торговых партнерах;
3. Благоприятной системы глобального управления, стимулировавшей трансграничные потоки капиталов и торговли и рост ВНП благодаря стабильным правилам игры.
Вместе эти три элемента сформировали своеобразный замкнутый круг экономического подъема и растущей глобальной интеграции, обеспечивая преобладание глобальной экономики над национальной политикой.
В настоящее время мир, по всей вероятности, находится на пороге четвертого этапа глобализационного процесса. На этом этапе на экономику будут воздействовать новые факторы.
Цифровые технологии трансформируют мировую торговлю. Передовая робототехника, искусственный разум и аддитивная обрабатывающая промышленность — эти технологии могут драматично снизить издержки производства по мере все более глубокого внедрения [Keller].
Функциональные возможности роботов и уровень их программирования непрерывно возрастают, позволяя производить с их помощью все более сложные продукты. Полностью автоматизируя процессы сборки там, где в настоящее время доминирует ручной труд, роботы смогут в ближайшем будущем стимулировать перенос сборочных операций из регионов с дешевой рабочей силой. Это вызовет глубочайший сдвиг, подрывающий глобализацию.
Прогресс аддитивных технологий, известный как 3D-печать, еще более снизит эффекты глобализации. Традиционные методы обработки требуют использования отдельных пресс-форм для каждого вида продукта (вызывая дополнительные капитальные издержки). 3D-принтеры позволяют продуцировать множественные проектные решения на одном и том же оборудовании. В результате экономия на масштабах уже не играет такой роли, как в традиционной обрабатывающей промышленности. По мере совершенствования и более широкого распространения 3D-печати может произойти реверс специализации и стандартизации существующих цепочек снабжения, которые сформировались в последние десятилетия.
Сжатие стоимостных цепочек — как по протяженности, так и по числу производственных узлов (центров) — сокращает объемы глобальной торговли, поскольку все меньшее число стран и предприятий вовлекается в один и тот же производственный процесс.
Разумеется, на пути новых технологий встают определенные препятствия. Например, максимальные потенциальные возможности 3D-печати будут достигнуты тогда, когда
на одном оборудовании можно будет производить продукт из нескольких различных материалов. Для этого может понадобиться несколько лет. Более того, печать металлических деталей до их пор остается достаточно дорогим удовольствием, чтобы получить широкое распространение. Роботы, в свою очередь, требуют расширения функциональных возможностей и увеличения скорости программирования. Энергетические издержки производства при использовании роботов остаются достаточно высокими. учитывая относительно длительный срок службы оборудования, его замена роботами потребует продолжительного времени и будет постепенной.
Хотя новые технологии и не подорвут полностью преимущества дешевой рабочей силы, они сократят возможности для индустриализации, диверсификации и экономического роста ряда стран. торговля станет приобретать все более региональный характер по мере того, как производство будет мигрировать в страны потребительского спроса. Страны с высоким уровнем образования и сравнительно дешевой рабочей силой, такие как, например, Мексика, потеснят конкурентов с низкой заработной платой и станут кластерами новой обрабатывающей промышленности. возить товары из отдаленных регионов мира окажется невыгодным, региональные объединения типа НАФТА станут настоящей альтернативой глобализации.
Странам среднего уровня доходов (той же Мексике) регионализация торговли даст ощутимые преимущества. Но многие более бедные — страны Восточной и Центральной Африки, а также ряд государств Юго-Восточной Азии, намеревавшихся заменить Китай в качестве следующих дешевых производственных кластеров — могут столкнуться с ограничением и даже со стагнацией экономического роста. Развитые страны, опираясь на новые технологии, начнут отказываться от удаленных регионов с дешевой рабочей силой и организовывать производство ближе к своим рынкам сбыта. в наихудшем положении окажутся те, что еще не начали индустриализацию.
Выиграют на этом этапе генераторы новых технологий: США, Северная Европа, часть Азии (включая Японию и Южную Корею). Китай, по всей вероятности, также сможет воспользоваться своими преимуществами. Его мощная инженерная база, сильное центральное правительство, политика стимулирования национального технологического развития, не говоря уже об агрессивном приобретении иностранных технологических компаний, могут выдвинуть страну на передний край новой индустриальной эры.
Хотя Китай все еще находится на стадии перехода от низкостоимостных к высокостоимостным отраслям обрабатывающей промышленности, он уже способен избежать негативного воздействия затухания глобализации.
Цифровые технологии оказывают влияние на глобальную торговлю по трем направлениям. Во-первых, они изменяют производительность и конкурентоспособность. По некоторым расчетам, использование цифровых технологий в обрабатывающей промышленности повышает выработку на одного рабочего на 30% и примерно на столько же снижает трудовые издержки в таких странах, как Южная Корея, Германия, США и Китай. В результате компании вынуждены пересматривать инвестиционные реше-
ния, сделанные ими на третьей стадии глобализации в отношении размещения производства и формирования цепочек поставок.
Так, компания Adidas уже отреагировала на эти изменения и объявила недавно, что переводит часть своих операций из Китая обратно в Германию, поскольку внедрение роботов позволяет осуществить производство с меньшими затратами. Компания также планирует построить заводы с использованием цифровых технологий во всех важнейших регионах сбыта, обеспечивая наиболее быстрые поставки продукции потребителю [Подробнее см.: Кондратьев, 2016]. По мере развития этой тенденции и вовлечения в процесс других компаний происходит кардинальный сдвиг в торговле глобальными товарами, особенно между развитыми и развивающимися странами.
Во-вторых, в то время как торговля товарами (которая двигала более ранние стадии глобализации) начала стагнировать, торговля глобальными услугами (особенно цифровыми), наоборот, растет. В 2014 г. на них приходилось 24% совокупного экспорта стран ОЭСР, а, например, в 1980 г. — только 18%. Этот сдвиг отражает рост доли стоимости услуг в продукции многих отраслей промышленности, связанный с ростом цифровых технологий, которые стирают грань между товаром и услугой. В авиационной промышленности, например, тестирование проблем авиационных двигателей с помощью удаленной цифровой сенсорной технологии коренным образом меняет практику ремонта самолетов и соответствующие расходы, позволяя отказаться от размещения больших групп механиков во всех аэропортах прилета.
Третье направление связано с информационными технологиями. Особая роль цифровых технологий свидетельствует, что четвертая фаза глобализации будет существенно отличаться от предыдущих. Так, на этой стадии не будет доминирующего экономического полюса, поскольку цифровые технологии не принадлежат одной или нескольким странам, которые могут их использовать в своих интересах. Далее, Если раньше новые технологии вытесняли старые, то цифровые технологии, по всей вероятности, не заменят массовое и низкозатратное производство — по крайней мере, в обозримом будущем. И не только из-за нехватки квалифицированной рабочей силы (скажем, программистов робототехники), но и из-за стремления защитить рабочие места с помощью более жесткого трудового регулирования, затрудняющего внедрение новых технологий.
Хотя цифровые технологии не заменят старых, они трансформируют условия конкуренции, цепочки поставок компаний, а также повлияют на такие отрасли, как логистика и международный банкинг, который выстроил мощную систему финансирования международной торговли.
Децентрализация глобального управления меняет правила игры. Стабильный набор правил, установленных странами «большой семерки», был краеугольным камнем старой модели глобализации, стимулирующей международное движение товаров и услуг. Теперь ценность открытости подвергается сомнению даже в странах «семерки», что показал референдум о выходе Британии из ЕС. Создание в 1999 г. «большой
двадцатки», включающей и крупные развивающиеся страны, сигнализировало о коренном сдвиге в структуре глобальной экономической власти. Новые члены отличаются от стран G7 уровнем развития и имеют различную структуру экономики (например, государственное доминирование в финансовом секторе и большую долю семейного бизнеса), а также иную экономическую философию (с акцентом на государственное регулирование в противовес свободе рыночных сил). Это означает, что достижение консенсуса по вопросам экономической политики и правил, регулирующих финансовые и торговые потоки, становится достаточно сложной задачей.
Наряду со сдвигами в глобальном управлении — переходом от G7 к G20, происходит процесс децентрализации финансовых и торговых институтов, а также подрыв общих правил игры. В частности, режим свободной торговли, определяемый Всемирной торговой организацией, начинает меняться с развитием региональных и субрегиональных соглашений, таких как Транстихоокеанское партнерство (ТТП) и Региональное всестороннее экономическое партнерство (Regional Comprehensive Economic Partnership, RCEP). Число действующих региональных торговых соглашений выросло с 50 в 1995 г. до 280 в настоящее время.
В финансовой сфере появилось несколько новых влиятельных институтов с доминированием Китая и некоторых других развивающихся стран. Это, например, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (AIIB) и Национальный банк развития (NDB), каждый с уставным капиталом в 100 млрд долл. AIIB планирует ежегодно инвестировать порядка 10-15 млрд долл., что сопоставимо с деятельностью таких институтов, как Азиатский банк развития, Всемирный банк и Международный валютный фонд.
Более того, повышается влияние отдельных стран и правительств на движение финансовых потоков и правил конкуренции в результате прямой покупки частных компаний, инвестиций в суверенные фонды, а также предоставления субсидий и займов в целях развития приоритетных национальных отраслей. Совокупная стоимость суверенных фондов с 2008 г. увеличилась (несмотря на падение нефтяных цен) с 3 трлн до 7,2 трлн долл., а доля государственных предприятий (в которых государство является мажоритарным акционером) в списке Fortune 500 выросла с 9% в 2005 г. до 23% в 2014 г. [Кондратьев, 2014] Таким образом, государственный капитал постепенно приобретает не меньшее значение, чем частный.
Последние 200 лет под глобализацией, или глобальной интеграцией, на Западе понималась растущая интеграция между ведущими западными странами и остальным миром с помощью потоков денег, товаров, услуг и рабочей силы. Двойное действие цифровизации и децентрализации ломает эту модель. Модель одного экономического полюса, доминирующей технологии и одной системы управления заменяется многополярным диверсифицированным миром. Компании вынуждены иметь дело с множеством экономик, организаций управления, правил и технологий.
В этой новой модели экономический рост будет в меньшей степени определяться глобальной торговлей. Рост развивающихся стран будет больше зависеть от струк-
турных реформ, направленных на стимулирование внутреннего спроса (а не экспорта) и расширение индустриальной базы (особенно для стран-производителей товаров). Это уже происходит в Индии, где наблюдаются высокие темпы экономического роста, несмотря на падение экспорта. В развитых странах и Китае рост будет связан с повышением производительности за счет новых технологий и инноваций.
Оптимизированные глобальные стоимостные цепочки (характерная черта третьей стадии глобализации) будут уступать место стоимостным цепочкам, сочетающим цифровые технологии с более старыми низкозатратными технологиями, что позволит более полно интегрировать товары и услуги и стимулировать рост независимых глобальных платформ в обмен на товары и услуги.
Наконец — и это, возможно, самое главное, — возникновение децентрализованной системы управления приведет к установлению новых, более сложных и изменчивых правил, локальных и региональных, которые потребуют нового баланса между национальными политическими интересами и глобальной экономической логикой. Эти правила будут в значительной степени определяться новыми институтами, такими как Азиатский банк инфраструктурных инвестиций и Новый банк развития БРИКС, решения которых будут направляться интересами отдельных стран и регионов, а не глобальными соображениями.
Изменение роли транснациональных компаний
Еще 25 лет назад казалось, что у глобальной экономики непрерывно растет аппетит. В 1987 г. компания Kentucky Fried Chicken (KFC) открыла свой первый ресторан на площади Тяньаньмэнь в Китае. В 1990 г. компания McDonald's — на Пушкинской площади в Москве. Между 1990 и 2005 г. объемы продаж обеих компаний выросли на 400%. Теперь динамика коренным образом изменилась. Зарубежная прибыль компании Yum, владеющей KFC, достигнув пика в 2012 г., затем упала на 20%. У McDonald's падение с 2013 г. составило 29% [The Retreat...]. В 2016 г. Yum выкинула белый флаг в Китае и продала свой бизнес в этой стране. В январе 2017 г. McDonald's продала мажоритарный пакет акций своих китайских операций местной государственной компании. Эти примеры иллюстрируют наметившийся тренд: мир теряет вкус к глобальному бизнесу.
Его противники рассматривают транснациональные компании (осуществляющие более 30% продаж за рубежом) в качестве отъявленных хищников. Такие компании формируют экосистемы, в которых предстоит жить другим. Хотя на ТНК приходится лишь 2% всех рабочих мест в мире, они контролируют стоимостные цепочки, на которые приходится 50% мировой торговли. В их руках — 40% стоимости фондовых рынков развитых стран и большая часть интеллектуальной собственности [The Retreat.].
Ситуация конца ХХ в. существенно отличалась от нынешней. Распад Советского Союза, открытость Китая породили у западных компаний чувство эйфории. «Конец истории», провозглашенный Ф. Фукуямой (подразумевалось, что теперь все страны перейдут к демократии и капитализму), многим казался историческим поворотным пунктом
и открытием гигантских возможностей. Бизнесом овладела идея интернационализации потребителей, производства, капитала и управления. Компании с энтузиазмом становились глобальными, скупая конкурентов, обхаживая потребителей и открывая заводы везде, где представлялась возможность. Хотя эта тенденция возникла в развитых странах, вскоре она захватила и крупные компании развивающихся стран.
Эффект был гигантским: 85% стоимости инвестиций транснациональных компаний пришлось на период после 1990 г. В процентах к глобальному ВНП прямые иностранные инвестиции выросли к 2015 г. более чем в 7 раз (рис. 1). В 2006 г. руководитель компании IBM Сэм Палмизано заявил, что глобально интегрированная компания функционирует как унитарная организация: она преодолевает все границы, поскольку ищет возможности интеграции производства и стоимости по всему миру [The Retreat...].
Рис. 1. Стоимость прямых иностранных инвестиций, % к глобальному ВНП
Источник: Arvind Subramanian and Martin Kessler The Hyperglobalization of Trade and Its Future, Working Paper 13-6, July 2013, 66 p.
Теперь же появляется все больше свидетельств, что этот бум подошел к концу. В 2016 г. трансграничные инвестиции международных компаний упали на 10 — 15%. Доля торговли в рамках глобальных цепочек стоимости с 2007 г. стагнирует (рис. 2).
Доля зарубежных продаж западных компаний снизилась. Падают и прибыли ТНК, а объемы прямых транснациональных инвестиций по отношению к глобальному ВНП сокращаются. Таким образом, глобальные компании отступают.
10%
0%--
1995 г. 2000 г. 2005 г. 2007 г. 2010 г. 2013 г.
Рис. 2. Доля экспорта в рамках глобальных цепочек стоимости, %
источник: The Retreat of the Global Economy // The Economist, January 28th, 2017.
Рассмотрим этот процесс с позиций трех субъектов прошедшего глобализационно-го бума: инвесторов, стран пребывания штаб-квартир глобальных компаний и принимающих стран, которые получали транснациональные инвестиции.
Инвесторы увидели в глобализации громадный потенциал экономии на масштабах. С открытием рынков Китая, Индии и бывшего Советского Союза, а также вследствие либерализации и превращения в единый рынок Европейского союза компании смогли продавать одни и те же товары большему числу потребителей. По мере замены федеративной модели бизнеса на глобальную интеграционную происходила оптимизация поставок сырья и материалов из разных уголков мира. В развитых странах компании черпали управление, капитал, бренды и технологии, в развивающихся — дешевую рабочую силу и сырье, используя также низкие требования к соблюдению экологических стандартов.
Можно было подумать, что глобальные компании будут быстро развиваться и бесконечно генерировать прибыли. Однако теперь это не так. Прибыли 700 транснациональных компаний, базирующихся в развитых странах, упали за последние пять лет на 25% [ПЬЕ...]. Прибыли же национальных компаний за тот же период выросли на 2% [ПЬЕ...].
Анализ платежных балансов иностранных компаний обнаруживает аналогичную тенденцию. Компании со штаб-квартирами в странах ОЭСР показали падение прибыли от иностранных инвестиций за пять лет на 17%. (У американских компаний, пострадавших в меньшей степени, падение прибылей составило 12%, у неамериканских — 20%.)
Динамику прибыли необходимо сопоставлять с динамикой капитала. Средний доход на одну акцию 700 ТНК упал за последнее десятилетие с 18 до 11%. Доход на зарубежные операции всех компаний, как свидетельствуют их платежные балансы, также упал. Для трех стран с крупнейшими транснациональными корпорациями (США, Нидерландов и Великобритании) доход на одну акцию (ROE) от иностранные инвестиций упал до 4 — 8% (рис. 3).
США Нидерланды Великобритания
Рис. 3. Норма прибыли на прямые иностранные инвестиции по компаниям ведущих стран, %
Источник: OECD National Statistics.
Транснациональные компании развивающихся стран, на долю которых приходится около 7% глобальных компаний, показали аналогичные результаты: их показатель рентабельности собственного капитала ROE оказался на уровне 8%. Несколько «чемпионов», таких как Lenovo — китайская компания, которая купила часть компьютерного бизнеса IBM и часть «Моторолы», — потерпели финансовое фиаско. Наиболее крупным китайским международным приобретением была покупка канадской нефтяной компании Nexen в 2012 г. В 2016 г. покупатель, китайская государственная энергетическая корпорация CNOOC, вынуждена была от этого приобретения частично избавиться. Пострадали также компании, которые обслуживают процесс глобализации. Так, прибыли датской судоходной компании Maersk, японского торгового дома Mitsui и торговой компании Li&Fung упали с уровня своих пиковых значений более чем на 50% [The Retreat...].
В последние 3 года более половины крупных ТНК зафиксировали падение прибылей. Около 40% не смогли получить ROE выше 10%. Даже у таких гигантов, как Unilever,
General Electric, PepsiCo и Procter & Gamble, прибыли от зарубежных операций сократились на треть по сравнению с пиковыми значениями. Единственным светлым пятном остаются технологические гиганты. Их зарубежные прибыли составляют теперь 46% всех зарубежных доходов 50 ведущих американских ТНК по сравнению с 17% 10 лет назад. Компания Apple получила от своих зарубежных операций 46 млрд долл. — больше, чем любая другая компания, и в пять раз больше, чем General Electric, которая часто рассматривается в качестве американского лидера [The Retreat.].
Эти цифры свидетельствуют, что ТНК уже не являются экономически успешными, как прежде. Журнал Economist провел исследование деятельности 500 ведущих международных корпораций. В 8 из 10 секторов транснациональные компании расширяли свои совокупные объемы продаж медленнее, чем национальные конкуренты. В 6 из 9 секторов ТНК показывали более низкие значения ROE (табл. 1).
Таблица 1
Доход на одну акцию (ROE) у ТНК и национальных компаний, работающих только на внутреннем рынке, % за 2016 г. по отраслям экономики
Отрасли работающие только на внутреннем рынке ТНК
Технологические 15 20
Потребительские 20 11
Промышленные 18 12
Коммунальное хозяйство 6 11
Финансы 10 7
Базовые материалы 8 4
Медийные и коммуникационные 15 3
Энергетика 2 -2
Диверсифицированные конгломераты 10 11
Все сектора 10 10
источник: Economist.com
У американских компаний показатели ROE на внутреннем рынке теперь на 30% выше, чем на глобальном. Некоторые руководители компаний во всем винят разовые факторы и события: движение обменных курсов, депрессию в Европе, коллапс в Венесуэле, снижение темпов в Китае и т.п. Однако более глубокие причины заключаются в том, что преимущества масштабов и спекулятивных сделок сходят на нет. Глобальные фирмы отличаются высокими накладными расходами; сложные стоимостные цепочки связывают большой объем оборотного капитала; расползающейся корпоративной структурой сложно управлять. А свободные потоки информации означают, что конкуренты могут легче и быстрее, чем прежде, догонять глобальные компании в области технологий и ноу-хау.
В результате компании, ориентированные на внутренний рынок, увеличивают свою рыночную долю. В Бразилии два местных банка, Itau и Bradesci, наголову разбили гло-
бальных кредиторов. В Индии западный оператор мобильной связи Vodafone и индийская ТНК Bharti Airtel теряют клиентов, которые уходят к национальной компании Relience. В США шельфовые компании теснят глобальных нефтяных мейджоров. В Китае местные бренды отвоевывают продажи глобальной KFC.
Теперь о второй группе — странах со штаб-квартирами глобальных компаний. в 1990 — 2000 гг. они стремились превратить своих «национальных чемпионов» в глобальных игроков. По данным компании McKinsey, в 2007 г. на американские ТНК приходилось 19% рабочих мест, 25% фонда заработной платы, 25% прибылей, 48% экспорта и 74% НИОКР всего частного сектора США [Growth...].
Настроения поменялись после финансового кризиса. Транснациональные корпорации стали рассматриваться как агенты экономического и социального неравенства. Они создавали рабочие места за границей, а не у себя дома. Между 2009 и 2013 г. только 5% из 400 тыс. новых рабочих мест, созданных в США, приходилось на американские ТНК. Прибыли от запасов интеллектуальной собственности попали преимущественно в карманы богатых акционеров и элиты. Политическое желание помогать транснациональным компаниям, соответственно, пропало или ослабло.
В результате система правил, предназначенная для стимулирования глобализации, начала рушиться. Глобальная система отчетности, отмывание доходов и правила банковского капитала разделились на американский и европейский лагеря. Покупка западных компаний теперь часто осуществляется только с разрешения государства с целью сохранения рабочих мест и предприятий. Два возглавляемых Соединенными Штатами торговых соглашения, ТТП (Транстихоокеанское партнерство) и ТТИП (Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство), рухнули. Международный суд, который ТНК часто используют, чтобы избежать национальных судов, подвергается атакам.
Типичная транснациональная компания имеет около 500 юридических лиц, часть которых базируется в налоговых гаванях. По американским данным [The Retreat.], они уплачивают налог в размере всего 10% на зарубежную прибыль. Евросоюз старается поднять этот показатель. Уже имело место давление на Люксембург, предоставлявший транснациональным компаниям возможность прятать здесь прибыль. Был наложен штраф на компанию Apple в размере 15 млрд долл. за сокрытие прибылей в Ирландии. США, в свою очередь, запретили крупным компаниям использовать законодательные «дыры» для вывода прибылей за границу, как в случае с фармацевтической корпорацией Pfizer, занимающей третье место в этой стране по размерам зарубежной прибыли.
Республиканцы в Конгрессе США ставили вопрос о возможности изменения налогового кодекса, чтобы уменьшить налоговую нагрузку для экспортеров и компаний, возвращающих прибыль в страну, и увеличить таковую на фирмы, выводящие производство за границу. новая администрация Дональда Трампа уже предостерегла некоторые компании от намерений осуществлять аутсорсинг производственных операций. В январе 2017 г. компания Ford согласилась закрыть свой завод в Мексике и больше
инвестировать внутри страны. Трамп также предупредил компанию Apple, чтобы она перевела большую часть своих стоимостных цепочек обратно в США.
В свою очередь, Китай пытается заставить иностранные компании, присутствующие на китайском рынке, участвовать в генерации «внутренних инноваций». Руководители таких компаний часто жалуются, что их вынуждают открывать в стране производства и передавать интеллектуальную собственность местным китайским партнерам. Многие компании развитых стран опасаются, что и другие развивающиеся страны последуют примеру Китая, склоняя транснациональные корпорации больше инвестировать и создавать у себя рабочие места.
Третий элемент глобализации, принимающие страны, могут стать менее привлекательными по мере сдвига активности к невещным услугам. У 50 американских ТНК 65% зарубежной прибыли генерируется отраслями, связанными с интеллектуальной собственностью. Десять лет назад этот показатель составлял 35%. Постепенно уменьшаются показатели числа новых рабочих мест и экспорта, связанные с деятельностью транснациональных компаний. В 2000 г. на каждый миллиард долларов накопленных иностранных инвестиций приходилось 7 тыс. рабочих мест и 600 млн долл. экспорта; В настоящее время — лишь 3 тыс. рабочих мест и 300 млн долл. экспорта [The Retreat.].
«Звезды» Силиконовой Долины также сталкиваются с проблемами за рубежом. Так, компания Uber в 2016 г. после продолжительной борьбы продала свои китайские активы местному конкуренту. В декабре 2016 г. две индийские цифровые корпорации — Ola (сетевая транспортная компания) и «Flipkart» (интернет-торговля) — потребовали от правительства защитить их соответственно от Uber и Amazon. Они обвинили своих американских конкурентов в стремлении создать на рынке олигополию и вывести прибыли за границу.
Аналогичные трудности транснациональный бизнес испытывал в период после Великой депрессии. Между 1930 и 1970 г. накопленные иностранные инвестиции по отношению к глобальному ВНП упали на треть и восстановились лишь к 1991 г. Некоторые компании, чтобы избежать высоких тарифов, стали строить предприятия в странах, использующих протекционистские меры. Многие реструктурировали бизнес и предоставили полную автономию своим иностранным дочерним компаниям, чтобы придать им локальный характер.
Сегодня транснациональные компании также вынуждены переосмысливать свою конкурентную стратегию. Некоторые из старых аргументов в пользу глобализации устарели. Отсутствие преимуществ обнаруживается при анализе динамики прибыли от производственной деятельности. Более 50% всех накопленных иностранных инвестиций генерируют доход на одну акцию ниже 10%. Ford и General Motors 80% своих прибылей получают в Северной Америке, что свидетельствует о низкой эффективности их зарубежных активов. Недавно «Дженерал моторс» покинула российский рынок, а в марте 2017 г. договорилась с французской компанией PSA о продаже своего евро-
пейского бизнеса Opel/Vauxhall, который с 2009 г. принес компании убыток в размере 9 млрд долл. [Анисимов]
Многие отрасли, которые пытались глобализироваться, оказались более эффективными на национальном или региональном уровнях. Компании розничной торговли, такие как британская Tesco и французская Casino, свернули свои зарубежные операции. То же самое сделали американские телекоммуникационные гиганты AT&T и Verizon. Финансовые компании концентрируются на своем внутреннем рынке. Цементный гигант LafargeHolcim уже продал или собирается продавать свой бизнес в Индии, Южной Корее, Саудовской Аравии и Вьетнаме. Даже успешные глобальные компании испытывают трудности. Так, зарубежные продажи P&G упали на треть с 2012 г., после того как компания закрыла или распродала свои убыточные активы.
По-видимому, в будущем глобальный бизнес составится из трех элементов. К первому отнесем небольшую группу ведущих ТНК, которые будут стараться глубже погрузиться в экономику принимающих стран, чтобы успокоить национальное общественное мнение. Так, General Electric уже локализует свое производство, стоимостные цепочки и управление. Конгломерат Emerson, имеющий около 100 предприятий вне США, получает комплектующие из тех же стран, в которых продает свою конечную продукцию. Некоторые иностранные компании собираются более активно инвестировать в экономику США, чтобы избежать высоких тарифов, если президент Трамп введет их, как это делали японские компании в 1980-х годах. Германский промышленный гигант Siemens уже имеет на территории США 60 предприятий с численностью занятых более 50 тыс. человек.
Политики будут все чаще настаивать, чтобы иностранные компании, покупающие национальные предприятия, сохраняли их национальный характер, включая рабочие места, инновационную активность и налоговые платежи. Например, японская компания SoftBank, купившая в 2016 г. британскую компанию по производству компьютерных чипов ARM, согласилась выполнять такие обязательства. Так же поступила китайская химическая компания Sinochem, купившая своего швейцарского конкурента Syngenta.
Вторым элементом будет тонкий слой цифровых и обладающих интеллектуальной собственностью ТНК: технологических (таких как Google и Netflix), фармацевтических, а также компаний, использующих франчайзинговые сделки с местными фирмами (например, отельный бизнес с его брендовыми компаниями, такими как Hilton и Intercontinental). Поскольку эти «невещные» ТНК создают мало новых рабочих мест, часто формируют олигополистическую структуру рынка и не поддаются протекционистскому регулированию, они во все большей степени будут подвергаться критике в принимающих странах.
Наконец, третью группу составит растущая когорта небольших компаний, использующих интернет-торговлю для продажи и покупки товаров и услуг по всему миру. Например, объемы оборота платежной системы PalPal растут на 80 млрд долл. в год. Джек Ма, руководитель китайской компании Alibaba, предрекает, что небольшие западные
компании, поставляющие товары китайским потребителям, придут на смену американским фирмам, импортировавшим товары из Китая на протяжении последних 20 лет.
Новый капитализм
По мере развития глобализации возрастало и социальное неприятие этого процесса, поскольку экономический рост в последнее десятилетие обходил стороной большие группы населения. В США не работает каждый шестой мужчина трудоспособного возраста со средним образованием. В Великобритании рост заработной платы значительно отстает от инфляции. Большинство развитых стран сталкиваются с теми же проблемами. По данным компании McKinsey, реальный доход двух третей домохозяйств в 25 развитых странах мира в 2005 — 2014 гг. не рос или даже падал [An open.].
Эти тенденции породили широко распространившееся мнение, что открытая экономика выгодна лишь небольшой кучке элиты. Даже ученые и политики, ратовавшие за безграничную открытость, теперь начинают думать иначе. Они всегда знали, что свобода торговли создает победителей и побежденных, но полагали, что такой разрыв — временное явление и что выгоды будут достаточно большими, чтобы компенсировать потери проигравших. Однако исследования последних лет показывают, что, например, интеграция Китая в глобальную торговлю вызвала более серьезные отрицательные последствия для рабочей силы развитых стран, чем предполагалось ранее. Причем те, кто был вытеснен из числа занятых волной импорта из Китая, концентрировались в депрессивных районах, где найти альтернативную работу оказалось практически невозможно.
Проблемы глобализации, финансовый кризис 2008 г., стагнация среднего класса во многих развитых странах и растущее неравенство в доходах породили сомнения в эффективности функционирования современного капиталистического общества. В прошлом столетии доминирующей на Западе (а к концу столетия и в мировом масштабе) экономической парадигмой выступала неоклассическая теория, которая выработала жесткий и узкий взгляд на то, как должен развиваться капитализм, — с акцентом на роль рынка и цен в эффективной аллокации общественных ресурсов. Суть этого взгляда хорошо известна. Рационально действующие в своих интересах компании, макси-мизируюшие свои прибыли; рациональные эгоистичные потребители, максимизирующие свою выгоду. Решения тех и других приводят к соответствию между спросом и предложением; на этой основе устанавливаются цены; рынок все согласует, а ресурсы перераспределяются оптимальным в социальном отношении образом.
Однако в последние десятилетия некоторые базовые установки стали рушиться. Появилось множество подтверждений того, что реальные люди в действительности не ведут себя как homo economicus. Стали высказываться сомнения в самом существовании «выгоды» и ее содержания, а это никак не соответствовало утверждениям, что рынок максимизирует социальное благосостояние. Оказалось, что финансовые рынки отнюдь не всегда являются эффективными, а макроэкономические модели, построенные на неоклассическом фундаменте, плохо функционируют, особенно в периоды кризисов.
Консенсус в отношении стимулирования неконтролируемой мобильности капитала стал ослабевать после азиатского кризиса 1997-1998 гг. По мере роста объемов капитальных потоков возрастали и сомнения. В недавней статье «Переоцененный либерализм» экономисты Международного валютного фонда признали, что в некоторых случаях издержки открытия экономики для капитальных потоков превышают выгоды. Например, оказалось, что портфельные и банковские спекулятивные зарубежные инвестиции не вызывают ни экономического роста, ни снижения рисков. Более того, эффект влияние открытости на усиление неравенства оказался гораздо серьезнее, чем предполагалось [Ostry]. Рост экономического и социального неравенства в результате финансовой открытости способен сам по себе подорвать экономический рост, на который и надеялся неолиберализм, пропагандируя такую открытость. Поэтому среди политиков растет понимание необходимости контроля над потоками краткосрочного капитала, который может приводить к финансовым кризисам. Череда финансовых потрясений, начавшаяся в 1980-х годах в Латинской Америке и затем продолжившаяся в Восточной Азии в 1997-1998 гг., заставила пересмотреть неолиберальные догмы.
В упомянутой выше статье авторы выявили 152 «характерных эпизода» (периоды ненормально крупных потоков капитала) между 1980 и 2014 г. в 53 развивающихся странах. Примерно 25% таких эпизодов привели к банковским или валютным кризисам. Кризис евро и банковский кризис в Ирландии продемонстрировали, что подобный синдром не ограничивается только развивающимися странами.
В 2012 г. даже МВФ вынужден был признать, что контроль над финансовыми потоками в качестве временной меры оправдан, когда масштабы притока капитала угрожают финансовой стабильности. Одним из вариантов решения проблемы является так называемый налог Тобина — налог на конвертацию валют пропорционально размерам капитальных потоков. Авторы статьи, посвященной контролю над движением капитала в Бразилии, анализируют введение в этой стране в 2009 г. подобного 2-процентного налога на портфельные инвестиции, направленного на остановку ревальвации реала. Этот налог за короткий период был поднят до 4%, а затем до 6%. В 2011 г. эти меры вместе с введением налога на номинальную стоимость деривативов стали давать эффект и привели к снижению стоимости бразильской валюты [Chamon].
На Западе появились новые работы, в которых доказывается, что не только краткосрочный, но и долгосрочный контроль над капиталом может снижать финансовые риски и повышать экономический рост. Так, М. Клейн (M. Klein) исследовал 10 стран (включая Китай) с так называемыми стенами — долговременным контролем над потоками капитала, и обнаружил в них более медленный рост частного долга по отношению к ВНП по сравнению с прочими 34 странами [Klein].
Э. Халдейн (A. Haldane), главный экономист Банка Англии, отметил, что классическая неолиберальная теория рассматривала экономику как своеобразную детскую лошадь-качалку, которая после воздействия внешней силы неизбежно возвращается в статическое равновесие. Однако то, что мы увидели во время кризиса, полагает экономист, больше похоже на табун диких лошадей, поскольку экономика — это интерактивная
сеть крайне разнообразных по характеру и интересам домохозяйств, компаний, банков, регуляторов и т. п. [Beinhocker]
Долгое время считалось, что чем больше денег у населения, тем более процветающим является общество. Однако в действительности процветание не сводится к монетарным показателям (доходу или богатству). Процветание — это аккумуляция эффективных решений реальных человеческих проблем. В этой связи новые требования предъявляются и к модели экономического развития. Так, главным вкладом бизнеса в развитие общества оказывается трансформация идей в товары и услуги, способствующие решению возникающих проблем.
В 1970 — 1980-е годы работы, основанные на неоклассической теории, утверждали, что единственной целью бизнеса является максимизация стоимости компании для акционеров. Если корпорация достигает этой цели, происходит и максимизация экономической эффективности, а также социального благосостояния. Такая установка базировалась на ложном предположении, что капитал является наиболее дефицитным ресурсом экономики. Это вело к концентрации внимания на решении краткосрочных проблем [Barton]. В реальности наиболее дефицитным ресурсом для решения общественных проблем являются знания [Cristensen]. Повышение акционерной стоимости, без сомнения, важно для усиления конкурентных позиций компании. Но это не цель бизнеса, а необходимое (хотя и недостаточное) условие. Некоторые компании это уже осознали или по крайней мере демонстрируют это публично. (Например, компания Google определяет своей целью «организацию глобальной информации и обеспечение ее всеобщей доступности и пользы» [Beinhocker]).
В новых условиях меняется и роль государства. Оно призвано выстраивать экономику, позволяющую стимулировать экономическую активность в решении общественных проблем и подавлять экономическую активность, создающую проблемы, обеспечивая таким образом доверие и кооперацию в обществе. Именно государство способно и обязано усмирить «табун диких лошадей», пока он не растоптал и без того блеклые ростки общественного мира и согласия.
Результатом может стать более фрагментированный, местный, «провинциальный» тип капитализма — вполне вероятно, менее эффективный, однако с более широкой общественной поддержкой. И страстное увлечение глобальными компаниями и глобализацией будет рассматриваться скорее как преходящий эпизод в развитии предпринимательства.
Литература:
Анисимов Г., Агамалова А. PSA обещает вернуть Opel к прибыльности за три года // Ведомости. 7 марта 2017. C. 11. — URL: vedomosti.ru/auto/articles/2017/03/07/680183-psa-opel (дата обращения: 14.04.2017). Кондратьев В.Б. Возвращение производства или новая индустриализация // Перспективы. Электронный журнал. 2016. №4. С. 99 — 116. —URL: journal.perspektivy.info/; perspektivy. info/print.php?ID=420701
Кондратьев В.Б. Государственные компании и банки развития в современной экономике // Глобальная перестройка / Под ред. А. Дынкина и Н. Ивановой. М. 2014. C. 117-147.
An open and shut case // Economist. Oct 1, 2016. — URL: economist.com/news/special-report/21707833-consensus-favour-open-economies-cracking-says-john-osullivan (date of access: 14.04.2017).
Barton D., Wiseman M. Focusing capital on the long term // Harward Business Review. January-Fabruary 2014. — URL: hbr.org/2014/01/focusing-capital-on-the-long-term (date of access: 14.04.2017).
Beinhocker E., Hanauer N. Redefining capitalism // McKinsey Quarterly. September 2014. — URL: mckinsey.com/global-themes/long-term-capitalism/redefining-capitalism (date of access: 14.04.2017).
Bhattacharya A., Burkner H.-P., Bijapurkar A. What you need to know about globalization's radical new phase // BCG perspectives. The Boston Consulting Group. July 20, 2016. — URL: bcgper-spectives.com/content/articles/globalization-growth-what-need-know-globalization-radical-new-phase/ (date of access: 14.04.2017).
Chamon M., Garcia M. Capital Controls in Brasil. International Monetary Fond. 2014. — Mode of access: imf.org/external/np/res/seminars/2014/arc/pdf/chamon_garcia.pdf (date of access: 14.04.2017).
Cristensen C., van Bever D. The Capitalist Dilemma // Harward Business Review. June 2014. — URL: hbr.org/2014/06/the-capitalists-dilemma (date of access: 14.04.2017).
FTSE statistics // London stock exchange. — URL: londonstockexchange.com/statistics/ftse/ftse. htm (date of access: 14.04.2017).
Growth and competition in the United States: The role of its multinational companies // McKinsey Global Institute. June 2010.
Keller R. The Rise of Manufacturing Marks the Fall of Globalization // Stratfor. Geopolitical Weekly. June 7, 2016. — URL: stratfor.com/weekly/rise-manufacturing-marks-fall-globalization (date of access: 14.04.2017).
Klein M. Capital Controls: Gates Versus Walls. NBER Working Paper Series. Working Paper 18526. Cambridge MA. 2012.
Ostry J., Loungani P., Furcery D. Neoliberalism Oversold? // Finance and development. June 2016. — URL: imf.org/external/pubs/ft/fandd/2016/06/ostry.htm (date of access: 14.04.2017).
The Retreat of the Global Economy // The Economist. January 28, 2017. — URL: economist.com/ news/briefing/21715653-biggest-business-idea-past-three-decades-deep-trouble-retreat-global (date of access: 14.04.2017).
