CC BY
242
Многоликая история Евразии
ДЕйДЕнРЕпРЕнДЕпРИДЕнПИНДнРЕЙ^
Александр Таиров
Кочевники урало-казахстанских степей и Приаралья в VII - VI вв. до н.э.*
В начале раннего железного века обширные просторы урало-казахстанских степей были заняты кочевыми племенами тасмолинской историко-этнографической общности, являющейся составной частью обширного сакского мира. Основой сложения и функционирования общности, на наш взгляд, явилась пастбищно-кочевая система, или система посезонного распределения пастбищ и водных источников1. Археологическим выражением этой общности является та близость погребального обряда и инвентаря, которая прослеживается при анализе памятников VII -VI вв. до н.э. тасмолинской культуры Центрального Казахстана, улубаев-ско-тасмолинской Северного Казахстана и бобровско-тасмолинской Южного Зауралья.
Оформившись еще в эпоху поздней бронзы, пастбищно-кочевая система просуществовала в ряде районов степной, полупустынной и пустынной Евразии без каких-либо кардинальных изменений вплоть до начала ХХ в.2 Специфика экстенсивной кочевой экономики, мало меняющейся с течением времени, и экологически сходные условия3, которые приводят к выработке однотипных форм кочевого хозяйства, позволяют привлекать данные по кочевым в недавнем прошлом народам, в частности казахам Х^ХГХ вв., для реконструкции хозяйства, культуры, социально-экономических структур древних номадов евразийских степей, по-
4
лупустынь и пустынь .
Одной из основных особенностей хозяйства казахов ХVIII - начала ХХ в. и была пастбищно-кочевая система, или система посезонного распределения пастбищ и водных источников5, с круглогодичным кочеванием в меридиональном направлении, с постоянными районами летних и зимних пастбищ (замкнутый цикл кочевания), относительно стабильными маршрутами перекочевок. По мнению Н.Э. Масанова, незамкнутый цикл кочевания, то есть выпас скота с неурегулированным землепользованием, был практически невозможен в природно-климатических условиях Казахстана. Замкнутый же цикл кочевания по строго определенным маршрутам
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 02-01-00504а/Т и Министерства образования РФ, грант Г02-1.2-35.
158
в рамках регламентированных пастбищных угодий был имманентно присущ всем кочевникам Евразии6. Как отмечает В.Ф. Шахматов, «разделение кочевых путей и пастбищ между родами было неизбежным и необходимым условием пастбищно-кочевой системы: в противном случае вся система кочевания была бы нарушена, начался бы хаос в землепользовании, что привело бы к хищническому истреблению пастбищ и гибели скота» . К.А. Акишев подчеркивает, что «... опыт сезонного распределения пастбищ был накоплен до перехода к кочевому образу жизни еще племенами андроновской культуры», ибо возникновение кочевого скотоводства «невозможно без сложившейся системы сезонного чередования пастбищ»8.
Становление этой системы было обусловлено природно-климатическими условиями; зональностью и посезонными особенностями продуктивного периода с активной вегетацией растительного покрова и его низкой кормовой производительностью; ярко выраженной аридно-стью и неравномерностью распределения водных источников, их сезонностью; периодичностью поедания скотом скудного растительного покрова и рядом других факторов. Выбор же маршрутов и амплитуда кочевания были обусловлены ландшафтом, гидрографической сетью, наличием источников воды и их сезонным распределением, отдаленностью сезонных пастбищ друг от друга, учетом миграций копытных животных
„9
степей и полупустынь: лошади, сайгака, кулана .
Основная масса кочевников урало-казахстанских степей и полупустынь в течение всего периода существования здесь номадизма перемеща-
10 т-т
лась в меридиональном направлении . По-видимому, меридиональное и обратно меридиональное направления кочевания преобладали и у большинства номадов евразийских степей, полупустынь и пустынь11.
Здесь необходимо подчеркнуть, что на протяжении почти всей истории кочевничества в степях одновременно в рамках одного и того же общества наблюдались процессы седентаризации и номадизации. Тенденция к седентаризации определялась как внутренними социально-экономическими причинами (обнищанием части кочевников, политическими или экономическими интересами социальной верхушки и т. п.), так и рядом других факторов (климатическими изменениями, неблагоприятной политической ситуацией, влиянием земледельческих цивилизаций и т. д.). Развитие процессов седентаризации и номадизации находилось в тесной зависимости от конкретно-исторической ситуации, а в различные периоды истории преобладала та или иная тенденция12. Поэтому «в составе одной и той же преимущественно кочевой народности или племенного объединения какая-то часть его была полукочевой и даже оседлой»13. Как отмечал С.П. Толстов, «по-видимому. элементы оседлости и
14
земледелия всегда сопровождают кочевое скотоводческое хозяйство» .
159
Несмотря на абсолютное преобладание кочевого скотоводства, в отдельных благоприятных по естественно-географическим условиям районах -в Семиречье, на юге Казахстана (на окраинах земледельческих оазисов, в низовьях и дельтовых областях рек Амударьи, Сырдарьи, Таласа, Чу и др.), в лесостепной зоне, горно-лесных массивах Центрального Казахстана (Улутау, Баян-Аул, Каркаралинск, Чингизтау и т. п.), в низовьях Ирги-за, Тургая, Эмбы - часть населения с древнейших времен вела полукочевой образ жизни15.
Исходя из исторических и этнографических данных, можно с известной долей вероятности определить пути перекочевок ранних номадов урало-казахстанских степей, места их летних и зимних пастбищ.
Зимние пастбища кочевников Западного Казахстана и Южного При-уралья могли находиться в низовьях Эмбы, на Мангышлаке, Устюрте, в низовьях Амударьи. На лето одна их часть, возможно, оставалась здесь, другая откочевывала на север, на притоки Ори, Урала, Илека, Эмбы, Сагиза, Теми-ра, в район Мугоджарских гор. Отдельные группы, возможно, имели летние пастбища в предгорных и горных районах Приуральской Башкирии.
Кочевники, зимовавшие в Кызылкумах, на средней и нижней Сыр-дарье, в Северном и Северо-Восточном Приаралье, в предгорьях Каратау, низовьях Чу и Сарысу, а также в Северо-Западном Прибалхашье, на лето, вероятно, уходили далеко на север. Их летние кочевья располагались по притокам верховьев Урала, Тобола, Иргиза, Тургая, Ишима, Сарысу, Ну-ры, в долине Иртыша, достигая на севере границ лесостепи (Южное Зауралье, Северный и Центральный Казахстан).
Часть скотоводов, зимовавших в песках Мойынкум, в предгорьях Каратау, на лето также откочевывали в Центральный и Северный Казахстан, часть поднималась в горы Каратау и Заилийского Алатау. В этих же горах, а также в Джунгарском Алатау и на северных отрогах Тянь-Шаня летовали скотоводы, проводившие зиму в песках Южного Прибалхашья, в долинах Таласа, Чу, Или16.
Таким образом, основным районом зимовок ранних кочевников урало-казахстанских степей являлась полоса пустынь и предгорий, протянувшаяся от Каспийского моря до озера Балхаш и Алаколь: Мангышлак, Устюрт, низовья Аму- и Сырдарьи, Кызылкумы, Приаралье, низовья Сарысу, долины рек Талас, Чу, Или, предгорья Каратау, пески Мойынкум и Южного Прибалхашья (Таукум, Сарыесик-Атырау). Здесь в зимний период концентрировалась основная масса кочевого населения урало-казахстанских степей и полупустынь, кочевников и полукочевников Средней Азии. Причем зачастую у кочевых групп, летовавших в различных регионах Казахстана, зимние пастбища располагались по соседству, как это было у казахов XVIII - XIX вв. Так, казахи Перовского уезда Сырдарьинской области имели летовки в верховьях Сарысу, горах Улутау
160
и Кшитау, в верховьях Тобола и на Уе у Троицкой укрепленной линии (до постройки этой линии казахи, по-видимому, уходили и за Уй). Зимовки рода конграт были расположены на юго-западных склонах Каратау, а ле-товки - в горах Каратау и Атбасарском уезде Акмолинской области17. Казахи одних и тех же аулов (наиболее мелкой единицы административного деления) различных волостей Перовского и Казалинского уезда Сырдарь-инской области в конце XIX - начале XX в. на лето делились на две-три части. Одна оставалась в пределах своих волостей и уездов, где кочевала в районе зимовок и одновременно занималась земледелием и сенокошением, то есть вела полукочевой образ жизни, другая откочевывала в Ат-басарский уезд Акмолинской области, третья располагалась на летовки в Тургайском, Иргизском и Кустанайском уездах Тургайской области18. «Зимние пастбища Аулие-Атинского уезда Сыр-Дарьинской области находились в основном в долинах Чу, Таласа, в песках Мойынкум, на северных склонах Алатау и в отрогах Каратау. Большая часть летовок располагалась в пределах своего уезда по склонам Алатау... и на Каратау. Лишь 25 % общего числа кочевников уходили за пределы Сыр-Дарьинской области на север, в Атбасарский, Акмолинский, Каркаралинский уезды, пересекая Бетпак-Далу, часть же крупных баев откочевывала в Наманганский уезд Ферганской области»19. Кочевники ряда уездов Семиреченской и Семипалатинской областей занимали в основном горные массивы Южного Алтая, Тарбагатая, Джунгарского и Заилийского Алатау и их отроги, альпийские луга которых использовались в качестве летних пастбищ. В качестве же зимних пастбищ использовались пустынные равнины, пески и солончаки, камышовые заросли вокруг озер Балхаш, Алаколь, Зайсан20.
Перекочевывающие на зиму в среднеазиатско-казахстанские пустыни номады урало-казахстанских степей и полупустынь взаимодействовали с кочевым и полукочевым населением, обитавшим здесь постоянно21. Это население не всегда было этнически отличным от них. В его состав могла входить часть кочевой народности или племенного объединения, по тем или иным причинам кочующая здесь или осевшая и ведущая полукочевой или оседлый образ жизни22. Так, полукочевниками была значительная часть кыпчаков, осевшая на местах зимовок - в бассейне Сырда-рьи, Сарысу, в предгорьях Каратау. А отдельные их группы занимались орошаемым земледелием в районах Улутау, Тургая, Ишима23. Кочевые казахи-адаевцы в начале XX в. делились «на четыре группы, которые кочуют: 1) с Мангышлака через Уил на Хобдо; 2) по Устюрту, то есть южнее Эмбы; 3) по Мангышлаку и 4) на Бузачинском полуострове»24.
Помимо зимовок, встречи кочевников, занимающих различные регионы Казахстана, могли происходить и на местах летовок. Так, судя по этнографическим данным, племена, зимующие на Устюрте, Мангышлаке, в низовьях Амударьи, лето проводили в предгорьях Урала, на западных
161
склонах Мугоджар (верховья Эмбы и Ори). Отдельные же группы номадов, имевшие зимние пастбища в низовьях Сырдарьи, Кызылкумах и Северо-Восточном Приаралье, располагались на летовки на восточных склонах Мугоджар (притоки Иргиза), в Восточном Оренбуржье (на притоках Урала и Ори), доходя до верховьев Эмбы и Ори, то есть кочевали летом в непосредственном соседстве с номадами Западного Казахстана и
25
Южного Приуралья . Как отмечал А. Ашмарин, «летовка для кочевника-скотовода имеет и громадное общественное значение. На ней сходятся кочевники отдаленных местностей, не имеющих между собой сообщения в течение целого года, почему она и является чуть ли не единственным местом связи для киргизских родов. Здесь каждый кочевник знакомится со всеми событиями прошедшего года, со всеми сторонами жизни прочих родов, упадком или развитием хозяйства. . Здесь совместно обсуждаются вопросы общего характера»26.
Контакты ранних кочевников урало-казахстанских степей и полупустынь и номадов среднеазиатско-казахстанских пустынь и предгорий, обусловленные концентрацией их в зоне пустынь, на местах зимних пастбищ, расположением летовок отдельных групп в непосредственном соседстве, определили быструю передачу новшеств в области материальной культуры, особенно вооружения и конской упряжи. Единая же генетическая основа и примерно одинаковый уровень социально-экономического развития способствовали этим контактам, облегчали заимствования не только в области материального производства, но и духовной сферы. Все это в конечном счете приводило к нивелировке культур ранних кочевников, входящих в единую сакскую историко-этнографическую область27. Как отмечает Р.Б. Сулейме-нов, «. особенности ведения хозяйства общества древних насельников Казахстана, обусловленные спецификой среды обитания, явились одним из
решающих факторов становления этнической однородности, накопления
28
однотипных этнических признаков» . Рассматривая эволюцию кочевого хозяйственно-культурного типа в Казахстане, Н. Э. Масанов приходит к выводу, что «в течение I тысячелетия до н.э. и первой половины I тысячелетия н. э. в основном развивалось культурно-историческое единство, порождаемое в эпоху увлажнения спонтанным процессом генезиса номадизма на всем ареале евразийских степей, полупустынь и пустынь умеренного пояса, т.е. происходило накопление этноинтегрирующих черт культуры, а этническая специфика проявлялась в отживающих свой век субстратных элементах, связанных с особенностями социально-экономического функционирования в
29
каждом регионе» .
По природным условиям урало-казахстанские степи и полупустыни делятся в настоящее время на три крупных, достаточно обособленных естественно-географических региона: Западный Казахстан и Южное При-уралье; Южное Зауралье, Северный и Центральный Казахстан; Семире-
162
чье30. Природно-ландшафтные условия этих крупных регионов предопределили специфику хозяйства населения, пути кочевок, места летних и зимних пастбищ, преимущественное направление экономических, культурных и политических связей, конкретное историческое окружение и т. п. Все это нашло свое выражение и в своеобразии погребального обряда, и в искусстве, и в материальной культуре, то есть в этнических признаках, обусловило особенности исторического развития населения каждого региона. Как справедливо отмечает Н. Э. Масанов, рассматривая этногенез казахов, «в процессе освоения экосистемы вырабатывалась общность экономических и неэкономических интересов как субстратной основы этногенетических процессов». Аккумуляция в условиях сходной среды обитания и аналогичного типа хозяйственной деятельности при одинаковом уровне развития производительных сил, однородных этнических признаков в сфере бытовой, материальной и духовной культуры находила свое объективное выражение в разновременном образовании различного рода этнокультурных общностей на территории Казахстана31.
Трем естественно-географическим районам урало-казахстанских степей, полупустынь и пустынь в I тысячелетии до н.э. соответствовали три историко-этнографические общности: сакские племена Южного При-аралья в низовьях Аму- и Сырдарьи и, возможно, скотоводческие племена
32
Южного Приуралья ; ранние кочевники Южного Зауралья, Северного и Центрального Казахстана (тасмолинская общность); саки Семиречья33.
Именно природные условия, явившиеся главным обстоятельством при выборе номадами урало-казахстанских степей маршрутов сезонных перекочевок, мест летних и зимних пастбищ, определили, в конечном счете, вхождение их в выделенную нами тасмолинскую историко-этнографическую общность34, определили то сходство обряда и инвентаря, которое четко прослеживается при анализе погребальных памятников Южного Зауралья, Северного и Центрального Казахстана. Как совершенно справедливо замечает Н.Э. Масанов, «. особенности ведения хозяйства и функционирования культуры в специфических условиях среды обитания влекут за собой накопление особых черт, свойств и признаков, которые в конечном счете и определяют неповторимую комбинацию этнических стереотипов, обусловливающих этнос как историко-культурный феномен». Этот процесс «базируется на том, что в процессе производства складывается симбиоз между населением и освоенной им средой обитания, который детерминировал специфику общественной деятельности человека, автономный комплекс взаимосвязанных между собой структурных компонентов культуры, своеобразное информационное поле, функционирующее на основе оптимального равновесия в естественно-природных и социально-экономических процессах, что и приводило к особому характеру циркуляции информации внутри данного
35
социального организма» .
163
Интересные данные, могущие быть косвенным подтверждением тесных связей кочевников тасмолинской историко-этнографической общности, дают материалы по этнографии казахов. Как уже указывалось, одна группа казахских родов, зимовавших в Перовском уезде Сыр-Дарьинской области, располагалась на летовки в верховьях Сарысу, другая группа переходила в горы Улутау и Кшитау, третья - имела летовки в верховьях Тобола и на территории, примыкающей к Троицкой укреплен-
36
ной линии, четвертая - все лето проводила у зимовок .
Расположение зимних пастбищ кочевников тасмолинской общности в непосредственной близости от низовьев Сырдарьи, контакты с сыр-дарьинскими саками, входившими в другую историко-этнографическую общность, определили ту близость погребального инвентаря и отдельных элементов погребального обряда, что прослеживается между памятниками урало-казахстанских степей и курганами могильников Уйгарак, Южный Тагискен, Сакар-чага37.
Далее мы подробнее рассмотрим отражение в материальной культуре связей номадов тасмолинской общности с кочевым населением Приаралья. Из редких категорий инвентаря, известных главным образом у племен урало-казахстанских степей и встреченных у саков низовий Сырдарьи, следует отметить пояса с бронзовыми обоймами (Тагискен, курган 37)38, зеркала с длинными ножевидными ручками (Уйгарак, курган 21)39, некоторые типы втульчатых и черешковых стрел.
В разграбленном погребении кургана 21 могильника Уйгарак в непотревоженном положении сохранилась группа предметов. Она включала железный кинжал с грибовидным навершием и дуговидным перекрестием, на котором лежал длинный бронзовый нож с кольцевым навершием. Поверх ножа находилось бронзовое зеркало с длинной ножевидной рукоятью. Рядом с кинжалом найдены оселок и массивный железный предмет, «по форме напоминающий небольшой молот со сквозным овальным от-
40 т-т
верстием для насада» . По составу и взаиморасположению инвентаря это погребение очень близко погребениям Южного Зауралья и Центрального Казахстана41 с поясами или поясами и зеркалами с длинной ножевидной ручкой - Бобровский, курган 4, Иртяш 14, курган 2, Нурманбет IV, курган 1.
В погребении 3 кургана 2 могильника Иртяш 14 (Южное Зауралье) обнаружен колчан с 10 бронзовыми втульчатыми наконечниками стрел оригинальной формы. У всех наконечников верхняя их половина ромбическая в сечении, нижняя - двухлопастная, а концы лопастей оттянуты в шипы, опущенные ниже втулки42. Единственной полной аналогией им является наконечник, найденный у поселка Акколь в верховьях реки Ир-гиз на территории Актюбинской области и отнесенный С.Ю. Гуцаловым к VII- первой половине VI в. до н.э.43 Ромбическую в сечении головку,
164
переходящую в две короткие слабо выраженные лопасти с небольшими шипами и скрытой втулкой, имеет и наконечник из кургана 20 могильника Сакар-чага 6 (конец VIII - VII в. до н.э.) . В отличие от иртяшских наконечников, сакарчагинский имеет более вытянутые пропорции (соотношение ширины к длине у него 1 : 4, а у иртяшских - в среднем 1 : 2,65) и более короткие лопасти, составляющие 1/3 всей длины наконечника.
По форме головки, соотношению ромбической и двухлопастной частей головки (1 : 1), иртяшские наконечники весьма близки сводчатому наконечнику с ромбической в сечении головкой, переходящей в две лопасти с небольшими шипами из погребения 2 кургана 1 могильника Шатро-во (Южное Зауралье). В отличие от иртяшского у шатровского наконечника имеется очень короткая втулка45. По форме головки иртяшские наконечники близки и наконечнику из кургана 32 могильника Южный Таги-скен, датированному в пределах VII - середины VI в. до н.э. М.А. Итина и Л.Т. Яблонский46 в своей классификации отнесли его к двухлопастным со сводчатой головкой и выступающей втулкой (группа 2, отдел Б, тип 3). Однако характеризуется он как наконечник с ромбической головкой и выступающей втулкой. Его сводчатая ромбическая в сечении головка переходит в короткие прямосрезанные лопасти, составляющие всего 1/3 общей длины головки, втулка имеет большую длину, чем у описанных выше.
Шатровскому и тагискенскому наконечникам близки наконечники стрел из курганов 37 и 42 могильника Уйгарак, датированных О.А. Вишневской VI в. до н.э. Они сводчатые с ромбической в сечении головкой, переходящей по бокам в лопасти с небольшими шипами и выступающей втулкой (группа втульчатых, отдел Г, тип II). Ромбическая в сечении часть головки составляет у них от 1/2 до 2/3 общей ее длины47. Сводчатые наконечники с ромбической в сечении головкой, переходящей в две лопасти с небольшими шипами и короткой выступающей втулкой, аналогичные шатровскому, найдены и в кургане 1 могильника Жаман-Тогай. Ком-
48
плекс этого кургана датирован VII - VI вв. до н.э. или VII в. до н.э.
Бронзовые двухлопастные черешковые наконечники стрел из кургана 1 могильника Николаевка II в Южном Зауралье и кургана 5ж могильника Ка-рамурун I в Центральном Казахстане49 находят аналогии в памятниках VII -VI вв. до н.э. Приаралья, Восточного Казахстана и Южной Сибири50.
Бронзовые четырехгранные черешковые наконечники стрел со сводчатой квадратной в сечении головкой из кургана 1 Варненской группы в Южном Зауралье близки наконечникам отдела Г, по О. А. Вишнев-ской51. Такие наконечники появляются, по ее мнению, во второй половине VI в. до н.э. Именно этим временем и датируется курган 43 могильника Уйгарак, где они были найдены52. Близок варненскому и наконечник из надежно датируемого концом VII - первой половиной VI в. до н.э. погре-
165
бения 1 кургана 59 могильника Целинный 1 на среднем Илеке53. Бронзовые четырехгранные черешковые наконечники стрел, имеющие, в отличие от варненских, ромбическую в сечении головку, обнаружены в комплексе VII-VI вв. до н.э. кургана 1 могильника Жаман-Тогай на Средней Сырдарье и в могильнике раннего этапа уюкской культуры Тувы - Ай-мырлыг54. В Приаралье, Северном и Центральном Казахстане в раннесак-ское время были распространены и втульчатые асимметрично-ромбовидные, ромбические в сечении, наконечники стрел, часто с выпуклыми валиками на гранях55.
Близость между кочевниками урало-казахстанских степей и При-аралья прослеживается и при сравнение предметов их искусства. Так, по схеме изображения ближайшей аналогией подпружной пряжке в виде свернувшегося в кольцо кошачьего хищника с берегов озера Иртяш является подпружная пряжка из кургана 33 могильника Уйгарак56. Характеризуя золотую фигурку лежащего льва, положившего голову, изображенную в анфас, на лапы из кургана 53 Южного Тагискена, М.А. Итина и Л.Я. Яблонский57 отмечают, что «золотые бляшки из сакских погребений Тасмолы в Центральном Казахстане удивительно напоминают тагискен-скую»58. Форма головы хищника, изображенного на костяном гребне из кургана 2 Варненской группы в Южном Зауралье59, особенно манера передачи нижней челюсти, находит параллели в изображении головы фантастического грифона на бронзовых накладках из могильника Сакар-чага 6 и головы льва на золотых накладках из кургана 45 могильника Южный Тагискен60. У львов из Южного Тагискена, так же как и у хищника из варненского кургана, конец длинного хвоста закручен в спираль, близка и манера передачи частей фигуры широкими, общими, рельефными плоскостями. Почти так же как и на варненском гребне переданы когти животного на фрагменте накладки из золотой фольги из кургана 59 этого же могильника61. В кургане 1 могильника Система I в Южном Зауралье найдена бронзовая подпружная пряжка с щитком в виде рельефного сильно стилизованного изображения хищной птицы. По форме щитка этой пряжке наиболее близки пряжки из курганов 8, 17, 51 могильника Уйгарак и кургана 40 могильника Южный Тагискен62.
Южное Зауралье, Северный и Центральный Казахстан, а также При-аралье в VII - VI вв. до н.э. являются основным районом распространения овальных жертвенников без ножек или с четырьмя короткими, круглыми в сечении, ножками63. Примечательно, что жертвенникам на четырех невысоких ножках из кургана 2 могильника Целинный в Южном Зауралье и могильника Даныбай в Центральном Казахстане наиболее близок жертвенник из кургана 47 могильника Уйгарак64. По-видимому, только у номадов степного Урало-Иртышского междуречья и саков Приаралья в VII -VI вв. до н.э. использовались жертвенники клювовидной формы, или в
166
форме стилизованной головы хищной птицы65. В Южном Зауралье жертвенник этого типа обнаружен также в погребении V в. до н.э. кургана 5 могильника Шатрово66.
Характеризуя в целом контакты между номадами урало-казахстанских степей, входившими в тасмолинскую историко-этнографическую общность, и племенами низовий Сырдарьи, прежде всего, отметим, что они были непосредственными и выступали в форме взаимодействия (взаимовлияния)67. Осуществлялись они, главным образом, в период зимовки на сопредельных территориях, т. е. периодически, и охватывали, вероятно, широкие слои общества. По способу осуществления контакты могли быть как мирными, так и военными, связанными с борьбой за лучшие пастбища, со стремлением обогатиться за счет соседей и т.п. С функциональной точки зрения контакты эти, скорее всего, были не только хозяйственные, вернее технологические, но и потестарно-политические и духовно-идеологические. Заимствовались в основном образцы вооружения и конской упряжи. Потестарно-политические контакты выражались в заключении союзов, договоров, посылке посольств и т. п. Результатом духовно-идеологических контактов является, на наш взгляд, распространение однотипных предметов культа, в частности жертвенников и зеркал, близость искусства контактирующих обществ.
Связи же с амударьинскими саками у кочевников Северного и Центрального Казахстана были опосредованные, ибо осуществлялись главным образом через племена Нижней Сырдарьи или Южного Зауралья. Не исключены и непосредственные эпизодические потестарно-политические контакты. Исходя из предположения о существовании уже в VIII-VI вв. до н.э. кочевого цикла Приаралье-Приуралье68, можно полагать, что кочевники Южного Зауралья вступали с амударьинскими саками и в непосредственные связи на местах летовок - в восточных и северно-восточных районах Южного Приуралья. В таком случае по своему характеру, способу осуществления и функциональной направленности контакты номадов Южного Зауралья с кочевыми племенами Южного Приаралья (низовья Амударьи) мало отличались от контактов с саками Юго-Восточного Приаралья (низовья Сырдарьи).
Примечания
1 См.: Таиров А. Д. Пастбищно-кочевая система и исторические судьбы кочевников урало-казахстанских степей в I тысячелетии до новой эры // Кочевники урало-казахстанских степей. Екатеринбург, 1993; Он же. Ранний железный век // Древняя история Южного Зауралья. Т. II. Ранний железный век и средневековье. Челябинск, 2000. С. 125 - 135.
2 См.: Хазанов А.М. Социальная история скифов: Основные проблемы развития древних кочевников Евразийских степей. М., 1975. С. 271; Акишев К.А. Экономика и общест-
167
венный строй Южного Казахстана и Северной Киргизии в эпоху саков и усуней (V в. до н.э. - V в. н.э.): Науч. докл., представ. в качестве дис. ... д-ра ист. наук. М., 1986. С. 7; Юсупов Х. Раннекочевнические племена на территории Северо-Западного Туркменистана // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Тез. докл. со-вет.-фр. симпозиума по археологии Центральной Азии и соседних регионов. Алма-Ата, 1987. С. 129; Таиров А. Д. Пастбищно-кочевая система... С. 3.
3 См.: Таиров А. Д. Изменения климата степей и лесостепей Центральной Евразии во II -I тыс. до н.э.: Материалы к историческим реконструкциям. Челябинск, 2003.
4 См.: Железчиков Б.Ф. Некоторые вопросы развития скотоводческого хозяйства сарматов Южного Приуралья // Памятники кочевников Южного Урала. Уфа, 1984. С. 10-12; Хазанов А.М. О периодизации истории кочевников евразийских степей // Проблемы этногеографии Востока. М., 1973. С. 8 - 9; Он же. Эпоха древних кочевников в евразийских степях // Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана: Крат. тез. докл. на конф. Л., 1975. С. 23 - 24; Юсупов Х. Указ. соч. С. 129; Ягодин В.Н. К вопросу о связях Хорезма с Поволжьем и Приуральем в первой половине I тысячелетия н.э. // АЭБ. 1971. Т. IV . С. 107.
5 См.: Шахматов В.Ф. Казахская пастбищно-кочевая община. Алма-Ата, 1964. С. 23, 33;
Акишев К.А. К проблеме происхождения номадизма в аридной зоне древнего Казахстана // Поиски и раскопки в Казахстане. Алма-Ата, 1972. С. 31; Курылев В.П. Опыт типологии скотоводческого хозяйства казахов (вторая половина XIX - начало XX в.) // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. С. 166.
6 См.: Масанов Н.Э. Проблемы социально-экономической истории Казахстана на рубеже XVIII-XIX веков. Алма-Ата, 1984. С. 45.
7 Шахматов В.Ф. Указ. соч. С. 33.
8 Акишев К.А. Экономика и общественный строй. С. 13 - 14.
9 См.: Масанов Н.Э. Указ. соч. С. 7, 25-27; Таиров А. Д. Пастбищно-кочевая система. С. 4 -
12.
10 См.: Акишев К.А. К проблеме происхождения номадизма. С. 35 - 46; Маргулан А.Х. Третий сезон археологической работы в Центральном Казахстане: Отчет экспедиции 1948 года // Изв. АН КазССР. Сер. археолог. 1951. Вып. 3, № 108. С. 27, 33 - 36; Лог-вин В.Н., Калиева С.С., Гайдученко Л.Л. О номадизме в степях Казахстана в III тыс. до н.э. // Маргулановские чтения: Сб. материалов конф. Алма-Ата, 1989. С. 81.
11 См.: Маргулан А.Х. Из истории городов и строительного искусства древнего Казахстана. Алма-Ата, 1950. С. 74 - 75; Железчиков Б.Ф. Указ. соч. С. 10; Ниязклычев К. О скотоводческом и земледельческом хозяйстве Юго-Западного Туркменистана конца XIX - начала XX в. // Тр. ИИАЭ ТуркССР. 1963. Т. 7. С. 61; Медведский П. Внутренняя киргизская орда в хозяйственно-статистическом отношении // ЖМГИ. 1862. Ч. 80, авг., отд. 2. С. 296; Оразов А. Некоторые формы скотоводства в дореволюционной Туркмении // Очерки по истории хозяйства народов Средней Азии и Казахстана // Тр. ИЭ. Н.С. 1973. Т. XCVIII. С. 71-73; Семенюк Г.И. Опыт кочевого скотоводства в Казахстане в XVIII - начале XIX в. // Из исторического опыта сельского хозяйства СССР. М., 1969. С. 129; Эрдниев У.Э. Калмыки (конец XIX - начало XX в.): Историко-этнографические очерки. Элиста, 1980. С. 126 - 128; Сорокин С.С. Древние скотоводы Ферганских предгорий // Исследования по археологии СССР. Л., 1961. С. 164; Вахтина М.Ю., Виноградов Ю.А., Рогов Е.Я., 1980. Об одном из маршрутов военных походов и сезонных миграций кочевых скифов // ВДИ. 1980. № 4. С. 155-161; Батнасан Г. Некоторые особенности перехода к оседлому образу жизни в Монгольской Народной Республике // СЭ. 1977. № 2. С. 71; Дубман Э.Л., Мышкин В.Н., Матвеев В.И., Соловьева В.В. Некоторые особенности хозяйственного использования степных пастбищ Самарского Заволжья скотоводческими племенами в VI-I вв. до н.э. (опыт реконструкции по
168
данным письменных источников о хозяйстве кочевников XIII - XIV вв. и XVI - первой половины XVIII в.) // Краевед. зап. Самара, 2003. Вып. XI. С. 74 - 75; и др.
12 См.: Хазанов А.М. Характерные черты кочевых обществ евразийских степей // Доклады советской делегации: IX МКАЭН. М., 1973. С. 4 - 5.
13 Жданко Т. А. Номадизм в Средней Азии и Казахстане (некоторые исторические и этнографические проблемы) // История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968. С. 276.
14 Толстов С.П. Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах // Изв. ГАИМК. 1934. Вып. 103. С. 171.
15 См.: История Казахской ССР: (С древнейших времен до наших дней). Алма-Ата, 1977. Т. 1. С. 202; Там же. Т. 2. С. 60; Толыбеков С.Е. Кочевое хозяйство казахов в XVII -начале XX в. Алма-Ата, 1971. С. 521; Акишев К. А. К проблеме происхождения номадизма. С. 45; Жданко Т.А. Проблема полуоседлого населения в истории Средней Азии и Казахстана // СЭ. 1961. № 2. С. 53 - 62; Андрианов Б.В. Проблема исторического взаимодействия кочевых культур и древних земледельческих цивилизаций в свете концепции о хозяйственно-культурных типах (по материалам Приаралья) // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций: Тез. докл. совет.-фр. симпозиума по археологии Центральной Азии и соседних регионов. Алма-Ата, 1987. С. 14 -15; Вайнберг Б.И. Роль экологического фактора в формировании этнической территории (по материалам из Восточного Прикаспия и Приаралья) // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана: Тез. докл. Всесоюз. конф. М., 1988. С. 40 - 43; Муканов М.С. Этнический состав и расселение казахов Среднего жуза. Алма-Ата, 1974. С. 72; Бернштам А.Н. Спорные вопросы истории кочевых народов Средней Азии в древности // КСИЭ. 1957. Вып. XXVI. С. 20; Ажигали С.Е. Традиционная система скотоводческого поселения казахов (в историческом развитии) // Этно-графо-археологические комплексы: Проблемы культуры и социума. Новосибирск, 2002. С. 143 - 190.
16 См.: Таиров А. Д., 1993. Пастбищно-кочевая система. С. 14 - 16.
17 См.: Муканов М.С. К вопросу о родорасселении казахов на территории Казалинского и Перовского уездов Сыр-Дарьинской области (вторая половина XIX в.) // Новые материалы по археологии и этнографии Казахстана: Тр. ИИАЭ АН КазССР. 1961. Т. 12. С. 136 - 147; Востров В.В., Муканов М.С. Родоплеменной состав и расселение казахов (конец XIX - начало XX в.). Алма-Ата, 1968. С. 144 - 148, 149, 153.
18 См.: Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей. Т. V. Тургайская область, Кустанайский уезд. Воронеж, 1903. С. 192-197.
19 Хозяйство казахов на рубеже XIX-XX веков. Алма-Ата, 1980. С. 77.
2° Там же. С. 77.
21 См.: Юсупов Х. Указ. соч. С. 129 - 130; Акишев К.А. Экономика и общественный строй. С. 7; Вайнберг Б.И. Модели взаимодействия скотоводов и земледельцев по археологическим материалам из Хорезма и сопредельных областей Средней Азии // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций: Тез. докл. совет.-фр. симпозиума по археологии Центральной Азии и соседних регионов. Алма-Ата, 1987. С. 15 -18; Она же. Роль экологического фактора. С. 40 - 43; Ягодин В.Н. Кочевники на северо-западных границах Хорезма // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций: Тез. докл. совет.-фр. симпозиума по археологии Центральной Азии и соседних регионов. Алма-Ата, 1987. С. 133 - 135.
22 См.: Жданко Т.А. Номадизм. С. 276 - 278.
23 См.: История Казахской ССР. 1979. С. 60.
169
24 Фиельструп Ф.Ф. Скотоводство и кочевание в части степей Западного Казахстана // Казаки: Антропологические очерки: Материалы особого комитета по исследованию союзных и автономных республик. Л., 1927. Вып. 11. С. 80.
25 См.: Востров В.В. Некоторые вопросы этнографии казахов Кзыл-Ординской области // Материалы и исследования по этнографии казахского народа: Тр. ИИАЭ АН КазССР. 1963. Т. 18. С. 30; Востров В.В., Муканов М.С. Указ. соч. С. 144-148; Басин В.Я., Ке-римбаев Т. Из истории приаральских и присырдарьинских казахов конца XVIII - начала XIX в. // Изв. АН КазССР. Сер. обществ. науки. 1969. № 2. С. 52 - 53; Ашмарин А. Кочевые пути, зимовья и летовки: (Историческое описание) // Совет. Киргизия. 1925. № 5 - 6. С. 120; Турсунова М.С. Из истории казахов Мангышлака во второй половине XIX в. // Материалы и исследования по этнографии казахского народа: Тр. ИИАЭ АН КазССР. 1963. Т. 18. С. 131.
26 Ашмарин А. Указ. соч. С. 122.
27 См.: Яблонский Л.Т. Этноисторическая ситуация в Южном Приаралье эпохи ранних саков // Взаимодействие и взаимовлияние цивилизаций, культур на Востоке: Тез. докл. и сообщений III Всесоюз. конф. Востоковедов. М., 1988. Т. I. С. 189.
28 Сулейменов Р.Б. Этногенез и этническая история казахского народа: проблема и метод // Вестн. АН КазССР. 1987. № 8. С. 19.
29 Масанов Н.Э. Эволюция кочевого хозяйственно-культурного типа и проблема этногенеза казахского народа // Вестн. АН КазССР. 1987. № 8. С. 28.
30 См.: Аргынбаев Х. Образование казахских жузов и их дальнейшая этнополитическая судьба // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана: Тез. докл. Всесоюз. конф. М., 1988. С. 16; Муканов М.С. Этнический состав. С. 23.
31 См.: Масанов Н. Э. Этногенез казахов: проблема исторической преемственности // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана: Тез. докл. Всесоюз. конф. М., 1988. С. 85.
32 См.: Яблонский Л.Т. Указ. соч. С. 189.
33 См.: Таиров А. Д. Пастбищно-кочевая система и исторические судьбы кочевников урало-казахстанских степей в начале I тысячелетия до новой эры // Скифо-сибирский мир (социальная структура и общественная организация): Тез. докл. Всесоюз. археолог. конф. Кемерово, 1989. Ч. II. С. 29; Он же. Ранние кочевники Южного Зауралья в УП-П веках до новой эры: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1991. С. 13 - 14; Он же. Ранний железный век. С. 133-135.
34 В.П. Алексеев отмечал, что «термин "историко-этнографическая общность" часто употребляется наряду с термином "историко-этнографическая область". Между тем во избежание путаницы понятий целесообразно первый из них употреблять как название класса, а второй - для обозначения лишь принадлежности к одной из типологических единиц класса. Иными словами, под историко-этнографическими общностями желательно понимать любую общность народов, выделяемую по принципу общности их исторической судьбы, независимо от ее, так сказать, таксономического уровня. Исто-рико-этнографическая область представляет собой при таком подходе конкретное выражение такой общности - совокупность нескольких народов, объединенных общей историей» (Алексеев В.П. Этногенез. М., 1986. С. 20).
35 Масанов Н.Э. Эволюция кочевого хозяйственно-культурного типа. С. 27.
36 См.: Востров В.В., Муканов М.С. Указ. соч. С. 149; Материалы по киргизскому землепользованию. С. 192 - 197.
37 См. например: Вишневская О.А. Культура сакских племен низовьев Сыр-Дарьи в VII -V вв. до н.э. (по материалам Уйгарака) // Тр. ХАЭЭ. 1973. Т. VIII. С. 70 - 119; Итина М.А., Яблонский Л.Т. Саки Нижней Сырдарьи (по материалам могильника
170
Южный Тагискен). М., 1997. С. 41-66; Горбунова Н.Г. Конская упряжь ранних саков Центральной Азии: (Средняя Азия и Казахстан, кроме Западного) // Древние цивилизации Евразии: История и культура. М., 2001. С. 179-200.
38 См.: Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. С. 68. Рис. 25, 1, 3.
39 См.: Вишневская О.А. Указ. соч. Табл. VI, 4.
40 Там же. С. 18. Рис. 8. Табл. V.
41 См.: Матвеева Г.И. Погребение воина савроматского времени близ г. Троицка // АЭБ. 1964. Т. II. С. 214. Рис. 1; Боталов С.Г., Таиров А.Д. Памятники раннего железного века в окрестностях села Варна // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала: Тр. музея-заповедника «Аркаим». Челябинск, 1996. Рис. 10; Гаврилюк А.Г., Таиров А. Д. Кочевническое погребение VII в. до н.э. в ареале иткульской культуры // Этнические взаимодействия на Южном Урале: Тез. докл. регион. науч.-практ. конф. Челябинск, 2002; Савельев Н. С. Каменные курганы восточных предгорий Южного Урала и некоторые вопросы формирования прохоровской культуры // Уфим. археол. вестн. Уфа, 2000. Вып. 2. С. 18. Рис. 2, 1; Грязнов М.П. Северный Казахстан в эпоху ранних кочевников // КСИИМК. 1956. Вып. 61. Рис. 3, 8; Маргулан А.Х., Акишев К.А., Ка-дырбаев М.К., Оразбаев А.М. Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1966. С. 343 - 344. Рис. 38; 39, 2.
42 См.: Гаврилюк А.Г., Таиров А. Д. Указ. соч. Рис. 5.
43 См.: Гуцалов С.Ю. Культура ранних кочевников Орско-Уральского междуречья в VIII вв. до н.э.: Дис. ... канд. ист. наук. Уфа, 2000. С. 33. Табл. 10, 26.
44 См.: Яблонский Л. Т. Саки Южного Приаралья (археология и антропология могильников). М., 1996. Рис. 17, 41. С. 52.
45 См.: Таиров А. Д. Ранний железный век. Рис. 35, 1.
46 См.: Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. С. 47, 52, 70. Рис. 14, 5; 70б, 23.
47 См.: Вишневская О. А. Указ. соч. С. 90 - 91, 122 - 123. Табл. I, 9, 11; XXV, 12.
48 См.: Максимова А.Г., Мерщиев М.С., Вайнберг Б.И., Левина Л.М. Древности Чарда-ры: (Археологические исследования в зоне Чардаринского водохранилища). Алма-Ата, 1968. С. 180. Табл. V, 1, 2; Мурзин В.Ю. Скифская архаика Северного Причерноморья. Киев, 1984. С. 76; Заднепровский Ю.А. Ранние кочевники Семиречья и Тянь-Шаня // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. Табл. 37, 12, 13.
49 См.: Таиров А. Д. Новые памятники раннего железного века из Южного Зауралья // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1987. Рис. 2, 4; Маргулан А.Х. и др. Указ. соч. Рис. 58, левый в нижнем ряду.
50 См.: Вишневская О.А. Указ. соч. Табл. XX, 18; Яблонский Л.Т. Проблема формирования культуры саков Южного Приаралья // СА. 1991. № 1. Рис. 10, 7; Он же. Саки Южного Приаралья. Рис. 35, 3; Акишев К.А., Кушаев Г. А. Древняя культура саков и усуней долины реки Или. Алма-Ата, 1963. С. 117. Табл., раздел XШ-X вв. до н.э., 8; Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племен татарской культуры. М., 1967. Табл. 12, 10.
51 См.: Боталов С.Г., Таиров А. Д. Указ. соч. Рис. 2, 4, 5; Вишневская О. А. Указ. соч. С. 94. Табл. XIII, 51-54.
52 См.: Вишневская О. А. Указ. соч. С. 96, 124.
53 См.: Гуцалов С.Ю. Курган раннескифского времени на Илеке // Археологические памятники Оренбуржья. Оренбург, 1998. Вып. 2. С. 130. Рис. 3, 44.
54 См.: Заднепровский Ю.А. Указ. соч. С. 103. Табл. 37, 15, 18; Мандельштам А.М. Ранние кочевники скифского времени на территории Тувы // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. С. 184. Табл. 72, 26.
171
55 См.: Вишневская О.А. Указ. соч. Табл. XIII, 10-16; XX, 12; Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. Рис. 47, 1, 3, 8; Яблонский Л.Т. Саки Южного Приаралья. Рис. 15, 1; 17, 30-37, 39, 43; Хабдулина М.К. Хронология наконечников стрел раннего железного века Северного Казахстана // Кочевники урало-казахстанских степей. Екатеринбург,
1993. С. 31. Рис. 4; Она же. Степное Приишимье в эпоху раннего железа. Алматы,
1994. С. 48. Табл. 15; Маргулан А.Х. и др. Указ. соч. Рис. 58.
56 См.: Полидович Ю.Б. О мотиве свернувшего хищника в скифском "зверином стиле" // РА. 1994. № 4. С. 73. Рис. 1, 9.
57 См.: Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. С. 65.
58 Сравни: Маргулан А.Х. и др. Указ. соч. Рис. 63. и Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. Рис. 44, 1.
59 См.: Боталов С.Г., Таиров А.Д. Указ. соч. Рис. 3, 6.
60 См.: Яблонский Л.Т. Саки Южного Приаралья. Рис. 20, 4, 8; Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. Рис. 29, 1, 2.
61 См.: Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. Рис. 55, 11.
62 См.: Вишневская О.А. Указ. соч. Табл. I, 19; II, 1, 2; XVI, I, 2; Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. Рис. 22, 18, 1
63 См.: Мошкова М.Г. Еще раз о каменных «жертвенниках» и «савроматской» археологической культуре // Скифы и сарматы в VП-Ш вв. до н.э.: палеоэкология, антропология и археология. М., 2000. С. 204-206.
64 См.: Пшеничнюк А.Х. Культура ранних кочевников Южного Урала. М., 1983. Табл. XXVI, 6; Маргулан А.Х. и др. Указ. соч. Рис. 14, 2; Вишневская О.А. Указ. соч. С. 86. Табл. XV, 15; XXIV, 1.
65 См.: Вишневская О.А. Указ. соч. С. 87. Табл. II, 12; IV, 7; XVI, 15; Агапов П., Кадырба-ев М. Сокровища древнего Казахстана. Алма-Ата, 1979. С. 99. Рис. 7; Хабдулина М.К. Степное Приишимье. Табл. 58, 3; Яблонский Л.Т. Саки Южного Приаралья. Рис. 21, 9; Итина М.А., Яблонский Л.Т. Указ. соч. С. 41, 42; Мошкова М.Г. Указ. соч. С. 204, 205; Таиров А.Д. Погребальный обряд ранних кочевников Южного Зауралья // Раннесарматская культура: формирование, развитие, хронология: Материалы IV меж-дунар. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории». Самара, 2000. Вып. 2. Рис. 2; Он же. Ранний железный век. Рис. 31.
66 Выражаю искреннюю признательность А.В. Епимахову и В.П. Костюкову, ознакомивших меня с неопубликованными материалами.
67 О формах контактов см.: Первобытная периферия классовых обществ до начала Великих географических открытий (проблемы исторических контактов). М., 1978. С. 239259; История первобытного общества. Эпоха классообразования. М., 1988. С. 477-495.
68 См.: Таиров А. Д. Генезис раннесарматской культуры Южного Урала // Археологические памятники Оренбуржья. Оренбург, 1998. Вып. 2. С. 87; Он же. Прохоровская культура Южного Урала: генезис и эволюция // Раннесарматская культура: формирование, развитие, хронология: Материалы IV междунар. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории». Самара, 2000. Вып. 1. С. 17.
Список сокращений
АН КазССР - Академия наук Казахской ССР АН ТуркССР - Академия наук Туркменской ССР
АЭБ - Археология и этнография Башкирии (Уфа)
ВДИ - Вестник древней истории
172
ГАИМК - Государственная Академия истории материальной культуры ЖМГИ - Журнал Министерства государственного имущества ИИАЭ - Институт истории, археологии и этнографии ИЭ - Институт этнографии (Москва)
КСИИМК - Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры АН СССР (Москва) КСИЭ - Краткие сообщения Института этнографии АН СССР (Москва) МКАЭН - Международный конгресс антропологических и этнографических наук СА - Советская археология СЭ - Советская этнография
ХАЭЭ - Хорезмская археолого-этнографическая экспедиция (Москва)
Сергей Лоскутов
Ворота в Сибирь
Правительственное решение о построении железной дороги на Сибирь (Транссиб) было принято в 1875 году. Первоначально предполагалось вести линию дороги от Нижнего Новгорода на Казань, Екатеринбург, Тюмень. В 1884 году комитет министров своим постановлением определил иное направление - от станции Кинель Самаро-Оренбургской железной дороги (в 39 верстах от Самары) через города Уфу, Златоуст на Челябинск. 25 января 1885 года постановление было утверждено царем. Вскоре создается управление по постройке первого участка дороги - Са-маро-Уфимского (протяжением 453 версты), разместившееся в городе Самаре. На должность начальника этого участка 30 марта был назначен инженер Константин Яковлевич Михайловский.
В течение 1885 года на трассе были произведены изыскания, а с весны 1886 года начались строительные работы по всей линии. Первый поезд из Самары в Уфу прибыл 9 сентября 1777 года.
Вторым (по времени) строительным участком на магистрали был Уфа-Златоустовский (протяжением 751 верста). Исполнение обязанностей начальника работ на этом участке поручено было 1 января 1777 года тому же К.Я. Михайловскому с исполнением им прежних обязанностей. Управление строительством осталось в Самаре.
В 12 часов ночи с 7 на 8 сентября 1890 года участок от Уфы до Златоуста был передан для эксплуатации в заведование начальника Самаро-Уфимской железной дороги. С 8 сентября того же года по совершении
173
