CC BY
75СУДЕБНАЯ ПСИХИАТРИЯ
© В.П. Котов, М.М. Мальцева, 2014 УДК 347.162
Для корреспонденции
Котов Вячеслав Павлович - доктор медицинских наук, профессор, главный научный специалист отделения судебно-психиатрической профилактики ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского» Минздрава России
Адрес: 119991, г. Москва, Кропоткинский пер., д. 23 Телефон: (495) 637-58-44 E-mail: pro-ood@yandex.ru
В.П. Котов, М.М. Мальцева
Клинико-психопатологические аспекты категорий невменяемости и недееспособности в российском законодательстве
Clinical and psychopathological aspects of the legal categories of mental insanity and incapacity in Russian legislation
V.P. Kotov, M.M. Maltseva
Reviewed is clinical (psychiatric) content of some concepts of the criminal and civil law. Highlighted are the challenges associated with the practical implementation of individual provisions of the Criminal and Civil codes of the Russian Federation due to their inadequacy and inconsistency. Suggested are specific editorial changes to a number of sections of the above records. Outlined are ways of refining legislative provisions affecting the rights and interests of people with mental disorders.
Key words: insanity, diminished sanity, incapacity, limited legal capacity, medical standard, legal standard, custody, guardianship, assistance by other people
ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной
психиатрии им. В.П. Сербского» Минздрава России, Москва
The Serbsky State Research Centre of Social and Forensic Psychiatry, Moscow
Проанализировано клиническое (психиатрическое) содержание некоторых понятий уголовного и гражданского права. Показана трудность практической реализации отдельных положений Уголовного и Гражданского кодексов Российской Федерации в связи с их несовершенством и противоречивостью. Предложены конкретные редакционные изменения в ряд статей названных документов. Намечены пути совершенствования положений законодательства, затрагивающих права и интересы лиц, страдающих психическими расстройствами.
Ключевые слова: невменяемость, ограниченная вменяемость,
недееспособность, ограниченная дееспособность, медицинский критерий, юридический критерий, опека, попечительство, помощь других лиц
Судебная психиатрия, являясь одной из отраслей клинической (медицинской, биологической) науки, вместе с тем призвана участвовать в решении некоторых принципиальных правовых проблем. К таким проблемам, связанным со способностью гражданина самостоятельно осуществлять свои права и исполнять обязанности, а также нести ответственность за свои поступки (или освобождением от нее) и требующим совместной разработки как правоведов, так и психиатров, следует отнести вменяемость в уголовном праве и дееспособность - в гражданском. К ним примыкает и ряд более частных вопросов: ограниченная вменяемость и ограниченная дееспособность, способность предстать перед судом, принимать участие в судебном процессе, отбывать уголовное наказание, самостоятельно осуществлять юридически значимые действия и др. Принципы, в соответствии с которыми решаются эти вопросы, имеют много
Ф
СУДЕБНАЯ ПСИХИАТРИЯ
общего. В частности, во всех названных случаях речь идет о необходимости констатации (или исключения) 2 критериев: медицинского (биологического), а по существу диагностического, устанавливающего факт наличия болезненного состояния и его клиническую квалификацию, и юридического (психологического), определяющего характер и степень влияния психического расстройства на способность к сознательной волевой деятельности [3, 6, 8, 10, 14].
Психиатры прямо задействованы в практическом решении этих вопросов применительно к тому или иному лицу. Во-первых, они выступают в качестве экспертов, дающих суду заключения, основанные на специальных знаниях в области психиатрии. Во-вторых, на них возлагается ряд обязанностей по исполнению судебных решений, например, по применению принудительных мер медицинского характера в отношении невменяемых, по медицинской курации и оказанию социальной поддержки лицам,признанным недееспособными.
Несмотря на привившиеся названия указанных критериев (медицинский и юридический), вопросы о наличии или отсутствии и того, и другого судами ставятся перед судебно-психиатрической экспертизой. Однако при разработке формулировок соответствующих статей Уголовного и Гражданского кодексов влияние специалистов двух названных профилей (правоведов и психиатров) оказалось не всегда сбалансированным в той мере, в которой это необходимо для выработки наиболее обобщенных, однозначных и ясных положений, соответствующих требованиям, предъявляемым к законодательному тексту. Это проявилось в не совсем удачной и четкой редакции с наличием, в частности, некоторых избыточных признаков, перегружающих формулировки клиническими и психологическими деталями, не всегда имеющими правовое значение. Определенную роль в этом отношении сыграло, по-видимому, и то, что разработчики Уголовного и Гражданского кодексов не уделили должного внимания тому, чтобы близкие по смыслу понятия были и редакционно изложены в обоих документах в сходных формулировках. В большей степени это, видимо, касается составителей Уголовного кодекса, принятого в 1996 г. [13, 14], поскольку Гражданский кодекс с заслуживающими внимания и одобрения формулировками был принят раньше (1994 г.). То же следует сказать и об игнорировании разработчиками некоторых положений других законов, действующих к тому времени. Имеется в виду, в частности, Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», принятый в 1992 г. Подчеркнем, что в этом законе, устанавливающем основные принципы деятельности психиатрической службы, понятие «психическое расстройство» в соответствии с документами Всемирной организации здравоохранения
используется в качестве собирательного термина, охватывающего любые болезненные явления, относящиеся к области психиатрии.
Не будем касаться существенных различий между понятиями «невменяемость» и «недееспособность», связанных, в частности, с временными диапазонами того и другого, направленностью только на одно, уже совершенное уголовно наказуемое деяние в одном случае (невменяемость) и на все последующие юридически значимые действия -в другом (недееспособность). Остановимся на формулировках медицинского и юридического критериев, которые с учетом сделанных оговорок должны быть близки (если не идентичны) и отражать болезненное состояние психики, исключающее способность к сознательному волевому поведению. Проанализируем тексты соответствующих статей (см. таблицу).
Показатель Невменяемость (ст. 21 УК РФ) Недееспособность (ст. 29 ГК РФ)
Медицинский критерий 1. Хроническое психическое расстройство 2. Временное психическое расстройство 3. Слабоумие 4. Иное болезненное состояние психики Психическое расстройство
Юридический критерий 1. Не может осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) 2. Не может руководить ими 1. Не может понимать значение своих действий 2. Не может руководить ими
Временная направленность (хронологический критерий) Прошедшее время Настоящее и будущее время
Временной диапазон Период совершения общественно опасного деяния От принятия судебного решения до возможного восстановления дееспособности
Деятельность, на которую распространяется решение суда Только деяние, по поводу которого возбуждено уголовное дело Любые юридически значимые действия лица после признания его недееспособным
Обращает на себя внимание тот факт, что примерно одно и то же содержание выражено коротко и ясно во втором случае и многословно и не вполне однозначно в первом. В самом деле, смысл медицинского критерия состоит в констатации у лица болезненного состояния, все варианты которого, как уже было сказано, в соответствии с Законом о психиатрической помощи охватываются понятием «психическое расстройство». Единственно, что можно добавить к этому в целях более определенного отграничения от психических отклонений непатологического характера (аффект, опьянение), -это определение «болезненное».
Перечисление различных вариантов психического расстройства (как это сделано в УК) в данном
12
В.П. Котов, М.М. Мальцева
случае ничего не дает, поскольку имеет значение не временной диапазон, не тип течения заболевания (хроническое и временное), не характер психического расстройства (слабоумие), а то, что оно имело место при совершении лицом общественно опасного деяния. Тем более что, как это следует из 4-го признака медицинского критерия невменяемости, и другое болезненное состояние психики, т.е. не укладывающееся в названные параметры, тоже может быть основанием для признания лица невменяемым. Об этом же косвенно говорит и то, что в ст. 22 УК (об ограниченной вменяемости) законодатель не прибегает к перечислению вариантов болезненного состояния и применяет собирательное понятие «психическое расстройство», хотя вкладывает в него тот же смысл, что и в формулировку медицинского критерия в ст. 21.
Заметим, что и выражение «находилось в состоянии невменяемости» в данном контексте следует признать не вполне адекватным. Невменяемость не является состоянием, поскольку в это понятие обычно вкладывается клиническое содержание (как это и следует из 4-го признака медицинского критерия), а означает правовое положение лица, устанавливаемое судом в результате медицинской (психиатрической) оценки психического состояния, имевшего место во время совершения общественно опасного деяния.
Аналогичные замечания можно сделать и в отношении юридического критерия невменяемости, в частности его интеллектуального признака. Напомним, что в ст. 11 УК РСФСР (1960 г.), как и в соответствующих статьях предшествующего законодательства, этот признак формулировался как неспособность «отдавать себе отчет в своих действиях». Стремление разработчиков текста УК РФ осовременить язык закона можно только приветствовать, но трудно понять, зачем потребовалось изменять смысл формулировки и делать ее неопределенной, тем более что ко времени принятия УК, как уже говорилось, действовал Гражданский кодекс, в котором интеллектуальный признак недееспособности и признания сделки недействительной (ч. 1 и 2 ст. 177 ГК РФ) был сформулирован коротко и определенно -отсутствие способности понимать значение своих действий.
Следует иметь в виду, что, с одной стороны, слова «отдавать себе отчет», «понимать», «осознавать» фактически являются синонимами, поэтому употреблять то одно, то другое в разных местах законодательного текста, имеющих сходное правовое значение,
нежелательно, поскольку это может произвести ложное впечатление об их различном содержании. С другой стороны, эти понятия в контексте закона являются исключительно емкими, они включают в себя самые разные компоненты познавательного процесса. Удел специалистов - раскрыть во всех подробностях их содержание и дать его научное толкование. Для этого существуют научно-исследовательские разработки и специальная литература, а также описательная часть экспертного заключения и его обоснование, но это не означает, что некоторые недостаточно определенные и неоднозначные понятия следует вносить в закон. К сожалению, именно так выглядит интеллектуальный признак юридического критерия в действующем УК. Здесь через союз «и» приводятся 2 характеристики: отсутствие способности «осознавать фактический характер (1) и общественную опасность (2) своих действий (бездействия)». Если понимать этот текст буквально, то у такого лица должны быть одновременно нарушены обе указанные способности. Но можно ли себе представить, что человек, не осознававший фактического характера своих действий, в то же время осознавал бы их общественную опасность, и наоборот? Нельзя ли обойтись в данном случае одной характеристикой, включающей и то и другое? По нашему мнению, формулировка Гражданского кодекса «понимать значение своихдействий» вполне отвечает этомутребованию и устраняет необходимость малопродуктивного анализирования этих признаков (способности осознавать фактический характер и общественную опасность) по отдельности. Изложенное позволяет рекомендовать примерно следующую редакцию ст. 21 УК РФ («Невменяемость»)*:
«1. Признается судом невменяемым в отношении совершенного им общественно опасного деяния и не подлежит уголовной ответственности лицо, которое при совершении этого деяния находилось в состоянии болезненного психического расстройства, лишавшем его способности понимать значение своих действий (бездействия) либо руководить ими.
2. Лицу, признанному не вменяемым в отношении совершенного им общественно опасного деяния, судом могут быть назначены принудительные меры медицинского характера»**.
К данному тексту необходимо приблизить и редакцию статьи о так называемой ограниченной вменяемости (ст. 22 УК РФ), поскольку она тоже содержит и медицинский, и юридический критерии [2, 6, 7, 16]. При этом следует сохранить имею-
* Предлагаемую редакцию юридического критерия целесообразно использовать и в ст. 81 УК РФ, в которой говорится о характере психических расстройств, препятствующих отбыванию наказания, поскольку указание в этой статье на отсутствие способности осознавать общественную опасность своих действий выглядит неуместным, так как речь здесь не идет об общественно опасном деянии, в отношении которого лицо признано вменяемым и подвергается наказанию. ** Близкая редакция ст. 21 УК предлагалась в свое время С.Н. Шишковым (1998) [13].
Российский психиатрический журнал № 1, 2014 13
СУДЕБНАЯ ПСИХИАТРИЯ
щееся в действующей редакции статьи указание на то, что речь идет о вменяемом лице, совершившем преступление (в отличие от общественно опасного деяния при невменяемости). Суть медицинского критерия остается той же, что и при невменяемости, и той же, что в действующей редакции ст. 22. Однако в данном контексте ее желательно несколько смягчить, подчеркнув тем самым, что наличием болезненного психического расстройства не исчерпывается характеристика состояния этого лица, в то же время отметив, что оно имело место.
Формулировку же юридического критерия («не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими») следует признать полностью неудачной, причем не только в связи с уже высказанными соображениями в отношении невменяемости, но и в связи с неопределенностью понятия «не в полной мере». До сих пор законодатель пользовался по существу качественной оценкой (могло-не могло). Данная же редакция (вслед за законодательством некоторых западных стран)предполагает количественную оценку (могло в полной мере-могло не в полной мере-не могло) без каких-либо указаний на единицу измерения и границу между этими понятиями [2]. Дело в том, что признание лица вменяемым означает только то, что оно могло понимать (осознавать) значение своих действий и руководить ими. Лица из числа признающихся вменяемыми обладают этой способностью в неодинаковой степени. Более того, у одного и того же лица в разные периоды в зависимости от его эмоционального состояния, волнения, физического самочувствия, утомления, недосыпания и многих других причин неболезненного характера могут отмечаться довольно существенные отклонения от некого оптимального уровня, который по смыслу ст. 22 УК соответствует понятию «полной меры».
Следовательно, эта мера может быть неполной или не совсем полной. Все это может быть учтено судом, но к сущности ст. 22 УК РФ отношения не имеет. В остальном же юридический критерий в данной статье должен как бы отталкиваться от аналогичного критерия в ст. 21.
Таким образом, можно предложить примерно следующую редакцию первой части ст. 22 УК РФ («Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости»):
«Вменяемое лицо, у которого при совершении преступления имелось болезненное психическое расстройство, ограничивавшее его спо-
собность понимать значение своих действий (бездействия) либо руководить ими, подлежит уголовной ответственности».
Во второй же части этой статьи желательно указать, что суд учитывает это как смягчающее наказание обстоятельство, иначе смысл этого учитыва-ния, по нашему мнению, повисает в воздухе.
Кроме того, вопрос о применении в отношении этих лиц принудительной меры медицинского характера в понимании гл. 15 УК РФ нуждается в пересмотре, поскольку применение к лицам, не страдающим тяжелым психическим расстройством, каких-либо медицинских мер без их согласия противоречит принципам Закона о психиатрической помощи. Поэтому вместо «назначения принудительных мер медицинского характера» здесь целесообразно указать, что такому лицу при наличии показаний во время отбывания наказания должна быть обеспечена с его согласия возможность проведения лечения и получения других видов психиатрической помощи. Это особенно важно, поскольку исполнение принудительной меры медицинского характера в соединении с исполнением наказания (как это предусмотрено ст. 104 УК РФ) до сих пор недостаточно отработано на практике ни в учреждениях, исполняющих наказания, ни в медицинских учреждениях по месту жительства. Более подробное рассмотрение данного вопроса (о мерах медицинского характера) выходит за пределы тематики данной статьи*.
Отмеченные выше ясность и определенность формулы недееспособности, содержащейся в ст. 29 Гражданского кодекса РФ, оказались существенно поколеблены изменениями, внесенными в ГК РФ в последнее время. Хотя эти изменения сделаны под влиянием известных решений Конституционного суда РФ**, направленных в основном на охрану интересов лиц, признанных недееспособными, формулировки нововведений (не продиктованные прямо решением КС РФ) лишены былой ясности, не основаны на научных критериях и вряд ли способны выполнить поставленную Конституционным судом задачу. Положение несколько облегчается тем, что большая часть новаций вступает в силу со 2 марта 2015 г. Это позволяет надеяться на то, что до указанного срока удастся дополнительно обсудить проблему и скорригировать неприемлемые формулировки.
Начнем с того, что изменения, внесенные в ст. 29 ГК РФ, формулирующую основополагающее понятие недееспособности, размывают отмеченную четкость этого понятия. Так, если в первой части статьи (не подвергшейся изменениям) определенно
* Еще более запутанным вопрос о принудительных мерах медицинского характера стал после внесения в Уголовный кодекс Федеральным законом от 29.02.2012 № 14-ФЗ изменений, касающихся принудительного лечения лиц с расстройствами сексуального предпочтения (педофилией).
** Постановление Конституционного суда РФ от27.06.2012 № 15-П.
В.П. Котов, М.М. Мальцева
говорится, что недееспособный не может понимать значение своих действий или руководить ими (добавим от себя, что обычно такое лицо лишено обеих этих способностей: и понимать, и руководить), то во второй части (в редакции Федерального закона от 30.12.2012 № 302-Ф3) предлагается опекуну, совершая сделки от имени подопечного, учитывать его мнение или (при невозможности последнего) ориентироваться на информацию о его предпочтениях, полученную от целого ряда различных лиц и якобы являющуюся объективной*. Это вызывает следующие вопросы:
- Как быть, когда недееспособность обусловлена врожденной психической неполноценностью, в силу чего лицо никогда не обладало осознанными мнением и предпочтениями?
- Как быть в тех случаях, когда признание недееспособным обусловлено стремлением поставить преграду действиям лица, наносящим ущерб ему самому или другим лицам, если эти действия вытекают из его мнения и предпочтений, которые, однако, носят болезненный характер?
Создается такое впечатление, что авторы данной новеллы пытаются подменить категорию недееспособности ограниченной дееспособностью (предусмотренной вновь введенным п. 2 ст. 30 ГК РФ) или, по крайней мере, не видят принципиальной разницы между этими понятиями. Если вернуться к уже отмечавшейся аналогии между категориями невменяемости и недееспособности, то следует напомнить, что в ст. 22 УК РФ, по существу устанавливающей понятие ограниченной вменяемости, подчеркивается, что речь идет о вменяемых лицах, а признание невменяемости (по критериям ст. 21 УК РФ) так и остается полностью исключающим уголовную ответственность без каких-либо ссылок на мнение или предпочтения этих лиц.
Можно подумать, что до внесения указанных изменений (п. 2 ст. 29 ГК РФ в ред. Федерального закона от 30.12.2012 № 302-Ф3) опекуны и сотрудники организаций, на которые возложено исполнение обязанностей опекунов, любые действия в отношении недееспособных совершали вопреки их желаниям и побуждениям. Опытные и добросовестные опекуны и медицинские работники всегда стараются поступать сообразно вкусам и желаниям своих подопечных (или, по крайней мере, не вызывать их неприятия). Но это уже вопросы профессиональной психиатрической технологии и медицинской этики, а не законодательного
регулирования. Поэтому упоминание их в рассматриваемой статье только загромождает законодательный текст.
В какой-то мере этическое требование о возможном учете мнения недееспособного относится и к юридически значимым действиям. Например, при назначении того или иного лица опекуном и до внесения рассматриваемых изменений законом предписывалось учитывать отношения между ним и подопечным, а если это возможно - и желание последнего (п. 3 ст. 35 ГК РФ). Вместе с тем это ни в коей мере не распространяется на сделки, совершаемые опекуном от его имени.
В связи с изложенным представляется целесообразным исключить из ст. 29 ГК РФ п. 2 в редакции Федерального закона от 30.12.2012 № 302-ФЗ как не имеющий определенного правового содержания. Абзац же аналогичного содержания, внесенный в соответствии с тем же Федеральным законом в п. 2 ст. 36 ГК РФ («Исполнение опекунами и попечителями своих обязанностей»)**, напротив, следует сохранить, поскольку в нем идет речь об исполнении опекуном функций, не связанных с совершением сделок от имени недееспособных.
Практикующих психиатров давно волнует вопрос о судьбе некоторых категорий психически больных, которые, несмотря на наличие довольно тяжелых психических нарушений, длительное время сохраняют бытовую адаптацию и профессиональную работоспособность. Признание таких пациентов недееспособными обычно приводит к их социальной и трудовой дезадаптации; становится невозможным даже их трудоустройство, поскольку для этого требуется трудовое соглашение, заключение которого с недееспособным невозможно. Все это наносит определенный ущерб как здоровью самого пациента, так и обществу, поскольку последнее лишается гражданина, способного продуктивно работать, а невозможность трудоустройства влечет за собой инвалидизацию с необходимостью пенсионного обеспечения, что ложится на общество дополнительным бременем. Выход из положения психиатры видели в законодательном введении категории частичной или ограниченной дееспособности [11, 15] с лишением соответствующих больных права совершать определенные виды юридически значимых действий или необходимостью санкционирования любой сделки (кроме мелких бытовых) специально созданным или уполномоченным на это органом (судом, органом опеки).
Поэтому введение в Гражданский кодекс категории ограниченной дееспособности психиатрами
* В новой редакции в числе таких лиц, в частности, перечислены родители, прежние опекуны, иные лица, оказывавшие такому гражданину услуги и «добросовестно исполнявшие свои обязанности».
** «Опекуны и попечители исполняют свои функции, учитывая мнение подопечного, а при невозможности его установления -с учетом информации о предпочтениях подопечного, полученной от его родителей, прежних опекунов, иных лиц, оказывавших ему услуги и добросовестно исполнявших свои обязанности».
Российский психиатрический журнал № 1, 2014 15
СУДЕБНАЯ ПСИХИАТРИЯ
было встречено с пониманием [12] и даже энтузиазмом. Однако подходы к решению проблемы со стороны правоведов и представителей общей и судебной психиатрии оказались не только различными, но и далекими друг от друга и основанными на разных принципах. Прежде всего это касается критериев ограниченной дееспособности. Первый абзац п. 2 ст. 30 ГК РФ в ред. ФЗ от 30.12.2012 № 302-Ф3 гласит: «Гражданин, который вследствие психического расстройства может понимать значение своих действий или руководить ими лишь при помощи других лиц, может быть ограничен судом в дееспособности в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством. Над ним устанавливается попечительство». Медицинский критерий, как видим, совершенно оправданно остается тем же, что и в отношении недееспособности - «психическое расстройство» (ст. 29 ГК РФ). А вот юридический критерий претерпел принципиальные изменения. Вместо привычного, научно обоснованного и оправдавшего себя на протяжении многих лет и в разных юридически значимых ситуациях (предусмотренных как УК РФ, так и ГК РФ) подхода, основанного на оценке характера и выраженности нарушений 2 психологических функций: интеллектуальной (понимать значение своих действий) и волевой (руководить ими) -вводится новый признак: «помощь других лиц» [5].
Это сразу же порождает ряд вопросов. Кто эти другие лица? Каким образом они отбираются для контакта с подэкспертным? Не будет ли зависеть характер и степень понимания лицом значения своих действий и способности руководить ими от особенностей другого лица и его намерений (в том числе недобрых или хотя бы просто предвзятых)? Как определить, достигнуто ли действительное понимание и является ли решение подэкспертного истинным выражением его воли, а не воли другого лица? Все эти вопросы остаются без ответа. Следует иметь в виду, что речь идет не о повседневных действиях, связанных с самообслуживанием, удовлетворением бытовых потребностей и не имеющих юридического значения, а о совершении сделок, иногда оказывающих влияние на всю последующую жизнь лица. В таких случаях понимание значения включает не только фактический характер действия (встал, ударил, убежал, подписал, отобрал, подарил), но и то, как это действие вписывается в общий контекст личности, ее долговременные интересы, потребностии интересы связанных с ним лиц.
По-видимому, при проведении судебно-психиат-рической экспертизы в качестве «другого лица», с помощью которого достигается понимание под-экспертным значения своих действий и способность ими осознанно руководить, должен выступать сам эксперт, по определению являющийся лицом, во-первых, квалифицированным, а во-вторых, ней-
тральным в отношении ситуации, требующей совершения тех или иных юридически значимых действий.
В дальнейшем эта роль, очевидно, должна перейти к попечителю, который уже не обязательно обладает указанными качествами, а нередко занимает свою субъективную позицию в юридически значимой ситуации. Не говоря уже о том, что «помощь» в понимании значения своих действий и способности руководить ими может исходить и от иных лиц (знакомых, соседей, родственников), контактирующих с больным и имеющих влияние на него.
Критерий «при помощи других лиц» хорошо подходит к больным с физическими недостатками, препятствующими полноценному восприятию окружающего. Например, лицу с дефектом зрения другое лицо может прочитать документ, требующий его оценки, объяснить его содержание, ознакомить с законодательными нормами, в рамках которых принимается решение. Глухонемому, не умеющему читать, переводчик, владеющий языком жестов, может сообщить и об особенностях совершаемой сделки. Однако это не имеет отношения к ограниченной дееспособности, поскольку в таких случаях психического расстройства (медицинский критерий) нет. Аналогичный подход, возможно, допустим в случаях очаговых неврологических расстройств, сопровождающихся, например, изолированным нарушением речевой функции, что делает необходимой «помощь других лиц». Если при этом по заключению судебно-психиатрической экспертизы не отмечается интеллектуально-мнестичес-ких расстройств (что бывает исключительно редко) или они незначительно выражены, лицо должно быть признано дееспособным или ограничено в дееспособности, но не потому, что оно нуждается в «помощи других лиц», а в соответствии со степенью интеллектуальной недостаточности.
У подавляющего же большинства больных, которые могли бы быть признаны ограниченно дееспособными, имеют место собственно психические расстройства либо в виде умеренно выраженного интеллектуального дефекта, либо в виде субком-пенсированной психотической симптоматики (бредовых идей, галлюцинаций, явлений психического автоматизма, аффективных расстройств и т.п.), либо в виде изменений личности с психопатопо-добными явлениями, расстройствами мышления (паралогичность, резонерство), эмоционально-волевым оскудением, снижением критических способностей [4]. Важно подчеркнуть, что при большей части перечисленных нарушений (кроме первого), не отмечается явлений слабоумия (в понимании психопатолога), предполагающего необходимость «помощи других лиц», на что, по-видимому, ориентировались авторы внесенного в ГК изменения (п. 2 ст. 30 ГК РФ). У этих лиц могут сохраняться довольно высокие показатели формального ин-
16
В.П. Котов, М.М. Мальцева
теллекта, способность к быстрому реагированию, инициативность в постановке и активность в достижении цели. Эти качества могут обеспечить относительно адекватное поведение в повседневной обстановке, при решении привычных бытовых задач. Однако они не могут гарантировать принятия осознанных решений в более сложной ситуации, требующей охвата и оценки многих обстоятельств в их взаимодействии, прогнозирования последствий (в том числе отдаленных) своих поступков, сохранности критических способностей. Дело в том, что указанные особенности могут сочетаться с наличием не поддающихся коррекции ложных, патологических убеждений, деформирующих мировоззрение и ценностную ориентацию, с переживаниями постороннего психического воздействия, нередко диктующего принятие определенного решения, с наличием аффективных расстройств, обусловливающих пессимистическую оценку реальной ситуации как безысходной или, напротив, облегченное отношение к достаточно серьезным, угрожающим обстоятельствам и т.п. Понятно, что в подобных случаях, с одной стороны, нет смысла признавать такое лицо полностью недееспособным, так как это лишит его остаточных возможностей социальной адаптации, хотя бы и на сниженном уровне. С другой стороны, никакие другие лица, не только не помогут больному понимать значение своих действий и руководить ими, но их вмешательство может даже привести к обратному эффекту. Поэтому такое «понимание» никак не может быть критерием дееспособности, хотя бы и ограниченной.
Таким образом, содержащийся в п. 2 ст. 30 ГК РФ (в редакции Федерального закона от 30.12.2012 № 302-ФЗ) юридический критерий ограниченной дееспособности следует отвергнуть как не имеющий научного содержания, лишенный какой-либо определенности и допускающий субъективное толкование. Вместо «помощи других лиц» следует использовать иной юридический критерий, который, по нашему мнению, должен быть близок по своему содержанию к предложенному нами юридическому критерию ограниченной вменяемости. В таком случае п. 2 ст. 30 ГК РФ можно было бы сформулировать следующим образом: «Гражданин, у которого имеется болезненное психическое расстройство, ограничивающее его способность понимать значение своих действий или руководить ими, может быть ограничен судом в дееспособности в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством. Над ним устанавливается попечительство».
К этому следует добавить, что приведенный текст следовало бы сделать самостоятельной статьей, поскольку ограничение дееспособности в связи с такими отклонениями поведения, как пристрастие к азартным играм, злоупотребление спиртными напитками или наркотическими средствами, ста-
вящее семью в тяжелое материальное положение (что не является признаками медицинского критерия), и ограничение дееспособности, связанное с наличием болезненного психического расстройства, представляют собой совершенно разные юридические категории. В первом случае ограничение дееспособности выступает как мера дисциплинарно-административного характера, направленная на защиту семьи и общества от асоциальных действий лица. Во втором же случае имеет место нарушение способности понимать значение своих действий и руководить ими, вызванное болезненным состоянием, и эта мера преследует цель оказания помощи психически несостоятельному лицу. Поэтому нелогично раскрывать сущность обеих категорий в одной статье. Более того, по-видимому, следовало бы подумать о том, чтобы и терминологически развести эти понятия, а не называть и то и другое ограниченной дееспособностью. Но здесь мы вторгаемся в область законотворческой техники, в которой авторы данной работы не могут считать себя достаточно компетентными.
Мы затронули наиболее важные и принципиальные положения законодательства, связанные с юридическим функционированием лиц, страдающих психическими расстройствами. Критический анализ с точки зрения психиатра говорит о том, что указанные положения недостаточно учитывают понятия и принципы современной клинической психиатрии [1, 7], вследствие чего затруднено их применение на практике, особенно в части, касающейся деятельности психиатрической службы. Совершенствование законодательства в этой области не может ограничиться лишь внесением предлагаемых авторами изменений, не претендующих ни на идеальность, ни на достаточность. В случае их принятия потребуется пересмотреть и ряд других норм, связанных с понятиями невменяемости и недееспособности.
Определенные коррективы, по-видимому, придется внести и в некоторые другие законы, принятые в последнее время и выполненные по тем же лекалам, что и обновленный Гражданский кодекс. Особенно важен в этом отношении Федеральный закон от 21.11.2011 № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», поскольку, во-первых, в нем трактуются вопросы волеизъявления лиц, находящихся в различных болезненных состояниях, а во-вторых, многие его положения касаются деятельности сотрудников психиатрических учреждений (организаций).
В заключение хотелось бы обратить внимание на то, что введение в законодательство категорий ограниченной вменяемости и ограниченной дееспособности, по-видимому, потребует юридической доработки, связанной с их практическим освоением. В такой доработке в отношении ограниченно вменяемых нуждается уже упоминавшийся
Ф
Российский психиатрический журнал № 1, 2014
17
СУДЕБНАЯ ПСИХИАТРИЯ
вопрос о правомерности применения в отношении них принудительных мер медицинского характера и порядке исполнения последних. В отношении ограниченно дееспособных целесообразно определить порядок совершения этими лицами некоторых неимущественных юридических действий (вступление в брак и его расторжение, участие в выборах и др.).
Заслуживает внимания и то парадоксальное обстоятельство, что уголовное законодательство идет по пути формирования группы ограниченно вменяемых за счет массива лиц, которые раньше признавались полностью вменяемыми, в то время как категория ограниченно дееспособных гражданским законодательством формируется преимущественно из числа лиц, ранее признававшихся полностью недееспособными [5]. Этот факт, с одной стороны, требует осмысления как юрис-
тами, так и психиатрами, а с другой стороны, подчеркивает, что, несмотря на отмеченное сходство рассмотренных понятий уголовного и гражданского права, которое необходимо учитывать в законотворческой практике, они являются принципиально различными и имеют неодинаковое социальное значение.
Поскольку деятельность правоведов и медиков (психиатров) в рассматриваемой сфере имеет разные (или не вполне совпадающие) цели, содержание термина «психическое расстройство» в их понимании в настоящее время существенно различается. Сближение точек зрения представителей названных специальностей имело бы большое значение для совершенствования рассмотренных положений законодательства [2]. Авторы выражают надежду, что настоящая публикация станет шагом в данном направлении.
Сведения об авторах
Котов Вячеслав Павлович - доктор медицинских наук, профессор, главный научный специалист отделения судебно-психиатрической профилактики ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского» Минздрава России (Москва) E-mail: pro-ood@yandex.ru
Мальцева Мая Михайловна - доктор медицинских наук, профессор, ведущий научный сотрудник отделения судебно-психиатрической профилактики ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского» Минздрава России (Москва) E-mail: maja-maltseva@rambler.ru
Литература
1. Бородин С.В, Полубинская С.В. Уголовное право и психиатрия: некоторые области и проблемы взаимодействия // Уголовное право: новые идеи. - М., 1994. - С. 83-99.
2. Бородин С.В., Полубинская С.В. Ограниченная вменяемость // Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. - М., 1987. - С. 74-80.
3. Лунц Д.Р. Проблема невменяемости в теории и практике судебной психиатрии. - М., 1966. - 236 с.
4. Корзун Д.Н., Ткаченко А.А. Нарушения уровней регуляции деятельности и юридический критерий ограниченной дееспособности вследствие психических расстройств // Пенитенциарная психиатрия. - М., 2013. -С. 68-73.
5. Корзун Д.Н., Ткаченко А.А. Новые задачи судебной психиатрии в свете изменений действующего законодательства // Неврологический вестник. - М., 2013. - Т. XLV, вып. 2. - С. 3-12.
6. Корзун Д.Н., Ткаченко А.А. Судебно-психиатрическая оценка юридически значимых способностей и механизмов регуляции поведения // Судебная психиатрия. -М., 2013. - С. 4-12.
7. Полубинская С.В. Учебно-практический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. - 2-е изд. / Под общ. ред. А.Э. Жалинского. - М., 2006. - С. 79-92.
8. Протченко Б.А. К понятию невменяемости // Советская юстиция. - М., 1987. - Т. 17. - С. 34-45.
18
9. Спасенников Б.А. Принудительные меры медицинского характера. - СПб., 2003. - 410 с.
10. Ткаченко А.А. Теоретические и правовые аспекты понятий «невменяемость», «ограниченная вменяемость», «процессуальная дееспособность», «потенциальная опасность» // Руководство по судебной психиатрии. -М., 2013. - С. 122-171.
11. Харитонова Н.К., Королева Е.В. Социальные и правовые аспекты судебно-психиатрической экспертизы в гражданском процессе // Актуальные проблемы психиатрии, наркологии, неврологии: Сб. науч. тр. - М., 1998. - С. 268-272.
12. Харитонова Н.К., Королева Е.В. Судебно-психиатричес-кая экспертиза в гражданском процессе // Руководство по судебной психиатрии. - М., 2013. - С. 510-570.
13. Шишков С.Н. Уголовный кодекс России и проблемы невменяемости // Журнал Российского права. - 1998. - № 1. -С. 32-38.
14. Шишков С.Н. Невменяемость (мировоззренческие, эмпирические, социальные предпосылки и становление в качестве правовой категории). - М., 2010. - 380 с.
15. Шостакович Б.В., РевенокА.Д. Психиатрическая экспертиза в гражданском процессе. - Киев, 1992. - 183 с.
16. Шостакович Б.В., Горинов В.В. Теоретическое обоснование применения института ограниченной вменяемости // Журн. невропатол. и психиатр. им. С.С. Корсакова.- 1995. - Т. 95, № 2. - С. 28-40.
