КОГДА ПУШКИН НАПИСАЛ ПРЕДИСЛОВИЕ К «ПОВЕСТЯМ БЕЛКИНА» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

е*

Н. Н. ПЕТРУНИНА

КОГДА ПУШКИН НАПИСАЛ ПРЕДИСЛОВИЕ К «ПОВЕСТЯМ БЕЛКИНА»

1

Текст, предпосланный «Повестям Белкина» под названием «От издателя», не имеет авторской датировки. Скупые косвенные свидетельства о времени его возникновения допускают разные толкования, поэтому многие годы ученые не могли прийти к общему решению: одни считали, что предисловие хронологически предшествовало повестям и при их создании играло роль камертона, по которому настраивалось повествование, другие — что фигура Белкина была данью традиции и обстоятельствам литературной жизни начала 1830-х годов и что предисловие было написано перед отправкой сборника в типографию, в 1831 г. В ходе подготовки большого академического издания первое мнение было подкреплено доводами текстологического характера, к которым мы еще вернемся, и с тех пор оно решительно восторжествовало. Но голоса скептиков звучат время от времени, и, по заключению современного исследователя поэтики Пушкина, «история предисловия „От издателя" до сих пор недостаточно выяснена».1

Между тем датировка предисловия, помимо обычных следствий, к которым ведет то или иное хронологическое приурочение произведения, помимо заключений о творческом контексте, в котором оно создавалось, незримо направляет и формирует теоретическое. изучение «Повестей Белкина», предопределяет преимущественный интерес к одним сторонам их поэтики в ущерб другим. Отсюда насущная необходимость вернуться к анализу свидетельств о времени создания этого текста, заново всмотреться в давно привлеченный для решения вопроса материал и, по возможности, пополнить круг источников.

1 Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина: Очерки. М., 1974, с. 129. Здесь же смотри историю допроса с характеристикой основных направлений в его разработке,.

Основные показания, по которым сейчас восстанавливается история предисловия к «Повестям Белкина», извлекаются из полной его рабочей рукописи, содержащей раннюю редакцию текста, появившегося в первопечатном издании «Повестей». Первые же прямые датированные упоминания о предисловии относятся к 1831 г. и связаны с приготовлениями к изданию сборника. 3 июля Пушкин писал П. А. Плетневу: «Я переписал мои 5 повестей и предисловие, т. е. сочинения покойника Белкина, славного малого» (XIV, 186). Однако около (не позднее) 11 июля, сообщая Плетневу, что повести отправлены ему с Н. Н. Геслингом, добавлял: «Предисловие доставлю после» (XIV, 189). То же повторилось и в августе, когда Пушкин вновь посылал вернувшиеся к нему повести Плетневу, на этот раз через Н. В. Гоголя (см.: XIV, 209). Но еще 5 сентября, по получении повестей из цензуры, Плетнев спрашивал Пушкина: «Не задержишь ли ты издания присылкою Предисловия и уморительно-смешного эпиграфа?» (XIV, 222). Другими словами, обещанное предисловие не было получено издателем и в начале сентября.

В группе источников, содержащих косвенные свидетельства, основное место занимают рукописи поэта, связанные с работой над предисловием. Назовем эти источники в последовательности дат их возникновения, принятых сейчас в литературе вопроса.

1. Набросок биографии Петра Ивановича Д-(ПД, № 161; VIII, 581—583). Набросок не датирован. По месту в рукописи Б. В. Томашевский отнес его к 1829 г.2 Уже здесь жизнеописание Д-, помещика села Горюхино и автора «достойной некоторого внимания» рукописи, облеклось в форму письма его опекуна и друга к будущему издателю сочинения «покойного» автора. На этом основании Б. В. Томашевский полагал, что замысел «Повестей Белкина» может быть предположительно датирован осенью 1829 г., а Д. П. Якубович (см.: VIII, 581) прямо определил этот текст как «черновик первой редакции» предисловия к «Повестям Белкина». Следует, однако, со всей определенностью подчеркнуть, что упомянутая в наброске «рукопись» Петра Ивановича Д- связывается с болдинскими повестями чисто гипотетически — методом заключения от того творческого контекста, в который был вовлечен набросок в ходе дальнейшего использования. Но будучи бесспорно моментом творческой истории предисловия «От издателя», он ничего не дает ни для датирования этого, позднейшего текста, ни для решения вопроса о том, когда у Пушкина возник

2 См.: Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10-ти т. М.: Изд-во АН СССР, 1957, т. VI, с. 759. В рукописи жизнеописание Петра Ивановича Д- предшествует первому черновому варианту начальных строф «Путешествия Онегина» (VI, 473—474). Перебеленный их текст Пушкин пометил в «арзрумской» тетради «2 октября» (VI, 476). Тем самым становится очевидным, что интересующий нас фрагмент возник до 2 октября 1829 г., т. е. не в селе Павловском одновременно с «Романом в письмах» (как писал Б. В. Томашевский), а еще до отъезда Пушкина в Тверскую губернию: поэт выехал из Москвы 12 октября,

замысел объединить болдйнские повести образом вымышленного автора.

2. Список повестей на последней странице рукописи «Гробовщика» (ПД, № 997, л. 6 об.; VIII, 581). Датируется временем около (не ранее) 9 сентября 1830 г. Первыми в списке названы три повести, написанные в сентябре («Гробовщик», «Барышня-крестьянка», «Станционный смотритель»), затем две («Самоубийца» и следом — зачеркнутое и читаемое предположительно название «Записки пожилого»3), замысел которых, насколько можно судить, остался нереализованным. Ниже приписан общий эпиграф, впоследствии замененный, но важно иметь в виду, что уже в начале работы над повестями они связывались в сознании Пушкина в единый ряд и эпиграф — свидетельство тому. Предисловия в списке нет, и это тоже надо заметить.

3. «Если бог пошлет мне читателей...» — «первый автограф начала» «Истории села Горюхина» (ПД, № 994; VIII, 717—718). Время его возникновения Б. В. Томашевский широко определил как осень 1830 г. (VIII, 1052), но практические наблюдения ученого, проследившего использование текста «Если бог пошлет...» как более раннего в ходе работы над введением к «Истории» и над предисловием к «Повестям Белкина», сильно ограничили срок возможного появления наброска. По типу повествования — рассказ вымышленного автора о себе, «Ich-Erzählung», — он отличен от жизнеописания Петра Ивановича Д- и сходствует с будущим введением к «Истории села Горюхина».

4. План «Истории села Горюхина» ЩД, № 166; VIII, 718— 719). Б. В. Томашевский отнес его ко времени между 7 и 18 сентября 1830 г.4 «История» и введение к ней рисуются здесь как будущее повествование от имени вымышленного автора, горюхин-ского помещика, который «попытки... в разных родах» сочинительства начал не с истории, а с повестей.

5. Черновик предисловия к «Повестям Белкина» («От издателя»—^, № 994; VIII, 583—591). Пушкиным рукопись не датирована, принято считать, что «черновой текст „От издателя1* закончен 14 сентября» 1830 г. (VIII, 1052; примечания Д. П.Якубовича) . Черновик этот — наш основной рабочий материал, к мотивам существующей датировки и ее анализу мы вскоре и обратимся.

6. «План издания повестей», согласно определению М. А. Цяв-ловского,5 или «эпиграфы к повестям», как назвал (VIII, 580) этот рукописный перечень Д. П. Якубович (ПД, № 999, л. 18 об.; VIII, 580—581). Запись сделана па тыльной стороне последнего листа «тетрадки» с рукописью «Барышни-крестьянки», по мнению М. А. Цявловского — «после окончания последней из пове-

3 Чтение Б. В. Томашевского, см.: Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10-ти т., т. VI, с. 758.

4 См.: Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10-ти т., т. VI, с. 765.

5 См.: Рукою Пушкина. М.; Л., 1935, с. 251,

3 Временник, 1981

33

стей, „Метели", 20 октября 1830 года».6 Пять повестей значатся здесь в прследовательности их создания, названию каждой из них сопутствует эпиграф, но эпиграф, общий всем повестям, не приведен. Открывает перечень — и это нам особенно важно заметить — предисловие.

7. Беловой с поправками автограф «Истории села Горюхина» (ПД, № 1000; VIII, 127—140, 697—716). Из всех перечисленных рукописей только эта имеет авторские даты: «31 окт.» — после вступления, «1 ноября» — по окончании «главы 1».

Наконец, надо упомянуть о письме Пушкина к П. А. Плетневу от 9 декабря 1830 г., где читаем: «Написал я прозою 5 повестей <.. .> которые напечатаем с . .> Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает» (XIV, 133). Отсюда следует, что с публикацией повестей Пушкин уже в это время связывал мысль об анониме, однако письмо оставляет неясным, как далеко зашло к декабрю 1830 г. практическое осуществление этой идеи и в какую форму оно вылилось.

Забегая вперед, скажем, что, несмотря на широкое распространение точки зрения, согласно которой предисловие к «Повестям Белкина» было закончено к 14 сентября (т. е. тогда, когда трех повестей из пяти еще не существовало), эту точку зрения опровергают, как нам представляется, показания источников. И одновременно те же источники позволяют существенно уточнить представления о том, когда именно окончательно определилось намерение Пушкина представить болдинские повести как создание вымышленного автора, а себя как издателя его рукописи.

2

Принятая ныне датировка чернового текста предисловия к «Повестям Белкина» («От издателя») основана на положении его в рукописи, которая содержит не один, а группу текстов, связанных с «Историей села Горюхина» и с «Повестями Белкина». На четырех полных фабричных листах, которые в настоящее время сложены тетрадкой, тексты следуют в таком порядке: л. 1—2: первый набросок начала «Истории села Горюхина» («Если бог пошлет...»); л. 2—7: черновик предисловия «От издателя»; л. 7 об.: сцена между Выриным и молодым человеком, подхватившим брошенные им ассигнации, — вставка в рукопись «Станционного смотрителя»; л. 8: первоначальное название сборника повестей и общий эпиграф к ним. Ни один из текстов Пушкиным не датирован.

«Ключом» к датированию всех перечисленных автографов послужило дополнение к «Станционному смотрителю», истолкованное как повод для уточнения Пушкиным даты, проставленной им в рукописи повести по ее окончании (ПД, № 998, л. 10; VIII, 660). Здесь в помете «13 сент.» цифра «3» исправлена на «4».

6 Там же.

«Исправление даты, — читаем в большом академическом издании, где текст «Смотрителя» готовил В. В. Виноградов, а общую редактуру тома осуществлял Б. В. Томашевский, — сделано теми же чернилами и, по-видимому, в то же время, что и вставленный эпизод с ассигнациями» (VIII, 660).

Если допустить, что повесть была закончена 13 сентября, а на следующий день, набросав дополнительный эпизод, Пушкин уточнил дату, то останется заключить, что все тексты, которые в «тетрадке» ПД, № 994 предшествуют вставке, получившей, таким образом, точную датировку, возникли не позднее 14 сентября. Но так ли это? Думается, что объяснить исправление в дате внесенным в рукопись дополнением (пусть даже достаточно существенным) трудно.

Прежде всего, на следующий день после завершения «Станционного смотрителя» было бы естественно набросать дополнительный эпизод в непосредственном соседстве с основной рабочей рукописью повести (ее эпилог вместе с датой и росчерком-концовкой уместился на верхней половине листа 10: нижняя половина и весь оборот листа оставались чистыми7), либо на отдельном листе-вкладыше, но уж никак не в «тетрадке», занятой другими текстами, непосредственно со «Смотрителем» не связанными. Как раз в соседстве автографа вставки с этими текстами можно видеть знак того, что по времени возникновения она достаточно удалена от дня, когда был окончен «Станционный смотритель», что она появилась позднее.

Следует заметить и другое. В датирующих пометах Пушкина аналогичные исправления в указании на число не редкость. Сошлемся хотя бы на случаи, наиболее близкие к «Смотрителю» по времени: в черновом автографе «Романа в письмах», перед началом третьего письма, — помета «[30 окт.] 1 нояб.» 1829 г. (VIII, 559); в рукописи «Истории села Горюхина», в конце предисловия,—«[30] 31 окт.» (VIII, 706); по окончании черновика «Каменного гостя» —«[3] 4 ноября 1830» (VII, 315); под беловиком «Моей родословной» — «[2] 3 дек.» (III, 874). Случай, несколько более ранний и сложный, когда два смежных числа совмещены в пределах одной датировки, находим в черновой рукописи четвертой главы «Онегина», где под строфой XXIII читаем: «1 Генв. 1825 31 дек. 1824» (VI, 356). Два смежных дня календаря были на этот раз разделены гранью лет, и Пушкин вопреки обыкновению не зачеркнул и не исправил ссылки на день минувший,

7 В «Барышне-крестьянке», завершенной через несколько дней после «Смотрцтеля», вставка в текст, конкретизирующая одну из фабульных ситуаций повести, была набросана, судя по перу и чернилам, спустя некоторое время, — именно на остававшемся чистым обороте последнего листа рукописи (ПД, № 999, л. 17 об.; VIII, 122 и 690). Заметим, что появление этого дополнения (менее, правда, существенного для повести в целом, нежели сцена с ассигнациями для «Станционного смотрителя») не повлекло за собой уточнения подчеркнуто точной даты, проставленной по окончании «Барышни-крестьянки»: «20 сент. Болд.<ино> 9 ч.<асов> в.<ечера>».

3* 35

а приписал к нему указание на день Уступивший, тем самым превратив датирующую помету в род памятной записи о том, что 1825-й год он встретил над «Онегиным». Эта дата-образ наводит на мысль о причинах подобных поправок: вероятно, поэт, подобно герою «Отрывка», нередко «писал до петухов» (VIII, 410) и тогда-то, уже проставив в рукописи дату, спохватывался, что наступил новый день, и исправлял число. Но предположение остается предположением. Встречаются у Пушкина, причем той же болдинской осенью 1830 г., и поправки в датах, бесспорно отражающие историю создания произведения. Такова дата «Выстрела». Как известно, поначалу пушкинский замысел ограничивался событиями в местечке **, и в рукописи повести за описанием отъезда Сильвио, узнавшего о близкой женитьбе графа, поэт поставил дату «12 окт. 1830 Болд.», знак концовки и приписал: «(Окончание потеряно)» (VIII, 597). Однако уже через день, когда «Выстрел» был завершен в полном объеме и в конце автографа была выставлена дата действительного окончания повести, 14 октября, Пушкин вернулся к первой датирующей помете и исправил в ней «2» на «4».8 Случай это исключительный. Дописанная 14 октября половина повести определила ее лицо, без нее «Выстрел» не был бы тем, каким мы знаем его. Вставка-дополнение «Станционного смотрителя» при всей своей важности вносила в повесть еще один эпизод, не затрагивая ее вполне определившейся структуры. Думается, что в этих условиях исправление в дате завершения «Смотрителя» обнаруживает более сходства с исправлениями дат в «Романе в письмах», «Истории села Горюхина», «Каменном госте», «Моей родословной», нежели в «Выстреле». Но остается еще основной довод в пользу того, что поправка в дате «Смотрителя» вызвана созданием нового эпизода: сходство чернил, которыми Пушкин пользовался там и тут. Поэтому случай с «Выстрелом» заставляет проявить осторожность и, определяя время возникновения текстов, предшествующих в «тетрадке» вставке в «Смотрителя» (и предисловия к «Повестям Белкина» в том числе), не отказываться от аргумента, основанного на поправке в дате этой повести. Однако временно отклонить этот аргумент как спорный и попытаться найти другие пути к решению вопроса необходимо.

8 Поводом к этой поправке могло послужить чисто внешнее обстоятельство. Вторая часть повести еще до ее полного завершения (концовка приписана в рукописи позднее, другими чернилами) была вложена как в обложку в полный фабричный лист. На лицевой стороне «обложки» кончалась рукопись первой части и была проставлена дата ее завершения. Теперь на тыльную сторону той же «обложки» пришлась концовка всей повести и с ней — новая дата. Две даты — завершения первой части и повести в целом — оказались, таким образом, в близком соседстве одна с другой, и это могло стать причиной возвращения Пушкина к первой из них (поправка сделана теми же чернилами, которыми писана концовка «Выстрела»).

Ранее предисловия «От издателя» в «тетрадке» ПД, № 994 появился лишь один текст — охарактеризованный выше под № 3 набросок «Если бог пошлет...». Как уже говорилось, о времени его возникновения известно только, что он существовал, когда писались предисловие к «Повестям Белкина» и вступление к «Истории села Горюхина», а из этих двух дат нам известна пока одна: вступление к «Истории» завершено 30—31 октября.

Можно полагать, с другой стороны, что набросок «Если бог пошлет...» хронологически предшествовал и плану «Истории». План не затрагивает таких предметов, как детство автора и полученное им воспитание, послуживших ведущей темой отрывка «Если бог пошлет...». Между тем, хотя основная рукопись «Истории» была начата в точном соответствии с предварительным планом, ее текст очень скоро стал вбирать формулы, сложившиеся в раннем наброске. Характер обработки, которой подвергались эти формулы, втягиваясь в новый контекст, привлекает внимание к тому, что за время, прошедшее между созданием этих двух текстов, отношение Пушкина к автору-повествователю успело ощутимо перемениться: стала иной мера восторженности и простодушной говорливости рассказчика и одновременно чуть заметно, но последовательно уточнились образ самого горюхин-ского помещика, дистанция между ним и читателем. Датировав план, мы приблизимся таким образом и к датировке наброска «Если бог пошлет...».

О времени возникновения плана Б. В. Томашевский писал: «Он не датирован, однако наличие на его полях варианта к шестой строфе „Путешествия Онегина" («Освободитель Ярослав») заставляет предполагать, что он писан вскоре после приезда в Болдино (7 сентября9) до окончания „Путешествия Онегина" (18 сентября)».10 Этот вывод, как нам представляется, нуждается в проверке и уточнении.

Б. В. Томашевский обнаружил на листке с планом «Истории» вариант 11-го стиха шестой строфы «Путешествия Онегина» (см.: XVII, 49). Означает ли это, что возможное время появления записи «Освободитель Ярослав» истекло 18 сентября 1830 г., в день, которым помечена последняя, <34> строфа «Путешествия»? Думается, для такого заключения нет оснований. Б. В. Томашевский упустил из виду, что корректирующие заметки — варианты отдельных стихов — иногда выходили из-под пера Пушкина много дней спустя после завершения очередной главы романа. Так, беловик последних двух строф седьмой главы помечеп датой «4 ноября <1828>. Малинники», а в «Хронологии» романа против этой главы стоит: «Москва. Мих. П. Б. Малинн. 1827.8» (VI,

9 Вероятно оговорка: 7 сентября —не день приезда Пушкина в Болдино, а наиболее ранняя из дат, встречающихся в болдинских рукописях.

10 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т., т. VI, с. 765.

532). Между тем поправки к XXXI ее строфе набросаны поэтом ва полях черновика стихотворения «Зима. Что делать нам в деревне», писанного 2 ноября 1830 г. (ПД, № 841, л. 15 об.; XVII, 48), а к строфе XXXIII — около того же времени рядом с черновиком <18> строфы «Путешествия Онегина» (ПД, № 841, л. 108; VI, 446). Прошел год после окончания седьмой главы, но стихи, не удовлетворявшие поэта, продолжали присутствовать в творческом его сознании, и наступал момент, когда в ходе другой работы, а иногда и стимулированный ею, он находил решение старой задачи и оставлял заметку на полях.

Можно думать, что так было и с поправкой к <6> строфе «Путешествия Онегина». История «Путешествия» сложна,11 и в конце концов Пушкин счел необходимым отказаться от публикации его в виде отдельной главы. Но еще 28 ноября 1830 г. поэт предполагал проститься с читателем «Онегина», выпустив в свет одновременно восьмую («Странствие») и девятую («Большой свет») главы романа: этим днем помечен проект предисловия к замышлявшейся публикации (см.: VI, 539—542). От своего плана он не отказался и 9 декабря, когда писал о нем П. А. Плетневу, и 16 декабря, когда рассказывал о нем Вяземскому.12

До 18 сентября — дня завершения восьмой главы, пока рукописи «Путешествия» были у Пушкина под рукой, поправка к <6> строфе с большой долей вероятности оказалась бы среди них. Другое дело, когда глава была окончена: поправка к ней могла появиться в любом случайном месте и в любой момент, вплоть до тех пор, когда Пушкин подготовил для печати сокращенный вариант «Путешествия», из которого он был вынужден в числе прочих исключить и строфу о Новгороде Великом. Иными словами, запись «Освободитель Ярослав» не может служить опорой при датировании плана, ибо время ее возможного возникновения достаточно широко и неопределенно. Для датирования плана надо искать других оснований. Одно из них подсказывает изучение того же автографа.

Когда план «Истории» появился на листе, обратная его сторона была уже занята 13 черновиком XXXVII строфы последней главы «Евгения Онегина». В сентябре роман в стихах, «по крайней мере для печати» (VI, 541), близился к концу, и все, к нему причастное, поэт ощущал как дело важное. Вряд ли он мог воспользоваться оборотом листа, уже занятого черновиком строфы, для наброска другого замысла, с «Онегиным» не связанного. Но этого мало.

11 См. о ней: Дьяконов И. М.Л) О восьмой, девятой и десятой главах «Евгения Онегина». — Русская литература, 1963, № 3, с. 53—58; 2) Об истории замысла «Евгения Онегина». — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1982, т. X, с. 100—104.

12 Вяземский П. А. Записные книжки (1813—1848). М., 1963, с. 208.

13 Поэтому, когда план не уместился на странице, Пушкин не перевернул лист, а, повернув его вправо, записал продолжение на полях.

Девятая (восьмая) глава «Онегина», для которой этот черновик предназначался, была окончена и переписана в Болдине 25 сентября. Однако в перебеленном ее автографе (ПД, № 937; VI, 633) интересующая нас строфа отсутствует, а строфы, соседствующие с ней в окончательном тексте главы, занумерованы подряд. Нынешняя строфа XXXVII, в которой использованы первые четыре стиха нашего автографа, известна лишь по печатному тексту восьмой главы. Либо в ходе болдинской переписки последней песни романа поэт, неудовлетворенный черновой редакцией строфы, на какое-то время отказался от нее (что, думается, маловероятно: даже Пушкин, нередко в интересах целого поступавшийся превосходными частностями, вряд ли мог пожертвовать стихами «И перед ним воображенье | Свой пестрый мечет фараон»), либо этот черновик и сам сложился уже после 25 сентября, является памятником работы над последней главой, продолжавшейся уже после ее перебелки. В обоих случаях соседство плана «Истории села Горюхина» с этим автографом «Онегина» следует истолковать как знак того, что план едва ли мог появиться ранее 25 сентября, а скорее время возможного его возникновения отодвигается на октябрь.

Небесполезно, быть может, присмотреться и еще к одной мелкой детали автографа с планом «Истории». Слева от плана, наискосок по отношению к нему, то ли чуть более светлыми чернилами, то ли полусухим пером начато: «Семейст». Б. В. Тома-шевский, который неточно прочел эту запись, писал в примечании: «Предыдущий абзац (Была богатая со от нерадения) сбоку на полях. Слово Семеств рядом с этим абзацем, без точного отнесения к какому-нибудь месту плана» (VIII, 719). О смысле записи «Семейст», не связанной, на наш взгляд, с планом, позволяет догадываться другой болдинский автограф Пушкина (ПД, № 1059), в котором Б. В. Томашевский (см.: VIII, 697) распознал обложку основного автографа «Истории села Горюхина». Записи, связанные с этим назначением листа, окружены на нем множеством отрывочных заметок, набросанных при* чтении второго тома «Истории русского народа» Н. А. Полевого. Первая заметка, исходя из последовательности отраженных в пушкинских записях фрагментов книги Полевого, такова: «Семейственный феодализм есть бессмыслица Гизо».14 Если учесть, что оба автографа (и ПД, № 166 и ПД, № 1059) связаны с работой над «Историей села Горюхина», естественно предположить, что не-дописанное по соседству с планом «Истории» слово «Семейст» — начало той записи, которую мы только что процитировали по наброску на обложке «Истории». Видимо, Пушкин, начав было эту запись на практически уже заполненном листе, перенес ее на другой, где к этому времени оставалось достаточно чистого места. К сожалению, по виду автографа ПД, № 166 трудно понять, набросано ли «Семейст» до или после завершения плана «Истории»,

14 Рукою Пушкина, с. 167.

и уверенно опереться на эту запись при датировании плана Нельзя.16 И тем не менее, в совокупности с соседством черновика «Онегина» и с палеографическими признаками рукописи, она побуждает думать, что' время возникновения плана «Истории» не так далеко от времени, когда создавался ее текст, как это принято считать, что план был составлен в октябре или даже в конце октября. Правда, вывод этот в немалой степени остается гипотетическим. Но для приурочения плана к сентябрю мы не находим и таких оснований. К тому же простая мысль, что возникновению и конкретизации замысла «Истории», в которой исследователи единодушно видят разнообразные отражения болдинских впечатлений поэта, предшествовало продолжительное пребывание Пушкина в своей отчине, и сама по себе может служить аргументом в пользу нашей гипотезы.

Плану «Истории села Горгохина». по некоторым признакам, о которых уже говорилось выше, хронологически предшествовал набросок «Если бог пошлет. . .» —первая запись, сделанная Пушкиным в «тетрадке». Как мы убедились, доводы, которыми создание его относилось к началу болдинской осени 1830 г., достаточно шатки.

Обратимся теперь к обстоятельству, которое, быть может, способно пролить дополнительный свет на время, когда интересующий нас набросок вышел из-под пера Пушкина. При контрольном (по необходимости выборочном) просмотре болдинских рукописей нам показалось, что одна из них — рукопись «Выстрела» — в большей своей части писана чернилами, идентичными тем, которые Пушкин употребил в работе над отрывком «Если бог пошлет.. .». Оттенок чернил — критерий очень ненадежный, и ниже мы особо вернемся к этому вопросу. При внимательном сопоставлении названных автографов обнаруживаются, однако, и другие сближающие их палеографические признаки. Они писаны на бумаге одного сорта,16 но результаты сравнения определяет другое.

На л. 1 «тетрадки» с наброском «Если бог пошлет...» слева у корешка выделяется коричневатое пятно — след пролитой жидкости. Продолжением того же пятна оказывается пятно справа у корешка на л. 12 об. рукописи «Выстрела». В обоих случаях

15 Пользуемся случаем внести уточнение в представления о сроках работы Пушкина над статьей о II томе «Истории» Полевого. Заметки при чтении этой книги Пушкин делал на обложке рукописи «Истории села Горгохина». Обложка же, конечно, появилась, когда разделы «Истории», на ней обозначенные («Вступление. Глава I»), были уже готовы, т. е., согласно пушкинской помете, не ранее 1 ноября. Это сокращает возможное время работы Пушкина над статьей до ноября. Ср. академическое издание (XI, 545), где статья отнесена к октябрю—ноябрю.

16 В обоих случаях Пушкин писал на бумаге № 39, по «Описанию» Л. Б. Модзалевского и Б. В. Томашевского (Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкинском Доме: Научное описание. М.; Л., 1937, с. 303), к которой в автографе «Выстрела» добавлена бумага № 43, а в «тетрадке» — № 44 (бумага последних двух номеров различается только до году вы пуска),

бумага была залита й усйела высохнуть до заполнения: заходящие на пятна строки письма не размыты и не растеклись. В обоих случаях пятна пришлись на наружные (тыльную в «Выстреле», лицевую в наброске «Если бог пошлет...») стороны сложенных вдвое фабричных листов бумаги № 39, причем на следующий лист «Выстрела» пошла бумага другого сорта. Похоже, что, переписывая повесть, Пушкин либо не заметил, что взял лист с пятном на обороте, либо запачкал его, уже частично заполнив. Лежавший же рядом и испачканный с лица листок он отложил и продолжил переписывать повесть на другой бумаге. А на листе со следом потека был потом набросан первый черновик начала «Истории села Горюхина». Пятно в рукописи «Выстрела» находится между двумя проставленными Пушкиным датами: 12 и 14 октября. Напрашивается вывод, что в это время рукописи, с которой началась работа Пушкина над «Историей» и которая в «тетрадке» ПД, № 994 предшествовала черновику предисловия к «Повестям Белкина», еще не существовало.

Доводы в пользу того же заключения приносит и непосредственное обращение к тексту наброска «Если бог пошлет...» и к истории этого текста. При подготовке большого академического издания Б. В. Томашевский выявил в рукописи наброска разные слои правки, связанные с последующим использованием раннего черновика в предисловии к «Повестям Белкина» и во вступлении к «Истории села Горюхина». Опираясь на наблюдения Б. В. То-машевского, попытаемся их продолжить и определить ту последовательность, в которой Пушкин правил текст «Если бог пошлет...» для двух названных произведений. Для этого нам придется проследить историю заполнения «тетрадки» ПД, № 994 в целом.

4

В незаполненном виде это была именно несшитая тетрадка: 4 полных фабричных листа, вложенных, как и теперь, один в другой (8 листов). В этой-то «тетрадке», начав писать с нынешнего 1-го листа, Пушкин и набросал первую редакцию начала «Истории села Горюхина» («Если бог пошлет...»). Ни предисловия к «Повестям Белкина», ни плана «Истории», никаких других связанных с нею рукописей из числа ныне нам известных в этот день еще не существовало.

План вступления к «Истории», не предусматривая круга тем, уже разработанных в тексте «Если бог пошлет...», открывался рубрикой: «Уважение мое к званию писателя». Поэтому, когда Пушкин всерьез приступил к «Истории», он отложил первый набросок как заготовку для будущего и «основал» новую рукопись, нынешнюю ПД, № 1000. Писать он начал, точно следуя за руб-

рйками предварительного плана, однако очень скоро, уже на обороте первого листа, в текст стали «втягиваться» фрагменты раннего наброска. Приспособив для нового контекста уже существовавший там рассказ героя-повествователя о пребывании его в пансионе и возвращении в родительский дом, Пушкин в переработанном виде перенес его в новую рукопись, но до конца переписывать не стал и ограничился отсылкой к предварительному наброску: «По изгнании и проч.» (ПД, № 1000, л. 1 об.; VIII, 698). Однако почти сразу мелкая композиционная перестройка ранее написанного (перенос рассказа о «лапте, единственной науке», усвоенной героем в пансионе) потребовала правки, которую Пушкин начал было в рукописи ПД, № 994, но не довел там до конца и предпочел вписать новую редакцию фразы непосредственно в основную рукопись «Истории», где ниже этой фразы прочерком обозначил перенос во вступление следующего фрагмента предварительного наброска — описания военной службы героя вплоть до смерти его родителей и выхода в отставку. Либо тогда же, либо еще раньше, в ходе работы, Пушкин вернулся назад и всему только что написанному тексту предпослал помету «Если бог etc.» — знак того, что сюда следовало перенести начальные абзацы первого наброска.

Мы задержались на этом моменте работы над «Историей», достаточно ясно прослеженном в академическом издании (VIII, 697—700, 717—718), чтобы показать, как легко он прочитывается по рукописям, как очевидна форма связи между наброском «Если бог пошлет...» и основной рабочей рукописью «Истории». Также отчетливо прослеживается по «тетрадке» и связанным с нею рукописям следующая стадия ее заполнения.

Вступление к «Истории села Горюхина» было завершено 30— 31 октября. Не ранее чем в эти дни, быть может, несколько позднее, но еще в Болдине, в «тетрадке» появился следующий текст — черновик предисловия к «Повестям Белкина» («От издателя»). Столь решительное заявление требует доказательств. Обратимся к ним.

В первом же рукописном слое черновика «От издателя», в письме ненарадовского помещика, за сообщением о выходе И. П. Б. в отставку и приезде его «в село Горюхино, свою отчину» следовала фраза: «Описание приезда его почерпаю из его рукописи мне им подаренной, пологая, что вам онее как любителю любопытно будет— ». Ей соответствовало примечание издателя: «Здесь выпущен довольно длинный отрывок из одной пространной рукописи, нами ныне приобретенной и которую надеемся издать, если сии повести благосклонно приняты будут публикою» (VIII, 585). Позднее, формулировал Б. В. Томашев-ский свои наблюдения над автографом «От издателя», Пушкин более черными чернилами зачеркнул примечание, фразу в тексте дополнил словами «здесь прилагаю» и приписал: «Пр.». В последней приписке ученый видел «указание на то, что сюда должен

быть включен отрывок, вошедший в „Историю села Горюхина", начиная со слов „Прибыв на станцию..."» (VIII,585,примеч. 18).

С заключением Б. В. Томашевского относительно смысла пометы «Пр.» нельзя не согласиться. Добавим лишь,, что отсылает она к тому же отрывку «Истории», о котором говорилось в цитированном выше письме ненарадовского помещика. Но в таком случае напрашивается вывод, что ко времени, когда писались эти строки предисловия «От издателя», вступление к «Истории», где Белкин вспоминает приезд в свою отчину, уже существовало.

Включенное было в предисловие «От издателя» описание приезда в Горюхино — цельный и законченный фрагмент жизнеописания Белкина, предпринятого им самим и предпосланного «Истории». Видимо, в этом фрагменте отразились личные, памятные Пушкину впечйтления, во всяком случае поэт им дорожил. Об этом говорит хотя бы то, что в 1832 г. отдельные моменты «описания» были использованы в «Дубровском» (сцена приезда молодого Дубровского в Кистеневку) и еще в 1835 г. в„ письме к Н. Н. Пушкиной от 25 сентября отозвался рассказ Белкина о встрече его с дворовыми (VIII, 129; ср.: XVI, 50). Что же касается правки, произведенной в черновике «От издателя» «более черными чернилами» и впоследствии отмененной, то она позволяет догадываться, что настал момент, когда Пушкин перешел в работе над «Историей» ту грань, за которой вопрос о ее публикации (а быть может, и о ее продолжении) стал проблематичным и когда у поэта явилась мысль использовать отдельные находки жизнеописания Белкина отдельно от контекста, в котором они возникли, а заодно увеличить предисловие. Однако это произошло позднее.

Итак, вопреки принятым представлениям, Пушкин писал предисловие к «Повестям Белкина» после вступления к «Истории». Это видно и по характеру дальнейшего заполнения и использования «тетрадки» с черновым началом «Истории» (где вплотную за последними строками этого наброска, утратившего ко времени работы над предисловием «От издателя» свое первоначальное назначение, Пушкин стал писать текст, связанный не с «Историей», а с повестями), и по новой правке, которой подвергся набросок «Если бог пошлет...».

Когда было окончено предисловие «От издателя», Пушкин сразу (и в этом, быть может, причина того, что предисловие вопреки обыкновению болдинской осени 1830 г. осталось недатированным) вернулся к началу «тетрадки» и на лицевой стороне первого ее листа (нынешний лист 8) 17 надписал: «Краткие по-

и17 Лист 8 стал в «тетрадке» первым после того, как полный фабричный лист, который образуют листы 1 и 8, был развернут по сгибу и согнут в другую сторону. Почему это произошло, сказать трудно. Лист 1 оставался в «тетрадке» первым еще тогда, когда Пушкин начал набросок «Если бог пошлет...»: иначе (согласно пушкинскому обыкновению) этот

вести покойного И. П. Белкина».18 «Тетрадка» ПД, № 994 превратилась в начало сводной рукописи пяти написанных в сентябре—октябре повестей. При этом уже использованный во вступлении к «Истории села Горюхина» черновик «Если бог пошлет...» стал в новом контексте инородным, и Пушкин вновь занялся им.

Первый рукописный слой предисловия «От издателя» еще не включал того фрагмента из черновика «Если бог пошлет...», который он в переработанном виде усвоил позднее: видимо, предисловие писалось очень быстро, и Пушкин не задумывался над тем, как использовать в нем уже сложившиеся ранее детали жизнеописания Белкина. Когда же оказалось, что ранний набросок «Истории» вторгся между названием сборника повестей и предисловием к нему, Пушкин стал его перечитывать. Начало наброска (от слов: «Если бог пошлет...» до: «не дозволяли мне излишне отягощать»), предназначенное открывать «Историю села Горюхина», он теперь перечеркнул крест-накрест (чернила этой и последовавшей правки идентичны тем, которыми писано предисловие «От издателя»). Следующий фрагмент — рассказ героя о пребывании своем в московском пансионе — Пушкин переработал в повествование от третьего лица, отчеркнул по полю и сопроводил значком, тут же повторенным в рукописи «От издателя» (VIII, 585, примеч. 7; ср.: VIII, 7.17,примеч. 21).Конец наброска, использованный уже в «Истории», был в два приема перечеркнут. Сделано все это было, лист перевернут и «тетрадка» закрыта так быстро, что непросохшие чернила, которыми произведена правка (вычеркивания, отчеркивание, редактура текста), отпечатались на смежных листах рукописи, причем отпечатки на обороте нынешнего листа 8 еще раз показывают, что в то время, когда все это происходило, он был в «тетрадке» первым.

Анализ «тетрадки» ПД, № 994 в целом и автографа «Если бог пошлет...» в особенности не оставляет сомнений, что правка, связанная с использованием последнего в предисловии к «Повестям Белкина», осуществлена тогда, когда большая часть наброска была уже назначена для включения во вступление к «Истории» и в связи с этим решением отредактирована. В совокупности с прослеженным выше отражением в предисловии «От издателя» отрывка, сложившегося в черновике «Истории», это дает достаточное основание считать, что рукопись предисловия

текст поместился бы на нынешнем листе 8. Ио уже ко времени, когда дописывалась первая страница «тетрадки», оказалось, что лист 8 находится перед л. 1: на нем отпечатались отдельные непросохшие места последних строк текста, уместившегося на л. 1.

18 Кроме этой надписи, на обложке рукописи находится еще эпиграф из «Недоросля» Д. И. Фонвизина. По виду обложки (эпиграф расположен слишком близко к росчерку, поставленному под названием) можно допустить, что этот эпиграф, писанный более светлыми чернилами, чем название сборника, и как раз такими, какими писалась «История села Горюхина», был записан прежде названия, может быть в ходе работы над «Историей», когДа он впервые пришел Пушкину в голову и сменил в его замысле изречение святогорского игумена Ионы.

к повестям складывалась тогда, когда вступление к «Истории» уже существовало, т. е. не ранее 31 октября 1830 г.19 А последняя из болдинских повестей, «Метель», была окончена 20 октября.

5

Настало, однако, время вспомнить о главном и единственном основании, на котором предисловие «От издателя» относили к середине сентября: о рукописи «Станционного смотрителя», о проставленной Пушкиным по окончании этой повести дате «13 сентября» \и о Желтовато-коричневых светлых чернилах (как раз таких, какими писал Пушкин в исходе октября!), которыми эта дата исправлена на другую, «14 сентября». Вернемся к «тетрадке» ПД, № 994.

Уже после того как новое назначение «тетрадки» определилось, в ней появился еще один автограф: вставка в текст «Смотрителя». К этому времени лист 7 об., на котором набросана вставка, оставался чистым и играл роль задней стороны обложки. Видимо, когда возникла мысль о дополняющей повесть сцене, «тетрадка», лежавшая тыльной стороной кверху, попалась Пушкину под руку, да теперь ведь она и входила в состав сводной рукописи повестей. Произошло это тогда же, не ранее начала ноября: вставка писана теми же желтовато-коричневыми чернилами, что и предисловие «От издателя».

Чернила, которыми исправлена дата «Смотрителя», и впрямь по цвету очень сходны с чернилами вставки. Следует только еще раз повторить, что теми же (или очень похожими) чернилами писаны и предисловие к повестям, и заголовок «Краткие повести покойного И. П. Белкина», и план «Истории села Горюхина»; чуть более темными — оконченная 20 сентября «Барышня-крестьянка» (в ходе работы над ней чернила были разбавлены, см.: ПД, № 999, л. 8), чуть более светлыми — большая часть самой «Истории» и эпиграф из «Недоросля» на облржке рукописи повестей. Вообще в болдинских рукописях совпадение оттенка чернил в отдаленных по времени автографах не исключение.

Насколько можно судить при выборочном ознакомлении с бол-динскими рукописями, осенью 1830 г. Пушкин все время писал орешковыми чернилами, но интенсивность их окраски колебалась по мере того, как в чернильницу подливалась то вода, то свежий настой. Но этого мало. Оттенок чернил мог изменяться от всего,

19 В окончательном тексте предисловия «От издателя» под письмом не-нарадовского помещика появилась дата «1830 году, Ноября 16». В рабочей рукописи письмо осталось недатированным, но та же дата, только приуроченная к предыдущему году, есть и там: «1829 году, ноября 16 дня», по сообщению мемуариста, умер П. И. Белкин (VIII, 590). Переписывая предисловие, Пушкин отказался от указания па день смерти Белкина, но дату сохранил и пометил ею «биографическое известие» о покойном. В дате, столь упорно сохраняемой, можно видеть отражение времени не перебелки, как предположил Н. Я. Эйдельман (Болдинская осень. М., 1974, с. 69), а возникновения рабочей рукописи предисловия.

что влияло на толщину их слоя, ложившегося на бумагу (от качества пера, от того, давно ли перо окуналось в чернильницу,, от характера письма, пажима и пр.), и от свойств самой бумаги. В автографе «Станционного смотрителя» черно-коричневые чернила основного рукописного слоя, будучи размазаны, оказываются желтовато-коричневыми и напоминают цветом разведенные чер5-нила позднейших рукописей; то же оказывается иногда и с отпечатками непросохших чернил. Рукопись «Смотрителя» имеет ряд поправок, сделанных светлыми чернилами (см. л. 3 об., 4 об., 6), но только о правке в сцене с ассигнациями (л. 7) и о некоторых исправлениях на л. 8 и 9 об. можно с уверенностью сказать, что выполнены они теми же чернилами, которыми писана в «тетрадке» с предисловием к «Повестям Белкина» вставка в повесть. Когда же речь идет об исправлении в одной цифре, причем по отпечатку на смежном листе видно, что чернила не успели высохнуть и часть их (утончив чернильный слой и тем самым повлияв на интенсивность цвета) перешла на соседний лист рукописи, уверенно судить об их оттенке, идентифицировать их с чернилами, которыми набросана вставка в «Смотрителе», или с употреблявшимися в работе над «Барышней-крестьянкой», например, а тем более строить на этом серьезные выводы трудна.

Когда сделано исправление в дате «Смотрителя» и чем оно> вызвано, мы не можем объяснить за недостатком материала. Расхождение цвета чернил поправки и основного слоя автографа! в этом случае так же загадочно, как вид другой болдинской рукописи (ПД, № 132). 5 октября Пушкин светлыми чернилами перебелил стихотворение «Прощание», 10 октября он черно-коричневыми чернилами переписал под ним «Отрока», теми же чернилами проставил дату, концовку, ниже написал: «Или?»,, а еще ниже — светлыми чернилами и, по-видимому, другим пером— вариант последнего стиха «Отрока». Когда записан здесь этот вариант, почему Пушкин, заранее предусмотрев его появление («Или?»), не осуществил своего намерения сразу, что означают в этом случае светлые, явно отличные от основного рукописного слоя чернила, мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем. Или «Выстрел»: как случилось, что в перебеленной рукописи весь текст (заметим: и первой части повести, вместе с пометой «(Окончание потеряно)», и второй) писан одними чернилами, а концовка и дата — совершенно другими? Ведь с датой «Смотрителя» все могло произойти совсем просто: окончив «Барышню-крестьянку», с удовлетворением набросав на обороте ее рукописи список готовых (уже три!) повестей20 и присоединяя новую ру-

20 Речь идет о документе, охарактеризованном выше под № 6. Рукопись этого перечня, в котором каждому из названий повестей сопутствует эпиграф, показывает, что набросан он был не за один раз, как, видимо, полагал М. Л. Цявловскпй, относивший его ко времени «после окончания последней из повестей, „Мотели", 20 октября 1830 г.» (Рукою Пушкина, с. 251), а по мепсс чем в три приема, отражая пополнение сводной рукописи будугцей книги. Сначала, теми яф чернилами, которыми он окан-

копись к ранее существовавшим, Пушкин обратил внимание на датировку завершенного совсем еще недавно «Смотрителя», заметил, что, как нередко с ним случалось, ошибся в дате, и устранил неточность. После подчеркнуто, «исторически» точной датировки «Барышни-крестьянки» это психологически было очень вероятно. Но это всего лишь возможность, и не единственная.

и- -6.

До сих пор мы сознательно не выходили за пределы анализа палеографических и текстологических свидетельств. Теперь необходимо осмыслить выводы и наблюдения, полученные в ходе этого анализа, на более широком фоне творческой истории предисловия «От издателя» с привлечением дополнительных данных о фактах, к этой истории причастных. При крайней скудости материала следует особо оговорить, что выводы наши носят предварительный характер и, не претендуя на полноту и окончательность, формулируются в виде рабочей гипотезы.

Свидетельств о том, что, создавая болдинской осенью 1830 г. одну повесть за другой, Пушкин изначально замышлял предпослать им предисловие, нет. В списке, набросанном по окончании «Гробовщика», повести, состав которых намечен пока предварительно, хотя число их уже здесь определилось как пять (видимо, так мыслил Пушкин минимальный объем сборника), явственно образуют некий ряд, объединенный общим эпиграфом, но предисловие в нем не упомянуто. Не было его и в другом рукописном перечне повестей, который начал складываться после завершения «Барышни-крестьянки», т. е. не ранее 20 сентября: в рукописных материалах, непосредственно связанных с болдинскими повестями, предисловие впервые упомянуто после окончания последней из них, не ранее 20 октября.

Правда, еще в 1829 г. в жизнеоцисании горюхинского помещика Петра Ивановича Д- определились и некоторые моменты биографии и житейского облика покойного, которые годом позднее отозвались в истории П. И. Белкина, и характер отношений автора «достойной некоторого внимания» рукописи с единственным его другом — помещиком из числа тех, для кого «не прошли еще времена Ф.<он> Визина» (VIII, 53), и тип повествования, к которому Пушкин вновь обратился в предисловии «От из-, дателя». Но творческий замысел, вызвавший к жизни этот на-

чивал «Барышню-крестьянку», на обороте последнего листа ее рукописи Пушкин записал названия и эпиграфы трех готовых к этому времени повестей, из которых последняя — только что оконченная «Барышня-крестьянка» — эпиграфа пока еще не получила. Последний, вместе с названием и эпиграфом «Выстрела», добавлены к перечню, судя по цвету чернил, после создания четвертой повести, и лишь в . последнюю очередь (совсем темными чернилами) в конце его были приписаны название и эпиграф «Метели», а над верхней строкой добавлено: «Предисловие». В таком виде перечень оказался необходимым дополнением сводной рукописи, ибо в рукописях отдельных повестей не было ни названий их, ни эпиграфов.

бросок, сейчас может быть восстановлен лишь предположительно. Текст, который Пушкин в 1829 г. успел написать, прежде чем прервал работу, позволяет лишь догадываться, что его интересовала задача представить «покойного» автора, человека, так или иначе жившего духовной жизнью (памятником которой и является «достойная некоторого внимания» рукопись), с точки зрения рачительного помещика — наблюдателя доброжелательного, но неспособного рассмотреть в молодом своем друге ничего, кроме хозяйственной его беспечности. Но был ли набросок, разрешавший эту художественную задачу, своего рода эскизом, заготовкой впрок, или жизнеописание Д- было начато в связи с более широким замыслом, в котором ему отводилась роль, подобная роли будущего предисловия «От издателя», сказать сейчас трудно. И все же нельзя не заметить, что в творческой практике Пушкина, насколько мы можем судить о ней, нет случаев, чтобы, приступая к серьезному замыслу, он начинал работу с предисловия. В августе 1833 г., более чем за три года до завершения «Капитанской дочки», было, правда, написано введение к замышлявшемуся произведению («Любезный внук мой Пет-руша!» — VIII, 927), но ему предшествовало несколько вариантов плана будущего повествования. К тому же в 1829 г. создание предисловия к не написанному, а лишь задуманному произведению (или даже ряду произведений) представляется нам маловероятным еще и потому, что в это время опыт, Пушкина-прозаика очень невелик: написанный в Болдине год спустя «Гробовщик» оказался, как известно, первым завершенным прозаическим произведением поэта. И еще одно. Даже исходя из предположения, что жизнеописание Д- было частью более широкого замысла, прежде чем искать следы этого замысла в творчестве следующего года, следует присмотреться к незавершенным прозаическим фрагментам того же 1829 г. Небезынтересно, что рассказчик, от имени которого начат набросок «В начале 1812 года», принадлежит к среде армейской офицерской молодежи, в которой до отставки протекала и жизнь Петра Ивановича Д-, автор же «Записок молодого человека» — подобно П. И. Д-, не только армейский офицер, но и выпускник кадетского корпуса. Ни один из названных прозаических набросков не исключает возможности литературного обрамления, повествующего об обстоятельствах, при которых отставной офицер, в прошлом кадет, вступил на путь литературного творчества. И тем не менее твердых оснований отождествлять упомянутую мемуаристом «рукопись» покойного Д- с одним из набросков 1829 г. или с «Повестями Белкина» текст жизнеописания не дает. Название же отчины Д-, села Горюхина, заставляет скорее вспомнить о будущей «Истории», ибо именно в «Истории» этот выразительный топоним ведет в сердцевину смысла произведения.

Возникло ли, однако, жизнеописание Д- как разрешение локальной творческой задачи и заготовка впрок или как начало более крупной работы, болдинской осенью 1830 г. темы, мотивы,

элементы поэтики этого наброска вовлекаются ü йойыб связи й получают новое развитие. Произошло это не сразу.

Первый, твердо приуроченный хронологически случай обращения к жизнеописанию Д- в дни болдинской страды — «Выстрел». Вторая часть этой повести и стала, по-видимому, той точкой, в которой впервые соединились два пушкинских замысла: его болдинские повести и набросок о Петре Ивановиче Д-. Можно даже предположить, что на этом скрещении двух разновременных замыслов возникла самая мысль второй части «Выстрела». Как мы только что заметили, жизнь армейского офицера оказалась тем контрапунктом, в котором соединились три прозаических наброска 1829 г. Та же тема звучит и в «Выстреле», с первых строк этой повести. Согласно пушкинской помете в конце первой ее части, поначалу замысел «Выстрела» ею ограничивался. Но между 12 и 14 октября Пушкин решил перенести нас из мира полковой офицерской жизни в заштатном захолустье в мир провинциального мелкопоместного дворянства. Картины новой жизни рассказчика, которого «домашние обстоятельства принудили» (VIII, 70) выйти в отставку и «поселиться в бедной деревеньке Н** уезда», складываются как развитие мотива, намеченного в наброске о П. И. Д-, где читаем: «В сие <время> лишился он матери и расстроенное здоровие принудило его взять отставку. — Он поселился в Нов<.. .> у<езде> <?>, в сельце Го-рюхине» (VIII, 582). По своему культурно-психологическому облику рассказчик повести о Сильвио ближе к Петру Ивановичу Д-, чем И. П. Белкин, явившийся на свет в недалеком уже будущем, но детальный анализ этого вопроса не входит в задачи данной работы. Вместе с тем мы не можем пройти мимо того факта, что именно во второй части «Выстрела» герой-рассказчик впервые оказался в ситуации, предвосхищающей вплоть до деталей то положение, в каком очутился по возвращении в свою отчину горюхинский помещик, закончивший описание своего деревенского житья словами: «В сей крайности пришло мне на мысль, не попробовать ли самому что-нибудь сочинить?» (VIII, 129). Вряд ли будет большой натяжкой предположение, что образ героя-повествователя «Выстрела» в сочетании с обстоятельствами его деревенской жизни (а также с неизвестными нам, но известными Пушкину мыслями, стоявшими за наброском жизнеописания помещика села Горюхино) и стал тем импульсом, от которого ведет начало зафиксированное в рукописях развитие замысла «Истории села Горюхина».

Первое документальное свидетельство замысла «Истории» — набросок «Если бог пошлет...» — относится к середине октября, скорее всего либо к последним дням работы над «Выстрелом», либо ко времени сразу по окончании этой повести. Герой наброска и он же рассказчик, автор «Истории села Горюхина», унаследовал от Петра Ивановича Д- кроме «рукописи», названной теперь полным именем, и села Горюхина только общие контуры биографии: прошлое армейского офицера и раннюю отставку.

4 Времепыик, 1981

49

Основное содержание наброска «Если бог пошлет. . .» связано с разработкой мотива, отсутствующего в жизнеописании Д- и в «Выстреле» и привносящего в облик героя существенно новые черты. Сам горюхинский историк определил это новое словами: «... воспитан я был, как говорится, на медные деньги и <.. .> в последствие не имел я случая приобрести сам собою то что было раз упущено» (VIII, 718).

О других литературных опытах автора ранний набросок «Истории» не упоминает. Мысль приписать историку болдинские повести зафиксирована лишь в плане «Истории села Горюхина», который появился за время, прошедшее между созданием наброска «Если бог пошлет...» п началом работы над «Историей». Заметим, что 20, 23 и 26 октября соответственно завершены «Метель», «Скупой рыцарь» и «Моцарт и Сальери», вступление же к «Истории» помечено «[30] 31 октября».

Тем же днем, что и творческая рукопись «Моцарта и Сальери», датирован беловой автограф «Отрывка» («Несмотря на великие преимущества...»). Еще С. М. Бонди, доказывая, что этот прозаический фрагмент, использованный Пушкиным в «Египетских ночах», написан был гораздо раньше, 26 октября 1830 (а не 1835) г., отметил сходство между его замыслом и замыслом «Повестей Белкина». «Отрывок» кончается словами: «Мы распространились о нашем приятеле <.. .> потому <.. .> что повесть, предлагаемая ныне читателю, слышана нами от него» (VIII, 411). «Итак, это повесть не про него, а слышанная от него,— писал С. М. Бонди, —. он не герой повести, а рассказчик ее — вроде „титулярного советника А. Г. Н.", „подполковника И. JI. П.", „приказчика Б. В." и „девицы К. И. Т.", имена которых И. П. Белкин записал под каждой повестью с указанием: „слышано мною от такой-то особы", — или, наконец, вроде самого .И. П. Белкина».21

Это наблюдение ученого обретает совершенно особый смысл в свете наших разысканий, в итоге которых оказалось, что ряд творческих фактов, причастных к истории создания предисловия «От издателя», сконцентрирован во второй половине октября: 12 и 14 — даты в рукописи «Выстрела»; около 14-го — первый письменный след «Истории села Горюхина»; 20-го — окончена последняя повесть и, можно полагать, вскоре после этого перечню повестей предпослана помета: «Предисловие»; 26 октября перебелен текст «Несмотря на великие преимущества...», о котором в особой приписке замечено: «Сей отрывок составлял, вероятно, предисловие к повести, не написанной или потерянной» (VIII, 411). План «Истории села Горюхина», где повести предстали как первый опыт горюхинского помещика в сочинительстве, трудно точно соотнести во времени с фрагментом «Несмотря на великие преимущества...», но это уже и не столь важно. Думается, хронологическая близость последнего с перечисленными

21 Б о н д и С. Новые страницы Пушкина. М., 1931, с. 198.

текстами позволяет высказать гипотезу, что «Отрывок» — след какого-то неизвестного нам замысла, связанного с мыслями о предстоящем издании тех я^е болдинских повестей, и отразил колебания Пушкина в выборе фигуры вымышленного их автора. В момент, когда повести были только что окончены, идею «Отрывка», превратившегося 26 октября в «предисловие к повести, не написанной или потерянной», трудно понять и объяснить иначе. Именно во изменение ранее существовавшего замысла «Отрывок» перебелкой текста и сопроводившей текст припиской отделен был от повестей, написанных и не потерянных. Намерение издать повести «Anonyme», по-видимому, с этого только времени окончательно сливается с мыслью о горюхинском помещике, который, прежде чем создать историю своей отчины, чтобы «образовать» свой слог, записал слышанные им «от разных особ» анекдоты и лишь «от недостатка воображения» (VIII, 590) помянул в них окрестности села Горюхина.

В таком виде рисуется нам творческая история предисловия «От издателя» и центрального его образа — образа И. П. Белкина. Она началась наброском 1829 г.22 и разрешилась в исходе октября 1830 г., когда у Пушкина явилась мысль превратить фигуру историка села Горюхина в фокус, объединяющий написанные к этому времени повести.

22 Мы сознательно оставляем здесь в стороне отрывок «Если звание любителя отечественной литературы...» (1827), который давно поставлен в связь с генезисом образа Белкина (см. примечания 10. Г. Оксмана с кратким очерком истории вопроса в кн.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 6-ти т. М.; Д.: Academia, 1936, т. IV, с. 727).