CC BY
133
НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ
Н. В. Серенченко
КНЯЗЬ М. М. ЩЕРБАТОВ: КОНСЕРВАТОР ИЛИ ТРАДИЦИОНАЛИСТ?
На платформе социальной истории и микроистории исследуется творческое наследие русского историка и государственного деятеля XVIII века князя М. М. Щербатова. Автор статьи бескомпромиссно ставит проблему артикулирования общественно-политической идентичности М. М. Щербатова. Сомнению подвергается традиционный взгляд на природу общественно-политических и исторических взглядов Щербатова.
Изучение творческого наследия князя М. М. Щербатова насчитывает почти 150 лет. Начиная с 1861 г., когда А. И. Герцен опубликовал в лондонском «Колоколе» записку князя «О повреждении нравов в России», работы Щербатова становятся объектом научного и общественно-политического интереса.
Нужно сказать, что дореволюционная историография занималась не столько систематическим изучением научно-публицистического наследия князя, сколько накоплением данных: сбор биографических материалов, поиск и введение в оборот ранее неизвестных работ Щербатова. Работы в общей своей массе носили описательный, а в некоторых случаях и апологетический характер1. Пристальное внимание к записке «О повреждении нравов» надолго определило в дореволюционной историографии оценку Щербатова как оппозиционера, либерально настроенного гуманного человека.
В советской историографической традиции фигура Щербатова была далеко не самой популярной. Неудивительно, что научно-исследовательское пространство вопроса ограничилось всего одной монографией2 и несколькими очерками3. Несмотря на преимущественно описательный характер работ, аналитическая составляющая (в отличие от той же дореволюционной историографии) проявила себя достаточно отчетливо.
Теоретическая платформа советских исследователей укладывалась в рамки исторического материализма, что и определяло специфику полученных выводов и обобщений.
Практически все исследования начинаются с выстраивания исторического фона, в качестве которого неизменно постулируется системный социально-экономический кризис, сопровождающийся развалом феодально-крепостнических отношений и формированием новых классов4. Из этого тезиса выводится следующий тезис: князь Щербатов, будучи крупным землевладельцем и аристократом, по определению должен был быть озабочен исключительно этой, социально-экономической по своему существу, проблемой. И, как следствие, основное внимание исследователей уделялось не общественно-политической и историко-политической мысли князя, а его статьям по социально-экономическим и сословным вопросам5, которые действительно в определенной мере отражали обеспокоенность дворянства расширением зоны социальных конфликтов. Исходя из того, как Щербатов относился к вопросам
налогообложения и сословной политики, какую позицию он занимал относительно ключевой для советской историографии темы — темы крепостного права,— маркирующей весь спектр общественно-политической мысли российского общества, его характеризовали и как консерватора, и как лидера аристократической фронды, и как закоренелого крепостника.
Историко-политические работы князя служили дополнительным источником, лишний раз подтверждавшим вышеприведенные характеристики: в ретроспективном поиске дворянских привилегий, в его взглядах на проблемы государственного строительства, в его попытках определить сущность и оптимальную относительно сословных интересов дворянства конфигурацию самодержавия видели всё тот же консерватизм и аристократический снобизм.
В современной историографии заявленная тема не получила никакого рассмотрения. Да и вообще, работ не много. В целом они продолжают, но уже более дифференцированный, процесс накопления данных6. Из опубликованных работ о Щербатове и его творчестве только одно исследование имеет монографический характер7.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что отнесение Щербатова к консервативному дискурсу более чем условно. Хотя бы потому, что консерватизм как идейно-политическое явление у себя на родине, в Западной Европе, оформился только в начале XIX в. Что уж говорить о России второй половины XVIII в.? Несомненно, исторические и политические взгляды русского историка и политика требуют более корректного позиционирования.
Интерпретировать тексты XVIII в., исходя из ценностных установок интерпретатора, непродуктивно. Попытка заставить Щербатова, точнее его тексты, общаться с исследователем на одном из гносеологических языков эпохи модерн — языке исторического материализма — способствовала не столько сближению, сколько расхождению горизонтов интерпретатора и интерпретируемого. Отсюда и взаимное недопонимание, которое выражалось в ставших уже традиционными оговорками: «недопонял», «не смог понять», «не мог вскрыть истинных причин» ит. д.
Между тем Т. В. Артемьева, рассуждая об интеллектуальной элите России XVIII в., отмечает одну немаловажную деталь. По ее мнению, интеллектуальная элита России формировалась в рамках двух социальных структур. «Первая ориентировалась на классическую традицию профессиональной науки. Она была связана, прежде всего, с Академией наук и Московским университетом. Другая — развивалась в кругу просвещенной элиты. Ее субъектом был не "профессионал", а мыслитель, имеющий досуг, достаток и образование для того, чтобы предаваться "свободному любомудрию",— "дворянин-философ", как называл себя, например, Ф. И. Дмитриев-Мамонов»8. Каждая из названных структур, считает исследовательница, «порождала особый тип текстов', собственную проблематику, а поэтому их изучение требует различных подходов и исследовательских стратегий»9.
Поэтому для максимально информативной интерпретации текстов Щербатова их необходимо поместить в аутентичный контекст. Контекст, в свою очередь, является исторической реальностью (при этом мы должны отчетливо осознавать, что традиционная сущность термина «реальность» в данном случае более чем условна), которую необходимо реконструировать.
Мы исходим из того, что социокультурный портрет России второй половины XVIII в. (тем более, если речь идет о благородном сословии) определялся не столько буржуазной, сколько традиционалистской системой ценностей. Тем не менее, данный период в истории России был временем активного роста как просвещенческого, так и демократического дискурсов. Поэтому, прежде всего, необходимо позиционировать Щербатова в социокультурном пространстве российского общества, выявить в используемых им моделях социальной репрезентации принадлежность к тому или иному этосу10. Сделать это можно посредством выявления его социальных и сословных ценностей, находивших свое выражение во внешнесимволичес-ком и идейном измерениях11.
Тексты Щербатова, как и любые другие'тексты, многомерны. В них социально-групповое пересекается с социально-индивидуальным. Из взаимных пересечений этих измерений и складывается сложная семантика текстов. Что это за измерения и как с ними работать?
К социально-групповому измерению относится сословный этос, к социально-индивидуальному — личный опыт пребывания князя Щербатова в социальном мире (государственная служба и положение при дворе).
Итак, этос. Как уже отмечалось, этос является не столько индивидуальным, сколько групповым ценностным конструктом. Насколько Щербатов соответствовал аристократическому этосу? Решение этого вопроса должно базироваться на выявлении той или иной степени соответствия его индивидуальной социокультурной практики групповым, сословным опциями.
Дворянско-аристократический этос был предметом самого пристального внимания со стороны Н. Элиаса. Ему удалось создать очень четкую и чрезвычайно убедительную концепцию, частичное заимствование которой, учитывая своеобразную мировоззренческую «интернациональность» русской аристократии, вполне возможно. По крайней мере, Р. Уортман достаточно недвусмысленно высказался в поддержку такого подхода. В нашем случае использование этой концепции тем более актуально, что она представляет механизмы функционирования придворного общества, а Щербатов писал основные свои политико-историчекие работы, будучи на службе при дворе.
Концепция Н. Элиаса построена на материалах истории французского придворного общества времен Людовика XIV. Элиас пришел к выводу, что аристократический этос представлял собой определенную социокультурную систему, состоящую из нескольких системообразующих опций. В основе этоса — честь (как личная, так и родовая) и статус. Качество чести (знатность, древность рода, заслуги предков) определяло положение ее носителя во внутрисловной иерархии и соответствующий положению и чести уровень престижного, статусного, потребления: дом, количество и качество званых мероприятий, экипажи и т. д. Уровень статусного потребления в свою очередь являлся внешнесимволической репрезентацией статуса, а значит, и влияния. Влияние же трансформировалось во власть, государственные должности и материальные ресурсы. Материальные ресурсы позволяли их обладателю укреплять свой статус и престиж, а следовательно, авторитет, уважение, влияние и, в конечном итоге, власть. Если в силу материальных затруднений Дворянин был не в состоянии регулярно подтверждать свою принадлежность к благородному сословию, то его социальный статус и место в сословной иерархии
понижалось. Однако положение в иерархии во многом зависело еще и от наличия связей с влиятельными фигурами двора, от принадлежности к той или иной группировке, ведущей борьбу за лояльность и благосклонность монарха. Именно благорасположение монарха являлось главным источником власти, должностей и материальных ресурсов. Иными словами, честь и знатность являлись необходимыми условиями для успешной борьбы за влияние и власть, но в повседневной жизни очень многое определялось индивидуальными качествами: активность, находчивость, умение угождать, интриговать, лицемерить и т. д.12
Во Франции Людовика XIV, как и в России Екатерины II, социальная мобильность способствовала тому, что роль «происхождения» как обязательного условия вхождения в придворный мир и участия в перераспределении власти всё больше и больше нивелировалась. Многие французские и русские аристократы были этим недовольны и ратовали за непроницаемость межсословных перегородок. К числу таковых относился и М. М. Щербатов13.
Конечно, уместно задаться вопросом о корректности экстраполяции французского социально-исторического опыта на русскую почву. На наш взгляд, это возможно. Во-первых, речь идет не о концептуальном, а об исключительно инструментальном использовании ключевых, по существу общеевропейских, опций выстроенной Элиасом исторической модели аристократического этоса. Во-вторых, не стоит забывать, что для формирования собственного двора Петр Великий в качестве образца использовал Версаль, детище Людовика XIV. Заимствовалось очень многое: от архитектуры и фонтанов до балов и аллегорического придворного языка14. То же самое касается социального символизма в архитектуре. Например, дома французских аристократов должны были подчеркивать и самым непосредственным образом представлять местоположение своего хозяина во внутрисослов-ной иерархии15. Схожее отношение к жилищу можно найти и в России16. Наконец, принадлежность к роду, ведущему свое происхождение от иноплеменных предков, позволяла претендовать на достижение самых высоких статусных вершин17. Ну, и в-третьих, концепция Элиаса уже использовалась применительно к истории России Хт-^Швв.18
Таким образом, степень соотносимости французского и русского аристократических этосов вполне удовлетворительна и, соответственно, пригодна для научного использования.
Обратимся к щербатовским текстам. Во всех его работах красной нитью проходит идея о том, что знатные дворянские роды — единственно возможная опора монархии. Именно древние роды составляли основу крепости и процветания таких держав, как Франция и Испания19. Цвет дворянства — это потомственное дворянство. Цвет потомственного дворянства — аристократия. Сам Щербатов, через черниговских князей, вел свой род от самого Владимира Святого20.
В основе дворянской исключительности лежит добродетель21. Добродетель — это необходимое качество для управления государством. Только обладая добродетелью можно с пользой служить Отечеству22. А так как это качество присуще исключительно дворянскому сословию, -то представители иных сословий не имеют никаких прав на занятие государственных должностей и на формирование окружения монарха. Более того, у добродетели есть и качественная основа. Мерой качества опять же выступает знатность и древность рода23. Древность и знатность
рода — прямое подтверждение заслуг его представителей перед Отечеством. Такая семья, имея богатейшие традиции добродетельного служения монарху и Отечеству, по определению не может не воспитать честного и талантливого государственного мужа23. Только такие дворяне и должны формировать политическую и придворную элиту монархии, на таких семьях и держится государство24.
Как видим, текстуально Михаил Михайлович находится в границах аристократического этоса. Но слова нужно проверить на деле. Проще говоря, насколько личный социальный опыт князя Щербатова соответствовал его ожиданиям?
Начнем с того, что свою карьеру Щербатов начал в 1767 г. Тогда его избрали от ярославского дворянства депутатом Уложенной комиссии 1767 г. В работе комиссии Михаил Щербатов показал себя горячим сторонником дворянских привилегий и сословной разграниченности25.
Щербатова заметили и предложили поселиться при дворе и заняться государственной службой. До этого времени (с 1762 по 1767 г.) князь проводил время «среди покоя и уединения сельския жизни», занимаясь чтением «Монтескиу, или Пуфен-дорфа, или другаго какого подобного писателя, которые разогревали разум мой, воспламеняли мои желания, видеть и отечество мое мудрыми законами ощастлив-лено»26.
Теперь же его карьера, как и подобает представителю древнего аристократического рода, пошла вверх. Уже в 1767 г. Екатерина назначает Щербатова придворным историографом и дарует придворный чин камер-юнкера27. Помимо участия в заседаниях Уложенной комиссии, М. М. Щербатов с мая 1770 г. является членом Комиссии о коммерции28. С 1771 г. князь разжился еще одной должностью — личным указом императрицы он назначен герольдмейстером29. Начало было многообещающим.
Однако вплоть до 1777 г. Щербатов больше не получал должностей. Все эти 6 лет прошли для князя под знаком печали. В 1777 г. он пишет на имя императрицы записку «О себе», где жалуется на несправедливость, на недооценку его заслуг, на обхождение его персоны чинами и грозится уйти со службы30. В том же году он пишет письмо Теплову, в котором есть следующие строки: «Но как обойдение меня (чинами.— С. Н.) является делает мне пятно моей славе (курсив мой.— С. Н.), то уже быв возведен в действующие лица правительств; любящего отечество моия гражданина, не возвратя мне покоя моего, в терпящия и недействующие члены ко стыду моему обращает и сие есть причина скорби моея»31.
Как видим, больше всего его раздражает факт обхождения чинами, особенно со стороны менее родовитых дворян, что «.„делает пятно моей славе» и унижает честь рода. А дворянство, напомним слова Щербатова, «есть нарицание в чести»32.
Кроме того, не стоит забывать о материальном аспекте государственной службы. Ведь материальные ресурсы, доступ к которым обеспечивается через получение должностей, дают возможность дворянину подтверждать свою принадлежность к благородному сословию на видимом символическом уровне (пиры, балы, наряды, убранство домов, экипажи и т. д.), укреплять родовую славу, повышать свой внут-рисословный статус и авторитет. По крайней мере, в письме Теплову Щербатов говорит о «пышном» образе жизни, как о само собой разумеющемся явлении, характерном для любого родовитого дворянина33.
Однако карьерные неудачи князя не способствовали материальному процветанию дома Щербатовых. И уже в 1773 г. Михаил Михайлович пишет Екатерине записку, в которой, жалуясь на финансовые трудности, просит помочь ему суммой в размере 40 ООО р.34 С деньгами у князя вплоть до самой смерти были проблемы35.
Императрица удовлетворяет просьбу князя, а также дарует ему чин действительного камергера, В конце 1778 г. он назначен президентом Камер-коллегии36, год спустя — сенатором36. Службу Щербатов оставил в 1782 г., а двор еще раньше—в 1778 г.
Как пишет Уортман, «за фасадом самодержавной государственности скрывалась разветвленная система покровительства и связей, на вершине которой стояли богатейшие (и, нужно отметить, далеко не всегда самые родовитые.— С. Я.) вельможи, соединявшие ее с престолом»37. Так вот, с этой самой «системой покровительства и связей» дела у Щербатова, судя по всему, не ладились38. Не мог он приспособиться к правилам придворных игр. А не будучи «в силе» при дворе, трудно рассчитывать на должности и чины. Отсюда проблемы с карьерой и скудная материальная отдача от службы. Именно поэтому в 1777 г., в самом сложном для Щербатова-придворного году, когда рухнули последние надежды на сословную справедливость, Михаил Михайлович решает покинуть двор и отбыть в Москву. По крайней мере, незадолго до своего отъезда в письме Теплову он писал следующее: «я по многому размышлению думаю, терпеть пока честь и совесть позволяет, в противном же случае удалиться, вкушать те веселия, которые блаженное уединение нам предоставляет, и за последование стезям добродетели ожидать возмездия от того, кто видит внутренность сердец наших»39.
Таким образом, пожив при дворе, Щербатов достаточно быстро обнаружил, что его реальный статус и реальное положение в придворной иерархии далеко не всегда определялись знатностью и древностью рода, Происхождение — это очень мощный козырь, но не более того. Многое зависело от личных качеств, от умения входить в доверие, распознавать потенциального лидера или аутсайдера придворной борьбы, плести и обезвреживать интриги и т, д.
Такая система, с точки зрения Щербатова, сложилась из-за неправильной сословной политики монархов, начало которой было положено отменой местничества и петровской «Табелью о рангах». Отмена местничества, полагал Михаил Михайлович, стала началом упадка: «разрушенное местничество... и незамененное никаким правом знатным родам, истребило мысли благородной гордости во дворянах»40. Далее последовала «Табель о рангах», окончательно подорвавшая позиции родовой аристократии и открывшая путь к власти представителям иных сословий.
И с тех пор к монаршему престолу, к власти, к деньгам рвутся в лучшем случае представители худородного дворянства, а в худшем — купцы и прочий «подлой люд». Всем им нужна лишь выгода и власть41. О службе ради пользы Отечества думают только такие как он, М. М. Щербатов. Однако худородные их оттесняют, и оттесняют не столько умением, знаниями и полезными делами, сколько лицемерием и жульничеством42.
Из-за разрушения межсословных границ худородные получают дворянство, что ведет к «оподлению» благородного сословия, «вкоренению» в него духа «пронырства» и «шильничества»42. Благородное сословие, чистоту которого надо бы
строго охранять, повреждается в нравах и теряет свою добродетель. А ведь только добродетельное и материально обеспеченное родовое дворянство вкупе с монархом и делают монархию монархией — формой правления, когда «добрые исполнители должности своея, веселят государя, делая народ его щастливым, и привлекая любовь и почтение на его особу»43:
На деле же Щербатов видел обман, «жульничество», лицемерие, жажду власти и чинов, которые формирует вокруг монарха алчное и льстивое окружение, заслоняющее от государя истинное положение дел в стране, что ведет к нестабильности, бунтам, репрессиям и, в конечном итоге, к «самодержавию» и «самовластью». Льстецы «суть враги государскыя, и государства и тем вящее враги своего государя и благодетеля, что ежедневно упояя его ядом лести своей, повреждают его сердце, закрывают вопль народный от очей его в ненависть и поругание будущим родам»43.
Стабильность государства и благополучие общества зиждется на чётком распределении сословных ролей, к коим нужно срочно вернуться. Это основа жизненно необходимых изменений, о которых мечтал князь. Купцам и прочим безродным необходимо запретить переход в дворянство, а в идеале они и не должны к нему стремиться. В равной мере стоит пресечь практику записи дворян в купечество, так как это отвлекает их от основного занятия: правосудия, государственной и военной службы. Именно эти функции — родовые функции дворянского сословия44.
В идеале же «изгнанная добродетель... утвердит среди градов и при самом дворе престол свой» тогда, когда «дворяне будут в разных должностях служить, с приличной равностью званию их, купцы перестанут желать быть офицерами и дворянами; каждый сократится в . свое состояние»45. Более того, внутри дворянского сословия необходимо будет разработать надежную и справедливую систему ранжирования благородных по степени родовитости. В полном соответствии с этой иерархией дворяне должны отличаться должностями, гербами, титулами, отличной одеждой, особенными украшениями карет и т. д. Они должны председательствовать в государственных собраниях и иметь доступ ко двору исключительно «по степени знатности»46. Иными словами, Щербатов считает возможным организовать социальное пространство благородных только посредством механизма, схожего с древним местничеством.
Однако следует подчеркнуть, что по сословному вопросу взгляды Щербатова не ограничивались одним лишь дворянством.,У него был четкий и системный взгляд на сословную природу российского общества. Это обстоятельство очень важно, так как оно доказывает, что взгляды князя не были исключительно продворянски-ми и уж тем более они не были дворянско-консервативными. Да, он понимает, что монархии не будет без дворянства, но ее точно так же не будет и без крестьянства, и без купечества. Щербатов пишет: «...государство так скоро начнет колебаться, как скоро чины и степени перестанут единых от других различать, смешаются и, естественно, единые других пожрут... опасно есть... чтоб нижние граждане возвысились в высокие степени... как и вредно, чтоб вышние степени уподлились и снизошли в нижние (курсив мой.™ С. Я); состоянии не менее смешены будут и
государство приближится к падению своему»47.
Как видим, главное — это сословная обособленность. Общество же слагается, конструируется из отдельных блоков — сословий. И каждое сословие выполняет
только одному ему свойственную функцию. Границы сословий определены вековым развитием страны, поэтому любое нарушение межсословной конфигурации,, любое «смешение состояний», по мнению Щербатова, неминуемо приведет к повреждению нравов и падению монархии. Таким образом, благополучие государства и подданных зависит не только от дворян, но и от иных сословий, от их качества, от их целостности и степени социальной герметичности. Всё взаимоуравновешено и взаимосвязано, всё определено историей.
Щербатов запоем читал Монтескье, Руссо, Гольбаха и прочих просветителей, ратующих за равноправие и социальную справедливость. Сам же он писал совсем другие вещи. Его социальные и политические взгляды — это скорее взгляды традиционалиста, нежели консерватора.
Как кажется, Щербатов являлся носителем старомосковских, традиционалистских по своему существу, взглядов, согласно которым общество строго иерархич-но, а царь есть ни что иное, как благочинный монарх, заботящийся о своей пастве48. Боярская же аристократия составляла ближайшее окружение царя и опору в его делах, ранжируясь посредством механизма местничества.
Естественно, что эти представления во многом были идеализированы, так как к тому времени, когда М. М. Щербатов родился (а родился он в 1735 г.), учился и, что называется, формировался как личность, новые образы царской власти и социального устройства укоренились достаточно прочно, дав основу тому историческому явлению, которое мы именуем абсолютной монархией и критике которой Щербатов посвятил столь много сил.
Основным пространством, в котором можно было бы артикулировать свой оппозиционный дискурс, стало пространство мыслительной деятельности. Речь идет об историко-политических работах Щербатова и, конечно же, о его семитомной «Истории Российской от древнейших времен».
Так, если совместить хронологию его придворной службы с хронологией публикаций основных историко-политических работ, то обнаружится одно любопытное обстоятельство: во-первых, основная масса статей Щербатова, посвященных общественно-политической и исторической проблематике, написана в промежутке между 1773 и 1791 гг.; во-вторых, в этот же, неудачный с точки зрения государственной и политической деятельности, период Щербатов пишет и издает Ш-УП тома «Истории Российской от древнейших времен», а эти тома несут в себе как раз самый мощный заряд критики екатерининского самодержавия.
Итак, уместно ли характеризовать взгляды Щербатова как консервативные? Да, князь симпатизировал старине, крайне подозрительно относился к радикальным западноевропейским социально-гуманитарным технологиям реформирования/ улучшения человека, общества и государства. В этом смысле, если судить поверхностно, он, конечно, консерватор. Однако консерватизм — это система взглядов, это идеология, это вполне самостоятельный и рельефный дискурс в общественно-политической жизни того или иного социума49. Человек идентифицирует себя с этим дискурсом вполне осознанно, выбирая между консерватизмом, либерализмом и прочими политическими, социальными мировоззренческими и идеологическими позициями.
Но мог ли человек второй половины XVIII в.— пусть до рождения консерватизма как политического учения и идеологии оставалось несколько десятилетий —
сам себя назвать консерватором? Мог ли Щербатов сказать о себе: я консерватор? Конечно, оппозиция «старое-новое» существовала всегда, но является ли это обстоятельство поводом для того, чтобы всех, кто поставит вопрос об актуализации прошлого, записывать в лагерь консерваторов?
Почтение к старине, к традиции — это атрибут любого общества любой эпохи. Другое дело, что, когда приходит время, именно из этого почтения вырастает политическая, общественно-политическая идеология, учение. Как в свое время писал Е. Шацкий, именно традиция является той исходной клеткой, из которой вырастают идеологии, испытывающие особую симпатию к прошлому50. И не факт, что из этого почтения к традиции обязательно вырастет консерватизм.
Особая ситуация в этом отношении складывалась в России. Здесь в первой четверти XVIII в. традицию отменили директивным манером, от чего она, естественно, не перестала существовать. Ее пытались уничтожить вместе с ее носителями или посредством «исправления» их нравов. По словам Шацкого, когда традиционному положению дел приходит конец, традиции и освященный ими социальный порядок оказываются под угрозой и требуют защиты. Вот тогда и создаются различного рода системы аргументов в пользу традиции, обосновывающие необходимость их сохранения или восстановления50.
Такие системы аргументов, конечно, возникали. Проще говоря, традиция защищалась. Московская родовая аристократия отстаивала свой социальный порядок, защищала ту социальную практику, в которой было место знатности, родовитости, а также статусу и власти на них основанных. Мы можем говорить о том, что голос в защиту допетровской традиции был слаб. И это понятно — традиции не давали защищаться, так как карательно-принудительная система, стоявшая на страже петровской культурной революции,' действовала исправно.
Между тем нам известны отдельные социокультурные очаги, в которых существовали некоторые формы социальных практик, характерные для допетровского уклада.
Известно, что московская аристократия еще достаточно долго поддерживала тот социально-политический дискурс, для уничтожения которого Петр I в свое время предпринимал столь активные меры51.
Об этом красноречиво говорят как отечественные, так и иностранные источники. К первым можно отнести ряд писем некоторых представителей московской аристократии, датируемых 30-40 гг. XVIII в., в которых высказывались очень схожие с щербатовскими взглядами идеи52.
Из иностранных источников можно отметить записки Корберона, посланника французского двора. Высокопоставленный француз неоднократно свидетельствовал, что московское дворянство даже в последней трети XVIII в. сохраняло свои старые обычаи и традиции. Некоторые из авторов считали Москву убежищем для всех несправедливо обиженных дворян, отмечая, что в Российской империи нет более свободной земли, чем Москва. Многие отмечали, что московскому дворянству, в отличие от петербургского, свойственна простота нравов и еще не полное подчинение великосветским условностям53.
Вполне возможно, что этот старомосковский снобизм, не поддающийся рациональной рефлексии культ родового превосходства и прочие, типичные для традиционалистского общества элементы социального миропорядка явились питательной
средой для вызревания щербатовского оппозиционного дискурса. Мы, конечно, не можем и не имеем права ставить под сомнение искренность намерений князя Щербатова «верой-правдой» послужить Отечеству, однако можем предположить, что улучшать российскую действительность посредством претворения в жизнь советов Монтескье и Юма Михаилу Михайловичу было бы гораздо удобнее на вполне традиционалистской, местнической по своему существу основе. Не случайно он призывал перенести столицу империи из Петербурга в Москву, утверждая, что именно здесь, в древней столице страны, находится средоточие русского дворянства, а влияние родовой аристократии наиболее сильно54. Именно отсюда, из Москвы, монарх должен руководить страной, опираясь во всех своих решениях на древнее московское дворянство. Только так, путем возврата к основополагающим социально-политическим принципам функционирования российского социума, отказавшись от слепого подражательства Западу и бессмысленного копирования допетровской старины, можно спасти страну от гибели.
Критиков абсолютизма всегда было предостаточно. Однако оппозиционная мысль Щербатова, концентрированно и системно выраженная в тех его работах, которые, как правило, писались в стол, осталась без продолжателей. Почему? Может быть, потому, что социально-политические взгляды князя, опирающиеся на допетровскую традицию, были последним (по крайней мере, столь ярко и четко артикулированным) отголоском той эпохи, которая пыталась защищаться, но которая всё равно исчезла под натиском нового социокультурного миропорядка.
Примечания
1 См.: Заболоцкий-Десятовский А. Г. Рукопись // Архив РИМ. Ф. 268 (Щербатова). Ед. хр. 3; Соловьев С. М; Писатели русской истории XVIII в. М., 1855; Ешевский С. О повреждении нравов в России. Неизданное сочинение // Атеней. 1858. № 3; Бестужев-Рюмин К. Н. Современное состояние русской истории как науки // Моск. обозрение. Т. 1. М., 1859; Брик-нер А, Г. Кн. М. М. Щербатов в Уложенной комиссии // Ист. вестн. 1884. Окт.; Дубовиц-кий А. Кн. М. М. Щербатов — общественный деятель, историк, публицист // Архив РИМ. Ф. 268; Мякотин В. А, Дворянский публицист Екатерининской эпохи // Рус. богатство. 1896. № 2; Он же. Из истории русского общества. СПб., 1902; Чечулин Н. Д. Хронология и список сочинений князя М. М. Щербатова. СПб., 1900; Вальденберг В. Э. Щербатов о Петре Великом. СПб., 1903; Дьяконов М. А. Выдающийся русский публицист XVIII в. 1903. № 7; Кизе-веттер А. А. Русский утопист XVIII в. // Ист. очерки. М., 1912.
2 См.: Федосов И. А. Из истории русской общественной мысли XVIII столетия. М. М. Щербатов. М., 1967.
3 См.: Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М., 1941; Федосов И. А. Социально-политические взгляды М. М. Щербатова // Доклады и сообщения исторического факультета МГУ. М., 1946; Он же. Аграрный и крестьянский вопрос в мировоззрении М. М. Щербатова // Учен. зап. ист. фак, МГУ. Вып. 156. М., 1952; Черепнин Л. В. Русская историография до XIX в. М., 1957; Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. 2. Л., 1965; Рустам-Заде 3. П. «О повреждении нравов в России» князя М. М. Щербатова // Язык и лит. 1967. Вып. 4; Она же. Разговор между двух друзей о любви к Отечеству // Учен. зап. ЛГУ. Рус. лит. 1968. Вып. 72.
4 См., напр.: Черепнин Л. В. Русская историография... С. 218-219.
5 Стоит заметить, что среди всех работ Щербатова, безусловно, доминируют статьи и очерки исторической и общественно-политической направленности. Чего стоит только семитомная «История Российская с Древнейших времен». Тем не менее, данное обстоятельство не помешало И. А. Федосову заявить, что «Щербатов принадлежал к той группе русских мыс-
лителей, которые выдвинули на первый план вопросы социальные и экономические». (См.: Федосов И. А. Из истории русской общественной мысли... С. 69.)
6 См.: Артемьева Т. В. Новая Атлантида М. Щербатова // Вопр. истории. 2000. № 10; Калинина С. Г. Проблемы реконструкции биографии князя M. М. Щербатова // Архив рус. истории. 2002. Вып. 7; Она же. Неизданные документы о работе M. М. Щербатова в Герольд-мейстерской конторе // Генеалогия на русском севере: история и современность. JL, 2003; Она же. Разработка M. М. Щербатовым проекта училища для купечества // Города Европейской России конца XV—первой половины XIX в. Тверь, 2002; Польской С. В. Филопатрис и Фенелон (к вопросу об истоках политических взглядов князя Щербатова) // Эволюция консерватизма: европейские традиции и русский опыт. Самара, 2002; Он же. Письма Г. Н. Теп-лова и M. М. Щербатова (Новые источники) // Петербург на философской карте мира. Вып 2. СПб., 2003.
7 См.: Артемьева Т. В. Михаил Щербатов. СПб., 1994. Стоит также упомянуть диссертацию С. Г. Калининой. Государственная деятельность M. М. Щербатова: идеи и практика. 17671790. М., 2004.
8 Артемьева Т. В. От славного прошлого к светлому будущему. М., 2005. С. 128.
9 Там же. С. 129.
10 С инструментальной точки зрения, нам кажется вполне разумным использование термина «этос». Этос — «это стиль жизни какой-то общественной группы... принятая в ней система ценностей, которая либо выражена explicite (от лат. объяснять, в явном виде.— С. Д), либо может быть выведена из поведения людей... Мы интересуемся этосом данной группы, пытаясь выяснить, что предпочтительнее для ее членов: вести праздную жизнь или же больше работать и больше зарабатывать. Термин «этос» применяется к группам, а не к индивидам». [См.: Оссов-ская М. Рыцарь и буржуа (http://mx.esc.ru/~assus/ocr/ossowka/l.htm).] Как видим, данная категория подразумевает вполне конкретные групповые социокультурные идентичности и модели социальной репрезентации.
11 Говоря о ценностях, следует признать, что у них «нет абсолютного показателя, скорее можно говорить о том, что положительные и отрицательные ценности постоянно утверждают себя в пространстве символического измерения обыденной жизни.,.». (См.: Рис Н. Русские разговоры: Культура и речевая повседневность эпохи перестройки. М., 2005. С. 54.)
12 См.: ЭлиасН. Придворное общество... С. 56-182.
13 См.: Щербатов M. М. Соч. Т. 1. С. 55,56.
14 См.: Уортман Р. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархи от Петра Великого до смерти Николая I. М., 2002. С. 83,86.
15 См.: ЭлиасН. Придворное общество... С. 56-86.
16 Например, на гравюре Алексея Зубова Петербург представал как ряд резиденций императора и. его сановников. Длина каждого здания соответствовала количеству крепостных, принадлежавших хозяину дома. (См.: Каганов Г. 3. Санкт-Петербург: образы пространства. М., 1995. С. 15-16.)
17 Этот аспект аристократического мышления неоднократно проявлялся в текстах Щербатова. (См.: Щербатов M. М. Статистика в рассуждении России // Щербатов M. М. Сочинения... Т. 1. С. 617-618.) Кстати, в свое время Иван Грозный хвастался своим происхождением от Рюрика, утверждая, что он нерусский. (См.: Дмитриев Р. П. Сказание о князьях Владимирских. M.-JI., 1955. С. 5.)
18 См.: Уортман Р. Сценарии власти...; Коллман Н. Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего Нового времени. М., 2001.
19 См.: Щербатов M. М. Соч. Т. 1. С. 95.
20 См.: Калинина С. Г. Проблемы реконструкции биографии князя M. М. Щербатова Н Архив
рус. истории. 2002. Вып. 7. С. 126.
21 См.: Щербатов M. М. Соч. Т. 1. С. 57,61,395.
22 Там же. С. 88.
23 Там же. С. 224.
24 Там же. С. 95.
25 Там же. С. 397,399.
26 См.: Польской С. В. Письма Г. Н. Теплова и М. М. Щербатова. (Новые источники) // Петербург на философской карте мира. Вып. 2. СПб., 2003. С. 184.
27 См.: Калинина С. Г. Проблемы реконструкции... С. 141.
28 Там же. С. 141.
29 Там же. С. 142.
30 См.: Щербатов М. Неизданные сочинения. М., 1935. С. 113-114.
31 Цит. по: Польской С. В. Письма Г. Н. Теплова... С. 184.
32 Щербатов М. М. Соч. Т. 1. С. 59.
33 Там же. С. 184. В «Статистике в рассуждении России» он, рассуждая о просвещении народных масс, прямо заявляет: «.. .ежели народ подлой просветится и будет сравнивать тягости своих налогов с пышностью государя и вельмож, не зная впрочем, ни нужды государства, ни пользы самой пышности, тогда не будет ли он роптать». (См.: М. М. Щербатов. Соч. Т. 1. С. 617-618.)
34 См.: Калинина С. Г. Проблемы реконструкции... С. 145.
35 Сумму, выданную по приказу императрицы из Государственного заемного банка, М. М. Щербатов полностью так и не погасил. На момент своей смерти (1791 г.) он выплатил только 6 тыс. р. Процент по данному займу к 1791 г. составили 3200 р. Более того, около 25 тыс. р. князь занимал у Салтыковых. Этот заем, как и екатерининский, пришлось выплачивать вдове князя. (См.: Там же. С. 145.)
36 См.: Калинина С. Г. Проблемы реконструкции... С. 142.
37 См.: Уортман Р. Властители и судии... С. 70.
38 Знакомые князя неоднократно просили его составить протекцию, помочь в решении того или иного вопроса. Щербатов, как правило, отвечал, что он «не в силе» при дворе, а поэтому за успех не ручается. Так, на просьбу Г. Р. Державина защитить его от графа П. И. Панина Щербатов ответил следующее: «Нет, сударь, я не в силах подать Вам какой-либо помощи; граф Панин ныне при дворе в великой силе, и я ему противоборствовать никак не могу... Я только Вам искренний доброжелатель». (Державин Г. Р. Записки // Державин Г. Р. Собрание сочинений. Т. VI. СПб., 1876. С. 504-505.)
39 Цит. по: Польской С. В. Письма Г. Н. Теплова... С. 186.
40 Щербатов М. М. Соч. Т. II. С. 147.
41 Там же. Т. I. С. 59.
42 Там же. С. 57.
43 Цит. по: Польской С. В. Письма Г. Н. Теплова... С. 185.
44 См.: Щербатов М. М. Соч. Т. I. С. 228,265.
45 Там же. Т. И. С. 245.
46 Там же. Т. I. С. 265.
47 Щербатов М. Неизданные сочинения... С. 152.
48 См.: Уортман Р. Сценарии в ласти... С. 31.
49 См.: Гусев В. А. Русский консерватизм: основные направления и этапы развития. Тверь, 2001. С. 28.
50 Цит. по: Гусев В, А. Русский консерватизм... С. 29.
51 Так, Петр I одно время подозревал Бориса Шереметева в симпатии к старым дворянским родам: «сие подобно, когда слуга, видя тонущего господина, не хочет его избавить, донедже справится, написано ль то в его договоре, чтоб его из воды вынуть». (Цит. по: Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры... С. 34.)
52 Как отмечает Н. Я. Эйдельман, события 1730-х гг. показали, что среди определенных кругов дворянства идея участия благородного сословия в системе высшей власти была очень популярна.
53 См.: Артемова Е. Ю. Облик российских городов последней трети XVIII в. в записках французских путешественников // Россия и Франция ХУШ-Х1Х вв. М., 1995. С. 72,74.
54 См.: Щербатов М. М. Прошение Москвы о забвении ее // Соч. Т. 2. С. 53-65.
