CC BY
36
Вестник Челябинского государственного университета. 2019. № 6 (428). Филологические науки. Вып. 117. С. 141—147.
УДК 801.73 DOI 10.24411/1994-2796-2019-10619
ББК 81
КОГНИТИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ДЕКАРТОВСКОГО СИЛЛОГИЗМА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ. ПЕРВОГО ПОКОЛЕНИЯ ФРАНЦУЗСКИХ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ XVIII ВЕКА
Н.Б. Попова
Челябинский государственный университет, Челябинск, Россия
Рассматриваются специфические формы изменения структуры декартовского силлогизма в художественном дискурсе французского Просвещения на материале творчества Монтескье и Вольтера. Утверждается, что изменение когнитивных механизмов касается в основном выдвижения на первый план «антитезиса» при общем сохранении концептуальной модели умозаключения тезис — антитезис — силлогизм и сохранении особенностей высокого стиля эстетики классицизма.
Ключевые слова: тезис, антитезис, силлогизм, эпоха Просвещения, иносказание, ирония, сарказм.
В современной лингвистике художественный дискурс мыслится как коммуникативный процесс, как способ коммуникации между автором (создателем произведения и его отправителем) и читателем. Об этом свидетельствуют многочисленные исследования лингвистов-стилистов прошлого века, начиная с Майкла Риффатерра и включая отечественных ученых И. В. Арнольд, Ю. С. Степанова, К. А. Долинина и других [1; 5; 12; 14].
Заметим, что читатель на приемном конце акта коммуникации, получая сообщение в виде художественного текста, и воспринимая заложенную в нем информацию автора отдаленной эпохи, может быть не только современником автора, но и, например, читателем нашего времени. В этом случае он рискует получить недостоверную информацию, искаженную во времени и со сдвигами восприятия лингвистического, эстетического и социально-исторического характера. Очевидно, чтобы избежать таких искажений, современному читателю необходимо определенное погружение в тот культурно-лингвистический и социально-исторический контекст, к автору которого он обращается.
В такой ситуации оказываемся и мы, обращаясь к исследованию концептуальных основ мироощущения человеческим сознанием представителями эпохи французского Просвещения в поисках когнитивных механизмов картезианского силлогизма, оказавшего влияние не только на философию и язык, но на художественные практики целых двух столетий.
В качестве рабочей гипотезы выдвигается предположение, что когнитивные механизмы декартовского силлогизма в художественных практиках XVIII века могут претерпевать изменения в связи
с различиями общественно-политических отношений во Франции в двух столетиях: расцветом абсолютной монархии в XVII веке и ее неприятием в XVIII веке.
При этом наша исследовательская задача усложняется тем, что художественное мировосприятие французской литературы XVIII века остается в эстетической, поэтической и даже лингвистической зависимости от века XVII. Именно в рамках XVII века были сформированы французский литературный и поэтический язык, была задана Декартом концептуальная модель восприятия мира, были сформулированы эстетические каноны классицизма.
Итак, XVII век — это век логического осмысления языка, философии и искусства, которое происходит на основе предположения одинакового для всех логического мышления. Постулируемое Рене Декартом умозаключение «Cogito, ergo sum» распространяется на философию, язык, мышление, а, благодаря грамматике «Пор-Рояль» Арно и Лансло (1660), утверждается, приобретая универсальный характер и распространяясь на любые языковые и художественные практики.
Методика декартовского силлогизма восходит к структуре силлогизма Аристотеля, в который французский философ вносит особую, специфическую философскую компоненту — сомнение. Сравним. Логика Аристотеля предполагает наличие в умозаключении двух посылок и заключения, Например, у Аристотеля силлогизм выглядит так: «Все металлы электропроводны (1 посылка), медь металл (2 посылка), значит, медь электропроводна (заключение)». Декарт вместо второй посылки вводит элемент сомнения в виде антитезиса как основного
принципа его дедуктивного метода исследования, предлагая такую структуру умозаключения, как «тезис — антитезис — силлогизм». Подвергая сомнению выдвигаемую посылку, субъект мышления сам выводит заключение (силлогизм), так как, по убеждению Декарта, только при обращении к самому себе сомнение исчезает. Декартовское «я мыслю» рассматривается как абсолютно достоверная аксиома, из которой должны вытекать все истины [4].
Рационалистический постулат Декарта становится основой научного метода всей научно-исследовательской и художественной мысли XVII века. Французская литература XVII века в период ее становления во многом зависит от структуры декартовского силлогизма, несмотря на разнообразие литературных тенденций века. Композиционно и синтаксически каждое произведение в целом, каждое предложение в отдельности или в определенном комплексе стремятся к структурированию законченного логического суждения согласно причинно-следственной связи: «тезис — антитезис — силлогизм». При этом антитезис, в рамках которого суждение или тезис подвергаются сомнению, может быть выражен как формально (простым отрицанием выдвинутого суждения), так и глубоко семантически (иносказанием, включающем неприятие тезиса или неявное сомнение в нем).
Примером простого предложения, формально построенного по причинно-следственной связи декартовского силлогизма, может послужить часто цитируемая фраза из романа «Принцесса Клевская» Мадам де Лафайет: « Il faisait déjà tard (тезис), mais comme elle n'était pas habillée (антитезис), elle n'alla chez la reine (силлогизм)». (Было уже поздно, // но так как она не была одета, // она не пошла к королеве).
Примером построения целого произведения, отдельных эпизодов, абзацев, монологов по причинно-следственной связи декартовского силлогизма может послужить творчество Жана Расина, благодаря которому законы классицизма в течение двух считались совершенными, образцовыми, незыблемыми. Сошлемся на образец анализа причинно-следственной связи монолога Федры, известного как монолог-признание», из одноименной драмы Расина, который мы уже подробно анализировали в своей статье 2008 года [10].
Методика преподавания во Франции XVII века широко использовала логический метод толкования текста. Этот метод рекомендовал наряду с поиском его «достоинств» (ясность, уместность, рациональ-
ность, употребление лексики согласно разделению жанров на высокие и низкие) анализ логического движения мысли по структуре строения декартовского силлогизма.
Логический метод был изложен Марио Рустаном в неоднократно переиздаваемой книге «Краткий очерк по французской экспликации. Методы и применение» [15]. Метод Марио Рустана опирается на концептуальную картину мира XVII века, на каноны французского классицизма, в частности, и в этой связи пригоден для анализа художественных текстов именно данного периода. Сам Рустан замечает, что читатель, который опирается на логический метод, не должен «объяснять отрывки из таких авторов, которые мыслят вкривь и вкось», так как его работа должна заключаться «в выявлении ясности мысли» [Цит. по 12, С. 59].
Однако, французская литература XVIII века, которая является объектом нашего исследования, опираясь и сохраняя основы эстетики и поэтики классицизма, включает элементы, которые, по выражению Марио Рустана, содержат мысли «вкривь и вкось». Ибо XVIII век — это уже век, социально-политически отличающийся от века предыдущего, когда абсолютистское государство перестает играть прогрессивную роль, а философы-просветители, как передовые люди эпохи, выступают против пережитков феодальных устоев и абсолютной монархии.
С точки зрения современной лингвистики и современной терминологии, мы можем констатировать, что в XVIII веке по сравнению с веком XVII меняется когнитивная схема и концептуальные модели восприятия мира, которые обусловлены интерпретирующей функцией нового сознания. А как справедливо замечает Н. Н. Болдырев, интерпретирующая функция сознания включает как «процесс и результат субъективного понимания и объяснения человеком мира», так и «процесс и результат субъективной репрезентации себя» в этом мире, [2. С. 11]. Таким образом, получатся, что концептуальная модель декартовского силлогизма своеобразно интерпретируется сознанием представителей эпохи Просвещения, которое опирается на все еще актуальную схему когнитивных механизмов эстетики «тождества» XVII века.
Первое поколение просветителей, среди которых назовем Монтескье и Вольтера, заняли позицию активной критики абсолютизма, что не могло не отразиться на дискурсивных формах их художественного творчества. В частности, при концептуальном сохранении классицистического образа поэтического языка и поэтического синтаксиса с ло-
гическим доминированием в нем разнообразных форм причинно-следственной связи происходит своеобразное преображение структуры декартовского силлогизма. Меняется последовательность составляющих силлогизма, когда на первый план выдвигается антитезис, либо заменяется трехчленная структура силлогизма на двучленную с обязательным сохранением антитезиса, который поглощает одну из частей силлогизма (тезис или заключение). Таким образом, антитезис становится ведущей формой, и, мы бы сказали, движущей силой художественного дискурса периода французского Просвещения.
Тем не менее, методология логической интерпретации когнитивных механизмов декартовского силлогизма может быть применима к художественным произведениям эпохи французского Просвещения.
Начнем с произведения Монтескье «Персидские письма», которые стали первым по времени образцом художественной прозы просветителей. Произведение Монтескье написано в эпистолярной форме, типичной для французской литературы XVIII века [8].
Действие романа проходит во Франции, по которой путешествую два молодых перса. В своих письмах они высказывают в виде удивленного недопонимания свои суждения об общественной жизни Франции. Удивительным для них представляется и король Франции Людовик XIV:
(1) Le roi de France est vieux. (2) Nous n'avons point d'exemple dans nos histoires d'un monarque qui ait si longtemps régné. (3) On dit qu'il possède à un très-haut degré le talent de se faire obéir. (4) Il gouverne avec le même génie sa famille, sa cour, son état.
В этом описании высказывается суждение (тезис) — (1) Король Франции стар.
Далее идет оценка в виде ироничного удивления, отражающая сомнение (антитезис) — (2) В нашей истории не найдется примера ни одного монарха, который бы так долго правил.
За ним следует еще один антитезис — (3) Говорят, что он обладает в чрезвычайно высокой степени талантом заставлять всех повиноваться себе, в котором ироническое сомнение выражается неопределенным «говорят» (on dit) и явной насмешкой «иметь огромный талант заставить повиноваться себе», в которой уже прочитываются элементы силлогизма в характеристике жестокости и деспотизма короля.
И уже в форме заключения следует сам силлогизм — (4) Он руководит с той же самой гениальностью семьей, двором, государством, сил-
логизм, который, по сути, усиливает силлогизм-иносказание предыдущего антитезиса-силлогизма с новым подтекстом: король — не только деспот, но и самодур. При этом силлогизм звучит легко, изящно, легкомысленно в виде восходящей градации перечисления того, чем король гениально руководит: семьей, двором, государством. И в этом изяществе стиля, характерного для пышного двора Людовика XIV, данное заключение, абсурдное и саркастическое, по сути, отражает высшее мастерство социальной иронии автора.
Как видим, формально когнитивные механизмы декартовского силлогизма у Монтескье не нарушены. Но они концептуально иные. Акцентирование значимости антитезиса, введенного простым отрицанием и ироничным намеком на «талант» заставлять всех себе повиноваться, ведет к выводу саркастического силлогизма о «гениальной» способности короля руководить и семьей, и придворными, и государством. По идее заключительный силлогизм формирует сам читатель: король выжил из ума и не должен руководить страной. Декартовский силлогизм соблюден лишь формально, Монтескье пользуется им иносказательно не для прославления короля и абсолютизма, что было бы естественно для XVII века, а для их осмеяния и осуждения. Монтескье как автор-ироник остается как бы в стороне, так как французской действительности удивляется персидский путешественник. Ирония здесь проявляется конкретно в ее философском понимании по Сократу: «имитация незнания или непонимания» используется для «достижения подлинного знания». То есть ирония в творчестве Монтескье выступает как «методологический прием познания истины» [7. С. 352]. Тем самым, языковая личность автора, отраженная в речи его персонажей в рамках иронического дискурса произведения, передает критическое отношение Монтескье к ситуации в стране, к королю и его придворным [9].
Картезианский силлогизм у Вольтера по сравнению с Монтескье представляется кардинально измененным, как в плане содержания, так и в плане выражения, хотя и остается достаточно осязаемым, а, главное, философски и стилистически значимым.
В отличие от эпистолярной формы повествования Монтескье, Вольтер вводит новую филологическую форму критики общественно-политического режима, религии и философии — форму философской повести. Повесть «Кандид, или Оптимизм», элементы которой мы предлагаем рассмотреть через призму когнитивных механизмов картезианского силлогизма, представляется особенно интересной и значимой.
Вольтер опровергает в «Кандиде» так называемую теорию «предустановленной гармонии», которую он ранее разделял. Согласно этой теории, зло временно и преходяще, а совершенство вечно. Все, что происходит в мире, ведет к лучшему, к высшей гармонии и общему благу. Это собственно философия примирения с существующими феодальными отношениями. Однако позже Вольтер эту идею опровергает, а в повести «Кандид» ее саркастично проигрывает в глубоко философском смысле.
Сюжет повести [3] в полной мере отвечает когнитивным принципам декартовского силлогизма. Главного героя повести зовут Кандид, что значит «простодушный», а его наставника — Панглос, то есть «всезнающий». Наставник учит Кандида, что все в мире устроено разумно, все, что происходит, ведет к лучшему, а сам существующий мир есть лучший из миров. Кандид простодушно этому верит. И эта установка вполне вписывается в когнитивный механизм декартовского тезиса. Однако все, что в дальнейшем случается с героями, опровергает эту теорию: это жестокие и грабительские феодальные войны, ужасы инквизиции, страшные болезни, Лиссабонское землетрясение, которые герои повести стойко проживают. Так в плане развертывания сюжета выстраивается антитезис. Какой же выход предлагает Вольтер, нарисовавший столь неутешительную картину общественной жизни? Каким рисует философ заключительный силлогизм повествования? А силлогизм такой: Кандид находит своею невесту и женится на ней. Однако жена в конце жизни становится уродливой и сварливой, и все оказываются глубоко несчастными. То есть к силлогизму присоединяется антитезис, который выражается в осадке неприятия или критического отношения к такому «счастью». Тем не менее, в конце повести с определенной долей иронии звучит положительный элемент «печального» силлогизма: «возделывать свой сад». Этот силлогизм как итоговый штрих пера великого философа вошел в концептуальную картину мира разных эпох и разных культур.
Что касается собственно текстового проигрывания когнитивных механизмов декартовского силлогизма, их тоже у Вольтера можно найти. Однако это будет уже не та изящная и легкая ирония, которую мы видели у Монтескье. Саркастическая насмешка, составляющая стилистическое содержание вольтеровского когнитивного механизма антитезиса, представляется гораздо более очевидной.
Вот, например, как описывается землетрясение в городе Лиссабон:
(1) Après le tremblement de terre qui avait détruit les trois quarts de Lisbonne, (2) les sages du pays n'avaient pas trouvé un moyen plus efficace pour prévenir une ruine totale que de donner au peuple un bel autodafé: (3) il était décidé par l'université de Coîmbre que le spectacle de quelques personnes brûlées à petit feu, en grande cérémonie est un secret infaillible pour empé-cher la terre de trembler.
В качестве тезиса (1) определяем факт самого землетрясения. Затем идет структура антитезиса (2) в форме отрицательного усиления «гениальности» мудрецов, которые решили продемонстрировать народу картину медленного сожжения «виновников» произошедшего природного катаклизма. Силлогизм (3) выражен в форме описания будущей торжественной церемонии сожжения, как беспроигрышного способа предотвратить землетрясение. И в этом силлогизме явно присутствуют элементы антитезиса, выраженные в абсурдном контрасте факта сожжения надуманных жертв на медленном огне и самого пафоса церемонии.
При этом отметим, что обнаруженные когнитивные механизмы декартовского силлогизма вписываются в характерный для XVIII века «рубленый стиль» (style coupé), отличный от традиционной плавности периодов классицистический прозы. «Рубленный стиль» — это термин, который, по свидетельству Е. Г. Эткинда, вводится теоретиками XVIII века [13].
Один из них, аббат Доливэ писал, что этот стиль противостоит гармонии, т. к. в нем слишком много часто повторяющихся пауз, которые распределены без какой-либо симметрии между собой (Rien de plus contraire à l'harmonie, que des repos trop fréquents, et qui ne gardent nulle proportion entre eux). Этот стиль представляет собой «un tissue de petites phrases isolées, décousues, hachées, déchiquetées» (нечто вроде ткани из коротких изолированных предложений, отрывистых, рубленных, искромсанных).
Другой теоретик XVIII века, автор трактата о риторике, Кревье пишет о рубленном стиле: «Aux fatiguantes période de nos dévanciers, nous avons substitué de petites phrases courtes, qui rendent le style brusque, sautillant, haché, qui en font, en un mot, si j'ose dire ce que je pense, un ciment sans chaux. Ce style ne peche point contre la clarté, mais il n'a point de dignité» (утомительные периоды наших предшественников мы заменили на небольшие короткие фразы, которые делают стиль резким, подпрыгивающим, рубленным, который делают из него, осмелюсь сказать, цемент без извести. Этот стиль не грешит против ясности, но в нем нет достоинства).
И, наконец, Шарль Борд видит в рубленном стиле не столько языковую инновацию, сколько «прогресс в искусстве умозаключения, доведенные до совершенства упражнениями в легкости и быстроте мысли» (un progrès dans l'art du raisonnement, une facilité, une rapidité de pensées, perfectionnées par l'exercice) [13. С. 55].
Итак, рубленный стиль придает синтаксическому движению фразы напряжение, динамику действия и ощущение трагичности ситуации. Контрастные эпитеты на лексическом уровне во многом способствуют этому жесткому ритму разговорной речи: une ruine totale (полное разрушение) — un bel autodafé (красивое аутодафе), à petit feu (на медленном огне) — en grande cérémonie (при большой церемонии), personnes brûlées (сгоревшие люди) — un secret infaillible (беспроигрышный секрет рецепта).
Следующий абзац, описывающий поиск жертв аутодафе с абсурдной мотивировкой обвинения в рамках того же разговорного рубленного стиля в виде нагромождения эпизодов, также строится по принципу нарушения причинно-следственной связи декартовского силлогизма. При этом каждый эпизод представляет собой противоречие, как по содержанию, так и по форме, а рубленный стиль, который отражается в ритмических паузах приведенных эпизодов, усиливает ощущение нарушения причинно-следственной связи:
On avait en conséquence // saisi un Biscayen // convaincu //d'avoir épousé sa commère, // et deux Portugais // qui en mangeant un poulet // en avaient arraché // le lard;
on vint lier // après le dîner // le docteur Pangloss // et son disciple Candide, // l'un // pour avoir parlé, // et l'autre // pour avoir écouté //avec un air d'approbation: // tous deux //furent menés // séparément // dans des appartements // d'une extrême fraîcheur, // dans lesquels // on n'était jamais //incommodé du soleil; //
huit jours après // ils furent // tous deux // revêtus d'un san-benito, // et on orna leurs têtes // de mitres de papier.
1) Схватили какого-то аборигена, которому якобы показалось, что он женился на своей куме;
схватили португальца, который не по правилам ел цыпленка, отрывая от нее сало, которого в принципе у него не может быть;
2) связали главных персонажей повести Кандида и Панглосса, обвиненных в том, что один просто говорил, а другой слушал с видом одобрения;
3) оба были, отдельно друг от друга, приведены в холодные камеры, в которые никогда не попадало солнце;
4) неделю спустя, оба были выряжены в сан-бенто, а их головы были украшены бумажными колпаками.
После противоречивых по содержанию эпизодов нахождения «виновников» землетрясения следует классический силлогизм: Кандида и Панглосса привели в холодные камеры (тезис), в которых никто не жаловался на наличие солнечного света (антитезис в форме отрицания), и через неделю они были одеты в инквизиторские одежды для казни (силлогизм). В этом силлогизме обращает на себя внимание ироничное использование изящных перифраз в рамках антитезиса: холодные тюремные камеры, куда не проникает солнце — это «апартаменты чрезвычайной прохлады, в которых не испытывается неудобство солнечного света». То есть когнитивный механизм заключения всего силлогизма — это явная насмешка автора, как личности философа-просветителя, над отжившими себя следами инквизиции с использованием тоже уже отжившего себя высокого стиля классицизма XVII века.
Далее идет описание одежды Кандида и Панглосса как «виновников» землетрясения и описание самой процессии их сожжения. Этот силлогизм воспринимается как силлогизм-антитезис: мнимая торжественность заключительной церемонии подрывается не только иронической педантичностью описания бумажных колпаков на головах жертв, но и комичностью музыкального сопровождения (une belle musique en faux-bourdon):
La mitre et le san-benito de Candide étaient peints de flammes renversées et de diables qui n'avaient ni queues ni griffes; mais les diables de Pangloss portaient griffes et queues, et les flammes étaient droites. Ils marchèrent en procession ainsi vêtus, et entendirent un sermon très pathétique, suivi d'une belle musique en faux-bourdon.
Представим картину медленной процессии, в которой осужденные на сожжение Кандид и Панглос идут одетые в санбенито (желтые балахоны осуждённых). Эта мрачная, но торжественно церемониальная для инквизиции картина уточняется каким-то отстраненно странным описанием одежды (san-benito) и епископских шапочек (mitres) осужденных. Колпак и санбенито Кандида были разукрашены языком пламени, смотрящим в низ, и чертями без хвостов и когтей, а черти Панглоса были с когтями и хвостами и языками пламени огня, направленного вверх. Возможно, писатель так иронично от лица инквизиторов для зрителей аутодафе дает уточнение, что Кандид — это ученик, а Панглос —
учитель. То есть жестокий по содержанию церемониал проходит как фарс.
Интерпретирующая функция когнитивного осознания читателем XXI века этого «фейкового» судилища приводит его к ассоциативному сопоставлению с историей дела Скрипалей. Это та же надуманная плохая игра. Маскарадный церемониал средневековой инквизиции как бы циклически повторяется в наше время, когда современный «фейк» заменяет реальную действительность, право, демократию. И в этой связи интерпретация концептуальной модели восприятия мира представителями первого поколения французского Просвещения (Монтескье и Вольтера) выглядит весьма актуальной и типологически значимой.
Заключение. Когнитивные механизмы декартовского силлогизма, сформировавшие концептуальные модели представления мира французского общества XVII века, оказываются действительными для интерпретации художественного дискурса представителей первого поколения французского Просвещения XVIII века Монтескье и Вольтера. При этом парадоксально, что декартовский силлогизм служит раскрытию нового когнитивного представления действительности, как инструмент критики французского общества XVIII века посредством отжившей себя эстетики и поэтики классицизма, служившей для его прославления в XVII веке.
Список литературы
1. Арнольд, И. В. Стилистика современного английского языка (Стилистика декадирования). Л.: Просвещение, 1973.
2. Болдырев, Н. Н. Роль интерпретирующей функции в формировании языковых категорий / Н. Н. Болдырев // Вестник Тамб. гос. ун-та. — № 1 (93). — 2011. — С. 9—15.
3. Вольтер, Фр. М. А. Кандид, или Оптимизм / Фр. М. А. Вольтер. 2018. — М.: Эксмо — Пресс, — 224 с.
4. Декарт, Р. Сочинения. 2006. — М.: Наука. — 654 с.
5. Долинин, К. А. Стилистика французского языка / К. А. Долинин. Л.: Просвещение., 1978. — 343.
6. Заботкина, О. С. Хрестоматия по французской литературе XVIII
7. века. Учебное пособие. Л.: Просвещение. — 1976. — 287 с.
8. Можейко, М. А. Ирония. / М. А. Можейко // Всемирная энциклопедия: Философия ХХ века. — М.: Харвест, Современный литератор, 2002. — С. 324—326.
9. Монтескье, Ш. Л. Персидские письма. 2010. — М.: Азбука. Классика. — 352 с.
10. Попова, Н. Б. Языковая личность в ироническом дискурсе / Н. Б. Попова // Языковой дискурс в социально практике. — Тверь, 2007. — С. 238—243.
11. Попова, Н. Б. Стратегии понимания и интерпретации картезианского силлогизма во французском классицизме / Н. Б. Попова // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах. — Челябинск, 2008. — С 208—212.
12. Попова, Н. Б. Дискурсивные практики иронии в творчестве Франсуа Мари де Вольтер / Н. Б. Попова // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусство. — 2014. С 118—122.
13. Степанов Ю. С. Французская стилистика. М. — 355 с.
14. Эткинд, Е. Г. Семинарий по французской стилистике. Часть I, проза- 1964, М. — Л.: «Просвещение». — 350 с.
15. Riffaterre, M. Essais de stylistique structurale / M. Riffaterre. — Paris: Seuil, 1971.
16. Roustan, M. Precis d'explication française. Metode et applications / M. Roustan. — Paris, 8 ed., 1911.
Сведения об авторе
Попова Наталья Борисовна — доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры романо-германских языков и межкультурной коммуникации, Челябинский государственный университет. Челябинск, Россия. popova@csu.ru
Bulletin of Chelyabinsk State University.
2019. No. 6 (428). Philology Sciences. Iss. 117. Pp. 141—147.
COGNITIVE MECHANISMS OF DESCARTES' SYLLOGISM
IN THE ARTISTIC DISCOURSE OF THE 18TH CENTURY PHILOSOPHERS-ENLIGHTENERS
N.B. Popova
Chelyabinsk State University, Chelyabinsk, Russia, popova@csu.ru
The article views the 18th century writer-enlighteners' artistic discourse and notes the change in the peculiarities of Descartes' syllogism as a methodological base of creation and comprehension of artistic practices of the French classicism. The discourse analysis of Montesquieu, Voltaire and Rousseau's style peculiarities permits to discover the cognitive changes in the style and contents of these writer-enlighteners' creative work. While the lexical level in the text of the 18th century writers retains the high vocabulary, periphrasis and clichés of classicism style, the syntactic level undergoes modifications in the aspect of Descartes' syllogism cognitive mechanisms. The Cartesian reasoning "thesis - antithesis - syllogism" changes its cognitive mechanism as the "antithesis" is put in the forefront.
Keywords: thesis, antithesis, syllogism, the Enlightenment epoch, irony, circumlocution, sarcasm.
References
1. Arnol'd, I.V. Stilistika sovremennogo anglijskogo yazyka (Stilistika dekadirovaniya) [The Stylistics of Modern English (Decadiating Stylistics)]. Leningrad: : Prosveshchenie, 1973. (In Russ.).
2. Boldyrev, N. N. Rol' interpretiruyushchej funkcii v formirovanii yazykovyh kategorij [The Role of Interpretative Function in Forming Linguistic Category]. Vestnik Tambovskogo gosudarstvennogo universiteta [Tambov State University Bulletin]. No 1 (93), 2011, pp. 9-15. (In Russ.).
3. Volter, Fr. M.A. Kandid, ili Optimizm [Candide, or Optimism] 2018. - Moscow: Eksmo- Press,, 2018. 224 p. (In Russ.).
4. Descartes, R. Sochineniya [Essays]. 2006, Moscow, Nauka [Science]. 654 p. (In Russ.).
5. Dolinin, K. A. Stilistika francuzskogo yazyka [Stylistics of the French language] Leningrad: Prosveshchenie., 1978. - 343. (In Russ.).
6. Zabotkina, O. S. Hrestomatiya po francuzskoj literature XVIII veka. [Chrestomathy in French literature of the 18th century] Uchebnoe posobie. L.: Prosveshchenie. - 1976. - 287 s. (In Russ.).
7. Mozhejko, M. A. Ironia [Irony] Vsemirnaya Ehnciklopediya: Filosofiya XX veka [World Encyclopedia: The philosophy of the twentieth century]. - Moscow: Harvest, Modern writer, 2002. - P.324-326. (In Russ.).
8. Montesquieu, Ch. L. de. Persidskiepisma [Persian Letters]. - Moscow: 2010 (In Russ.).
9. Popova, N.B. Language personality in ironic discourse // Language discourse in social practice. 2007-Tver. - P. 238-243. (In Russ.).
10. Popova, N. B. Strategii ponimaniya i interpretacii kartezianskogo sillogizma vo francuzskom klassiciz-me [Strategies for understanding and interpreting Cartesian syllogism in French classicism] // Slovo vyskazyva-nie tekst v kognitivnom, pragmaticheskom i kulturologicheskom aspektah [Word, utterance, text in cognitive, pragmatic and culturological aspects]. Chelyabinsk, 2008, pp. 208-212. (In Russ.).
11. Popova, N.B. Diskursivnye praktiki ironii v tvorchestve Fransua Mari de Volter [Discursive practice of irony in the works of Francois Marie de Voltaire] // Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya. Iskusstvo [Bulletin of Chelyabinsk State University. Philology. Art]. 2014. pp. 118-122. (In Russ.).
12. Stepanov, Yu.S. Francuzskaya stilistika [French style]. Moscow: 1965. (In Russ.).
13. Etkind, E.G. Seminarij po francuzskoj stilistike. Chast' I, proza [Seminary on the French style. Part I, prose]. - Moscow - Leningrad: Prosveshchenie 1964. (In Russ.).
14. Riffaterre, M. Essais de stylistique structurale. - Paris: Seuil, 1971.
15. Roustan, M. Precis d'explication francaise. Metode et applications [Precis of French explanation. Metodes and applications] - Paris., 8 ed., 1911.
