CC BY-NC-ND
103
Медицинская психология
Д.Г. Литинская
КОМПУЛЬСИВНОСТЬ: К ИСТОРИИ ПОНЯТИЯ
В данной статье рассматриваются компульсивность как сложная многомерная категория в рамках научного и общественного дискурсов, а также компульсивность как характеристика нормальной и патологической личности.
Ключевые слова: эпилептоидность, компульсивность, навязчивость, расстройства личности, психопатия, акцентуация, тендерные проблемы.
Компульсивность - сложная многогранная категория в психологии и медицине, изначально содержащая в себе некое противоречие, так как, с одной стороны, ее привязывают к концепту навязчивости, а с другой - к эмоциональным выплескам. История этого вопроса достаточно длинна, и в результате понятие это выглядит размыто и часто можно видеть в современных научных и публицистических работах противоречивые определения и описания компульсивности, что заставляет нас обратиться к истории вопроса.
Тип личности, который сейчас принято называть компульсив-ным, также часто путают с тем, который называют эпилептоид-ным, но мы отказываемся от концепции эпилептоидности как черты характера в норме или патологии, чтобы не привязывать особенность личности к заболеванию, подразумевающему обязательное физиологическое нарушение. Хотя общая характеристика в виде накопления аффекта и выплеска его в форме вспышки
© Литинская Д.Г., 2016
Статья написана при поддержке гранта РГНФ № 15-33-4106 «Целевые ориентиры государственной национальной политики: возобновление человеческого ресурса и национальные культуры (проблема Другого)».
гнева, конечно, имеется, существенная разница в том, что характерологические изменения такого рода при эпилепсии созвучны пароксизмальным судорожным процессам, и вместе с ними корректируются фармакотерапией, а расстройство характера устроено более плавно, приступы гнева вполне контролируются человеком, и никак не зависимы от физиологического состояния. «Самым характерным является аффективная вязкость с застреванием на отрицательных эмоциях <...>, тенденция "копить" их в сознании в течении длительного времени, все более напрягаясь, с одной стороны; и внезапность и исключительная сила, брутальность аффективного разряда - с другой»1; собственно все это свойственно и ком-пульсивному, но обычно в гораздо более «смазанном», адаптивном варианте, не подразумевающем: а) эскапад, которые действительно могут привести к существенной десоциализации (можно устроить скандал в кругу семьи, но нельзя нарушать социальные нормы публично) - для компульсивного весьма важны правила и он будет их соблюдать во что бы то ни стало, эпилептик много и вязко говорит о правилах и правильности, но если мы имеем дело с патологическими нарушениями характера в рамках этого заболевания, то удержаться в рамках при пароксизме гнева человек просто не сможет. Здесь даже излишне приводить свидетельства любых медиков, работавших с описываемым контингентом пациентов. Отдельным случаем стоит считать «блатные истерики», замаскированные под вспышки гнева, в том числе культурно институционализированные, например, то, что можно наблюдать в большинстве городов России в «день десантника». Поскольку речь идет о людях, чаще всего имевших травму головы, но недостаточно обследованных, то в этом случае мы не можем с уверенностью утверждать, с чем в каждом конкретном случае имеем дело - с проявлениями патологических изменений при собственно эпилепсии и эпилептофор-мных заболеваниях, компульсивным следованием сложившейся культурной традиции или с проявлениями истероидности и/или массовой истерии.
Так же как и истероидность, компульсивность включает в себя набор разных состояний, нозологий. В первую очередь это ОКР (об-сессивно-компульсивное расстройство) и невроз навязчивостей, а также интересующее нас расстройство личности определенного типа. Первое научное обращение к этой теме датируется десятыми годами XV века у Ф. Платера: «В своих "Наблюдениях" Платер приводит соответствующие примеры: 1) навязчивые состояния, 2) бред изобретения, 3) влюбленность, 4) ревность. Вот человек ученый, порядочный, "верный сын церкви", но всякий раз при мыс-
лях на религиозные темы он вынужден представлять себе разные неприличные вещи. Вот женщина, жена письмоводителя, никак не может избавиться от опасения, как бы не убить своего мужа, которого она, однако, нежно любит. Другая, трактирщица, испытывает точно такое же опасение, касающееся ее новорожденного младенца; все эти люди хотят избавиться от своих мыслей, но не могут. Таково первое в истории психиатрии описание невроза навязчивых состоя-ний»2. Следующим серьезным автором, писавшим на эту тему, следует считать Ж.-Э.Д. Эскироля, который выделял некую «болезнь сомнения», которую по описанию возможно частично соотнести с психастенией, а частично с собственно неврозом навязчивых состояний. Термин «навязчивое состояние» ввел в 1858 г. И.М. Ба-линский, предположив, что демаркацией таковых будет в том числе «чуждость сознанию»3. При этом спор о причине (а следовательно, о возможной терапии) был весьма серьезный. Так, Б.А. Морель еще в середине XIX века, вслед за Платером, утверждал, что причина такого рода состояний/расстройств в дисфункции автономной нервной системы4, в то время как представители немецкой психиатрической школы, в том числе В. Гризингер, полагали, что они могут быть проявлены при сохранном интеллекте и подобны по своему протеканию и генезу паранойе (в его же, Гризингера, понимании5).
При этом очевидно, что для Ю.В. Канабиха важнейшим и актуальнейшим будет описание невроза навязчивостей З. Фрейда, которое, конечно, тоже меняется от работы к работе, но за отправную точку для дальнейшего понимания в психоаналитической мысли примем то определение, которое он дает в Лекциях по психоанализу: «Невроз навязчивых состояний выражается в том, что больные заняты мыслями, которыми они, собственно, не интересуются, чувствуют в себе импульсы, кажущиеся им весьма чуждыми, и побуждения к действиям, выполнение которых хотя и не доставляет им никакого удовольствия, но отказаться от него они никак не могут. Мысли (навязчивые представления) сами по себе могут быть бессмысленными или же только безразличными для индивидуума, часто они совершенно нелепы, во всяком случае, они являются результатом напряженной, изнурительной для больного мыслительной деятельности, которой он очень неохотно отдается. Против своей воли он должен заниматься самокопанием и раздумывать, как будто дело идет о его самых важных жизненных задачах»6. Мы не будем далее подробно описывать историю уточнения концепта навязчивостей за вековую историю психоанализа. В современной аналитической терапии наиболее популярна концепция Нэнси МакВильямс, которая из психоаналитических посылок связыва-
ет компульсивность с паттернами современной культуры, говоря о том, что общество европейского мегаполиса, массовой культуры порождает множество индивидов, которые в первую очередь увлечены концептом «думания и делания», что берет свои истоки в пафосе идеализации разума и веры в прогресс, рожденном в эпоху Просвещения (о чем и мы говорили выше). Эта позиция ставит ценность модели «can-do» выше всех остальных. Современный человек ищет свою реализацию и подлинность как раз в процессах «думания и делания». «Там, где "думание и делание" становится движущим психологическим мотивом для человека и где наблюдается выраженная диспропорция со способностью чувствовать, ощущать, интуитивно понимать, слушать, играть, мечтать, получать удовольствие от произведений искусства, а также с другими видами деятельности, которые в меньшей степени управляемы разумом или служат инструментом для чего-либо, мы имеем дело с обсессивно-компульсивной структурой личности. Множество замечательных и высокопродуктивных людей относится к этой категории. Адвокат, который любит изобретать и произносить законные аргументы, в психологическом отношении оперирует разумом и деятельностью. Участник экологического движения, вовлеченный в политическую борьбу с загрязнением окружающей среды и черпающий в ней самоуважение, движим теми же стимулами. У многих людей крайне ригидной организации, которые соответствуют критериям обсессивно-компульсивного личностного расстройства по DSM, также наблюдается склонность к "думанию и деланию", приблизительно в той же степени выраженная и нередко носящая явно защитный характер. "Трудоголики" и "личности типа А" суть вариации обсессивно-компульсивной темы»7.
Возможными причинами компульсивности личности, как раз благодаря психоаналитической традиции, называются холодное и/или отталкивающее отношение значимых взрослых, создающие примат концептов ответственности и вины. Культура современности устроена таким образом, что этот примат вошел в норму, как социальную, так и идеальную, для большинства людей, принадлежащих обществу европейских мегаполисов. Начала этого стоит искать в развитии нормирования, вызванного вошедшей в норму всех дисциплинарных учреждений (для нас особенно важно - в т. ч. нормы медицинской) систему правил Дж. Бентама8 и попыток построить на нем принципиально новое общество (собственно, попытки эти предпринимались в период крушения старого до основания и построения социокультурных институтов с нуля - период Великой французской революции). Укоренившись в виде правил,
которые не подлежат пересмотру вне зависимости от воли родителей, от сословия к сословию и т. д., правила взросления детей закрепили за определенным возрастом приучение к порядку и первую дисциплинаризацию тела. Что позволило выдвинуть концепции возрастных кризисов и определенных проблем, связанных с их неидеальным прохождением. При этом психоаналитики связывали формирование соответствующих характеров с анальной стадией развития9, когда формируется Супер-Эго - часть личности, отвечающая за контроль, за соблюдение полученных норм поведения и следование образу правильного поведения; собственно в статье «Характер и анальная эротика»10 З. Фрейд впервые связал в единый комплекс такие черты, как ригидность, скупость и любовь к порядку, и привязал онтогенетически к названному этапу. Далее этот этап стал привязываться еще и к аффекту гнева (иногда понимаемому как агрессивность), например, так рассматривала эту проблему А. Фрейд11. При этом важно понимать, что гнев нетождествен агрессии: «Прежде всего, я полагаю, что особенно важно различать понятия "гнев" и "агрессия". В случае агрессии мы имеем дело с действием, направленным на достижение определенной цели: причинить ущерб другому лицу. Это действие, таким образом, направлено на определенную цель. Напротив, гнев <...> вовсе не обязательно имеет какую-то конкретную цель, но означает определенное эмоциональное состояние. Это состояние в значительной степени порождается внутренними физиологическими реакциями и непроизвольной эмоциональной экспрессией»12, но гнев, не имеющий выхода, зажатый в рамки нормирования, которые в современном нам обществе не подразумевают подобной экспрессии, направленной вовне и даже просто проявленной публично, может превращаться в агрессию, в том числе и аутоагрессию.
При этом первична все же программа накопления/удержания/ подсчета, как того элемента, который стоит в основе приучения к порядку. «Обсессивный дискурс организуется в первую очередь числом и перечислением. Действительно, многие навязчивости связаны с числом напрямую, то есть либо строятся на повторении определенного числа, либо на счете. Так, например, в работе П.В. Волкова описывается обсессия, строящаяся на числе 3 и представлении, что Бог - педантичный бухгалтер, подсчитывающий хорошие и дурные поступки человека»13, - пишет В. Руднев, суммируя работы Фромма, Фрейда и современных аналитиков проблемы. Насколько можно суммировать, приравнивать и рассматривать в едином поле столь разные концепты сказать сложно, но очевидно, что все авторы говорят о неумеренной педантичности, свойствен-
ной данному типу характера, наравне с выбросом аффекта. При этом, хоть и много сказано именно об анально-садистическом компоненте как основе такого рода характера, было бы ошибкой говорить, что любая компульсивность сочетается с садистическим компонентом. Собственно садистический компонент по сути есть предъявление требований к окружающему миру и, что важнее, к людям вокруг себя, которые кажутся избыточными относительно нормативов социума и попытки чрезмерного контроля (например, в виде введения наказаний) за соблюдением этих требований. Таким образом, садистическое поведение - это символическое предъявление счетов за поддержание своего контроля, границ своей личности. При этом в первую очередь платить по этим предъявленным счетам приходится им самим: «Старая истина "tempera mutantur, et nos mutamtur in illis" ("времена меняются, и мы меняемся вместе с ними") для лиц с навязчивыми расстройствами не имеет силы; они платят за это стремлением к постоянству и страхом перед переменами. Они пытаются удержать жизнь с помощью схем и правил и проявляют упрямую нетерпимость ко всему новому и непривычному, а потому беспокоящему их. Однако то, что они так упорно хотят удержать, приводит их самих к принудительным и навязчивым психическим процессам. Таким образом, за каждой привычкой, каждой догмой и каждым проявлением фанатизма стоит страх -страх перед переменами, перед преходящим и, в конечном счете, страх смерти. Поэтому лица со склонностью к навязчивостям с таким трудом примиряются с людьми или обстоятельствами, которые отнимают у них власть или не подчиняются их воле»14, - пишет Ф. Риман, исходя из того, что тип личности/характера задается основным страхом, присущим человеку. При этом для личностей с навязчи-востями, согласно Риману, характерен страх смерти. Мы же, исходя из того, что в современном мире представление о смерти и умирании существенно трансформировалось15, говорим в этом контексте о страхе не собственно смерти, а о страхе небытия, аннигиляции, растворения и т. п., в том числе о страхе потери границ личности.
Это определение соотносится с определением соответствующих расстройств личности/характера не идентично, но очевидно напрямую. Так, П.Б. Ганнушкин определяет их, в частности, подобным образом: «Обычно это люди очень активные, односторонние, напряженно деятельные, страстные, любители сильных ощущений, очень настойчивые и даже упрямые. Та или другая мысль надолго застревает в их сознании; можно определенно говорить о склонности эпилептоидов к сверхценным идеям. <...> Он подозрителен, обидчив, мелочно придирчив. Все он готов критиковать, всюду
видит непорядки [что, как понятно, говорит об индивидуальных, жестких представлениях о порядке, достаточно негибких, т. е. навязчивых. - Д. Л.], исправления которых ему обязательно надо добиться. В семейной жизни эпилептоиды обыкновенно несносные тираны, устраивающие скандалы из-за опоздавшего на несколько минут обеда, подгоревшего кушанья, плохой отметки у сына или дочери, позднего их возвращения домой, сделанной женой без их спроса покупки и т. д. Постоянно делают они домашним всевозможные замечания, мельчайшую провинность возводят в крупную вину и ни одного проступка не оставляют без наказания. Они всегда требуют покорности и подчинения себе и, наоборот, сами не выносят совершенно повелительного тона у других, пренебрежительного к себе отношения, замечаний и выговора»16. При этом он, со ссылкой на Мауца, разделяет группу психопатов такого рода на две части: антисоциальные и гиперсоциальные. В нашей работе, так как мы, как было сказано, исключаем всех антисоциальных психопатов, нас интересует только вторая группа, которая, очевидно, имеет главным своим признаком собственно компульсивность, а не вспышки гнева как таковые. Собственно, это и дает нам повод объединять компульсивный тип с эпилептоидным в том его подразделении, где он не приводит к антисоциальности, так как тогда демаркационная линия проходит не по аффективным вспышкам, а по привязанности к определенному порядку внешнего и/или внутреннего бытия, нарушение которого приносит существенный психологический дискомфорт, что может способствовать и аффективным вспышкам. Но при этом последнее условие не будет определяющим. Таким образом, как и было сказано ранее, возбудимые личности по Леонгарду будут сопоставимы с асоциальными эпи-лептоидами Ганнушкина, а с гиперсоциальными - педантичные. Что важно: так же, как и мы, описывая педантичный тип, Леонгард представляет его читателю через сравнение с истероидами, а не вовсе самостоятельно: «На уровне явной патологии личности педантическому типу соответствует ананкастическая психопатия. У лиц педантического типа, в противоположность демонстративному, в психической деятельности исключительно мало представлены механизмы вытеснения. Если поступки истериков характеризуются отсутствием разумного взвешивания, то ананкасты "тянут" с решением даже тогда, когда стадия предварительного обдумывания окончательно завершена. Они хотят, прежде чем начать действовать, еще и еще раз убедиться, что лучшее решение найти невозможно, что более удачных вариантов не существует. Ананкаст не способен вытеснять сомнения, а это тормозит его действия. Таким
образом, необдуманности истериков противопоставляется нерешительность ананкастов. Разумеется, решения, с которыми связаны колебания педантичного субъекта, должны быть в какой-то мере важны для него: оказывать сопротивление естественному вытеснению трудно лишь тогда, когда неверный поступок грозит либо вызвать неприятности, либо воспрепятствовать приятному»17.
Современная классификация расстройств личности из использующейся в России на данный момент МКБ-10 определяет соответствующее расстройство как ананкастное и описывает его следующим образом: данное психическое расстройство диагностируется при наличии общих диагностических критериев и плюс к ним трех и более из нижеследующих признаков:
«а) чрезмерная склонность к сомнениям и осторожности;
б) озабоченность деталями, правилами, перечнями, порядком, организацией или графиками;
в) перфекционизм (стремление к совершенству), препятствующий завершению задач;
г) чрезмерная добросовестность, скрупулезность и неадекватная озабоченность продуктивностью в ущерб удовольствию и межличностным связям;
д) повышенная педантичность и приверженность социальным условностям;
е) ригидность и упрямство;
ж) необоснованные настойчивые требования человеком того, чтобы другие все делали в точности так, как он, или неблагоразумное нежелание позволять выполнять что-либо другим людям;
з) появление настойчивых и нежелательных мыслей и влече-ний»18.
Особенно интересен для нас последний пункт, так как единственным различительным критерием будет наличие или отсутствие очевидного дебюта, это при том, что очевидно, что именно ананкастное расстройство личности, или особенности личности, сходные с таковым, но не ведущие к существенной дезадаптации, становятся прекрасной почвой для формирования ОКР. При этом биографический опрос в рамках клинической беседы может не помочь в диагностике, а затруднить ее, так как, по мнению А.Е. Личко, «каждый тип психопатий имеет свой возраст формирования. <... > Психастенические черты нередко расцветают в первых классах школы, когда беззаботное детство сменяется требованиями к чувству ответственности»19, и, как можно было заметить по историческому обзору отношения к компульсивности, психастеническое поведение вполне может быть похоже на компульсивное. Кроме
того, действительно, с ранних школьных лет компульсия как таковая становится адаптивным поведением, расцениваемым как единственно одобряемое (и, что важнее, ненаказуемое).
Как истерия приписывается скорее женщинам, так проблемы с компульсивностью - скорее мужчинам: «Противопоставление истерического и обсессивного отношения к желанию в учении Лакана (вопрос истерика "Что я для другого?" - вопрос обсессивного невротика "Чего хочет другой?") приводит к тому, что обсессивное начало связывается с мужским, а истерическое с женским - обсессия это, так сказать, по преимуществу мужской невроз, истерия - женский»20. Культурные основания этого могут лежать в особенностях воспитания мужчин в то время, которое, как было выше сказано, является важнейшим для формирования гендерных шаблонов современного мира и связанных с ними концептуально нарушений характера/личности - второй половине XIX века. Образ «приличного мужчины» строился от двух больших концептов, один из которых связан с категорией власти и контроля, а другой - с категорией упорядочивания и счета. Приличный мужчина той эпохи не мог в том или ином виде не служить, поприщ, доступных для него, было уже много, но прототипом любой службы все еще оставалась служба военная. Дискурс военной службы и войны в целом был в рамках нормы, и более того, задавал ее - большая часть словарей иных областей, доступных для деятельности джентльмена, заимствована из этих дискурсов, от гражданских служб (разряды и т. д.) до дискурса межличностных отношений («завоевать любовь», «заслужить доверие» и т. д.). Способность к точным расчетам, а также способность к самодисциплине и дисциплинированию своей семьи и работников, способность к восприятию и созданию сложных многоэтапных инструкций - способность к так называемому ведению дел была необходима, без нее человек рисковал разориться, что вызывало сильный невротический страх, так как реальной угрозой в этом случае была не бедность, а позор. Таким образом, концепт мужества происходит напрямую от категории удержания - удержания власти и контроля, удержания в голове множества счетных величин, что напрямую отсылает нас к компульсивности. И так же как женщинам, прощается некоторая истероидная самодраматизация и конверсионность, мужчине традиционно в большей степени прощается гнев, компульсивное удержание порядка, некоторое даже неуместное стремление к власти. Этим во многом объясняется, что мужчины оказываются с проблемой самоповреждений в клинике неврозов гораздо реже, чем женщины, не за счет того, что самоповреждения действительно редки у мужчин, а потому, что они входят в нормативное поведение. Мужчины реже
обращаются с невротическими экскорациями21, которые так же отчетливо являются самоповреждениями, с концепцией «мужику зазорно к врачу с царапинами ходить».
Итак, все, что сказано о компульсивных личностях - склонность к контролю всего, что окружает человека, предпочтение счетных категорий, вспышки гнева при нарушении правил (причем де-факто правил личных, не так важно, совпадают ли они с общепринятыми) складывается в одну большую экзистенциальную категорию - категорию власти.
Власть и свобода (по крайней мере, в русском языковом поле) это описание в разных семантических категориях сторон одного и того же явления22. Обе эти семы описывают возможности действия, и даже более того - границы возможности области действия. Таким образом, для истероидов, разрушающих границы (в том числе границы социально приемлемого, что и привело к тому, что в истории медицины смогли выделить эту категорию одной из первых), основной ценностью становится свобода (та, которая freedom - «свобода от», не liberty - «свобода для»), а для компульсивного - власть как право поставить свои границы над границами иных людей и даже миропорядка (в его понимании конкретным компульсом, пример такового -Калигула у А. Камю, который в горе от смерти сестры и любовницы объявил войну Богам, заставив своих солдат стрелять по морским волнам в попытке навредить Посейдону). В этом понимании основным признаком типа становится не страх, как это постулируется в типологии Ф. Римана23, а основная ценность, она же основная недостача, место основного экзистенциального стремления.
Итак, мы рассмотрели различные понимания сущности компуль-сивности. В свете истории вопроса становится очевидно, что современные исследования характеристик личности, как в норме, так и в патологии, требуют обращения к понятийной структуре не только и не столько науки, сколько обращения к самому феномену и улавливания оного в поведении или языковой картине человеческого общения.
Примечания
Сметанников П.Г. Психиатрия М.: Медицинская книга, 2007. С. 468. КаннабихЮ.В. История психиатрии. М.; Минск: АСТ; Харвест, 2002. С. 86-87. Щербатых Ю.В, Ивлева Е.И. Определение понятия «фобия» // Психофизиологические и клинические аспекты страха, тревоги и фобий. Воронеж: Исток, 1998. MorelВЛ. Traité des dégénérescences physiques, morales et intellectuelles de l'espèce humaine et des causes qui produisent ces variétés: En 2 vols. P., 1857.
5 Griesinger W. Mental Pathology and Therapeutics. 2nd ed. N. Y.: William Wood & Co., 1882.
6 Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М.: Наука, 1989.
7 Мак-Вильямс Н. Психоаналитическая диагностика. М.: Класс, 1998.
8 Bentam J. "Panopticon": or, the Inspection-House: containing the idea of a new principle of construction applicable to any sort of establishment, in which persons of any description are to be kept under inspection; and in Particular to Penitentiary-houses, Prisons, Houses of industry, Workhouses, Poor Houses, Manufactories, Madhouses, Lazarettos, Hospitals, and Schools; with a plan of management adopted to the principle; in a series of letters, written in the year 1787, from Crechoff in White Russia, to a friend in England. L.: T. Payne, 1791.
9 Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности // Фрейд З. Психология бессознательного. М., 1990; Кляйн М. Развитие в психоанализе. М.: Академический проект, 2001; и др.
10 Фрейд З. Характер и анальная эротика // Фрейд З. Психоаналитические этюды. Минск: Беларусь, 1991. С. 151-155.
11 Обухов Я.Л. Детская агрессивность и проблема анального характера в концепции Анны Фрейд. М., 1997.
12 Берковиц Л. Агрессия. Причины, последствия и контроль СПб.: Прайм-Ев-рознак; Нева; М.: Олма-Пресс, 2001. С. 43.
13 Руднев В. Обсессивный дискурс // Руднев В. Энциклопедический словарь культуры ХХ века. М.: Аграф, 2009. С. 279.
14 Риман Ф. Основные формы страха. Исследование в области глубинной психологии. М.: Алетейя, 2000. С. 170-171.
15 Литинская Дж.Г. Герменевтика смерти в современном мире: аспект самоубийства // Мышление и речь: подходы, проблемы, решения. Материалы XV Меж-дунар. чтений памяти Л.С. Выготского: В 2 т. / Под ред. В.Т. Кудрявцева. Т. 1. М.: Левъ, 2014.
16 Ганнушкин П.Б. Клиника психопатий: их статика, динамика, систематика. М., 2007. С. 37-38.
17 Леонгард К. Акцентуированные личности. Ростов н/Д.: Феникс, 2000. С. 89.
18 МКБ-10. Р60.5х Ананкастное расстройство личности // Психосфера. [Электронный ресурс] URL: http://psysphera.narod.ru/MKB10/f6.htm (дата обращения: 15.11.2015).
19 Личко А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. М.: Медицина, 1983. С. 7.
20 Салецл Р. (Из)вращения любви и ненависти. М., 1999. С. 77.
21 Терентьева М.А. Невротические экскорации в рамках психических расстройств (клиника, патопсихология, терапия): Дис. ... канд. мед. наук. М., 2007.
22 Арутюнова Н.Д. Воля и свобода // Логический анализ языка. Адресация дискурса. М.: Индрик, 2012.
23 Риман Ф. Указ. соч. С. 170-171.
