CC BY
136
Родина М. В.
аспирантка кафедры русской и зарубежной литературы Тамбовский государственный университет им. Г. Р. Державина
КЛЮЧЕВЫЕ ИДЕИ И ОБРАЗЫ ПЛАТОНОВСКИХ ДИАЛОГОВ В «ХРОНИКАХ НАРНИИ» К. С.
ЛЬЮИСА
Аннотация: Настоящая статья представляет собой часть большого многоаспектного исследования, посвященного мифопоэтическим основаниям цикла «The Chronicles of Namia» / «Хроники Нарнии» (1950— 1956), созданного англо-ирландским писателем XX в. К. С. Льюисом (1898-1963). Автор статьи анализирует важнейшие идеи льюисовских «Хроник Нарнии» в контексте философии Платона, а также проводит параллели между ключевыми образами Льюиса и образами известных платоновских диалогов.
Ключевые слова: диалоги Платона, миф о пещере, мир идей, образ Сократа, нарнийский цикл.
Rodina M.V.
PhD student the Department of Russian and foreign literature Tambov state University. G. R. Derzhavin
KEY IDEAS AND IMAGES OF PLATO'S DIALOGUES IN THE «CHRONICLES OF NARNIA» CSSTIS
Abstract: This article is a pat of a complex research work focused on mythopoetic basis of «The Chronicles of Narnia» (1950-1956) by C. S. Lewis (1898-1963). The key problem that we take into consideration is drowing parallels between some key points of Plato's philisophy, images used by the mentioned Greek philosopher in his dialogues and those which can be observed in C. S. Lewis' stories about Narnia.
Key words: Plato's dialogues, myth about cave, the world of forms, the image of Socrates a cycle of tales about Narnia.
К. С. Льюис - один из самых интересных и загадочных представителей англо-ирландской литературы XX в. В западном мире на сегодняшний день он является одним из т. н. «культовых» писателей, произведения которого активно экранизируются, исследуются и интерпретируются, в то время как в отечественной науке они ещё не становились предметом комплексного системного изучения, несмотря на значительную популярность творческого наследия этого писателя в России.
Одним из важнейших аспектов повествовательной стратегии К. С. Льюиса является активное использование идеей и образов, заимствованных из диалогов Платона - философа, в огромной степени повлиявшего на его собственное мировоззрение и особенно любимого писателем. Некоторые из них мы и предлагаем рассмотреть на материале повестей нарнийского цикла.
О чём же размышляет древнегреческий философ в своих диалогах? Весьма о многом. Так, он ставит вопросы о природе любви, о том, что есть Прекрасное и каковы пути восхождения к нему; рассуждает об отношении человека к истине и возможностях познания, о смерти, о природе души и назначении человека; размышляет о том, допустимо ли отвечать злом на зло и несправедливостью на несправедливость; создаёт собственную теорию действительности, провозглашая истинной реальностью некий высший, хотя и невидимый, «мир идей» и уподобляя наш мир унылой тёмной пещере...
Одним из центральных образов платоновских диалогов является образ Сократа, который, как известно, был учителем Платона, а также прославился тем, что создал искусство майёвтики. В диалоге под названием «Теэтет» он говорит, что оно сродни искусству его матери Фенареты, которая была повитухой - разница лишь в том, что он, Сократ, помогает родиться не детям, а мысли и знанию, сокрытому в душе человека. Для этого философ вместо того, чтобы утверждать ту или иную истину, задаёт собеседнику вопросы, отвечая на которые, тот бывает вынужден задуматься над трудностями, о которых не давал себе труда поразмышлять ранее [3, с.241]. Поэтому весьма часто вопросы Сократа приводили к самым неожиданным ответам, заставляя формулировать совершенно новые утверждения.
В первой книге своего «Государства» платоновский Сократ использует всё тот же метод вопросов и ответов, дабы посмотреть, смогут ли люди, к которым он обращается, самостоятельно выяснить, что есть справедливость. Один из них, Кефал, серьёзный человек преклонных лет понимает под ней лишь способность говорить правду и вовремя возвращать долги. И тогда философ задаёт ему другой вопрос: «Будет ли справедливо вернуть меч человеку, который сошёл с ума?». Так выясняется, что утверждение Кефала при всей своей привлекательности далеко от истины. В других диалогах Платона Сократ говорит о том, что все мы, как правило, знаем, что есть храбрость, справедливость и т. д.[3, с. 242] - необходимо только, чтобы кто-то расспросил нас, дав возможность произнести это вслух.
Некоторые исследователи полагают, что в образе профессора Дигори Кёрка в льюисовских «Хрониках.» выведен именно Сократ платоновских диалогов. И здесь мы предлагаем обратиться к примеру.
Наибольшее сходство профессора Кёрка с Сократом просматривается в эпизоде из хроники «Лев, Колдунья и платяной шкаф», когда двое старших Пэвенси, Питер и Сьюзен, в смятении и тревоге пришли к лорду Дигори, не зная, что и думать: их младшая сестра, Люси, утверждает, будто бы через дверцы платяного
шкафа она попала в сказочную страну, встретила там фавна и даже пила с ним чай и более того - будто бы в этой стране с ней был и её младший брат, Эдмунд. И он там действительно был, однако не решился в этом признаться, опасаясь насмешек старших, и потому предпочёл сказать, что они с сестрой всего лишь играли в Нарнию, что на самом деле волшебная страна в платяном шкафу - только шутка. В результате Питер и Сьюзен начали опасаться, что Люси сошла с ума и потому решили посоветоваться со старым профессором, в доме которого они проводили летние каникулы. Приводим фрагмент их беседы:
««How do you know» he asked», that your sister's story is not true?» «Oh, but - «began Susan, and then stopped. Anyone could see from the old man's face that he was perfectly serious. Then Susan pulled herself together and said, «But Edmund said they had only been pretending. "«That is a point,» said the Professor», which certainly deserves consideration; very careful consideration. For instance - if you will excuse me for asking the question - does your experience lead you to regard your brother or your sister as the more reliable? I mean, which is the more truthful?» «That's just the funmy thing about it, sir,» said Peter. « Up till now, I'd have said Lucy every time.» «And what do you think, my dear?» said the Professor, turning to Susan. « Well,» said Susan, «in general, I'd say the same as Peter, but this couldn 't be true - all this about the wood and the Faun.» « That is more than I know,» said the Professor, «and a charge of lying against someone whom you have always found truthful is a very serious thing; a very serious thing indeed». «We were afraid it mightn't even be lying,» said Susan; «we thought there might be something wrong with Lucy.» «Madness, you mean?» said the Professor quite coolly. «Oh, you can make your minds easy about that. One has only to look at her and talk to her to see that she is not mad»» [2, p. 130-131].
Иными словами, профессор Кёрк идёт по пути Сократа. Выслушав детей, он тотчас начинает задавать им провокационные вопросы, первый среди которых - откуда им известно, что рассказ Люси не есть правда. Когда Сьюзен ссылается на слова Эдмунда, профессор спрашивает, о ком из двух младших детей на основании прошлого опыта общения можно сказать, что он правдивее. И Питер, и Сьюзен согласны в том, что это Люси. Однако они боятся, что их сестра повредилась умом. Но профессору вновь удаётся разубедить детей. Так, ни единым словом не упомянув о том, что некогда он сам побывал в Других Мирах, Дигори Кёрк хочет помочь детям самим дойти до сути дела, как некогда стремился к этому Сократ [1, p. 3-4]. Хотя цель льюисовского профессора всё же несколько иная, чем цель Сократа - в том смысле, что он не просит дать определение справедливости, смелости, умеренности и т. д., а помогает понять, чьим словам можно верить.
А в хронике «Серебряное кресло» мы видим ещё один платоновский образ: образ пещеры. Именно в виде огромной пещеры изобразил писатель реальность Королевства Глубин, где оказались персонажи вышеупомянутой сказки - «they could see that they were in a natural cavern; the walls and roof were knobbed, twisted, and gashed into a thousand fantastic shapes, and the stony floor sloped downward as they proceeded») [2, p. 614]. Как и пещера Платона, Подземье являет собой обособленную реальность, расположенную глубоко под землёй и лишённую солнца. Но если первая являет собой довольно «громоздкую конструкцию с дорогой, загородкой, источником света сзади загородки, причем по ходу диалога этот источник света сначала огонь, костер, а потом - солнце» [6], то вторая вся состоит из множества пещер внутри других пещер, расположенных одна над другой [3, с. 241], хотя в описании Тёмного Мира и отсутствует платоновская «громоздкость». Дальнейшее описание мира Подземья позволяет выделить важнейшие концептуальные характеристики пещерного королевства и жизни, которую ведут его обитатели.
Во-первых, это печаль, которая растворена в самом воздухе Подземья (о чём свидетельствует наличие таких лексических единиц, как «cheerless rays», «nasty», «sad», «sleepy») и застыла на лицах подземцев («every face in the whole hundred was as sad as a face could be. They were so sad that, after the first glance, Jill <...> felt she would like to cheer them up») [2, p.614].
Во-вторых, это всегдашняя темнота. В данном случае характеристики «as dark as the inside of an ant-hill» и «absolute, dead blackness» являются исчерпывающим по отношению к этим унылым местам, которые настолько «пропитались» мраком, что даже голос одного из жителей главные герои воспринимают именно как «тёмный», «чёрный, как смоль» («a pitch-black voice»). Правда, некоторые участки Королевства Глубин всё же освещены - в тексте упоминается о «drowsy radiance» и «dreary lights», которые, впрочем, «seem so few andfar apart», что их присутствие мало что меняет: этот тусклый свет частичного восприятия слаб и неверен. Подземье Льюиса, как и пещера Платона, становится «символом неведения, пространством, в котором возможно лишь неполное, искаженное знание о мире» [8], где царствует хтоническая сила мрака при отсутствии света истины.
Кроме того, Платонова пещера - мир теней, мир иллюзорный. Иллюзорность же являет собой третью ключевую характеристику Тёмного Мира, хотя идея призрачности существования в текстах Платона и Льюиса передаётся несколько по-разному. Первый для её выражения вводит такую деталь: «Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены» [4, с. 212]. Именно эти вещи и несущие их люди создают своего рода «театр теней» на стенах подземелья, где томятся узники. Что касается Льюиса, то в тексте его хроники в роли теней выступают жители Подземья. Писатель намеренно «отнимает» у них голос и погружает в полную тишину (подробнее об этом см. в одной из наших предыдущих работ) [7, с. 160-166]. Кроме того, он сообщает о том, что их лица были очень бледны, более того, они казались полностью обескровленными. Всё это вызывает совершенно конкретные ассоциации: эти несчастные напоминают не столько реальных жителей, сколько немые бесплотные тени, подобные тем, что печально скользят по стенам пещеры Платона...
Миф о пещере имеет целью сделать ясной ключевую мысль, мысль, что красной нитью проходит через философию Платона: большинство людей пребывают в мире иллюзий и миражей, полагая, что с помощью органов чувств познают действительность. На самом деле мир, в котором мы живём, есть лишь бледная тень некой высшей реальности, которая одна являет собой реальность вечную и истинную. Поэтому наше положение можно уподобить положению узников, описанных в мифе о пещере: «скованный, сидящий спиной к пробивающемуся из входа в темную пещеру свету человек <.. .> не имеет подлинного знания и о самом себе, поскольку ему доступен только иррациональный способ постижения бытия и себя в бытии, ограниченный инстинктами, ощущениями, темными вожделениями. Здесь речь идет о чувственном познании, которому, согласно Платону, подлинное знание о мире недоступно. В этой связи каменные стены пещеры представляют собой демаркационную линию, разделяющую две сферы бытия - реальность подлинную и искаженную, внешнюю (за стенами) и внутреннюю (в темноте пещеры), мир истины и мир иллюзии.
Выход из пещеры как путь во внешний мир являет путь к познанию истины, которую в платоновском мифе символизирует Солнце. Сравнивая человеческое существование с пребыванием в темной пещере и представляя путь человеческого духа к вершинам знания о мире, Платон, по существу, обозначил одну из вечных проблем бытия, которая много столетий спустя станет идеологической константой фаустовской культуры» [8]. Однако эту ищущую, «всегда стремящуюся ввысь душу», «увидевшую Солнце», по мысли того же Платона, ожидает множество препятствий.
Философ отмечает, что «способность человека к сможет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, только если он сможет всей душой отвратиться от всего становящегося» [4, с. 518]. Взор человека должен быть обращён только вперед и только к свету, ни на миг не отвлекаясь на посторонние предметы.
Истина же в дальнейшем становится для познавшего её человека источником трагического опыта. Трагично положение платоновского героя, спустившегося обратно в подземелье и сделавшего попытку объяснить своим прежним сотоварищам, насколько бедственно их положение - он навлекает на себя их гнев и насмешки и даже рискует поплатиться жизнью за рассказы о мире дневного света: «А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? <...>. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?» [4, с. 215]. Так «увидевшему свет истины о мире открывается истина о человеке, человеческой природе и, таким образом, о себе самом и о своем темном начале, ибо человеческая природа всеобща, но постижение истины о себе всегда индивидуально и потому - трагично» [8]. Трагично и положение героев Льюиса, явившихся из Верхнего Мира освободить томящегося в недрах земли Рилиана. Как и познавший истину персонаж платоновского диалога, они очень сильно рискуют, их много раз предупреждают, что «Many sink down to the Underworld, and few return to the sunlit lands». Тем не менее это их высший долг - помочь несчастному принцу (а вместе с ним и остальным узникам Тёмного Мира) выйти из мира иллюзий [3, с. 245], и этому долгу они остаются верными до конца.
Седьмая повесть нарнийского цикла, «Последняя битва», несомненно, является одной из наиболее «платоновских». В одной из её последних глав рассказывается о том, как главные герои, сразу после того, как Нарния была разрушена, попадают в прекрасную страну, которая кажется им как две капли воды похожей на ту, что они так хорошо знали и так сильно любили. Сперва это приводит их в растерянность: «They kept on stopping to look round and to look behind them, partly because it was so beautiful but partly also because there was something about it which they could not understand.«Peter,» said Lucy, «where is this, do you suppose?"«I don't know,» said the High King. «It reminds me of somewhere but I can't give it a name <...>.» «If you ask me,» said Edmund, «it's like somewhere in the Narnian world. Look at those mountains ahead - and the big ice-mountains beyond them. Surely they're rather like the mountains we used to see from Narnia, the ones up Westward beyond the Waterfall?» «Yes, so they are,» said Peter. «Only these are bigger."» [2, p. 758-759]. Но тут в беседу вступает уже известный нам Дигори Кёрк. Он объясняет, что погибшая Нарния была лишь отблеском и тенью истинной Нарнии - ту, что они сейчас созерцают: «But that was not the real Narnia. That had a beginning and an end. It was only a shadow or a copy of the real Narnia which has always been here and always will be here <...>. And of course it is different; as different as a real thing is from a shadow or as waking life is from a dream». И далее прибавляет: «It's all in Plato, all in Plato» [2, p. 759], давая понять, что ключ к пониманию происходящего можно найти в трудах Платона. И это действительно так: идея, что существует некая реальность совершенных вещей, в которых вещи земной жизни принимают участие, напоминая вещи совершенные, является истинно платоновской. Мысль о том, что по меньшей мере некоторые из людей могут достичь этого высшего мира, является преимущественно христианской, но и у Платона она тоже есть. В частности, из мифа, который предлагается нам в конце диалога «Федон», мы узнаём, что людей, проживших свою земную жизнь особенно свято, «освобождают и избавляют от заключения в земных недрах, и они приходят в страну вышней чистоты, находящуюся над тою Землёю, и там поселяются», после чего «прибывают в обиталища ещё более прекрасные, о которых, однако же, поведать нелегко» [5, с. 107]. Эту платоновскую мысль о существовании неких «идеальных небес», к которым наши души могут устремляться как к своей истинной родине писатель развивает на страницах «Последней битвы». Известно, что читатели Платона иногда были склонны воспринимать идеи как абстрактные объекты, которые являются точкой соприкосновения для индивидуальных объектов в нашем возникающем и исчезающем мире. Но согласно Платону, каждая идея есть также совершенный образец самой себя - так идея Красоты была бы чем-то в высшей степени
прекрасным, а идея Горы была бы совершенной горой. Известная трудность этого утверждения состоит в том, что коль скоро «идея Красоты сама по себе прекрасна, то должно существовать нечто общее между идеями и всеми красивым вещами в этом мире: картинами, вазами, закатами и так далее, что-то, что делает их всех красивыми. Это «что-то» было бы другой идей Красоты, находящейся выше первой. Исходя из красоты новой идеи, можно предположить наличие ещё одной идеи, и так до бесконечности» [3, с. 151]. В историях о Нарнии мы видим ту же «последовательность вложенных один в другой уровней бытия» [там же]: «Lucy looked hard at the garden and saw that it was not really a garden but a whole world, with its own rivers and woods and sea and mountains. But they were not strange: she knew them all. «I see,» she said. «This is still Narnia, and more real and more beautiful then the Narnia down below, just as it was more real and more beautiful than the Narnia outside the stable door! I see... world within world, Narnia within Narnia...» «Yes,» said Mr Tumnus, «like an onion: except that as you go in and in, each circle is larger than the last»» [2, p. 765].
Платон, однако, оставляет своих читателей с мыслью, что, достигнув «идеальных небес», их души будут только созерцать идеи, главная среди которых есть идея Блага, в христианстве ассоциируемая с Богом - кроме этого, им будет больше нечем заняться. Но Льюис эту позицию не разделяет: он предполагает, что жизнь на небесах - по-прежнему жизнь исследований и приключений: «даже если мы исследовали одну Нарнию полностью, всегда есть другая, которую тоже необходимо исследовать [3, там же]. Об этом Льюис пишет следующим образом: «now at last they were beginning Chapter One of the Great Story which no one on earth has read: which goes on forever: in which every chapter is better than the one before»[2, p. 767].
Итак, мы убедились, что идеи и образы платоновских диалогов играют важнейшую роль в льюисовских «Хрониках Нарнии», которые далеко не случайно характеризуются исследователями как своего рода литературная версия теории действительности, предложенной Платоном. Предпринятый в статье сопоставительный анализ философского и художественного дискурсов помог нам проследить, как ключевые идеи и образы Платона внедряются в художественную структуру льюисовских текстов, становясь основой для движения сюжета, трактовки сюжетных ситуаций и оценки персональных характеристик героев.
Список литературы
1. FisherD. H. C. S. Lewis, Platonism and Asian's Country. Symbols of Heaven in «The Chronicles of Narnia». - «Inklings Forever», A Collection of Esays Presented at the 7th Frances Colloquim on C. S. Lewis and Friends. - Upland, Indiana, Taylor University, 2010, p. 1-16.
2. Lewis C. S. The Chronicles of Narnia. London, HarperCollins Publisher, 2011.
3. Метьюс Г. Платон в Нарнии // ««Хроники Нарнии» и философия: лев, колдунья и мировоззрение» М.: Эскмо,
2011.
4. Платон. Государство // Платон. Собр. Сочинений: в 3 т. Т. 3. - М.: 1971.
5. Платон. Федон // Платон Собрание сочинений: в 4 т. Т. 2. М., 1993.
6. Ревзин Г. И. Развивая Платона - Диалог о пещере, эл. ресурс: http:// www.projectclassica.ru/v_o/08_2003/08_2003_o_01a.htm (дата обращения: 14.09.2013)
7. Родина М. В. Мифологема пещеры Платона и её художественная реализация в фантастической повести К. С. Льюиса «The Silver Chair» / «Серебряное кресло» (уровень образов) // Европейский журнал социальных наук. - М.: Междун. исследовательский институт, 2013. № 10 (т. 1), с. 160-166.
8. Степанова А. А. Пещера как последний приют Фауста: платоновский миф в романе Марка Алданова, эл. ресурс: http://litzbirnyk.com.ua/wp-content /uploads/2013/12/57.pdf (дата обращения: 21.03.2014).
