CC BY
177
РАКУРСЫ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ
УДК 94(470) «16/18» О.В. Игнатьева*
КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ КАК СПОСОБ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ВЛАСТИ В РОССИИ XVIII ВЕКА
В статье рассматривается проблема взаимосвязи между европеизацией России и коллекционированием как способом репрезентации государственной власти, прежде всего - просвещенной монархии XVIII в. Автор приходит к выводу о том, что эволюция частного коллекционирования как формы культуры, пришедшей в Россию в процессе европеизации на протяжении XVIII в., связана, с одной стороны, со стремлением власти к сохранению статуса России как европейской державы, а с другой - с вовлечением в европеизацию все более широких кругов общества.
Ключевые слова: история России, XVIII век, репрезентация власти, коллекционирование
Collecting as a form of power representation in the XVIIIth century Russia.
OKSANA V IGNATIEVA (Perm State Humanitarian-Pedagogical University).
The article considers the relationship of Europeanisation of Russia and collecting as a practice of representation of state power in the XVIIIth century. Collecting was one of the innovations introduced by Peter the Great as a pattern of European culture, an instrument of Europeanisation of the court and production of the new elite. Among the other innovations, collecting was a symbol of the new cultural course, the Europeanisation of not only Russian monarchy, but the noble class. The author concludes that the evolution of private collecting in the XVIIIth century Russia is closely related, on the one hand, to the tendency of the authorities to preserve the status of Russia as a European power, and on the other - to the involvement of wider society into Europeanization.
Keywords: Russian history, XVIIIth century, representation of power, collecting
Своеобразие русской культуры, с точки зрения Б.А. Успенского, связано с ориентацией на чужую культуру, «проблема старого и нового предстает при этом как проблема своего и чужого, культурное развитие осознается как освоение чужого опыта» [21, с. 5]. С XVIII в. процесс европеизации становится ключевым для политического и социального дискурса России. Власть, начиная со времени Петра I, ориентируется на европейские монархии и придворную культуру как гарантию
прогресса и просвещения. Каноном придворной культуры не только для российских монархов, но и европейских выступал двор Людовика XIV. В правление «короля-солнца» складывается система, когда именно придворная культура становится основной формой презентации власти, «государственные церемонии заменяются придворным ритуалом» [23]. Активный процесс эстетизации королевской власти, с нашей точки зрения, не исчерпывается только государственным заказом на
* ИГНАТЬЕВА Оксана Валерьевна, кандидат исторических наук, заведующая кафедрой культурологии Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета. E-mail: [email protected] © Игнатьева О.В., 2015
художественное творчество. Эстетический вкус, высший пример которого являет собой король, проявляется и в художественном коллекционировании. Королевские собрания начинают рассматриваться не просто как сокровища и символы власти, но и как ресурс для репрезентации.
Если художественное коллекционирование долгое время воспринималось как аристократическое занятие, требующее и материальных возможностей, и художественного вкуса, то научное собирательство в виде кунсткамер, кабинетов редкостей начинает формироваться в Европе с эпохи Возрождения и распространяется не только среди монархов и аристократов, но и среди более широких слоев образованного общества.
В XVIII в. с идеями рациональности и прогресса функции просвещения предписывались и искусству: «Все искусства имеют двоякую конечную цель: они должны развлекать и в то же время научать...» [4, с. 330].
Таким образом, в XVII-XVIII вв. собирательство в Европе становится распространенной практикой, которая приводит к появлению художественных собраний, кабинетов редкостей, кунсткамер разного масштаба, - от королевских коллекций до небольших частных собраний. Начинают складываться национальные особенности в коллекционировании. Так, например, в Голландии, где Петр I восхищался кунсткамерами и кабинетами редкостей, только в XIX в. было обнаружено малое присутствие произведений национального искусства в коллекциях, в т.ч., например, произведений Рембрандта, и начался период возврата этих произведений из многочисленных частных собраний разных стран.
Практики коллекционирования XVII-XVIII вв. соответствовали тем процессам, которые происходили в Европе в новое время. Прежде всего это становление научной картины мира, многочисленные технические изобретения и открытия, в основе чего лежали и новый, рациональный, способ мышления, и пространство, комплекс объектов, способствующих его реализации. Научные коллекции позволяли наглядно демонстрировать прогресс и просвещение. Не случайно просвещенная монархия с целью репрезентации власти ориентировалась не только на художественные коллекции, но и на королевские кунсткамеры и кабинеты.
По мнению Р.С. Уортмана, в России, начиная с Петра I, в течение XVIII - XIX вв. реализуются новые сценарии власти, в основе которых лежит миф, «принимающий форму эпической драмы завоевания с новым правителем, выступающим в
качестве победителя, приносящего России блага цивилизации и прогресса» [20, с. 22]. В эволюции этого мифа, с точки зрения исследователя, отражается «постоянный конфликт между стремлением монархии придать себе западноевропейский облик и ее решимостью поддерживать существующий политический и социальный порядок [20, с. 27]. Эволюция коллекционирования как формы культуры, пришедшей в Россию в процессе европеизации, на протяжении XVIII - начала XX в. связана, с одной стороны, с амбициями власти в сохранении статуса европейской державы, а с другой - с вовлечением в европеизацию все более широких кругов общества.
С эпохи Петра I началось в России «возведение собирательства в ранг государственной политики» [19, с. 336]. Первым возник интерес к кунсткамерам и естественнонаучным собраниям, которых было много в Европе. Во время Великого посольства 1697-1698 гг. Петр познакомился с коллекцией древностей амстердамского бургомистра Н.К. Витсена. Интерес к древностям, прежде всего античным, сформировался в Европе в эпоху Возрождения, в XVI-XVII вв. приверженность коллекционированию античных памятников становится знаком аристократической принадлежности. Образование аристократов, как правило, включало в себя посещение Италии, осмотр антиков и их приобретение.
Однако в коллекции Витсена были и древности из России, из сибирских курганов. Побывав в молодости в этой стране, он поддерживал разносторонние связи с ней, а книга «Nord - en Oost Tartarien» (1692) принесла Витсену известность, современники сравнивали этот труд с «открытием Нового Света Колумбом» [12, с. 25]. Можно только предположить, что рассказы Витсена о варварском отношении к древностям в России, их переплавке кладоискателями, были восприняты Петром I как импульс к деятельности. В результате царских указов начинает складываться знаменитая Сибирская коллекция древностей.
В Амстердаме Петр I посещает лекции известного анатома Ф. Рюйша, присутствует на анатомических вскрытиях, осматривает его кабинет. В коллекции Рюйша, кроме многочисленных анатомических препаратов, находились собрания насекомых, птиц, рептилий, гербарии. Петр будет и впоследствии общаться с ученым, которого он считал своим учителем, в 1717 г. за огромную сумму в 30 тыс. гульденов император приобретет кабинет Рюйша [10], который так же, как и купленная коллекция амстердамского аптекаря А. Себы, составят основу Кунсткамеры. Кроме того, через
своих агентов Петр I приобретает минералогический музей доктора К. Готтвальда из Данцига.
Во время второго заграничного путешествия Петр I знакомится с работами по ботанике и энтомологии Марии Сибиллы Мериан. Художница была известна в Европе благодаря ученым зарисовкам, сделанным в южноамериканских колониях Голландии. Это собрание было приобретено Петром для своей коллекции.
И после открытия Кунскамеры для посетителей царь продолжает внимательно следить за европейскими собраниями. В 1721-1722 гг. в Европу для пополнения коллекций был отправлен библиотекарь И.Д. Шумахер, занимавшийся организацией Кунсткамеры. В своем отчете он отмечает, что его основной задачей в поездках по странам Европы является посещение частных и публичных музеев «ученых людей» для того, чтобы сравнивать собрания с коллекцией Кунсткамеры, выявлять и покупать недостающие экспонаты [15].
Кроме того, в 1718 г. издается Указ о покупке присылаемых для Кунсткамеры находок: «Ежели кто найдет в земле, или в воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, какие у нас ныне есть, или и такие, да зело велики или малы перед обыкновенным; также какие старые надписи на каменьях, железе или меди, или какое старое, необыкновенное ружье, посуду и прочее все, что зело старо и необыкновенно - та-кожь бы приносили, за что будет довольная дача» [17, с. 542]. Таким образом, коллекция начинает пополняться и в России. Нужно сказать, что подобных указов о собирательстве в государственном масштабе в европейских странах тогда еще не существовало.
Кунсткамера как тип собрания для Петра I символизировала превосходство Европы в развитии научных знаний. Пользуясь возможностью приобретать целые кабинеты и собрания известных европейских ученых и коллекционеров, создавая первую в России коллекцию подобного масштаба, сделав ее доступной для публики, император тем самым вводил новую форму участия «в европеизированном мире, созданном монархом» [20, с. 84].
Петр I вместе с техническими достижениями, книгами, предметами быта привез из Европы произведения искусства. В Голландии на аукционе в 1717 г. по его распоряжению было куплено 117 картин, в числе прочего полотно Рембрандта «Прощание Давида с Ионафаном». Художественная ценность, эстетическая значимость скупаемых по всей Европе коллекций далеко не сразу
начала осознаваться как на уровне императорской власти, так и русского общества. Другие причины возникшего интереса - амбиции, мода, желание не отставать от европейских монархов и аристократов, - как ни странно, сыграли решающую роль в появлении многих художественных произведений в музеях России. Так, например, в голландской закупке произведений живописи оказалось много морских пейзажей и изображений кораблей А. Силло, которые, не имея особых художественных заслуг, должны были послужить иллюстрацией к «навигацкому делу» [13].
Первое купленное Петром собрание живописи предназначалось для Петергофа, большая часть картин была размещена во дворце Монплезир. Посещение царем во время второго заграничного путешествия Франции, в частности королевской резиденции, привело к стремлению создать «такой Олимп» и для себя. К этому времени из Франции был приглашен в Россию в качестве архитектора Ж.-Б. Леблон, которому и предстояло воплотить новые замыслы российского императора относительно превосходства над Версалем. Для многочисленных садов и парков, возникающих по европейским образцам, нужна была скульптура, воплощающая новый язык аллегорических образов европейского искусства и античного наследия.
Один из агентов Петра, Ю.И. Кологривов, в 1718 г. приобретает больше собрание античной скульптуры, включая знаменитую Венеру Таврическую. За антиками охотились многие европейские дворы и аристократы, аукционы предоставляли возможность купить большие собрания за относительно небольшие деньги. Ю.И. Кологри-вов в письме А.В. Макарову от 18 января 1718 г. пишет о больших возможностях для приобретения скульптуры в Италии в это время: «Изволь донести Ц[арскому] В[еличеству], столько статуй продажных в Риме, что смело могу сказать со временем малым можно набрать за 50 тысяч, что король французской за 500 тысяч как старых, так и новых» [8, с. 136-151]. Он же подал Петру I план первого музея скульптуры, но этот проект не вызвал особого интереса.
Приближенные Петра, ориентируясь на европейские вкусы монарха, начинают заводить свои собрания при посредстве русских послов, европейских художников, приезжавших на службу в Россию. Особую роль в этом деле играли русские дипломаты: князь Б.И. Куракин, граф С.И. Рагу-зинский, граф А.А. Матвеев. Для приобретения художественных произведений для царского двора был приглашен на русскую службу художник-маринист А. Силло (1674 -1754), способствовали
этому основатель первого русского частного банка в Амстердаме барон О.А. Соловьев (1676-1746), наставник русских художников, отправленных учиться в Европу, Ю.И. Кологривов (1697-1754).
По одной из легенд, Петр I был организатором первого художественного аукциона в России на новоселье у А.Д. Меншикова. Когда в 1716 г. Меншиков закончил длившееся несколько лет строительство своего дворца на набережной Невы и по этому поводу был устроен грандиозный прием, Петр привел с собой художника-немца с парой картин. Всем присутствующим было предложено купить эти картины при условии большей цены. История заканчивается тем, что Меншиков, уплатив самую высокую цену, стал их владельцем [13]. Стоит отметить, что в собрании А.Д. Меншикова находилось не менее 140 картин.
Новая элита, появляющаяся в это время и полностью зависящая от царского расположения, с одной стороны, не имела иных образцов для подражания, кроме тех, что были при дворе, а с другой - стремление удержаться у власти приводило к отказу от традиционных вкусов и к быстрой переориентации на новый образ жизни. Произведения европейского искусства, наполнявшие дворцы, резиденции, особняки аристократов, в свою очередь становились «окном в Европу». Кто-то из аристократов привозил эти произведения как наглядное и дорогое свидетельство своего приобщения к «святым местам» европейской культуры и просвещения. Присутствие произведений европейского искусства в интерьерах новых, пока плохо освоенных особняков позволяло представлять образ своей Европы, античной или современной, сквозь призму итальянского, голландского или французского искусства.
Для истории коллекционирования гораздо больший интерес представляют те исключения из общих правил и дани моде, которые появляются в петровское время, например, личность графа Я.В. Брюса, «русского Фауста» [14, с. 139].
Яков Вилимович Брюс был ближайшим сподвижником Петра I, круг его поручений и обязанностей был очень обширен. Он известный военачальник, способствовавший подписанию Ништадтского мира, за что был награжден графским титулом и имением в подмосковных Глинках, где впоследствии и будет находиться знаменитый кабинет редкостей. Брюс сопровождал Петра в заграничных путешествиях, нанимал по его поручению иностранных мастеров, покупал для его коллекции произведения искусства. С 1706 г. Брюс заведовал Московской гражданской типографией; владея шестью иностранными
языками, он переписывался со многими европейскими учеными, например, Лейбницем, переводил научную литературу. Всю жизнь «русский Фауст» занимался физикой, астрономией, естественнонаучными экспериментами. После смерти Петра I Брюс с 1726 г. удаляется со службы и поселяется в усадьбе Глинки, где и размещает свою коллекцию и библиотеку.
Коллекция создавалась для уединенной жизни, наполненной научными занятиями, и включала в себя как естественнонаучную часть (минералы, различные инструменты и приборы), так и художественную (картины, геммы, монеты) [14, с. 143]. О том, насколько занятия коллекционированием и наукой еще контрастировали с русской жизнью, говорит то количество легенд, которое связано с личностью Брюса. Его воспринимали как чернокнижника и колдуна, способного совершать чудеса и хранящего тайны от чужих глаз. Свою естественнонаучную коллекцию Я.В. Брюс завещал Академии наук, а его собрание картин перешло в Кунсткамеру. Это последнее, что он мог сделать для своего императора.
Таким образом, «придав русскому государству сходство с западными администрациями, Петр приступил к созданию европейской придворной культуры, которая должна была объединить и воспитать его приближенных» [20, с. 82]. Одним из средств объединения и воспитания и знаком принадлежности к европейской культуре с первых шагов петровских преобразований становится коллекционирование. Как в Италии, в эпоху Возрождения стремились собрать все, что свидетельствует о расцвете культуры в античные времена, создать новую античность, так и Петр I хотел вывезти из Европы раритеты, без чего России невозможно было стать частью нового европейского мира. Роль императора в данном сценарии власти была ключевой. Петр I прославился не только как триумфатор на полях военных сражений, исход которых все более начинал определяться техническими изобретениями и развитием научного знания, а также умением вести по европейским правилам дипломатические игры. Одним из символов научного знания и технического прогресса становятся кунсткамеры, поэтому для Петра I было важно, чтобы в России в один момент появилось то, что в Европе собиралось десятилетиями.
Петровскую Кунсткамеру можно считать своего рода музеем европейских достижений, посещение которого русской публикой должно было гарантировать приобщение ее к европейским идеям и ценностям без выезда за пределы России. Не случайно, в отличие от европейских кунсткамер
этого времени, посещение петровской Кунсткамеры было бесплатным, а в конце осмотра посетителям предлагалась чашка кофе или рюмка водки. Большой потребности в музее в русском обществе еще не сформировалось, поэтому, если относительно образования дворян Петр руководствовался жесткими предписаниями и запретами, то в случае с Кунсткамерой предлагался другой вариант просвещения - как своего рода развлечения.
Большую роль в формировании придворной культуры играло художественное коллекционирование. Главной сценой для нового сценария власти постепенно становятся дворцы и залы, не только репрезентирующие могущество и статусную роскошь, но и отсылающие к дворцам европейских монархов и аристократов. В правилах классицизма и барокко стилевое единство экстерьеров и интерьеров было обязательным, произведения искусства в залах и галереях дворцов демонстрировали как художественный вкус, соответствующий придворной культуре, так и владение языком символов и аллегорий, без чего также невозможно было себе представить придворное общество.
Ориентируясь в строительстве резиденций и городских дворцов на европейскую архитектуру, Петр I покупает произведения европейского искусства, вводя среди приближенных моду на художественное коллекционирование и соответствующие статусу интерьеры. Существует интересный факт, отмеченный исследователями: в Петровскую эпоху в России мало кто из аристократов собирал скульптуру. С точки зрения О.Я. Неверова, это объясняется не высокой стоимостью и сложностью доставки предметов искусства из Европы, а «прерогативой венценосного собирателя» [14, с. 135].
Как и в случае с Кунсткамерой, потребности в коллекционировании произведений искусства в русском обществе еще не было. Многочисленны упоминания современников о гибели картин, оставленных в заброшенных усадьбах. Да и художественная коллекция Петра I не избежала этой участи. Например, часть картин, купленных в Голландии, после смерти Петра оказалась в сундуках, и когда Елизавета Петровна вспомнила о них и приказала отыскать, то они были найдены в одной из кладовых в таком состоянии, что потребовались реставрационные работы.
Возможно, именно детские впечатления о привезенных императором из Голландии картинах повлияли на собирательские вкусы Елизаветы. Первый историк искусства в России Я. Штелин пишет: «Ее величество могла даже подробно описать из них несколько превосходных картин, кото-
рые после его смерти никогда больше не попадались ей на глаза» [22, с. 88].
Как известно, при Елизавете в России стали появляться картинные галереи, по приказу императрицы галереи живописи заводят в Царском селе и Петербурге. Придворному художнику Г.Х. Гроту было поручено приобрести произведения искусства европейских живописцев. Отправившись в Прагу, он, на свой страх и риск, покупает более ста полотен, в т.ч. картины Тициана, Рубенса, Ван де Вельде и других известных мастеров. Но скорее всего этими именами не восторгалась восхищенная публика, собиравшаяся в Царском селе. Полотна, которые по моде того времени размещали шпалерной развеской на стенах картинных залов дворца как своего рода декорации, вряд ли по достоинству могли быть оценены на многочисленных приемах для знатных иностранных гостей и придворного круга. В Петербурге, в Зимнем дворце, картины размещались «в соседнем с большим залом покое, в котором во время праздников во дворце имели обыкновение ужинать великий князь и с ним чужестранные министры» [22, с. 88].
Неудивительно увлечение высшего общества живописью, картинными галереями, ведь именно живопись выступает в это время как «модель политической репрезентации абсолютизма» [23, с. 677]. Для своей придворной культуры в качестве образца для подражания во всем, от языка до университета и Академии художеств, Елизавета выбирает Францию, поскольку «лишь в одной Франции существуют поощрительные мероприятия в пользу астрономии, всех разделов математики, медицины, исследований античности, живописи, скульптуры и архитектуры. Людовик XIV обессмертил себя всеми этими учреждениями, причем бессмертие это стоило ему менее двухсот тысяч франков в год» [5, с. 182]. Умение разбираться в искусстве, осведомленность в вопросах культуры и просвещения становятся обязательными для представителей высшей власти.
Многие европейские монархи в XVIII в., примеряя на себя образ просветителей и философов, выступали покровителями искусства и науки, собирателями произведений живописи. Например, Фридрих II в 1755 г. совершил путешествие в Голландию, чтобы познакомиться с фламандской живописью и приобрести картины для своей галереи. Но, как пишет Кони, «чтобы вернее достигнуть цели и при покупке картин не платить втридорога, он пустился в путь под видом странствующего музыканта. Свиту его составляли полковник Бальби, известный знаток живописи,
и паж. Все трое были одеты очень просто и ездили в наемном экипаже» [11].
Спрос на произведения живописи в придворном кругу приводит к тому, что в Россию начинают гораздо чаще привозить картины, но не всегда хорошие. Я. Штелин отмечает, что основными поставщиками «плохих картин» являлись голландские купцы, которые как часть старых интерьеров вместе с мебелью привозили и картины.
Для большинства приближенных к императорскому двору покупка собраний картин была связана с модой, со стремлением быть в узком кругу избранных лиц. Обязательным атрибутом статуса были свои «маленькие дворы», обставленные с особой, европейской роскошью, ведь «декорум является продуктом жизни праздного класса и ее показателем, в полной мере расцветающим лишь в условиях системы, построенной на положении в обществе» [3, с. 91-92]. Продажа произведений искусства вызывала у покупателей ажиотаж, становилась похожей на соревнование, в ней участвовали «знатнейшие дома, которые соревнуются между собой быть обставленными на самый современный манер» [22, с. 89].
Ставки в этой придворной игре за императорское внимание были очень высоки. М.И. Воронцов писал в своем письме к императрице Елизавете в 1751 г.: «Мы все, черные рабы Ваши, без милости и награждения В.И.В. прожить не можем. Я ни единого дома, фамилии в государстве не знаю, который бы собственно без награждения монаршеских щедрот себя содержал» [9, с. 218].
Я. Штелин, как свидетель этой моды на картинные галереи, отмечает, что среди тех, кто подражал императорскому увлечению, были «граф Шереметев, П.И. Шувалов, Воронцов из Италии, великий князь Петр Федорович, тайный советник Пехлин, И.И. Шувалов, граф Разумовский» [22, с. 87]. Тогда же входит в моду дарить подарки в виде произведений искусства в придворном кругу, как не раз поступала Елизавета по отношению к Петру III.
Одним из придворных собирателей этого времени был фаворит императрицы Иван Иванович Шувалов. Известный меценат относился к представителям аристократии, которые «родились как бы уже в париках и фижмах и были по-настоящему первыми нашими европейцами» [1, с. 19]. По воспоминаниям Екатерины II, как и многих других современников, «Шуваловы и особливо Иван Иванович, до безумия любили Францию и все французское» [7, с. 188]. Несмотря на то что первое знакомство И.И. Шувалова с Францией состоится в 1763 г., в возрасте тридцати шести лет, он
имел раннее увлечение французской литературой и философией, прекрасное владение французским языком и хороший вкус позволили ему почувствовать себя в Европе как дома.
Ориентируясь на французскую придворную культуру (не случайно Фридрих II называл его «русский Помпадур»), И.И. Шувалов у себя в особняке открывает первый в России литературный салон, ведет переписку с Вольтером по поручению Елизаветы, конечно, заводит картинную галерею, которая осталась запечатленной Ф.С. Ро-котовым в картине «Кабинет И.И. Шувалова».
Разные характеристики И.И. Шувалова встречаем как среди современников, так и среди исследователей. Е.В. Анисимов отмечает, что «сохранившиеся документы говорят о Шувалове как человеке рассудочном, уравновешенном, несколько вялом, расслабленном, жившем без ярких эмоциональных вспышек», при этом он «сын своего гедонического века, деятель русского Просвещения и меценат, русский барин» [1, с. 16-17].
К Шувалову применима и характеристика «дворянина-философа», как человека, который «принадлежал равным образом и российской и европейской культуре. Соединяя в себе эти культуры, он занимал особое место в деле просвещения, обеспечивая культурное единство России и Запада» [2, с. 154- 155].
Представляется, что И.И. Шувалова можно отнести к людям Нового времени, для которых «прекрасное все более последовательно связывается с идеей вкуса и соответственно субъективностью» [23, с. 118]. Категория хорошего вкуса была одинаково применима не только к искусству, но и к воспитанию, манерам поведения, правилам этикета. Именно следование хорошему вкусу с этого периода становится символом аристократичности, а не просто обладание произведениями европейского искусства и быта. «Врожденный хороший вкус» - то, что дифференцирует человека дворянского происхождения от просвещенного дворянина, близкого в своих ориентирах к просвещенной монархии. И Елизавета Петровна, и Екатерина II в своем правлении «поощряют новые подходы к осуществлению властных полномочий в России, противопоставляя церемониальному образу триумфатора-завоевателя альтернативную философскую модель» [21, с. 24].
Вместе с тем, в отличие от времени Екатерины II, когда не только у монарха появляется право «на существование вне сферы политики» [21, с. 443], на разделение публичного и частного пространства, для правления Елизаветы и для ее придворного круга это не было свойственно. Собиратель-
скую деятельность И.И. Шувалова сложно назвать коллекционированием частным. С открытием в 1757 г. по его инициативе Академии художеств коллекция Шувалова становится учебным музеем.
Преклоняясь перед Францией, И.И. Шувалов не мог не знать о том, что уже несколько поколений приближенных к королю первых лиц, кардиналы Ришелье, Мазарини, Кольбер, собирали художественные коллекции, но не для только себя, а выступали покровителями искусства и образования. В Лувре еще во время Людовика XIV была открыта галерея произведений искусства для обучения художников Академии живописи. С этого периода начинается «эстетизация власти», и художественные стили выступают в качестве репрезентации монархии.
В России к середине XVIII в. государственным интересом становится не только коллекционирование произведений европейских мастеров, но и появление своих художников, воспитанных на лучших примерах приглашенными учителями и прославляющих в искусстве русских меценатов придворного круга.
И.И. Шувалов перед отъездом во Францию продал часть своей художественной коллекции Екатерине II. С этого приобретения начнется собрание Эрмитажа как императорского музея, сама императрица называла его «приют отшельника».
Следующие приобретения европейских коллекций последует одно за другим, как правило, это были известные собрания. В 1764 г. в Берлине была куплена коллекция купца И.Э. Гоцковского, которая собиралась для Фридриха II, но в связи с финансовыми трудностями прусский король не смог оплатить картины голландских и фламандских мастеров. Всего для Екатерины было куплено двести двадцать пять картин [16, с. 21]. В 1767 г. при посредстве маркиза Маруцци были приобретены полотна в Венеции. В 1768 г. приобретается дрезденская коллекция картин графа Г. Брюля, та, в свою очередь, собиралась саксонским министром, подражавшем в этом увлечении своему королю, Августу III. Коллекцию продавали наследники, по этой причине в России оказалось более шестисот картин, в т.ч. знаменитые полотна Рубенса, Рембрандта, Пуссена, Тьеполо и многих других художников.
Большую роль в приобретении собраний по-прежнему играли русские дипломаты, агенты Екатерины II в разных странах Европы. Так, Д.А. Голицын в течение пятнадцати лет содействовал покупке произведений европейских художников.
В 1779 г. в Англии была приобретена художественная коллекция первого британского мини-
стра, сэра Р. Уолпола, она составляла более двухсот картин, за которыми был отправлен специальный корабль. Екатерина II не считала картины этих известных европейских собраний личным приобретением, подчеркивая, что продолжает дело, начатое Петром I. То, что европейские монархи и аристократы не могут позволить себе сохранять собрания в своих странах и вынуждены их продавать, рассматривалось скорее как свидетельство состоятельности России, побед не только военных («варварская» страна), но и культурных. Это были крупнейшие собрания Европы, все национальные школы, собранные в Эрмитаже; как писала Екатерина II М. Гримму про свои коллекции, «там им любуются только я да мыши».
Переписываясь с самыми известными философами, учеными своего времени, императрица получала советы, в т.ч. и по поводу коллекций. Из описаний Я. Штелина следует, что Екатерина после приобретения картин практически каждый день уделяла внимание их размещению и реставрации. Так формировался ее художественный вкус: «Этой монархине ничего, кроме превосходного, больше не нравится в искусстве, и вот уже несколько лет она выбрасывает многие вещи, которые прежде занимали почетное место в ее картинной галерее, и на их место ставит лучшие» [22, с. 95].
Ориентируясь на идеальный образ монарха-философа, Екатерина II стремилась ему соответствовать, «в содержании ее самопрезентации и том типе мысли и поведения, который они внушали, преобладали идеи Просвещения» [21, с. 182]. Образ монарха-философа, по своей сути, амбивалентен. Монарх является символом публичности, все происходящее в его жизни связно с презентацией своей власти, он всегда на политической сцене. Философ же эпохи Просвещения ориентировался на образ жизни античных классиков, скорее уединенный и приватный, в котором есть возможность для размышлений, чтения, переписки с друзьями. Какая из этих ролей была ближе Екатерине II, сказать не просто. В письмах к М. Гримму она подчеркивала «философский» образ жизни: «Хотите знать мой образ жизни? Вот он за последние три дня: утром я встаю в шесть часов и тотчас после кофею бегу в Эрмитаж, где в своем десятисаженном кабинете принимаюсь за свой винегрет, который называется у меня экстрактом. Когда он мне надоест, я гуляю и смотрю на картины или на Неву, сплошь покрытую судами; затем приходит фактотум; когда я покончу с ним и со всеми утренними навождениями, то возвращаюсь в свои апартаменты одеваться и прихожу обедать
в Эрмитаж. После обеда назад к себе и в три часа иду опять в Эрмитаж, и тогда наступает очередь камей, которые мы раскладываем, перекладываем и т.д. Около шести возвращение во дворец; в шесть прием; к восьми я возвращаюсь к себе, и мы играем, болтаем до одиннадцатого часа; около одиннадцати ложусь спать. По этому начертанию вы можете следить за мной шаг за шагом» [16, с. 171].
Частное увлечение Екатерины II было связано с коллекционированием гемм, «камейной болезнью». К концу ее царствования в Эрмитаже был собрано более десяти тысяч антиков, и, рассматривая их, императрица могла сказать, что «все собрания Европы, по сравнению с нашим, представляют лишь детские забавы».
Зная о собирательской страсти императрицы, придворные аристократы стремились преподнести ей в дар какой-то особенный антик, тем более что доступ к коллекции считался особой милостью со стороны Екатерины II, знаком приближенности.
Русская аристократия знакомилась с античностью через европейскую культуру в тот период, когда и в Европе увлечение античными древностями было свидетельством хорошего вкуса и аристократического происхождения. Что чувствовала Екатерина, скупая по всей Европе собрания антиков, которые, возможно, держали и в своих руках римские императоры и философы? Было ли это чувством превосходства «как наследников высших ценностей классического Запада» [21, с. 188]?
В практиках коллекционирования Екатерины II, как нам кажется, происходит разделение на две сферы - публичную и частную, что было характерно в целом для культуры XVIII в. В публичной сфере монарх по-прежнему остается главным символом государства. В этом смысле победы на поприще государственного коллекционирования, появление императорского музея, не только ничем не уступающего европейским королевским музеям, но и превосходящего некоторые из них, безусловно являются репрезентацией государственной власти, могущества страны и монарха.
Таким образом, относительно развития коллекционирования в XVIII в. и появления картинных галерей в России можно согласиться с утверждением, что они, как и «большинство нововведений, появившихся в XVIII веке, возникли благодаря усилиям «просвещенных» абсолютных монархий» [6, с. 163].
Коллекционирование было одним из тех нововведений, перенесенных на русскую почву русской монархией в качестве готового образца, пат-
терна европейской культуры, которые выступали каналами европеизации для придворного круга, формировали новую элиту. Собирательство в числе прочих заимствований стало символом новой культурной ориентации, культурным оформлением на европейский лад не только русской монархии, но и дворянства.
В течение XVIII в., со времен Петра I и до Екатерины II, в практиках коллекционирования в России произошли важные изменения, когда оно из хаотичного собрания случайных вещей «... куда спешно (по разным причинам) собралось все из того, что уже было на Западе. Чтобы и у нас это все было, как у людей...» [18], для некоторых представителей аристократии превратилось в создание уникальных частных музеев.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Анисимов Е.В. Личность Ивана Шувалова // Философский век: альманах. Вып. 8. Иван Иванович Шувалов (1727-1797). Просвещенная личность в российской истории. СПб.: Санкт-Петербургский центр истории идей, 1998. С. 13-23.
2. Артемьева Т.В. История метафизики в России XVIII века. СПб.: Алетейя, 1996.
3. Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984.
4. Винкельман И.И. История искусства древности. Малые сочинения. СПб.: Алетейя; Государственный Эрмитаж, 2000.
5. Вольтер. Философские сочинения. М.: Наука, 1988.
6. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Праксис, 2002. С. 146-201.
7. Записки императрицы Екатерины II. М.: Наука, 1990.
8. Каминская А.Г. Ю.И. Кологривов и его участие в создании первых коллекций скульптуры в Петербурге // Музей-5. Художественные собрания СССР. М.: Советский художник, 1984. С. 136-151.
9. Карнович Е.П. Замечательные богатства частных лиц в России. 2-е изд. СПб.: Издание А.С. Суворин, 1885.
10. Койманс Л. Художник смерти. Анатомические уроки Фредерика Рюйша. СПб.: Наука, 2008. 464 с.
11. Кони Ф.А. История Фридриха Великого. М.: Типография Л.И. Степановой, 1863.
12. Лебедев Г.С. История отечественной археологии. 1700-1917. СПб.: Изд-во С.-Петербург. унта, 1992.
13. Назаревская Н.О. Антикварный рынок в России XVIII - XX веков. М.: ИД «Любимая книга», 2006.
14. Неверов О.Я. Собиратели редкостей из окружения Петра Великого // Из истории Петровских коллекций: сб. науч. тр. Памяти Н.В. Каминской. СПб.: Изд-во Государственного Эрмитажа, 2000. С.129-145.
15. Пекарский П.П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб.: Типография товарищества «Общественная польза», 1862. Т. 1.
16. Пиотровский Б.Б. История Эрмитажа. Краткий очерк: материалы и документы. М.: Искусство, 2000.
17. Полное собрание законов Российской империи. СПб.: Типография II отделения собственной его императорского величества канцелярии, 1830. Т. 5.
18. Рабинович В.Л. Русский восемнадцатый в отсветах русского же авангарда // Междунар. конф. Екатерина Великая: эпоха российской истории в память 200-летия со дня смерти Екатерины II (1729-1796) к 275-летию Академии наук Санкт-Петербург, 26-29 августа 1996 г. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www. ekaterina2.com/konf/konf.php
19. Сальникова И.И. Государственное и частное собирательство произведений русского искусства в России в XVIII - первой половине XIX в. // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1997. М.: Наука, 1999. С. 336-350.
20. Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии: материалы и исследования по русской культуре. Т. 1. Вып. 8: От Петра Великого до смерти Николая I. М.: ОГИ, 2002.
21. Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М.: Школа «Языки русской культуры», 1998.
22. Штелин Я. История картин в России // Музееведческая мысль в России XVIII-XX веков: сб. докум. и материалов. М.: Этерна, 2010. С. 86-102.
23. Ямпольский М. Физиология символического. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима. Кн 1. М.: Новое литературное обозрение, 2004.
RREFERENCES
1. Anisimov, E.V., 1998. Lichnost' Ivana Shuvalova [Ivan Shuvalov's personality]. In: Filosofskii vek. Al'manah, Vol. 8: Ivan Ivanovich Shuvalov (1727797). Prosvechennay lichnost' v rossiiskoy istorii. Sankt-Peterburg: Sankt-Peterburgskii Tsentr istorii idei, pp. 13-23. (in Russ.)
2. Artem'eva, T.V., 1996. Istoriya metafiziki v Rossii XVIII veka [History of Russian metaphysics of the 18th century]. Sankt-Peterburg: Aleteia. (in Russ.)
3. Veblen, T., 1984. Teoriya prazdnogo klassa [The teory of leisure class]. Moskva: Progress. (in Russ.)
4. Vinkel'man, I.I., 2000. Istoriya iskusstva drevnosti. Malie sochinenia [History of ancient art]. Sankt-Peterburg: Aleteia, Gosudarstvenniy Ermitazh. (in Russ.)
5. Vol'ter, 1988. Filosofskie sochinenia [Philosophical letters]. Moskva: Nauka. (in Russ.)
6. Gellner, E., 2002. Prishestvie natsionalizma. Mifi natsii i klassa [The emergence of nationalism. Myths of nation and class]. In Gellner, E., 2002. Natsii i natsionalizm. Moskva: Praksis, pp. 146-201. (in Russ.)
7. Zapiski imperatritsi Ekaterini II [The memoirs of Catherine the Great]. Moskva: Nauka, 1990. (in Russ.)
8. Kaminskay, A.G, 1984. Yu.I. Kologrivov i ego uchastie v sozdanii pervikh kollektsii skul'pturi v Peterburge [Yu.I. Kologrivov and his participation in the creation of the first collections of sculpture in St. Petersburg]. In: Muzei-5. Khudozhestvennie sobraniya SSSR. Moskva: Sovetskii khudozhnik, pp. 136-151. (in Russ.)
9. Karnovich, E.P., 1885. Zamechatel'nie bogatstva chastnikh lits v Rossii [Wonderful private collections in Russia]. Sankt-Peterburg: Izdanie A.S. Suvorin. (in Russ.)
10. Koimans, L. , 2008. Khudozhnik smerti. Anatomicheskie uroki Frederika Ruicha [The artist of death: Frederik Ruysch's anatomy lessons]. Sankt-Peterburg: Nauka. (in Russ.)
11. Koni, F.A., 1863. Istoriya Fridrikha Velikogo [History of Frederick the Great]. Moskva: tipografiya L.I. Stepanovoi. (in Russ.)
12. Lebedev, G.S., 1992. Istoriya otechestvennoi arheologii. 1700-1917 [History of Russian archeology. 1700-1917]. Sankt-Peterburg: Izd-vo S.-Peterburgskogo universiteta. (in Russ.)
13. Nazarevskay, N.O., 2006. Antikvarnii rinok v Rossii XVIII - XX vekov [Market of the antiques in 18-19th century Russia]. Moskva: ID «Lybimay kniga». (in Russ.)
14. Neverov, O.Ya., 2000. Sobirateli redkostei iz okruzheniya Petra Velikogo [Collectors of the antiques in the court of Peter the Great]. In: Iz istorii Petrovskikh kollektsii. Sbornik nauchnikh trudov. Pamyati N.V. Kaminskoi. Sankt-Peterburg: Izd-vo Gosudarstvennogo Ermitazha, pp. 129-145. (in Russ.)
15. Pekarskii, P.P., 1862. Nauka i literatura v Rossii pri Petre Velikom [Russian science and literature in Peter the Great's reign]. Sankt-Peterburg: tipografiya tovarishchestva «Obshchestvennaya pol'za», no. 1. (in Russ.)
16. Piotrovskii, B.B., 2000. Istoriya Ermitazha. Kratkii ocherk. Materiali i dokumenti [History of the Hermitage museum]. Moskva: Iskusstvo. (in Russ.)
17. Polnoe sobranie zakonov Rossiiskoy imperii [Complete collection of laws of the Russian Empire]. Sankt-Peterburg: Tipografiya II otdeleniya sobstvennoy ego imperatorskogo velichestva kantselyarii, 1830, Vol. 5. (in Russ.)
18. Rabinovich, V.L., 1996. Russkiy vosemnadtsatii v otsvetakh russkogo zhe avangarda [Russian 18th century in reflections of the Russian avant-garde]. In: Mezdunarodnaya konferentsiya Ekaterina Velikaya: epokha rossiiskoi istorii v pamyat' 200-letiya so dnya smerti Ekaterini II (1729-1796) k 275-letiyu Akademii nauk Sankt-Peterburg, 26-29 avgusta 1996. - URL: http://www.ekaterina2.com/konf/konf.php (in Russ.)
19. Sal'nikova, I.I., 1999. Gosudarstvennoe i chastnoe sobiratel'stvo proizvedeniy russkogo iskusstva v Rossii v XVIII - pervoy polovine XIX b. [Public and private collecting of Russian art in 18-19th century Russia]. In: Pamyatniki kul'turi. Novie otkritiya. Ezhegodnik. 1997. Moskva: Nauka, pp. 336-350. (in Russ.)
20. Uortman, P.S., 2002. Stsenarii vlasti. Mifi i tseremonii russkoy monarhii [Power scenarios. Myths and rituals of the Russian monarchy]. Vol. 1, no. 8. Moskva: OGI, 2002. (in Russ.)
21. Uspenskiy, B.A., 1998. Tsar' i patriarkh: kharizma vlasti v Rossii (Vizantiyskaya model' i ee russkoe pereosmislenie) [Tzar and patriarch: charisma of power in Russia (Byzantine model and its Russian adaptation)]. Moskva: Shkola «Yaziki russkoy kul'turi». (in Russ.)
22. Shtelin, Ya., 2010. Istoriya kartin v Rossii [History ofpaintings in Russia]. In: Muzeevedcheskaya mysl' v Rossii XVIII-XX vekov: sbornik dokumentov i materialov. Moskva: Eterna, pp. 86-102. (in Russ.)
23. Yampol'skiy, M., 2004. Fiziologiya simvolicheskogo. Kn. 1. Vozvrachenie Leviafana: politicheskaya teologiya, reprezentatsiya vlasti i konets starogo rezhima [Physiology of the symbolic. Book 1. The return of Leviathan: political theology, power representation and the end of the old regime]. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie. (in Russ.)
