CC BY
59
П.Э. Подалко «КИТАЙСКИЙ ФАКТОР» В СИСТЕМЕ ОБУЧЕНИЯ РОССИЙСКИХ УЧЕИЫХ-ВОСТОКОВЕДОВ И ДИПЛОМАТОВ
Особенностью становления и развития российско-китайских отношений было отсутствие «военного прецедента». В отличие от подавляющего большинства современных государственных границ, граница между Россией и Китаем сложилась не в результате войн, а путем переговоров, благодаря дипломатическим усилиям обеих сторон1. В этой ситуации чрезвычайно важную роль играл и продолжает играть пресловутый «человеческий фактор». В данном случае -кадровая политика, на основе которой и происходит формирование эшелона непосредственных исполнителей государственных интересов, а также осуществление подготовки всесторонних специалистов, могущих при необходимости превращаться из ученых в дипломатов, из дипломатов - в педагогов, журналистов и т.д., а иной раз и совмещать несколько названных функций в своей профессиональной деятельности. В предлагаемой статье автор намерен рассмотреть некоторые особенности истории формирования рядов российских востоковедов
- специалистов по Китаю и Японии в дореволюционный период, а также провести примеры из современности.
Россия и Китай: первые контакты и первые специалисты
Первая известная попытка русских проникнуть в Китай относится к 1608 г., когда томский воевода В.В. Волынский послал отряд казаков под командой Ивана Белоголова для исследования путей в страну, о которой ходили легенды. Однако вследствие отсутствия проводников и недостаточной подготовки поход сорвался на самом раннем этапе. Вторая попытка была предпринята семь лет спустя (август 1615 г.), уже при новой династии Романовых, но тоже самовольно - то-
больский воевода Куракин направил отряд томских казаков (атаман В. Тюменец) в Монгольскую землю и Китай. На сей раз казаки дошли до верховьев реки Абакан (современная Республика Хакасия) и далее, где в районе озера Убсу-Нур (ныне - пограничье Монгольской Народной Республики и Республики Тыва в составе Российской Федерации) они приняли присягу на верность русскому царю у местного монгольского хана, попутно собрав некоторые сведения о Китае.
Подобные «региональные инициативы» сибирских властей не нравились центральному правительству в Москве. Специальным приговором Боярская Дума запретила 31 декабря 1616 г. сибирякам самовольно отправлять посольства в Монголию и Китай2. Желанием взять этот процесс под государственный контроль стало решение об отправке 9 мая 1618 г. из Томска новой миссии (глава - И. Петелин, по другим источникам - И. Петлин), на этот раз - непосредственно в Китай.
1 сентября 1618 г. русские дипломатические представители впервые в истории вступили на территорию Пекина, в котором они пробыли в общей сложности почти два месяца (до 24 октября 1618 г.). Возвращаясь на родину, они везли с собой письмо императора Чжу Ицзюня (династия Мин), которое, однако, не было прочитано в Москве вплоть до 1675 г. (!) из-за отсутствия там переводчиков с китайского языка. Так впервые обозначилась проблема отсутствия переводчиков, знакомых с языком Поднебесной империи. Дорожные записи, которые П. Петелин вел в течение всей экспедиции, были впервые изданы в Англин, в 1625 г.3 В России же их напечатали только в 1818 г.4 В 1689 г. был заключен Нерчинский договор - первый договор Китая с западной державой (каковой, без сомнения, являлась для Поднебесной даже до-
пстровская Россия). Это произошло почти на двести лет раньше, чем были заключены подобные договоры Китая с основными европейскими государствами. Его очевидная невыгодность для России, приведшая к территориальным уступкам в Приамурье, во многом была обусловлена отсутствием по-прежнему у русской стороны знатоков китайского языка и обряда. Таким образом, потребность в обученных кадрах была слишком остра, чтобы и далее ее игнорировать. 18 июня 1700 г. Петр I выпустил указ митрополиту Киевскому Варлааму Ясинскому о наборе молодых людей для изучения китайского и монгольского языков при Православной миссии в Пекине и подготовки будущих драгоманов (переводчиков). Первая официальная православная миссия в составе 10 человек, включая семерых причетников (будущих первых русских обученных «китаистов») прибыла в Пекин в январе 1716 г.5 Впоследствии статус русской миссии был закреплен Кяхтинским договором (1728 г.). Согласно этому договору правительство Китая разрешило присылать каждые десять лет в Пекин миссию в составе все тех же десяти человек: архимандрита, двух иеромонахов, иеродиакона, двух причетников и четырех семинаристов, в обязанности которых, помимо официальных православных функций, входило также изучение китайского языка. Этим, в частности, объясняется тот факт, что первыми специалистами-китаеведами в России стали лица духовного звания (ими же созданы первые наши двуязычные словари6). Впоследствии китайский язык и вообще все китайское стало рассматриваться как базовые знания для изучения любой страны и культуры Дальнего Востока, что вызвало появление «двусоставных» отделений восточной специализации в тогдашних российских университетах, как-то: китайско-монгольское, китайско-маньчжурское и т.д.
«Китайский акцент» российского японоведения
Официальная история преподавания в России японского языка и основ японской
культуры почти столь же длинна, как и в случае с Китаем. Однако действительные результаты изучения Японии в течение длительного времени были более чем скромными. 8 января 1702 г. в селе Преображенском произошла известная встреча Петра Великого с потерпевшим кораблекрушение у берегов Камчатки японцем Дэмбэем. Принято считать, что эта встреча положила начало правительственному интересу к перспективе установления торговых и дипломатических отношений с Японией и заложила основы преподавания в России японского языка. Причем, в отличие от китайского языка, японский уже на первых порах преподавали носители этого языка, каковыми являлись и Дэмбэй, и все последующие японцы, попадавшие в Россию аналогичным путем, что и он. Однако эти «преподаватели» были в основном полуграмотными рыбаками. Политическая же закрытость и географическая удаленность Японии, а главное - отсутствие реальной потребности в установлении сколько-нибудь серьезных двусторонних отношений привели к тому, что Школа японского языка, открытая в Петербурге в соответствии с приказом Петра7, просуществовав более ста лет, в 1816 г. закрылась8, как не оправдавшая надежд. Положение начало меняться только в канун XX века, и не в столице, а на далекой периферии.
Перед открывшимся 21 октября 1899 г. во Владивостоке Восточным институтом стояла задача «подготовлять учащихся в нем лиц к службе в административных и торгово-промышленных учреждениях Восточно-азиатской России и прилегающих к ней государств». Для этого наряду с преподаванием живых языков стран Дальнего Востока там впервые ставилась задача подготовки всесторонних специалистов по этим
9
странам , т.е. язык как таковой не являлся единственным приоритетом. Например, в Петербургском университете японский язык к тому времени уже преподавался (с 1888 г.10), но - факультативно, т.е. по желанию студентов, и без должного усердия (а главное - без достаточной квалификации) преподавателей. Обязательным же предме-
том он стал только в 1908 г.11 В то же время в Петербурге существовала давняя и хорошая традиция изучения других восточных языков, в частности китайского и монгольского. Первыми российскими японоведами (в свою очередь подготовившими несколько лет спустя первый «дипломированный» выпуск Восточного института) были фактические китаеведы, окончившие Восточный факультет Петербургского университета по китайско-маньчжурско-монгольскому разряду, такие, как Е.Г. Спальвин и Д.М. Позднеев.
Очевидно, что подобное «многочленное» строение отделений Восточного факультета в Петербурге оказало определенное влияние на новый Восточный институт. Уже после первого (общеобразовательного) курса там существовало разделение на самостоятельные китайско-японское, китайско-корейское, китайско-маньчжурское и китайско-монгольское отделения. Три последующих года шла фактическая специализация, при сохранении китайского элемента в качестве базового, с точки зрения происхождения языков и культур региона.
Китайский язык играл в Институте роль своеобразной «латыни Дальнего Востока», и детальное ознакомление с Китаем и китайскими реалиями являлось обязательным условием для всех студентов, независимо от языка дальнейшей специализации. Общие для всех отделений предметы включали также английский язык (а по желанию - еще и французский), богословие, курсы общей и коммерческой географии, этнографии, политической и новейшей истории стран Восточной Азии, государственное устройство России и ведущих стран Европы, международное гражданское и торговое право, историю Дальнего Востока, политэкономию, счетоводство, товароведение. Среди специальных предметов японоведы, к примеру, изучали обзор политического устройства и торговопромышленной деятельности Японии. Для совершенствования изучаемых языков студенты в период летних каникул направлялись в соответствующие страны, причем если преподаватель должен был посещать изучаемую им страну не реже одного раза в три
года, то для студентов такая стажировка была предусмотрена уже после первого курса12. Это было логично, поскольку срок обучения составлял всего четыре года. Дальнейшее прохождение карьеры зависело от множества факторов, далеко не всегда благоприятных к бывшим студентам. Интересно, что уже на втором курсе студенты и слушатели японского отделения должны были уметь читать японские газеты и журналы, разбираться в скорописи, вести разговор на общебытовые темы. Ко времени же окончания последнего, 4-го курса им полагалось владеть иероглификой в объеме до 3000 знаков, переводить военно-политические статьи, составлять деловые бумаги, знать основы частной и официальной переписки13.
Даже беглый взгляд на перечень предметов и, в особенности, на требования, предъявлявшиеся к объему знаний выпуск-ников-японоведов, заставляет, с одной стороны, усомниться в реальном усвоении ими всего перечисленного (ибо указанные выше нормы существенно превышают те, которые практикуются в настоящее время для выпускников востоковедческих факультетов российских университетов), а с другой стороны
- заставляют задуматься о возможных способах достижения этих знаний. Думается, что не последнюю роль в этом играло изучение китайского языка и культуры, особенно если речь идет об усвоении иероглифики, скорописи, работе с текстом и т.д.
Стоит отметить и еще один важный момент: необходимость в специалистах по Японии и Корее во многом возникла в связи с внезапной (как для большинства современников, так во многом и для самой русской администрации) активизацией российской внешней политики в дальневосточном регионе. Потребность же в маньчжуро-, и даже монголоведах, была, скорее всего, на деле не столь велика, да и сами эти языки не представлялись в то время чрезмерно важными и трудными для усвоения. Но никто не сомневался в важности для России китайского соседства, как экономической, так и политической, и последовательная подготовка специалистов по «меньшим» язы-
кам/странам позволяла в случае необходимости быстро перепрофилировать нужное количество монголо-, маньчжуро-, японо-, и корееведов на китайскую тематику. Эта гипотеза автора статьи отчасти подтверждается как местами последующей службы офи-церов-слушателей Восточного института (вне зависимости от отделения основной специализации), так и беглым обзором опубликованных ими научных и популярных работ14. Однако вызывает удивление отсутствие в Восточном институте собственно китайской специализации, т.е. подготовки узкопрофессиональных китаистов, без последующего перехода на какой-либо другой язык15. Очевидно, это было вызвано как сомнениями в отношении политической будущности самого китайского государства в тот период, так и сугубо утилитарными задачами, стоявшими перед российской администрацией на Дальнем Востоке. Взаимодействие с маньчжурской верхушкой континентального Китая, стремление проникнуть вглубь Корейского полуострова, зарождающиеся контакты с Японией и транзит через монгольскую территорию обусловливали повышенный интерес к соответствующим языкам и культурам. Таким образом, отказывая Китаю в рассмотрении его как равноправного партнера, российская сторона признавала важность изучения Китая и китайского языка для освоения восточных окраин и закрепления на берегах Тихого океана.
В то же время процесс обучения двум восточным языкам был крайне сложен как из-за чисто языковых трудностей (по сути, объединяющим моментом у всех названных выше языков была только китайская иерог-лифика, к тому же не столь обязательная для практического применения у монголо- и маньчжуроведов), так и за отсутствием должного опыта у преподавателей и недостаточным уровнем общей подготовленности большинства студентов и слушателей. Результатом накопившихся противоречий стало обращение директора Восточного института А.В. Рудакова в марте 1911 г. к приамурскому генерал-губернатору Н.Л. Гон-датти по вопросу о необходимых изменени-
ях в учебных планах института, составленное на основании восьми докладных записок, представленных его тогдашними преподавателями, считавшими подобный метод нерациональным. В качестве главной причины необходимости изменения системы обучения указывалось, что студенты не успевают усваивать учебный материал, так что в получаемых ими знаниях образуются существенные пробелы16. В итоге в учебные программы института были внесены изменения. Однако по ряду причин планы введения новой, японо-корейской специализации (взамен китайско-корейской и китайско-японской) и постепенного изъятия «китайского компонента» из процесса обучения другим языкам не были полностью осуществлены17. Процесс этот завершился лишь в 1920-х годах. С тех пор вузы России избегают вводить в свои учебные программы преподавание двух и более дальневосточных языков в
рамках профессиональной специализации
18
студентов .
Дипломаты и военные
Царская Россия в начале XX в., в период наибольшей активизации своей дипломатической деятельности на Дальнем Востоке, имела, помимо миссий в Пекине (с 1861 г.), Токио (с 1908 г. - в ранге посольства) и Сеуле (с 1885 г.), также множество консульств и консульских пунктов. 24 из них находились на территории Циньского Китая19 (в том числе 5 - в провинции Синьцзян и 8 - в Маньчжурии), 4 - в Монголии, также бывшей тогда в формальном подчинении Цинь-ской империи20, 5 - в Корее и 5 - в Японии. При этом консульства в Корее оказались пе-реподчинены посольству России в Токио с момента включения Кореи в состав Японской империи согласно Акту о присоединении Кореи от 1910 г. Согласно подсчетам американского исследователя Дж. Ленсена, всего на Дальнем Востоке в период с 1858 (заключение Айгуньского договора с Китаем, установившего границу по р. Амур) по 1924 год (последний год работы «старого» посольства в Токио с последующим признанием Со-
встского правительства всеми странами региона) в странах Дальнего Востока прослужил 331 русский дипломат (включая гражданских и военных представителей). Из них более половины работало в различных районах Китая и Монголии, около 20 процентов
- в Японии, и около 15 процентов - в двух и более странах21. Из 331 дипломата 85 человек (т.е. почти каждый четвертый) прослужили на Дальнем Востоке десять и более лет. Применительно к Китаю, из 15 полномочных представителей, посланников и чрезвычайных посланников России (включая адмирала графа Е.В. Путятина, заключившего Пекинский договор 1860 г.) только шестеро до назначения в эту страну не имели опыта работы в Восточной Азии; прочие же либо знакомились с этой страной в качестве языковых стажеров, либо успели пробыть какое-то время на низших должностях в Китае, Японии пли Корее и тем самым подготовиться в достаточно широком историко-культурном плане к занятию новой должности. В противоположность этому, из десятка русских посланников и послов в Японии за тот же период только двое - P.P. Розен и В.Н. Крупенский -имели опыт предшествующей работы на Востоке (в Японии и Китае, соответственно22). Именно они оказались в итоге наиболее признаны с точки зрения профессионального авторитета как своим начальством, так и японскими властями. Розен участвовал в Портсмутской мирной конференции 1905 г. в качестве второго официального представителя России (первым был будущий граф С.Ю. Витте), а Крупенский (назначен послом в Японию в 1916 г.), по некоторым данным, даже успел побыть какое-то время дуайеном всего дипломатического корпуса в Токио (он покинул страну в 1921 г.). Следует также отметить, что многие российские дипломаты, служившие в Японии, попадали туда через Китай, пройдя там стажировку либо прослужив некоторое время в одном из российских представительств. Благодаря такой «обработке» китайской средой, они осваивались в Азии23. Стоит привести слова одного из таких дипломатов, знакомых с жизнью и работой в обеих странах, Д.И. Абрикосова24. Он
стал последним представителем «старой России» в Японии, признаваемым местными властями (после отъезда В.Н. Крупенского осенью 1921 г.), и провел на Востоке в общей сложности свыше тридцати лет (1912-1913, 1916-1946 гг.). По оригинальному определению Абрикосова, «русские отчего-то чувствуют себя в Китае более по-свойски», чем в Японии25.
Нужен ли сейчас китайский язык японоведам?
В процессе работы над статьей автор провел опрос ряда своих коллег-востокове-дов, живущих и работающих в Японии (девять человек, включая самого автора), а также в России (три человека), чтобы узнать их отношение к китайскому языку с точки зрения его теоретической важности и практической необходимости для профессиональных японоведов. Опрошенные являются выпускниками пяти университетов России - Петербурга, Москвы, Екатеринбурга, Новосибирска и Владивостока - и, таким образом, представляют разные школы преподавания восточных языков. Среди них наблюдается как определенная преемственность традиций (Петербург - Владивосток), так и совершенная самостоятельность подхода к преподаванию японского языка (Новосибирск и Екатеринбург, причем последний представляет самую молодую школу подготовки востоковедов из принявших участие в опросе). В состав респондентов вошли десять японоведов (из которых девять человек в настоящее время живут и работают в Японии) и два китаеведа (оба живут и работают в России). Период обучения респондентов охватывает 45 лет (1953-1997 гг.), срок обучения каждого - 5 лет, срок обучения профилирующему языку - 5 лет, помимо этого изучали: китаеведы - японский язык как 2-й восточный (2 человека, срок обучения 2 года); японоведы - китайский язык как 2-й восточный (3 человека, срок обучения 2 года), «бунго» как замена китайскому языку в качестве 2-го восточного (3 человека, срок обучения 1 год, включая занятия по предме-
ту «камбун»); не имели 2-го восточного языка - 4 человека. Относительно необходимости/важности преподавания китайского языка студентам-японоведам получены ответы (включая ответы китаеведов): «нужен» - 6, «не нужен» - 1, «нужен с оговорками» - 5. Интересно, что большинство оговорок относятся к категории: «может быть, всем этот язык и не обязательно изучать, но лично мне он в дальнейшем оказался нужен» (3 ответа), либо как вариант: «нужен тем, кто собирается заниматься наукой, а не практической деятельностью» (1 ответ). Один из полученных ответов оставляет открытым вопрос о необходимости изучения второго восточного языка («не знаю, нужен ли он»), но одновременно содержит утверждение, что «культура и философия Китая - нужны». При этом полностью отрицательный ответ получен от японоведа, не изучавшего в прошлом китайский язык ни в какой форме, включая «бунго»/«камбун». Не претендуя на абсолютный характер полученных результатов (к слову, сам автор с большим недоверием относится к различного рода опросам, стараясь по возможности реже прибегать в своей работе к этому способу получения информации, так что здесь мы имеем своего рода исключение из личного правила), можно констатировать определенную тенденцию осознания японоведами важности изучения китайского языка и культуры по мере вхождения в свою профессиональную деятельность. К сожалению, существующая в настоящее время в России система преподавания восточных языков не предполагает сколько-нибудь серьезного изучения японоведами китайского языка как «второго восточного» («вторым иностранным языком» обычно является английский, кроме случаев, когда второго языка вообще не предусмотрено учебной программой, как это было у самого автора).
Вместо заключения
4 ноября 2008 г. в Шанхае прошел международный симпозиум «Триста лет преподавания русского языка в Китае». Более 200
специалистов в этой области рассмотрели итоги развития процесса обучения русскому языку в Китае, оценили его ближайшие перспективы с точки зрения потребностей сегодняшнего и завтрашнего дня. При этом участники симпозиума отметили, что в китайских вузах постоянно расширяются масштабы приема абитуриентов на русские отделения, что чрезвычайно показательно с точки зрения реального спроса и предложения. Особенным вниманием были отмечены на симпозиуме методы подготовки квалифицированных русистов с целью удовлетворения потребностей дипломатии, внешнеторговых контактов и различного рода программ в сфере международных обменов26.
В тот же день (4 ноября 2008 г.) в Японии, в г. Хакодатэ, на территории местного филиала Дальневосточного государственного университета (Россия), открылся «Русский центр» - первый в Японии и одиннадцатый по счету среди подобных центров, создаваемых в рамках международного культурного проекта под эгидой фонда «Русский мир» на территории России и в зарубежных странах27.
Думается, что несоизмеримость двух вышеназванных мероприятий (несмотря на совпадение дат и некоторое внешнее сходство тематики - распространение русского языка и культуры) является достаточно типичным примером разности масштабов явлении и событий, которая возникает почти всегда, если речь заходит о России, с одной стороны, и Китае и Японии (как объектах взаимосравнений) - с другой.
Приведем еще несколько примеров. В 1977 г. Министерство высшего и среднего специального образования СССР в честь 10-летия Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы учредила Медаль имени А.С. Пушкина. Ей награждаются российские и зарубежные общественные и государственные деятели, ученые, педагоги, внесшие значительный вклад в распространение русского языка, литературы и - как результат последнего - русской культуры в зарубежных странах. Ежегодно присуждается не более 10 медалей (первое
oJ>
<Jo-
награждение состоялось в Берлине летом 1979 г.). В последние годы все большее количество этой и подобных наград уезжают в КНР. Так, в 2008 г. Медаль имени А.С. Пушкина получили 4 китайских русиста, в том числе директор Института русского языка Пекинского университета иностранных языков Ши Тэцян и директор Института русского языка университета Хэйлунцзян Ван Минъюй. Все это является подтверждением возрастания интереса к изучению русского языка, истории и культуры России, начавшегося в Китае с середины 1980-х годов, одним из результатов чего стало появление большого числа новых учебных пособий, создаваемых с учетом изменений, происходящих в мире и России. Так, в 1986 г. был выпущен учебник «Страноведение Советского Союза» (редактор -Ли Миньбинь, профессор Пекинского университета), а в 1996 г. - «Курс лингвостра-новедения» (редактор - Тань Линь, профессор университета Цзилин). Готовятся и другие пособия и учебники. Думается, что настало время и России откликнуться на этот интерес южного соседа соответствующим вниманием к его языку и культуре, тем паче что этому есть неплохие прецеденты, в том числе - ив недавнем прошлом. Надежду на это вселяют официально объявленные в наших странах «лингвистическими» два последних года: в 2009 г. прошел Г од русского языка в Китае, а в 2010 г. - Год китайского языка в России.
Примечания
1 Автор намеренно исключает упоминание о таких инцидентах из давнего и сравнительно недавнего прошлого, как осада маньчжурами и китайцами крепости Албазин в XVII веке, военное обострение на советско-китайской границе в конце 1960-х - начале 1970-х годов, и т.д., ибо хотя во всех названных случаях обе стороны и прибегали к оружию, имелись жертвы, складывавшаяся ситуация скорее подпадает под определение вооруженного конфликта местного зна-
чения, но никак не полномасштабной войны. Правительства до последнего момента воздерживались от политических заявлений, официально войны не объявлялись, мирные договоры не заключались и т.д.
2 Родина, №10, 2004, с. 9. Повторный запрет на официальные переговоры с Китаем был наложен в 1620 г. // Там же, с.11.
3 Purchas S. Hakluytes Posthumus or Purchas his pilgrims, containing a history of the World in sea voyagers and land travels by Englishmen and others. London, 1625. Vol. 3, p. 797.
4 Сибирский вестник, 1818, ч. 2, с. 1-36.
5 Фактически в Пекине уже с середины 1680-х годов существовала небольшая русская колония, при которой был построен и в 1695 г. освящен храм св. Софии.
6 Показательно, что и в начале XX в. тогдаш-
ний ведущий японовед Восточного института Е.Г. Спальвин, в прошлом - выпускник Петербургского университета по китайско-
маньчжурско-монгольскому разряду, составляя списки книг, необходимых для приобретения в институтскую библиотеку, специально указал словари и другие издания Пекинской духовной миссии в числе важнейших учебных пособий. См.: Еланцева О.П. Е.Г. Спальвин как библиотекарь Восточного института // Первый профессиональный японовед России. Владивосток, 2007, с. 107.
7 Если быть точным, то приказ Петра касался одного Дэмбэя, от которого ожидали, что он сможет обучить своему языку «пять-шесть ро-бят»; собственно школа была открыта уже в эпоху Анны Иоанновны, в 1736 г.
8 В Иркутске, куда школа была переведена уже по распоряжению Елизаветы Петровны, в 1754 г.
9 Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3, т. 9, СПб, 1902, с. 518; Известия Восточного института. 1994, с. 14-36, 37-47.
10 По другим данным - с 1870 г. японский язык преподавался студентам 3-4 курсов китайско-маньчжурско-монгольского разряда Петербургского университета. Петербург стал третьим местом в Европе, где ввели обучение японскому языку (после Парижа и Вены). // Первый профессиональный японовед России, с. 61.
11 Этим, в частности, объясняется тот факт, что во время Русско-японской войны 1904-1905 годов Петербургский университет не смог дать армии ни одного (!) переводчика-япониста, не-
смотря на наличие там кафедры японской словесности уже в 1898 г.
12 Дальневосточный государственный университет. История и современность. 1899-1999. Владивосток, 1999. С. 15, 20, 24.
13 Там же, с. 28.
14 Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографический словарь. М., 2005.
15 Следует отметить, что именно введением преподавания китайского языка в местной мужской гимназии в 1895 г. началось изучение восточных языков во Владивостоке. // Первый профессиональный японовед России, с. 132.
16 Там же, с. 25.
17 Там же, с. 26.
18 Исключения касаются факультативного либо «ознакомительного» введения второго восточного языка, который в любом случае не становится обязательным предметом с дифференцированной итоговой оценкой. Как вариант, в ряде университетов в рамках изучения японского языка существует курс «камбун» либо «бун-го», знакомящий студентов со старыми письменными формами, историей китайской иерог-лифики и т.д. Но малое количество отводимых на эти предметы учебных часов и достаточно формальное преподавание (почти всегда - не носителями языка, а русскими лекторами) не приводят в итоге к существенным результатам.
19 Консульство в Дайрене, находясь формально на китайской территории, подчинялось посольству в Токио.
20 Территория тогдашней Монголии не в полной мере совпадает с современными границами Монгольской Народной Республики, частично включая земли автономной Внутренней Монголии в составе Китая.
21 Lensen G.A. Russian Diplomatic and Consular Officials in East Asia. Tokyo, 1968, p. 3-8.
22 При этом Розен в перерывах между тремя своими назначениями в Японию успел послужить несколько лет в различных странах Запада, включая Мексику (где он оказался первым русским дипломатом), став к концу службы одним из наиболее опытных дипломатов дореволюционной России.
23 Русские военные востоковеды до 1917 года.
24 О нем см.: Подалко 77.Э. Япония в судьбах россиян. Очерки истории царской дипломатии и российской диаспоры в Японии. М., 2004, с. 170-200.
25 Дословно: «...Russians generally feel more at home in China». Цитировано по манускрипту мемуаров Абрикосова, копия которого получена автором статьи от В.Ф. Морозова.
26 Русский язык за рубежом, №6, 2008, с. 17.
27 В ноябре 2008 г. Русские центры были организованы также в Армении, Бельгии, США // Русский язык за рубежом № 6, 2008, с. 17.
•хг<^р£у*
