CC BY
355. Рубрук Гильом де. Путешествие в восточные страны. М., 1999.
6. Сокровенное сказание монголов. Перевод С.А.Козина / «Байкал» №6 1989, №1 1990.
7. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989.
8. Тугутов А.И. Птицы петроглифов и "Сокровенного сказания монголов" // Древние кочевники Центральной Азии (история, культура, наследие). Материалы международной научной конференции. Улан-Удэ, 2005.
9. Price S. Delphi and divinanion / Greak Religiom and Society. Cambridge, 1985.
М.В. Егорочкин
Алтайский государственный университет, г. Барнаул, Россия
КОМПЛЕКС ВООРУЖЕНИЯ «АЙ-ХУУЧИН» (К ВОПРОСУ ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ЭПИЧЕСКИХ ПАНОПЛИЙ)*
Военная история кочевых народов Южной Сибири и Центральной Азии - это не только история вооружения и тактики боя, но также история героической эпики. «Героический эпос, изобразительное и прикладное искусство ориентировано на воспитание воинского идеала» (Худяков Ю.С., 1995, с. 12), а значит, имеет непосредственное отношение к военному делу. Это подтверждается жанровой дефиницией эпоса: хакасские сказители отличают нымах - 'сказка' (ср. ац-хустардацар нымах - 'сказки о животных'; при этом, нымах может обозначать 'богатырскую сказку' и даже 'сказание') от алыптых нымах - 'сказание о богатыре' или чаалыг нымах - 'сказание о войне (Майногашева В.Е., 1997, с. 16-17). Более того, возникновение героического эпоса, согласно точке зрения А.И. Чудоякова, напрямую связанно с военным делом, в частности с повествовательным вводом элементов вооружения (Чудояков А.И., 1995, с. 72, 161-185).
Однако тема эпических паноплий до сих пор не является достаточно разработанной. Несмотря на то, что в отечественной науке существует целый ряд фольклороведческих работ, авторы которых касаются проблематики военного дела и в том числе вопросов его исторической интерпретации (см.: Гребнев Л.В., 1960; Курбатский Г.Н., 2001; Липец Р.С., 1984; Суразаков С.С., 1985; Функ Д.А., 2005; Чудояков А.И.,
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ-МинОКН Монголии (проект №08-01-92004а/0, «Этносоциальные процессы и формирование синкретичных мировоззренческих систем у кочевников Алтая и Северо-Западной Монголии»)
1995), данные работы не носят систематического характера. Исключение составляют исторические исследования В.Я. Бутанаева «Вооружение и военное дело хакасов в позднем средневековье (по материалам фольклора)» (Бутанаев В.Я., 1981) и В.И. Соенова «Обзор вооружения и военной тактики кочевников Алтая в ХШ—ХУШ вв. по материалам героического эпоса» (Соенов В. И., 1994).
Причина сложившейся ситуации очевидна: проблематичен результат оружиеведческих исследований фольклора. С одной стороны, повествовательные комплексы вооружений не могут служить надежным основанием для датировки фольклорного нарратива (прежде всего по причине достаточно низкой динамики исторических паноплий). С другой фольклорные источники не склонны к степени детализации, необходимой для соответствующих исторических реконструкций (Худяков Ю.С., 2003а, с. 20). Тем не менее систематическое исследование эпического военного дела представляется необходимым ввиду его непосредственной связи с военной историей номадов Южной Сибири и Центральной Азии.
Цель настоящего исследования заключается в последовательном представлении комплекса вооружения хакасского эпоса «Ай-Хуучин» и его исторической интерпретации (рассматриваемый вариант записан от сказителя П.В. Курбижекова и издан в академической серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока»; ссылки на настоящее издание производятся построчно).
Известно, что наиболее значимым противопоставлением, которое полностью определяет развитие паноплии, является оппозиция /оборонительного/ /наступательного/ вооружения. При этом защитное вооружение, в особенности на начальных этапах его развития, более самостоятельно, в то время как наступательное сохраняет свою зависимость от промысловых орудий (это достаточно общее положение военной истории является важным при исследовании семантик эпических паноплий, так как ее компоненты зачастую предполагают скорее промысловые, нежели военные ингеренции). В свою очередь, /наступательное вооружение/ распределяется исследователями на /оружие ближнего/ и /дальнего/, или /дистанционного боя/ (В.В. Горбунов в качестве самостоятельного выделяет также раздел /оружие таранного удара/, к которому относятся копья, однако, по причине того, что настоящее исследование не является собственно историческим, спорные вопросы типологии, как, впрочем, и некоторые ее тонкости, оставлены за его границами); тогда как /оборонительное вооружение/ включает в себя /воинскую/ и /конскую защиты/. Таким образом, к /наступательному вооружению /ближнего боя/ относятся
мечи, палаши, сабли, копья, кинжалы, ножи, топоры, кистени; к /наступательному вооружению /дистанционного боя/: луки, стрелы (сюда же включаются налучия и колчаны), дротики; к /воинскому /защитному вооружению/: панцири, кольчуги, щиты, шлемы; и, наконец, к /конской /защите/ относятся попоны и наголовья (Горбунов В.В., I, с. 31; Горбунов В.В., II, с. 8; Худяков Ю.С., 1995, с. 33).
Рассмотрим комплекс вооружения «Ай-Хуучин» в соответствии с указанной типологией.
Раздел /наступательного вооружения /ближнего боя/ является менее всего представленным (причем не только в рассматриваемом тексте, но в пределах героической эпики тюрков Южной Сибири в целом). Здесь в качестве первого упоминания необходимо указать следующий фрагмент экспозиции. Страшноликая Хыс-Хан призывает народ на борьбу с ящерицами: «Ураа-агас тудынып, / Улуг чаага сыгарзар!» - «Оружие-палки захватив, / На большую войну выходите!» (ст. 502-503). Здесь в ураа-агас, которое, согласно В.Е. Майногашевой, является кызыльским диалектизмом со значением 'оружие, подготовленное для сражения' (ср. агас 'палка', 'дубинка ), по всей видимости, действительно актуализируются компоненты оружейной семантики. Однако агас также предполагает материальные (сыргай агас 'сухостой', агас узы 'верхушка дерева', агас хахпазы 'древесная кора' и т.д.) и промысловые, или даже подсобные ингеренции (агас 'шест для сбивания кедровых шишек', ур агас 'укрюк'), что немаловажно при интерпретации данного вида наступательного вооружения.
К разряду эпического наступательного вооружения может быть причислена пагыр тохпах 'бронзовая колотушка', 'бронзовая булава'. Хан-Мирген, младший брат Страшноликой Хыс-Хан, спускается в нижний мир. Он встречает Алып-Хусхуна, который проклинает героя. Уже в следующем эпизоде, переплыв реку Хан-Хара-суг, Хан-Мирген обращается огромной черной собакой, его конь издыхает, а вместо вооружения: «Тогыс путтыг пагыр тохпагы / Мойнына палгал парган» -«Бронзовая колотушка в девять пудов / На шее его привязана» (ст. 4124-4125). Но, несмотря на превращение, герой не утрачивает навыков обращения с оружием. На это указывает мотив расправы героя с двойником (который здесь, необходимо отметить, представлен в инверсированной форме). «Изеб1 чох Хан Мирген / Пагыр тохпагын хапхан, / Адай даа полза, ондайлап, / Хаара адайды сапхан - / Аал хадагцызы хара адайды / Чалбайта хаххан Хан Мирген» - «Могучий Хан-Мирген / Бронзовую колотушку схватил, / Хоть <он> и собака, ловко / Черную собаку ударил - / Черную собаку, сторожа аала, / Ударом Хан-Мирген расплющил» (ст. 4174-4179).
В арсенале героини, именем которой названо сказание, в качестве оружия, безусловно относящегося к разделу /ближнего боя/, упоминается тобырчых 'плеть'. «Ала хулаттьщ трпзшец / Тобырчыгын алган, / Он пшекке т^р1б1зш» - «Из тороков Пего-саврасого коня / Свою нагайку достала, / В правую руку взяла» (ст. 2907-2909); «Тогыс тазын тир1зшен / Тартып урген тобырчыхнан / Хыс Хан нигезш / Хагып согыбысхан» - «Нагайкой, крепко сплетенной / Из шкуры кла-денных девяти быков, / Хыс-Хан, свою невестку, / Бить, хлестать начала» (ст. 2916-2919); «Ит кискен чшеп киз1бюкен» - «Резала <плеткой>, как мясо режут» (ст. 2936).
Помимо представленных выше компонент вооружения, которые составляют либо периферию паноплии, либо невозможны для исторической интерпретации, эпос указывает также единицы /наступательного вооружения /ближнего боя/, непосредственно формирующие оружейный комплекс. В арсенале Ай-Хуучин имеются копье о двух концах и широкий меч: «Чир тундугше чит килш, / Аттан тузе хонган, / Азыр чыдазын суурган, / Чалбах моладын сыгара тарт-хан, / Хара чирдщ тундугш / Алгыда кисклеп турадыр» - «К тюндюку (тунцук ~ тундук ~ тунук - 'дымоход' юрты; чир тундук - 'отверстие, вход в нижний мир'. -М.Е.) земли подъехав, / Она спешилась, / Копье, <заостренное> с двух концов, извлекла, / Широкий свой меч достала, / Тюндюк великой земли / Расширяя, рубит» (ст. 4462-4467). Данные виды оружия также упоминаются в заключительной битве эпоса, с той лишь разницей, что относятся они к комплексу вооружения антагонистов (Хыйга-Чичен, Чалат-Хан, Тенгиз-Хан, Алып-Хусхун): «Од1р полбин Ай Хууцынны, / Азыр чыда коп сындырганнар, / Чатхыс полбин хыс шзш1, / Чалбах молат коп угзалган» - «Ай-Хуучин убить не смогли, / <Хоть> много копий о двух концах сломали, / Деву уложить не смогли, / <Хоть> много широких мечей помялось» (ст. 7005-7008). Здесь требуется некоторое пояснение. Дело в том, что азыр чыда должно пониматься не столько как 'обоюдное' или 'двуконечное копье', но скорее как 'копье имеющее раздвоенное, или вильчатое, перо' (ср. азыр агас 'развилистое дерево', 'раздвоенная на конце палка', азыр хамцы 'раздвоенный на конце бич', а так же азыр в значении 'вилы' (Хакасско-русский словарь, 2006, с. 35-36) подобно стреле с вильчатым наконечником, который был известен кочевникам Южной Сибири и Центральной Азии). Правомерность данной интерпретации отчасти подтверждается алтайскими материалами; здесь помимо «одноконеч-ного копья, упоминается в эпосе копье с несколькими остриями» (Со-енов В.И., 1994, с. 181).
Однако исторических соответствий эпическим данным не обнаружено. Несмотря на достаточно продолжительную историю копья на территории Саян (ранние находки датируются каменской III-II вв. до н.э. и булан-кобинской 1-2-ая пол. IV вв. н.э. культурами, при этом наибольшее распространение данного вида оружия приходится на IV-XII вв. н.э., однако копья встречаются в могильниках вплоть до XV в. н.э.), логика его морфологических трансформаций выглядит совершенно иначе. Согласно заключению В.В. Горбунова, «эволюция наконечников копий у населения Алтая в III-XIV вв. н.э. шла по линии сокращения длины втулки и перехода от линзовидного пера к граненым, обладающим лучшими проникающими свойствами» (Горбунов В.В., II, с. 53).
В свою очередь, упомянутый в представленных выше фрагментах чалбах молат 'широкий меч' (молат 'меч', 'кинжал', но также 'сталь', ср. молат осхас хатыг 'прочный, как сталь', молат хылыс 'булатная сабля'; вместе с тем хылыс может значить и 'меч', напр. гкг пгстгг хылыс 'обоюдоострый меч' (подр. см.: Этимологический словарь тюркских языков, 2000, с. 212-214) исторически вполне конкретен. Мечи были распространены в лесостепных зонах Южной Сибири уже в VI-V вв. до н.э., причем со II в. до н.э. появляются мечи без на-вершия и перекрестья, и в период IV-XII вв. н. э. также получают широкое распространение (при этом сабля впервые упоминается только в древнетюркских каменных изваяниях, а их действительные находки датируются только 2-й пол. VIII в. (Горбунов В.В., II, с. 69; Худяков Ю.С., 1986, с. 156).
Раздел /наступательного вооружения /дистанционного боя/ намного полнее представлен в тексте. Основным оружием героя являются лук и стрелы. Именно с умением лучной стрельбы связан мотив первого подвига героя, который также входит в сюжет «Ай-Хуучин». Хан-Мирген, по просьбе старшей сестры Страшноликой Хыс-Хан, отправляется на ловлю зверя, разоряющего стада. Увидев Белесого Волка: «Саадагынац ир чахсызы / Саазах суура тартхан, / Хурлугынац Хан Мирген / Ы ух сыгарган. / Сырлап иткен сыр чбмезш / Сыырсахти тут парган, / Курцек саппа кур кискезш / Кискее тастап турадыр, / Саазах пазы алызыбысхан, / Иргек пазына хан туул турадыр. / Чарын пазы те-ес турган туста / Саазах саплап, ох коглебюкен» - «Достойнейшей из мужей из саадака / Лук вытащил, / Из колчана Хан-Мирген / Две стрелы вынул. / Стрелу со свистящим наконечником / Крепко держа, / Подобный заступу наконечник стрелы / Быстро приставил к зазубрине. / Крылья лука соединились, / К кончику большого пальца кровь прилила. / Когда крылья лопаток <богатыря> сошлись, / Лук дрогнул, стрела
зашипела» (ст. 76-778). Помимо инициального подвига героя в тексте «Ай-Хуучин», по всей вероятности, также указывается негативная форма первого подвига, т.е. совершенного антагонистом. Хыйан-Тенгиз-Хан, сын Тенгиз-Хан, увидев богатыря: «Тал чаацагы тар-байып, / Табылгы агын киске тастаан. / Тузына чидш отханда, / Тал чаацах пазы алыс турадыр, / Иргепнщ пазына / Хан туул парадырадыр, / Чалбах чарын пастары / Шрш тее паратхандаг... / Тузына читкн туста / Чаацах саплап, ох коглебюкен. / Табылгы охтыц пазынац / Чалын частабысхац, / Табылгы охтыц кизшец / Тудун тосхалабысхан» - «Выставив тальниковый лук, / Ивовую стрелу на зазубрину положил, / Когда подошло время, / Концы тальникового лука соединились, / К кончику большого пальца / Кровь прилила, / На спине крылья широких лопаток / Почти сошлись. / Когда пришло время, / Лук дрогнул, стрела загудела. / С наконечника ивовой стрелы / Вырвалось пламя, / С хвоста ивовой стрелы / Дым стал рассеиваться» (ст. 6443-4460).
Несмотря на то, что представленные фрагменты типологически равнозначны, вооружение Хан-Миргена значительно отличается от лука и стрел Хыйан-Тенгиз-Хана. В случае антагониста говорится не о боевом стрелковом оружии (см. фольк. тике муузг, тилж чаацах 'гибкий (боевой) лук из рога горного барана', ус уйалыг чаацах 'трехсо-ставный (боевой) лук', сарыг муус чаацах 'лук с желтыми роговыми накладками'), но его игровой модели тал чаацах 'тальниковый лук (детский)' (Хакасско-русский словарь, 2006, с. 911; Бутанаев В.Я., 1981, с. 191).
Здесь нельзя не упомянуть лук и стрелы Ай-Хуучин, конструкция которых более всего соответствует боевому образцу /наступательного вооружения /дальнего боя/. «Сарыг муус сал чаацагы / Сарбайыбысхан турчададыр. / Кур курцек пастыг кур кискезш / Киске тастап салган, / Сырлап иткен сыр чбмезш / Сыырсахти тут салган, / Чаацах пазы алызып, / Иргек пазына хан туул парган... / Чаацах сап-лап, ох куулебюкен» - «Лук свой из желтого рога в полоску / Нацеленный выставила. / Подобный заступу боевой наконечник <стрелы> / К зазубрине быстро приставила, / Крашеный, издающий свист наконечник, / Точно приладила, / Крылья лука соединились, / К кончику большого пальца кровь прилила. / Лук дрогнул, стрела загудела» (ст. 2440-2457). Настоящий фрагмент достаточно интересен для исторической сверки.
Как известно, на территориях Южной Сибири и Центральной Азии в периоды поздней древности (II в. до н.э. - V в. н.э.), раннего (VI-X вв.) и развитого средневековья (XIV в.) боевой лук являлся сложносоставным, то есть представлял собой конструкцию из состав-
ной деревянной кибити и костяных накладок. Оружиеведы выделяют (в соответствии с каждой из указанных эпох): хуннский лук, для которого характерно наличие концевых, плечевых боковых накладок, а также пары боковых и тыльной накладок для рукояти (здесь накладки выполняют скрепляющую и усиливающую функции); тюркский лук, на плечах которого появляются тонкие фронтальные накладки (данный вид лука был короче хуннского, а количество накладок доходило до трех); монгольский тип лука, с одной серединной фронтальной и фронтальными плечевыми накладками. При этом основное отличие тюркского и монгольского луков от лука хуннского заключается в изменении функций накладок; здесь они играют роль не усилителей, а скорее рефлекторов (в том числе это определяется также сменой способа сборки лука (см.: Кубарев Г.В., 2005, с. 84), что при уменьшении общей длинны кибити сохраняло распространенность зоны поражения (Худяков Ю.С., 1997, с. 121-123).
Лук Ай-Хуучин соответствует стрелковому оружию или раннего, или развитого средневековья.
Лук хранился в налучном чехле, который подвешивался к боевому поясу (подробнее вопрос связи налучья, колчана и боевого пояса рассматривается ниже, в разделе /защитного вооружения/). При этом налучье могло быть как полным, повторяющим форму лука, который зачехлялся с предварительно снятой тетивой, так и частичным, или краеугольным, закрывающим половину лука с надетой тетивой (Горбунов В.В., II, с. 27; Худяков Ю.С., 2003б, с. 63). Вместе с тем, исследуя данные тувинской героической эпики, Л.В. Гребнев указывает на возможность ношения лука, при котором кибить располагалась за спиной, а тетива проходила по груди (Гребнев Л.В., 1960, с. 125) (ср. предписание алтайского эпоса «Маадай-Кара»: «Алтаец за спиной должен носить шестигранный лук» (Маадай-Кара, 1973, ст. 2477). Такой способ расположения действительно применялся, но только при постоянной боевой или промысловой необходимости оружия.
Прежде чем приступить к рассмотрению стрелы, представляется необходимым указать еще ряд эпических строк, достаточно значимых для понимания военной истории номадов.
Как известно, эпический текст ассимилирует малые жанры. Так, в сказании «Ай-Хуучин» помимо непосредственных указаний компонент вооружения встречаются образцы военных пословиц: «Улуг алыптьщ угы / Чип Ирл1кке читкег, тщен» - «Стрела большого богатыря, / Говорят, семи Ирликов достает» (ст. 625-626); сюда же может быть отнесен фрагмент речи Ай-Хуучин: «Кор1нмес чабал айналар /
Чабал охнац ат салганнар» - «Невидимые айна / Злой стрелой его поразили» (ст. 2340-2341).
Стрела в представленных выше фрагментах обозначается, во-первых, посредством ух (кстати, в хакасском фольклоре существует точное различие между пгстгг ух 'стрела с железным наконечником', чыда пастыгух 'стрела со срезанным наконечником' и т.д. (подр. см.: Бутанаев В.Я., 1981, с. 192-194). Во-вторых, посредством соган (см. фолькл. соха пастыг соган 'стрела с утолщенным наконечником', полбахтыг пагыр соган 'медная стрела с тремя наконечниками'; в тюркских языках зафиксированы также значения 'железный наконечник стрелы', 'острие стрелы' (Этимологический словарь тюркских языков, 2003, с. 277). В связи с рассматриваемым материалом здесь нельзя не упомянуть возможные параллели с енисейскими языками: 1. so? om 'стрела с тупым наконечником, томар'; 2. sar1 'острие' (Старостин С.А., 1995, с. 276, 269; при этом первая параллель не вызывается сомнения в рамках современной алтаистики, проблема состоит скорее в определении вектора заимствования между общетюркским и енисейским языками см.: Дыбо А.В., 2007, с. 156-157).
Стрелы с железным наконечником встречаются в лесостепных зонах Алтая уже с IV в. до н.э. (прежде всего в памятниках каменской культуры), и в горных районах со II в. до н.э. Однако еще в военной практике хунну процесс смены бронзового оружия железным не был окончательно завершен (Худяков Ю.С., 1986, с. 38) (кстати, начало эпического текста содержит достаточно интересную датировку его событий «Чис-пагырлар табыл турган тус полган» - «Было время, когда находили куски красной меди» (ст. 2). В свою очередь, наряду с бронзовыми и железными наконечниками на территории Саян достаточно продолжительное время были распространены как выполненные из кости, так и деревянные наконечники (которые использовались на промысле пушного зверя, что характерно, например, для кокэльской культуры (Худяков Ю.С., 1986, с. 68).
Наконечник стрелы Ай-Хуучин любопытен, прежде всего, ввиду его исторической конкретности. Свистящие стрелы, достаточно распространенные уже в хуннской среде, - это стрелы, оснащенные костяными шариками с отверстиями (правда, шарики могли быть и без них, как, например, в древнетюркских стрелковых комплексах (Худяков Ю.С., 1986, с. 150). Благодаря данной насадке полет стрелы сопровождается сильным свистом, что должно дезориентировать противника. В свою очередь, эпическое сравнение с заступом дает основание считать, что упоминаемая в тексте стрела оснащена однолопастным наконечником. Данный тип наконечника уже был известен в период
«великого переселения нардов», но до 2-й пол. IX-XI вв н.э. уступал трехлопастным. Однако в эпоху развитого средневековья на смену хуннскому и тюркскому луку приходит монгольский, что сопровождается повышением значимости однолопастных наконечников (вплоть до XIII в. н.э.) (Горбунов В.В., II, с. 43-45). По существу, это дает серьезные основания не только для датировки эпической стрелы, но также для уточнения конструкции лука Ай-Хуучин.
Хан-Мирген извлекает стрелы из колчана после того, как из саадака достает лук. Кочевники Южной Сибири и Центральной Азии хранили стрелы в берестяном колчане, который подвешивался на боевой пояс с противоположной стороны по отношению к налучному чехлу. Как правило, колчан располагался справа. Однако, исследуя фрагменты колчанов раннего средневековья (древнетюркские и уйгурские образцы), Ю. С. Худяков приходит к выводу, что они могли иметь как правостороннее поясное размещение, так и наспинное (в этом случае колчан, крепясь на портупее, перебрасывался через плечо) (Худяков Ю.С., 1986, с. 173). Кстати, материалы героической эпики южносибирских тюрков подтверждают возможность его наспинного расположения (см. напр., сведения алтайского сказания «Очи-Бала»: Алтайские героические сказания, 1997, ст. 305-310).
Рассматриваемый эпический текст также располагает данными относительно крепежа вооружения во время верховых передвижений героя. Хан-Мирген, отправляясь на расправу с Белесым Волком: «Тогыс хулас суны / Хан позырах атха килген. / Изер1 чох полган ат чахсы - / Изерлел парган турчададыр, / Адар-сабары / Алын-кизш хас-та полган» - «К девятисаженному / Кроваво-рыжему коню он подошел. / Достойный конь, <давно> не седлавшийся, / Стоит <оседланный>, / Стреляющее бьющее оружие / В тороках передней, задней лук закреплено» (ст. 701-712). Несколько более детально описывается распределение оружия при первой отлучке Ай-Хуучин: «Хан Мирген абаазынан / Хада-трге тасхар сыххан, / Ала хула атха / Ат тиш тапханнар. / Иб1р чбрш, изер салганнар, / Чугурш чбрш, чуген сухханнар, / Адар-сабары чахсыны / Алтын тирге тартханнар, / Киз1п, сабарын хыс шзее / Киз1н тирге палгааннар» - «Вместе со старшим братом Хан-Мергеном / На улицу вышли, / Для Пего-саврасого коня, / Конское снаряжение нашли. / Обходя <коня>, седло клали, / Обегая кругом, узду надевали, / Хорошее, что режет, стреляет, / К передним торокам привязывали, / Что режет, бьет, для девы / К задним торокам привязывали» (ст. 2070-2079; данная форма распределения также указывается при сборах Алтын-Теека и Алтын-Арыг, младших брата и сестры Ай-Хуучин: ст. 56945698). Представленные фрагменты указывают на возможность непояс-
ного крепежа оружия, что, безусловно, должно учитываться в историческом исследовании паноплии номадов Южной Сибири (см.: Бутана-ев В.Я., Бутанаева И.И., 2001, с. 38).
Особого внимания требует рассмотрение /воинского /защитного вооружения/, которое преимущественно состоит из панциря и шлема. Необходимо заметить, что для эпоса характерно описание всего комплекса защиты, которое формирует мотив облачения героя. В «Ай-Хуучин» наиболее содержательными являются сборы младшей сестры Хан-Миргена. «Чабал сырайлыг Хыс Хан, / Алты-чип айланып, / Тогыс аастыг хара сундугын / Иреп-толгап асхан, / Ходырыбызып, Хыс Хан / Кизер кип сыгарган, / Он iici чарых тас мархалыг, / Тынныг, ах хуус хуйах полган, / Ай пöрiзi саадах пирген, / Чаага чорзе кизер / Салоолыг трш пирген. / Алты айланып, Ай Хууцин, / Кибiн кизш, айланыбысхан, / 1к нигiн кизiбiскен - / Он iRÎ мархазы позы мархалаган, / Ай пöрiзi саадагын / Алты сари тартып хурчанган, / Тынныг полган аньщ кибi / Хызыл идiн узе тутчатхандаг, / Хыйганах сööгiн сыстада тут турадыр. / Кип iзиине сыдап полбин, / Хыс ^i Ай Хууц^1н, / Iзiктен торге чöрiп, / Ырын ырлап турадыр, / Ах иб ютш ай-ланд^1рып, / Кööгiн кöглеп турадыр. / Хуйях кибi iзiп ирткен, / Хыс кiзi ^1рын тохтатхан» - «Страшноликая Хыс-Хан, / Шесть-семь раз повернувшись, / Огромный сундук с девятью замками, / Повернув-покрутив <ключом>, открыла, / Покопавшись, Хыс-Хан / Ей одежду достала, чтобы носить, / С двенадцатью светлокаменными пуговицами / Живой, износа не знающий, белый панцирь, / Очень ворсистый саадак дала, / Чтобы на войну надевать, / Шапку с кистью <на макушке> дала. / Шесть раз поворачиваясь, Ай-Хуучин, / Доспехи свои надевая, вертелась, / В два рукава <руки> просунула - / Двенадцать пуговиц застегнулись сами, / Очень ворсистым своим саадаком, / Затягиваясь, шесть раз опоясывалась, / Живой ее панцирь, / Кажется, в красное мясо врезался. / Острые кости ее до боли сжимаются. / Не вынося жары в панцире, / Дева Ай-Хуучин, / От дверей до переднего угла вышагивая, / Песню свою напевает, / Внутри белого дворца прохаживаясь, / Мотив свой тянет. / Панцирь ее перестал нагреваться - / Дева петь перестала» (ст. 2042-2069). Менее распространенное описание защитного комплекса героя, однако, не менее информативное, связано с облачением младшего брата Ай-Хуучин Алтын-Тееком: «Тогыс хат тон хуйах / Туцмазына сыгарган - / Ир чахсызы Алтын Теек, / Иреп, толгап, кизiбiскен, / Ай пöрiзi саадах пирген - / Алты сарып хурчанган, / Чаага чöрзе кизер / Салоолыг тарш пирген» - «Девятислойный твердый панцирь / Младшему брату своему достала - / Достойнейший из мужей Алтын-Теек, / Развернув, расстегнув <его>, надел на себя. / Очень вор-
систый саадак дала - / Шесть раз его вокруг себя он обернул, / С шишаком и кистью дала шлем, / Который на войну надевают» (ст. 56705677).
Прежде рассмотрения основных элементов защитного вооружения коснемся очень важной детали, которая не только наличествует в представленных фрагментах, но уже упоминалась в связи с наступательным вооружением, а именно: боевого пояса саадах. Фигурирование данной компоненты в различных плоскостях эпической паноплии вполне закономерно. Среди значений саадах не только 'богатырский пояс' (кстати, в ситуации борьбы героя и антагониста, при которой борющиеся стороны хватают друг друга за пояс, употребляется слово чага: «Чага пастац хаабысханнар» - «За пояса друг друга хватают» (ст. 1397)), но также 'колчан' (см. фольк. ай nöpi3i саадах 'месяцевидный колчан') (Хакасско-русский словарь, 2006, с. 418). Семантическая неоднозначность саадах не менее красноречива в других тюркских языках: алт., тел., тув., кир. садац ~ са:дац 'колчан', 'налучник', 'лук и футляр для лука', 'лук со всеми сопутствующими принадлежностями' (ср. кир. са:дац огу - 'стрела ). При этом, если Г. Дерфер указывает на монг. sayadaq и qorumsaya - 'колчан', то Г. Рамстедт настаивает на том, что монг. sagadag связан с глаголом saga- 'натягивать тетиву лука' в таком случае sagadag - 'то, что натягивают' (подр. см.: Этимологический словарь тюркских языков, 2003, с. 140-142). Семантическая неоднозначность саадах указывает на целостность рассматриваемой компоненты вооружения, которая состоит из боевого пояса, налучного чехла и колчана (что должно учитываться типологией оружейного комплекса).
Прежде чем коснемся рассмотрения эпического панциря, необходимо дополнить представленные выше описания.
Особенного упоминания требует панцирь противника Ай-Хуучин Хыйга-Чичена. «П5пм1 чох Хыйга Чичен / Хызыл торгы хуйах киппг, / Хызыл торгы кискен киб1 / Чалын чши сыбал килед1р» - «Неукротимый Хыйга-Чичен / В панцире <с чехлом> из красного шелка, / Красный шелковый чехол, / Как пламя, вьется» (ст. 2452-2455).
На уровне лексики эпическое обозначение панциря хуйах является общетюркским (ср. алт., тув., шор., цуйац, кир. цыйац, тел. kyjak и т.д.), семантика которого, однако, им не ограничивается: сюда также относятся 'кольчуга', 'латы', 'броня', 'доспехи' и даже 'щит'. Вместе с тем, примечателен «синоним цуйац — цуйма 'панцирь', зарегистрированный в туба-диалекте, на основе которого можно выделить корневой * *
элемент обоих слов цуй ~ цун . Возможно, тот же корень представлен в тюрк. цуйца ~ цунца 'кожа, шкура' (см. як. цуйац 'кожаный кафтан',
а также монг. оЪст? 'кожаный панцирь'), но не исключена связь со ср.-тюрк. дц/ша 'литые изделия', ибо на кожаный кафтан нашивались железные пластинки, ср. также калм. хц и панцирь из металических колец» (Этимологический словарь тюркских языков, 2000, с. 112).
Безусловно, по данным эпического текста невозможно точно установить тип панцирной защиты (являются ли представленные панцири нагрудниками, кирасами, катафрактами или панцирями халатного типа). Тем более что покрои корпусного оборонительного вооружения были знакомы уже в период «великого переселения народов», при этом целиком определялись восточноазиатской военной традицией (Горбунов В.В., I, с. 32-64). Однако с некоторой долей вероятности можно предположить, что белый панцирь Ай-Хуучин относится к разряду панцирей, изготовленных из железных пластин, тогда как девятислой-ный твердый панцирь Алтын-Теека является доспехом, изготовленным из кожи.
Достаточно любопытен красный шелковый панцирь Хыйга-Чичена, исторической аналогией которого, по всей вероятности, может быть усиленный хатангу де'ель. Согласно реконструкции М.В. Горелика данный тип доспеха представлял собой халат с нашивкой железных пластин, причем верхняя его часть изготавливалась из дорогих тканей (Горелик М.В., 1987, с. 183). Доспех был создан в VIII в. в качестве парадного военного костюма китайского двора и наибольшее распространение получил на территории Центральной Азии с XIII в.
Помимо панциря в тексте «Ай-Хуучин» упоминается наличие подпанцирной одежды: «Ай Хууцын, хыс чахсызы, / Ах хоос хуйагын суурыбызып, / ктше кискен чаргах кибш / Хыс палага пирген, / Изеб1 чох Хан Мирген / Оолгына вдох пирген» - «Ай-Хуучин, достойнейшая из дев, / Белый, износа не знающий панцирь сняв, / Нижнюю <свою> тонкую одежду / Девочке отдала. / Могучий Хан-Мерген <свою> / Сыну тоже отдал» (ст. 4813-4818); и даже наличие пуговиц: «Чагаа хазаан мархазы / Саланцап парыбысхан киледiр, / Холтыхха хазаан мархазы / Холбанцап парыбысхан киледiр» - «К вороту пришитая пуговица <богатыря>, / Повиснув, болтается, / К подмышке пришитая пуговица его / Висит, еле держась» (ст. 6282-6284; это устойчивая эпическая формула ср.: ст. 1152-1155).
Однако наибольший интерес представляет эпический шлем, оснащенный забралом, под которым, по всей вероятности, и подразумевается поргк 'шапка с кистью' Ай-Хуучин и 'шлем с шишаком и кистью' Алтын-Теека. Наличие шлема оговаривается также при описании Кюн-Тёнгис-Хана (ст. 328). Во всех других случаях эпос ограничивает-
ся только указанием забрала. Ввиду значимости данной компоненты /воинского /защитного вооружения/ перечислим все нарративные факты его наличия. Так, Хан Мирген, отправляясь в путь: «Тулагазын туу тартыныбызып, / Тобырычагын хаабынган, / Чар полганын чайхабыс-хан, / Чазы пудына хамцы сапхан» - «Забрало свое целиком опустил, / Плеть свою выхватил, / Оскаленную <пасть уздой> рванул, / По бедру <размером> с поле плетью стегнул» (ст. 809-812); «Тулагазын туу тар-тынып» - «Забрало полностью опустил» (ст. 1601). Точно так же начинается отлучка Ай Хуучин: « Чар полганын чайхабызарг, / Тулагазын туу тартыныбысхан, / Чазы парабысхан пудына / Тобырчыхнац сап-хан» - «<Готовясь> оскаленную <пасть уздой> рвануть, / Забрало свое полностью опустила, / По бедру с поле - / Плетью ударила» (ст. 46994702); и Алтын-Иргек: «Тулагазын туу тартынып» - «Забрало свое опустив» (ст. 6910). Остановка героя в пути, прибытие в назначенное место или возвращение домой всегда сопровождается обратным действием. «Тохтада тартып, ир чахсы, / Тулагазын ацынган, / Аархы сагы сарин / Харап, кор турадыр» - «Достойный муж, коня осадив, / Забрало свое открыл, / В противоположную сторону / Всматриваясь, он видит» (ст. 861-864); « Тулагазын ир чахсы / Ачынып, кор турадыр» - «Достойный муж, забрало свое / Открыв, смотрит» (ст. 1166-1167). Когда Хан Мирген возвращается домой с девой-богатыркой Хыс-Хан, его первой женой: « Аттыц ахсын ïrî чахсы / Анда тохтада тартханнар, / Тулагаларын азынып, / Аархы сарин коргеннер» - «Двое достойных тогда / Коней за повод дернули, / Забрала свои подняли, / На противоположную сторону посмотрели» (ст. 1719-1722). Алтын-Игрек «Тохтада тартып, Ир чахсызы / Тулагазын ачынган» - «<За повод> подтянув, достойнейший из мужей / Забрало свое поднял» (ст. 6792-6793).
Несмотря на обязательность шлема в составе эпических комплексов вооружений, его археологические обнаружения достаточно немногочисленны. Как правило, боевые головные уборы реконструируются историками по материалам петроглифики и малой пластики. Следуя данным реконструкциям шлемы, указанные в хакасском сказании «Ай-Хуучин», скорее всего, относятся к типу сфероконических. Однако к данному типу относятся как хуннские конические шлемы, которые наряду с сяньбийскими проникают на территории Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху «великого переселения народов» и сохраняют свою значимость вплоть до развитого средневековья (Горбунов В.В., I, с. 65-74), так и позднесредневековые кыргызские шлемы (Худяков Ю.С., 2002, с. 72). При этом, упоминание забрала не находит исторических подтверждений (кстати, рассматривая комплекс вооружения номадов Южной Сибири позднего средневековья,
Ю.С. Худяков, ссылаясь на материал работы В.Я. Бутанаева, также не приводит соответствующих археологических данных (Худяков Ю.С., 2002, с. 72; Бутанаев В.Я., 1981, с. 189)).
Эпический комплекс вооружения, вместе с тем, включат боевые рукавицы, которые упоминаются (здесь используется собир. порт-мелей 'шапки и рукавицы') только при описании помощника Хан Миргена, Кюн-Тёнгис-Ханом (ст. 328).
По всей видимости, в качестве самостоятельного раздела эпического вооружения необходимо рассматривать /средства удержания/ противника/. В сказании «Ай-Хуучин» Хан-Мирген использует желтый ремень; герой применяет его при взятии в пленен девы-богатырки Хан-Хыс, ставшей впоследствии его женой. «Ир палгацан сарыг хайы-зын / Ир чахсызы систе тартхан, / Хыс чахсызы Хан Хысты, / Хазыра-пуге тартып, палгабысхан» - « Желтый ремень, которым мужей связывают / Достойнейший из мужей отвязал, / Достойнейшую из дев Хан-Хыс, / Согнув-перегнув, связал» (ст. 1554-1557). «Алты айланып, ир чахсызы / Ир палгацан сарыг хайызын / Систш турадыр. / Прай сиил-леп парыбысхан, / Сисчен ондай чох / Пооллап парыбысхан. / Хара чирге тускенце / Хан Мирген сискен, / Хайзы полза чирде / Тiстен тей-неп сискен» - «Шесть раз повернувшись, достойнейшей из мужей / Желтый ремень, которым связывают мужей, / Развязывает. / <В тело> весь врезался, / Развязать невозможно, / Перетянут чрезмерно. / До черного пота / Возился Хан-Мирген, / В некоторых местах, / Развязывал, разгрызая зубами» (ст. 1655-1664). Работы военных историков не говорят о наличии средства удержания, что, безусловно, результат известной неполноты дошедших до нас артефактов. Тем не менее, данные героического эпоса всегда необходимо учитывать при интерпретации археологического материала.
Относительно /конской /защиты/, состоящей из попоны и наголо-вья, «Ай-Хуучин» не располагает какими-либо данными. Сказание ограничивается только упоминанием снаряжения, которое, тем не менее, не безынтересно. Помимо строго клишированных репрезентаций: «Хан Мирген абаазынан / Хада-трге тасхар сыххан, / Ала хула атха / Ат тимi тапханнар» - «Вместе со старшим братом Хан-Мергеном / На улицу вышли, / Для Пего-саврасого коня, / Конское снаряжение нашли» (ст. 2042-2079); «Тогыс хулас суны / Хан позырах аттын / Тогыс чахсы холлаа / Посхыннап килчатхандаг, / Тоске тартхан холлаа / Силтецнеп парыбысхан киледiр» - «У девятисаженного / Кроваво-рыжего коня / Девять крепких подпруг, / Похоже, ослабли, / Подпруга, затянутая под грудью, / Ослабла, болтается» (ст. 1146-1151), текст эпоса располагает любопытным упоминанием сбруи Хыйга-Чичена: «Адынын тирии ча-
рых тас, / Чарып, паланнап читкен» - «Конское его снаряжение из светлого камня, / Сверкая, светилось - он приблизился» (ст. 24502451).
Нельзя не заметить отличий паноплии и конского снаряжения Хыйга-Чичена, принадлежащего к лагерю антагонистов, от героического комплекса вооружения. По всей вероятности, эпос воспроизводит историческую коллизию, относимую ко времени монгольских завоеваний.
Представленный выше материал образует комплекс вооружения «Ай-Хуучин». Совершенно очевидно не только то, что компоненты эпической паноплии соответствуют вооружению номадов Южной Сибири и Центральной Азии, но также то, что текст героической эпики располагает данными, которые могут существенно прояснить историю военного дела кочевников. Кстати, не менее важным источником могут стать представления сказителей, не всегда выраженные в тексте. Так, например, согласно полевым материалам Д.А. Функа, «Для сказителя (В.Е. Таннагашева. - М.Е.) все богатыри разные. Кара-Кан, скажем, видится «темнокожим». Волосы у Кара-ханов не курчавые, прямые, длинные. На голове обязательно шлем. У молодых нет бороды, но с возрастом появляется черная борода. Такие богатыри, как Алтын-Сом, Алтын-Кылыш, кажутся ему «русыми, с курчавинкой». Можно отличить алыпов и по одежде. Кольчуги (куяки из колец) кажутся ему длиною ниже колен, а, скажем, золотые или железные куяки - «чуть ниже пояса»« (Функ Д.А., 2005, с. 347).
С другой стороны, исторические аналогии эпического комплекса вооружения неоднозначны. Военные историки обращаются к материалам героической эпики для реконструкции паноплии номадов позднего средневековья, что зачастую не совпадает с датировками фольклористов (так, например, сложение «Ай-Хуучин» относится исследователями к периоду до основания кыргызского государства (Унгвицкая М. А., Майногашева В.Е., 1972, с. 97), при этом комплекс героического вооружения вполне сопоставим с комплексом кыргызского тяжеловооруженного воина Х!-ХП вв. (см.: Худяков Ю.С., 2003б, с. 142, рис. 26). Это свидетельствует в пользу исторической неоднородности эпического произведения; эпический текст представляет собой историческую мозаику (Суразаков С.С., 1985, с. 20), а значит, требует осторожности в поиске конкретных исторических интерпретаций и соответствующих реконструкций.
Библиографический список
1. Алтайские героические сказания: Очи-Бала; Кан-Алтын / Сказители А. Калкин, Т. Чачияков, С. Савдин. Новосибирск, 1997. 668 с.
2. Бутанаев В.Я. Вооружение и военное дело хакасов в позднем средневековье (по материалам фольклора) // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981. С. 188-197.
3. Бутанаев В.Я., Бутанаева И.И. Хакасский исторический фольклор. Абакан, 2001. 148 с.
4. Горбунов В.В. Военное дело населения Алтая в Ш-Х^ вв. Барнаул, 20032006. Ч. I—II.
5. Горелик М.В. Ранний монгольский доспех (IX - первая половина XIV в.) // Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск, 1987. С. 163-208.
6. Гребнев Л.В. Тувинский героический эпос (опыт историко-этнографического анализа). М., 1960. 147 с.
7. Дыбо А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков: лексический фонд (пратюркский период). М., 2007. 223 с.
8. Кубарев Г.В. Культура древних тюрок Алтая (по материалам погребальных памятников). Новосибирск, 2005. 400 с.
9. Курбатский Г.Н. Тувинцы в своем фольклоре (историко-этнографические аспекты тувинского фольклора). Кызыл, 2001. 464 с.
10. Липец Р.С. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. М., 1984. 263 с.
11. Маадай-Кара: алтайский героический эпос / Сказитель А.Г. Калкин. М., 1973. 474 с.
12. Майногашева В.Е. Развитие хакасского эпоса и его поэтика // Фольклорное наследие народов Сибири и Дальнего Востока. Горно-Алтайск, 1986. С. 169-176.
13. Майногашева В.Е. О хакасском героическом эпосе и алыптых нымахе «Ай-Хуучин» // Хакасский героический эпос: Ай-Хуучин. Новосибирск, 1997. С. 11-47.
14. Соенов В.И. Обзор вооружения и военной тактики кочевников Алтая в XШ-XVШ вв. по материалам героического эпоса // Археология и фольклорные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск, 1994. С. 176-187.
15. Старостин С.А. Сравнительный словарь енисейских языков // Кетский сборник. М., 1995. С. 176-315.
16. Суразаков С.С. Алтайский героический эпос. М., 1985. 256 с.
17. Унгвицкая М.А., Майногашева В.Е. Хакасское народное поэтическое творчество. Абакан, 1972. 311 с.
18. Функ Д.А. Миры шаманов и сказителей: комплексное исследование теле-утских и шорских материалов. М., 2005. 398 с.
19. Хакасский героический эпос: Ай-Хуучин / Сказитель П.В. Курбижеков. Новосибирск, 1997. 479 с.
20. Хакасско-русский словарь. Новосибирск, 2006. 1114 с.
21. Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986. 268 с.
22. Худяков Ю.С. Вооружение центральноазиатских кочевников в эпоху раннего и развитого средневековья. Новосибирск, 1991. 190 с.
23. Худяков Ю. С. Военное дело древних кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1995. 98 с.
24. Худяков Ю. С. Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху развитого средневековья. Новосибирск, 1997. 160 с.
25. Худяков Ю.С. Комплекс вооружения кочевников Южной Сибири позднего средневековья // Военное дело номадов Северной и Центральной Азии. Новосибирск, 2002. С. 65-88.
26. Худяков Ю.С. Защитное вооружение номадов Центральной Азии. Новосибирск, 2003а. 202 с.
27. Худяков Ю.С. Сабля Багыра: вооружение и военное искусство средневековых кочевников. СПб., 2003б. 192 с.
28. Чудояков А.И. Этюды шорского эпоса. Кемерово, 1995. 222 с.
29. Этимологический словарь тюркских языков: общетюркские и межтюркские лексические основы на букву «К». Вып. II. М., 2000. 256 с.
30. Этимологический словарь тюркских языков: общетюркские и межтюркские лексические основы на буквы «Л», «М», «Н», «П», «С». М., 2003. 446 с.
А.А. Курапов
Астраханский государственный технический университет, г. Астрахань, Россия
ФОРМИРОВАНИЕ И РЕАЛИЗАЦИЯ СОЦИАЛЬНО-
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ БУДДИЗМА В ОТДЕЛЬНЫХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ТРАДИЦИЯХ
Буддизм - древнейшая мировая религия, возникшая в VI—V вв. до н.э. на северо-востоке Индии. Время формирования буддизма — середина первого тысячелетия до н.э., характеризуется как время кризиса древнего индийского общества, древней ведической религиозной системы, идеологическим и социальным противостоянием между жреческим и воинским сословием в древнеиндийском обществе. Район возникновения буддизма — северо-восток Индии, в VI—V вв. до н.э. отличался более слабым распространением ведической религии. Именно здесь происходит бурное государственное строительство, опиравшееся на варну кшатриев (Бонгард-Левин Г.М., 1993, с. 81). К эпохе «первого буддийского императора» Ашоки (273—232 гг. до н.э.) буддизм пере-
