CC BY
10
К.Л. ЕРОФЕЕВА
Ивановский государственный энергетический университет
КОЛЛИЗИИ СОВРЕМЕННОГО РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ В СВЕТЕ ИДЕЙ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЁВА
Рассматриваются новые тенденции религиозного сознания эпохи глобализации и информатизации. Констатируется, что информационная открытость делает невозможной безусловную, некритичную веру, характерную для традиционного общества и придает религиозности характер духовного поиска, богоискательства. Рассматриваются некоторые идеи В.С.Соловьёва по поводу религии в современном ему и будущем обществе. Предпринимается попытка реконструировать особенности индивидуального религиозного чувства-отношения Владимира Соловьёва. Констатируется его противоречивый характер: преобладающая тенденция к ортодоксально-патриархальному пониманию и восприятию православия соседствует с новаторскими идеями объединения церквей и свободной теократии.
The article examines the new trends of the religious consciousness in the age ofglobaliza-tion and informatization. It is stated that the openness of information makes an unconditional, uncritical faith, typical for the traditional society, impossible, and attaches to the religiosity a character of the spiritual search. There are examined some ideas of V.S.Soloviev concerning the religion in his contemporary and future society. The author attempts to reconstruct the specific features of the Soloviev's individual religious feeling and states its controversial character: that is to say, his prevailing tendency to an orthodox-patriarchal understanding and perception of the Orthodox faith is combined with his innovatory ideas of the unification of churches and free theocracy.
Ключевые слова: Владимир Соловьёв, религиозное сознание, глобализация, духовная
жизнь.
Key words: Vladimir Soloviev, religious consciousness, globalization, spiritual life.
Религиозное сознание современной информационной эпохи не может не быть иным по сравнению с религиозностью традиционного общества. Информационная открытость делает невозможной безусловную, некритичную веру и придает религиозности характер духовного поиска, богоискательства. Как уже приходилось писать, современный мир с его острыми противоречиями и коллизиями актуализирует по меньшей мере две функции религии: компенсаторную, связанную с экзистенциальным самочувствием субъективности, и консолидирующую, позволяющую обрести человеку в глобализирующемся мире чувство культурной идентичности \ Первая из названных функций способствует индивидуализации религиозного сознания, вторая, напротив, воспроизводит массовые, коллективные формы религиозности. Обе они амбивалентны по своим социально-культурным последствиям. С одной стороны, возрастает духовная самостоятельность верующего, с другой -, как констатировал В.С.Соловьёв еще в конце ХК века, религия становится делом «личного вкуса»; с одной стороны, возвращается живой интерес к религии предков, с другой - эта религия порой становится поводом для межнациональной, межкультурной розни.
В целом сейчас как в России, так и в большинстве других стран повышается интерес к вопросам религии. Это, в частности, отмечает Д.Белл2. Отечественные исследователи также фиксируют свое внимание на социальном феномене религии, на возрастании его роли в современном мире3. Автор, в частности, отмечает, что в России «соотношение религиозного и нерелигиозного населения приняло устойчивый характер и составляет примерно 2:1». Однако, как справедливо отмечает в рецензии на данную монографию З.М .Абдулагатов, «социологи до сих пор не имеют общепризнанных критериев оценки религизности населения»4. Тем не менее этот автор признает, что «... религиозный фактор со второй половины ХХ века вновь стал играть колоссальную политическую роль как во внутригосударственных, так и в межгосударственных отношениях»5. Согласимся, что какие бы то ни было количественные критерии религиозности людей тех или иных социальных групп - проблема сложная и едва ли разрешимая в рамках нашей темы6.
Для того чтобы лучше понять сложные процессы, происходящие сегодня в религиозном сознании, представляется весьма важным обратиться к опыту русской религиозной философии. Ее самый яркий представитель В.С.Соловьёв в полной мере отразил в своей жизни и духовном наследии противоречивость религиозной веры человека эпохи позитивизма, утилитаризма и сциентизма. Религиозное мировоззрение Соловьёва - это сложный, уникальный психологический феномен. Бросается в глаза его противоречивый характер: преобладающая тенденция к ортодоксально-патриархальному пониманию и восприятию православия соседствует с новаторскими идеями объединения церквей и свободной теократии. Глубина и искренность религиозного чувства русского философа несомненны и поразительны для эпохи повального нигилизма. Мода на материализм, атеизм и критику религии во второй половине XIX века охватила и Западную Европу, и Россию. Соловьёв был одним из немногих высоко интеллектуальных, интеллигентных представителей своей эпохи, кого эти процессы лишь укрепили в ортодоксальной вере. Возможно, причины следует искать в душевном складе мыслителя: его склонности к мистицизму, визионерству, в особой мягкости душевного склада, уязвимости его натуры.
Высокий уровень развития религиозного сознания предполагает, на наш взгляд, не только веру, но и значительный элемент религиозного знания. Религиозное знание - это, во-первых, собственно знание религиозных догматов, священных текстов, молитв, правил отправления культа и т.п. Индивидуально преломляясь в сознании отдельного субъекта религиозной веры, оно образует основу его мировоззрения, объясняет и проясняет для него онтологические проблемы. Во-вторых, это знание своего жизненного пути, избранного согласно предписаниям данной религиозной веры. Обладатель такого знания расценивается собратьями по вере как мудрец, праведник, человек святой жизни и т.п. В этом заключаются аксиологический и этический
компоненты религиозного знания. Наконец, когнитивный аспект его заключается в субъективном мистическом опыте верующего, который предстает для субъекта как непреложная реальность. В мировоззрении и жизненном пути В.Соловьёва все эти компоненты были представлены в полной мере. Он вырос и воспитывался в патриархальной семье, где церковная традиционная религиозность вошла в него «с молоком матери». Он был человеком аскетической жизни, порой позволявшим себе словесные вольности, но в поведении никогда далеко не отклонявшимся от заповедей Христовых. Наконец, он был мистиком и визионером, что наложило глубокий отпечаток на все его философское учение и литературно-публицистическое наследие.
Соловьёв не случайно часто рассматривался современниками не просто как религиозный мыслитель, но как пророк, способный провидеть будущее. Он заметил некоторые тенденции, в том числе в религиозной жизни общества, которые проявились в полной мере только спустя столетие. Так ему был очевиден индивидуализм религиозного сознания как неизбежное следствие общей индивидуалистической тенденции в культуре. Его живо волновали противоречия мусульманской и христианской религий, и еще больше - межконфессиональные противоречия и религиозная индифферентность внутри христианского мира. В своей последней работе - «Трех разговорах.», русский мыслитель в целом верно предсказал и общую картину духовного настроя нашего времени. «Представление о вселенной как о системе пляшущих атомов и о жизни как результате механического накопления мельчайших изменений вещества - таким представлением не удовлетворяется более ни один мыслящий ум. Человечество навсегда переросло эту ступень философского младенчества. Но ясно становится, с другой стороны, что оно также переросло и младенческую способность наивной, безотчетной веры. Таким понятиям, как Бог, сделавший мир из ничего и т. д., перестают уже учить и в начальных школах. Выработан некоторый общий повышенный уровень представлений о таких предметах, ниже которого не может опускаться никакой догматизм. И если огромное большинство мыслящих людей остается вовсе не верующими, то немногие верующие все по необходимости становятся и мыслящими, исполняя предписание апостола: будьте младенцами по сердцу, но не по уму»7. В современном мире особую актуальность приобрела тема соотношения христианской и мусульманской религии. Как считают некоторые современные апологеты ислама, религиозно-философское восприятие мусульманской проблематики в России носило антиномический характер и совмещало в себе противоречивые тенденции. «Обращаясь к исламскому материалу для объяснения собственной роли России во всемирной истории, русские религиозные философы сталкивались с непреодолимым теоретическим препятствием в виде самого факта существования Ислама как религиозного и социального нонсенса, явления, не санкционированного христианской логикой и не вмещающегося в его рам-ки»8. Разумеется, Соловьёв ни секунды не сомневается в историческом и
духовном превосходстве христианства. Сопоставляя христианство и ислам, мыслитель усматривает преимущество первого в том, что оно предполагает большую самостоятельность и ответственность верующего за свой религиозный выбор. «С христианской точки зрения дело Бога в человечестве имеет своей конечной целью не проявление божественного могущества (идея мусульманская), но свободный и взаимный союз людей с Богом»9. Впоследствии из-под пера Соловьёва выходит работа «Магомет. Его жизнь и религиозное учение», в которой с большой симпатией и тактом приводится биография пророка и излагается суть его доктрины. Однако в целом заключение этой работы повторяет ту же мысль, ту же оценку исторической миссии Ислама. «Между языческой чувственностью (мед) и христианской духовностью (вино) Ислам в самом деле есть здоровое и трезвое молоко: своими общедоступными догматами и удобоисполнимыми заповедями он питает народы, призванные к историческому действию, но еще не доросшие до высших идеалов человечества.
Для арабов и других народов, принявших религию Мухаммеда, она должна стать тем, чем был закон для иудеев и философия для эллинов, переходной ступенью от языческого натурализма к истинной универсальной культуре, школой спиритуализма и теизма в доступной этим народам начальной педагогической форме»10.
Это диалектическое по своей сути понимание мусульманства как нельзя более актуально для современной ситуации. Сегодня порой можно услышать, что мусульмане могут жить и живут по заповедям своей религии, тогда как христианский мир не доказал жизнеспособности своего вероучения ибо пришел к атеизму и антропоцентризму. Действительно, христианский нравственный идеал предельно, а порой запредельно высок. Моральные требования ислама просты. Они основана на принципе взаимности, понятном всякому и известном еще по меньшей мере за пятьсот лет до Рождества Христова из учения Конфуция. Нагорная проповедь Христа во многом парадоксальна, противоречит здравому смыслу. Подставить другую щеку обидчику, любить врагов, не только не соблазнять, но и не желать жены ближнего своего - все это составляет сердцевину христианской морали, но приводит в замешательство сознание обычного человека. А простая, но бесконечно сложная для осуществления в реальности проповедь всеобщей любви есть главная специфическая тема христианства, отличающая его от прочих исторических религий. Она как руководство к социальному действию, безусловно, наложила благотворный отпечаток на нравы современной, постхристианской цивилизации, но в целом также чрезвычайно трудна для воплощения. Однако для истинно верующих христиан это лишь еще одно основание укрепиться в вере.
Едва ли не самой острой, даже болезненной проблемой для всякого искренне и глубоко верующего человека в любую эпоху является проблема мирового зла, теодицеи. Характерно, что именно она стала темой самой
последней работы мыслителя, «Трех разговоров.....». Симптоматично, что
произведение осталось незаконченным. Казалось бы, автор ясно и открыто формулирует свою позицию и связанную с ней задачу. В предисловии к «Разговорам» он пишет: «С полемическою задачею этих диалогов связана у меня и положительная: представить вопрос о борьбе против зла и о смысле истории с трех различных точек зрения, из которых одна, религиозно-бытовая, принадлежащая прошедшему, выступает особенно в первом разговоре, в речах генерала; другая, культурно-прогрессивная, господствующая в настоящее время, высказывается и защищается политиком, особенно во втором разговоре, и третья, безусловно-религиозная, которой еще предстоит проявить свое решающее значение в будущем, указана в третьем разговоре в рассуждениях г [-на] Ъ и в повести отца Пансофия. Хотя сам я окончательно стою на последней точке зрения, но признаю относительную правду и за двумя первыми и потому мог с одинаковым беспристрастием передавать противоположные рассуждения и заявления политика и генерала»11.
Тем не менее, чем внимательнее мы вчитываемся в содержание, всматриваемся в форму «Трех разговоров....», тем яснее чувствуем, что сам автор не получил для себя ни окончательной ясности, ни до конца убедительных ответов на жгучие вопросы о природе исторического и морального зла. Посредством диалогов различных персонажей он старается исследовать вопрос в самых острых нюансах. Имеет ли нравственный смысл и нравственное оправдание война? К чему приводит непротивление злу силой? Какого человека считать истинно добрым? Что составляет сущность добра и, как следствие, сущность христианства? Эти и многие другие, производные от них вопросы участники «Разговоров.. » обсуждают и как будто бросают неразрешенными. Сюжетно это оправдано самим жанром «Разговоров.», несходством, даже антагонизмом представленных характеров. Здесь, как и у Ф.М.Достоевского, персонажи выступают как повод для внутреннего диалога самого автора, его постоянного и мучительного спора с самим собой. Позиции отдельных персонажей понятны и просты, но кажется, что сам их создатель пребывает в смятении. Подобно Алеше Карамазову после знаменитого спора с братом Иваном в трактире, он знает «правильный ответ», для православного христианина, но нравственное чувство его не до конца с этим ответом согласно.
Повесть об антихристе написана архаичным, несколько наивным языком. Это оправдано заявленным авторством отца Пансофия, простодушного «старца». Но думается, что и в этом приеме отразилась некая раздвоенность сознания сына своего века. С одной стороны, Соловьёв как ортодоксальный верующий усматривает конечное разрешение коллизии мирового зла в предсказанных Священным Писанием сверхъестественных событиях. С другой -будучи человеком образованным, впитавшим против своей воли дух скептицизма, рационализма и сциентизма конца XIX века, он сам не может предста-
вить себе этих событий. Он вынужден взглянуть на них глазами «простеца» -человека иного социального статуса и интеллектуального уровня. Все эти сомнения и борения духа близки и понятны и сегодняшнему интеллигентному верующему, хотя сознание человека постиндустриального мира эпохи глобализации гораздо смелее, и зачастую менее привязано к «букве» Писания.
Наиболее ценной для христианства в современных условиях представляется идея Соловьёва об объединении церквей. К сожалению, как и при жизни автора, она остается непонятой, не воспринятой адекватно религиозными деятелями и на востоке, и на западе. Наш век называют «оргией толерантности», но даже он оказался недостаточно толерантным, чтобы клерикалы основных христианских конфессий смогли приблизиться к евангельской идее единства во Христе. Принцип всеединства - главный принцип философии Владимира Соловьёва - конкретизируется у философа применительно к самой церкви с помощью его излюбленной метафоры - патриархальной семьи. «Единство христианского народа, основанное на богочеловеческом отчестве, есть единство идеальной семьи. Совершенное нравственное равенство между членами такой семьи не мешает детям ни благоговейно признавать главенство и авторитет общего отца, ни различаться между собой по призваниям и различию характе-ров»12. Симпатии к патриархальному укладу, патриархальному, основанному на отношении родственности общественному строю у Соловьёва очевидны. Они обусловлены впечатлениями счастливого детства, личной судьбой мыслителя, на протяжении всей жизни испытывавшего ностальгические чувства по семейному уюту, семейной гармонии. Очевидно, и в этом можно усмотреть аналогии с сознанием и чувством современного верующего, истосковавшегося по этим полузабытым ценностям. В эпоху тотального преобладания нуклеар-ной семьи, роста числа одиноких людей, утраты внутрисемейных традиций идеализация патриархальной семьи неизбежна. Возможно, что конструирование этого идеала, наряду с прочими, вполне материальными социальными мерами, поможет возродить многодетную семью. Едва ли можно и нужно ожидать, что она будет патриархальной, но, возможно, именно в ней принцип всеединства сможет достичь хотя бы приблизительного воплощения.
Религиозное и научное знание Владимира Соловьёва, как и любого верующего, любого мыслителя, вырастало из неких априорных установок, обусловленных индивидуальностью и конкретным, единичным способом его субъективного бытия. Можно согласиться с современным отечественным исследователем философской проблемы человека В.И.Красиковым. Говоря об этих установках нашего сознания, он подчеркивает: «. выявляя, обнажая среди своего знания его аксиомы, предпосылки, предельные значения, мы не можем их проверить, опробовать никаким другим способом, кроме как безотчетно соотнести со своими внутренними уверенностями. Это внутреннее мы называем по-разному, но почти всегда благоговейно, почти что мистически -«внутренним голосом», «наитием», «интуицией», «сердцем-вещуном» и т.п. Мы по сути дела сакрализуем, метафизируем свои врожденные психологиче-
ские предпочтения: стремясь к принятию либо отрицанию значений повседневности, утверждая приоритет внешних событий, либо внутреннего мира; видя в мире прежде всего стабильность, порядок, либо беспокойство, становление; схватывая в сущем, в первую очередь как главное единство, целостность, либо плюрализм и относительность»13.
Соловьёв видел в мироздании и глубоко переживал относительность, плюрализм всего сущего, но жаждал, взыскал единства, целостности, абсолютного начала. Его религиозное чувство, как и его философская мысль, вырастали из этого противоречия, которое он воспринимал как имманентно трагическое, как фундаментальную драму бытия.
Сознание современного верующего также с необходимостью отражает это трагическое несоответствие должного и сущего, религиозного идеала христианства и действительности постхристианской цивилизации. Конкретные формы отражения названного конфликта могут быть и бывают весьма разнообразными. Палитра религиозных чувств и мировосприятий варьируется от светлого, спокойно-оптимистического принятия реальности во всех ее проявлениях до мрачного мизантропического религиозного догматизма и обскурантизма. Так было во все эпохи, так есть и сейчас.
Эти различия коренятся в несходстве человеческих характеров и типов. Однако ценность духовного опыта русского мыслителя-идеалиста заключается в том, что он, понимающий и остро переживающий всю сложность реальной жизни, ее драматизм и трагизм, сумел с юности сохранить светлую и романтически-детскую веру в ее изначальной полноте.
1 См.: Ерофеева К.Л. Религиозное сознание эпохи глобализации: некоторые противоречия // Вестник ИГЭУ. Вып. 1. 2009. С.62 - 65.
2 Белл Д., Иноземцев В. Эпоха разобщенности. Размышления о мире XXI века. М.: Свободная мысль. 2007. С.77.
3 См., например: Ж.Т. Тощенко. Теократия: фантом или реальность? М: Academia, 2007.
4 См.: Вопр. философии. № 10. 2009. С. 175.
5 Там же. С. 168.
6 См.: Синелина Ю.Ю. О критериях определения религиозности населения // Социологические исследования. 2004. № 7. С. 91.
7 Соловьёв В.С. Собр. соч. Брюссель. 1966. Т. 9. С. 197.
8 См.: Русская культура и ислам. Ислам и русская идентичность. http://www.nb-info.ru/antipotkin/islam100809.htm
9 Соловьёв В.С. Россия и Вселенская Церковь / Пер. с фр. Г.А.Рачинского // Соловьёв В.С. Собр. соч. Брюссель: Изд-во Жизнь с Богом 1969. Т.11. С. 238.
10 Там же. Т. 7. 1966. С. 280.
11 Там же. Т. 9. С.87.
12 Там же. Т. 11. С. 344.
13 Красиков В.И. Человеческое присутствие. М. 2003. С. 182.
И.И. ШАРОНОВ
Ивановский государственный энергетический университет
СВОБОДА СЛОВА, ПРАВО СЛОВА, ОБЯЗАННОСТЬ СЛОВА В РОССИЙСКОЙ ЛИБЕРАЛЬНО-КОНСЕРВАТИВНОЙ МЫСЛИ
Свобода слова входит в ряд фундаментальных прав и свобод первого поколения. Она является одной из гарантий бытия человека в мире, гарантией того, что человек и человечество будут иметь возможность достигнуть своих целей. Рассматриваются религиозные и нравственные основания свободы слова на примере философии всеединства, прежде всего, Владимира Соловьёва.
Freedom of speech is one of basic rights and freedoms of the first generation. It is a guarantee of existence of a human being in the world. It also guarantees that human being and humanity will have an opportunity to reach their goals. Religious and moral basics of the freedom of speech in unity-ofall philosophy, mostly in philosophy of Vladimir Solovyov, are shown in the article.
Ключевые слова: философия всеединства, свобода слова, внешняя и внутренняя свобода, Логос, стыд, правда, добро, язык-инструмент, идея слова.
Keywords: unity-of-all philosophy, freedom of speech, external and internal freedom, Logos, shame, truth, good, language as instrument, idea of the word.
Бытие человека в мире подразумевает осмысленность. Телеологич-ность, целеполагание являются непосредственным компонентом этого бы -тия с точки зрения большинства философских систем. Чтобы реализовать цели, как человеку, так и человечеству необходимы определенные гарантии возможности пройти путь. Такими гарантиями бытия в мире выступают права, свободы и обязанности человека. С развитием общества и государства представление об этих основах существования развивалось. Современные исследователи выделяют три либо четыре поколения прав и свобод человека:
- права человека, имеющие целью защиту жизни, свободы, а также физической и моральной целостности личности;
- гражданские и политические права;
- экономические, социальные и культурные права 1.
Также иногда выделяются права четвертого поколения - права человечества. Базисом данной системы являются права первого поколения. Одной из важнейших составляющих прав и свобод первого поколения являются права и свободы, связанные с возможностью выражения челове-
