CC BY
89
В. В. Долгов
КНЯЖЕСКОЕ ПРАВОСУДИЕ И ПРАВОСЛАВИЕ В ДРЕВНЕЙ РУСИ Х1-ХШ ВЕКОВ
Статья посвящена исследованию представлений о правосудии и справедливости в Древней Руси Х1-ХШ веков. Древнерусское правосудие рассматривается автором как самобытный культурный феномен, формирование которого было обусловлено социальными и экономическим особенностями современного ему общества. На примере юридических воззрений выявлены черты сходства и отличия средневекового общественного сознания и современного постиндустриального.
Ключевые слова: Древняя Русь, правосудие, справедливость, православие.
Развитое чувство справедливости является одной из важнейших характеристик человечества как биологического вида. «Среди очень многих человекоподобных видов, с которыми человек находился в борьбе за жизнь, выжил тот вид, в котором было сильнее развито чувство взаимной поддержки», - писал П. А. Кропоткин в своей «Этике» [7, с. 218]. Вместе с тем мыслитель отмечал и важную культурную компоненту в представлениях о справедливости: «.. .защищать интересы других в ущерб своим - не может быть вполне прирожденным чувством, хотя зачатки его всегда были в человеке, но их нужно воспитать» [7, с. 211]. Наличие культурной составляющей становится причиной того, что «чувство справедливости» и напрямую зависящий от него взгляд на правосудие являются сугубо историческими. Каждое общество реализует такое общечеловеческое качество по-своему, придавая «чувству справедливости» и правосудию самобытный, культурно обусловленный характер.
При этом не является исключением и Древняя Русь. Рассуждения о справедливости и правосудии были весьма популярной темой в древнерусской книжности. Базовый материал для подобных рассуждений давала, конечно, византийская идейная традиция, поэтому в данной сфере этических и правовых исканий Древняя Русь не стояла особняком, а была включена в культурный контекст византийского христианского мира, а местные реалии вносили в нее свои коррективы.
Центральной фигурой в деле осуществления правосудия выступал князь. Образ монарха-судьи знаком и византийской общественно-политической мысли. Однако представления об особой роли князя в деле правосудия, как показывают арабоязычные источники, сформировались еще в языческие времена.
Внимание этому аспекту жизни славянских племен уделили ибн Русте, аль-Марвази, Абу Саид Гардизи [10, с. 302-305]. Типичный вариант арабских сведений о славянах находим в сочинении арабского географа Х века Мутаххара ибн Тахира аль-Мукаддаси «Китаб ал-бад ва-т-тарих» («Книга творения и истории»): «У них есть царь. Если он решает дело между двумя противниками и его решение не удовлетворяет, то он им говорит: "Пусть дело решают ваши мечи". Тот, у кого меч острее, побеждает» [10, с. 304]. Мукаддиси вторит и ибн Русте в начале X века в своей книге «Ал-А'лак ан-нафиса» («Дорогие ценности»), говоря о русах так: «Если один из них возбудит дело против другого, то зовет его на суд к царю, перед которыми [они] и препираются. Когда же царь произнес приговор, исполняется то, что он велит. Если же обе стороны недовольны приговором царя, то по его приказанию дело решается оружием, и чей из мечей острее, тот и побеждает».
Отзвук дохристианских представлений встречается и в княжеском именослове. Чаще всего конструкция так называемых «русских» (то есть нехристианских) имен базировалась на логике благопожеланий. Давая позитивно заряженные имена, родители хотели привлечь к своему чаду желанную судьбу. Особые княжеские имена известны каждому читателю русских летописей. Они обычно имеют в своем составе части «влад/ волод», «слав», «свят», несущие значения, связанные с военно-дружинными, властными и жреческими общественными функциями, предрекающие маленькому князю славу и власть над миром. Владимир - «владеющий миром», Свято-полк - «святая битва», Святослав - «святая слава» и пр. В ряду этих имен находится и Судислав (так звали одного из сыновей Владимира Святославича) - «славный судья».
Косвенные свидетельства особой связи княжеского правосудия и язычества встречаются и в «Повести временных лет». В 996 году помещен рассказ как «оумножишася зело разбоеве», повествующий о том, что князь Владимир после Крещения совсем уже было собрался отказаться от судебных функций, которые стали казаться ему греховными: «И живяше Володимиръ въ страсе Божии. И умножишася разбоеве, и рече епископи Володимеру: "Се умножишася разбой-ници, почто не казниши?" Он же рче: "Боюся греха". Они же реша ему: "Ты поставленъ еси от Бога на казнь злымъ, а на милование доб-рымъ. Достоить ти казнити разбойника, нъ съ испытаниемь". Володимеръ же отвергъ виры и нача казнити разбойникы <...>. И реша епископы и старци: "Рать многа, а еже вира, то на ко-нихъ и на оружьи буди". И рече Володимиръ: "Да тако буди". И живяше Володимиръ по устроению дедню и отню» [14, стб. 127].
Возникает вопрос: в чем заключался грех, ведь речь не шла о непосредственном собственноручном убийстве приговоренных? Вполне возможно, что княжеский суд в силу своей тесной связи с языческим прошлым мог казаться новообращенному князю несовместимым с новой верой. Во всяком случае требовалась некоторая мыслительная работа, чтобы разрешить противоречие между христианской доктриной, подразумевающей прощение врагов, упование в вопросе наказания виновных на Бога, и практикой реальной жизни.
Проблема была разрешена после того, как епископы объяснили князю: «.. .ты поставленъ еси от Бога на казнь злымъ, а добрымъ на милование» [14, стб. 127]. Так началось взаимное приспособление православной веры и славянского, языческого мировоззрения. Собственно непреодолимой пропасти между ними не было, поэтому сближение и соединение в единую систему взглядов произошло сравнительно быстро. Языческое представление о князе как инструменте божественного правосудия вполне органично вписалось и в христианскую идеологию. Тема божественного происхождения светской власти активно разрабатывалась русскими книжниками начиная со II половины XII века [2, с. 145-154].
В этот период развивалась идея о том, что хороший правитель, который одновременно является и праведным судьей, - выражение особой Божественной милости. Знакомая идея предстала в новом обличии. Вот как писал об этом автор «Повести временных лет»: «Аще бо кая земля упра-вить предъ Богомъ, поставляеть цесаря и князя праведна, любяща судъ и правду, и властеля оуст-раяеть и судью правящаго судъ. Аще бо князи
правдиви бывают на земли, то много отдаються согрешения, аще ли зли и лукави бывают, то бол-шее зло наводит Бог на землю ту, понеже глава есть земли» [14, стб. 139-140].
Интересный анализ судебных функций князя проведен Н. Л. Дювернуа. «Итак, князь сам был органом суда. Власть суда никому, кроме князя, в его волости не принадлежит» [5, с. 159]. Но не со всеми выводами классика историко-юридиче-ской мысли можно согласиться. Н. Л. Дювернуа писал: «Нам могут сказать, что все это добрые черты, в которых однако вовсе не видно, чтобы князь чем-либо разнился от рассудительного вотчинника. Хотел судить сам - судил, не хотел - не судил. Судить лично было делом его воли - это право князя, а не его обязанность» [5, с. 159]. Эту идею восприняли и развили некоторые современные исследователи. По мнению А. И. Дьячко-вой, для князя необязательность исполнения судебных функций была причиной платности правосудия [4, с. 42-44]. Кроме того, указанный автор соглашается с точкой зрения С.А. Егорова, согласно которой «интерес княжеской власти к отправлению правосудия определяется главным образом осознанием выгодности, доходности данного вида деятельности. Виры, продажи, судебные пошлины являлись едва ли не основными источниками пополнения княжеской казны» [6, с. 54].
Пожалуй, в данном случае имела место та самая ошибка, от которой в свое время предостерегал Ю. М. Лотман: «Исследователь прошлых культур сплошь и рядом поступает в этом случае просто: тексты исторически прошедших эпох он погружает в свой собственный мир бытовых представлений, пользуясь этим последним как ключом для расшифровки первого. Некорректность такой методики столь же очевидна, как ее широкая распространенность» [9, с. 151].
Понятно, что с позиции современного человека в деле, приносящем прибыль, единственной целью является выгода. Однако нельзя автоматически переносить ментальные установки современного человека в эпоху раннего средневековья. Эта разница хорошо просматривается в классическом примере с так называемыми «болотными кладами» скандинавов, скрытыми в местах, откуда их невозможно было достать. Современному человеку часто лишь кажется, что он вполне понимает мотивы поступков своих далеких предков. Ему видится естественным желание викинга обогатиться. И на то обстоятельство, что викинг не использовал завоеванное золото по его прямому назначению, а топил в болоте, он уже внимания не обращает.
А. Я Гуревич отмечал: «Перед нами, несомненно, явление материальной жизни: люди торгуют, приобретают богатства, захватывая или вымогая их. Скандинавы знакомы с земной, экономической функцией драгоценных металлов, и о подобном их употреблении сообщают источники. Но когда историк обсуждает проблему скандинавских кладов, он не может удовлетвориться одним только материально-экономическим контекстом. Оказывается, для объяснения этого исторического феномена необходимо привлечь данные совершенно иного порядка. Историк не в праве игнорировать языческие верования скандинавов, в частности их представления о смерти и потустороннем мире: он должен попытаться проникнуть в смысл такого поистине центрального для их мировоззрения понятия, каково понятие "удачи", "везения", "счастья". Сокровища были зримым воплощением этой магической "удачи", и скандинавы-язычники верили, что обладают ею до тех пор, пока обладают этими драгоценными предметами» [1, с. 25].
Столь обширная цитата была приведена не случайно: представления о правосудии как о княжеском коммерческом предприятии в Древней Руси оказываются заблуждением такого же «узкоэкономического» характера, о котором писал А. Я. Гуревич. Князь в Древней Руси был больше чем «руководитель». Для правильного понимания его действий и функций следует помнить, что основой мировосприятия средневекового человека был религиозный, сакральный взгляд на мир [2, с. 86-87].
Потребность в князе, которую испытывало древнерусское общество, выходила далеко за рамки рационально осознанной потребности в администраторе, полководце и судье. С современной точки зрения все эти функции смог бы исполнять любой достойный человек, но древнерусской мен-тальности свойственно было воззрение о том, что возможности князя в этой сфере во много раз превосходят возможности всякого иного.
Помимо чисто утилитарных функций управления, от князя ждали мистического покровительства, которое он мог обеспечить уже в силу одной только своей княжеской природы. Насколько велика была эта составляющая его общественной роли, можно судить по тому, что даже неопытный князь воспринимался как необходимый элемент руководства, несмотря на наличие мудрых и знающих бояр, которым отводилась роль советчиков. Новгородцы в 970 году просят у Святослава для себя князя. Святослав дает им Владимира [14, стб. 69], в то время совсем еще юного. Новгородцы удаляются вполне, видимо, удовлетворенные. Если князь был лишь коммерсан-
том, предлагающим некие «платные услуги», зачем новгородцам в такой ситуации их «покупать» (принимая во внимание лишь материально-экономическую мотивацию)?
В 1152 году князем Изяславом был выставлен отряд для охраны бродов через Днепр от половцев. Однако когда кочевники принялись атаковать «покрыша Днепр от множества вои», охрана бежала. Причина поражения объяснена в летописи просто: «.да темь и не твердъ бе ему бродъ, зане не бяше ту князя, а боярина не вси слушают» [14, стб. 332]. Последняя сентенция высказана как общее правило. Особенно показателен пример Святослава. Копье, брошенное слабой детской рукой, стало сигналом к началу битвы: «.. .рече Свенелдъ и Асмолдъ: "Князь оуже почалъ - потягнете дружина по князе!" И победиша древляны» [14, стб. 58]. Мистичность князя чувствуется в том, как остро переживало население древнерусских городов периоды бескняжья [16, с. 33-34]. Указанными чертами древнерусский князь напоминает скандинавского конунга, на котором, помимо обязанностей правителя и военачальника, лежала ответственность за природные катаклизмы, моровые поветрия и вообще всякого рода удачу и неудачу, находящуюся вне власти простых смертных [8, с. 321-326].
Княжеская обязанность по поддержанию общественного порядка была тесно связана с правосудием. Суд служил одним из основных элементов «наряда», для которого, согласно «Повести временных лет», и был приглашен Рюрик. Понятно, что легенда о приглашении варяжских князей не может восприниматься абсолютно буквально, но сама «Повесть» - это произведение, благодаря которому можно предельно ясно представить характер социально-правовых воззрений русских книжников начала XII века. Следует отметить, что, исходя из текста летописи, варяги были призваны не для отражения каких-либо внешних угроз, а именно для установления внутреннего мира и порядка. Именно эта функция мыслилась первичной.
Понятно, что законодательно правосудие как княжеская обязанность закреплено не было. Однако, как уже отмечалось, жизнь раннесредневе-кового общества строилась по иным правилам, в основу которых был положен религиозный, изначально языческий, а затем православный взгляд на мир. Религиозный императив в жизни человека раннего средневековья имел решающее значение.
Весьма афористично дана моральная оценка важности княжеского правосудия в «Наказании»
Симеона, епископа Тверского, дошедшем до нас в составе «Мерила праведного». По характеру повествование напоминает «экземплы» (example), популярные в западноевропейской учительной литературе. Простая короткая история показывает, что князь лично несет ответственность за все поступки его подданных. Сам епископ выступает в ней не в качестве автора, а в качестве персонажа, произнесшего меткое слово на княжеском пиру. «Костянтинъ князь по-лотьский, нарицяемый безрукий, оу собе в пиру, хотя оукорити тивуна своего не о чемъ, рече пис-купу пред всеми: - Владыко, кде бытии тивуну на овемь свете? Семенъ пискупъ отвечалъ: - Кде и князю. Князь же, не оулюбивъ того, молвитъ пискупу: - Тиоунъ неправду судит, мзду емлетъ, люди продаетъ, мучитъ, лихое все деетъ, а язъ что дею? И рече пискуп: - [Яко тиун], тако и князь, давъ волость лиху человеку губити люди, князь во адъ, и тиун с ним во ад» (конъектура и знаки препинания в диалоге наши. - В. Д.) [13, с. 97].
Очевидно, мудрая отповедь епископа первоначально бытовала в качестве устного анекдота и была записана безвестным составителем «Мерила» наряду с другими нравоучительными текстами, помещенными в первой части сборника.
В древнерусской православной книжности тема правосудия относилась к числу важнейших. Кроме того, о долге князя как справедливого судьи постоянно напоминали православные иерархи. О первом таком случае речь уже шла выше: «епископи» наставляли князя Владимира в юридических вопросах после принятия христианства. Это был первый, но не последний случай. Не оказав существенного влияния на сами правовые нормы, византийское православие стало, однако, новой идеологической платформой для судебной деятельности, сформировало мировоззренческие ориентиры в древнерусском общественном сознании [15, с. 3-26].
Как пример идеологической, воспитательной работы в юридической сфере интересно «Послание» митрополита Никифора Владимиру Мономаху: «О семъ испытаи княже мои, о том помысли, о изгнанных от тебе, о осуженых от тебе наказания ради, о презреных. Въспомяни о всех, кто на кого изреклъ и кто кого оклеветалъ. И самъ судии разсуди таковыя. И якож от Бога наставля-емъ, всех помяни, и тако сътвори, и отпусти, да ти отпустят, да отдаждь, да ти отда. Аще бо не отдамы якож Христос глаголет, грехопадения человеком, ни отец небесный оставит нам прегрешений наших, но и всуе нарицаем отца Бога, и глаголем к нему, лжюще: "Остави нам длъгы наша, якож и мы оставляемъ длъжникомъ на-
шимъ" <.> Бога поминая, блажен боудеши, хра-няи судбу и творя правду въ всяко время, аще тако твориши, то съзиждеши дом душевна спасения и не в пустошь съзиждеши и тако съхраниши град, еще есть душа твоя <.> Яко съветило въ мире, животсное слово имея, и дела твоя, благо-верие, правду и судьбу нелицемерну, и милость, и отпущение, и еже выну възирати къ царёви цар-ствющим и князю князем» [11, с. 70-73].
Митрополит Никифор увязывает княжеское правосудие с важнейшей для христианской доктрины идеей Божьего суда. Слова Христа: «Каким судом судите, таким будете судимы» (Матфей 7:2), - в отношении князя приобретали буквальное значение. Принципы, которым обычный человек должен следовать в повседневной жизни, для правителя должны были стать основой его политической деятельности. Митрополит призывает князя «творить правду во всяко время», связывая с этим спасение души, которую он аллегорически сопоставляет с градом.
Со словами митрополита перекликаются строки его адресата - Владимира Мономаха. В своем «Поучении» он обращается к читателю весьма популярной в древнерусской книжности цитатой из книги пророка Исаии: «Избавите оби-дима, судите сироте, оправдайте вдовицю. Придете, да сожжемъся, глаголеть Господь. Аще будут греси ваши яко оброщени, яко снегь обелю я» [11, с. 456-475].
Следует обратить внимание на то, что представления о праведном суде и митрополита, и князя весьма существенно отличаются от современных взглядов на правосудие. Оба недвусмысленно призывают в судебном разбирательстве вставать на сторону нищих, убогих, проявлять милость.
«Судите сироте» («судите сиру» в церковнославянском библейском варианте) очевидным образом означает, что, по сути, «сирому» нужно подсуживать. Современное понимание правосудия предусматривает принцип справедливости и равенства всех перед законом. Нарушались ли эти принципы в данном случае? Принцип равенства перед законом, безусловно, нарушался. Но, что парадоксально, делалось это именно во имя справедливости. Реальность была такова, что нищему, убогому, «сирому» редко удавалось добиться управы на богатого и знатного. Митрополит и князь призывали к снисходительности для того, чтобы компенсировать социальную несправедливость обратным «перекосом». В этом выражена особая государственная мудрость, мысль о широких социальных последствиях правосудия, выходящих далеко за рамки узкопонимаемой
справедливости, согласно которой преступник обязательно должен быть наказан. Логика высшей справедливости была иной: пусть даже вдовица и виновата, пусть «сирый» в самом деле что-то украл, но строгий приговор для них будет означать полную погибель и разорение, а значит, только милость и христианское прощение - путь к очищению души и уподоблению правосудия княжеского правосудию Божественному.
Литература
1. Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993.
2. Долгов В. В. Быт и нравы Древней Руси. Миры повседневности Х1-ХШ веков. М., 2007.
3. Долгов В. В. Сквозь темное стекло. Александр Невский перед Судом Истории // Родина. 2003. № 12.
4. Дьячкова А. И. Органы судебной власти в эпоху Русской Правды // Юридический мир. 2010. № 7.
5. Дювернуа Н. Л. Источники права и суд в Древней Руси: опыты по истории русского гражданского права. М., 1869.
6. Егоров С. А. История отечественного государства и права. IX - первая половина XIX века. Опыт проблемного изложения. Ярославль, 2000.
7. Кропоткин П. А. Этика. М., 1991.
8. Курбатов Г. Л., Фролов Э. Д., Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988.
9. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси // Вопросы литературоведения. 1977. № 3.
10. Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.
11. Послания митрополита Никифора. М., 2000.
12. Поучение Владимира Мономаха // БЛДР. Т. 1: XI-XII века. СПб., 1997.
13. Правда Русская. М.-Л., 1940. Т. 1.
14. ПСРЛ. Т. 1: Лаврентьевская летопись. М., 1997.
15. Томсинов В. А. Юриспруденция Древней Руси и правовая культура Византии // Вестник МГУ. Сер. «Право». 2009. № 4.
16. Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980.
О. Н. Чупрова
САНКЦИИ И ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ОТВЕТСТВЕННОСТИ В ОТЕЧЕСТВЕННОМ И ЗАРУБЕЖНОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
Статья посвящена особенностям построения санкций норм уголовного права в российском и зарубежном законодательствах. Проводится сравнительный анализ пределов судебного усмотрения в различных уголовно-правовых системах стран континентальной Европы и России. Автор обращает внимание на преимущества российской системы дифференциации ответственности, вместе с тем анализирует некоторые критические моменты.
Ключевые слова: построение санкций, пределы судейского усмотрения, дифференциация ответственности.
Выбор форм и средств реагирования на совершенное преступление, их применение во многом предопределяются теми возможностями, которые заложены в санкции. В связи с этим законодателю необходимо установить строго выдержанные, взаимно согласованные, соизмеримые с тяжестью преступления санкции. Задача эта не из простых, поскольку размеры санкций должны быть таковыми, чтобы, с одной стороны, правоприменитель не был стеснен чрезмерно узкими рамками, а с другой - чтобы простор в избрании меры реагирования на преступление не был излишне широким и не порождал субъективизма.
При избрании конкретной меры наказания судье необходимо разрешить целый комплекс вопросов:
1) существуют ли в данном уголовном деле основания для освобождения виновного лица от уголовной ответственности или от наказания;
2) какой вид наказания следует избрать конкретному виновному (в силу ч. 1 ст. 60 УК РФ более строгий вид наказания из числа предусмотренных за совершенное преступление назначается только в случае, если менее строгий вид наказания не может обеспечить достижение целей наказания);
