CC BY
71
Концепция эпохи и героя. Казань: Оишапкагуа, 2003. С. 128-133.
2. Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. М.: Наука, 1989. С. 4; Краткий словарь литературоведческих терминов: кн. для учащихся / ред.-сост. Л. И. Тимофеев, С. В. Тураев. 2-е изд., дораб. М.: Просвещение, 1985. С. 154; Хализев В. Е. Теория литературы: учебник. 2-е изд. М.: Высш. шк., 2000. С. 33-34.
3. Лосев А. Ф. Проблема символизма и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1976. С. 17.
4. Ганиева Р. К. Восточный Ренессанс и поэт Кул Гали. Казань: Изд-во КГУ, 1988. 171 с.
5. Основы литературоведения: учеб. пособие для филол. ф-тов пед. ун-тов / В. П. Мещеряков, А. С. Козлов, Н. П. Кубарева, М. Н. Сербул; под общ. ред. В. А. Мещерякова. М.: Моск. лицей, 2000. С. 98.
6. Там же. С. 99.
7. Азбукина А. В. Образ-символ «соловей» в русской поэзии Х1Х века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Казань, 2002. С. 9.
УДК 008+80
В. А. Сулимов
КОГНИТИВНОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ
ЛИТЕРАТУРНЫХ ТЕКСТОВ: КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В статье поднимается проблема когнитивного анализа современных литературных текстов как текстов русской культуры. Рассматриваются когнитивно-семиотические свойства литературных текстов, которые сопоставляются с данными когнитивно-семиотической интерпретации сознания челове-ка-в-культуре. Делается вывод о фундаментальной связи между сознанием, текстом и кодом как углами особого «мегазнакового» треугольника, демонстрирующего динамику измененного культурного сознания, обеспечивающего процесс понимания текста культуры. Это «мегазнаковое» сознание определяет также уровень интеллектуальной и культурной самоидентификации современного человека.
The problem of cognitive analysis of modern literary texts as the texts of Russian culture is raised in this article. Cognitive- semiotic features of literary texts are viewed in comparison with the data of cognitive-semiotic interpretation of consciousness of human being-in-culture. The conclusion is made about the fundamental connection between consciousness, text and code as the angles of the particular "mega signed" triangle demonstrating dynamics of changed cultural consciousness providing the process of comprehending the text of culture. This "mega signed" consciousness also defines intellectual and cultural self-identification level of modern human beings.
Ключевые слова: чувство и значение, литературный текст, код, личность, идентичность.
KeywordS: sense and meaning, literary text, code, personality, identity.
СУЛИМОВ Владимир Александрович - кандидат филологических наук, доцент по кафедре культурологии Коми государственного педагогического института, академик Международной академии наук (Русская секция) © Сулимов В. А., 2009
Современные тексты русской культуры демонстрируют варианты эстетизации бытия в контексте когнитивных механизмов индивидуального сознания. «Когнитивизация» текстов культуры, требующая глубинной интерпретации, является результатом ряда соположенных процессов: (а) усиления социальной роли дискурсов знания в восприятии повседневности; (б) тезаурусной перестройки индивидуального сознания участников акта культурной коммуникации; (в) мультипликации аксиологических моделей и схем, демонстрирующих расширение границ определения некоторого феномена как текста культуры. Современный текст культуры - это в равной мере литературный текст как результат смешения жанров и способов наррации, визуальный текст как парадоксальная композиция изображения, формы и пространства его существования, музыкальный текст в преодолении рамок его традиционной музыкальности. Текст культуры представляет собой перманентный, конструируемый из элементов деконструкции симулякр (Ж. Бодрийяр), которому в восприятии иным сознанием придаются черты художественности. В этом смысле «конструктивная деконструкция» («умножение сущностей» - М. Эпштейн) становится центральным способом создания текстов культуры. «Конструктивная деконструкция» как идеология современной текстовой деятельности подкрепляется набором когнитивных стратегий и трансформаций (тактик) построения текста, кодирующим смыслы в сложные логически и семантически нечитаемые когнитивные комплексы, требующие обязательной интерпретации при помощи тезау-русных программ адресатов (зрителей, читателей, слушателей). Когнитивные стратегии и трансформации (тактики) оказываются особыми континуальными знаками, которые не воспринимаются на уровне семантики, а требуют для расшифровки наличия в сознании адресата интери-оризированных ментально-ассоциативных «зна-ниевых» комплексов («логики концептуального мышления» - В. Дианова).
Одним из наиболее «интеллектоемких» пластов текстов культуры, подвергшихся фундаментальной когнитивно-стилевой модернизации в конце XIX - начале XX в., является пласт литературных текстов. Русский литературный текст оказался наиболее продуктивным в той части признаков, которые можно отнести к персонали-стическим, конструирующим в тексте ту или иную ипостась личности: автора, читателя, наблюдателя, персонажа - в том числе в виде особого набора континуальных знаков: образов, мотивов, концептов, метафорических и тематических единств, аксиодоминант, проекций и т. п.
Одним из понятий, впрямую соотносимых с понятием текст культуры, является понятие
личность. С точки зрения теории современного персонализма личность можно рассматривать как область соединения в сознании человека экзистенциального и трансцендентального, онтологического и аксиологического, единственным способом выражения (восприятия, понимания) которой является текст культуры. Именно текст культуры (или произведение) обеспечивает бытие культуры, так же, как и бытие челове-ка-в-культуре [1]. На всех этапах своего существования (этапе порождения и этапе восприятия или интерпретации) текст культуры обладает яркими индивидуальными чертами, позволяющими приписывать ему (в качестве главных - основополагающих) когнитивно-персоналистские свойства. Поэтому язык (код), применяемый для создания текстов культуры (в т. ч. - литературных текстов), все в большей степени приобретает личностные, индивидуальные черты, которые в социальном (и=коммуникативном) аспекте постепенно формируют новую социальную функцию языка (кода) - вмещающую, что особенно характерно для построения культурно-антропологического портрета человека современной эпохи - информационной.
Заметно более значительная роль, которую стали играть культурно-антропологические факторы индивидуального и социального развития, объясняется также переходом от преимущественно экстенсивного способа построения культуры (ориентированной на традиции, сложившиеся социальные связи, системы ценностей, логические конструкции и креативные «вещи») к преимущественно интенсивному способу построения культуры, принимающей в силу этого все более интеллектуальный и «целевой» - идеальный, модельный вид - часто вид проекта, эскиза, наброска. В центре этого способа обоснования культуры оказывается «новый», интеллектуально и информационно ориентированный человек (Homo culturalis - человек культуры или, точнее, человек-в-культуре), требования к которому существенно изменяются. Это, прежде всего, (а) требование информационной включенности, определяющее место человека в структуре информационного сообщества, в т. ч. в системе текстов культуры, определяющих черты современности, (б) требование кодовой восприимчивости, показывающее место человека в системе кодов культуры и (в) требование высокой интеллектуальной сенсорности, т. е. способности легко воспринимать и организовывать новые ощущения (создавать новые ассоциации) и через них - получать новую информацию, что определяет, в конечном итоге, способность человека осуществлять интеллектуальное бытие в меняющемся мире.
Существенное изменение культурно-антропологического статуса человека объясняется феноменом «массового воспроизводства» структур
языковой (интеллектуальной) личности в результате образовательной революции конца XX в. Существенно увеличилась культурологическая составляющая высшего образования за счет изменения общей парадигмы гуманитарного (философского и лингвистического) знания, его общего «культурологического поворота», означающего увеличение исследовательского интереса к образу человека-в-культуре. Этот синтетический образ человека-в-культуре, включающий в себя образ Иного, Другого в качестве основания культурного (языкового) сознания, стал одним из образов повседневности, а понятие культурного кода, обосновывающего человеческую коммуникацию, трансформировалось в понятие культурных кодов (множественного и вариативного явления), обосновывающих удовлетворение различных познавательных и эстетических индивидуальных моделей поведения и знания. Стало наблюдаться явление «множества горизонтов» культуры в сознании одного человека, осознающего (идентифицирующего) себя в контексте мирового (глобального, наднационального) культурного процесса: «Современное образование, универсальное образование, без которого ни одно общество не может подготовиться к жизни в современном экономическом мире, освобождает людей от приверженности традиции и авторитету. Люди начинают осознавать, что их горизонт -всего лишь один из горизонтов, не твердая земля, а мираж, который исчезает, если подойти ближе, открывая за собой очередной горизонт. Вот почему современный человек есть последний человек: он изнурен историческим опытом и лишен иллюзии возможности прямого испытания ценностей» [2]. Последний человек - есть человек, реализовавший природную культурную лабильность и потому - свободный (от предрассудков, груза часто уже не семантизируемых обычаев и традиций, «охранительного» способа поведения и т. п.). Вместе с тем, этот «последний человек» оказывается еще и «незавершенным человеком», так как не успевает в течение сознательной жизни узнать и интериоризировать все имеющиеся тексты культуры (социальный корпус текстов культуры) и выстроить сколько-нибудь завершенную собственную историко-нарра-тивную парадигму (картину мира). Возникает психосоциальное ощущение незавершенности, осложняющее комплекс Танатаса (страха культурной смерти индивидуума, как, одновременно, и страха смерти данной - традиционной и/или ощущаемой таковой - культуры).
Новое интеллектуальное ощущение основной культурно-антропологической антиномии Эрос -Танатас как вхождения/невхождения в информационное пространство культуры создает предпосылки для семиотических изменений, суть кото-
рых - в углублении смысловой основы знаковых систем, в трансформации дискретных (отдельных, выделяемых) знаков - в континуальные (недискретные, контекстнозависимые, дискурсивные, соотнесенные, профессионально ориентированные), в множественности и параллельности возможных интерпретаций текстов культуры, в гиперболизации роли коммуникативной позиции наблюдателя и целом ряде параллельных явлений. Речь может идти о возникновении «новой семиотики», которую можно представлять себе как семиотику текста [3], семиотику смысла (как экзистенциального осмысления бытия) [4], семиотику континуального знака [5] или «глубинную семиотику» [6]. В любом случае основными понятиями, фундаментально обосновывающими нестатичное понимание семиотики и недискретное понимание единицы семиотики - знака, становятся диади-чески связанные между собой понятия СМЫСЛ -ТЕКСТ или триадически связанные через процесс порождения/восприятия текстов культуры СМЫСЛ - ТЕКСТ - ЛИЧНОСТЬ. При этом для реализации лингвистического аспекта проблемы основным является ракурс СМЫСЛ - ТЕКСТ, проекция которого на языковую действительность дает расширенное представление о языковом знаке за счет добавления (перехода) трансцендентного в логическое, что означает преобразование текста в интертекст, а для реализации культурологического аспекта проблемы необходим ракурс СМЫСЛ - ТЕКСТ - ЛИЧНОСТЬ, преобразующий знаковые системы (коды) текстов культуры в личностно ориентированные способы выражения смыслов. Такая онтологически и гносеологически тесная связь СМЫСЛА, ТЕКСТА и порождающей/воспринимающей ЛИЧНОСТИ позволяет говорить о мегазнаковом характере семиотики современного текста, в основе которой лежит преображенный семиотический треугольник, заменивший в силу гипертрофии информационного пространства известный треугольник Готлиба Фреге:
ТЕКСТ
При этом узлы нового семиотического треугольника (как и треугольника Г. Фреге) означа-
ют не некоторое абсолютное выражение (как в математическом треугольнике), а отношение, зависимость, обусловленность. Это хорошо прослеживается в определениях «угловых значений» (узловых понятий) исследователями, изучавшими этот комплекс отношений с различных сторон. Так, например, Ж.-П. Сартр отмечал экзистенциальную противоречивость (относительность) человека как личности, сочетающей стремление «выйти за пределы» и стремление сохранения экзистенциальной идентичности [7]. Глубокую соотнесенность текста с личностно ориентированным смыслом демонстрировал в одной из своих последних работ патриарх тартуско-мос-ковской семиотической школы Ю. М. Лотман: «...текст предстает перед нами не как реализация сообщения на каком-либо одном языке, а как сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности» [8]. О понимании смысла как глубоко личностной попытки реализации трансцендентности универсума (мира, континуума) пишет Г. Л. Тульчинский, утверждающий смыслоцентрическое положение человека в мире [9]. Трансцендентный универсум, ограниченный в пространстве и времени, «незавершенный человек», не находящий возможности овладеть кодами культуры в полном объеме из-за их постоянной изменчивости, порождающий тексты информационный генератор, который не может быть в полной мере использован в силу указанной выше временной и пространственной ограниченности -таков противоречивый субъект текстов культуры - интеллектуальный человек, или личность. Особая феноменология личности в неотделимости ее от языка - универсальной системы знаков, опосредующей и предваряющей процесс порождения/восприятия текста (текстовую деятельность). В этом смысле семиотика есть основной вариант лингвистического описания реальности бытия или (что, на наш взгляд, есть то же самое) главное следствие приписывания реальных черт виртуальности. Язык (как нечто воспринимаемое интеллектуальным сознанием более дискретно и системно, как, впрочем, и математика) представляется материальной «оболочкой мысли», способной «передавать смыслы», «отражать действительность» (в т. ч. социальную), «воплощать замыслы» и, наконец, «хранить информацию о. ». Однако все более очевидно, что язык как естественная знаковая система подчиняется логическому закону, который мы назовем закон противоречия в основании: логические основания любого истинного утверждения всегда содержат противоречие. Этот закон влияет на язык в виде квантовых поправок к непрерывности, способ-
ствуя соединению дискретности и континуальности в каждый момент семиозиса, или процедуры означивания. Это внутреннее противоречие языка как семиотической системы, «увиденное» еще Н. Крушевским в А. А. Потебней в 6070-е гг. XIX в., достаточно точно описал для языка и литературного текста современности Б. Гаспаров в виде противоречия между «открытостью смысла» и его «воплощенностью» в семиотически значимые формы (в т. ч. языковые) [10].
Восприятие языка не просто в виде системы лингвистических знаков, а как одного из возможных ракурсов видения (и оснований для описания) семиотики современного литературного текста объясняет необходимость соединения культурологического и лингвокультурологического подходов в едином аналитическом пространстве, обладающем своим исследовательским инструментарием, в состав которого входят:
1. Интертекстуальный анализ литературного текста (фрагмента текста), помогающий определить границы смыслообразования для данного артефакта (группы артефактов), встраивать текст в границы историко-культурной парадигмы.
2. Аингвокультурологический анализ литературного текста, определяющий набор континуальных лингвистических единиц, участвующих в формировании смыслового пространства текста.
3. Аксиологический анализ текста, позволяющий вскрывать и оценивать его с культурологической и/или культурно-антропологической позиции.
4. Системный анализ смыслового пространства текста, направленный на конструирование моделей организации смысла, включающих смыс-лопорождающие факторы трансцендентности, аксиологичности и персональности, определяющие социальные и индивидуальные особенности смыслопорождения.
Указанный аналитический инструментарий является культурологическим по задачам и результатам исследования, семиотическим по основному подходу к отбору и классификации единиц и лингвистическим по приемам исследования текстов. Это соединение исследовательских подходов вполне соответствует тому междисциплинарному подходу к анализу литературных текстов, который сегодня вычленяется рядом исследователей на стыке культурологии и лингвистики с учетом культурологического ракурса рассмотрения исследуемых артефактов [11]. Предлагаются также и направления культурологического изучения языковых явлений: «культуроязы-кознание, культуросемиотика, культуролингвис-тика». На наш взгляд, в рамках задачи культурологического и, одновременно, лингвистического описания важно выбрать не абстрактное направление междисциплинарных исследований, а ско-
рее, вектор сосредоточения основных интеллектуальных усилий, который принято называть методом. Не менее важным является определение области, в которой будут локализованы научные данные.
Такой - комплексный, междисциплинарный -метод анализа (=аспект исследования литературного текста) можно назвать (по основным применяемым приемам анализа текста) культуролинг-вистическим, а область научных данных, получаемых в результате применения такого метода, - культурологической лингвосемиотикой текста, отграничивая это направление от классической семиотики - с одной стороны, и от достаточно сложившейся, но недостаточно «культурологической» лингвокультурологии - с другой. Культурологическая лингвосемиотика текста с необходимостью использует базовые понятия семиотики текста (семиозис, интертекст, инфосфера, континуальный знак), лингвистики текста (текст и его фрагмент, структура текста, когнитивные механизмы текстопорождения, позиции адресанта, адресата, наблюдателя, концепт, метафора, предложение/высказывание), наррато-логии (наррация, тема, мотив, образ, герой). При этом исследование остается в рамках культурологии, так как оперирует персонологическими и аксиологическими понятиями в качестве базовых и смыслопорождающих (культурно-исторический стиль эпохи, ценности, индивидуальное и массовое сознание, структура сознания, личность и ее структура, экзистенциальные и социальные смыслы, культурно-антропологические антиномии и т. п.).
Это позволяет нам поместить данное направление исследования в рамки культурологии, расширяемые сегодня исследователями в той степени, в которой это необходимо для выяснения вопроса об особенностях, роли и месте современных литературных текстов как текстов культуры.
Примечания
1. Конев В. А. Культурное бытие как бытие индивидуального / Фундаментальные проблемы культурологии: в 4 т. Т. 1: теория культуры / отв. ред. Д. Л. Спивак. СПб.: Алетейя, 2008. С. 229-242.
2. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С. 292.
3. Кубрякова Е. С. Номинативный аспект речевой деятельности / отв. ред. Б. А. Серебреников. Изд. 2-е. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. С. 140.
4. Лотман Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста. Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 131.
5. Гриненко Г. В. Культурология и языкознание / В перспективе культурологии: повседневность, язык, общество / Рос. ин-т культурологии; редкол.: О. Д. Румянцев (отв. ред.) и др. М.: Академический Проект; РИК, 2005. С. 437, 442.
6. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Академия, 2000.
7. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм - это гуманизм // Сумерки богов / сост. и общ. ред. А. А. Яковлева. М.: Политиздат, 1990. С. 343.
8. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Академия, 2000. С. 47.
9. Тульчинский Г. Л. Новый сдвиг гуманитарной парадигмы // Homo philosophans. Сборник к 60-летию профессора К. А. Сергеева. Сер. «Мыслители». Вып. 12. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С. 427-428.
10. Гаспаров Б. М. Указ. соч. С. 74.
11. Щирова И. А., Гончарова Е. А. Многомерность текста: понимание и интерпретация. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2007. С. 62.
УДК 821.11.09 + 821.161.1.09 +782 (450) + 929
А. Н. Зорин
ПОТЕРЯННЫЙ БРАСЛЕТ «ЗОЛУШКИ» ДЖ. РОССИНИ И «ЦИМБЕЛИНА» В. ШЕКСПИРА В «МАСКАРАДЕ» М. Ю. ЛЕРМОНТОВА: ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ПРЕДМЕТНОГО МОТИВА
Ключевой предметный мотив «Маскарада» Лермонтова - потерянный браслет - сближает эту драму с сюжетами «Отелло» и «Цимбелина» Шекспира, а также с оперой Россини «Золушка». Поведение Арбенина трактуется как раскрытие характера в рамках устойчивой литературной модели. Образ действий Звездича рассматривается в контексте популярного в светских кругах сюжета рос-синиевской «Золушки», объясняющей мотивацию его поступков и личностных установок.
The key subject motive of Lermotov's "Masquerade" - lost bracelet - brings together this drama with the subject of Shakespeare's "Othello" and "Cymbeline" and with Rossini's opera "Cinderella" as well. Arbenin's behaviour is treated as an evidence of revealing the character in the frame of a steady literary model. The manner of Zvezdich is considered in the context of Rossini's "Cinderella" plot, explaining his deeds and the motivation of his personal aims.
Ключевые слова: драматургия, опера, Лермонтов, Шекспир, Россини, интертекстуальность, универсальный мотив.
Keywords: dramatic art, opera, Lermontov, Shakespeare, Rossini, intertextuality, universal motive.
Генетические связи произведений русских драматургов с многообразием театральных форм европейской сценической культуры XIX века чаще всего скрыты от исследователей отсутствием прямых авторских упоминаний. В то же время ин-
ЗОРИН Артем Николаевич - докторант кафедры общего литературоведения и журналистики Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского
© Зорин А. Н., 2009
тертекстуальные ассоциации дают возможность более адекватно прочесть, казалось бы, давно знакомые произведения. Реконструкция аутентичных кодов позволяет говорить о глубинных связях русской и европейской классики. Перечитывание в этом аспекте лермонтовского «Маскарада» обнаруживает имплицитные смыслы, которые говорят о знании автором общеевропейских тенденций тогдашней культуры.
1817 год. Рим. Театр Валле. Итальянский композитор Джоакино Россини, чьей оперой должен был открываться сезон, узнал, что цензура запретила представленное им либретто оперы «Нинетта у короля». Открывать сезон оказалось нечем. И тогда, в лихорадочном поиске выхода, маэстро и либреттист Джакомо Ферретти решили взять сказку Шарля Перро «Золушка, или Маленькая туфелька». Позже Россини определил ее жанр как «веселая драма».
Отказавшись от «злых и добрых волшебниц, говорящих кошек и мышек... от голубых принцев и самодвижущихся метелок» [1], авторы переносят действие в современную им эпоху. Царство принца Рамиро, о котором повествует сюжет, весьма похоже на одно из итальянских княжеств, а действующие лица комически напоминают придворных короля. Злая мачеха трансформируется в отчима - желчного, опустившегося барона Маньифико (Фальстафа в итальянском варианте), мечтающего выгодно продать дочерей замуж, чтобы вернуть утраченный блеск фамильного герба. Сказочная фея-крестная превращается в доброго и мудрого наставника принца - Алидоро (ср. с фонвизинским Стародумом). А Золушка получает имя Анджолина - по-итальянски «ангелочек». И предметом интриги в новом произведении становится не маленькая туфелька, а -браслет. И опера теперь называется не «Золушка, или Маленькая туфелька», а «Золушка, или Торжество добродетели».
Торжество добродетели заключается в том, что бедная и застенчивая, но трепетная и работящая девушка становится женой принца вопреки козням собственных родственников. Только принц разыскивает ее не путем примеривания потерянной туфельки, а узнает по паре браслетов, один из которых она потеряла, а он нашел, а второй - увидел у нее на руке. Архетипичес-кий и для русской литературы сюжет. Бал. Двойной браслет. Интрига вокруг потерянного украшения. Наивная героиня. Герой в лихорадочном поиске дамы. Михаил Юрьевич Лермонтов. «Маскарад».
В интертекстуальный круг «Маскарада» исследователи включили, в первую очередь, «Отел-ло» Шекспира, отмечая сходство драматической завязки, развития интриги, мотив мучительной ревности и т. д. В этом же списке - драмы Шил-
