КАЗИМЕЖ ВАЛИШЕВСКИЙ, ЕГО ТРУДЫ, ИХ СУДЬБА И РУССКИЕ ЗНАКОМСТВА Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ИСТОРИЯ

УДК 94(47) DOI 10.36945/2658-3852-2024-3-80-108

С. Н. Искюль

КАЗИМЕЖ ВАЛИШЕВСКИЙ, ЕГО ТРУДЫ, ИХ СУДЬБА И РУССКИЕ ЗНАКОМСТВА

Аннотация: Исследование посвящено русско-польско-французскому историку Казимежу Валишевскому. Научно-популярные работы этого автора, написанные на стыке XIX и XX вв., обратили на себя пристальное внимание публики и получили широкое распространение в России и за рубежом, были переведены на многие иностранные языки. В статье рассматриваются труды Валишевского и реакция на них со стороны, прежде всего, профессиональных историков и рецензентов. Особое внимание обращается на устойчивый интерес, который испытывала русская читательская аудитория к работам Валишевского.

Ключевые слова: Валишевский, Привислинский край, русская историография, Иоанн Грозный, Петр Великий, Елизавета Петровна, Екатерина Великая, Павел I, Александр I.

В одной из старых русских парижских библиотек, а это было в библиотеке Института славянских исследований, автору этих строк довелось держать в руках дарственный экземпляр первого тома книги К. Валишевского «Царствование Александра I». Книга была подарена историком библиотекарю Института Шарлю Саломону (1862-1936), имя которого золотом значится на мемориальной доске слева от двери, ведущей в читальный зал библиотеки.

Книга была доставлена Ш. Саломону по почте на парижский остров Сен-Луи по адресу : 34, quai de Béthune. Paris, 4e, - конверт с адресом вклеен между титулом и переплетом вместе с письмом следующего содержания:

30, авеню де Ла-Бурдонне Париж, 5 сентября 1924 г.

«Спасибо за Ваше любезное письмо. Я позволил себе послать Вам последние мои книжицы (bouquins) не с тем, чтобы восполнить потери, которые

© Искюль С. Н., 2024 г.

печальные обстоятельства времени нанесли Вашей библиотеке, на что я и не смею притязать, но чтобы доставить Вам свидетельство моей благодарности».

В том же письме историк делится своим впечатлением о стихотворстве Федора Тютчева и обещает отвести ему достойное место в своем сборнике русской поэзии. Упоминает он и о знакомстве с сочинениями Федора Сологуба и спрашивает своего корреспондента, не знает ли он, «в каком романе Тургенева есть портрет Машеньки» (в повести «Бретёр» - С. И.).

Таким образом, подарок пришелся вполне по адресу, ибо Ш. Саломон был выдающимся знатоком русской литературы XIX в. и к тому же тонким переводчиком русской прозы1.

В экземпляр первого тома книги Валишевского об Александре I вклеен экслибрис Шарля Саломона, на авантитуле имеется дарственная надпись: «Другу и переводчику Льва Толстого, господину Шарлю Саломону в знак сердечной и почтительной благодарности. К. Валишевский».

В журнале, выпускавшемся Институтом славянских исследований, помещено полное библиографическое описание вышедшего в свет первого тома книги Валишевского (Revue des études slaves. 1923. Vol. III. fasc. 1-2. P. 143-144). Поместив в очередном номере журнала указание о выходе из печати второго и последнего томов, редакция сопроводила это таким примечанием: «Деятельность этого историка и та легкость, с которой он преображает собранные им материалы в подобные творения, воистину достойны восхищения» (Revue des études slaves. 1925. Vol. V. fasc. 1-2. P. 129). Впрочем, журнал поместил и сообщение о том, что книга Валишевского стала предметом обстоятельной критики со стороны русского историка А. А. Кизеветтера, с которой читателей познакомил пражский журнал «На чужой стороне» (Revue des études slaves. 1926. Vol. VI. P. 124-125).

Кто же он, Казимеж Валишевский? Для русского читателя вопрос отнюдь не риторический. Не во всех общих и специальных энциклопедиях и справочниках - даже в польских и французских - есть о нем сведения. Один из весьма немногих примеров - «Энциклопедический словарь» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, где помещена статья: «Валишевский (Казимир) - польский современный историк, род. 1849; учился в Варшаве и Париже, где получил степень доктора юридических наук. Ему принадлежит множество ценных статей исторического, экономического и социального содержания. Важнейшие из них: "Obyczaje ekonomi-czne we Francji", "Wychowanie publiczne we Francji", "Poselstwo hr. de Broglie", "Krolowa Marja Ludwika". Особенной ценностью отличаются более обширные труды В. "Potoccy et Czartoryscy" (1887) и "Polsko-francuskie stosunki w XVII w." (1889). Ему, наконец, принадлежит издание исторических документов, относящихся к царствованию Яна Собеского (1879-1881) и "Korespondencja ks. K. Radziwilla" (1889)» (Энциклопедический словарь / Ф. А. Брокгауз (Лейпциг), И. А. Ефрон (С.-Петербург). Т. V. СПб., 1891). Подписана эта статья в словаре

«Л. И.» и, скорее всего, принадлежит она перу выдающегося историка, члена-корреспондента Российской академии наук Ивана Васильевича Лучицкого.

В статье опущен тот факт, что Валишевский родился не просто в Польше, а в русской Польше, и таким образом может считаться не только польским и французским, но и русским историком. Характерно, что в своей переписке Валишевский всегда датировал свои письма старым и новым стилем. Более того, он всегда оставался российским подданным, и впоследствии, уже находясь за границей, при вступлении в брак, просил на то разрешения российского правительства, как того требовали правила, но это было уже тогда, когда историк оставляет исключительно польскую и польско-французскую тематику, хотя и та, и другая неизменно присутствуют в последующих его трудах, и обращается к истории России.

Во французской энциклопедии ХХ в., 1933 г. издания, Валишевскому посвящено 14 строк, но уже первое место в статье отведено его сочинениям по истории России [Larousse du XX siècle, 1933, р. 1060].

Итак, Валишевский родился 19 ноября 1849 г. в местечке Голу (Привислин-ский край Царства Польского), в семье древнего шляхетского рода, рано осиротел и с четырех лет воспитывался в доме опекунов. Среднее образование он получил в Варшавской классической гимназии, затем был отправлен для продолжения образования в иезуитский коллегиум города Меца, что в Лотарингии, после чего поступает на юридический факультет университета в городе Нанси, продолжает образование в известной парижской школе права, оканчивает ее и в июле 1859 г. получает диплом бакалавра.

Диссертация на соискание ученой степени доктора права была защищена Валишевским в 1875 г. в университете Меца, но была опубликована в Париже [Waliszewski, 1875]. Его ученые труды по истории франко-польских связей делают его известным в ученых кругах, но историк оставляет избранную тематику и обращается к истории России. Что побудило Валишевского сделать такой шаг, остается неизвестным, как остается неясным многое из его биографии: преподавательская деятельность во Франции, пребывание в России и работа в российских архивах, журналистская деятельность в газете «Новое время».

Первой книгой обширного исследовательского проекта Валишевского на российскую историческую тематику стало его сочинение об императрице Екатерине [Waliszewski, 1894b]. Следует сразу сказать, что в данном случае французское словечко un Roman переводится как «необычная или удивительная жизнь», а не роман - как один из жанров беллетризованного сочинения. Первые переводчики книги не стали утруждать себя поисками слова, чтобы точнее перевести заглавие, и в результате читатель получил книгу, заглавие которой не отражает содержания, но к автору «приклеилось» прозвание сочинителя «романов».

На «Роман одной императрицы» в журнале «Исторический Вестник» вышла рецензия писателя и редактора Анатолия Ивановича Лемана (1859-1913),

отметившего, что книга, написанная «под сильным влиянием» Бильбасова, «представляет много достоинств»: «Лица и события очерчены с большим художественным талантом», а перипетии жизни великой княгини и императрицы, «если и не разъяснены в надлежащей степени (что едва ли возможно), зато отданы на суд читателю...». В главе, посвященной идеям и принципам императрицы, автор признается, что затрудняется назвать что-либо определенное: по временам у нее были «своего рода idées fixes, которые она отстаивала, стараясь проводить в жизнь», и с легкостью оставляла, если что-либо из них ей не удавалось. «Единственная мысль, с которой она не расставалась в течение всей своей жизни, - замечает рецензент вслед за Валишевским, - была идея необъятной мощи ее нового отечества, сквозящая во всех ее планах, особенно в знаменитом греческом проекте» (Исторический Вестник. 1893. № 6. С. 809). Что касается общего взгляда на екатерининское правление, то, по мнению А. Лемана, как ни старался историк, цельной картины у него не получилось, что и немудрено, так как «подобная общая картина и невозможна за неимением таких общих черт, которые характеризовали правление государыни.». При этом рецензент указывает, что историк обратил внимание на два интересных для раскрытия образа государыни обстоятельства: на присущую императрице Екатерине страсть к рекламе, «которую она сумела сделать силой немаловажной», и на ее «странное суждение о государственных способностях ее приближенных, известных ей со стороны лишь чисто личного характера». Обнаружив фактическую ошибку в книге о Екатерине, рецензент далее пишет: «Надо признаться, что это едва ли не единственное подобное недоразумение у г. Валишевского».

Во Франции короткую рецензию на книгу К. Валишевского написал крупный историк Л. Пэнго, автор ряда компетентных исследований по истории франко-российских связей в XVIII-XIX вв., до сих пор не потерявших своего значения. Рецензент отметил несомненную основательность исследования, его обширную документальную основу; это стало возможным благодаря серьезным исследованиям разноязыких материалов европейских архивов (Revue des questions historiques. 1893. No. 10. P. 681), что позволило ввести в канву повествования много важных документов, касающихся самых разных сторон не истории России того времени, что присутствует в меньшей степени, замечает рецензент, а как раз истории самой Екатерины как личности в раскрытых автором малоизвестных эпизодах ее жизни великой княгини и императрицы, ее мыслительной деятельности, ее «честолюбивых страстей и потаенных пороков» личной жизни. Книга названа «Роман.», но, полагает Л. Пэнго, перед нами ни в коем случае не «романизированная биография», это серьезный труд, автор которого избрал свою форму, порядок и манеру изложения фактической стороны дела, не более2. Литературные достоинства книги Валишевского для рецензента несомненны, при том пишет он о предметах, малоизвестных французскому читателю, со знанием дела.

Книга о Екатерине («Роман одной императрицы») была отмечена премией Теруаннь, учрежденной в 1869 г. и ежегодно присуждаемой Французской академией. В представлении труда Валишевского было отмечено, что это «серьезная история», которая, если и может показаться «романической», то лишь по «исключительному авторскому вниманию к факту» и «по тому редкому драматическому таланту, с которым выводит на сцену всю череду исторических персонажей эпохи». Особо отмечено было то, что историк, отнюдь не давая воли воображению, дает читателю «правдивое повествование о молодых годах Екатерины II» [Académie Française, 1893].

Валишевский получил премию Французской академии, уже будучи автором еще одной книги о Екатерине. В том же году (несколькими изданиями!) вышло его сочинение «Вокруг трона» [Waliszewski, 1894a], которое было написано во многом как продолжение «Романа одной императрицы», чтобы глубже очертить образ Екатерины II через тех, кто в разное время был призван составить ее окружение по собственному ее выбору или в силу обстоятельств, выдвинувших то или иное лицо и приблизивших его к трону.

Следующей книгой историка явилось сочинение о Петре I [Waliszewski, 1897], где в подзаголовке автор сознательно ограничил себя рассмотрением интеллектуального облика основателя императорской династии России, его образованности и качеств внутреннего облика. Французский рецензент отметил, что у автора не было предшественников, разве что Э. Шайлер, автор двухтомной биографии Петра I на английском языке (1884), но перед ним у него изрядное преимущество: Валишевский использовал богатейший архив Министерства иностранных дел Франции и взял на себя труд проштудировать огромное число опубликованных источников, а также вышедших к тому времени книг. Кроме того, автор заранее абстрагировался от восприятия в герое своего исследования высших, свойственных гениальной личности характерных качеств, изучая эту личность последовательно в малейших проявлениях душевных свойств и в движениях умственных устремлений в совокупности; в этом, по мнению рецензента, Валишевскому нет равных. Перед историком стояла сложнейшая задача, если иметь в виду обширное многообразие деятельности и интересов августейшего реформатора; и он успешно справился со всеми трудностями, которые обнаружили себя в процессе обобщения собранного для использования в книге документального материала.

На французское издание книги Валишевского о Петре Великом была помещена рецензия в журнале «Вестник Европы». Автором выступил литературовед Александр Николаевич Пыпин, к тому времени член-корреспондент Академии наук, продолжавший состоять сотрудником «Вестника Европы». В своей большой рецензии Пыпин отметил, что «в картине, изображенной Валишевским, темные

краски употреблены в таком количестве, что из-за них читатель с трудом выделяет те светлые краски, которые сделали Петра великим лицом нашей истории и которые, должно сказать, иногда прекрасно указаны самим автором», что, кстати, по мнению автора, «вызывает на новые поиски». Пыпин отмечает знакомство автора с трудами И. И. Голикова, Н. Г. Устрялова, М. Н. Погодина, С. М. Соловьева и других русских историков, с частными исследованиями и «даже с многими журнальными статьями» и сборниками документов. Отмечает он, что нет «совсем грубых ошибок, свойственных большинству иностранных писателей, но есть слишком скорые и резкие приговоры, которым недостает исторической точности» [Пыпин, 1897, с. 716]. При этом Пыпин считает, что «от писателя, довольно хорошо знакомого с нашей исторической литературой, можно было бы ожидать большего понимания исторической перспективы», и при этом - «большей национальной терпимости». Но вместе с тем для Пыпина «книга Валишевского остается очень ценной по той задаче, которую он поставил.», имея в виду «определить личный характер Петра и общий склад его деятельности». В связи с этим, по мнению Пыпина, книга Валишевского - это «личная история Петра, опыт объяснения его личной и политической психологии»; по мнению рецензента, нет смысла стесняться авторских суждений, и «русскому обществу пора перестать быть малолетним», ибо «если в книге была сказана суровая историческая правда, бояться ее не отвечает национальному достоинству», а если высказана неправда, она может быть опровергнута. Впрочем, «собранный им психологический материал заслуживает внимания русских историков, потому что именно с этой психологической стороны личность Петра остается у нас мало выясненной.», а заключения, к которым приходит Валишевский в своей работе, «говорят о желании историка проникнуть в тайну этого загадочного характера». Что касается оценки историком общего значения реформ в эпоху Петра Великого, то он вполне имел право сделать вывод, что реформы «обошлись России слишком дорого».

Рецензия Пыпина была использована в обзоре «Историческая литература», написанном литератором В. О. Михневичем, где автор, в частности, писал: «Огромным преимуществом исследований г. Валишевского в области нашей истории служит то обстоятельство, что он непосредственно и, как для иностранца, весьма основательно знаком с русской исторической литературой и с русскими источниками. Кроме того, трудолюбиво пользуясь архивными сокровищами парижской национальной библиотеки, он приводит в своих книгах немало и новых фактов» [Михневич, 1898, с. 20].

Книга Валишевского дала повод откликнуться и журналу «Исторический Вестник», поручившему рецензию Петру Николаевичу Полевому, известному в то время историку и литературоведу. Рецензент отводит Валишевскому «одно из

первых, выдающихся мест» в ряду трудов историков-иностранцев, занимающихся изучением истории России. П. Н. Полевой полагает, что новая книга Валишев-ского «представляет собой ценный вклад в огромную уже и разрастающуюся литературу сочинений о Петре Великом и его времени». Полагает он также, что книга отлична изрядными литературными достоинствами, «которыми - увы! - не блистают русские труды, посвященные исследованию эпохи Великого Преобразователя», а ее автор «обладает завидным талантом изложения, полного красок и блеска, сжатого, и, вместе с тем, образного...» Рецензент указывает, что автор обладает и «умением прекрасно пользоваться своим громадным материалом», собранным во многих архивах и библиотеках, это позволяет говорить, что сочинение Валишевского «действительно заключает в себе много документально-нового, правда, в мелочах, в частностях, в крошечных черточках, дополняющих широкие черты и не вполне определенные мазки обшей картины, но потому именно и важных, и дорогих, что картина эпохи и характеристики личности Петра начинает, благодаря этим черточкам, более выясняться и становиться более определенною». Более того, Полевой указывает, что историку «потребовалось немало времени и труда, немало усидчивости и ученой зоркости, дозволяющей автору легко и быстро отмечать важное среди неважного и выбирать необходимое из массы ненужных подробностей». Рецензент отдает должное Валишевско-му, который «не жалел ни сил, ни затрат на пополнение своего исследования с документальной стороны, и перерыл не только французские архивы, но воспользовался и русскими, и голландскими.». Это помогло ему, в частности, дать «прекрасный очерк военной и дипломатической деятельности» царя, начиная от Нарвского «погрома» и заканчивая вторым путешествием за границу.

Говоря о петровских реформах, рецензент полагает, что автор в поисках компромисса между славянофилами и их противниками, «прибегая к оригинальному приему», но, в сущности, принципиально решает вопрос о значении и месте этих реформ в истории России. Валишевский считает, что «Россия уже задолго до Петра вступила на путь сближения с Западом, на путь, который рано или поздно должен был привести ее к эпохе преобразований», а Петр явился «исполнителем непреложного исторического fatum'а». В ответ на критические суждения по адресу Петра как преобразователя Валишевский резонно, по мнению Полевого, замечает: «Все подобные критики и возражения. не следует ли называть вполне равносильными такому историческому выводу: было бы гораздо лучше, если бы татарского нашествия вовсе не произошло в XIII веке, и Россия могла бы спокойно и вполне самостоятельно развиваться в течение последующих веков.». Вполне усвоив такой взгляд, историк приходит к правильному взгляду на реформу начала XVIII в.: она «была необходима, неизбежна и выгодна для роста и развития могущества России». В успехе этих реформ, по Валишевскому, следует

видеть «залог и основу того величия и мощи, до которых достигла Россия в царствование Екатерины». Рецензент соглашается и с тем, что «реформа Петра была естественным, почти вынужденным следствием всей предшествовавшей истории России», причем сам Петр «не в силах был провести ее иначе, нежели он ее провел.» [Полевой, 1898, с. 1068-1069].

Тогда же книжная новинка о Петре I попала в поле зрения выдающегося историка Николая Павловича Павлова-Сильванского, который 8 июля 1897 г. в письме столь же крупному историку Сергею Федоровичу Платонову, упомянув, что книга запрещена цензурой, писал далее: «Главная часть ее - на мою, давно уже в тайне излюбленную тему: Pierre - I'homme, la clair et I'esprit (Петр - человек, тело и дух - С. И.). Оценка Петра с точки зрения европейца fin de siecle (конца века - С. И.) и как таковая неудовлетворительная. Щеголяет в примечаниях знанием всей литературы о Петре, русской и иностранной, но большую часть книг знает a vol d'oiseau (весьма поверхностно - С. И.)» (ОР РНБ. Ф. 585. Д. 3751. Л. 16). Это признание заслуживает внимания: не здесь ли одна из причин пренебрежительно-снисходительного отношения к труду французского историка со стороны его ученых коллег в России?

Год 1900-й ознаменовался для Валишевского выходом в свет его книги «Наследие Петра Великого» [Waliszewski, 1900].

В начале своей рецензии Максим де ла Рошетери задается вопросом, кто писал о том, что «правлении в Турции самовластное, неограниченность коего умеряется [царе]убийством». Но то же самое можно было бы сказать о России, об эпохе, о которой повествует Валишевский в своей новой книге (Revue des questions historiques. 1901. No. 3. P. 319-320). Справедливости ради уточним, что первоисточником здесь является С. Н. Шамфор, а не Ж. де Сталь с А. С. Пушкиным, и не А. де Кюстин, которые вместо Турции подставили Россию. Отдавая должное содержательной стороне дела, а именно тому, как историк повествует об эпохе, известной под названием «эпохи дворцовых переворотов», рецензент не скрывает, что предпочел бы более академический тон и больше внимания к глубинным аспектам избранной темы, в частности, социальным движениям в эту эпоху истории России. Впрочем, в этом случае, как и большинстве прочих, историк руководствовался не личными вкусами, а писал, строя повествование на основе многочисленных архивных и не в последнюю очередь библиотечных изысканиях. В этой книге, отмечает рецензент, Валишевский старается ответить на вопрос, как Россия, несмотря на тяжелейшее наследие послепетровской России, сумела преодолеть династическое противоборство, самоуправство в центре и на местах, правительственные и финансовые трудности, разлад и безверие, и уже в начале XIX в. стала могущественной державой.

В рецензии на эту книгу Валишевского, вышедшую в Петербурге под названием «Царство женщин. Екатерина I, Анна, Елизавета», журналист и критик

А. М. Белов (А. Б.) не стал заниматься изложением содержания книги, ее сильных и слабых сторон, а поделился своими взглядами на иную проблему; он сообщил читателям, что после выхода в свет суворинского издания книги Валишевского о Екатерине II, «на нее набросились пираты книжного рынка и, надергав из нее отдельные главы наиболее пикантного содержания, выпустили под тем же названием свои "издания", назначив, конечно, пониженную цену». Читатель «по простоте душевной» купил то, что подешевле, «и получил вместо интересного исторического труда безграмотную макулатуру». Защищая историка от незаслуженной критики, рецензент пишет далее: «.Наши цеховые ученые и строго научные критики желают объяснить несомненный успех Валишевского только тем, что он берет русскую историю с ее внешней, анекдотической, стороны, всегда более любопытной, чем история глубоких народных пластов». Это дает некоторым критикам «повод относиться к автору свысока, как к простому фельетонисту. На это, конечно, они ни малейшего права не имеют», поскольку историк работает в Париже и пишет по-французски «для читателя-неспециалиста, которого едва ли можно заинтересовать хотя и научной, но тяжеловесной историей нашей страны». По мнению автора рецензии, Валишевский вовсе «не обязан делать то, что должны делать наши ученые, из которых ни один не удосужился написать более или менее подробный и популярный очерк правлений хотя бы Елизаветы Петровны, предпочитая, чтобы эту работу худо ли, хорошо ли сделал тот же Ва-лишевский...» (Исторический вестник. 1911. № 6. С. 1080-1081). Тот же рецензент пишет в заключение, что труды историка нравятся читателям не потому, что автор довольствуется анекдотами: «Их сильная сторона - в умении автора ясно и живо. излагать даже самые запутанные вопросы прошлого, представить их в ярком освещении, согреть теплом своего литературного дарования». Он приводит несколько примеров неудачного перевода и возлагает ответственность на переводчиков и редакторов переводов книг историка.

Говоря о переводах книг Валишевского, не лишним будет заметить, что они, как правило, появлялись через несколько лет после французских изданий, когда в историографии появлялись новые, близкие по тематике книги, что, естественно, но лишь отчасти снижало их значимость и порою давало повод для критики. Переводили сочинения Валишевского и на другие языки; один из таких переводов на немецкий язык подвергся резкой критике в русской печати за то, что «переводчик-германизатор» снял при переводе сочинения о Петре I «риторические и историко-философские отступления» автора, заменив их собственными примечаниями (Новое время. 1898. 5 (17) декабря. № 8181. С. 4).

Через два года после «Наследия Петра Великого» вышла новая книга историка, на этот раз об императрице Елизавете Петровне [ШаПэгешэН 1902]. В своем предисловии автор призывал читателей не усматривать актуально-политический смысл в этом сочинении, а у него были причины серьезно опасаться

этого, поскольку он, не скрывая очевидных фактов, раскрыл содержание династического бытия послепетровской России, каким оно сложилось при совершении переворота 1740 г., невольно указав на серьезные «противуречия» с точки зрения законности предпринятых тогда действий. Именно поэтому книга о Елизавете в оригинале так и называется: «Последняя из Романовых», и именно поэтому в первых русских переводах предпочли придумать книге Валишевского другое название.

Но в обоих предисловиях автор нашел повод коснуться и той критики, которая доносилась до него: «С одной стороны, меня обвиняли в том, что я поношу Россию, даже клевещу на нее, с другой - считали меня низким льстецом». Историка это огорчало, но он видел в этой критике доказательство, что он приблизился к «идеалу беспристрастия, являющемуся нашей общей целью, высокой вершиной, куда должны устремляться наши усилия». Он справедливо полагал, что уязвленные чувства коренятся в «ложном понимании как цели, так и предмета всякого исторического изыскания». И далее, отметая предубеждение о том, что он - поляк, пишущий по-французски: «.Если неизбежные в любом человеческом предприятии ошибки увлекали меня в сторону от этой начертанной мною дороги, то мое происхождение здесь ни при чем. Я искал только истину» [Waliszewski, 1902, p. VIII-IX].

В не замедлившей появиться вскоре после выхода в свет книги рецензии профессора Женевского университета и члена-корреспондента Института Франции Франсиса де Крю Валишевский назван «блестящим польским историком», который с впечатляющим успехом восстановил хронологическое изложение истории России XVIII в., после того как, завершив повествование о правлении императрицы Анны, он обратился к царствованию Екатерины II [Crue, 1903, p. 327328]. Рецензент отдает должное богатой документальной основе книги, почерпнутой в процессе работы автора в архивах Парижа, Берлина и Вены, не упуская при этом заметить, что архивы России и на этот раз остались для него «безжалостно закрытыми» (impitoyablement fermées). Отметив то обстоятельство, что новую книгу Валишевского не стоит рассматривать как во всех отношениях «последнее слово» в изучении правления «Петровны», автор рецензии вместе с тем обращает внимание на то, что историк своей, несомненно, исключительной оригинальностью изложения с вкраплением ряда новых фактов превзошел известные труды Ж.-В. де Брольи и А. Вандаля. Эта оригинальность и широкая доступность изложения в преодолении неизбежных длиннот и прочих трудностей серьезного повествования, предпринятого для французского читателя, всегда благотворно соседствует у Валишевского с пытливым интересом к подробностям общественной и культурной жизни, что делает книгу не только занимательной, но и в научном отношении значимой.

В 1904 г. под общим названием серии «История современной России» вышла очередная книга [ШаПэгешэН 1904]. В предисловии Валишевский пишет: «В лице Иоанна IV, последнего царя-Рюриковича (ибо Феодор был всего лишь призрачной видимостью), один из представителей славянофильства - К. Д. Кавелин уже признал "центральную фигуру" русской истории. После него мы видим многочисленные попытки реабилитировать и возвеличить память этого государя. Но и здесь, в этой естественной реакции против несправедливой легенды, дело доходило до самых вопиющих крайностей. Мы попытаемся разобраться в этих враждующих направлениях; мы постараемся занять позицию, которая соответствует требованиям исторической истины и вместе с тем нравственной правды». Обращаясь к эпохе Иоанна Грозного, историк между тем стремится вскрыть политический и духовный генезис великого преобразователя России XVIII в. и, отметая упреки в непоследовательности своих ученых занятий, пишет о том, что, по его мнению, только таким путем можно прийти к пониманию конечных результатов петровских реформ.

На французское издание «Ивана Грозного» в России откликнулись рецензией историка и филолога-классика А. Н. Сиротинина в журнале «Исторический вестник» (См.: Исторический вестник. 1904. № 10. С. 338-340), где рецензент назвал работу Валишевского «одной из занимательнейших исторических книг, а в то время серьезным научным исследованием». Автор рецензии подчеркнул «общую блестящую эрудицию», «всестороннее изучение источников» и «несомненный дар слова», но не ограничился этим. Он указал на исследовательские достоинства работы. «Взгляд на первые годы царствования Ивана как на "время доброго совета" окончательно, кажется, поколеблен г. Валишевским: он весьма удачно, на основании анализа работ Ивана, показал, что все меры, принятые Грозным во второй половине царствования, не исключая и опричнины, суть не что иное, как логическое развитие и продолжение раньше при Сильвестре, но не Сильвестром, задуманных и осуществленных преобразований». Говоря об опричнине, рецензент полагает, что «следуя отчасти Платонову и Милюкову, автор проводит новый и своеобразный взгляд на это учреждение, видя в нем лишь естественное расширение реформы 1661 г., направленное против разрушительной силы еще живых тогда удельных традиций и произвола бояр-опричников». Это тем более привлекательное для исторической науки представление, что в противоборстве между Грозным и Курбским Валишевский без колебаний становится на сторону первого, хотя, казалось бы, для него естественными были бы иные симпатии, но у автора свой взгляд, по-своему оправданный и естественный.

Для рецензента несомненно, что «книга польско-французского писателя не пройдет бесследно для нашей историографии. На Западе такие добросовестные и обстоятельные книги о России редкость. Но и для нас она важна», и «читатели не раскаются, если прочтут занимательную и важную книгу г. Валишевского».

Вслед за этой книгой лакуну хронологически заполняет следующая [Waliszewski, 1906]. Автор привычно пишет по вдохновению, не заботясь о хронологически-последовательном восприятии «Современной истории России». Книга Crise révolutionaire описывает сложнейшую ситуацию на Руси, которая в российском сознании отражена в словах «Смутное время», и в предисловии (но только в нем!) автор не удержался от актуальных сближений, говоря о том «революционном урагане» (l'ouragan révolutionnaire), который всколыхнул эту страну, еще недавно казавшуюся безнадежно инертной, и ее опять-таки казавшийся всепокорным народ3. Употребляя далее любопытное выражение un parfum d'actialité, автор пишет, что его все-таки в первую очередь интересовали не актуальные сближения, а живая история как продолжение русской истории, закончившейся на Иоанне Грозном, в особенности трагедия царевича, самым гибельным образом прервавшая династическую историю Российского царства.

Во французском историческом журнале была опубликована рецензия Павла Осиповича Пирлинга, выдающегося историка, иезуита и директора Славянской библиотеки в Париже, автора фундаментального исследования «Россия и папский престол» [Dmitri dit Le Faux. 1906. P. 213-222], который сразу назвал феномен Лжедмитрия, как первого, так и второго, проблемой, периодически возникающей вновь и вновь, как проблема Железной маски или Людовика XVII: с научной точки зрения здесь ничто не доказуемо, но существуют гипотезы, имеющие право на существование. Он подробнейшим образом излагает весь ход событий, связанных с гибелью царевича Дмитрия Иоанновича, а что касается центрального события, то рецензент в основном согласен с авторскими заключениями, хотя считает вывод, что царевич не умер в тот день, когда был нанесен удар, и что его жизнь какое-то время была вне опасности, «искусственным и противоречивым».

Пирлинг отдает должное литературно-документальной основе сочинения Валишевского, но указывает на то, что автору остались, «по-видимому», неизвестны одна статья, опубликованная в журнале «Старина и Новизна», и два опубликованных в документальных сборниках источника эпохи Смутного времени. Тем не менее вывод рецензента однозначен; он согласен с автором в том, что «личная драма Дмитрия смешивается с коллективной трагедией народа», называя это главной темой книги Валишевского; он считает, что вся история России с 1584 по 1614 г. у автора «читается с равным интересом». В заключение П. О. Пирлинг подчеркивает, что «автор отказывается делать [актуальные] сопоставления, но у читателя они напрашиваются сами собой».

Впрочем, русские переводы этого сочинения историка не замедлили появиться, что стало возможным вскоре после выхода в свет французского издания «Ивана Грозного» [Валишевский, 1913], но до 1905 г. Валишевского читали в России по-французски. Домашний врач и друг Л. Н. Толстого отметил в своих

«Яснополянских записках», что, например, 25 декабря 1904 г. писатель читал сочинение «Вокруг трона», присланное ему В. В. Стасовым [Маковицкий, 1979, кн. 1, с. 111, 126], а 14 марта 1905 г., в согласии с Валишевским, заметил, что «только Екатерине, немке, могла прийти мысль разорвать польский народ на три части; славянский правитель этого бы не сделал.» [Там же, с. 222]. Читал Толстой по-французски и книгу La dernière des Romanov о Елизавете Петровне, мнение о которой целиком составил под впечатлением от прочитанного. В разговорах с посетителями Ясной Поляны Толстой первоначально отзывался неодобрительно о «искусственном французском языке» [Там же, кн. 2, с. 120] автора, но впоследствии изменил свое мнение. 6 июня 1906 г. в разговоре с журналистом и литератором Ю. Д. Беляевым, сотрудником газеты «Новое Время», он просил спросить А. С. Суворина, издателя и редактора газеты «Новое Время», «не издаст ли Валишевского - книги интересные», причем советовал издавать в том порядке, в каком они вышли, т. е. начать с «Романа одной императрицы». В дальнейшем Толстой продолжал читать доставляемые ему книги историка, отмечая «блестящий, искусный французский язык» [Там же, с. 352].

Таким образом, с немалой долей уверенности можно предположить, что Л. Н. Толстому русский читатель обязан тем, что вскоре после этого стали появляться переводы книг Валишевского.

Между прочим Толстой сочувственно отзывался и о деятельности К. Ва-лишевского в качестве зарубежного корреспондента суворинской газеты. 7 июня 1907 г. он с похвалой отозвался о фельетоне Валишевского под названием «Парламентская комедия и национальная драма» из цикла «Письма с Запада» (Новое время. 2 июня 1907. № 11214) [Маковицкий, 1979, кн. 2, с. 448] и о других фельетонах [Там же, с. 453]. Кстати сказать, некоторые из этих корреспонденций Ва-лишевского-журналиста были опубликованы в Петербурге отдельными изданиями, но по-французски, видимо, для нужд Министерства иностранных дел [Valiszewsky, 1910] (Перед этим брошюра вышла в Петербурге на английском и на немецком языках). Возможно, что Валишевский дал согласие на предложение Суворина, имея в виду то, что статус зарубежного корреспондента «Нового времени» давал возможность работать в русских архивах. Но это лишь предположение, а журналистская деятельность историка требует отдельного исследования, благодаря которому, возможно, читателю откроются новые и неожиданные стороны творчества историка.

Среди книг Валишевского, которые читал Толстой, было и сочинение, вышедшее в 1909 г. под названием «Колыбель одной династии» [Waliszewski, 1909], книга, которую историк написал, очевидно, для того, чтобы появление «Петра Великого» выглядело вполне логичным, но она, эта книга, имеет и самостоятельное, а не только как часть общего целого, значение. Французский рецензент Ж. Дедевизе дю Дезер называл эту книгу Валишевского «ученым и вкусным

сочинением» (savant et savoureux) (Revue des questions historiques. 1909. No. 10. P. 746-748), что не столь уж часто можно прочесть в рецензиях, опубликованных в научном журнале. Автор называет период, рассматриваемый автором, «одним из самых важных и драматических в истории России», имея в виду утверждение новой династии и возникновение раскола. Задержав внимание на таких известных фигурах повествования Валишевского, как цари Михаил Феодорович Романов и Алексей Михайлович, патриарх Никон и протопоп Аввакум, автор дает представление о том, что для историка является существенным при исследовании общественных течений на протяжении XVII в., когда класс бояр терял свои привилегии, в то время как ему на смену приходило дворянство, своего рода третье сословие, предприимчивое и даже «демократическое», но стремящееся «не к освобождению, а к политическому и экономическому порабощению соучаствующих в движении классов». В этом, по мнению рецензента, парадокс развития российского общества по пути ко времени петровских преобразований.

Книга Валишевского о Павле I появилась в Париже 1912 г. [Waliszewski, 1912] и сразу вызвала отклики в ученой печати. В одном из специальных журналов с краткой рецензией выступил Л. Пэнго, приветствовавший появление книги о Павле I указанием на то, что «и по характеру своему, и по трагическому концу Павел Петрович тем более давно заслуживал углубленного изучения своей жизни и царствования, что у себя на родине он вот уже столетие находится в полном забвении» (Revue des questions historiques. 1913. No. 1. P. 335-336). Новая книга плодовитого историка тем более важна, по мнению рецензента, что, помимо иностранных архивов, в ней широко использованы и материалы из главных архивов России, и то, что в ряде книг его предшественников говорится лишь полунамеками или «недосказаниями», Валишевскому удалось восполнить многими важными деталями или раскрыть вполне в меру своих возможностей.

Этим тот же автор не ограничился и выступил уже с развернутой рецензией на книгу. В вышедшей отдельным изданием рецензии он отметил, что автор «скоро уже двадцать лет» пишет с тем, чтобы французы лучше знали историю России, но в самой России книги Валишевского были запрещены к ввозу и к переводу как книги Бильбасова - к продолжению работы над ними и изданию. Отметив вышедшие к тому времени сочинения историка, рецензент переходит к книге о Павле I, едва ли не самой загадочной фигуре среди российских монархов, жизнь которого вполне описана в трех частях книги: «Ожидание», «Царствование» и «Катастрофа». «Первая предлагает нам нравственный облик претендента на престол, вторая - изменчивый и причудливый образ самодержца, третья -сцену убийства, граничащую с настоящим переворотом. Ожидание продолжалось тридцать пять лет, царствование - пять, финальная развязка - несколько часов...» [Pingaud, 1913]. Никогда и ни в одном монархе, замечает Пэнго, так тесно не сплетались личные страсти и обязанности главы государства, и тем труднее

была задача автора дать психологический портрет при вступлении на престол и на закате правления.

К несомненным достоинствам новой работы Валишевского рецензент относит критическое внимание к проблеме психофизического облика императора, которого многие, во всяком случае в последний год правления, считали явно сумасшедшим. Автор рецензии соглашается с историком в том, что здесь мы имеем случай, скорее, с нервнобольным и неуравновешенным человеком в соединении с гипертрофированным представлением о достоинстве собственной власти абсолютного монарха - не более того. Что касается религиозно-церемониальных вопросов, занимавших большое место в павловское правление, рецензент указывал Валишевскому на неиспользованный им труд П. О. Пирлинга La Russie et le Saint-Siège (1876-1897) и на другие сборники документов, касающиеся этого предмета, но не настаивает на этом. В заключение он ставит в несомненную заслугу автору подробное описание места, где происходило цареубийство, и все то, что связано было с самим этим печальным событием.

В России рецензентом новой книги Валишевского выступил В. И. Семевский. В своей небольшой рецензии историк указывает, что, по сравнению с трудами Д. Ф. Кобеко, Н. К. Шильдера и Е. С. Шумигорского, книга «Сын великой Екатерины» - известный шаг вперед «благодаря использованию массы источников и пособий (перечень их занимает 11 страниц) и знакомству с неизданными документами многих архивов как в России, так и за границей». Для Семевского несомненно то, что «автору удалось дать значительные дополнения для биографии Павла и истории его иностранной политики» - это для него очевидно, другое дело политика внутренняя. По мнению рецензента, Валишевский «недостаточно знаком с русской научной литературой», и поэтому не избежал отдельных ошибок. Критика Семев-ского, известного исследователя проблем истории русского крестьянства, направлена как раз на то, как автором изложены некоторые, в ряде случаев частные моменты крестьянской политики павловского правления, но, кроме этого, по его мнению, историк уделил недостаточно внимания раскрытию законотворческой деятельности в эпоху Павла I. Что касается возможного перевода, то Семевский считал необходимым редакцию перевода специалистами по русской истории.

Но есть в этой рецензии и другой аспект: «.Рассматриваемое сочинение г. Валишевского в подлиннике не продается полностью, а лишь с вырезкой какой-то страницы или каких-то строк. Это нелепость! Репутацию имп. Павла решительно нельзя испортить и нет никакой надобности заставлять русскую публику, интересующуюся историей того времени, подавать прошения в Цензурный комитет и увеличивать цену книги (и без того немалую) на оплату гербового сбора за прошение. Пора бы иностранной цензуре бросить эту мелочную придирчивость!» (Голос минувшего. 1913. № 10. С. 285). Напоминаем, что это написано ученым историком уже после известных цензурных послаблений.

Между тем в 1910 г. в Петербурге было предпринято издание первого полного собрания произведений К. Валишевского. Журнал «Былое» начал его публикацию с сочинения «Колыбель династии. Первые Романовы» [Валишевский, 1910]. В № 3-7 «Колыбель династии» была опубликована полностью, но далее издание продолжено не было. Вызывает удивление, что предисловие автора приводится с большими цензурными сокращениями, что выделено соответствующими отточиями.

В 1911 г. в Москве вышли мемуары графини Варвары Николаевны Головиной, этой «приемной дочери Франции», перешедшей в католичество, близкой подруги императрицы Елизаветы Алексеевны. Валишевский написал для этого издания обширную статью и снабдил книгу своими подстрочными примечаниями. Издание существенно отличалось от того, что было выпущено в 1900 г. в Петербурге со статьей и комментариями историка Евгения Севастьяновича Шумигор-ского. Прежде всего тем, что Валишевский был свободен от каких бы то ни было цензурных ограничений, но, кроме того, и тем, что, зная французские реалии графини Головиной, он смог избежать тех ошибок, что были допущены Шумигор-ским. В предисловии он между прочим пишет, что великий князь Николай Михайлович «доверил» автору несколько документов, в которых он «открыл многое, дополняющее настоящую рукопись» [Головина, 1911, с. 28]. Кроме того, из предисловия становится ясным, что в личном пользовании Валишевского находились документы, которые в случае их публикации послужили бы изрядным дополнением к тому, что уже известно об этой императрице, благодаря публикациям ее августейшего биографа.

Обо всем этом идет речь в нетронутой исследователями переписке Валишевского и дяди императора Николая II, великого князя Николая Михайловича (точнее, в письмах Валишевского, ибо ответы на них остаются ненайденными). Интерес к александровскому времени объединял обоих историков, и на протяжении ряда лет они поддерживали по временам оживленную переписку. Так, в письме от 8 (21) января 1903 г. Валишевский в ответ на письмо от 4 (17) января делится с великим князем своими планами издания воспоминаний графини В. Н. Головиной, благодарит за совет использовать при публикации мемуары графини де Фредро, но сетует на то, что не может в ближайшее время приехать в Петербург (ГА РФ. Ф. 670. Оп. 1. Д. 251. Л. 1-2 об.). В одном из последних писем, от 29 апреля (12 мая) 1914 г. Валишевский, выполняя просьбу августейшего историка высказаться о книге великого князя «Александр I», пишет ему не столько о книге, сколько о тех вопросах, которые вызывает у него личность императора Александра, вероятность его участия в заговоре на жизнь отца, появление угрызений совести и искренность этих чувств, подверженность императора влиянию со стороны ряда лиц своего окружения, его поведение в эпоху конгрессов, его отношение к заговору декабря 1825 г. в связи с отцеубийством марта 1801 г.

(Там же. Л. 33-35 об.). Собственно, эти вопросы к историку, который, по мнению Валишевского, знал александровскую эпоху «лучше, чем кто бы то ни было из ныне живущих историков», и были тем, что ожидал от него великий князь -слишком многое и до сих пор еще остается покрытым пеленой неизвестности и таится в области догадок.

Интерес к александровскому времени проявился у Валишевского и в статье о дипломатической деятельности императора. Валишевский был членом общества истории дипломатии, и эта статья сначала была произнесена в форме доклада. Историк вполне отдал должное таланту императора, его умению внятно, с изрядной долей присущего ему красноречия и твердой настойчивости отстаивать свою позицию по самым разнообразным вопросам того дипломатического клубка, который представляли собой международные отношения эпохи конгрессов. Ссылки на свидетельства таких дипломатов, как Арман де Коленкур, Пьер Луи Огюст де Ла Ферроне, и других вполне подтверждают точку зрения историка, который выразился об императоре как о mystificateur couronné не только в дипломатии, но и в отношениях с людьми, например, с тем же Сперанским [Waliszewski, 1914]. Но что касается итогов этой деятельности, здесь историк склонен полагать, что они не столь впечатляющи для дипломата такого ранга: на протяжении 1805-1815 гг. император в силу часто разного рода ненужных для страны союзных обязательств предпринимал разорительные для России войны, в особенности же он не пожелал предупредить войну в 1812 г., сделав, напротив, всё, чтобы она разразилась, даже ценой потери своей второй столицы, а участие в конгрессах Священного союза прошло для его страны и вовсе без всякой пользы. Более того, историк пишет, что вся внешнеполитическая деятельность государя постоянно вызывает у исследователя один вопрос: «Почему?» (т. е. было ли так уж необходимо России?), и причины этого кроются для него в одних только свойствах характера и в целом в душевном складе этого человека.

Вероятно, уже тогда Валишевский начинает задумываться над проектом большой книги об Александре I, и статья может рассматриваться как первый подступ к монографическому исследованию эпохи.

Первый том книги Валишевского о начале XIX в. в русской истории вышел в Париже в 1923 г., последний - в 1924 г. [Waliszewski, 1924-1925]. В России книга Валишевского прошла незамеченной, на нее просто не обратили внимания, ибо вся концепция истории в России весьма скоро стала иной, и ссылок на нее в отечественной исторической литературе нет.

Во Франции это сочинение Валишевского рецензировалось не единожды. В трех рецензиях Жоржа д'Англада (Revue des questions historiques. 1925. № 3-4. Р. 239, 496-497) отмечалась исключительная работоспособность автора, написавшего книгу, насыщенную огромным документальным материалом и с ориентацией на восприятие незнакомого с предметом читателя. Новое сочинение известного

историка представляет собой исследование государственной и общественной жизни России, исследование нравов и духовного бытия страны, деятельности тайных обществ, развития литературы и науки; личности «либерального тирана», его бесконечным колебаниям в деле коренных государственных реформ и в европейской политике, не исключая и восточные дела, в работе Валишевского уделено много места (Revue des questions historiques. 1926. No. 2. Р. 498). При этом автор, что часто ценится читателями, включает в повествование и второстепенные эпизоды, и «лиц второго плана». Особо подчеркивали рецензенты изучение им религиозных, социальных, интеллектуальных вопросов и написание соответствующих разделов «рукою мастера» (brossés de main de maître).

Все три тома Валишевского почтил рецензией крупный историк-наполеонист Эдуар Дрио, отметивший, что свое сочинение автор, возможно, приурочил к юбилею декабристского мятежа, и с этой точки зрения актуальность публикации для него очевидна, но далее в своей рецензии он касается большей частью вопросов внешней политики. Рецензент подчеркивает, что у Валишевского немало крупных предшественников, таких как С. С. Татищев, А. Вандаль, А. Сорель, великий князь Николай Михайлович, но указывает, что ему удалось внести существенные документальные уточнения в уже известную картину: в том, что касается польского вопроса в тогдашней европейской политике, потсдамской встречи Александра I и Фридриха-Вильгельма III в 1805 г., переговоров в Тильзите и Эрфурте, Континентальной системы; это удалось сделать благодаря тому, что историк был допущен в российские архивы. Также в заслугу Валишевскому Дрио ставит подробное описание содержания переговоров, которые завершили образование 6-й коалиции, выступившей против Франции и Наполеона в 1813 г., и указание на то, что в планы держав-союзников установление равновесия сил в Европе и обеспечение прав народов отнюдь не входило. Но и с точки зрения освещения внутренней политики александровского царствования, по мнению Дрио, «сочинение Валишевского в особенности весьма важно», поскольку дает представление о сочетании либерального и консервативного начал и о конечном преобладании консерватизма в российской действительности после 1812 г., о различных «уклонениях» свободомыслия в России, включая и масонство, и о развитии революционного радикализма в близком соседстве с общественным увлечением мистицизмом (Revue des études napoléoniennes. 1930. No. 1. Р. 249-251). Все это было важно для французского читателя и исследователя-славяноведа.

За границей рецензентом последней книги Валишевского выступил выдающийся русский историк А. А. Кизеветтер, который, отметив, что эта книга - три увесистые тома по пятьсот и более страниц - «отличается всеми обычными достоинствами и недостатками этого плодовитого писателя», сосредоточивает всё свое внимание на критике того, что, по его мнению, составляет концептуальную связующую всего сочинения Валишевского.

Основной упрек автору, по Кизеветтеру, заключается в том, что в поисках ключа к объяснению всей российской «исторической жизни» за последние сто с четвертью лет он пришел к выводу, что «участь России быть раздавленной под пятой большевизма была уже в начале XIX в. безповоротно предрешена»; другого исхода «из того сплетения условий, которое было создано для нее уже тогда совокупным действием народного характера и уродливой формы правления», просто не было. Поэтому «русскому народу и русскому государству., так сказать, на роду было написано рухнуть в безсилии под игом большевизма» [Кизе-веттер, 1925, с. 229]. Это для рецензента решительно неприемлемо, и он снова и снова возвращается к авторской посылке, которую он, кстати говоря, читателю нигде не навязывает. Он согласен с тем, что, как пишет рецензент, «залогом оздоровления России могли служить лишь реформы, направленные на умерение губительного абсолютизма», реформы, начатые, но оставленные при Александре I, но для него российская действительность была такова, что великие реформы второй половины XIX в. не стали преградой для пути к катастрофе и порабощению великой России большевиками. Кстати говоря, к достоинствам книги Ва-лишевского Кизеветтер присоединяет подробное изложение и анализ деятельности Неофициального комитета, но, отмечая противоречия и непоследовательность в планах «молодых друзей» императора, Валишевский склонен объяснять их господствующей отличительной чертой всего царствования - отсутствием твердых и определенных целей, беспорядочным столкновением противоположных устремлений, что проистекало из-за того, что ни государь, ни его сотрудники сами никогда не знали, чего хотели, и не могли руководить всем ходом очевидных обстоятельств.

При этом рецензент полагал, что противоречивость и незавершенность преобразовательных опытов начала XIX в. заключались не в противоречии между Неофициальным комитетом и «старыми» государственными деятелями, а в том, что «молодые друзья» стояли на почве екатерининского «Наказа», т. е. в основе их деятельности лежало «стремление совместить несовместимое», а именно самодержавие с началами правового строя, самодержавие и гражданские свободы. Не удовлетворяет Кизеветтера и то, как в книге Валишевского освещается правительственная политика в отношении крестьянского вопроса в эпоху Александра I и причины непоследовательности в деле раскрепощения крестьян в крепостных имениях, хотя как автор он вправе отдать предпочтение той или иной форме раскрытия содержания тех проблем, которые, что называется, стояли на повестке и были в то время насущно необходимыми.

Критика взгляда историка на деятельность М. М. Сперанского также имеет место в рецензии, но главным образом в связи с тем, что содержание одного из ранних проектов реформатора, открытого впоследствии В. И. Семевским и описанного им, историк относит к более позднему времени, при этом раскрывает его

содержание не столь подробно, как того хотелось бы Кизеветтеру. Это относится также и к данным биографии государственного секретаря и его деятельности на посту губернатора Сибири.

Подробный обзор внутреннего уклада жизни России первой половины XIX в. «в отношении различных отраслей материальной и интеллектуальной культуры», данный автором, как полагает Кизеветтер, «представит для читателя несомненный интерес». Он согласен с тем, что «грандиозные войны, выпавшие на долю России за время царствования Александра I, тяжело отразились на состоянии ее материальных и духовных сил», и в некоторых отношениях «вызвали даже попятное движение сравнительно с предшествующим периодом», но полагает, что все-таки «в народном хозяйстве тогдашней России уже стали обозначаться важные перемены, которые выводили Россию на новый путь хозяйственного развития», подготовляя «переход к более сложным формам хозяйственных приемов».

Перипетии внешней политики в сочинении историка рецензент затрагивает лишь походя, но при этом критикует Валишевского за пристрастие к указанию на династические отношения России и Пруссии, которые складывались якобы из отношений вассала и сюзерена, что, опять-таки якобы, в полной мере объясняет многие повороты во внешней политике России начала XIX в. В этом преувеличении рецензент едва ли справедлив, как и в утверждении, что «на русской службе тогда было много пруссаков» - было немало немцев, в том числе и остзейцев, но не всегда пруссаков, а это отнюдь не одно и тоже.

Свою рецензию Кизеветтер заключает словами: «В общем Валишевский написал занимательную книгу. Но мы не думаем, чтобы его труд содействовал углублению понимания внутренней и внешней политики Александра I и государственной жизни России за время этого царствования». Хочется поспорить с этим выводом маститого ученого. Отдельные авторские обмолвки, Кизеветтер указывает на одну - то, что историк отнес Арзамас к Оренбургской губернии, отнюдь не характерны для сочинения Валишевского, скорее наоборот. Другое дело общее содержание и выводы этого крупного сочинения, над которым автор работал долго и по-настоящему заинтересованно. Думается, что здесь историк идет вслед за Н. К. Шильдером и великим князем Николаем Михайловичем, отталкиваясь от их трудов и отчасти заимствуя их манеру документального исследования, но при всем том его взгляд много шире и глубже, если иметь в виду не историю царствования, а страны, народа, его духовного развития и культурного роста. Если под впечатлением падения великой державы «под пятой большевизма», сопровождавшейся гибелью близких Валишевскому людей и массовой эмиграцией лучших людей России в Европу, автор и допускает некоторые сравнения и даже параллели, то это, на наш взгляд, говорит только об одном: о душевных переживаниях, которые выпали на его долю, и о том разладе, что испытал он как историк

России с печальной действительностью, которую многие предугадывали, но которой никто не ожидал узреть столь роковой. В конце концов авторские сближения не носят непреложный и, так сказать, органический характер, они могут казаться парадоксальными, с ними можно соглашаться или нет, их можно опустить - это ни в коем случае не нарушает общего изложения насыщенного первоклассным материалом исторического сочинения.

Читатель этой книги Валишевского согласится с нами, что это едва ли легкое чтиво, чем в прошлом отнюдь не заслуженно и не раз пеняли автору, а полновесный научный труд, который даже в переводе рассчитан на серьезное восприятие и нацелен на работу мысли.

Книга о России эпохи Александра I явилась последним крупным исследованием Валишевского, но не последним вообще в его ученом творчестве. Через год после выхода в свет этой книги в том же крупнейшем французском издательстве «Плон» появляется новое сочинение историка, на этот раз как литературоведа [ШаПэгешэН 1926]. Всё новые издания его сочинений по русской истории продолжают выходить до сегодняшнего дня в переводах на русский, английский, немецкий языки.

Устойчивый интерес российского общества ко всему, что бы ни выходило из-под пера Валишевского, вполне понятен и объясним: отечественные историки всегда, за весьма немногим исключением, должны были учитывать официальный взгляд на историю России, к тому же им далеко не в полной мере доступны были документы из богатейших российских архивов. Для историка европейского, занимавшегося, к примеру, эпохой Просвещения, таких проблем не существовало.

Относительная свобода творчества и новый архивный материал - вот что в первую очередь привлекало читателя в книгах Валишевского, вызывало желание познакомиться с ними.

Переводам же его сочинений на русский язык не везло, прежде всего по цензурным соображениям: описания многих событий истории оказывались в изрядном противоречии с тем, как их разрешалось трактовать. Книги Валишевского приоткрывали завесу над многими сокровенными тайнами и срывали непроницаемые до того времени покровы. За переводы его произведений приходилось бороться, идти на уступки цензорам Цензурных комитетов, использовать разного рода уловки и «эзопов язык». Так возникали своего рода «синонимические» переводы - переводчик в ущерб оригиналу вынужден был подбирать невинные синонимы для наиболее «рискованных» эпитетов, а когда подобные ухищрения не помогали, приходилось делать купюры в особенно «трудных» местах.

Когда же в начале ХХ в. ограничения были отменены, переводам сочинений Валишевского снова не повезло, ибо переводиться, а вслед затем и издаваться в первую очередь стали именно те места его произведений, которые раньше цензуровались, то есть пассажи, относившиеся прежде всего к «неофициальной»

истории России и дворцовым переворотам. В желании насытить читательский голод издатели нередко спешили, доверяясь недобросовестным переводчикам и разного рода дельцам от литературы, в результате чего некоторые русские издания Валишевского оказывались весьма и весьма далеки от оригинала.

То же самое произошло в России и в конце 80-х - начале 90-х гг., когда после многих десятилетий поспешно были переизданы практически все ранее переведенные произведения Валишевского; переизданы репринтно, с типографскими ошибками, в прежних, большей частью неудовлетворительных переводах и без комментариев.

Так складывалось и в конце концов, к сожалению, утвердилось среди профессиональных историков и любителей истории мнение о том, что произведения Валишевского сродни «романам» или «бульварному чтиву». Мнение это сложилось исключительно на основании знакомства с переводами исторических трудов историка, однако серьезные читатели свыклись с мыслью, что едва ли следует во всем полагаться на Валишевского. К нему относятся по преимуществу иронично или, точнее, снисходительно, и подобное отношение сохраняется до сих пор, а ценители Валишевского предпочитают ссылаться на его труды, опубликованные по-французски.

Валишевский был знаком со многими русскими историками и писателями, например, с видным русским историком Казимиром Адамовичем Военским. Знакомство состоялось, вероятно, при посредстве великого князя. В письме от 8 сентября 1909 г. Валишевский благодарил Военского за присылку ему статьи «Бонапарт и русские пленные», указывая, что в занятиях историей Павла I всё, что касается этого царствования, ему чрезвычайно ценно и важно, историк писал далее, что надеется лично выразить корреспонденту, сколь важны для него занятия в петербургских архивах, и благодарил за помощь в уже проделанной там работе (ОР РНБ. Ф. 152. Оп. 2. № 177. Л. 1-2). Военский ответил письмом от 10 (23) октября (в адресе он указал: Monsieur de Waliszewski de l'Académie Française, т. е. «господину де Валишевскому, члену Французской академии»), где сообщил о своих планах продолжить начатую им документальную серию, посвященную жизни различных губерний России в 1812 г., и обещал всяческое содействие Ва-лишевскому при работе в петербургских архивах (Там же. № 4. Л. 1-1 об.), чем тот собирался воспользоваться. В письме же от 11 (24) сентября того же года Ва-лишевский вторично благодарил Военского за присланную ранее статью и за только что присланный том документальной публикации о жизни губерний во время войны 1812 г. (Там же. № 2. Л. 3-4 об.). Но в 1913 г. они еще лично не были знакомы: в письме от 11 (24) июля 1913 г. из Люцерны Валишевский писал Военскому в Париж, где тот в это время находился, о своем большом сожалении, что не мог воспользоваться случаем и познакомиться с ним, тем более, что знаком с «прекрасными работами» историка, которые «помимо повсеместно заслу-

женного признания», вызывали у него, Валишевского, «особый интерес» (Там же. № 5. Л. 1-2 об.).

В письме к журналисту и историку Федору Ильичу Булгакову 28 сентября (11 октября) 1912 г. Валишевский весьма тепло отзывался о Василии Ильиче Сергеевиче, выдающемся историке права, к тому времени уже покойном, с которым был знаком более 20 лет и который, издавая сочинения историка, «не только считал необходимым всякий раз обращаться к автору с просьбой о разрешении перевести и издать по-русски его труды, но призывал исправлять ошибки переводчиков» и помогал разными важными справками (Там же. Ф. 115. Д. 87. Л. 2). Кроме того, он вспоминает о встречах с ним в Париже, в доме Ивана Ивановича Щукина, младшего брата известных миллионеров-меценатов Щукиных, в одной кампании с такими интересными людьми и собеседниками, как историки К. К. Скаль-ковский и Е. П. Щепкин, князь В. В. Тенишев, князь Э. Э. Ухтомский, а также П. Н. Милюков, Ф. И. Родичев, М. М. Ковалевский, С. А. Муромцев и др. В заключение Валишевский благодарил своего корреспондента за то, что тот выполнил волю покойного Сергеевича, предложив ему сотрудничество в журнале «Исторический вестник». С редактором последнего, Сергеем Николаевичем Шу-бинским, Валишевский был знаком и переписывался (см. письмо от 23 мая 1907 г. в архиве С. Н. Шубинского (ОР РНБ. Ф. 874. Д. 108. Л. 55-56)).

Практически в каждой своей книге Валишевский благодарит И. Щукина, называя его своим другом, с которым по счастливой случайности в Париже одно время были почти соседями, за возможность пользоваться его богатой библиотекой.

Поддерживал Валишевский отношения и с Императорским Русским историческим обществом. В письме к Константину Аркадьевичу Губастову, видному дипломату, товарищу министра иностранных дел, деятельному члену и казначею ИРИО, историк сообщил подробности своей работы в Архиве Министерства иностранных дел по запросу Губастова, уже выпустившего в сборниках ИРИО два тома депеш французских дипломатов из Петербурга за 1762-1773 гг. и готовившего публикацию депеш за 1774-1775 гг. (Архив СПбИИ РАН. Ф. 113 (Императорское Русское историческое общество). Д. 111. Л. 1-3 об.)

Переписывался историк и с графом Александром Александровичем Дмитрием-Мамоновым, находившемся в эмиграции, сыном графа Александра Ипполитовича. В письме Ш. Саломону, приведенном выше, он делится с ним мыслью графа о том, что Павел I, якобы, не является сыном Екатерины II, рожденным в браке с императором Петром III. Эта мысль, которая до сих не дает покоя историкам и тем, кто к таковым себя причисляет, некоторое время занимала Валишев-ского, перечитавшего, по собственному признанию, разные издания воспоминаний императрицы, включая и академические издание 1907 г., и он пришел к выводу, что «до известной степени это предположение возможно, если не вероятно».

Однако, заканчивая в то время свою историю александровского царствования, к теме происхождения Павла I историк посчитал нужным не возвращаться.

Признанием со стороны российской ученой общественности своих исследовательских заслуг Валишевский отнюдь не был избалован. Отметим как факт уникальный только то, что «Распорядительный комитет» Русской Высшей школы общественных наук - было такое в Париже в 1901-1905 гг. учебное заведение, где прошли обучение многие российские политики оппозиционного направления, - на своем заседании 31 марта 1903 г. избрал Валишевского своим членом и профессором. В постановлении по этому поводу отмечалось, что сочинения Ва-лишевского, несомненно, и по справедливости, займут «свое собственное и видное место» в ряду исследований по истории России.

Один из русских знакомых Валишевского - библиотекарь Публичной библиотеки Эрнст Петрович Юргенсон - обратился к историку с просьбой пополнить его коллекцию, прислав краткий автограф на избранную тему. Валишевский живо откликнулся на предложение и к письму корреспонденту приложил листок, на котором набросал несколько строк по-французски: «История - это наука или искусство? Много об этом было споров, я же, поразмыслив немного, пришел к убеждению, что вопрос этот праздный; ибо во всяких дошедших до нас образчиках искусства есть много того, что раскрывается обращением к подлинной науке, а во всякой глубокой науке - немало настоящего и высокого искусства» (Автограф-афоризм при письме библиотекарю Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и собирателю автографов Э. П. Юргенсону, 26 ноября 1912 // ОР РНБ. Ф. 124. № 757. Фр.).

Свому жизненному кредо он остался верен до конца, всегда следуя ему на протяжении своей творческой жизни, ибо справедливо полагал, что историк, помимо того, что должен неизменно быть во всеоружии тех, взятых им на себя обязательных принципов, что налагаются на него исторической наукой, должен еще в немалой степени заботиться о том, чтобы поддерживать в читателе неослабевающий интерес к тому, с чем знакомит его автор, а это достигается стройностью формы, увлекательностью изложения и поиском собственных стилистических средств, позволяющих облечь итоги исторических изысканий в образы, пробуждающие воображение и будящие мысль. Именно поэтому книгам Валишевского с самого начала суждена была долгая жизнь, поскольку они, очевидно, свидетельствуют о безупречном предметном знании эпохи наряду с пониманием важности документального освещения всех сторон жизни общества, включая и те, что зачастую оставались и остаются вне поля зрения историков. Документальные разыскания, сделанные Валишевским в европейских, а также и в российских архивах, позволяли заинтересованному читателю увидеть события российской истории в европейском контексте. При этом автор со знанием дела судит и об истории российской науки, и о развитии литературных отношений, и о многих других

моментах, которые порою ускользают от внимания исследователя политической истории общества. Все эти особенности всегда ставили такого «европейского» историка, как Валишевский, вне зависимости от новых архивных разработок и свежих «концептуальных» изложений, в выгодное отличие от многих своих собратьев по перу, историков прошлого и нынешних времен. Отдадим же должное Валишевскому, и если мы попытаемся оценить его творчество в контексте того времени, когда он написал основные свои сочинения, мы не станем спешить с указаниями на присущие его трудам недостатки и предубеждения, водившие его рукой, но обратим внимание на его пристальный интерес к историческому документу, на искреннее желание наперекор всему раскрыть историю той или иной эпохи во всем ее многообразии, на исследовательский талант историка и его пристальный интерес к деталям, на плодотворное стремление понять богатейшую историю великого народа, к благожелателям которого он себя, безусловно, причислял.

Примечания

1. В переводах Ш. Саломона в разное время вышли: A propos de «Résurrection»: lettre / d'A. V. Laptev. (suivi de) réponse / du comte Léon Tolstoï. Paris: 1900; Tolstoy L. N. Une paysanne russe. Trad., annot. introd. par Ch. Salomon. Paris. 1994; Leskov N. S. Comment notre Seigneur visita un paysan. Récit de Noël. Paris. 1926; Tourgeneff I. Poème en prose. Gap. 1932, и другие сочинение русских писателей.

2. В предисловии, специально написанном автором к русскому изданию книги об императрице Елизавете Петровне, Валишевский пишет: «Один русский историк - перед знанием и талантом его я во всяком случае преклоняюсь и до сих пор оплакиваю его смерть - В. А. Бильбасов, назвал мои книги романами. Я готов принять это за похвалу. Да, излагая перед читателями содержание хотя бы и дипломатических документов, я считаю возможным сделать чтение их не менее привлекательным, чем фельетон. Это достижимо при условии устранения из них всего того, что не представляет действительного интереса, т. е. девять десятых большинства текстов, и введения в них того, что составляет прелесть всего человеческого: жизни. Если это мне не удалось, то лишь за недостатком таланта, - за отсутствием также некоторых умственных навыков, утерянных ныне большой публикой. Тут приходится воспитывать или перевоспитывать ее. Некоторые писатели во Франции уже приступили к этому делу, вкладывая в него искусство, недосягаемое для меня, но в их начинании я черпаю оправдание, поощрение и надежду» [Валишевский, 1911a]. Впрочем, приведенный отрывок содержится и во введении к французским изданиям сочинения Валишевского.

3. Авторское предисловие в русских изданиях книги Валишевского обыкновенно опускалось. См.: [Валишевский, 1911b].

Библиография

Валишевский, К. Дочь Петра Великого. Елизавета I, императрица Всероссийская. - Санкт-Петербург, [1911a]. - XXX, 562 с.

Валишевский, К. Иван Грозный / пер. с фр. В. П. Потемкина,

B. П. Херсонской. - 2-е изд. - Москва, 1913. - 558 с.

Валишевский, К. Начатки современной России. Колыбель династии. Первые Романовы (1613-1682) / пер. под ред. А. Н. Грена. - Санкт-Петербург, 1910. - 768 с.

Валишевский, К. Смутное время / пер. с фр.; под ред. Е. Н. Щепкиной. -Санкт-Петербург, 1911b. - VIII, 434 с.

Головина, В. Н. Мемуары графини Головиной, урожденной княжны Голицыной (1766-1821) / предисл. и прим. К. Валишевского; полный пер. с фр. К. Папудолго. - Москва : Сфинкс, 1911. - 410 с.

Кизеветтер, А. А. Валишевский об Александре I // На чужой стороне : ист.-лит. сборники. Сб. 13 / под ред. В. А. Мякотина. - Прага, 1925. - С. 228-244.

Маковицкий, Д. П. У Толстого. 1904-1910. «Яснополянские записки» : в 4 кн. Кн. 1-2 / ред. комиссия: С. А. Макашин, М. Б. Храпченко, В. Р. Щербина. -Москва : Наука, 1979. - (Литературное наследство).

Михневич, В. О. Историческая литература // Новости и биржевая газета. -1898. - № 20. - 20 января (1 февраля). - С. 20.

Полевой, П. Н. Грозная тень // Исторический Вестник. - 1898. - № 3. -

C. 1062-1071.

Пыпин, А. Новая книга о Петре Великом // Вестник Европы. - 1897. - № 12. -С. 710-753.

Académie Française. Séance publique annuelle du jeudei 16 novembre 1893, présidéé par M. François Coppée, directeur. - Paris, 1893.

Crue, F. de. K. Waliszewski. La dernière des Romanov. Paris. 1902 // Revue critique d'histoire et de littérature. Recueil hebdomadaire. - 1903. № 2. - P. 327328.

Dmitri dit Le Faux. A propos du nouveau livre de M. Waliszewski // Revue des questions historiques. - 1906. - № 2. - P. 213-222.

Larousse du XX siècle in six volumes. Publié sous la direction de Paul Augé. -Paris. - 1933. - Vol. VI.

Pingaud, L. L'Empereur Paul Ier de Russie d'après des documents nouveaux. -Paris, 1913.

Valiszewsky, K. Question Finlandaise. L'Autruche et le Moineau. Lettre de Paris au «Novoe Vremya» paru dans ce journal le 24 Décembre 1909 (n° 12137) traduite par A. Manceau. - Санкт-Петербург, 1910.

Waliszewski, К. Alexandre Ier diplomate // Revue d'histoire diplomatique. -Paris, 1914.

Waliszewski, K. Aperçu de la condition des étrangers en droit romain et en droit français, thèse pour le doctorat. - Paris, 1875.

Waliszewski, K. Autour d'un trône. Catherine II de Russie. Ses collaborateurs. Ses amis. Ses favoris. - Paris, 1894a.

Waliszewski, K. L'Héritage de Pierre le Grand. La règne des femmes; gouvernement des favoris, 1725-1741. - Paris, 1900.

Waliszewski, K. La crise révolutionnaire 1584-1614 (Smoutnoié vrémia). -Paris, 1906.

Waliszewski, K. La dernière des Romanov. Elizabeth Ire Impératrice de Russie. 1741-1762. - Paris, 1902.

Waliszewski, K. La Femme Russe. - Paris, 1926.

Waliszewski, K. La Russie il y a cent ans. Le règne d'Alexandre Ier. - Paris, 1924-1925.

Waliszewski, K. Le berceau d'une dynastie. Les premiers Romanov (16131683). - Paris, 1909.

Waliszewski, K. Le fils de la Grande Catherine, Paul Ier, empereur de Russie, sa vie, son règne et sa mort, 1754-1801. D'après des documents nouveaux et en grande partie inédites. - Paris, 1912.

Waliszewski, K. Le Roman d'une Impératrice. Catherine de Russie, d'après ses mémoires, sa correspondance et les documents inédits des Archives d'Etat. Paris, 1894b.

Waliszewski, K. Pierre le Grand. L'Education - l'homme - l'oeuvre. D'après les documents nouveaux. Paris, 1897.

Сведения об авторе

Искюль Сергей Николаевич, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН.

E-mail: iskiouls@yahoo.com

S. N. Iskyul

KAZIMIERZ WALISZEWSKI: HIS RUSSIAN ACQUAINTANCES AND THE FATE OF HIS WORKS

Abstract: The research is about of the Russian-Polish-French historian Kazimi-erz Waliszewski. The popular scientific works of this author, written at the turn of the XIX and XX centuries, attracted the close attention of the public and were widely distributed in Russia and abroad, were translated into many foreign languages.

The article examines the works of Waliszewski and the reaction to them from, first of all, professional historians and reviewers. Special attention is paid to the sustained interest that the Russian readership felt in the works of Waliszewski.

Key words: Waliszewski, Vistula Land, Russian historiography, Ioann IV, Peter the Great, Elizaveta Petrovna, Catherine the Great, Paul I, Alexander I.

References

Valishevskij, K. Doch' Petra Velikogo. Elizaveta I, imperatritsa Vserossijskaya [The Daughter of Peter the Great. Elizabeth I, Empress of Russia. In Russ.]. St. Petersburg, [1911a], XXX, 562 p.

Valishevskij, K. Ivan Groznyj [Ioann the Thunderer. In Russ.]. Moscow, 1913,

558 p.

Valishevskij, K. Nachatki sovremennoj Rossii. Kolybel' dinastii. Pervye Romano-vy (1613-1682) [The Beginnings of Modern Russia. The Cradle of the Dynasty. The First Romanovs (1613-1682). In Russ.]. St. Petersburg, 1910, 768 p.

Valishevskij, K. Smutnoe vremya [Time of Troubles. In Russ.]. St. Petersburg, 1911b, VIII, 434 p.

Golovina, V. N. Memuary grafini Golovinoj, urozhdennoj knyazhny Golitsynoj (1766-1821) [Memoirs of Countess Golovina, nee Princess Golitsyna (1766-1821). In Russ.]. Moscow, Sfinks, 1911, 410 p.

Kizevetter, A. A. Valishevskij ob Aleksandre I [Waliszewski about Alexander I]. IN: Na chuzhoj storone, vol. 13, Prague, 1925, pp. 228-244. (In Russ.)

Makovitskij, D. P. U Tolstogo. 1904-1910. "YAsnopolyanskie zapiski" [Tolstoy's. 1904-1910. "Yasnaya Polyana notes". In Russ.], vol. 1-2, Moscow, Nauka, 1979.

Mikhnevich, V. O. Istoricheskaya literature [Historical Literature]. IN: Novosti i birzhevaya Gazeta, 1898, no. 20, p. 20. (In Russ.)

Polevoj, P. N. Groznaya ten' [The Thunderous Ghost]. IN: Istoricheskij Vestnik, 1898, no. 3, pp. 1062-1071. (In Russ.)

Pypin, A. Novaya kniga o Petre Velikom [A New Book about Peter the Great]. IN: Vestnik Evropy, 1897, no. 12, pp. 710-753. (In Russ.)

Académie Française. Séance publique annuelle du jeudei 16 novembre 1893, présidéé par M. François Coppée, directeur [French Academy. Annual public meeting of the jeudei November 16, 1893, chaired by Mr. François Coppée, director. In Fr.]. Paris, 1893.

Crue, F. de. K. Waliszewski. La dernière des Romanov. Paris. 1902 [The Last of the Romanovs]. IN: Revue critique d'histoire et de littérature. Recueil hebdomadaire, 1903, no. 2, pp. 327-328. (In Fr.)

Dmitri dit Le Faux. A propos du nouveau livre de M. Waliszewski [Dmitry Says The Fake. About Mr. Waliszewski's New Book]. IN: Revue des questions historiques, 1906, no. 2, pp. 213-222. (In Fr.)

Larousse du XX siècle in six volumes. Publié sous la direction de Paul Augé [Larousse of the XX century in six volumes. Published under the direction of Paul Augé. In Fr.]. Paris, 1933, vol. VI.

Pingaud, L. L'Empereur Paul 1er de Russie d'après des documents nouveaux [The Emperor Paul I of Russia According to New Documents. In Fr.]. Paris, 1913.

Valiszewsky, K. Question Finlandaise. L'Autruche et le Moineau [Finnish Question. The Ostrich and the Sparrow. In Fr.]. St. Petersburg, 1910.

Waliszewski, K. Alexandre 1er diplomate [Alexander I as a Diplomat]. IN: Revue d'histoire diplomatique, Paris, 1914. (In Fr.)

Waliszewski, K. Aperçu de la condition des étrangers en droit romain et en droit français, thèse pour le doctorat [Overview of the condition of foreigners in Roman law and French law, thesis for the doctorate. In Fr.]. Paris, 1875.

Waliszewski, K. Autour d'un trône. Catherine II de Russie. Ses collaborateurs. Ses amis. Ses favoris [Around a Throne. Catherine II of Russia. Her Collaborators. Her Friends. Her Favorites. In Fr.]. Paris, 1894a.

Waliszewski, K. L'Héritage de Pierre le Grand. La règne des femmes; gouvernement des favoris, 1725-1741 [The Legacy of Peter the Great. The Reign of Women; Government of the Favorites, 1725-1741. In Fr.]. Paris, 1900.

Waliszewski, K. La crise révolutionnaire 1584-1614 (Smoutnoié vrémia) [The Revolutionary Crisis 1584-1614 (Smoutnoye Vremya). In Fr.]. Paris, 1906.

Waliszewski, K. La dernière des Romanov. Elizabeth Ire Impératrice de Russie. 1741-1762 [The Last of the Romanovs. Elizabeth I, the Imperatrice of Russia. 17411762. In Fr.]. Paris, 1902.

Waliszewski, K. La Femme Russe [The Russian Wife. In Fr.]. Paris, 1926.

Waliszewski, K. La Russie il y a cent ans. Le règne d'Alexandre Ier [Russia a Hundred Years Ago. The Reign of Alexander I. In Fr.]. Paris, 1924-1925.

Waliszewski, K. Le berceau d'une dynastie. Les premiers Romanov (1613-1683) [The Cradle of a Dynasty. The First Romanovs (1613-1683). In Fr.]. Paris, 1909.

Waliszewski, K. Le fils de la Grande Catherine, Paul Ier, empereur de Russie, sa vie, son règne et sa mort, 1754-1801 [The Son of the Great Catherine, Paul I, Emperor of Russia, His Life, His Reign and His Death, 1754-1801. In Fr.]. Paris, 1912.

Waliszewski, K. Le Roman d'une Impératrice [The Romance of an Empress. In Fr.]. Paris, 1894b.

Waliszewski, K. Pierre le Grand [Peter the Great. In Fr.]. Paris, 1897.

About the author

Iskyul Sergey Nikolaevich, Doctor of Historical Sciences, Leading Researcher of the St. Petersburg Institute of History of the Russian Academy of Sciences.

E-mail: iskiouls@yahoo.com