CC BY
248
СОБЫТИЯ И СУДЬБЫ
Л.Ю. Таймасова
КНЯЗЬ ВЛАДИМИР СТАРИЦКИЙ:
В ШАГЕ ОТ ПРЕСТОЛА
Изучая эпоху Ивана Грозного, историки уделяют большое внимание фигуре князя Владимира Андреевича Старицкого. Его трагическая судьба стала классическим примером жестокости царя по отношению не только к подданному, но и к близкому родственнику. Сам князь Владимир обрел ореол мученика, безвинно пострадавшего по злому доносу.
В историографии точкой отсчета размолвки между двоюродными братьями считается время тяжелой болезни государя, март 1553 г., когда ближние бояре отказались целовать крест на верность малолетнему царевичу Дмитрию и выступили против регентства царицы Анастасии Романовой, встав на сторону князя Старицкого. Сам князь присягнул царевичу «по неволе», уступая уговорам бояр. Ученые опираются на слова интерполятора Царственной книги: «И оттоле быть вражда велия государю с князем Володимером Ондреевичем, а в боярех смута и мятеж»1.
К немалому смущению исследователей, не только «шатание» бояр не имело последствий, но и князь Старицкий не пострадал от «вражды» государя. Взаимоотношения братьев носили вполне дружеский характер еще 15 лет, прежде чем завершились трагической развязкой. Столь странный феномен принято объяснять противоречивостью натуры самого Ивана Грозного, великодушно простившего неправомочные притязания двоюродного брата на власть.
Вместе с тем, сопоставление ряда документов дает основание выдвинуть гипотезу, что в интересующий нас отрезок времени князь Владимир Старицкий обладал булыними правами на царские регалии, чем это принято думать. Уже его отец, князь Андрей Иванович Старицкий, пользовался особым расположением Василия III.
Постниковский летописец дает подробное описание последних месяцев жизни великого князя и характера его взаимоотношений с братьями -средним, князем Юрием, и младшим, князем Андреем. Разгневавшись на среднего, Василий III приблизил к трону младшего. Князь Андрей был специально вызван из Москвы и сопровождал великого князя в поездке на Волок и на богомолье в Иосифов монастырь осенью 1533 г. Он находился
рядом с братом во время его болезни и агонии, держал под руки Елену Глинскую, рыдавшую у постели умирающего мужа2.
Благоволение к младшему брату и гнев на среднего не могли не найти отражения в завещании великого князя. Находясь на Волоке, тяжело больной Василий III повелел сжечь тайно доставленную из Москвы духовную грамоту, и составил проект нового завещания. Документ был оформлен и подписан по прибытии в столицу. Летопись уделяет особое внимание составу послухов, засвидетельстовавших духовную грамоту. С ее содержанием были ознакомлены князья Юрий и Андрей. Возможно, согласно традиции создания противней важнейших государственных актов3, для братьев были изготовлены копии документа.
Ни одной копии завещания Василия III не сохранилось, однако дальнейшие события дают основание предположить, что в документе было предусмотрено увеличение владений князя Старицкого за счет передачи ему Волоцких земель. А также, в случае бездетной кончины князя Юрия Ивановича, - Дмитровского удела со Звенигородом и московским двором «внутри города», доставшегося тому при дележе с братьями, согласно завещанию Ивана III4.
По истечении сороковин со дня смерти Василия III, князь Старицкий бил челом великому князю Ивану IV и его матери Елене Глинской о передаче ему Волоцких городов и земель, согласно последней воле брата5. В этом ему было отказано. Вместо расширения удела, он получил коней, сбрую, шубы и прочую «рухлядь». Шуба с царского плеча для подчиненного лица являлась наградой, для равного - оскорблением достоинства6. Не стерпев обиды, князь Андрей уехал в Старицу. Здесь, 9 июля 1534 г. его жена, княгиня Ефросинья, родила сына Владимира.
3 августа 1536 г. скончался в заточении князь Юрий Иванович, не оставив потомства. Дмитровский удел со Звенигородом был взят в государеву казну. Видимо, требование князя Андрея передать ему удел брата, согласно завещанию Василия III, послужило причиной первой крупной размолвки Старицких с Еленой Глинской. Размолвка завершилась к началу 1537 г. примирением и подписанием крестоцеловальной грамоты. Прикладывая «руку» к документу, князь Андрей клялся верно служить великому князю Ивану Васильевичу и его матери Елене Глинской «по отца нашего Великого Князя Ивана духовной грамоте и до своего живота»7.
Ссылаясь в крестоцеловальной записи на духовную грамоту Ивана III, князь Старицкий тем самым признал этот документ более авторитетным, чем завещание брата. Князь Андрей поклялся следовать завету отца, который призывал своих младших сынов во всем слушать старшего и грозил родительским проклятием тому, который «учнет под ним подъискивати великих княжеств или под его детми, или учнет от него отступати, или учнет ссылатися с кем ни буди тайно или явно на его лихо, или учнут кого на него подъимати, или с кем учнут на него одиначитися, ино не буди на
нем милости Божией, и Пречистые Богоматери, и святых чюдотворец молитвы, и родитель наших, и нашего благословения и в сии век и в будущи».
Прикладывая фамильную печать, князь Андрей автоматически обязался следовать и другим заветам Ивана III. В том числе следующему: «А которого моего сына не станет, а не останется у него ни сына, ни внука, ино его удел весь в Московской земле и в Тферской земле, что есми ему ни дал, то все сыну моему Василью, а братья его у него в тот удел не вступаются»8. Таким образом, подписывая крестоцеловальную грамоту со ссылкой на завещание отца, князь Андрей отказался от своих притязаний на Дмитровский удел. Надо полагать, по прошествии некоторого времени кто-то из ближайшего окружения князя указал на эту юридическую тонкость. Конфликт разгорелся с новой силой через несколько месяцев, вылившись в открытое противостояние властям.
Формальной причиной послужил приказ, отданный весной 1537 г. от имени Елены Глинской, распорядившейся отправить из Старицкого удела дворян и детей боярских на сторожевую службу в Коломну. Князь Андрей расценил повеление правительницы как неправомочное, ущемляющее его удельные права, и послал своего боярина Ф.Д. Пронского «к великому князю к Ивану и к матери его к великой княгине Елене бити челом о своих великих обидах». В Москве «парламентера» взяли под стражу , челобитье государь не принял.
Получив сообщение о судьбе Пронского и «натерпевшись от своих великих обид», князь Андрей посчитал себя свободным от крестного целования и принял решение отъехать в Литву. На Новгородской дороге его перехватил князь И.Ф. Телепнев-Оболенский с отрядом дворян. Князь Андрей «ополчишася и восхотеша с воеводами с великого князя битися». Телепнев-Оболенский пустился на хитрость: целовал крест, что князя и его людей отпустят с миром в удел9. К непокорному князю были отправлены также Досифей, архиепископ Сарский и Подонский, и Филофей, архимандрит Симоновский, получившие наказ от митрополита Даниила в случае сопротивления и неприезда князя Андрея в Москву предать его церковному проклятию10.
Устрашенный угрозой анафемы, князь Старицкий отправился в столицу. В Москве его схватили и заточили в темницу, княгиню Ефросинью посадили «в Берсеневской двор», а малолетнего сына отдали «Федору Карпову блюсти». Вотчину отписали в государеву казну. Через полгода, 11 декабря 1537 г., князь Андрей Иванович Старицкий умер в оковах, под «железной шапкой» юродивого. Глумление над плененным князем, видимо, символизировало неправомочность его притязаний на Дмитровский удел, передававшийся при великих князьях Василии II Темном и Иване III вторым сыновьям (князь Андрей был пятым по счету), что было расценено как «подыскивание великих княжеств».
В ночь с 3 на 4 апреля 1538г. скончалась великая княгиня Елена Глин-ская. По сведениям Герберштейна, причиной ее смерти стал яд11. Семь дней спустя был заточен в темницу князь И.Ф. Телепнев-Оболенский.
По смерти правительницы и устранения Телепнева-Оболенского в судьбе вдовы князя Старицкого произошли перемены. Княгине Ефросинье вернули четырехлетнего сына: «И у Федора у Карпова княж Ондреев сын побыл немного, и у Федора его взяли да к матери же его посадили в тын»12. Прошло еще не меньше года, прежде чем Старицких выпустили из-под стражи. В декабре 1539 г. великий князь Иван Васильевич по совету митрополита Иоасафа13 и «промыслом» Сильвестра, священника Благовещенского собора14, освободил княгиню и княжича, повелев перевести их «на княж Ондреевъской двор». В следующем году им были возвращены дворцовые села и удельные земли, однако на ключевые посты «по городам и волостям» были поставлены государевы приказчики15.
Юридическую самостоятельность Старицкие получили четыре года спустя: 5 мая 1544 г. 10-летний князь Владимир Андреевич пожаловал Афанасия Карачева несудимой грамотой на деревню Безсолино в Стариц-ком уезде16. В документе указывалось, что в случае имущественных претензий к Карачеву право суда оставляет за собой сам князь Владимир: «...ино их сужу яз князь Володимер Андреевич или мой боярин введе-ной»17. Приведенная формула «их сужу яз князь... или мой боярин введено й» является свидетельством, что князь Старицкий полностью владел своими удельными правами в отношении системы судопроизводства18.
В последующие три года Старицкие приобрели особый статус при особе государя. На свадьбе царя Ивана IV с Анастасией Романовой, 3 февраля 1547 г., князь Владимир был «в тысецких», а княгиня Ефросинья сидела «в материно место». Во время 1-го Казанского похода (декабрь 1547 -февраль 1548 гг.) государь оставлял двоюродного брата главой правительства в Москве: «А о всех своих делех царь и великий князь велел князю Воло димеру Ондреевичю и своим бояром приходить к Мокарью митрополиту, а грамоты писал государь ко князю Володимеру Ондреевичю». Отправляясь во 2-й поход на Казань в ноябре 1549 г., царь вновь доверил князю Владимиру столицу и царицу Анастасию с новорожденной дочерью, царевной Анной: «князя Володимера Ондреевича отпустил на Москву и велел ему быть на Москве и дела своево беречь, а с ним царя и великого князя бояре»19.
По возвращении из похода, в мае 1550 г., царь «приговорил женить» двоюродного брата на Евдокие Александровне Нагой. Свадьбе предшествовали смотрины, в которых принимал участие жених: «И майя в 24 день в неделю смотрел Царь и Князь Володимер девок и полюбил дочь Наго-ва»20. Таким образом, удельный князь женился не по «приговору», а по собственному выбору, как родной брат государя. Торжества проходили на царском дворе. Иван IV сидел «в отцово место». Царица Анастасия «чесала голову» невесте21.
Через два месяца после свадебных пиров царскую чету постигло несчастье: в июле 1550 г. скончалась царевна Анна. Вслед за сообщением о смерти царевны, Пискаревский летописец рассказывает о больших вкладах, сделанных повелением государя в сентябре того же года: был позлащен куполу собора Успения Богородицы и слит колокол «Лебедь», весом в 2 200 пудов. Далее, резко выбиваясь из хронологической последовательности, следует глава «О духовной великих князей», в которой летописец перечисляет послухов, заверявших завещания великих князей Василия Дмитриевича и Василия Васильевича: «У великаго князя Василья Дмитре-евича в духовной прикащики кароль литовской Витовг да бояре князь Юрьи Патрекеевич, тот первой в Голицыных выехал с Новагорода, да Иван Дмит-реевич, Михайло Андреевич, Иван Федорович, Федор Иванович. В духовной великого князя Василья Васильевича писаны бояре князь Иван Юрьевич Голицын, Василей Иванович, Федор Васильевич»22.
Сопоставление приведенных имен с перечнем послухов в известных исследователям духовных грамотах дает любопытный результат. Первая группа лиц присутствовала при подписании второго (из трех сохранившихся) завещания велкикого князя Василия Дмитриевича, составленного в июле 1417 г. после смерти его старшего сына Ивана. Согласно воле князя, малолетний наследник Василий и его мать поручались заботам тестя и младших братьев: «А приказываю своего сына, князя Василья, и свою княгиню, и свои дети своему брату и тистю, великому князю Витовту, как ми рекл, на Бозе да на нем, как ся имет печаловати, и своей братье молод -шей, князю Ондрею Дмитреевичю, и князю Петру Дмитреевичю, и князю Костянтину Дмитреевичю, и князю Семену Володимеровичю, и князю Ярас-лаву Володимеровичю, и их братье по их докончанью, как ми рекли»23.
Вторая группа лиц, перечисленных в Пискаревском летописце, не соответствует тому списку, который указан в единственной дошедшей до нашего времени духовной грамоте великого князя Василия II Темного. В завещании, составленном в 1461-1462 г., великий князь отдавал детей под опеку своей жены Марии Ярославны Боровской (происходившей по материнской линии из рода Кошкиных, в дальнейшем - Захарьиных-Юрье-вых-Романовых): «Приказываю свои дети своей княгине. А вы, мои дети, живите заодин, а матери своей слушайте во всем, в мое место, своего отца». В документе указаны следующие имена послухов: «архимандрит спасьский Трифон, да симановский архимандрит Афонасей, да мои бояре, князь Иван Юрьевич, да Иван Иванович, да Василей Иванович, да Федор Васильевич», в приписной грамоте - «архимандрит Трифон да бояре мои, князь Иван Юрьевич да Федор Михайлович»24. В то же время известно, что за несколько дней до кончины (27 марта 1462 г.) Василий Темный приказал казнить детей боярских боровского князя Василия, заподозренных в заговоре. Видимо, в это время была составлена другая духовная грамота, в которой его жена лишалась опекунства, а свидетелями были
«Иван Юрьевич Голицын, Василей Иванович, Федор Васильевич». Очевидно последнее, не дошедшее до наших дней завещание, подразумевал автор Пискаревского летописца, перечисляя имена послухов.
Нарушая хронологию изложения событий выпиской имен послухов из духовных грамот великих князей, компилятор летописи, несомненно, преследовал вполне определенную цель: во-первых, дать понять осведомленному читателю, что в сентябре 1550 г. Иван IV пересматривал завещания своих пращуров и на их основании составлял собственную духовную грамоту, а во-вторых, указать, какие именно документы легли в основу завещания государя и каково было его содержание.
Таким образом, можно с большой долей вероятности утверждать, что после смерти царевны Анны, в сентябре 1550 г., Иван IV составил духовную грамоту, согласно которой назначил опекунами будущего ребенка (царица Анастасия была на третьем месяце беременности) своих братьев - родного Юрия Васильевича и двоюродного Владимира Андреевича Старицкого - и исключил из числа регентов царицу Анастасию Романовну Кошкину-Захарьину.
Безусловно, такое завещание отвечало интересам Старицких, поскольку в случае смерти царя и при недееспособном князе Юрии Васильевиче руководство государством фактически переходило к князю Владимиру.
Решение о назначение князя Старицкого главой опекунского совета являлось обоснованным.
Князь Владимир к тому времени обрел большой авторитет. Начало 1550-х гг. характеризуется всплеском законотворческой деятельности царя, во всех начинаниях которого принимал участие его двоюродный брат. Документы рисуют князя Старицкого не только активным государственным деятелем, но и выдающимся полководцем. Вместе с опытными воеводами он принимал участие в военных советах и внес важный вклад в разработку плана 3-го Казанского похода (апрель-июль 1551 г.), предусматривавшего завоевание ханства путем занятия речных путей и экономической блокады Казани.
Разрядная книга подчеркивает высокое положение князя Владимира во время 4-го, «Великого», Казанского похода, ничем не уступающее царскому. Перед решающим боем оба получили от митрополита Макария равноценные благословения: государь - «образ пречистые богоматере честнаго ея успения; златом и бисером украшен», князь Владимир - «образ пречистые богоматере честнаго ея благовещения, златом же и бисером украшен; и воду святую от чюдотворныя раки Петра чюдотворца»25.
Парность икон, шитых бисером, говорит в пользу того, что они вышли из одной «светлицы», и, скорее всего, являлись изделиями мастериц княгини Ефросиньи. Благословение князя Владимира парной иконой и водой от раки святого Петра имело особый символический смысл. Со времен Ивана Калиты московские князья «благославляли старших сыновей
своих, наследников великокняжеского престола» шейным крестом чудотворца26. Отец же князя Владимира, князь Андрей Иванович (пятый сын по счету), получил по завещанию отца благословение не крестом, в отличие от старших братьев, а иконой «золота распятье, делана финифтом с каме-ньем и с жемчюги»27. Таким образом, благословляя своих духовных чад парными иконами и святой водой от раки Петра-чудотворца, митрополит Макарий признал князя Владимира Старицкого равным положению родного брата государя, второго по старшинству. Новый статус давал князю Владимиру право на получение Дмитровского удела.
На праздник Покрова Пречистой Богоматери, с 1 на 2 октября, Казань была взята, и царь «радостно лобзал брата своего князя Володимира Ондреевича». Помимо взятия Казани в октябре 1552 г. свершилось еще одно счастливое событие: у государя родился сын Дмитрий. По возвращении в Москву царь всенародно благодарил князя Старицкого: «Бог сия содеял твоим, князь Володимер Андреевич попечением и всего нашего воинства страданием и всенародною молитвою, буди Господня воля!» Государь щедро одарил бояр и служивых людей шубами и кубками «без числа», выделив из казны «48 тысяч рублей»28. Кроме того, были розданы вотчины, поместья и кормления. «А князя Володимира Андреевича жаловал государевыми шубами и великими фрязскими кубки и ковши златыми»29.
Несомненно, князь Владимир расценил царские подарки как унижение его достоинства, ибо он ждал, что повышение его статуса, получившее благословение от митрополита, будет юридически закреплено в завещании Ивана IV, составленном после рождения царевича Дмитрия. Соответственно, Дмитровский удел отойдет в его пользование. Расчеты князя Владимира и его матери не оправдались, и между братьями наметилось охлаждение, которое затем вылилось в открытое неповиновение сторонников князя Старицкого.
Весной следующего года в государстве началось «нестроение». Автор Летописца Русского связывает «огневую немочь» царя с тревожным известием, полученным из казанских земель, помещая оба сообщения под одним заголовком: «Вести из Свияжска и болезнь государя». В качестве связующего звена компилятор использовал цитату, которая отсылает читателя к третьему эпизоду, предшествовавшего двум первым: появлению Матвея Башкина, положившего начало делу о ереси заволжских старцев.
В хронологическом порядке события развивались так. В Великий Пост, то есть 13 февраля, к священнику кремлевского Благовещенского собора Симеону пришел на исповедь некий сын боярский Матвей Башкин и высказал тому свои сомнения по вопросам нравственности. Он напомнил священнику его обязанность блюсти паству и соблюдать заповедь Христа: «Возлюби искряннего своего, как самого себе». Через неделю, 20 февраля, в столице получили известие из Свияжска о восстании «арских и луговых людей», которое привело к фактической утрате завоеваний в Казани, а 1 марта государь заболел «огневой» болезнью.
Летописец объединяет эти события, объясняя «нестроение» в Казани и «немощь» царя Божьим наказанием за гордыню и неблагодарность: «И в нас явились гордые слова, а не благодарные, иучали особ мудры бысть, забыв еваньгильское слово: хто хощет в мире сем мудр быти, буй да будет»30. Компилятор почти дословно процитировал старца Артемия31, привлекавшегося к церковному суду в декабре того же года по делу Башкина. Очевидно, по мнению современников, болезнь Ивана IV являлась Божьим наказанием за неблагодарность, проявленную по отношению к ближнему своему, попечением которого была добыта победа над Казанью, - князю Владимиру.
Царь был так плох, что все были готовы к смертельному исходу: «иже никтоже уже ему жити надеялся»32. Дьяк Висковатый «вспомяну государю о духовной; государь же повеле духовную совершити, всегда бо бяше у госудрая сие готово»33. Надо полагать, речь шла о завещании, составленном в октябре 1552 г. после рождения царевича Дмитрия.
Из слов интерполятора Царственной книги можно понять, что после того как царь распорядился «совершить» завещание, некто посоветовал привести к присяге бояр и дворян, и в последнюю очередь - князя Владимира. Скорее всего, такая мера была вызвана тем, что содержание «готовой» духовной грамоты шло вразрез с интересами князя Старицкого. Вечером того же дня в присутствии Ивана IV крест целовали дьяк Висковатый, князь И.Ф. Мстиславский, князь В.И. Воротынский и другие «ближние» люди. На следующий день присягу от прочих бояр принимал князь Воротынский, а дьяк Висковатый держал крест.
Разногласия возникли на третий день болезни государя, когда содержание завещания стало известно широкому кругу придворных. Некоторые из влиятельных лиц, в том числе князья Дмитрий Курлятев, Иван Пронс-кий, Иван Ростовский, казначей Н. Фуников, священник Сильвестр и другие, высказывали недовольство и уклонялись от крестного целования. Они не хотели присягать Романовым, считая кандидатуру князя Старицкого более приемлемой в качестве регента.
Князь Владимир был призван целовать крест в последнюю очередь. Присягнувшие к тому времени бояре силой заставили его дать клятву: «И одва князя Володимира принудили кресть целовати, и целовал крест по неволе». Однако его мать, княгиня Ефросинья, отказалась приложить к документу фамильную печать. Трижды ходили к ней бояры, но слышали от нее только «бранные речи». Переговоры царских парламентариев с княгиней Старицкой завершились не позднее 12 марта. Княгиня отдала печать, но добавила, что клятва, данная «по неволе», ничего не значит. Формально правда была на стороне княгини по двум причинам. Во-пер-вых, шел Пост, во время которого запрещалось давать клятву34. Во-вторых, князь Владимир не достиг 20-летнеш возраста (родился 9 июля 1534 г.) для исполнения процедуры крестоцелования, что рассматривалось как присяга «по неволе»35.
Источники не сообщают, на каких условиях княгиня Ефросинья пошла на уступки, но, несомненно, достигнутая договоренность получила отражение в документе, датированном 12 марта 1553 г. Подписывая крестоцеловальную запись и привешивая к ней фамильную печать «на малиновом снурке», князь Владимир не только давал клятву на верность царю, царице Анастасии и царевичу Дмитрию, но и оговаривал свои удельные права, согласно которым он мог держать «воевод с людьми», а также «суд чинить по старине в правду»36.
Однако через нескольких месяцев крестное целование утратило силу: 6 июня погиб царевич Дмитрий. Младенец утонул во время богомолья царской четы, на реке Шексне, в непосредственной близости от Горицкого монастыря, устроенного трудами княгини Старицкой. В связи со смертью наследника, в духовную грамоту царя были внесены изменения. Документ утерян, но можно с большой долей вероятности утверждать, что интересы князя Владимира были в нем учтены в полной мере. Царь пошел на уступки Старицким, опасаясь Божьего гнева, так как царица Анастасия носила под сердцем ребенка, дарованного по молению у гроба преподобного Никиты Столпника37. К осени 1553 г., когда беременность царицы не вызывала сомнений, Старицкие возвысились при дворе как никогда прежде.
Новый статус князя Владимира и его матери получил подтверждение де-факто на свадьбе царя Семиона Касимовича с Марией Кутузовой, состоявшейся 5-7 ноября 1553 г. После мыльни молодой супруг «посылал дружек с кашей к царю, к князю Юрию и ко князя Володимеровой матери Андреевича ко княгине Афросинье и ко князю Володимеру Андреевичу». Молодые просили благословения не только у государя и митрополита Макария, но и у княгини Ефросиньи. Молодожены и их посаженые родители одаривали друг друга богатыми тканями, очевидно из запасов «светлицы» княгини Старицкой: в свадебном разряде перечислены 14 видов «Бурских и Венедицких» бархатов, камок и алтабасов38.
В положеный срок, 28 марта 1554 г., у государя родился сын. Младенца окрестили Иваном 15 апреля в Чудовом монастыре. Вслед за этим государь составил новую духовную грамоту, назначив князя Владимира вместе с митрополитом Макарием душеприказчиком и главой опекунского совета до достижения царевичем Иваном 20-летия. В случае смерти царя и его детей князь Старицкий объявлялся наследником престола, при этом он был обязан выделить удел царице Анастасии. Эти условия, со ссылкой на завещание Ивана IV, вписаны в текст новой крестоцеловальной записи князя Старицкого, которую тот подписал в апреле 1554 г.39
Так же как и крестоцеловальная грамота 1553 г., новый документ составлен в форме договора, оговаривающего не только обязанности князя Владимира служить верой и правдой царю, царице и детям, но и удельные права самого князя. В договор был включен пункт, отсутствующий в предыдущем документе: князь Владимир клялся «не слушать своей мате-
ри, если она учнет наводити на лихо» на царя, царицу, царевича, бояр и дьяков, упомянутых в духовной грамоте государя. Клятва была усилена наложением церковного проклятия в случае «преступления слова».
Князь Владимир подписал документ и скрепил печатью, однако условия крестоцеловальной записи не во всем устроили княгиню Стариц-кую. Разногласия возникли, в частности, по поводу пункта, ограничивавшего число людей, которых князь волен был держать у себя на подворье.
Переговоры продолжались около месяца. В мае князь Владимир Андреевич подписал третью крестоцеловальную грамоту. Объемом текста она немного превышала предыдущую, и, по наблюдениям исследователей, в ней получили отражение соответствующие изменения, внесенные в духовную грамоту Ивана IV40. Новый документ расширен за счет изменения отдельных формулировок, уточняющих удельные права князя Старицкого. В грамоте указано точное количество слуг, которых тот имел право держать на московском дворе -108 человек, а остальных - в вотчине.
В противовес, в пункт, где оговаривались обязательства князя Владимира как душеприказчика, помимо царицы Анастасии, было введено имя князя Юрия, которому также следовало выделить удел: «А возмет Бог и сына твоего, царевича Ивана, а иных детей твоих Государя нашего не останется, и мне твой, Государя своего, приказ весь исправити твоей царице Великой княгини Анастасии и твоему брату князю Юрию Васильевичу, по твоей Государя своего душевной грамоте и по сему крестному целованию, о всем по тому, как еси Государь им в своей душевной грамоте написал». Очевидно, речь шла о выделении князю Юрию Угличского удела, завещанного ему отцом, великим князем Василием III41.
Наиболее важное изменение было внесено в заключительную часть крестоцеловальной грамоты. Обещая «не слушать» своей матери, если она вздумает «умышлять которое лихо» над царем, царицей, царевичем или боярами, князь призывал на свою голову: «ино збудися надо мною по тому, как дед наш Князь Великий Иван написал клятву и неблагословенье отцу моему в своей душевной грамоте»42. Таким образом, князь Владимир, подобно своему отцу, князю Андрею, признал преимущественное право завещания Ивана III, и, следовательно, поклялся «не подыскивать великого княжества», а также автоматически отказался от каких-либо претензий на Дмитровский удел.
Надо полагать, повторный обман, на этот раз - простодушного князя Владимира, вызвал гневное возмущение княгини Ефросиньи. История 1537 г. повторилась через 17 лет. Очевидно, не остались в стороне и сторонники Старицких. Их недовольство вскоре вылилось в «шатание» и замышление государственной измены.
Сведения о тайных переговорах княжат с Литвой вскрылись через два месяца, в июле 1554 г., когда началось разбирательство по делу о побеге князя Никиты Лобанова-Ростовского. Князь Никита был схвачен в То-
ропце и допрошен с пристрастием. Он признался в сношениях с литовцами и намерении «отъехать от государя». Затем всплыли подробности о закулисных интригах, которые повлияли на ход дипломатических переговоров России и Литвы в августе 1553 г. В связи с этим был «взят в допрос» князь Семен Звяга Лобанов-Ростовский. Тот сознался, что выдал литовскому послу Довойне важную информацию, сообщил «думу царя», в результате чего переговоры закончились неудачей: русские были вынуждены пойти на уступки литовцам и вместо «вечного мира» заключить перемирие на два года. Далее вскрылась роль княгини Ефросиньи в «шатании» бояр во время болезни государя весной 1553 г. Власти получили сведения
о ее тайных сношениях с князьями Щенятьевым, Турунтай-Пронским, Куракиным, Дмитрием Немым, Серебряным и «иными многими». Как сообщил князь Семен Звяга, «а ко мне на подворье приезживал (Человек. -Л. Т.) ото княгини Офросиньи и ото князя Володимера Ондреевича, чтобы я поехал ко князю Володимеру служити, да и людей перезывал»43.
Князь Семен был приговорен к смертной казни. Однако по молению митрополита Макария царь смягчил приговор: казнь заменили ссылкой в Кирилло-Белозерский монастырь. Опала должна была неминуемо коснуться и Старицких, но они избежали наказания. Более того, царь сам поехал на поклон к двоюродному брату.
Причиной тому могли послужить чрезвычайные обстоятельства.
Как сообщает летопись, 1 октября 1554 г. состоялось торжественное освящение деревянного собора Покрова на Рву в честь Казанской победы с необычно большим количеством приделов (семь), для которых «прине-соша образы чюдотворныя многия»44. Через неделю, 8 октября, государь выехал из Москвы в дворцовое село Черкизово. Находясь там, он неожиданно принял решение отправиться на север: «посоглядати восхотел» Клин-ские леса. Царский «поезд» направился в Клин, затем через Волок в Можайск, а оттуда - в село Городень. Со всей возможной поспешностью царская семья прибыла на подворье князя Владимира, где состоялась трогательная встреча двоюродных братьев. «И князь Володимер Ондреевич великого государя встретил. И царь и великий князь брата своего князя Володимира Ондреевича пожаловал, хлеба ел и пировал во княже Володи-мерове селе в Городне»45.
Источники умалчивают о мотивах, которые заставили Ивана IV сменить гнев на милость и вместо того, чтобы наложить опалу, обласкать двоюродного брата. Однако Иван Тимофеев в своем Временнике соединяет воедино принесение на Москву большого количества святынь и болезнь царевича Ивана: «Несправедливо утаивать и следующее: когда в грудном возрасте младенец (Царевич Иван. - Л.Т.) заболел и когда ради его исцеления со всей их земли были снесены в одно место (многие святыни) для молебного пения, посреди этого собрания Бог, как сообщается в написанном житии святого, прославил своего угодника Никиту: вода с вериг
святого чудотворца Никиты, освященная в сосуде, когда рука отрока была над нею протянута, тотчас же, среди прочих принесенных туда вода, вскипела. Дивное чудо! Тогда вместе с окроплением водою младенец исцелился, здоровье одолело болезнь, и от того времени до самых последних дней жизни святой во всех обстоятельствах защищал отрока»46.
Таким образом, к началу октября 1554 г. в государстве обнаружилось «нестроение», а 6-месячный царевич Иван тяжело заболел. Кроме того, завоевание Астрахани висело на волоске, царь с волнением ожидал вестей о результатах летней кампании против хана Ямгурчея. История 1553 г. повторялась: царя вот-вот должна была настигнуть Небесная кара - смерть наследника престола. Возможно, угрозы гибели первенца попущением Божьим и являлись теми «детскими страшилами», которыми, по словам Ивана IV, его пугал Сильвестр47. Следуя «лукавым советам попа» государь пошел на примирение с двоюродным братом и его матерью и посетил родственников в селе Городень.
Все же одного из членов семьи князя Старицкого постигла опала осенью 1554 г. Видимо, на жену князя Владимира, Евдокию Александровну Нагую, пало подозрение в «наведении лиха» на царскую семью. Скорее всего, ее насильно постригли и сослали в монастырь - полгода спустя князь Владимир был уже холост. На его попечении остались трое малолетних детей: Василий, Евдокия и новорожденная Мария. Не ясно, была ли уличена в «лихе» княгиня Ефросинья, но с этого времени ее имя исчезает из свадебных разрядов. В апреле 1555 г. князь Владимир женился вторым браком - на Евдокии Романовне Одоевской. Государь выдавал двоюродного брата «от себя», но на этот раз - без смотрин, и имя матери жениха в свадебной росписи не упомянуто48.
Если женская половина семьи Старицких впала в немилость, то князя Владимира царский гнев не коснулся. В последующие несколько лет он принимал активное участие в государственных делах. В июне 1555 г. боярские дети удельного князя находились в «большом полку» в походе на Тулу «по крымским вестям»49, в июне 1556 г. под его руководством проходил набор войск для Ливонского похода. Благодаря радению князя Старицкого было набрано небывалое число ратников, «еже прежде сего не бысть»50. Однако намерение царя воевать Ливонию было воспринято в ближайшем окружении крайне неодобрительно. В своем послании к Курбскому Иван IVупрекал тех, кто противился его воле: «Та же убо начен-шесь войне, еже на Германы... попу же убо Селивестру и с вами своими советниками о том на нас люте належаще, и еже убо, согрешений ради наших, приключающихся болезнех на нас и на царице нашей и на чадех наших и сия убо вся вменяху аки их ради, нашего к ним непослушания сия бываху!»51
Сильвестр грозил новыми карами за гордыню, новыми болезнями, в то время как царица Анастасия была беременна мальчиком. Государь по-
шел на примирение с княгиней Старицкой: видимо, к этому времени относится передача ряда волостей Дмитровского уезда князю Владимиру52. К началу 1557 г. царь вернул свое расположение княгине Ефросинье. В январе в афонскую Хиландарскую лавру были отправлены многие дары Ивана IV Среди них упомянута «катацетазма шита, на ней образы Господа нашего Иисуса Христа и Пречистыя Его Богоматери, и Предтечи Иоанна, и многих святых, и чюдне сотворена шитием златом и сребром и многия шелки»53. Судя по описанию завесы к церковным дверям, столь сложная многофигурная композиция была выполнена в «светлице» княгини Старицкой.
Царевич Федор родился 11 мая 1557 г.
С рождением второго сына в духовную грамоту государя были внесены необходимые дополнения о разделе владений между детьми. Вероятно, встал вопрос о судьбе Дмитровского удела, который, по традиции, передавался вторым сыновьям, и должен был отойти царевичу Федору. Нет каких-либо документальных свидетельств о том, каково было распоряжение Ивана IV, но из дальнейших событий вытекает, что если не весь Дмитровский удел, то часть его - московское подворье покойного князя Юрия Ивановича Дмитровского - было завещано брату государя, недееспособному князю Юрию Васильевичу. Вероятно, был создан юридический прецедент, когда часть Дмитровского удела должна была отойти, вопреки традиции, не второму сыну царя, а его брату. В случае же бездетной смерти князя Юрия спорные земли могли быть переданы двоюродному брату царя - князю Владмиру. Князь Юрий Васильевич и его жена Ульяния 12 лет прожили в бездетном браке, и, в связи с недугом супруга, вероятность рождения ребенка была крайне мала.
Однако через год ситуация изменилась.
В июне 1558 г. скончалась двухлетняя царевна Евдокия. По удивительному совпадению, в том же месяце - июне, согласно календарным рассчетам, супруга князя Юрия Васильевича, Ульяния наконец «понесла». В марте 1559 г. князь Владимир присутствовал на крещении племянника Ивана IV - Василия Юрьевича. В связи с этим радостным событием князь Юрий, надо полагать, составил собственное завещание, отписав все свои земли новорожденному сыну. Соответствующие поправки были внесены в духовную грамоту царя, после чего в его отношениях с князем Старицким наступило заметное охлаждение.
1 октября 1559 г. в Москве состоялись всенародные торжества - освящение каменного храма Покрова на Рву, воздвигнутого в честь Казанской победы. На освящении присутствовала вся царская семья, князь Юрий, крещеные цари казанские Александр (Утемиш-Гирей) и Семион (Едигер-Магмет). Но имя князя Владимира не упомянуто54. Два месяца спустя, на Николу зимнего (6 декабря), в Можайске заболела царица Анастасия. Сильвестр грозил Божьим наказанием, и Ивану IV пришлось пойти к двоюрод-
ному брату на поклон. Это случилось, когда скончался вымоленный у Бога сын князя Юрия Васильевича.
Составитель Летописца Русского особо отметил странное совпадение: 20 февраля 1560 г. «на масленице, с середы против четверга, на десятом часу нощи, за три часы до света преставися князь Василий Юрьевич, князь Юрьев сын Васильевича, внук великого князя Василия Ивановича всея Руси, году без дву недель; и о сем государю скорбь бысть немала. Тое же ночи, с середы на четверг, в то же время, на десятом часу ночи, за три часа до света родися князю Володимиру Андреевичу дщерь Евдокия (Мария. - .//. Т.) от его княгини Евдокии, и царь и великий князь, а с ним сын его царевич Иван, да с ним царь Александр Казанской, и многие бояре на завтрее того, в пятницу, были у князя Володимира Андреевича на его радости, и порадовашеся с ним, и овощи кушали»55.
Очевидно, летописец не случайно подчеркнул, что умерший младенец являлся внуком великого князя Василия III. Устрашенный Божьим наказанием, Иван IV признал преимущественную силу завещания своего отца, Василия III, над завещанием деда, Ивана III, а рождение дочери у двоюродного брата - более важным событием, чем смерть сына у родного. В июле, когда Москву охватил пожар, а состояние царицы Анастасии ухудшилось, князь Владимир руководил тушением огня бок о бок с государем: «...и едва царь и великий князь со князем Владимиром Андреевичем и з бояры, и двором своим, и стрельцы, и со множеством народа многим трудом, Божию благодатью, угасиша огонь»56.
Однако семейная идиллия продолжалась недолго.
Месяц спустя, 7 августа 1560 г., государыня скончалась. В тот же день царь отдал приказ передать князю Юрию московское подворье покойного дяди, князя Юрия Дмитровского, а также Угличский удел: «брату своему Юрью Васильевичи) велел царь и великий князь место очистити на двор дяди своего княже Юрьевского Ивановича Дмитровского, позади Ивана Святого, что под коло колы... От того же времени царь и великий князь брату своему князю Юрью Васильевичи» учал обиход его строити из его городов и волостей, чем его благословил отец его, князь великий Василей Иванович Всея Руси.. ,»57 Разрядная книга называет имена трех наместников, получивших назначение «на береженье» князя Юрия - бояр И. А. Куракина, Д. С. Шестунова и А.И. Прозоровского (дворецким)58. Поэтому вполне вероятно, что под их управлением находились три разрозненных землевладения - Угличский и Дмитровский уделы, московский двор князя Юрия Ивановича Дмитровского.
Выделение удела князю Юрию Васильевичу свидетельствует о внесении изменений в духовную грамоту государя по смерти царицы Анастасии. Несомненно, поправки отражали гнев царя в отношении Стариц-ких, но опале подверглись их сторонники. Иван IV «положил свой гнев» на Алексея Адашева и Сильвестра, обвинив в «чародействе» и упрекая пос-
леднего в том, что «от него пострадах душевне и телесне»59. Видимо, они были заподозрены в отравлении царицы Анастасии и в «наведении лиха» на самого государя и царевичей.
Через неделю после порохон был поднят вопрос о женитьбе государя. Не прошло и сороковин, как сваты были направлены в Литву, Швецию ивЧеркессию. Год спустя, в августе 1561 г., князь Старицкий присутствовал на венчании Ивана IV с Марией Темрюковной. Свадебные торжества проходили при закрытых дверях. Как отметил английский путешественник Дженкинсон, городовые ворота были заперты три дня, и никто «не смел выходить из своего дома (за исключением некоторых из его приближенных) во время празднования свадьбы; причина этого распоряжения неизвестна и доселе»60.
Видимо, уже во время свадьбы с Марией Темрюковной были введены должности «дружек», выполнявших совершенно новые функции. Их перечень находим в свадебной росписи 1572 г. (венчание с Марфой Собакиной): часовые на лестницах во дворце, на кремлевских и городских воротах, поставленные для того, чтобы «Государя Царя и Великого князя дворец от огня беречи и на двор не пущати... и ворота городовые пойтить запереть»61. Государь опасался покушения.
Царица Мария родила сына в июне 1562 г. Младенца назвали Василием. Царевич Василий прожил меньше года. Он умер 6 мая 1563 г., а в июне по доносу Саблука Иванова, дьяка князя Владимира, начался сыск по делу княгини Ефросиньи и ее сына по обвинению в злом умысле против царской семьи. Митрополит Макарий с духовенством просили простить Старицких. Князь Владимир получил прощение, но весь его двор был заменен новыми людьми по выбору государя. Его удельные права были урезаны. Царь возложил опалу на княгиню Ефросинью: 5 августа она приняла постриг под именем Евдокии и избрала местом своего пребывания Горицкий монастырь62.
Старицкие потеряли многие привилегии, но сохранили жизнь, в то время как жестокие казни по приказанию царя приобретали все более угрожающий размах. Убийство князя Д.Ф. Овчины-Оболенского, совершенное царскими псарями весной 1564 г., ужаснуло ближайшее окружение государя. Митрополит Афанасий с боярами посетили Ивана IV и, грозя Божьей карой до третьего колена, увещевали его «не свирепствовать против людей»63.
Видимо, в это же время тяжело заболел царевич Иван, и государь был вынуяеден снять опалу с князя Владимира и обратиться с молитвой к чудотворным веригам Никиты Столпника. «Майя в 7 день царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии ездил с Москвы в Переявлавль-За-лесъской и со царицею своею великою княгинею Мариею и с сыном своим со царевичем Иваном в Никитцкой монастырь милитися к Никите Чюдотворцу и церковь камену в Никитцском монастыре во имя велико-
мученика Христова Никиты свящати; да со царем же и великим князем был князь Володимер Ондреевичь»64. В последующие полгода казни утихают, и князь Владимир принимает участие в государственных делах и военных советах65.
По свидетельству Шлихтинга, в это время Иван IV готовился к лицедейству с отречением от престола, с пострижением в монашеский сан и передачей власти своим несовершеннолетним сыновьям: «Он притворился, будто тяготится своим владычеством, хочет сложить государеву власть, жить в отдалении и уединении, вести жизнь святую и монашескую. Поэтому, позвав к себе знатнейших вельмож, он излагает им, что замыслил сделать, показал им двух сыновей и назвал их правителями державы»66.
Опираясь на сообщение летописи о пребывании «тогда» на Москве представителей высшего духовенства, историки высказали догадку, что в конце ноября - начале декабря 1564 г. в Москве «проходили заседания церковно-государственного собора», на котором решался вопрос добровольного или принудительного отказа Ивана IV от престола67. В случае отречения неизбежно возникал вопрос о регентстве, так как царевичу Ивану исполнилось 10 лет, а царевичу Федору - 7. При недееспособном князе Юрии наиболее вероятной кандидатурой на роль опекуна являлся князь Владимир Старицкий. Смерть князя Юрия Васильевича, скоропостижно скончавшегося 24 ноября 1564 г., вообще не оставила выбора. В случае же смерти царевичей князь Владимир становился единственным правомочным наследником престола. Еще никогда Старицкие не были так близки к царским регалиям, как в исходе осени 1564 г.
Несомненно, к началу декабря на Соборе была достигнута договоренность о добровольном отречении царя, но заключительный акт был отложен на некоторое время. Отъезд Ивана IV из столицы проходил, по мнению современников, крайне необычным образом. «Большой поезд» включал царицу и царевичей, бояр, дворян и приказных людей с семьями, детей боярских «с конми, со всем служебным нарядом». Государь также повелел взять с собой всю свою казну, платье, поставцы с драгоценной посудой, «святость, иконы и кресты»68.
Ровно месяц князь Старицкий, митрополит, архиепископы, архимандриты и бояре ожидали вестей от царя.
Наконец 3 января гонец привез грамоту, извещавшую об отречении Ивана IV. Однако вместо покаяния за жестокие казни царь указал иную причину для отречения: «измены бояр». По наблюдениям исследователей, дошедший до нас в летописном изложении текст грамоты содержит сведения о «боярских крамолах» двадцатилетней давности и не называет конкретных имен виновников, из чего сделан вывод, что «иск» государя был отредактирован при внесении в летопись69. Возможно, в оригинале были перечислены обвинения в адрес княгини Ефросиньи и князя Владимира в наведении «лиха» с целью извести царскую семью и захватить престол.
Грамота царя явилась для бояр и святителей полной неожиданностью, но аргументы были столь убедительны, что в Александровскую слободу отправились челобитчики, взывавшие к царю «гнев свой отложить» и владеть государством по-прежнему70. Боярская Дума и «Весь священный Собор» выразили готовность выдать головой всех изменников, «хто будет государские лиходеи». Вопрос об отречении Ивана IV и о правах князя Старицкого на регентство отпал сам собой. Царь вернулся в столицу, получив всенародное одобрение на опричный террор.
Пискаревский летописец винит в разделении земли на опричнину и земщину советников царя - «Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова» - и говорит, что недовольные опричниной «стали уклонятися [к] князю Володимеру Андреевичи)»71. «Синодик опальных» Ивана Грозного дает сведения о 31 -м «изменном» деле, по которым состоялись массовые казни в 1564—1575 гг. Наибольшее количество дел приходится на 1568-1570 гг -19, на прочие года - по одному-два. Однако в источнике не упомянуто ни одной казни, которая приходилась бы на 1566 г.72 Этот год знаменателен также тем, что царь наконец передал князю Старицкому Дмитровский удел вместе со Звенигородом.
Передача была оформлена меной. Сделка носила неравноценный характер, государева казна понесла убытки.
В январе 1566 г. Дмитровский удел перешел к князю В ладимиру, прак-тически со всеми станами и дворцовыми селами, в обмен на Старицу. В феврале он получил Боровск и некоторые села в Московском уезде, вернув царю Алексин из Дмитровского уезда. В марте Иван IV отдал князю Старицкому, его жене «княгине Овдотье, и его сыну, князю Василью и их детем» Звенигородский уезд со всеми волостями, селами и доходами в обмен на небогатый город Верею с прилегающими землями73.
При обмене Старицкий удел вошел в опричное ведомство, однако не позднее ноября 1566 г., в опричнину был также взят Горицкий монастырь, где находилась княгиня-инокиня Евдокия (Ефросинья) Старицкая74. Вся остальная территория Белозерского уезда осталась в земщине. Таким образом, земли Старицкого удела были выведены из-под юрисдикции князя Владимира, но оказались в одном ведомстве с Горицким монастырем. Возможно, подобно другим князьям, взятым в опричнину, княгиня-инокиня продолжала управлять Старицким уделом.
В июле 1566 г. по «понужению» государя, митрополичий посох принял Филипп Колычев, непримиримый противник опричных порядков и сторонник князей Старицких. Поскольку представители духовенства осво-бождались от крестного целования, то с митрополита была взята расписка с обещанием не вступаться «в опричину и царской домовой обиход»75. Напрашивается вывод, что в 1566 г. Иван IV действовал вопреки собственной воле, в угоду Старицким, под давлением обстоятельств.
Такими обстоятельствами могла стать опасная болезнь наследника, царевича Ивана.
Летопись сообщает, что в 1566 г. царь вместе с семьей оставил Кремлевский дворец и «перевезся жити за Неглинну реку на Воздвиженскую улицу, на Арбат, на двор князь Михайловской Темрюковича, и изволил государь на том дворе хоромы себе строити царьские и ограду учинити, все новое ставити»76. Похожее переселение в новые хоромы совершилось в 1560 г., в день смерти царицы Анастасии: «Того же месяца августа в 7 день, царь и великий князь детем своим, царевичю Ивану и царевичю Федору, повелел делати двор особый на в зрубе, позади набережные большие полаты, повеле же у царевичев на дворе храм болшой поставити Стретение Господа нашего Исуса Христа, а придел теплую церковь святого преподобного мученика Никиты Столпника, Переславского чюдотвор-ца... повеле же делати церкви и хоромы спешно, чтобы детем своим в том дворе устроитися ранее»77.
К1567 г. князю Владимиру были возвращены привилегии ближайшего советника и главнокомандующего. Осенью того же года он стоял в Коломне «с своим двором для приходу крымских людей, а со князь Володи-мером Ондреевичем государевы бояре и воеводы»78. Возможно, его имя было вновь введено в духовную грамоту Ивана IV как душеприказчика и наследника престола в случае смерти (отречения) царя и царевичей, а также была составлена новая крестоцеловальная запись, согласно которой тот обязался доносить на тех, кто задумает «лихо» против государя. Из сообщений Шлихтинга и Штадена известно, что в конце 1567 г. князь Старицкий выдал царю боярина И.П. Федорова и других «заговорщиков»79.
Второй виток опричных казней, согласно данным Синодика, начинается с убийства дьяка К. Дубровского в декабре 1567 г. Жестокая расправа вызвала протест со стороны митрополита Филиппа. Государь расценил его увещевания как вмешательство в «опричные дела», а его обличительное выступление в Успенском соборе 22 марта 1568 г., привело к полному разрыву и вражде80. В ноябре того же года состоялся церковный суд, митрополита обвинили в чародействе. Вручая отрезанную голову племянника (или двоюродного брата), ему было сказано: «Вот твой сродник, не помогли ему твои чары»81. Одновременно с процессом по делу митрополита Филиппа, царь «положил великий гнев» на своего двоюродного брата82 и не позднее февраля следующего года, 1569-го, послал того в Нижний Новгород83.
6 сентября 1569 г. скончалась царица Мария Темрюковна. Подозрение в ее отравлении пало на Старицких. Таубе и Крузе рассказывают, что один из дворцовых поваров, ездивший в Нижний Новгород за рыбой, донес, будто князь Владимир дал ему ядовитый порошок и 50 рублей, велев отравить царя84. По наблюдениям исследователей, в Синодике опальных «дело князя Старицкош» начинается с казни царского повара и рыболовов85.
Обвинение Старицких в попытке отравления царской семьи с помощью рыбы имеет рациональное объяснение. По словам Петрея, во время
торжественных обедов к столу государя последним блюдом подавалась сельдь особой породы из Переславля86. Знаменитую ряпушку, или «царскую сельдь» поставляли крестьяне Горицкого Успенского мужского монастыря, расположенного на берегу Плещеева озера. Горицкий Воскресенский девичий монастырь, устроенный княгиней Старицкой на притоке Волги, снабжал кремлевскую кухню осетрами и стерлядями. В Волге и в ее притоках также обитает сельдь, однако на Руси ее не употребляли в пищу до середины XIX в. Волжскую сельдь называли «бешенкой», вызывающей отравление, и использовали для жиротопления. Лишь с 1860-х гг. ее стали заготавливать впрок методом посола87. Вероятно, царские лекари заподозрили, что болезни и смерти членов государевой семьи были вызваны употреблением волжской сельди. «Бешенка» попадала на царский стол под видом переславской, чему способствовало совпадение названий монастырей, рядом с которыми находились рыбные слободы.
В начале октября 1569 г. князь Старицкий был вызван с семьей на Боган, ему было предъявлено обвинение в покушении на жизнь государя. По приказу царя, князь Владимир, его жена и дочь от второго брака приняли яд.
На этот раз царь покарал также княгиню-иноку Евдокию (Ефросинью). Ее привезли из Горицкого монастыря и жестоко казнили. Перед смертью она грозила тирану Небесной карой «в день Страшного Суда»88. Возможно, устрашившись проклятий, Иван IV пощадил детей князя Владимира от первого брака - Василия, Евдокию и Марию. Старицкий, Дмитровский, Звенигородский уделы и другие меновые земли отошли в государеву казну89.
Однако Дмитровский удел еще один раз оказался в руках князя Ста-рицкого.
В июле-августе 1572 г90 царь вспомнил о своем двоюродном племяннике, князе Василии, в завещании, которое было составлено в тот критический момент, когда «виде царь крымский гнев божий над Рускою землею попущением божиим за грехи наша». Согласно духовной грамоте, Дмитров со всеми волостями переходил к царевичу Ивану в составе прочих земель, а князя Василия было обещано вознаградить, «посмотря по настоящему времяни, как будет пригоже»91.
Царь вознаградил князя Василия как только была получена весть о полном поражении крымцев в сражении при Молодях - в конце августа 1572 г. Сведения об этом дает автор Пискаревского летописца, помещая сообщение о пожаловании в конце статьи «О приходе Цареве на Молоди»: «(7080), Того же году пожаловал князь великий князя Васи[ль]я Володиме-ровича Дмитровой»92. Князь Василий совсем недолго владел уделом: вскоре он был умерщвлен, и Дмитров вновь вернулся в государеву казну.
Итак, двоюродный брат царя, князь Владимир Андреевич Старицкий, уже в 1554 г. обладал юридически закрепленными правами регента (в случае кончины Ивана IV) и наследника шапки Мономаха по смерти его
детей, минуя родного брата государя. В 1564 г, в свете готовившегося отречения Ивана Грозного, скоропостижной смерти князя Юрия Васильевича и слабого здоровья царевичей Ивана и Федора, князь Старицкий имел очень высокие шансы занять трон. Однако, на наш взгляд, добиваясь внесения изменений в завещание государя, Старицкие стремились получить не царские регалии, а привилегию на владение Дмитровским уделом, который, по великокняжеской традиции, переходил ко вторым сыновьям или к прямым наследникам Московского престола.
Примечания
1 Царственная книга // Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. XIII, ч. II. СПб., 1906. С. 526, 528.
2 Постниковский летописец // ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 18-23.
3 Пресняков А. Завещание Василия III // Сборник статей по русской истории, посвященных С.Ф. Платонову. Пг., 1922. С. 71-72.
4 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей Х1У-ХУ1 вв. М.; Л., 1950. С. 358.
5 Зимин А.А. Княжеские духовные грамоты начала XVI века // Исторические записки. Т. 27. М., 1948. С. 285-286.
6 Юзефович Л.А. Путь посла: русский посольский обычай, обиход, этикет, церемониал: конец XV - первая половина XVII в. СПб., 2007. С. 302.
7 Собрание государственных грамот и договоров. Т. I, ч. I. М., 1813. С. 451-452.
8 Духовные и договорные грамоты.... С. 363, 362.
9 Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторические записки. Т. 10. М., 1941. С. 85-88.
10 Собрание государственных грамот и договоров. Т. I, ч. II. М., 1819. С. 40.
11 Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 192.
12 Постниковский летописец. С. 25-26.
13 Там же. С. 26.
14 Царственная книга. С. 528.
15 Постниковский летописец. С. 26.
16 Смиров И. Жалованная грамота князя Владимира Андреевича Старицкого // Исторический архив. Т. II. М.; Л., 1939. С. 57-60.
17 Летописец начала царства // ПСРЛ. Т. XXIX. М.; Л., 1965. С. 322.
18 Ключевский В. Боярская дума древней Руси. М., 1902. С. 115.
19 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. I, ч. II. М., 1977. С. 323, 349, 371.
20 Древняя российская вивлиофика. Т. XIII. М., 1790. С. 46.
21 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. I, ч. II. С. 368.
22 Пискаревский летописец // ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 185.
23 Духовные и договорные грамоты... С. 59.
24 Там же. С. 199.
25 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. I, ч. II. С. 413, 422, 248, 440.
26 Жития русских святых (сентябрь-декабрь). М., 1908. С. 572.
27 Духовные и договорные грамоты... С. 362.
28 Пискаревский летописец. С. 189.
29 Царственная книга. С. 522.
30 Летописец Русский // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). Кн. 3 (174). М., 1895. С. 4-5.
31 «Не бывайте мудри о себе. Аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да будет, яко да упремудрится от Бога». См.: Послания старца Артемия, XVI в. // Русская историческая библиотека. Т. 4. СПб., 1878. Стб. 1216-1217.
32 Курбский М. Сказания князя Курбского. СПб., 1842. С. 39.
33 Царственная книга. С. 523.
34 Юзефович Л.А. Указ. соч. С. 284.
35 Возрастное ограничение закреплено в Соборном уложении 1649 г.: «...А возрастом бы те люди были, кому целовати крест, в дватцать лет, а меныпи дватцати лет не целовать и ко кресту таких не припускать... А которым людем исцом, или ответьчиком доведетца целовать крест, и ко кресту приводить самим, а людей у них нет, и те исцы и ответчики сами будут меныпи дватцати лет, лет в пятнатцать, а переменитца им будет неким, и тем исцом и ответчиком по неволе крест целовать...» См.: Соборное уложение 1649 г. Л., 1987. С. 70-72.
36 Собрание государственных грамот и договоров. Т. I, ч. I. С. 460-461.
37 Свирелин А. Описание Переславского Никитского монастыря в прошедшее и нынешнее время. М., 1878. С. 6.
38 Древняя российская вивлиофика. Т. XIII. С. 73.
39 Собрание государственных грамот и договоров. Т. I, ч. I. С. 462-464.
40 Алъшиц Д.Н. Крестоцеловальные записи Владимира Андреевича Старицкого и недошедшее завещание Ивана Грозного // История СССР 1959. № 4. С. 147.
41 Духовыне и договорные грамоты... С. 440.
42 Собрание государственных грамот и договоров. Т. I, ч. I. С. 465-469.
43 Летописец Русский. С. 15.
44 Пискаревский летописец. С. 189.
45 Летописец Русский. С. 33.
46 Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. 185.
47 Первое послание Грозного // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 43.
48 Древняя российская вивлиофика. С. 83.
49 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. I, ч. II. С. 492.
50 Летописец Русский. С. 57.
51 Первое послание Грозного. С. 33.
52 Зимин А.А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории середины XVI в. М., 1960. С. 414.
53 Летописец Русский. С. 67-68.
54 Там же. С. 121, 127.
55 Там же. С. 136-137.
56 Там же. С. 140.
57 Там же. С. 141-142.
58 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. II., ч. II. М., 1977. С. 93.
59 Первое послание Грозного. С. 33.
60 Дженкинсон Э. Путешествие в Московию // ЧОИДР Кн. 4. М., 1884. С. 58.
61 Древняя российская вивлиофика. С. 91-92.
62 Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. XIII. М., 1965. С. 368.
63 Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича // Новое известие о времени Ивана Грозного. Л., 1934. С. 17-18.
64 Никоновская летопись. С. 383.
65 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. II, ч. II. С. 170.
66 Шлихтииг А. Указ. соч. С. 18.
67 Фроянов И.Я. Драма русской истории. М., 2007. С. 843.
68 Никоновская летопись. С. 391.
69 Фроянов И.Я. Указ. соч. С 857-858.
70 Никоновская летопись. С. 392.
71 Пис каре вс кий летописец. С. 190.
72 Скрынников Р.Г. Синодик опальных царя Ивана Грозного как исторический источник // Ученые записки ЛГПИ им. Герцена. Т. 278. Л., 1965. С. 22-65.
73 Веселовский С.Б. Ликвидация Старицкого удела и расширение ведомства Опричного двора // Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 164-165.
74 Там же. С. 174.
75 Собрание государственных грамот... С. 557-558.
76 Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторические записки. Кн. 10. М., 1940. С. 89.
77 Русский летописец. С. 141.
78 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. II, ч. II. С. 212.
79 Шлихтинг А. Указ. соч. С. 62; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. М., 1925. С. 89.
80 Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 98.
81 Костомаров Н. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 2007. С. 180.
82 Пискаревский летописец. С. 191.
83 Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. II, ч. II. С. 243.
84 Послание Таубе и Крузе // Русский исторический журнал. Кн. 8. Пг., 1922. С. 46-47.
85 Скрынников Р.Г. Указ. соч. С. 45.
86 Петрей П. История о великом княжестве Московском.// О начале войн и смут в Московии. М., 1997. С. 395.
87 Гримм О.А. Астраханская селедка // Сельское хозяйство и лесоводство. СПб., 1887. С. 7-43.
88 Послание Таубе и Крузе. С. 47.
89 Духовные и договорные грамоты. С. 442.
90 Веселовский С.Б. Духовное завещание царя Ивана 1572 г. // Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 302-322.
91 Духовные и договорные грамоты. С. 436.
92 Пискаревский летописец. С. 192.
