CC BY
189
СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
© 2009
С.Г. Боталов КОЧЕВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ ЕВРАЗИИ
Как известно, за длительный период существования самого термина цивилизация (с XVIII века) был создан обширный ряд признаков и определений. В отношении древних цивилизаций одним из первых Ф. Энгельс предложил особый ряд признаков и критериев, который впоследствии существенно развил и дополнил в середине прошлого столетия Г. Чайлд. Его составили десять основных признаков: города, монументальные строения, налоги, интенсивная экономика, в т.ч. торговля, выделение ремесленничества, письменность, зачатки науки, развитое искусство, социальная дифференциация. После длительной дискуссии по данному вопросу этот список был унифицирован до трех системообразующих признаков: архитектура, города и письменность, получивших названия как индикаторы Чайлда-Клакхолма1.
Принципиально данная триада была принята и получила дальнейшие разработки и в отечественной теории цивилизаций Н.Я. Данилевским, В.М. Массо-ном, Л.Н. Гумилевым, Л.С. Васильевым, Э.В. Сайко, Н.Я. Мерпертом, Н.Н. Крадиным и др. с определенным запозданием во времени, в силу непопулярности цивилизационного подхода в советской историографической практике.
Особым направлением развития этого понятия среди российских исследователей, вероятно, следует выделить его характеристику исторического движе-
2 3
ния — стадиальности2. Н.Я. Мерперт3, разрабатывая в целом положение В.М. Массона, приходит к знаковому заключению, что понятие «цивилизация» может рассматриваться именно как этап в длительном развитии конкретных регионов ойкумены, население которых достигло определенного уровня духовно-морального состояния общества и выработало основные направления его социального, организационного, культурного, этического развития, определяемые наряду с материальным прогрессом суммой духовных принципов общежития и взаимодействия.
Понятие «Кочевая или степная скотоводческая цивилизация» не так давно стало активно употребляемо в среде кочевниковедов и востоковедов4. Хотя справедливости ради заметим, что одним из первых эту дефиницию употребил в своей известной книге «Постижение истории» Арнольд Тойнби в первой половине прошлого столетия. В целом оценивая хозяйственно-культурные преимущества кочевой цивилизации над земледельческой, он отмечает «Номадизм был более выгоден экономически, чем земледелие. Здесь напрашивается опре-
деленная параллель с промышленным производством. Если земледелец производит продукцию, которую он может сразу же и потреблять, кочевник, подобно промышленнику, тщательно перерабатывает сырой материал, который иначе не годится к употреблению. Земледелец выращивает злаки, которые сам и потребляет. Кочевник пользуется естественными выпасами, скудная и грубая растительность которых непригодна для человека, но приемлема для животных. Человек же получает молоко и мясо животных, использует их шкуры для одежды».
Восторженно отзываясь о физических и нравственных качествах кочевника, А. Тойнби приводит особый символ высшего христианского идеала, почерпнутый из жизни «номадической цивилизации» — образ «доброго пастыря»5. Однако при этом анализ этого общества вынуждает автора прийти к выводу, что кочевая цивилизация является «застывшей», а кочевники — это общество, у которого «нет истории».
Действительно, на определенной стадии развития человеческих сообществ, взаимодействующих на гигантских просторах Евразийского степного вмещающего пространства (по Л.Н. Гумилеву), их интеграция достигает такого качества и степени своей социальной и межэтнической консолидации, что вынуждает развиваться и взаимодействовать многочисленные сообщества по правилам законов единой социальной системы. Учитывая различия в объеме, характере, содержании, вкладываемые в современное понятие цивилизации, мы сочли возможным применения его в контексте межэтнических сообществ, различаемых по географически-дифференцированному пространству, исторически определенному месту, социокультурному и хронологическому различию6.
В этом смысле нам наиболее импонирует определение Фернана Броделя, где цивилизация — это «пространство», «культурный ареал», «создание культурных характеристик и феноменов».
Таким образом, отталкиваясь от культурологического и стадиального представления в определении Цивилизации в целом и Кочевой цивилизации в частности далее мы вынуждены обратиться к наиболее сложнейшему вопросу — установление собственно критериев выделения этого понятия. На первый взгляд может показаться логичным соотнести критерий триады Чайлда-Клакхолма. Однако этот путь, вероятнее всего не будет в полной мере продуктивным или требует особого подхода в интерпретации основных критериев. На этот счет весьма точное наблюдение было высказано А.М. Буровским в одной из статей, посвященной степной скотоводческой цивилизации «даже самые объективные и доброжелательные историки и культурологи будут сравнивать скотоводческие и земледельческие общества, исходя из критериев и оценок, выработанных при
изучении земледельческих обществ. Это естественно — других критериев и
7
представлений просто нет» .
Тем не менее, занимаясь разработкой вопросов дефиниций цивилизации, формационного развития, стадиальности и типологии кочевого общества, Н.Н. Крадин, на наш взгляд, пришел к весьма важным результатам. Анализируя ранее существующие и современные критерии исторического процесса и соотнося их с теорией номадизма, автор приходит к выводу, что кочевничество представляет из себя не только своеобразную мегацивилизационную целост-
ность, имеющую ряд (пять) типологических вариантов, но и социально-экономическую формацию с особым экзополитарным способом производства, основанном на внешнеэксплуататорской деятельности, а в кочевых сообществах в той или иной степени развитости существовали уклады всех известных доинду-стриальных способов производства (включая и феодальный), хотя ни один из
о
них не играл ведущей принципиальной роли8. Из этого следует, что понятие кочевая цивилизация Евразии может разрабатываться исходя из ранее существующих критериев анализа исторического процесса. Однако особенности этого типа цивилизаций и специфики общественно-экономической формации вынуждает нас взглянуть на ранее выделенные категории и дефиниции под особым углом.
Объектом предлагаемого исследования являются теории и дефиниции определения «Кочевая цивилизация Евразии» (далее КЦЕ). Ее вмещающее пространство — степная Евразия. Время функционирования — «Эпоха переселения народов». Хотя здесь следует сделать существенную оговорку. Несмотря на общепринятую традицию начинать Великое Переселение со II в.н.э. (нашествие алан и переселение готов из Сканзы в лесостепную и степную Европу)9, это понятие мы склонны трактовать широко: как движение народов Евразии с древнейшего периода (X-VIII вв. до н.э.) до позднего средневековья.
Такая широкая трактовка Великого переселения народов поднимает еще один вопрос важный для контекста исследования. С какого этапа истории номадизма уместно говорить об этом определении в масштабе кочевой цивилизации Евразии. Как известно, говоря о степной скотоводческой цивилизации А.И. Мартынов вводит эту дефиницию для самых ранних кочевых сообществ скифо-сакского и сарматского мира I тыс. до н.э. При этом данные сообщества рассматриваются автором в сравнительном контексте с первичными цивилизациями10. Я полагаю применение именно этого термина (первичная кочевая цивилизация) для периода древних кочевников вполне правомерна и следует в локально-типологическом членении кочевых цивилизаций, предложенных Н.Н. Крадиным11. Однако понятие «Кочевая цивилизация Евразии» в определенной мере носит более широкий и стадиальный смысл. Возможно ли локальные первичные кочевые цивилизации рассматривать в контексте Евразийского единства, вероятнее всего нет. Думается, возникновение цивилизаций древних кочевников может отражать этап или процесс становления основных системообразующих элементов КЦЕ.
Конечным результатом этого периода становления явилось не только создание первых континентальных Кочевых Империй — Хунну и Великих Тюркских Каганатов, но и окончательное сложение особой системы взаимодействия и взаимообусловленности историко-культурного развития степных сообществ, для которой предложено определение «кочевая цивилизация Евразии». Ее характерные черты и особенности развития сегодня требуют особой разработки.
Как нам представляется, важной стороной этого явления, оконтурившее континентальный масштаб, является то, что, вероятнее всего, именно после переселения гуннов в Европу, многочисленные перемещения и перегруппировки кочевых сообществ происходили в определенной взаимосвязанности и взаимообусловленности. Особенно ярко это проявляется после формирования Тюрк-
ских империй. Хотя это далеко не все проявления КЦЕ. Поражает чрезвычайная культурно-политическая мобильность кочевых социумов, способных не только совершать миграционные рейды или беспрестанные набеги в пределах гигантских территорий степной ойкумены, но и молниеносно (с исторической точки зрения) возводить города и ставки в степных оазисах Казахстана, в предгорьях Кавказа, Балкан, на берегах Волги, Дона и Дуная. И, наконец, еще одним проявлением факта возникновения КЦЕ явилось всеобщее внедрение рунического письма как в среде кочевой элиты, так и широко среди рядового населения.
Анализ культурных, хозяйственно-экономических, социальных и идеологических признаков различных кочевых сообществ подсказывает нам, что на определенных этапах развития кочевые суперобщности в разной мере отвечают основным признакам вышеобозначенной «цивилизационной триады».
Так сегодня становится вполне очевидным, что культово-мемориальная архитектура сибирских и европейских скифов, монгольских и забайкальских сюнну, тагаро-таштыкских племен Минусы, хуннские и тюркские пантеоны Монголии и урало-казахстанских степей и др. по объему трудозатрат и архитектурно-технологическому оснащению в определенном мере соответствует нормам мировой монументальной архитектуры. Что касается письменности и возникновения кочевнических (варварских) городов, то эти явления в системе кочевых сообществ появляются на определенном этапе ее существования. Данная
стадиальность была тонко подмечена С.А. Плетневой, как четыре основные
12
фазы (стадии) развития12. Однако, на наш взгляд, они отражают не столько процесс развития социумов, а некие эпизоды их хозяйственно-культурной и социально-политической адаптации. Этот аспект в большей мере иллюстрирует именно адаптивный характер этого особого типа цивилизаций. Так, к примеру, процесс оседания кочевников и появление городов, представляемый как финальная стадия существования кочевого сообщества, на самом деле вероятнее всего отражает наступление благоприятного этапа экологической, социально-политической и экономической адаптации. В этом случае основным объектом производства и критерием этно-социальных приоритетов остается кочевое хозяйство, однако историко-политические реалии вынуждают кочевую элиту создавать ставки-города, впоследствии обрастающие торгово-ремесленным посадом. При этом продуктивность и мобильность именно КЦЕ в период наиболее эффективного ее функционирования были беспрецедентны. Это вытекало, прежде всего, из высокой степени рентабельности самого кочевого скотоводческого производства, а также фактически невероятной для оседлых объединений степени социо-этнической интеграции. Это, в конечном счете, сказывалось на социальной и экономической мобильности и эффективности данных обществ. Так, многочисленные «варварские» города, стремительно возникшие в поясе Евразийских степей и их оазисного и лесостепного пограничья, в короткое время превращались в крупнейшие урбанистические центры, по мощности далеко обойдя столицы оседлых цивилизаций. Они своеобразным ожерельем опоясали контуры степного участка Великого Шелкового пути — основной цивилизаци-онной коммуникации, возникновение которой и определило начало существования самой КЦЕ. Неслучайно появление большинства городов этого ареала
(Суяб, Испиджаб, Тараз, Кулан, Аспара и др.) падает именно на время Западно-Тюркского каганата. Степной или северный участок Великого Шелкового пути начинает функционировать именно в начале существования Западно-Тюркского каганата. Это четко засвидетельствовано в хронике, сообщающей о прибытии согдийского купца Маниаха в Константинополь от Тюркского кагана в 569 году для обсуждения маршрута Шелкового пути через Предкавказье, Северный Прикаспий и Приаралье13. Хотя здесь стоит признать, что эти центры в равной степени стремительно возникают и столь же неожиданно способны затухать и исчезать с исторической карты регионов. Вероятно в этом также отразилась та особая черта КЦЕ, которой является беспрецедентная мобильность и адаптивность этой социально-экономической системы.
В этой части своих построений вынуждены признать, что предложенная точка зрения расходится с представлением о роли города в истории кочевых сообществ, предлагаемая Н.Н. Крадиным. По его мнению, города в степи появляются исключительно с завоеванием кочевников оседлых земледельческих обществ и последующим включением их в состав политических образований. По этому принципу им построен основной алгоритм взаимодействия между кочевой и земледельческой цивилизациями, который собственно и предусматривает три типа кочевых империй. В первом случае кочевники и земледельцы не составляли ни единой взаимосвязанной экономической системы, ни тем более единого политического организма (державы сюнну и сяньби, жужаньский, аварский, тюркский, уйгурский каганаты, ранняя Скифим, Приазовская Болгария). Кочевые империи второй модели характеризуются тем, что кочевая и оседлая подсистемы составляют единый политический организм, однако между их экономическими системами отсутствует тесная связь (Золотая Орда, империя Юань). Империи третьего типа создавались после того, как номады завоевывали земледельческое общество и перемещались на его территорию. Соответственно, кочевое ядро и земледельческо-городское население входили в состав одного социального организма (парянское и кушанское государства, поздняя Скифия, Табо Вей, империи Сельджуков, Караханидов, Ильханов, Ляо, Дунайская и Волжская Болгарии)14.
Думается понятие кочевнический или варварский город, которое мы вводим в контексте с КЦЕ — это особое специфическое явление Евразийской степи. На наш взгляд, оно более многопланово нежели локальное или стадиальное проявление взаимодействий оседлого и кочевого населения, и требует своего особого рассмотрения. В нашем случае ограничимся лишь заключением, что кочевнические города действительно появляются на определенной стадии развития кочевой цивилизации и существуют в пределах периода, когда сохраняется объективная необходимость в целом комплексе хозяйственно-экономических и социально-культурных потребностей самой кочевой цивилизации, а не только как явления экзополитического способа производства в кочевнических сообществах.
Подводя итог вышесказанному, следует определить следующее:
Кочевая цивилизация Евразии — это общество с производящей формой экономики, развитой идеологией, способной стимулировать ее постоянное поступательное развитие, эффективное функционирование и воспроизводство со-
циокультурной системы, способной поддержать высокую степень мобильности, коммуникабельности и адаптивности сообщества, определенной степени развития урбанизационной культуры, а также сложившейся и широко распространенной письменной традиции среди ее основных социальных слоев и групп. Основные этапы ее развития происходят в рамках Евразийского степного пространства и примыкающих к нему территорий предгорий, плоскогорий, лесостепей и полупустынных оазисов.
Основные исторические фазы развития КЦЕ вероятнее всего можно представить следующим образом:
1-я фаза (VII—VI вв. до н.э. — I—III вв. н.э.) — первичных кочевых цивилизаций, когда происходит возникновение ее составляющих черт и сложение как континентальной системы на стадии древних кочевников. В этот период формируются первые кочевые союзы племен, устанавливается пастбищно-кочевая система, происходят множественные миграции и перегруппировки населения в пределах степного коридора, осуществляющие своеобразную апробацию будущего интегрируемого пространства. Складываются первые кочевые империи.
2-я фаза (IV—VIII — XIII—XIV вв.), знаменующая собственно возникновение и последующее развитие КЦЕ. Она падает на рубеж хунно-гуннского и раннетюркского периода — время первых Кочевых Империй и появления кочевнического города. В этот период все перемещения внутри макро- и микрорегионов евразийских степей и прилегающих районов носят в определенной степени упорядоченный или взаимосвязанный характер. Массовые миграции сменяют циклические нашествия и набеги. Тюркская: орхонская, енисейская, таласская, хазарская, болгарская и др. тамго-руническая письменная традиция смогла охватить то многодиалектное разнообразие кочевых народов сложившейся цивилизации и стать в ряде случаев государственной письменностью15.
Своего пика эта фаза достигает вероятнее всего к XIII—XIV вв. с формированием Монгольской империи и существованием ее кочевых государств (Орд).
3-я фаза (XV—XVII вв.), которая ознаменовалась распадом основных структурных элементов системы, гео-культурной локализацией и обособлением кочевых социумов, множественными спорадическими миграциями и перемещениями внутри микро- и макрорегионов. Разрушается система политических, культурных и торговых коммуникаций.
Вслед за А. Тойнби, говорившим о кочевой цивилизации как застывшей и не имеющей истории, Н.Н. Крадин также приходит к выводу о тупиковом характере развития кочевой формации. Причиной того явился примитивный уровень технологических производственных сил, неспособных конкурировать с новыми технологиями и организацией труда16.
В этой связи мы нашли вполне правомерным верхний рубеж существования КЦЕ определить новым временем, когда по образному выражению Ф. Броделя «Порох и пушки одержали верх над их (кочевников) быстротой».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Массон В.М. Первые цивилизации. Л., 1989. С. 6-7.
2. Сайко В. Цивилизация в пространственно-временном континууме социальной эволюции и проблема ее системного слома // Цивилизация. Восхождение и слом:
структурообразующие факторы и субъекты цивилизационного процесса. М., 2003. С. 5.
3. Мерперт Н.Я. О некоторых аспектах понятия «цивилизация» // Древности Юга России: памяти А.Г. Атавина. М., 2008. С. 192-197.
4. Степная цивилизация Восточной Евразии. Т. 1. Древние эпохи. Астана, 2003. С. 3-7; Мартынов А.И. О степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н.э. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989. С. 284-292; Буровский А.М. Степная скотоводческая цивилизация: критерии описания, анализа и сопоставления // Цивилизации. Вып. 3. М., 1995. С. 151-179; Крадин Н.Н. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. С. 164-179; Шаисламов А.Р. Кочевая цивилизация: проблемы поиска и разработки научных критериев // Вестник ЧелГУ. 2007. № 18. С. 105-110.
5. ТойнбиА.Дж. Постижение истории. Режим доступа: http://lib.ru/HISTORY/TOYNBEE/history.txt
6. Сайко В. Цивилизация в пространственно-временном континууме социальной эволюции и проблема ее системного слома // Цивилизация. Восхождение и слом: структурообразующие факторы и субъекты цивилизационного процесса. М., 2003. С. 16.
7. Буровский А.М. Степная скотоводческая цивилизация: критерии описания, ана-лизаи сопоставления //Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. С. 151-179.
8. Крадин Н.Н. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. С. 164-179.
9. Боталов С.Г. Великое переселение народов // Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 2000. С. 111.
10. Мартынов А.И. О степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н.э. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата: «Наука» Казахской ССР, 1989. С. 284-292; Мартынов А.И. Первичные цивилизации и скифо-сибир-ский мир (система взаимоотношений) // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий: сб. науч. ст. Барнаул, 1999. С. 115-118.
11. Крадин Н.Н. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. С. 166.
12. Плетнева С.А. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. М., 1982.
13. Мамлеева Л.А. Становление Великого шелкового пути в системе трансцивилиза-ционного взаимодействия народов Евразии // Vita Antiqua, 2-1999. С. 53-61.
14. Крадин Н.Н. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. С. 164-179.
15. Кызласов И.Л. Рунические письменности евразийских степей. М., 1994.
16. Крадин Н.Н. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. С. 178.
NOMADIC CIVILIZATION OF EURASIA S.G. Botalov
The article is devoted to studying and developing the notion of the "nomadic civilization of Eurasia" (NCE). Laying ground for main definitions of this notion the author came to the conclusion that the nomadic civilization of Eurasia is a society with the productive form of economy, developed ideology that is able to stimulate its steady growth and development as
well as effective functioning and reproduction of the social and cultural system. This kind of social and cultural system, in its turn, can support a high degree of mobility, communicative and adaptation skills of the community. The nomadic civilization of Eurasia is also characterized by the urban culture developed to a certain degree as well as the fully formed and widely spread among the main social groups and layers tradition of writing. The main stages of its development took place within the borders of the Eurasian steppe territory and the neighbouring submountain, highland, forest-steppe and semi-deserted oasis areas.
The main historical stages of the NCE development could most probably be presented in the following way:
1st stage (7th — 6th centuries BC — 1st — 3rd centuries AD) of the proto nomadic civilizations when the constituent features were formed and NCE appeared as a continental system during the ancient nomadic period.
2nd stage (4th — 8th — 13th — 14th centuries) actually witnessed the appearance and further development of the NCE. It took place between the Xiong-nu-Hun and the early Turkic period which was the time of the first Nomadic Empires and the appearance of the nomadic city as a phenomenon. This is the period when all the displacements within the macro and micro regions of the Eurasian steppe and bordering areas were all more or less arranged or interconnected.
3rd stage (15th - 17th centuries) was marked by the decay of the system's foundational structural elements, the geo-cultural localization and the insulation of nomadic societies, multiple sporadic migrations and displacements within micro and macro regions. The system of political, cultural and trade migrations was destroyed at this stage.
© 2009
В.П. Костюков ИРАНСКИЙ ПОХОД ХУЛАГУ: ПРЕДЫСТОРИЯ
Иранская кампания, проведенная во второй половине 1250-х гг. как общеимперское мероприятие, была одной из самых крупных военных операций монголов. Ее осуществление позволило окончательно подчинить монгольской власти большую часть Западной Азии — от Хорасана и Кухистана до Сирии, причем какое-то время успехи монголов, казалось, предвещали всему исламскому миру печальную участь, постигшую Хорезм, Волжскую Булгарию, Рум, Аббасидский халифат и исмаилитское государство Хуршаха. В конечном счете, это завоевание оказало огромное влияние не только на историю и культуру Ирана и соседних областей, но и на политическое состояние Монгольской империи, предопределив один из двух главных внутренних конфликтов, разорвавших ее на несколько враждующих владений.
Ход кампании благодаря обстоятельным повествованиям, в первую очередь, Джувейни и Рашид-ад Дина, а также Бар Эбрея, Киракоса Гандзакеци, Варда-на, Сайфи и других историков известен во многих подробностях. Гораздо хуже освещена источниками ее предыстория, что серьезно затрудняет выяснение
