Научная статья на тему 'Командный состав Ставропольского калмыцкого войска в военной и вероисповедной политике государства: от Семилетней войны до эпохи 1812 г'

Командный состав Ставропольского калмыцкого войска в военной и вероисповедной политике государства: от Семилетней войны до эпохи 1812 г Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
255
49
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Журнал
Oriental Studies
Scopus
ВАК
Область наук
Ключевые слова
СТАВРОПОЛЬСКИЕ КРЕЩЕНЫЕ КАЛМЫКИ / ИРРЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА / ОФИЦЕРСКИЙ КОРПУС / ПОГРАНИЧНАЯ СЛУЖБА / СЕМИЛЕТНЯЯ ВОЙНА / РУССКО-ШВЕДСКАЯ ВОЙНА 1789-1790 ГГ. / ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 Г. / ЗАГРАНИЧНЫЙ ПОХОД РУССКОЙ АРМИИ 1813-1814 ГГ / SEVEN YEARS' WAR / RUSSIAN&SWEDISH WAR OF 1789-1790 / STAVROPOL BAPTIZED KALMYKS / IRREGULAR TROOPS / OFFI CER CORPS / BORDER GUARD SERVICE / PATRIOTIC WAR OF 1812 / RUSSIAN FOREIGN CAMPAIGN OF 1813-1814

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Ряжев Андрей Сергеевич

Статья посвящена истории офицерского состава Ставропольского калмыцкого войска. В работе обозначено место ставропольского офицерства в военной и вероисповедной политике властей в период от Семилетней войны до окончания Отечественной войны 1812 г. и Заграничного похода русской армии 1813-1814 гг. Результаты исследования расширяют научные представления о политико-дипломатических мерах властей на юго-восточных территориях Российской империи в этот период.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Command Staff of Stavropol Kalmyk Troop in Military and Religious Policies of the State: from the Seven Years War to the Epoch of 18121Tolyatti State University (Tolyatti)

The article is dedicated to the history of offi cers of Stavropol Kalmyk Troop. The study outlines the place of Stavropol offi cers in military and religious policies of the authorities from the Seven years War to the end of the Patriotic War of 1812 and Russian Foreign Campaign of 1813-1814. The results of the research expand scientifi c understanding of political and diplomatic actions of authorities on the south-eastern territories of the Russian Empire in this period.

Текст научной работы на тему «Командный состав Ставропольского калмыцкого войска в военной и вероисповедной политике государства: от Семилетней войны до эпохи 1812 г»

УДК 94(47).072.5 ББК 63.3

КОМАНДНЫЙ СОСТАВ СТАВРОПОЛЬСКОГО КАЛМЫЦКОГО ВОЙСКА В ВОЕННОЙ И ВЕРОИСПОВЕДНОЙ ПОЛИТИКЕ ГОСУДАРСТВА:

ОТ СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ ДО ЭПОХИ 1812 г.

А. С. Ряжев

Изучение российского абсолютизма на протяжении Нового времени — актуальная задача нынешней историографии. Ее разрешение немыслимо без внимания к военной и вероисповедной тематике, где природа абсолютизма проявлялась весьма ярко. История служилых сословных групп в составе иррегулярных войск — важный аспект подобной тематики.

Ранее он был затронут в науке в связи с историей формирований народов Поволжья и Урала в составе иррегулярных войск на протяжении XVIII и начала XIX в. [Кузнецов 2006; 2008; Кортунов 2009; Джунджу-зов 2010]. В то же время проблема роли, играющей иррегулярным командным составом в вероисповедных и военных делах верховной власти, до сих пор практически не привлекала к себе внимания специалистов [об этом см.: Ряжев 2012: 66-67]. Между тем, ее также необходимо исследовать, чему и посвящена данная работа.

Разрешить подобную задачу стало возможным благодаря выявленным документам административных и военных учреждений, а также должностных лиц, осуществлявших постоянные и временные функции по надзору и командованию волжским Ставропольским войском (корпусом) крещеных калмыков и/или отдельными его подразделениями с середины 50-х гг. XVIII в. и до окончания войн России против наполеоновской Франции. Эти документы представляют собою отчетность чиновников и армейских командиров о состоянии Ставропольского войска и Ставропольского калмыцкого полка (рапорты, донесения, послужные списки военнослужащих, ведомости штатов войска). Они отложились в составе фонда канцелярии оренбургского губернатора Государственного архива Оренбургской области [ГА ОО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 393/3; Оп. 2. Д. 655; Оп. 3. Д. 3573, 6315] и коллекции формулярных списков Российского государственного военно-исторического архива [РГВИА. Ф. 489. Д. 3003, 3085]. Указанные источники выявлены историками С. В. Джунджу-зовым, У. Б. Очировым, А. В. Тепикиным и

будут полностью введены в научный оборот в составе очередных томов сборника «Волжские ставропольские калмыки», из которых третий том, выходящий в свет в текущем году, приурочен к юбилею Отечественной войны 1812 г.

Из опубликованных источников следует указать деловые бумаги Оренбургской губернской канцелярии и походной канцелярии первого оренбургского губернатора И. И. Неплюева, включенные в первый том выше указанного сборника [Волжские ставропольские калмыки 2011]. Нельзя забыть и о документации, посвященной боевой истории Ставропольского калмыцкого полка в ходе Отечественной войны 1812 г. и Заграничного похода 1813-1814 гг. [Калмыки в Отечественной войне ... 1964]. Что же касается историографии изучаемого вопроса, то в ней достаточно освещены два крупных сюжета — позиция некоторых офицерских семей Ставропольского войска в годы Пугачевского восстания и заслуги командного состава на полях сражений против Наполеона в 1805-1814 гг. [Кузнецов 2006; 2008; Джунджузов 2010; Беликов 1960; 1965].

Значение составленной базы источников трудно переоценить: она в полной мере характеризует формирование и развитие офицерского корпуса Ставропольского войска, содержание и назначение служебных обязанностей офицеров, их социальное положение, а также отражает мероприятия властей и политико-дипломатическую обстановку в целом на азиатских окраинах Российской империи в изучаемое время. В этом заключается ее особая ценность.

В документах прежде всего обозначен первоначальный персональный состав высших офицеров, являвшихся в середине 1750-х гг. наиболее знатными калмыцкими владельцами и зайсангами, а также размер и периодичность офицерского жалования. Полный список зайсангов — соратников князя Петра Тайшина и доверенных людей его вдовы княгини Анны Тайшиной — приведен в ведомости о раздаче вещей княгини в 1744 г., после ее смерти в корпусе [Волж-

ские ставропольские калмыки 2011: 109-113 (№ 30)]. Из документов следует, что первое поколение офицеров Ставропольского войска было устойчивой и сплоченной группой с развитой внутренней иерархией, место в которой зависело от происхождения и заслуг некрещеных предков и старших родственников, умерших и здравствовавших, перед властями [Волжские ставропольские калмыки 2011: 122-127, 195-196, 213-216, 224, 229 (№ 32, 58, 70, 73, 74)].

Основным источником пополнения офицерства со времени создания войска, т. е. с конца 30-х гг. XVIII в., стало воспроизводство: именно сыновья высших чинов войска в первую очередь претендовали на звания и связанные с ними привилегии, тогда как незнатные зайсанги несли офицерскую службу и занимали вакансии без жалования, званий и выслуги [Волжские ставропольские калмыки 2011: 182-183 (№ 50)]. В этой связи кровнородственные связи были залогом успешной службы, и командный состав за них держался. Пополнение привилегированного офицерства извне шло за счет калмыцкой знати и также с опорой на родство и/или связи с самыми влиятельными ставропольскими семействами Торгоутских, Дербетевых, Шори-ных (Шоро), Дайши-Замсо, члены которых входили в Ставропольский калмыцкий войсковой суд — известный аналог калмыцкого Зарго [Волжские ставропольские калмыки 2011: 97, 98, 122-127, 182, 183, 189, 190, 196, 197, 198-200, 241-251 (№ 23, 33, 50, 54, 59, 61, 80-86)].

Наиболее знатным пришельцам должный социальный уровень в войске обеспечивали именно власти, как это было в случаях с приездом в Ставрополь владельцев Петра Торгоутского и Чидана Дербетева в 1743-1744 гг., и как об этом было заявлено в связи с припиской к войску двоюродного брата последнего джунгарского властителя

— нойона Норбо Данжина в 1758 г. Нойонам же и зайсангам, не нашедшим места в узком круге высшего командного состава или выпавшим из него, оставалось лишь бежать или, признавая свою неудачливость и приниженность, искать средства к существованию помимо военного дела — на гражданской службе, в занятиях учительством или ремеслом [Волжские ставропольские калмыки 2011: 98-103, 191-194, 197-198, 229-231, 255, 256 (№ 24, 25, 56, 60, 75, 88)].

Ряд привилегий офицерства распространялся и на их семьи. В частности, вдовы полковников и других сотрудников войскового суда получали жалование за умерших [Волжские ставропольские калмыки 2011: 257-259 (№ 90)]. Встать на тот же уровень привилегий без помощи властей было невозможно, но такое включение имело место лишь однажды: в 1758 г. Дмитрий Яковлев (до крещения — Норбо Данжин), знатный джунгарский нойон и двоюродный брат Амурсаны [Златкин 1958: 306], получил чин есаула, а его родственники и приближенные

— другие чины и оклады [Волжские ставропольские калмыки 2011: 220-224 (№ 73)].

Социальные привилегии калмыцких офицеров подкреплялись обычным правом. В соответствии с традиционным порядком калмыцкого общества албату — основная масса простолюдинов — была обязана повинностями в пользу верхушки, выходцами из которой, в основном, и были офицеры. Повинности албату в Калмыцком ханстве были многообразны: натуральный и денежный оброк, чрезвычайные натуральные сборы, обслуживание домашнего хозяйства представителей верхов — нойонов и зай-сангов [Калмыки 2010: 67-69]. Государство декларировало замену в Ставропольском ведомстве былого социального порядка новыми служебными отношениями. Но из быта и сознания калмыцкой аристократии вытеснить традиционные установки было нелегко, порою и невозможно. Поэтому власти мирились с сохранением прежних социальных отношений в среде крещеных калмыков и отчасти даже признавали их [Волжские ставропольские калмыки 2011: 92-95, 109-122, 168-173, 187-190 (№ 20, 30-32, 38-41, 53, 55)].

В 50-е гг. XVIII в. в российской политике набирала силу тенденция «просвещенного абсолютизма». В замыслах «просвещенных» властей ставропольский командный состав являлся примером для некрещеной калмыцкой знати и помогал ее вовлечению в общую систему государства, поэтому не возникало препон для общения между крещеными и некрещеными родственниками в войске и Калмыцком ханстве. Из документов, в частности, следует, что ставропольские офицеры и их жены имели возможность заботиться о некрещеной родне и встречаться с нею в ходе взаимных гостевых поездок [Волжские ставропольские калмыки 2011: 177, 179-182, 256 (№ 44, 47-49, 89)]. Власти этим пользо-

вались, получая сведения о положении в ханстве и на всей азиатской границе и от крещеных, и от некрещеных калмыков.

В XVIII в. ставропольские калмыки были крупнейшим этническим образованием калмыков вне Калмыцкого ханства. В этой связи документами подчеркнута роль ставропольских офицеров-зайсангов как посредников и проводников линии властей в отношениях с кочевыми ойратскими и тюркскими элитами, легших в основу тогдашнего курса России в Средней Азии. В целом же бумаги говорят о постоянной и целенаправленной поддержке государством командного состава Ставропольского корпуса по сравнению с некрещеной ойратской верхушкой [Ряжев 2012: 67].

Отсутствовали непреодолимые преграды и между калмыцким простонародьем

— буддистами и православными. Но из-за общения состава войска с нехристианами на офицерство лег вероисповедный контроль в отношении рядовых. Кроме того, Ставрополь был превращен властями в «метрополию» калмыцкого христианства — знатных неофитов «для крещения и научения в законе» присылали в крепость отовсюду, и офицерам на деле поручалось присматривать и за ними [Волжские ставропольские калмыки 2011: 173-174, 178, 179 (№ 42, 46)].

Начало правления Елизаветы Петровны отмечалось усилением борьбы со старообрядчеством. Кампания затронула и армию, особенно иррегулярные войска: для государства было неприемлемым влияние староверов на казачество и казачье офицерство, и власти стремились его снять. Создание на Волге, Южном Урале, Северном Кавказе новых лояльных и/или крещеных иррегулярных частей отвечало подобному стремлению.

Первый оренбургский губернатор И. И. Неплюев считал нужным задабривать владетелей-офицеров. Для этого он ввел: открытый стол у ставропольского коменданта, текущую выдачу жалования (рядовые калмыки и малознатные зайсанги, в отличие от высших офицеров, получали плату деньгами и натурой не постоянно, а лишь в походе и боях), регулярное вручение подарков. Он также запретил вмешательство армейских инстанций в дела частей корпуса, настаивал на соблюдении ими внутренней калмыцкой субординации и даже закрывал глаза на нарушение привилегированным офицерством войска казенной винной монополии в 40-50-е гг. XVIII в. [Волжские ставропольские кал-

мыки 2011: 122-127 (№ 33)]. В целом именно И. И. Неплюев заложил длительную, до начала 20-х гг. XIX в., традицию бережного и уважительного отношения к внутреннему укладу и принципам устройства Ставропольского войска. Ставропольские калмыки сохранили благодарную память об этом: по объявлении сбора средств на устройство Неплюевского училища в Оренбурге именно военнослужащие Ставропольского войска передали в 1818 г. на это дело солидную по тем временам сумму — 495 руб. [ГА ОО. Ф. 6. Д. 6315. Оп. 3. Л. 1-3].

Социальные и служебные привилегии, религиозное единство открыли для офицерской группы путь сближения с российским дворянством. Крещеные потомки хана Дон-дук-Омбо стали своего рода посредниками: в 1750 г. есаул И. Н. Дербетев-младший женился на ханской дочери, и возникла соответствующая линия свойственных связей [Волжские ставропольские калмыки 2011: 190, 191, 194-197 (№ 55, 57, 58, 60)]. Позже, при Екатерине II, высший состав корпуса еще более проникся идеями об участии в консолидации благородного сословия: в 1768 г. зайсанги просили разрешить им приобретать у православных дворян земли и населенные имения [Волжские ставропольские калмыки 2011: 259-261 (№ 91)].

Тяжелым периодом в общей жизни Ставропольского войска стала Пугачевщина [Джунджузов 2011: 51-55]. Но к концу 1780-х гг., после реформы казачьих войск Г. А. Потемкина, войско восстановилось. В последней четверти XVIII в. на службу приходит новое поколение ставропольских офицеров, родившихся после Пугачевского лихолетья. Наряду с ним подтягивалась и молодая поросль из простого звания, из-за чего внутреннее значение социальной дифференциации в среде командного состава войска к концу столетия стало снижаться. Судя по формулярным спискам, именно этот призыв в основном и вынес на себе дальнейшие тяготы службы — участие в войнах Екатерины II, пограничные наряды в Оренбург, Уральск, на Украину и, предположительно, на Северный Кавказ, и, наконец, походы против наполеоновской армии. До начала 20-х гг. XIX в. ставропольское офицерство сохраняло свой замкнутый характер, и все правительственные узаконения по части уклада войсковой службы стояли на страже этих сословных привилегий [Джунджузов 2011: 56-64].

Командные задачи офицеров были в полной мере обусловлены характером текущей службы. В изученных документах речь идет, прежде всего, о командировках, ординарных и чрезвычайных, ставропольских частей в 1750-е гг. на южные границы, в том числе для борьбы с казахскими набегами, и об участии в подавлении восстания Батырши [Волжские ставропольские калмыки 2011: 92-96, 174-177, 200-211, 218-220, 235-240 (№ 20, 22, 43, 45, 6267, 72, 78)]. Ставропольские калмыки известны и своими подвигами в Семилетней войне. В этой связи весьма интересными представляются сообщения источников о дальних военных маршрутах ставропольских калмыков. Одно из таких сообщений говорит о готовности властей в 1755 г. накануне Семилетней войны перебросить пятисотенное ставропольское соединение «в Остзею» (Остзейский край) — ближе к восточнопрусскому театру боевых действий. В другом сообщении ставропольский комендант характеризует финансовую и организационную стороны посылки аналогичного воинского контингента в 1756 г. в Малороссию [Волжские ставропольские калмыки 2011: 200, 201, 218-200 (№ 62, 72)].

В период Пугачевского восстания был нанесен сильный удар по боеспособности войска и состоянию офицерского состава. Но в дальнейшем они были восстановлены, и ставропольские калмыцкие партии под началом своих «природных» командиров продолжали службу на Оренбургской линии, действуя на усиление Оренбургского и Уральского казачьих войск [Шовунов 1992: 139]. Бумаги Ставропольской войсковой и Оренбургской губернской канцелярий говорят о ежегодных маршах на степную границу. Имеются данные конца XVIII в. и о гораздо более далеких нарядах рядовых и офицеров — на Деркульскую линию на Слободской Украине. Данная линия проходила по р. Деркул (левый приток Северского Донца), бассейн которой расположен на стыке современных Ростовской (Россия) и Луганской (Украина) областей [ГА ОО. Ф. 6. Д. 393/3. Л. 5-12, 14-26; Д. 7573. Л. 4об.-5].

Имеются сведения о присутствии ставропольских чинов и на более отдаленных театрах. Так, в послужном списке учителя Ставропольской калмыцкой школы А. А. Га-данова, датированном 1800 г., указано, что в 1790-1793 гг. этот наставник юношества служил толмачом, а затем получил звание ротмистра «в Финдлянской и Дивинской армиях» [ГА ОО. Ф. 6. Д. 655. Л. 23об.-24].

Речь, таким образом, идет об участии офицера во вполне определенных событиях, разворачивавшихся на северо-западных пограничных военных театрах. Прежде всего, это завершающий этап русско-шведской войны 1789-1790 гг., с чем и связано пребывание ротмистра в Финляндской армии. Война со Швецией шла параллельно с русско-турецкой войной 1787-1791 гг., когда Россия была вынуждена вести борьбу на два фронта. Кроме того, начало 1790-х гг. — это время острейшего кризиса в отношениях России с европейскими странами — Англией, Пруссией, Швецией, Речью Посполитой,

— когда существовали реальная угроза и прусско-польского вторжения и нового нападения Швеции при поддержке английского флота. Именно в этот период по распоряжению Г. А. Потемкина была сформирована Двинская армия. Она располагалась в Лиф-ляндии, близ Риги и Динабурга, предназначалась для защиты сухопутной границы и Балтийского побережья России от предполагавшейся агрессии, и в состав этой новой армии включались части, выведенные из Финляндии [Елисеева 2000: 272-286]. Таким образом, документ отражает службу одного из ставропольских офицеров на протяжении самого сложного в военном отношении периода правления Екатерины II.

Наиболее славной страницей в жизни ставропольских офицеров-калмыков, как и всего Ставропольского войска, стало участие в кампаниях 1805-1807 гг. и 1812-1814 гг. против Наполеона. Служебные формуляры ставропольского командного состава стали подлинной боевой летописью войска. Так, есаул и «ковалер Василей Алексеев сын Даржаев» был награжден за боевые заслуги в зарубежных походах орденом Св. Анны 3-й степени и командовал Ставропольским полком в 1814 г. Его послужной список гласит: «в 807 в действителном против войск француских походе и в самых сражениях за границею в Пруском королевстве, в 808м [и] 809-м в городе Макарьеве, в 810 для содержания Оренбургской линии, с 811 по 1814 год ноября по 16-е число в действующей армии против войск француских и в самых сражениях, а именно июня 27 и 28-го под местечком Миром, июля 2-го под Романовым, 25 под Вилежем, августа 8-го под Москвой, а потом октября 12 в приследова-нии от Москвы к Смоленску ранен в голову в правой висок всколсь пулею, ноября 8-го под городом Дорогобужем, декабря 14-го до

границ, а 22-го того же месяца в границу в город Тильзит, 26 в разных перестрел[ках], а в приследовании до Данцыха 1813 генваря 3-го, оттоль в Берлин февраля 20-го, в об-лакаде Кистрина 24, также в сражении при крепости Глагау марта 14 в Саксонии, в ге-нералном сражении апреля 20 при Люци-не, майя 9 при Бауцине ... , а от онаго к Яру (Яуэр. — А. Р.) по 22-е того же месяца, августа 8, 9, и 10 под местечком Леном, 28 и 29 под Киргеном (Нойкирхен. — А. Р.), сентября 2 3 4 и 5-го под деревней Пуцкау, и под Лейпцохом (Лейпциг. — А. Р. ) в генералном сражении ноября (правильно: октября. —

А.Р.) 6 и 7-го, а от онаго в приследовании неприятеля до крепости Маинца находился» [РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 3085. Л. 5-7].

Этот перечень означает, что его обладатель прошел кампанию 1807 г. в Восточной Пруссии и был участником баталий под Фридландом и Тильзитом. В период Отечественной войны есаул значится в действующей армии с 1811 г. — со времени создания Ставропольского калмыцкого полка. На начальном этапе Отечественной войны 1812 г. офицер служил во 2-ой армии П. И. Багратиона, принимая участие в знаменитых летних кавалерийских боях под Миром и Романовым, затем воевал в корпусе под командованием Ф. Ф. Винцингероде и пережил жаркое дело под Велижем. Фрагмент «августа 8го под Москвой» говорит об участии офицера в успешном сражении отряда Ф. Ф. Винцингероде с войсками вице-короля Италии Е. Богарне близ Звенигорода. Далее, до середины осени, В. А. Даржаев пребывал в составе своего соединения, оперировавшего на подступах к Москве до начала Бородинского сражения, а затем ведшего партизанские действия. С октября 1812 г., с самого начала отступления французов из Москвы, вместе со своим полком он служил в авангарде корпуса П. X. Витгенштейна и не выходил из боев до самой границы.

Отражены в послужном списке есаула и зарубежные походы, и они дают полную хронику действий Ставропольского калмыцкого полка в составе коалиционных войск. Кампания 1813 г. отмечена участием В. А. Дар-жаева в бою под Тильзитом, осаде Данцига, взятии Берлина, блокаде крепостей Кюстрин и Глогау, сражениях под Люценом и Бауце-ном, рейдах на местечки Лен и Пуцкау, и наконец, в «битве народов» при Лейпциге, кампания 1814 г. — участием в блокаде крепости Майнц.

В. А. Даржаев прошел весь боевой путь своего полка. Вместе с тем тот же самый перечень боев и походов (впрочем, с известными вариациями) значится и в шести других выявленных офицерских послужных списках Ставропольского калмыцкого полка. Боеспособность и боевой дух военно-служащих-ставропольцев был, по отзывам военачальников и современников, всегда на должной высоте, и это значило, что со своими функциями командный состав вполне справлялся [Беликов 1960: 126, 128, 130, 131; Шовунов 1992: 264, 265, 267].

Калмыцкие офицеры-ставропольцы знали перерывы в войнах, но не в службе. Вновь стоит обратить внимание на цитированный формуляр В. А. Даржаева, где говорится о службе «в 808м [и] 809м в городе Макарье-ве» и «в 810 для содержания Оренбургской линии». Последняя запись вполне понятна. По порядку, заведенному еще во времена И. И. Неплюева, ставропольские командиры водили своих подчиненных на границу и форпосты, и это происходило и в промежутках между наполеоновскими войнами, и одновременно с ними. Из послужных списков известно, что целый ряд войсковых чинов — участников кампаний 1805-1807 гг. нес службу до окончания войн России против наполеоновской Франции именно на Оренбургской линии. Очевидно, что и в эпоху 1812 г. дальний рубеж империи не был забыт властями. Параллельно с боями и походами войск антифранцузских коалиций на протяжении 1804-1813 гг. тянулась российско-персидская война, пристрастным наблюдателем российской схватки с Наполеоном выступала Турция, не оставлявшая своим вниманием земли суннитов на Кавказе и в Средней Азии. Государству обязательно следовало поддерживать порядок на юго-восточных дальних степных границах, поэтому калмыцкие командиры Ставропольского войска оказывались и здесь в нужное время и в нужном месте.

Гораздо интереснее другое сообщение источника, именно о службе в Мака-рьеве. Упоминание об этом в формулярах калмыков-ставропольчан применительно к 1808-1810 гг. тоже отнюдь не единично. Очевидно, что речь идет о службе в городке Макарьев, обязанном своим возникновением и развитием знаменитой Макарьевской ярмарке1. Судя по формулярным спискам, все

1 Макарьев, Макарьев на Волге, поселение близ Макарьево-Желтоводского монастыря, получившее по-

военнослужащие Ставропольского войска, прежде всего офицеры, получавшие такое задание, владели русским языком, а некоторые и русской грамотой. Как следствие, выполнение административно-полицейских обязанностей такими военнослужащими-калмы-ками весьма показательно в плане функций, обычно возлагавшихся властями на иррегулярные войска в России Нового времени.

Итак, крещеное калмыцкое офицерство воплощало опыт военно-политических усилий властей на юго-восточных границах. Ставропольский командный состав обладал всеми организационно-боевыми качествами казачьих офицеров, избавлял государство от тревог на счет последних, связывавшихся с влиянием старообрядчества. Немаловажно также, что в периоды войн ставропольские офицеры выступали надежной боевой силой на всех театрах военных действий и достаточной полицейской опорой. И, наконец, ставропольские есаулы и старшины выступали достойными посредниками в контактах с иноэтничными элитами вовне и внутри страны. Впрочем, подобный опыт в России Нового времени не был единичным: государство с переменным успехом насаждало и поощряло привилегированные слои и в среде других групп служилых людей, крещеных и некрещеных — татар-мишарей, нагайбаков (крещеных башкир), различных горских формирований.

Источники

Государственный архив Оренбургской области (ГА ОО).

Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА).

Литература

Беликов Т И. Калмыки в борьбе за независимость нашей Родины (XVII - начало XIX вв.). Элиста: Калмгосиздат, 1965. 180 с.

Беликов Т. И. Участие калмыков в войнах России в XVII, XVIII и первой четверти XIX веков. Элиста: Калмгосиздат, 1960. 144 с.

Волжские ставропольские калмыки: середина

30-х гг. XVIII в. — первая половина XIX в. Документы и материалы: в 4 тт. / гл. ред.

сле административной реформы 1775 г. статус города и центра одноименного уезда Нижегородской губернии, ныне рабочий поселок Макарьев Лысковского района Нижегородской области. Не путать с Макарьевым на р. Унжа — с 1775 г. также городом и центром Унжен-ской провинции Костромской губернии (ныне Унжен-ский район Костромской области).

А. С. Ряжев. Т. 1. Ставропольское калмыцкое войско в середине 30-60-е гг. XVIII в. / отв. ред. А. С. Ряжев; сост.: С. В. Джунджузов, А. С. Ряжев, А. В. Тепикин, Л. Б. Четырова. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2011. 320 с.

Джунджузов С. В. Калмыки в Среднем Поволжье и на Южном Урале (середина 30-х годов XVIII

— первая четверть XX века). Оренбург: Оренбургский гос. пед. ун-т, 2011. 210 с.

Джунджузов С. В. Образование и административное устройство калмыцкого казачьего поселения на Средней Волге (30-40-е гг. XVIII в.) // Казачество России: прошлое и настоящее: сб. науч. ст. Вып. 3. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2010. С. 23-38.

Елисеева О. И. Геополитические проекты Г. А. Потемкина. М.: ИРИ РАН, 2000. 344 с.

Златкин И. Я. Русские архивные материалы об Амурсане // Филология и история монгольских народов. Памяти академика Б. Я. Владимирцо-ва. М.: Изд-во вост. лит-ры, 1958. С. 289-313.

Калмыки / отв. ред. Э. П. Бакаева, Н. Л. Жуковская; Ин-т этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН; Калмыцкий институт гуманитарных исследований РАН. М.: Наука, 2010. 586 с.

Калмыки в Отечественной войне 1812 года: сборник документов / сост. М. Л. Кичиков, Б. С. Санджиев. Элиста: Калмгосиздат, 1964. 163 с.

Кортунов А. И. Народы Урала на службе в Оренбургском казачьем войске (XVIII-XIX вв). Уфа: Башкирский гос. ун-т, 2009. 178 с.; [4] л. илл.

Кузнецов В. А. Ставропольское иррегулярное калмыцкое войско на службе России // Известия Самарского научного центра РАН. Спец. выпуск «Актуальные проблемы истории, археологии, этнографии». Самара: Изд-во СНЦ РАН, 2006. С. 38-42.

Кузнецов В. А. Участие башкир и мещеряков в войнах с наполеоновской Францией // Вестник Челябинского госуниверситета. 2008. № 15(116). С. 18-22.

Ряжев А. С. О командном составе иррегулярных войск (по документам Государственного архива Оренбургской области) // Б. Б. Городовиков

— видный военный, государственный и общественно-политический деятель (к 100-летию со дня рождения). Мат-лы Росс. науч.-практ. конф. (12 ноября 2010 г.). Элиста: КалмГУ, 2010. С. 66-68.

Шовунов К. П. Калмыки в составе российского казачества (вторая половина XVII-XIX вв.). Элиста: КИОН РАН; Союз казаков Калмыкии, 1992. 319 с.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.