CC BY
126
6. Максименко С.Д. Совместная учебная деятельность школьников как фактор активизации учебно-воспитательного процесса // Психолого-педагогические аспекты учебного процесса в школе / под ред. С.Д. Максименко. Киев, 1983. С. 89-101.
7. Маргулис Е.Д. Психологические особенности групповой деятельности по решению задач с помощью ЭВМ: автореф. дис. ... канд. психол. наук. Киев, 1981. 24 с.
8. Лийметс Х.Й. Групповая работа на уроке. М., 1975. 47 с.
9. Ломов Б.Ф. Особенности познавательных процессов в условиях общения // Психологический журнал. 1980. № 5. С. 57-64.
10. Уманский Л.И. Психология организаторской деятельности школьников. М., 1980.
И.В. Янченко КОГДА КНИГА ЛЕЧИТ
Чтение само по себе - ничто, чтение продуманное - кое-что, чтение продуманное и прочувствованное - все.
В.Г. Белинский
О тонком воздействии произведений А.П. Чехова на читателя заговорили уже в начале XX века, но особо пристальное внимание к его творчеству обозначилось после Второй мировой войны, когда в философии и литературе получило мощное развитие направление экзистенциализма. Исследователи его творческого наследия писали о нем как о писателе-психологе, умевшем в малое слово вложить огромную палитру человеческих состояний и переживаний. При этом особо подчеркивалось, что произведения писателя, как правило, отличаются внешней простотой, лаконизмом, доступностью и вместе с тем глубоким психологизмом [5]. Отметим, что одно из общепринятых определений понятия «психологизм», которое предлагает Толковый словарь русского языка, - «углубленное изображение психических, душевных переживаний» [10, 630]. Сам же Чехов в рассказе «Учитель словесности» называет психологом того, «кто описывает изгибы человеческой души».
Интересно, что своим маленьким ранним рассказам Чехов нередко давал отличительные подзаголовки: «эскиз», «психологический этюд». Уже эти первые опыты намечали путь дальнейшего углубления психологического анализа в произведениях писателя, постепенно создавая характерную особенность чеховского творческого метода. Человек, его внутренний мир, строй его чувств и мыслей являлся предметом художественного исследования автора, при этом Чехов использовал удивительное разнообразие форм и средств психологического анализа: от описания отдельных сценок и статического психологического портрета до развернутого эпического изображения «диалектики души».
К произведениям А.П. Чехова мы, руководители и участники логопсихотерапевтических групп, обращаемся неоднократно в ходе подготовительного библиотерапевтического и последующих этапов работы. Отметим, что библиотерапия (от лат. biblio - книга и греч. therapia - лечение, уход за больным) представляет собой разновидность психотерапии, использующей книгу как опосредованное лечение словом, заключенным в художественную форму. По определению, принятому Ассоциацией больничных библиотек США, библиотерапия - это «использование специально подобранного для чтения материала как терапевтического средства в общей медицине и психиатрии с целью решения личных проблем при помощи направленного чтения» [6]. В России данный метод, соединивший в себе «книговедение, психологию и психотерапию»» (по В.Н. Мясищеву), для опосредованного воздействия на больных с различными видами неврозов стал применяться впервые в 70-е годы XX века А.М. Миллер и И.З. Вельвовским [там же].
Специально для лечения сложных форм заикания данный метод «книги врачующей» был модифицирован Ю.Б. Некрасовой [9], которая разработала нетрадиционную динамическую психотерапевтическую диагностику - сочетание библиотерапевтических текстов с определенными пси-
хологическими тестами и опросниками. Подобная диагностика позволяет понять личностные смыслы заикающегося и его родственников (которые также выполняют эти задания), их внутренний мир, проблематику личных переживаний. В ходе работы с высокохудожественной литературой - при прочтении и письменном анализе текста - происходит яркое раскрытие индивидуальности каждого участника группы, и для логопсихотерапевта выстраивается так называемый «портрет неповторимости» (по Ю.Б. Некрасовой) пациентов и участвующих в данном процессе родственников.
Обобщая опыт уже восьми логопсихотерапевтических групп, организованных на базе Центра «Здоровый ребенок» г. Таганрога в 1999-2009 гг., мы говорим о достаточно высоком терапевтическом эффекте используемых в данной системе художественных произведений. Это связано с тем, что от пациентов и от их родственников на подготовительном этапе требуется письменный отзыв на прочитанное произведение в свободной форме; такой подход к заданию подразумевает творческое, доверительное диалогическое общение читателя и логопсихотерапевта, их духовное сотворчество. Пациент и его родственники, участвующие в библиотерапии, при таком чтении как бы повторяют пройденный героями путь, узнавая и откликаясь на конкретные жизненные ситуации, причем каждый член семьи выполняет письменные задания самостоятельно. Именно такая работа с текстом вызывает у пациентов свободный поток мыслей, выявляя, как лакмусовая бумага, не только личностные качества, но и внутренние проблемы личности.
Думается, не случайно в ходе отбора литературно-художественных произведений, используемых в библиотерапевтических целях, Ю.Б. Некрасова остановила свой выбор на рассказах Чехова. Символично, что одно из первых заданий, которое получают будущие участники групп семейной логопсихотерапии, - прочитать и письменно проанализировать рассказы А.П. Чехова «Тоска» и «Шуточка» [1]; в одном из последних заданий мы предлагаем провести аналогичную работу с рассказом К. Паустовского «Чехов» из сборника «Золотая роза».
Рассказ А.П. Чехова «Тоска» был опубликован в январе 1886 года в разделе «Летучие заметки» «Петербургской газеты». За месяц до этого молодой писатель впервые побывал в Петербурге, и описание зимних сумерек в начале рассказа, толчеи на Невском, конечно, навеяно увиденным там. Эпиграф к рассказу (несмотря на то, что Чехов чрезвычайно редко прибегал к эпиграфам) вместе с заглавием и пейзажем-увертюрой задает определенную тональность сюжету. Источник фразы не указан, но церковнославянское слово в ней как бы расширяет временные рамки предстоящего повествования. «Кому повем печаль мою?» - это начало духовного стиха об Иосифе Прекрасном, проданном в рабство своими братьями.
В чеховском рассказе четырежды повторяется ситуация несостоявшегося общения. Благодаря композиционным повторам, особой музыкальности постепенно проявляется и усиливается основная тема рассказа: одиночество человека среди толпы, отсутствие отклика на чужую боль, разъединенность людей. Концовка, пятый эпизод «Тоски» - общение состоялось, но в предельно абсурдной форме - лишь заостряет и подчеркивает всеобщую проблему трудности человеческого общения и невозможности установления подлинных контактов, вне зависимости от эпохи и социального положения; это отмечают и наши пациенты: «Вот уж, действительно, тоска!!! Прошло более ста лет, а практически ничего не изменилось. Те же люди, те же отношения» (Р.И., 23 года).
Этот рассказ А.П. Чехова можно назвать одним из программных и «ключевых» произведений в логопсихотерапии не случайно. Исходя из признания коммуникативной природы заикания, мы придерживаемся мнения, что в основе невротической составляющей заикания лежит нарушение общения, другими словами, несформированность или искаженность диалогических связей. Одна из особенностей человека, страдающего этим дефектом, заключается в фиксированности на своей речевой проблеме, т.е. на ощущении отгороженности своего «Я» от всего мира. У логонев-ротика развивается углубленное негативное самопознание, коммуникативная отстраненность от «Другого», преобладающая монологичность. При этом нарушается баланс самоотношения и отношения к другому человеку в сторону преувеличения внимания к себе и отсутствия «вчувствова-ния» в личное своеобразие собеседника вне зависимости от тяжести речевого дефекта.
Специалистами в области логоневроза отмечено, что именно устное речевое высказывание является для большинства заикающихся на протяжении многих лет источником сначала неудобства, затем - неприятности, а далее - постоянной психотравмы. Постепенно заикающиеся начинают прибегать к так называемым речевым уловкам, стремясь, с одной стороны, облегчить и упростить свое высказывание, а с другой стороны - по возможности скрыть свой речевой недостаток. Это приводит к обеднению, искажению мысли, постепенно - к ее деформации и огрубению. При этом подчеркнем, что многие участники наши группы - люди достаточно высокого интеллектуального уровня и затруднения в вербальном выражении чувств и мыслей присутствуют у них при хорошо развитой «внутренней» речи.
Обращаясь к языку художественных обобщений, это явление можно сравнить с «эффектом Ионы» (по имени героя рассказа А.П. Чехова «Тоска»). Эффект этот заключается в невысказанно-сти, вынужденной замкнутости, «уходу в себя», что приводит к сокращению контактов с людьми и, как следствие, к утрате навыков полноценного межличностного общения. Вместо самобытной персоны - «Я» - в общение включается ее функциональный заместитель, которому заведомо предопределен статус «молчащего». Наши пациенты пишут в своих работах: «Иногда мне хочется рассказать что-то волнующее, я начинаю делиться своими чувствами и мыслями - и замечаю отсутствующий взгляд собеседника. Еще некоторое время пытаюсь привлечь его внимание, но вижу перед собою стену непонимания и замолкаю. От такого безучастия наступает тоска...» (Б.А., 35 лет).
При этом отметим, что данные психологической диагностики фиксируют у большинства пациентов высокую потребность в общении, внутренняя направленность на другого человека отмечается и во многих библиотерапевтических откликах: «Человек нуждается в общении! Нужно помогать близкому человеку, выслушать его и помочь» (Р.К., 17лет); «Человеку очень важно общение, потому что любую радость или горе легче переносить с кем-то, чем самому» (Р.В., 24 года).
Одной из доминантных тем, выделяемых нами при анализе библиотерапевтических работ пациентов и их родственников, является тема одиночества. Большинство пациентов, читая рассказ Чехова, прямо или косвенно идентифицируют себя с Ионой: « Читая предложенные вами рассказы, я все время проводил параллели с собой. Мне понятно чувство безнадежности, оно относится у меня к заиканию. Но, в отличие от Ионы, я не ищу слушателя... » (Ж.Р., 29 лет); «Никто не знает, что такое заикание, когда хочется сказать, а не говорится. Хочется с кем-нибудь поделиться, но, увы... Раньше я часто выговаривалась животным, они удивительно чувствуют настроение и состояние собеседника» (Д.А., 21 год).
Есть отклики и в стихотворной форме, как, например, у 23-летней Н.О.:
Тоска на сердце, на душе печаль,
и все невмоготу, совсем не повезло.
Не могут люди горя разделить, а жаль,
Так стало бы на сердце вдруг тепло...
А некоторые пациенты и их родственники делают обобщения, касающиеся их мироощущений и восприятия мира; тема «Я и общество», «Отношения с миром» звучит особенно ярко: «Все люди по природе своей априори одиноки, даже среди людей, даже среди друзей, даже среди любимых. Потому что, в конечном счете, каждый сам по себе, со своей судьбой» (П.А., 22 года); «Суть рассказа - черствость и непонимание между людьми. Страшно, когда человеку не с кем поделиться своим горем. Но ведь у кого-то нет даже и лошади...» (Л.Е.А., отец 14-летнего Л.Д.).
Вероятно, можно провести параллели между некоторыми особенностями внутреннего мира наших пациентов и личностными особенностями самого Чехова. Так, современники писателя отмечали, что, как правило, он мало говорил, больше слушал и наблюдал. Воспоминания о нем родных и знакомых также свидетельствуют о том, что Антон Павлович был достаточно коммуникабельным человеком, имел довольно обширные связи и многочисленные контакты, однако после посещения родного города в зрелом возрасте он писал: «Был в Таганроге: людей нет...». При чтении писем Чехова нередко создается впечатление, что у него была постоянная потребность в об-
щении, но между тем он всегда носил брелок с надписью: «Одинокому весь мир - пустыня ...» [11]. Это сходство замечают и наши пациенты, вступая в диалог с автором, например: «Зимой все начинает жить какой-то внутренней, скрытой жизнью, и нужно проявить чуткость, чтобы уловить этот момент. Возможно, Антон Павлович так же чувствовал зиму, и именно ее взял «фоном» для рассказа. Я думаю, этим он хотел подчеркнуть именно внутреннюю работу души по поиску ответа на вопрос «почему?» (П.А., 22 года).
Вместе с тем хочется отметить и позитивные моменты в откликах многих участников групп. Прежде всего, это тема сочувствия, сопереживания и желание помочь герою; подчеркнем, что это наиболее характерно для работ младших участников группы, а также их родителей: «Я сопереживаю ему. Если бы я оказался на месте седоков, я обязательно выслушал бы его. Он бы выговорился, и ему стало бы легче» (П.П., 11 лет); «Не просто тоску, а глубокое сочувствие испытываешь к тоске Ионы. Хочется быть тем слушателем... » (К.Н.В., мама 11-летней К.Н.).
Этот положительный настрой при коллективном обсуждении рассказа подростки передают взрослым заикающимся, имеющим более длительный «стаж» речевого дефекта, - в этом мы видим лечебный эффект разновозрастного коллектива: «Когда А.П. Чехов писал этот рассказ, по-моему мнению, он хотел, чтобы люди образумились, стали добрее, уделяли внимание собеседнику. Если бы каждый сделал это, не было бы бесполезных войн» (М.Д., 12 лет).
Встречаются и философские размышления, касающиеся вопросов смысла жизни; так, 23-летний Р.И. рассуждает: «Тоска сама по себе не опасна, опасно ее неправильное применение. Она даже полезна, без нее не может быть завершенности и полноты жизни». И далее иронически замечает: «Своеобразно одно стечение обстоятельств, а именно: на протяжении всего рассказа Иону никто не слушает. Но если за слушателей взять всех прочитавших этот рассказ...».
Для логопсихотерапевта чрезвычайно важна моделирующая функция библиотерапии: анализ рассказа с точки зрения всей последующей работой приводит многих пациентов к формированию целительной психологической установки на выздоровление: «И пусть у меня порой на душе та же тоска, что и у Ионы Потапова, и мне некому излить душу, потому что я боюсь непонимания и осмеяния. Но я твердо верю, что настанет мой час, и моя жизнь изменится. Изменится отношение ко мне со стороны окружающих людей. Воистину каждый заикающийся должен стать оратором!» (К.А., 21 год).
Приведенные выше отрывки свидетельствуют о том, что существуют различные стратегии восприятия, благодаря которым один и тот же текст по-разному прочитывают разные люди. Художественная книга предлагает читателям разную информацию, что обосновано «диалогичностью всякого понимания» (по М.М. Бахтину). Как подчеркивает Ю.Б. Некрасова, текст ведет себя как «некий живой организм, находящийся в обратной связи с человеком» [9, 26], задавая ему вопросы и заставляя искать на них ответы.
Психотерапевтическому эффекту способствует особый механизм «смыслопорождения» (по Ю.М.Лотману), когда текст в результате взаимодействия с пациентом ведет себя подобно личности, т. е. выступает активным участником общения. Каждый человек откликается на ту информацию, которая близка ему, преломляется через его сознание и самосознание; в тексте сталкиваются и «сополагаются» язык автора и язык каждого пациента, из этого соотношения рождается новый смысл [8]. Сходные идеи высказаны в теории психологии чтения Л.С. Выготским: «Мы понимаем не текст, а мир, стоящий за текстом» [3]. События, отображенные в содержании текста, видятся читателем «сквозь стекло» своего восприятия, которое может и деформировать облик прочитанного.
Продолжим рассмотрение психологических механизмов библиотерапии на примере произведения А.П. Чехова «Шуточка» [1], которое находится в иной, «мажорной» тональности (напомним, что рассказы «Тоска» и «Шуточка» предлагаются участникам группы в одном задании; благодаря полярности произведений происходит их взаимное дополнение и усиление психотерапевтического эффекта). Приподнятое настроение передается нам с первых строк рассказа: «Ясный зимний полдень»; и во многих письменных отзывах наших пациентов мы читаем: «Рассказ жизнеутверждающий, внушающий оптимизм, в нем живет счастье» (К.А., 19 лет).
Интересна одна из версий написания данного рассказа. В Таганроге с набережной на верх мыса можно подняться по очень старому и уже заброшенному спуску, устроенному в 1774 года в
расщелине балки на склоне Градоначальской (впоследствии Варвациевской) горы. В зимнее время этот спуск становился любимым местом горожан для катания на санях; особую прелесть ему придавал своеобразный трамплин, которым служила лежавшая внизу поперек спуска большая труба для стока ливневых вод. Требовалось немало смелости и сноровки, чтобы, подпрыгнув по обледеневшей трубе, продолжить езду по набережной. Приходилось здесь кататься и Антону Чехову. Его юношеские впечатления, вероятно, и были отражены в рассказе «Шуточка» [7]. Пациенты отождествляют автора рассказа с его главным героем и иногда недоумевают: «Я решила, что эта история из жизни самого Чехова, но поведение молодого человека не «состыковывается» с моим представлением об Антоне Павловиче» (П.А., 22 года), - а иногда наивно мечтают: «Если бы он (главный герой - И.Я.) признался Наденьке в любви, они наверняка бы поженились, и жизнь А.П. Чехова изменилась бы» (М.Д., 12 лет).
Некоторые пациенты вычитывают самый поверхностный смысл рассказа, касающийся взаимоотношений двух молодых людей, причем пациенты мужского пола, как правило, выражают солидарность юноше: «Я сам «шутил» подобным образом и считаю, что в этом нет ничего преступного, - девушка будет вспоминать об этом как о приятном происшествии в своей жизни» (Б.А., 24 года); участницы групп, наоборот, чаще высказывают несогласие с героем и автором рассказа: «Всегда странно читать описания внутреннего мира женщин, ее чувств и эмоций у авторов-мужчин» (Л.О.Ж., мама 14-летнего Л.Д.).
Для нас представляют интерес глубокие размышления участников групп, касающиеся психологического восприятия рассказа. Первое, что мы выделяем, - это тема состояний (подчеркнем, что обучение управлению своими состояниями является основной целью системы логопсихотера-пии); так, 28-летний М.Р. пишет: «В рассказе показаны в основном два состояния души человека. Героиня рассказа представляет образ человека ждущего, ищущего, готового рисковать и жертвовать ради ожидаемого, но несколько неуверенного в себе. А на примере героя рассказа показан человек, который сам не знает, чего хочет, и просто развлекается.». И далее даже без комментариев видно, насколько «проговаривается» пациент: «Бывает, что человек, почти достигнувший мечты, не может сделать последний, решительный шаг, и в конечном итоге цели не достигает...».
Второй можно назвать тему преодоления страха. У многих заикающихся она прослеживается в аспекте преодоления речевого дефекта и связанного с ним страха речи: «Девочкой двигала фраза «Я люблю вас... » так же, как и мною слова: «Как вылечиться от заикания?!» (П.П., 10 лет). Чехов как бы заставляет читателя самого приходить к нужному выводу. Происходит своего рода суггестия, когда сам автор произведения выступает в роли психотерапевта и носителя определенных ценностей. Сами того не подозревая, пациенты подбирают для себя волшебные ключи для личностных и речевых изменений: «Порою мне нравится процесс преодоления; сделав «это сложное», чувствуешь себя Человеком с большой буквы» (Н.О., 23 года).
Библиотерапевтические отклики, соотнесенные с результатами психологического тестирования, позволяют нам на последующих этапах логопсихотерапевтической работы сказать нашим пациентам следующие слова: «Нам очень понравилось, что в ваших работах часто речь идет о мужестве, которое побеждает страх. Анализируя рассказ А.П. Чехова «Шуточка», Вы пишете: «С каждым разом Наденька скатывалась с горы все смелее и смелее, она преодолевала свой страх». А мы хотим ответить Вам словами одного из наших выпускников: «Да, когда спускаешься с горы, бывает такое состояние, что страшно, но, как только ты скатился с горы, ты совершил победу». И мы верим в Вашу победу, верим, что у Вас есть четкая установка на трудную и радостную работу!»
Особо остановимся на разновозрастном составе логопсихотерапевтических групп. Основной контингент пациентов наших групп - это заикающиеся подростки и взрослые со «звучащей психотравмой», многократно и безуспешно лечившиеся ранее. В нашей практике возраст всех участников групп представлен в диапазоне от 6,5 до 70 лет: кроме пациентов 6,5-32-х лет, в работе групп участвовали их братья, сестры, родители, жены, мужья, бабушки, дедушки, друзья, а также дети взрослых пациентов. Как подтверждает опыт, формирование группы по разновозрастному
принципу позволяет наиболее адекватно для каждого участника процесса логопсихотерапии идентифицировать события «лечебного перевоспитания» с явлениями окружающего социума. Несомненно, библиотерапевтические отклики имеют существенные отличия в соответствии с возрастом писавшего отклик.
В самом начале работы с книгой мы отмечаем у большинства младших подростков предельную лаконичность, наивность, непосредственность высказываний. В своих отзывах на произведения они прежде всего отражают событийный ряд, дают перечень поступков героев, их описание. Многие работы характеризуются ярко выраженным в них принятием или непринятием позиций автора или героев. В то же время у подростков 14-16 лет по сравнению с 9-13-летними отклики на художественные произведения носят все более «отстраненный» от сюжета характер, поскольку в этом возрасте идет формирование абстрактного мышления. Канва событий книги или рассказа становится лишь опорой для предъявления собственных мыслей, чувств, позиций. Встречаются попытки обобщения ряда произведений не только по жанрам, тематике, но и по идейному замыслу. А большинство библиотерапевтических откликов пациентов старшего возраста уже с первого задания характеризуются развернутой устойчивой оценкой событий и сюжета. Произведение анализируется сквозь призму личностных смыслов, читатель оказывается соучастным автору, герою, он способен комментировать текст, иллюстрируя его собственными примерами.
В последнем библиотерапевтическом задании, предлагая нашим пациентам для прочтения повесть К. Паустовского «Золотая роза», мы обращаемся к еще одной важной проблеме. Отвечая на вопрос о том, «когда книга учит» (по Г.Г. Граник), мы считаем одним из важных компонентов подлинного диалога с книгой творческое воображение читателя. В предисловии к повести «Золотая роза» академик А.В. Петровский пишет о том, что нет труднее задачи, чем проникновение в творческую лабораторию писателя, но «то, что оказывается недоступно стороннему наблюдателю, будь то психолог-исследователь или критик-литературовед, открыто художнику, видящему процесс изнутри». Это прекрасно показал К. Паустовский в своей повести, где главный герой - «творческое воображение художника, способное разбудить фантазию читателя» [11].
Одна из глав этой книги посвящена творчеству А.П. Чехова. Находясь в доме великого писателя, Паустовский по сохранившимся кратким записям на папиросных коробках вспоминает эпизоды из его жизни и свои ощущения, с этим связанные. Перед нами во всей полноте встает Чехов как Человек, и об этом пишут нам наши пациенты и их родители: «Мы ценим его доброту и в то же время требовательность к людям, его гуманизм и бесспорную гениальность... Мы знаем его любовь к России и сожалеем по поводу того, что писатель не успел нам рассказать о ней так, как он того хотел..» (С.Т.П., мама 11-летней С.В.).
В отклике 22-летнего Б.А. появляется прямое обращение к писателю, сравнение себя с ним и отстранение в пользу рассказа о себе: « Чехов... Хорошее это дело - записывать отдельные фразы. У самого так было несколько раз - перебираешь старые вещи, находишь листок с надписью, и в голове возникает целая история, сразу вспоминаешь, когда это было, кому это все предназначалось...».
Особенно приятно читать следующие строки, написанные одной из самых юных участниц группы, в которых детское непосредственное восприятие подростка сочетается с пониманием масштабности личности писателя: «Антон Павлович был человеком благородным, мужественным, не хвастливым. Даже всего не перечислить, уж настолько хорош был Чехов. Его рассказы поучительны и интересны: он показывал, какими разными бывают люди в разных ситуациях. Я очень ценю его творчество» (Н.М., 11 лет).
Размышления Паустовского о том, «что оставил Чехов нам в наследство в наших характерах...», перекликаются с размышлениями пациентов: «Чехов прошел путь от шутника до человека удивительной внутренней красоты, благородства и спокойного мужества. Он сам себя воспитал и дал нам суровый урок порядочности по отношению к людям» (Л.Э., 28 лет). Удивительно, насколько эти слова созвучны высказываниям современников писателя. Сергей Яблоновский - известный журналист, театральный и литературный критик - в очерке «Два Чехова» подчеркивал: «Всмотритесь, вдумайтесь: разве их было не два? Во всем различные, порою до такой степени, что они явля-
лись антиподами один другому. Даже имена у них были совершенно различны: одного звали Антоша Чехонте, другого звали Антон Павлович Чехов. Один родился в крестьянской семье, добившейся некоторого материального достатка, живущей жизнью городского мещанства. Другого надо было бы назвать аристократом, если бы по поводу этого слова не приходилось каждый раз делать оговорок. веселым, звонким смехом заливается по поводу всего, что встречает вокруг себя» [2, 111-113]. И далее младший современник писателя, хорошо знавший его, размышлял: «Но откуда же все-таки эти два лица? Почему всем дано одно, а ему - два? Потому что в Чехове медленно, как все огромное, рос и формировался внутренний человек. Чехов выработал сам того исключительного человека, которым предстал перед нами, завершил свое развитие. И одно только было в нем всегда вечное, чему он никогда не изменил: безусловная честность, безусловная правдивость, беспримерная независимость и как художника, и как человека. Весь был свой, особенный, ни на кого не меняющийся. Цельный, сильный, настоящий.» [там же, 116-117].
Герои Чехова, живя своей жизнью на страницах книг, заставляют читателя думать, сравнивать, сопоставлять, - это и есть один из самых продуктивных выходов из невроза: сотворчество с автором и его героями переходит в самотворчество и саморазвитие. «Себя преодолеть - вот жизни смысл глубокий, заставить сделать так, как надо, как хочу», - эти строки Р. Киплинга рефреном звучат на всех этапах работы с участниками группы.
Заглядывая в «глубь строки», пациенты предвосхищают будущий результат и тем самым доказывают основное отличие системы логопсихотерапии от всех иных способов лечения заикания: основная цель методики - становление творческой целостной личности, а излечение от речевого дефекта - важный, но все же второстепенный результат личностного развития.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Чехов А.П. Рассказы. М.: Худ. лит., 1970.
2. А.П. Чехов в воспоминаниях современников / сост. А.Л. Костин. М., 2004.
3. Библиопсихология и библиотерапия / ред. Н.С. Лейтес, Н.Л. Карпова. М, 2005.
4. Катаев В.Б. «Тоска»: реальность и литература // Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1982. С. 27-39.
5. Лебедева Л.А. Способы психологического анализа в рассказах А.П. Чехова // Сб. статей и мат-лов. Ростов н/Д., 1963. С. 123-140.
6. Миллер А.М., Вельвовский И.З. Библиотерапия в системе психотерапии // Вопросы психотерапии. М., 1973.
7. Киричек М.С. Градоначальский (Варвациевский) спуск // Таганрогская правда, 1992. 2 июля.
8. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.
9. Мясищев В.Н. Психология отношений / под ред. А.А. Бодалева. М.; Воронеж, 2003.
10. Ожегов С.И. Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. 4-е изд., доп. М., 1999. С. 630.
11. Паустовский К.Г. Золотая роза: психология творчества. М., 1991.
