Научная статья на тему 'Китайская цивилизация в глобалистской парадигме'

Китайская цивилизация в глобалистской парадигме Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
1545
211
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
КИТАЙ / ГЛОБАЛИЗАЦИЯ / КИТАЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ / ВОСТОК-ЗАПАД / РОССИЯ И КИТАЙ / «СОЦИАЛИЗМ С КИТАЙСКОЙ СПЕЦИФИКОЙ» / CHINA / CHINESE CIVILIZATION / EAST-WEST / RUSSIA VS CHINA / SOCIALISM WITH CHINESE CHARACTERISTICS / GLOBALIZATION

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Гордон Александр Владимирович

В статье рассматриваются различные концепции, отражающие возвышение Китая в современном миропорядке. Подчеркивается значение межцивилизационного взаимодействия, которое автор прослеживает в европейском мировосприятии со Средних веков. Особое внимание уделяется «восточному повороту» в сознании российской элиты. Автор отмечает аналогию между современной апологией Китая и китайской цивилизации и восприятием Востока в консервативной мысли России пореформенного периода ХIХ в. Концепции российских ученых сопоставляются с доктриной руководства Китайской Народной Республики.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Chinese civilization in the globalist paradigm

The article discusses the various concepts of the rise of China in the modern world order. The importance of inter-civilizational interaction, which the author traces in the European worldview from the Middle Ages, is emphasized. Attention is paid to the «eastern turn» in the minds of the Russian elite. The author notes the analogy between the modern apology of China and Chinese civilization and the perception of the East in the conservative thought of Russia in the post-reform period ХIХ s. The concepts of Russian scientists are compared with the doctrine of the leadership of PRC.

Текст научной работы на тему «Китайская цивилизация в глобалистской парадигме»

ФОРМАЦИИ. ЦИВИЛИЗАЦИИ. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

2020.01.001. ГОРДОН А.В. КИТАЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ В ГЛОБАЛИСТСКОЙ ПАРАДИГМЕ.

GORDON A.V. Chinese civilization in the globalist paradigm. DOI: 10.31249/rva/2020.01.01

В статье рассматриваются различные концепции, отражающие возвышение Китая в современном миропорядке. Подчеркивается значение межцивилизационного взаимодействия, которое автор прослеживает в европейском мировосприятии со Средних веков. Особое внимание уделяется «восточному повороту» в сознании российской элиты. Автор отмечает аналогию между современной апологией Китая и китайской цивилизации и восприятием Востока в консервативной мысли России пореформенного периода Х1Х в. Концепции российских ученых сопоставляются с доктриной руководства Китайской Народной Республики.

The article discusses the various concepts of the rise of China in the modern world order. The importance of inter-civilizational interaction, which the author traces in the European worldview from the Middle Ages, is emphasized. Attention is paid to the «eastern turn» in the minds of the Russian elite. The author notes the analogy between the modern apology of China and Chinese civilization and the perception of the East in the conservative thought of Russia in the post-reform period Х1Х s. The concepts of Russian scientists are compared with the doctrine of the leadership of PRC.

Ключевые слова: Китай; глобализация; китайская цивилизация; Восток-Запад; Россия и Китай; «социализм с китайской спецификой».

Keywords: China, globalization; Chinese civilization; East-West; Russia vs China; socialism with Chinese characteristics.

Гордон Александр Владимирович, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, г. Москва, gordon_aleksandr@mail.ru

Китай, древняя китайская цивилизация заняли исключительное место в европейской традиции, притом отмеченное амбивалентностью, чтобы не сказать двусмысленностью. По сути, Китай в этом смысле разделил судьбу Востока в целом, став его предельным выражением и вобрав в себя всю гамму ориентальных характеристик - загадочный, богатый, многолюдный, манящий и одновременно угрожающий. Уходящее в далекое прошлое противопоставление Восток-Запад относится к числу целого ряда бинарных оппозиций (люди-нелюдь, цивилизация-варвары, культура-дикость, христиане-нехристи, Север-Юг, развитые-слаборазвитые, вплоть до когда-то невероятно популярной социализм-капитализм), которые носят не только когнитивный, но и оценочный характер, определяя идентичность общности и ее место в мире (мы и они).

Замечу, что бинарная оппозиция Восток-Запад, как она запечатлелась в новоевропейском культурном сознании в классическом афоризме Киплинга, отмечена указанной амбивалентностью. Писатель-мыслитель рассуждал о предопределенной свыше географической несовместимости, которая, однако, преодолевается при наличии сильной воли с обеих сторон1. Осознание единства мира при той или иной его дихотомии сохранилось в глобальных парадигмах до нашего времени.

Оттесняя представление о несовместимости Востока и Запада, культурно-исторически его преодолевала идея единства человеческого рода, а таковая в европейской традиции исходила из христианского учения. «Неведомый, безграничный Восток открывался не власти, но миссии христиан» [5, с. 103], - писала петербургский медиевист Ольга Антоновна Добиаш-Рождественская об эпохе Крестовых походов. Еще в Х111 в. французский король Людовик 1Х,

1 При многочисленности русских переводов и из-за разноречия в них предпочитаю приложить оригинальный текст Киплинга: «Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet, / Till Earth and Sky stand presently at God's great Judgment Seat; / But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth, /When two strong men stand face to face, tho' they come from the ends of the earth!» (Ротов А. Редьярд Киплинг. Баллада о Востоке и Западе. - URL: https://www.stihi.ru/ 2010/06/03/4816

именованный Святым, и его духовные советники задумались о крещении Дальнего Востока, начиная с монголов, которых стали в связи с этим именовать не «бичом Божиим», а «добрыми язычниками». Человек дела, Людовик Святой в ответ на визит ханских посланников отправляет в глубины Азии двух монахов-миссионеров, снабдив их переносной часовней с вытканными на алом сукне сценами Благовещения, Рождества, Крещения, Страстей Господних, Вознесения и Сошествия Святого Духа [8, с. 193].

Обращает на себя внимание уверенность короля в возможности преодолеть языковые и культурные барьеры посредством привычных для средневекового сознания христианских символов, которым он придавал общечеловеческое значение. Замечу притом, что в религиозном послании Людовика 1Х Востоку все же чувствуется дистанцирование: его обращение к невербальной коммуникации концептуально перекликается с современной идеей контакта с внеземными цивилизациями.

Французский медиевист Жак Ле Гофф назвал Людовика «королем без географической карты» [15, с. 402]. Святому королю она была не нужна: мир короля был идеально одномерен. Повсеместно должно было господствовать христианское учение в той версии, что утверждена Святым Престолом. Одномерность, позже провозглашенная «европоцентризмом», сделалась на века устойчивой традицией восприятия мира.

Ей отдаленно соответствовала еще более древняя традиция восприятия Китая как Поднебесной (тянь ся) в китайской цивилизации, раздвигавшая пределы последней до границ Ойкумены, всего обитаемого людьми пространства. Зеркальным отражением европоцентризма, очевидно и следует считать китаецентризм. Традиция, воплощавшаяся в международном порядке, как он представлялся китайским императорам, реанимировалась в ХХ в. в идеях «истернизации» и распространения конфуцианских ценностей на современные международные отношения.

Идею человеческого единства укрепляли торговые связи между Китаем и Европой, прослеживаемые со времен Древнего Рима. Китай внес в жизнь Европы целый ряд стратегических, как принято говорить, товаров - чай, бумагу, порох, фарфор, шелк. Своим искусством и мастерством ремесленников становился порой законо-

дателем европейской моды (знаменитые «шинуазри» в королевских дворах Западной Европы и в Петровской России как пример).

Подобно другим культурным ареалам Востока Китай притягивал и «восточной мудростью», знакомство с которой в классических памятниках духовной культуры Поднебесной началось в Европе еще на переходе от позднего Средневековья к Раннему Новому времени, от классической европейской цивилизации к цивилизации Нового времени - Модерности. И первопроходцами в этом направлении оказались служители ордена Иисуса, а перевод и публикация классических текстов китайской цивилизации - побочным следствием их миссионерских усилий. Миссионеры-иезуиты, как ни парадоксально для имиджа фанатичных блюстителей Веры, оказались пионерами межцивилизационного диалога. Стремясь адаптировать Китай к восприятию христианства, они подспудно адаптировали учение Христа к китайской традиции (за что в церковных кругах подвергались обвинению в ереси). Характерным примером диалога культур явилась деятельность основателя католической миссии в Пекине Маттео Риччи (1552-1610). Так, рисуя карту мира для императора, он раздвинул пределы Поднебесной, поместив Китай в центр мира в полном соответствии с китайской традицией, называвшей страну «Срединным государством (Чжун-го)» [6, с. 79-80].

Неслучайно Риччи называют «отцом западной синологии» [12, с. 83]. Он явился выдающимся выразителем замечательной традиции, которой следовали европейские путешественники, открывшие для научного познания и цивилизационных контактов немало памятников классического Востока. Хотя европейских ориенталистов после классического и печально знаменитого произведения Эдварда Саида «Ориентализм» принято в опусах современной геополитики трактовать исключительно носителями идеологии европейской империалистической экспансии, на самом деле они одновременно представляли Восток на Западе. Становясь, по колоритному выражению американского синолога турецкого происхождения Арифа Дирлика, «ориентализованными европейцами» [32, с. 101], европейские ориенталисты выступали своеобразными представителями азиатских культур, создавая глобальную картину мира в его человеческом единстве и культурном многообразии.

Глубоко прав, думается, российский китаист академик В.С. Мясников, который, характеризуя культурно-историческое значение востоковедения, пишет: «Когда мы изучаем Восток, одновременно и Восток изучает нас. И не просто изучает, но и, подобно лемовскому Солярису, преобразует нас» [17, с. 21]. Амбиции новоевропейской культуры на обладание абсолютной истиной и универсальным знанием, препятствовали этому взаимообогащаю-щему процессу межцивилизационного взаимодействия, порождая одномерную картину мира.

В эпоху Просвещения случился фундаментальный раскол восприятия Поднебесной между восхищением (Лейбниц, Вольтер, Монтескье) и презрением. Для Вольтера с его увлеченностью так называемым просвещенным абсолютизмом Китайская империя еще была образцом рационального государственного управления1. Но любопытно, что в современном французском chinoiserie кроме стиля прикладного искусства означает бюрократические проволочки. И в состоянии такого раскола европейская (отнюдь не только западная) культурная традиция пребывает до сих пор.

Равнодействующая между восхищением и презрением перемещалась в зависимости от самочувствия европейской цивилизации. Буря Французской революции и Наполеоновских войн побуждала европейскую интеллектуальную элиту искать духовный покой, с которым ассоциировался Восток, «где во всем хранилась мера, мысль - тесна, пространна вера». Заявленную великим немецким мыслителем тему подхватил в своем вдохновенном переводе «Западно-Восточного дивана» Гёте великий русский поэт: «Запад, Норд и Юг в крушенье, / Троны, царства в разрушенье, - / На Восток укройся дальный, / Воздух пить патриархальный!.. / В играх, песнях, пированье / Обнови существованье!». Восток объявлялся обиталищем «первородных поколений, гласу божиих велений непосредственно внимавших и ума не надрывавших». А кроме того чтивших «память праотцев» и презиравших «иноземие» [24, с. 90].

Отечественная традиция в своей противоречивой динамике явила всю амбивалентность европейского отношения к Востоку.

1 Отличавшее Поднебесную в средневековом мире значение бюрократии в сохранении и воспроизводстве китайской государственности отмечается и в современной отечественной научной литературе [25, с. 107, 271-272].

Поношение «азиатчины» как синонима отсталости и критика «ки-тайскости» как ограниченности издавна перемежались в России с «восточным поворотом». В ситуации, когда реформы царствования Александра II сменились так называемыми контрреформами, консервативная мысль активно призывала сближаться с Востоком, спасаясь от влияния Запада.

«Слияние и смешение с азиатцами, - уверял выдающийся консервативный мыслитель К.Н. Леонтьев, - ... гораздо выгоднее уже по одному тому, что они не пропитались европеизмом» [20, с. 229]. Искатели самобытности с восторгом декларировали восточные корни («скифы мы», «азиаты. с раскосыми и жадными очами»). Между тем «смешение с азиатцами» оборачивалось по общему правилу не обогащением в результате взаимодействия с культурами стран Азии, а культурным изоляционизмом, убогость и тщетность коего остаются предостережением и в наше время.

Прослеживается некая закономерность национально-государственного развития. Либерализация политической системы и модернизация общественного строя происходят под знаменитым девизом из «Наказа» Екатерины II «Россия - европейская держава», а «восточный поворот» знаменует период разочарования в реформах и выхолащивания их сути. Начинаешь понимать затруднения Редьярда Киплинга, когда он размышлял, принадлежат ли уроженцы Российской империи к «самому западному из восточных народов», либо к «самому восточному из западных» [9, с. 161].

Вопрос этот для российской интеллигенции не решен до сих пор. Многозначительно суждение В.С. Мясникова: «Формируясь как многонациональное государство, расположенное и в Европе, и в Азии, Россия строила свои отношения с Востоком, идентифицируя себя с ним. Для России Восток не был манящим заморским чудом, он начинался в собственном российском доме, был его неотъемлемой частью. Даже реформы Петра I не смогли искоренить у россиян стихийное чувство своей большей близости к Азии, нежели к Европе, и своей экономической, политической и духовной самодостаточности. Так, несмотря на цивилизационные различия, Россия строила некую интеграционную модель связей с Востоком» [17, с. 17].

Переживаемый в настоящее время «восточный поворот» в умонастроении тех или иных группировок отечественной элиты

вдохновляется, однако, не только цивилизационной самодостаточностью Поднебесной, но и экономической открытостью современного Китая и не столько патриархальностью «недвижного» (по А.С. Пушкину) Китая, сколько его мощным экономическим подъемом. «Что пригодилось бы России из китайского опыта?» - с этим вопросом информационная служба «Россия-Китай: главное» обратилась к живущим в КНР российским журналистам и предпринимателям. По итогам проведенного среди них блиц-опроса выяснилось: 40% респондентов указали на формирование долгосрочной стратегии развития. Такое же количество опрошенных считают полезным заимствование опыта поддержки инноваций и развития высоких технологий. Около 30% предлагают поучиться привлечению иностранных инвестиций, в частности - изучить опыт специальных экономических зон. По 20% опрошенных выделяют опыт поддержки малого и среднего бизнеса, а также муниципального развития и благоустройства городов [10].

Понятно, что за восхищением достижениями реформируемого Китая кроется подспудное сравнение с постсоветской Россией -политические потрясения, невыразительный рост экономики, разочарование в реформах. В современном мире китайская модель представляется части российского профессионального сообщества маяком. И началось некое «поветрие» еще до того, как «восточный поворот» обозначился в государственной политике.

Особенно привлекают некоторых мобилизационная экономика, торжественные и широковещательные декларации под гром аплодисментов на партийных форумах, программирование будущего страны на десятилетия и чуть ли не на века. Хотелось бы подчеркнуть: российских авторов привлекают не только экономические достижения, но и духовная составляющая: мировидение, взгляды китайского руководства на развитие общечеловеческой цивилизации, этические ценности, которые оно проповедует. Китай -это настоящий лидер в современном «хаотическом» миропорядке, ибо его отличает «ясность целей и средств их достижения. Это «системный игрок в несистемном мире» [21, с. 156], заявляет один из энтузиастов китайского пути. «Перед российскими экономистами и китаеведами теперь актуальнейшая задача проецирования того взгляда на национальную и мировую экономику, который сложился в Китае в годы реформ и модернизации» [там же, с. 153].

Российским ученым предлагается взяться за теоретическое осмысление «сути» китайской модели и формирование «понятийного языка», чтобы «транслировать ее опыт за пределы страны» [13, с. 172].

Владимир Степанович Мясников справедливо отмечает роль, которую играют зарубежные специалисты в формировании образа Китая [17, с. 32], позиция цитированных ученых в этом отношении очень примечательна. Изначально в их восхищении современными достижениями Китая пробивалась традиционалистская тема, противопоставлявшая китайские реформы развитию других стран Азии, а заодно и маоистскому прошлому, когда, как склонны те-перь1 считать в экспертном сообществе, руководители коммунистического Китая «выбрали модель, не соответствующую традиционным нормам». «Возврат же Китая на более традиционный путь в 80-е гг. (отказ как от радикализма, так и от слепого копирования западных политических систем...) за одно десятилетие позволил ему выйти на второе место в мире по экономическому потенциалу» [16, с. 164].

Внимание было привлечено к «цивилизационному контексту» реформ [там же, с. 161]. «Китайское экономическое чудо. стало возможным несмотря на все указанные издержки... благодаря великой Китайской цивилизации, оправившейся. "пришедшей в себя" после долгого периода неурядиц и катаклизмов (курсив мой. - А. Г.)» [26, с. 82], - утверждает Владимир Георгиевич Хорос, редактор, составитель и автор обобщающей статьи в коллективном издании, которое привлекло видных российских специалистов по Китаю.

Проникновенно живописует китайский опыт профессор Школы востоковедения НИУ «Высшая школа экономики», специалист по культурным традициям и современной политике Китая Алексей Александрович Маслов. Он тоже делает упор на роль «глубоких нравственных устоев» в экономическом подъеме Китая,

1 В 60-х годах прошлого века при разрыве между КПК и КПСС принято было искать традиционалистские истоки маоизма, в частности подчеркивалась его связь с легизмом в противовес конфуцианству, которое подлежало всяческому поношению во время «культурной революции». Общность между китайским коммунизмом и классической традицией и влиянием последней на восприятие идей социализма в китайском обществе - характерная черта западной синологии.

на «нравственные и культурные альтернативы» западному пути развития, которые страна продемонстрировала в ходе реформ. Это, считает ученый, - «модель, базирующаяся на взаимном уважении и социальной справедливости» [20].

То, что китайское «чудо» совершалось за счет пренебрежения социальной сферой1 и интенсивного использования труда десятка миллионов неполноправных крестьян-мигрантов, заменивших кадровых работников госпредприятий, которые в одночасье оказались за их воротами, равно как экспроприация крестьянской земли в зонах форсированной урбанизации и многочисленные крестьянские восстания с сотнями жертв, у поклонников «китайского пути» попадает в категорию «издержек». Как, видимо, и то, что политическую стабильность немало обеспечили масштабные репрессии в городе и деревне и что основанный на «взаимном уважении между руководством и народом» так называемый баланс между государством и народом поддерживается жестким контролем над ресурсами народного волеизъявления.

При подобном подходе происходившая и происходящая в КНР модернизация воспринимается чисто инструментально, что напоминает китайских реформаторов конца Империи: китайское -основа, западное - применение (вариация древнейшего силлогизма ти-юн). Подразумевалось создание учреждений западного типа в государственном аппарате, науке и образовании, а особенно обретение западной техники (одно из прочтений ти - юн в реформаторской мысли «восточная этика - западная техника»), духовная оснастка которой (software в широком смысле слова) предполагается искомой в китайской классической традиции.

Преображение сознания, утверждение новых духовных ценностей, наконец «модернизация личности», в чем классическая социологическая теория видела ключ к полноценной модернизации, и именно «модернизация личности» при апологии свойств древней цивилизации особенно возмущает как явление разрушительного свойства. Такой социальный тип, распространение которого в со-

1 Отсутствие у многомиллионного сельского населения социального обеспечения и примитивный уровень сельской медицины как впечатляющие примеры первых десятилетий реформ.

временном Китае фиксируют социологи и культурологи1, грозит свести цивилизационную традицию, как иронизируют ее поклонники, к «еде палочками или чайной церемонии». Ибо «модернизированный китаец» равнодушен «ко многим базовым ценностям собственной цивилизации» [26, с. 84].

«Рынок и квазирынок внесли в жизнь китайского общества культ денег и материального успеха, что противоречит традиционным моральным устоям». Формируется «приоритет индивидуальных ценностей», погоня за прибылью «порождает алчность, эгоизм, стяжательство, душевную черствость» [13, с. 164]. Из-за возросших потребностей и разбуженных ожиданий модернизирующегося населения страна, предупреждают цитированные специалисты, попадает в «ловушку модернизации», снижается «субъективная удовлетворенность жизнью» и возрастают «претензии к руководству». К тому же - разлагающее влияние Запада, оно приводит к «возрастающему копированию потребительских стандартов» [там же].

Не созвучно ли это стенаниям постсоветского человека по поводу разложения «традиционных скреп»? И, пожалуй, именно духовной депрессией пореформенного общества, заметная часть которого чувствует себя жертвами модернизации и глобализации, следует объяснить обращение российских авторов к непреходящим свойствам древней китайской цивилизации, напоминающее стремление забыться в патриархальности Востока, явленное в отечественной мысли пореформенной России полутора столетиями ранее.

Поскольку модернизация по «базовым» признакам отождествляется с вестернизацией, логика описанного подхода требует сопоставить классическую китайскую цивилизацию с современным Западом, и, разумеется, сопоставление оказывается не в пользу последнего. «Секрет жизненности Китайской цивилизации (а сегодня -и ее привлекательности для других народов) - в ориентации. на "технику сердца (синь шу)", столь отличающуюся от плодов цивилизации европейской, сделавшей ставку на "технику орудий"» [26,

1 О противоречивости этого процесса, в том числе о явлениях «принудительной индивидуализации», порожденной ослаблением государственной поддержки социальной сферы см.: [4, с. 267-270].

с. 84-85], - цитирует В.Г. Хорос одного из специалистов по древней китайской цивилизации Владимира Вячеславовича Малявина1.

Требуется добавить что-нибудь на шпенглеровскую тему «заката Европы», и нам останется присутствовать на похоронах европейской цивилизации, ибо в отличие от китайской неспособна, оказывается, она ответить на вызовы глобализации. «Пророчества о конце Запада сбылись, - утверждает другой классик современной отечественной китаистики Артем Игоревич Кобзев, - но... по про-грамме-минимум». Наступил «конец западной культуры», поскольку «западный человек оставил надмирные идеалы». Ему нужен «комфорт, питание, образование, услуги и удовольствие». В ХХ в. он «вернулся к тем ценностям, которыми всегда жил китайский человек». Мир обретает одномерность - с видимым сожалением констатирует автор теории «глобальной бинарности мировой культуры». И если все так и пойдет, то «носитель китайской культуры окажется гораздо более адаптивным и в его руках окажется гораздо больше средств для того чтобы прогрессировать» [11, с. 44-45; 12, с. 48].

Хотя А.И. Кобзев тоже, заметим, специализируется на изучении китайской философско-литературной классики и даже видит в ней «главную глобальную альтернативу западной культуре» вплоть до «соматики и психосоматики» человеческих носителей [12, с. 36, 48], он не разделяет энтузиазма В.В. Малявина и не видит ничего хорошего в «китаизации» современного глобального мира. Для характеристики «китайского человека» он берет афоризм Тейяра де Шардена о жизни Китая в 1930-х годах: «бесконечно усложненный неолит». Если «начать его максимально совершенствовать», то получится современный китаец. И «примерно к этому мы сейчас движемся с западной стороны», - полагает не без иронии китаист [11, с. 45].

С этим категорически не согласен В.Г. Хорос: «Современный западный потребительский "материализм" и традиционный китайский натурализм исходят из разных ценностных источников и целей. Первый является прямым выражением гипертрофированного индивидуализма и эгоцентризма, тогда как второй не теряет связи с коллективистским социальным этосом» [26, с. 84]. А в российской

1 Малявин В.В. Китайская цивилизация. - М.: АСТ, 2001. - 627 с.

традиции сакрализации общинности, репродуцированной в социалистическом «социальном этосе», все однозначно: коллективизм абсолютно превосходит индивидуализм, ибо он - добро, тогда как тот - зло.

В.Г. Хорос упрекает А.И. Кобзева за непоследовательность, ведь в другой работе тот провозглашал: «наиболее радикальную и развитую альтернативу угасающей "фаустовской душе" ныне предлагает вчера казавшийся колоссом на глиняных ногах Китай» [7, с. 54]. А есть ли тут противоречие, если вспомнить, что «фаустовская душа» - это устремленность к деятельности, созиданию, преобразованиям? Это дух открытий, «воплощение тяги к познанию, - отмечает литературовед А.А. Степанова, - культ науки, индивидуализма, стремление опровергнуть традицию и изменить реальность. Фауст в трактовке Шпенглера - это мятежник, восставший против установленных порядков. Он хочет. понять и исправить этот мир» [24].

Думаю, и в современном глобализующемся при участии Китая мире заменить эти качества нечем. И потому разговоры об «угасании» не кажутся серьезными. Дух поиска присущ даже популистским движениям на Западе, выражающим настроения тех слоев населения, что пострадали от неравномерной и несбалансированной глобализации. Стоит ли упоминать об экологическом движении или защите прав женщин, этнических и сексуальных меньшинств, где современный Китай, между прочим, отнюдь не впереди и никакой новаторской альтернативы не представляет?

Между тем найти альтернативу Западу российскому интеллектуалу очень хочется, и, разумеется, простейший способ обратиться, как было в недавнем прошлом, к «вечно живому учению». Открытие страны миру «в совокупности с критическим и творческим ленинизмом Дэн Сяопина, воплощенным в политическую практику», пишет главный научный сотрудник ИМЭМО А.И. Са-лицкий, и стало «главной и, возможно, единственной причиной хозяйственных достижений Китая. Все остальное - китайская специфика, конфуцианство, национальная идея, китайский мир -является скорее декорацией» [21, с. 142]. Коротко и ясно!

Итак, в коллективной монографии отечественных китаеведов читателю предъявляется ряд парадигм «глобализирующегося Китая»: модернизационная - открытость, традиционалистская - циви-

лизационная исключительность и, наконец, марксистская - социализм. Как смотрятся «наши» парадигмы в сопоставлении с парадигмами собственно «глобализирующегося Китая», представленными в официальных документах его руководства?

Не слишком ли смело, например, утверждать, что в официальной партийной доктрине «социализма с китайской спецификой» обращение к последней лишь «декорация»? Александр Игоревич Салицкий уверен, что Китай строит социализм, ссылаясь на государственное руководство экономикой, планирование и все подобное, что хорошо известно из советского опыта.

Строго доктринально китайские руководители с ним, разумеется, согласятся. Но обставят это согласие различными оговорками. В китайских СМИ и с самых высоких трибун громогласно осуждаются «ренегаты», которые сомневаются в коммунизме, считают его «недостижимой, туманной иллюзией» [22, с. 563], между тем совершенно очевидно, что после «культурной революции» и смерти Мао Цзэдуна проблематика коммунистического будущего вышла в КНР за пределы не только ситуационно-политического, но и научно-теоретического дискурса. Официально это уклонение объясняют тем, что Китай находится на начальной стадии социализма - и «еще долго будет находиться» на ней», уточнил Си Цзиньпин, ссылаясь на решения XVIII съезда КПК (2012), ознаменовавшего его приход к власти [там же, с. 14]. «Не менее, чем 100 лет», еще определенней, без обиняков было отмечено в официальных комментариях к заявлению китайского руководителя [там же, с. 27].

Си воздает ритуальную дань уважения основоположникам и классикам «научного социализма», указывая на то, что вся идейно-теоретическая система современного политического курса уходит истоками в основные положения марксизма-ленинизма и идеи Мао Цзэдуна1. И потому, заявляет Си, как от «своих корней» нельзя «ни в коем случае» отказаться от того и от другого [там же, с. 12]. Неколебим, как видим, идеологический канон, с которым коммуни-

1 Священный пиетет к «великому кормчему» китайский руководитель демонстрирует при всяком подобающем случае. Так, и накануне торжеств, приуроченных к 70-летнему юбилею основания Китайской Народной Республики, 30 сентября 2019 г. Си Цзиньпин посетил усыпальницу основателя КНР, а военный парад на площади Тяньаньмэнь 1 октября принимал в знаменитом кителе, который в просторечии слывет «френчем Мао Цзэдуна».

сты пришли к власти, и нынешний руководитель Китая всем своим авторитетом внушает согражданам, что «научный социализм» - это символ веры, обязательный для всех членов Коммунистической партии, и знак лояльности коммунистическому режиму со стороны всех граждан Китая.

Однако в конкретных вопросах государственного строительства (не говоря уже об экономическом развитии) марксистская классика оказывается малоавторитетной. Реформаторское руководство КПК критически рассматривает опыт предшественников в реализации социалистического учения: у Маркса и Энгельса вообще не было подобной практики, их доктрины о социалистическом обществе лишь «прогнозы», у Ленина «не было достаточно времени». В Советском Союзе «проводились изыскания. и был получен некоторый опыт», однако последовали «серьезные ошибки», и «вопрос в конечном счете не был решен» [там же, с. 128-129].

В предложенной «критической и творческой» (А.И. Салиц-кий) парадигме ленинизм вышел далеко за пределы советского НЭПа. Современные отечественные государственники игнорируют тот факт, что в подъеме Китая огромная роль принадлежит частной инициативе и предпринимательству и что частный сектор занял в экономике официально «социалистической» страны гораздо более значительное место, чем в России, формально упразднившей социализм. В современном Китае этот сектор обеспечивает 60% национального ВВП, 70% инвестиций за рубеж, 80% новых рабочих мест и 50% налоговых поступлений [10].

Недооценивают отечественные поборники самодостаточности и роль иностранного капитала в сотворении «китайского чуда». Реформируемый Китай подлинно «открылся» в экономическом отношении, широко открыв двери иностранным инвестициям. И ныне в КНР их насчитывается порядка 2 трлн долл. Предприятия с участием иностранного капитала обеспечивают 50% китайского экспорта, 25% промышленного производства, 20% налоговых поступлений, 10% рабочих мест [там же ].

В доктрине «социализма с китайской спецификой» четко различимо цивилизационное измерение. Свое карьерное восхождение из низов партийного руководства Си Цзиньпин обосновал

«древним китайским изречением»: «Премьер-министр1 обязательно должен происходить из мелких чиновников, боевой генерал обязательно выдвигается из простых солдат» [23, с. 556]. Тем самым он подчеркнул, что номенклатурная практика КПК есть проявление непреходящей мудрости китайской нации, а не новация партокра-тического режима. И это один из многочисленных примеров подчеркнутого стремления нынешнего руководства КНР обрести легитимность коммунистического правления в глубинах древней цивилизации, использовав многотысячелетнюю традицию китайской государственности.

Характерно, что цивилизационная классика привлекается даже для обоснования фундаментальных положений. Так, в выступлении перед студентами Пекинского университета, посвященном воплощению в жизнь «основных ценностей социализма (!)», Си Цзиньпин делает ссылки в основном на «Луньюй» Конфуция (VI в. до н.э), а также на высказывания Мэн-цзы (IV в. до н.э.), Лао-цзы (VI в. до н.э.) и других китайских мудрецов древности [там же, с. 245-249].

Тексты выступлений Си буквально испещрены цитатами не только из наиболее авторитетных, но даже малоизвестных источников классической традиции. Делается это, сколько я могу судить по комментариям, квалифицированно, а главное, что обращает на себя внимание - в отличие от классиков марксизма, скрывающихся за обезличивающей скобкой, Си называет имена китайских мыслителей и цитирует конкретные положения из их произведений. Ссылается он на опыт государственных деятелей и военачальников большей частью из далекого прошлого страны, времени величия Поднебесной, которое ставится целью возродить.

Напрашивается вывод - классово-формационный подход в текстах Си Цзиньпина уступает место подходу цивилизационному. И уйти от коллизии социализма-капитализма благоразумно, как хорошо прочувствовал архитектор китайских реформ Дэн Сяопин. И вполне логично, как понимают его последователи, поскольку в современном обществе государственно-частного взаимодействия и конкурентно-партнерских отношений с бизнесом в экономике су-

1 Ссылка на легистский текст III в. до н.э. А неудачный термин в русском переводе объясняется, видимо, трансляцией с английского, поскольку Си выступал перед англоязычными СМИ.

ществует настоятельная идеологическая потребность обойти привычную для коммунистического движения коллизию социализм-капитализм. Та же логика обосновывается жизненной необходимостью развития международного сотрудничества.

Обобщая исторический опыт, Си Цзиньпин сформулировал буквально выстраданное страной заключение: «взаимообмен способствует прогрессу, замкнутость ведет к застою». Опоры для своего умозаключения китайский руководитель искал в традиционной мудрости китайского народа. «Китайская нация, - доказывал Си, -отличается своей инклюзивностью и восприимчивостью. В течение длительного исторического периода китайский народ непрерывно учился у других, перенимая у них все лучшее и превращая это в свое собственное. Именно так сложились характерные черты нашей нации» [22, с. 148]. От особенностей китайской нации тема «инклюзивности» развивалась к значению межцивилизационного диалога в мировой истории и конкретно для современной эпохи. Проблематика цивилизационного диалога специально разрабатывалась в выступлении Си Цзиньпина в ЮНЕСКО (27 марта 2014 г.), носившем название «Цивилизация становится богатой по содержанию и красочной благодаря обмену, а обогащается путем взаимной учебы».

Текст выступления был пронизан идеей единства многообразия цивилизационного развития человечества, и эта идея подается весьма убедительно. Все цивилизации «являются плодами, созданными цивилизацией всего человечества». Вместе с тем каждая цивилизация уникальна, различные цивилизации являются «квинтэссенцией труда и ума разных народов» и в силу своей уникальности они равноправны. Их различия обогащают человечество в целом, богатство цивилизационного многообразия реализуется во взаимообмене культурными достижениями, учебе друг у друга [там же, с. 352-353].

Си приводил пример Китая: «Китайская цивилизация родилась на территории Китая, но она в то же время образована на базе непрерывного обмена с другими цивилизациями» [там же, с. 353]. Китайский руководитель указывал на восприятие в Поднебесной зарубежных религиозно-философских учений и достижений научно-технической мысли, с одной стороны, и распространения китайской культуры на Западе - с другой. Отмечалось и развитие эконо-

мических связей Китая с соседями и дальними странами с древнейших времен.

Цивилизационный экскурс, на мой взгляд, отнюдь не был упражнением в риторике, рассчитанным на завоевание благожелательности широкой международной аудитории. В речи нашли отражение как личные склонности и широта кругозора китайского руководителя, так и положения, принципиально важные для реализации политического курса китайского руководства периода «реформ и открытости». Первое - это культурно-историческое обоснование избранного пути и особой модели развития: «В мире нет безупречных цивилизаций и нет цивилизаций, не имеющих достоинств». А потому «механический подход или навязывание чуждого, попытки подогнать под привычные каноны не только не могут принести полезные плоды, но и очень вредны» [там же, с. 353].

Второе - категорическое неприятие известной геополитической доктрины Хантингтона. Си противопоставляет популярной доктрине американского политолога и политтехнолога идею диалога цивилизаций, их открытости для взаимообмена и взаимного обучения: «дух инклюзивности каждой цивилизации сделает невозможным появление "конфликта цивилизаций" и поможет осуществить гармонию цивилизаций» [там же]. Подчеркнув необходимость расширения межгосударственных связей с целью лучшего понимания друг друга, Си провозгласил: «Людей разделяют не моря и горы, а недостаток взаимного понимания» [там же, с. 359].

При всем том, следует заметить, что в пропаганде СМИ и даже в научной литературе КНР в теме глобального взаимодействия стран и цивилизаций акцентируется одна сторона вопроса, а именно: влияние глобализующегося Китая на современный международный порядок. Происходит это в полном соответствии с новыми геополитическими установками, отражающими, с одной стороны, возросшую степень глобализации страны, с другой - усиление ее экономического могущества. С приходом к власти нового («пятого» по китайской классификации) поколения руководителей страны во главе с Си Цзиньпином произошел переход от выжидательной стратегии Дэн Сяопина («второе поколение») к активной, можно уверенно сказать, наступательной политике.

Прочно интегрируясь в существующий миропорядок, Китай предъявляет свои условия. Нередко уточняется, а чаще подразуме-

вается, что Китай как «возвышающаяся мировая держава» может и должен способствовать его изменению в соответствии с особенностями своего общественного устройства и древними традициями. В Пекине считают, что политика «возвышения Китая» с возвращением стране былого статуса гегемона миропорядка (эвентуально наряду с США) принесет добрые плоды для остального мира, прежде всего для соседей и развивающихся стран Азии, Африки, Латинской Америки.

Такова доктрина нового Шёлкового пути, которую можно рассматривать как выражающую новый курс руководства КНР парадигму глобализации. Собственно выдвижение доктрины можно трактовать в том числе в свете межцивилизационного взаимодействия, как пример плодотворного «диалога культур». Подобно открытию памятников «санскритской цивилизации» в Индии, для современного культурного сознания в Европе и в самом Китае многие исторические достопримечательности последнего стали достоянием благодаря европейским путешественникам и ученым.

Подхваченная ныне высшим китайским руководством идео-логема Шёлкового пути была «вброшена» в культурный лексикон Европы еще на рубеже Х1Х-ХХ вв. немецким геологом Фердинандом фон Рихтгофеном, чей труд «China: Ergebnisse eigner Reisen und darauf gegründeter Studien» (Berlin, 1877-1883) вдохновил исследования Альберта Херманна, книга которого «Die alten Seidenstraßen zwischen China und Syrien» (Berlin, 1910) стала первой исторической монографией о Шёлковом пути. В дальнейшем тема популяризировалась как в академических кругах, так и в европейском обществе, в частности во Франции (книги Рене Груссе и Поля Пеллио).

Исследования расширились на смежные отрасли знания от экономической истории до религиоведения и этнографии и по сути превратились в главу мировой истории, включающей Евразию, Северную и Восточную Африку, а затем и Америку, с протяженностью в 25 веков. С такой позиции выступила французский этнограф и историк Люсет Бульнуа [28; 29], книга которой была переведена на девять языков, включая китайское издание 1982 г. Шёлковый путь стал видеться многовековой коммуникацией культур между Востоком и Западом, Азией и Европой, как это констатировал руководитель специального проекта ЮНЕСКО Вадим Елисеев [33].

Можно сделать вывод, что к тому времени, когда идеологему Шёлкового пути подхватил Си Цзиньпин (2013), она уже сделалась известной международно-исторической темой, в которой Поднебесная оказывалась в центре межконтинентальных экономических и культурных связей. Тем знаменательней, что новый руководитель Китая обратился к ней, едва вступив на высший партийно-государственный пост. Не менее знаменательно, что доктрина Шёлкового пути была заявлена Си Цзиньпином в одной из первых заграничных поездок и, что тоже знаменательно - ведь выбор символически благоприятного времени и места в традициях Поднебесной - это произошло во время визита в крупнейшую страну Центральной Азии, в выступлении в столице Казахстана (название которой запечатлело мультикультурную топонимику и вековую политическую динамику: Акмола, Акмолинск, Целиноград, Астана, Нур-Султан).

Инициативу немедленно поддержал внушительный список соучредителей: торговые палаты и ассоциации, новостные агентства более 20 стран мира, исследовательские институты. Проект Экономического пояса Шёлкового пути, дополненный проектом Морского Шёлкового пути XXI в., объединенный в китайской прессе термином «один пояс, один путь», оценивается и в самом Китае, и в профессиональных сообществах зарубежом как важнейшая инициатива Си Цзиньпина, далеко выходящая за рамки транспортной инфраструктуры путей сообщения Старого Света1. Вместе с другими действиями она сделалась сигналом и воплощением нового внешнеполитического курса, направленного на обретение Китаем статуса глобальной державы.

В связи с провозглашением доктрины «один пояс, один путь» в стране была проведена широкая идеологическая кампания. Прошли сотни митингов с одобрением Проекта. Заговорили о страте-

1 Один из откликов российских деловых кругов: «Ранее, анализируя новостное пространство в поисках предметного обоснования этой идеи, наша команда восприняла ее, как типичную пропагандистскую кампанию. Но достаточно скоро мы поняли, что перед нами одна из величайших экономических программ в истории. Кардинальная смена экономико-политического ландшафта - лишь малая часть того, что нас ждет» (Ильин Д. «Один пояс - один путь». URL: https://zen. yandex.ru/media/id/5b1d0f85c0ec1000a9ddffa9/odin-poias--odin-put-5d64b404f73d9d 00adeba96b

гии «одного пояса, одного пути» и даже о наступлении Эры «одного пояса, одного пути». Пафос выглядит вполне уместным, поскольку концепция Проекта соответствует новой идентичности Китая, в частности, как пишут ученые-международники КНР Сюэ Ли и Сю Яньчжуо, сдвигу от «просто восточноазиатской страны» к «важнейшей державе на Евразийском континенте» [41].

Проекту отводится этапное значение в реализации «великой китайской мечты» - так это называется в официальных документах -о «национальном возрождении». Утверждая, как это декларируется, новый тип международных отношений, опирающихся на взаимовыгодное сотрудничество, Проект вместе с тем в своих деталях и в комментариях китайских авторов вызывает ассоциацию с сино-центричным миропорядком Восточной Азии в прошлом.

Выстраивается своеобразная иерархия международных отношений страны. Китай граничит с 14 государствами и есть еще более 30 прилегающих государств. В их многообразии Сюэ Ли и Сю Яньчжуо выделяют средние и мелкие страны, с которыми будут поддерживаться дружеские отношения, основанные на равенстве, взаимном доверии, общих интересах в экономике и обеспечении безопасности. Эти принципы могут применяться к членам АСЕАН, в том числе тем, у кого есть претензии к политике Китая в акватории Южно-Китайского моря. Для урегулирования этих отношений Китаю следует ускорить формулирование Кодекса поведения в Южно-Китайском море.

Вторая группа - «опорные страны (pivot states)1». Это разнообразная группа стран, обладающих политической устойчивостью, силой и влиянием. Главное, чтобы они хотели стать «опорными странами» для Китая. Сюда входят Пакистан, Камбоджа, Сингапур, Туркмения, Южная Корея, Таиланд, Мьянма, Малайзия. Они нуждаются и в экономической, и в стратегической поддержке Китая, но Китай «не может делать все за эти страны».

Наибольшую важность в построении нового континентального порядка имеет «великая азиатская пятерка (G5-Asia)», куда, кроме Китая, зачисляются Япония, Индия, Индонезия, Казахстан.

1 Термин, предложенный американским политологом, колумнистом-редактором журнала «Тайм» Яном Бреммером, для обозначения стран, способных построить плодотворные отношения со многими другими крупными странами, не опираясь ни на одну из них.

Ни одна из этих стран не сможет справиться с ролью гегемона в Азии, но они заинтересованы в развитии тесных экономических связей с Китаем и поддержании стабильности на континенте, что может быть обеспечено при руководящей роли Китая.

Установление нового международного порядка, согласно Сюэ Ли и Сю Яньчжуо, станет не только экономическим, но и ци-вилизационным прорывом. Азия может гордиться своим культурным многообразием, она - родина великих цивилизаций мира. После веков раздора настало время поискать путь к сосуществованию различных цивилизаций. Китай с этой целью должен запустить механизмы культурного обмена, организовав «Азиатский межцивили-зационный диалог» [41].

Китайские ученые напоминают, что исторически Шёлковый путь, вплоть до Великих географических открытий, служил важнейшей экономической коммуникацией между Востоком и Западом. Подчеркивается и цивилизационное значение Шёлкового пути как канала распространения в Старом Свете буддизма, христианства, ислама.

Безусловно, есть основания рассматривать Проект «один пояс, один путь» именно в глобально-цивилизационном измерении. Инициатива Си Цзиньпина сулит полное изменение геополитического ландшафта. Проект предвещает переход гегемонии в мире от морских держав к континентальным силам. Таким образом его реализация может стать актом всемирно-исторического значения, поворотным пунктом в развитии мировой цивилизации со времени Великих географических открытий.

Возрождение былой роли и величия Поднебесной воодушевляет китайских ученых на выдвижение глобалистских проектов развития страны. Заслуживающей серьезного внимания попыткой совместить подъем национального самосознания с тем, что получило название «глобальной перспективы», и выстроить некую общую платформу для распространенных в КНР подходов представляются ежегодные доклады Центра по модернизации Академии наук Китая. Взывая к патриотическим чувствам, авторы в полной мере демонстрируют национальную гордость: «Китай обладает великой историей, древней культурой и уникальными людьми. Ничто в мире не сможет остановить его развитие, принизить мудрость

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

китайского народа, сдержать прорыв китайских инноваций или ограничить возможности развития страны» [18, с. 81, 231].

Согласно предложенной в Центре теории «вторичной модернизации», развивающей концепцию второй модерности Ульриха Бека, Энтони Гидденса, Зигмунта Баумана [см.: 3; 4, с. 270-274], мировой модернизационный процесс распадается на две фазы: «первичная» связана с индустриальной эрой, «вторичная» - с информационной, или эрой знаний. Автор, руководитель Центра Хэ Чуаньци относит свою теорию к «постмодернизационным», пришедшим на смену классическим теориям модернизации. Последние исчерпали свое познавательное значение, считает он, после того, как промышленные страны завершили в 60-х годах XX в. «классическую модернизацию» и выяснилось, что индустриальная экономика - «не конечная точка и не кульминация мирового экономического развития», а индустриальное общество - «не конечная точка развития человеческого общества» [18, с. 51].

Центр по модернизации свой теоретический подход выдвигает в качестве обоснования на среднесрочную перспективу (полвека) стратегии «интегрированной модернизации»: за 50 лет Китаю «удалось перейти от традиционного аграрного общества к индустриальному и вступить в фазу первичной модернизации»; требуется завершить ее и одновременно «в максимально сжатые сроки» осуществить «вторичную» модернизацию. В связи с этим у Китая возникает уникальный шанс - вырваться вперед именно успехами в информатизации и сфере знаний. Уже сейчас, подсчитали сотрудники Центра, «если основываться на индексе вторичной модернизации», уровень развития КНР по сравнению с другими странами выше, чем «если делать сравнение по степени завершенности первичной» [18, с. 98].

Китайских теоретиков модернизации воодушевляет именно идея вырваться в лидеры мирового развития, возглавить цивилиза-ционный процесс в эпоху «второй модерности». Последняя видится полем битвы, поскольку из 10 млрд будущего населения развивающихся стран только 500 млн, по их расчетам, получат «возможность насладиться благами модернизации» [18, с. 234, 249]. Модернизационный процесс в таких условиях становится отчаянной гонкой за лидером, в которой и статус нынешних лидеров отнюдь не гарантирован.

В этом соревновательном процессе в полной мере выражается нелинейная логика всемирной модернизации - неравномерность темпов, «асинхронность» ее осуществления и неодинаковость результатов. Решающей становится роль исторического субъекта. Хотя модернизация является всемирно-историческим процессом, в основе которого заключены универсальные и объективные закономерности, успешная их реализация, подчеркивают китайские авторы, зависит от качеств и воли национального субъекта.

Поэтому модернизационная парадигма как способ видения перспектив страны при всем историческом оптимизме имеет отчетливо различимую вероятностную интонацию: «Неизвестно, что сулит нам будущее, но история строится людьми. Народ, обладающий великой историей, определенно способен создать великое будущее». Успешное осуществление курса на модернизацию требует, однако, преодоления того, что сами китайские авторы называют «духовной слаборазвитостью», а значит, как они понимают -обретения высокой степени зрелости и самостоятельности мышления, политической свободы и духовного раскрепощения [18, с. 81, 199, 234].

Такую позицию разделяют преподаватели Университета Сунь Ят-сена (г. Гуаньчжоу) Ли Пин и Лун Байлинь. Несмотря на бурное экономическое развитие, Китай все еще «в духовном отношении относится к слаборазвитым странам». В этих условиях было бы роковой ошибкой замкнуться и скатиться к примитивному национализму. «Только на основе глубокого понимания нашей собственной культуры и других культур мы можем утвердить свое место в мультикультурном мире», - заключают авторы. И только «на путях сознательной взаимной межкультурной адаптации можно. установить общепризнанный порядок» и систему ценностей, что станет основой «мирного сосуществования и совместного развития» [35, с. 179-180].

Читая о модернизационном значении международного культурного сотрудничества, следует учитывать, что, в представлении китайских ученых, Китай сможет в будущем, как было в прошлом, претендовать на лидерство. «Мы должны явить миру наши духовные ценности, принять деятельное участие в формировании мировой системы ценностей и создать необходимые условия, чтобы направлять развитие в системе мировых ценностей (курсив мой. -

А. Г.)»1. Китай должен «перейти в наступление в сфере интеллектуального производства», подчеркивает президент Педагогического университета провинции Цзянсу Жэнь Пин [38, с. 153].

В китайской литературе самых разных направлений выражена мысль, что для успеха развития и поддержания стабильности в обществе страна должна обеспечить международное признание своих ценностей, своей модели развития. Сейчас это «социализм с китайской спецификой», т.е. сочетание рыночной экономики и экономической власти капитала с безраздельной и неограниченной политической властью КПК и канонизацией ее идеологии. Такую причудливую социетальность требуется объяснить-оправдать, уходя от коллизии социализм-капитализм. Поэтому предлагается дискурс о ценностях китайской цивилизации и их месте в современном мире. Поэтому в конечном счете вперед выходят цивилизационное измерение современного миропорядка и межцивилизационное взаимодействие, «диалог цивилизаций».

Подобные прецеденты уже возникали на ранних этапах духовной модернизации китайского общества. В предшествовавший образованию КНР Республиканский период даже консервативные мыслители, стремившиеся противостоять прямолинейной вестер-низации, отстаивая авторитет цивилизационной традиции и традиционные цивилизационные ценности, должны были мыслить в гло-балистской перспективе. И для этого, заметим, приходилось использовать категории мышления, сформировавшиеся в европейской традиции.

Хотя консервативное направление выступало против «гибридизации», подспудно и в нем происходило именно слияние китайских и западных идей. Характерна концепция «истернизации» виднейшего представителя консервативной мысли Республиканского периода Лян Шумина (1993-1988). Для него «истернизироваться» означало «оставаться конфуцианцем», «истернизация» - эвфемизм верности учению Конфуция, а воображаемый «Восток» ограничивался Китаем. Индийская культура, по мнению Ляна, представляла

1 Kang Ouyang. «Chinese values» and innovation in philosophy and social sciences in present day China // Social sciences in China. - Beijing, 2012. - Vol. 33. N 3. -P. 182-194.

«нежелательный путь для человечества»1, а Япония - «уже вестер-низированное государство».

Вполне очевидно Лян Шумин мыслил в глобальных категориях. Чтобы сохранилось конфуцианство, оно должно было получить всемирное признание. Иначе говоря, китайская культура должна стать частью мировой культуры. Для этого, полагал китайский мыслитель, существуют все предпосылки в виде универсальных достоинств учения Конфуция. Культура Востока и культура Запада эволюционируют навстречу друг другу (вспоминается идея Киплинга о необходимости сильной воли к такой встрече), и Запад многое бы приобрел как в духовной целостности, так и в гармонизации социальных отношений, если бы усвоил культурные ценности Востока (читай Китая) [см.: 35].

Восприятие универсализма в глобалистской перспективе ощущается и в современном политическом конфуцианстве, требующем утверждения древнего учения государственной религией. Как отмечает один из приверженцев учения, родившееся в стремлении восстановить культурную обособленность Китая в мировой цивилизации, это идейное течение оказывается вынужденным, чтобы отстоять свое право на существование, обосновывать его смысл в универсалистских категориях западной мысли. [37, с. 235].

Существуют и объективные обстоятельства, которые обусловливают необходимость рассматривать развитие страны в гло-балистской перспективе, более того делают КНР самым рьяным поборником глобализации. Бурный спурт реформ сделал Китай не только второй экономикой мира, но и стратегически зависимым от международного миропорядка и прежде всего от состояния мировой экономической системы. Самодостаточность страны была очень спорной и во времена «великого кормчего», при маоистском курсе «опоры на собственные силы», однако нынешняя ситуация -безусловно новое явление: китайская экономика в критической степени перестала быть самодостаточной. Соединение факторов «экономического чуда» - собственных дешевых ресурсов и заимствованных ресурсов передовой технологии - продолжает действо-

1 По оценке А.И. Кобзева, перекликающейся с подходом Лян Шумина, Восток - это только китайская цивилизация, а Индия и ее цивилизация - это «чистый Запад» [12, с. 28].

вать, но уже совершенно иначе, внушая растущую тревогу в самом Китае и опасения в мире.

«Дальнейший рост Китая, - предупреждал основатель российской школы социоестественной истории Эдуард Сальманович Кульпин (1939-2015), - возможен только за счет ресурсов всей планеты, что в перспективе чревато глобальной напряженностью. Дальнейшее же развитие возможно за счет новых технологий -осуществления перехода от догоняющей к опережающей модернизации (выделено шрифтом в оригинальном тексте. - А. Г.)» [14, с. 124].

Преодолеть экологический кризис, порожденный предельным использованием и как следствие - истощением природных ресурсов, Китай не может без углубленного преобразования всего общества и прежде всего существующей экономической системы. Переход к «опережающей модернизации» означает опережение развитых стран в научно-технических разработках. Между тем технологическая зависимость китайской экономики продолжает оставаться очень значительной: ее ведущие отрасли более чем на 50% зависят от импорта техники и технологии [1, с. 174].

О недостатке инновационных ресурсов красноречиво свидетельствует состояние патентной базы. Ее расширение происходит форсированно, в директивном порядке, однако включает малозначительные изобретения. По наиболее значимым для экономики патентам Китай отстает от развитых стран в десятки раз. «Китайская цивилизация, - констатирует главный научный сотрудник Института Дальнего Востока Андрей Владимирович Виноградов, - пока так и не смогла укоренить у себя наиболее важную область инновационной деятельности - фундаментальную науку» [там же].

И в отличие от некоторых коллег А.В. Виноградов в специфических особенностях классической цивилизации находит истоки внутренней слабости китайского экономического подъема: «Китайцы - непревзойденные мастера совершенствовать все, что уже принадлежит человечеству, но не создавать принципиально новое1»

1 Я бы уточнил, что речь следует вести не об отдельных открытиях, которые делались в Китае, как отмечалось в начале статьи, с классической древности, а о том духе открытий, что восторжествовал в Европе, начиная с научной революции XVII в., и явился, в свою очередь, важнейшим проявлением открытости изменениям, присущей цивилизации Нового времени (Модерности).

[1, с. 174]. Это едва ли не самое очевидное проявление той «духовной слаборазвитости», о необходимости преодоления которой писали китайские авторы в разгар реформ.

Значим и культурный барьер, обусловленный особенностями китайского языка, который оставляет Китай позади Индии в поставках программного обеспечения на мировой рынок информационных технологий, где Китай грезил вырваться в мировые лидеры. Очевидно и в этой отрасли с «китаизацией» мирового порядка ее сторонникам придется подождать. «В отличие от предыдущего этапа, который требовал заимствований и стандартизации, определявших успех при вхождении в "цивилизованный мир", выход из кризиса (экологического и демографического. - А. Г.) требует другой стратегии - инновационной, всегда индивидуальной по своему характеру» [там же], - замечает А.В. Виноградов.

А.В. Виноградов указывает на амбивалентное значение ци-вилизационной традиции в современном успехе страны. С одной стороны, «колоссальный цивилизационный опыт нахождения стабильных форм существования» позволил стране сохранить устойчивость и в условиях радикальных экономических реформ. С другой стороны, только подвергнув «трансформации свою идентичность», преодолев «цивилизационную инерцию» и «измерив себя по универсальным критериям», Китай «вновь встал в первый ряд мировых держав» [1, с. 175].

«Практика 40-летнего проведения политики реформ и открытости показывает, что развитие Китая невозможно реализовать в закрытом формате, в отрыве от всего мира. В то же время для реализации процветания миру также нужен Китай», - подчеркнул 18 декабря 2018 г. Си Цзиньпин на торжественной церемонии в честь юбилея реформ. По его словам, Китай продолжит «поддерживать многостороннюю торговую систему, стимулировать либерализацию и упрощение процедур в области торговли и инвестиций, продвигать развитие экономической глобализации». Глава китайского государства особенно подчеркнул, что «Китай при этом ни в коем случае не будет жертвовать интересами других стран ради собственного развития» [10].

Эти заверения очень симптоматичны. «Сегодня мир смотрит на Китай с восхищением и опаской», - пишет В.С. Мясников, вспоминая о предостережении, которое высказал еще Наполеон в

1817 г., пребывая в плену на острове Святой Елены, когда у него нашлось время для размышлений о будущем устройстве мира: «Пусть Китай спит, когда он проснется, он потрясет мир» [17, с. 32]. Российский ученый прав: в Пекине очень озабочены международным имиджем страны и предпринимают разносторонние усилия, чтобы опровергнуть распространенные не только на коллективном Западе молву о «китайской угрозе», суждения, как иронизировал китайский руководитель, о новом Мефистофеле, который в конце концов «проглотит душу всего мира» [22, с. 359].

В.С. Мясников указывает этапы формирования китайским руководством нового имиджа Китая как великой, возвышающейся на международной арене державы:

«2008 г. - успешно проведены Олимпийские игры; китайские тайконавты вышли в открытый космос;

2009 г. - празднование 60-летия КНР;

2010 г. - всемирная выставка ЭКСПО-2010 в Шанхае;

2012 г. - XVIII съезд КПК поставил задачу к 2020 г. удвоить объем ВВП и благосостояния граждан КНР;

2014 г. - Председатель КНР Си Цзиньпин принял участие в открытии зимних Олимпийских игр в Сочи и получил поддержку России в заявке на проведение в КНР зимних Олимпийских игр в 2022 г.».

«Мир будет продолжать следить за Китаем с восхищением», -итожит эту выкладку российский ученый [17, с. 34].

А у меня и выкладка1, и особенно заключение вызывают сомнения. Конечно, для той части отечественной интеллектуальной элиты, позиция которой близка, как отмечалось, к «китаефильст-ву», все выглядит бесспорным. Более того, приведенные свидетельства возвышения Китая, его превращения в глобальную державу убедительны. Но это - одна сторона. По каждому пункту в международном экспертном сообществе и общественном мнении (достаточно вспомнить об инцидентах, что сопровождали путеше-

1 Странно, что пребывание Си Цзиньпина на Олимпиаде в Сочи трактуется этапом возвышения имиджа КНР, а выдвижение программы «Один пояс - один путь» (2013) с сопутствующими инициативами, равно как создание ШОС - Шанхайской организации сотрудничества, само название которой отражает международную роль Китая, оставлены без внимания.

ствие Олимпийского огня из Греции в Пекин) существуют другие мнения.

Самое главное, что и китайское руководство не считает подобные парадные акции достаточными для формирования благоприятного международного имиджа страны. В поддержку было развернуто мощное наступление на всех направлениях, в том числе на пропагандистском. Во исполнение указаний Си Цзиньпина «хорошо сообщать о событиях в Китае» в дополнение к «Чайна радио интернешнл» была развернута сеть «Чайна глобал телевижн». Пекин покупает зарубежные газеты и целые агентства, оплачивает специальные приложения в ведущих мировых изданиях и привлекает все больше западных журналистов для англоязычного пиара. Можно констатировать, что, начиная с нулевых годов, когда обнаружились впечатляющие итоги экономического подъема, создана целая система внешнеполитической пропаганды и что с приходом к руководству Си Цзиньпина последняя вышла на новые рубежи, щедро оплачивается и ведется с необычайно широким размахом1.

Стоит ли согласиться с Генри Киссинджером, утверждающим, что при глобализации Китай останется самим собой, верным наследию своей древней цивилизации? В противовес популярной в США парадигме глобальной конвергенции, которая предполагает, что Китай в ближайшем будущем вместе со всеми странами мира будет всецело интегрирован в этот процесс, нивелирующий национальные различия [33], Киссинджер настаивает на специфике Китая, которая обусловливает, как и было в прошлом, его особое положение в мире. Будущее Китая в миропорядке Киссинджеру видится, скорее, в образах «столкновения цивилизаций»: Сэмюэл Хантингтон противостоит Френсису Фукуяма с его парадигмой «конца истории».

Киссинджер хорошо знает настроение китайского руководства, поскольку, начиная с того времени, когда сопровождал в качестве государственного секретаря Р. Никсона во время исторического визита американского президента в Пекин, регулярно

1 Lim L., Bergin J. Inside China's audacious global propaganda campaign // The Guardian. - 2018. - Dec. 7. - URL: https://www.theguardian.com/news/2018/dec/07/chi na-plan-for-global-media-dominance-propaganda-xi-jinping

общался с китайскими лидерами1. И один из главных аргументов Киссинджера буквальное стилистическое сходство политических установок современных китайских руководителей, начиная с Сунь Ятсена и Мао Цзэдуна, с принципами государственного управления, сформулированными в императорскую эпоху, и особенно, «необычное», как считает Киссинджер, «чувство близости и идентификации с глубокой древностью». Нигде нет такого желания у политических деятелей апеллировать к далекому прошлому и нигде нет такой уверенности элиты, что подобное обращение к образам и событиям прошлого будет понято и принято в обществе. «Ни одна страна не может претендовать на столь протяженную и непрерывную цивилизацию или на такую глубокую привязанность к своей древности и классической культуре».

Исходя из этого, - заключает Киссинджер, - «не следует ожидать, что Китай будет преображен глобализацией. Скорее целью должна стать минимизация возможной китаизации мирового порядка»! [39, с. 163-164]. Немало специалистов по Китаю в США согласятся с предостережением патриарха американской дипломатии. В профессиональном сообществе на Западе существует серьезная озабоченность перспективами возвышения Китая для современного миропорядка [см.: 3, с. 66-74].

Некоторые аналитики обозначили «особый китайский подход», который назвали «пекинским консенсусом» по аналогии с «вашингтонским консенсусом». И в противоположность ему: «вашингтонский консенсус» - демократические выборы, священность личных политических и социальных прав, поддержка прав человека и свободных открытых рынков, доктрина гуманитарной интервенции, «пекинский» - авторитаризм, партийное государство, технократический подход к управлению, упор на социальные права и обязанности, отстаивание принципов суверенитета и невмешательства в сочетании с поддержкой сильных региональных и международных институтов. Трудно говорить о «китаизации» современного миропорядка, но несомненно можно заметить популярность китайской модели развития в России (как уже говорилось) и в Третьем мире.

1 В 2013 г. во время пребывания в Китае Киссинджер встречался с Си Цзиньпином и бывшим руководителем КНР Цзян Цзэминем.

Калифорнийский профессор Джефри Уоссерстром [39] ищет среднюю позицию между двумя господствующими в американской политологии концепциями глобализации Китая. Отвергая установку на глобальную конвергенцию, Уоссерстром одновременно оспаривает и ход мыслей Киссинджера. Начиная с того же Сунь Ятсена, политическое мышление китайских лидеров было глубоко синкретичным, испытывая сильнейшее влияние идей, которые распространялись с Запада. И апеллировали они не только к китайскому прошлому, но и к истории других стран, особенно к Французской революции, как и другим революциям в Европе, к американской Войне за независимость, а также - к Реставрации Мэйдзи в Японии.

С Запада широко заимствовался и политический ритуал, включая пост председателя-президента. Характерно и то, что в своей одежде руководители Китая постепенно вестернизировались (достаточно сопоставить в этом отношении своеобразные кители Сунь Ятсена или Мао Цзэдуна с костюмами нынешнего руководства). Особое внимание Уоссерстром обращает на стремление Китая интегрироваться в статусные международные институты, включая организацию Олимпийских игр и устройство Всемирной выставки.

Образовательные учреждения Китая «в беспрецедентной степени проникнуты глобальным мышлением» и «беспрецедентно число китайцев, проводящих время за рубежом - то ли как туристы, как рабочие или, возможно, самое важное - как студенты». «Мы не должны выбирать, - заключает Уоссерстром, - между парадигмами, сосредоточенными на отдаленном прошлом или на какой-то иной эпохе, на перестройке китайской государственности международными факторами или, напротив, на перестройке Китаем мирового порядка. Лучше будет использовать все эти подходы в целокупности» [39, с. 167].

Список литературы

1. Виноградов А.В. Китайская цивилизация и современность // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире: Сборник по материалам конференции: в 2 т. / отв. ред. В.Г. Хорос. - М.: Национальный исследовательский институт мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова Российской академии наук, 2014. - Т. 1. - С. 172-176.

2. Гордон А.В. Парадигма китайской модернизации в понятиях «второй модерности» // Россия и современный мир. - 2015. - № 1. - С. 30-47.

3. Гордон А.В. Китай в мировой истории и международной политике: Модернизм-традиционализм-глобализм. - М.: РАН. ИНИОН, 2017. - 85 с.

4. Гордон А.В. Восток от классической к постклассической модернизации // Ци-вилизационные вызовы во всемирно-исторической перспективе: кол. монография / под общей редакцией О.В. Воробьевой. - М.: Аквилон, 2019. - C. 256282.

5. Добиаш-Рождественская О.А. Эпоха крестовых походов: Запад в крестоносном движении. - М.: УРСС, 2003. - 120 с.

6. Дубровская Д.В. Миссия иезуитов в Китае. - М.: Крафт+, 2000. - 256 с.

7. Духовная культура Китая. - М.: Институт Дальнего Востока, 2006. - Т. 1. -707 с.

8. Дюби Ж. Время соборов. Искусство и общество 980-1420 годов. -М.: Ладо-мир, 2002. - 378 с.

9. Киплинг Р. Собр. соч.: в 4 т. - М.: Дефис, [2007]. - Т. 1, кн. 1. - 320 с.

10. Китай отметил 40-летие реформ и открытости заявкой на дальнейшее развитие. - URL: http://www.sinorusfocus.eom/p/7232.html

11. Кобзев А.И. Китайская цивилизация на оси «Восток-Запад» // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире: сборник по материалам конференции: в 2 т. / отв. ред. В.Г. Хорос. - М.: ИМЭМО, 2014. - Т. 1. - С. 36-45.

12. Кобзев А.И. Драмы и фарсы российской китаистики. - М.: ИВ РАН, 2016. -600 с.

13. Кондрашева Л.И. Цивилизационные факторы реформ в современном Китае // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире. - М.: ИМЭМО, 2014. -Т. 1. - С. 156-172.

14. Кульпин Э.С. Историческая динамика Китая сквозь призму социоестественной истории // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире: сборник по материалам конференции: в 2 т. / отв. ред. В.Г. Хорос. - М.: ИМЭМО, 2014. -Т. 1. - С. 110-125.

15. Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. - М.: Ладомир, 2002. - 800 с.

16. Лунев С.И. Социальное развитие крупнейших стран Евразии: Цивилизацион-ный контекст // Восток-Запад-Россия. - М.: Прогресс-Традиция, 2002. -С. 161-185.

17. Мясников В.С. Восток и Россия // Восток-Запад: историко-литературный альманах 2013-2014 / под ред. академика В. С. Мясникова. - М.: Наука-Восточная литература, 2014. - С. 10-35.

18. Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001-2010): пер. с англ. -М.: Весь мир, 2011. - 256 с.

19. Российский эксперт: Китай создал собственную модель развития мира. - URL: http://rusonline.org/rossiyskiy-ekspert-kitay-sozdal-sobstvennuyu-model-razvitiya-mira

20. Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьёв. - СПб.: Наука, 1991. -363 с.

21. Салицкий А.И. Истоки подъема Китая и цивилизационный дискурс // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире. - М.: ИМЭМО, 2014. - Т. 1. -С. 142-156.

22. Си Цзиньпин. О государственном управлении. - 2-е изд. - Пекин: Изд-во лит. на иностранных яз., 2017. - 650 с.

23. Степанова А. А. «Закат Европы» Освальда Шпенглера и литературный процесс 1920-1930-х гг.: Поэтология фаустовской культуры. - URL: https://fictionbook. ru/author/a_a_stepanova/zakat_evropyi_osvalda_shpenglera_i_liter/read_online.htm l?page=3

24. Тютчев Ф.И. Полн. собр. стихотворений. - Л.: Советский писатель, 1987. -448 с.

25. Уваров П.Ю., Рябинин А. Л. Китай в средневековом мире: взгляд из всемирной истории. - СПб.: Наука, 2017. - 286 с.

26. Хорос В.Г. Попытка синтеза различных срезов Китайской цивилизации (вместо заключения) // Китайская цивилизация в глобализирующемся мире: сборник по материалам конференции: в 2 т. / отв. ред. В.Г. Хорос. - М.: ИМЭМО РАН, 2014. - Т. 2. - С. 26-86.

27. Boulnois L. La Route de la Soie. - Paris : Arthaud, 1963. - 318 p.

28. Boulnois L. La Route de la Soie: Dieux, guerriers et marchands. - Genévе: Editions Olizane, 2001. - 596 p.

29. China and international relations: The Chinese view and the contribution of Wang Gungwu / Zheng Yongnian (ed.). - New York: Routledge, 2010. - 373 p.

30. China's rise in historical perspective / Womack В. (ed.). - New York: Rowman and Littlefield, 2010. - 272 p.

31. Dirlik A. Chinese history and the question of Orientalism // Chinese historiography in comparative perspective / Schneider A., Weigelin-Schwiedrzik A. (eds.). -Middletown, Conn.: Wesleyan university, 1996. - P. 96-119.

32. Elisseeff V. The Silk Roads: Highways of culture and commerce. - Oxford; New York: Berghahn books, 2000. - 352 p.

33. Friedman Т. The World is Flat. - New York: Farrar, Straus and Giroux, 2005. -496 р.

34. Fung E.S.K. The intellectual foundations of Chinese Modernity: Cultural and political thought in the Republican Era. - New York: Cambridge university press, 2010. - 336 p.

35. Li Рг^, Long Bailin. Thought on innovation in mainstream ideology research // Social sciences in China. - Beijing, 2012. - Vol. 33. N 3. - P. 171-181.

36. Liu Xiaoming. New Silk Road is an opportunity not a threat // Financial times. -2015. - May 24. - URL: http://www.ft.com/intl/cms/s/0/c8f58a7c-ffd6-11e4-bc30-00144feabdc0.html#axzz3bH6GePCA

37. Renaissance of Confucianism in contemporary China / Ruiping F. (ed.). -Dordrecht: Springer, 2011. - 265 p.

38. Ren Р^. Systematic innovation, comprehensive development and going global: Some thoughts on the construction of an innovating system for philosophy a. social

sciences in China during the «12 th five-year plan» period // Social sciences in China. - Beijing, 2012. - Vol. 33, N. 3. - P. 142-156.

39. Wasserstrom J. China and globalization // Daedalus. - Cambridge, Mass, 2014. -Vol. 143, N. 2. - P. 157-169.

40. Xue Li, Xu Yanzhuo. China needs great power diplomacy in Asia: To promote its Silk Road strategy, China needs to proactively engage other Asian powers // Diplomat. - Melbourne: Monash university, 2015. - March 12. - URL: https://thediplomat.com/2015/03/china-needs-great-power-diplomacy-in-asia/

41. Yan Xuetong. From keeping a low profile to striving for achievement // Chinese j. of international politics. - Oxford, 2014. - Vol. 7 (2). - P. 153-184.

42. Zeng Jinghan, Breslin Sh. China's 'new type of Great Power relations': A G2 with Chinese characteristics? // International affairs. - Oxford, 2016. - Vol. 92, N 4. -P. 773-794.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.