CC BY
45
Список литературы
1. Агафонов А.И. Войсковые и полковые храмы Войска Донского и их роль в окормлении казачества в XVIII - начале XX в. // Гуманитарные и юридические исследования. - Ставрополь, 2018. - № 3. - С. 8-16.
2. Амелша О.С. Проблематика козацького здобичництва в науковш спадщиш Я. Дашкевича // 1нтелггенщя i влада. - Одеса, 2017. - Вип. 36. - С. 225-235.
3. Баранов А.В., Рвачева О.В. Протестные настроения донского казачества и репрессивная политика власти конца 1920-х - 1930-х годов // Новейшая история России. - СПб., 2018. - Т. 8, № 3. - С. 613-624.
4. Кобельський Д.В. Девiантна поведшка вояюв червоного козацтва: 19181921 рр. // Ьтел^енцш i влада. - Одеса, 2016. - Вип. 35. - С. 103-115.
5. Рвачева О.В. «До сих пор мы все-таки плохо знаем, чем дышит казачество...». Изучение настроений Донского казачества партийно-советскими структурами в середине 1920-х годов // Каспийский регион: Политика, экономика, культура. - Астрахань, 2018. - № 1 (54). - С. 15-29.
6. Филимонов А.В. Проблемы сущности и идентичности казачества в исследовательских концепциях истории и этнографии // Гуманитарный вектор. - Чита, 2017. - № 1. - С. 42-50.
7. Чекулаев Н.Д. О взаимоотношениях российского казачества с чеченцами в XVI-XVIII вв. // Вестник Академии наук Чеченской Республики. - Грозный, 2018. - № 4. - С. 20-35.
8. Эльбуздукаева Т.У. Политика советской власти в отношении терского казачества в 1918 - 1920-х годах // Вестник военной академии Чеченской Республики. - Грозный, 2018. - № 4 (41). - С. 89-94.
9. Peretyatko A.Y. «Cossacks seemed to us to be the knights of Homer»: Materials of I.S. Ulyanov about the cossacks of 1820-1830 // East European History. -Bratislava, 2018. - N 4(1). - P. 3-28.
2019.03.011. Ю.В. ДУНАЕВА. КАЗАЧЬЯ ЭМИГРАЦИЯ ПЕРВОЙ
ПОЛОВИНЫ XX в. В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ.
(Обзор).
Ключевые слова: Россия, первая половина XX в. ; казачество;
казачья эмиграция; историография.
В истории казачества сформировались разные исследовательские поля, среди которых можно выделить: «казачья эмиграция», «две волны казачьей эмиграции», «казачье зарубежье» и т.п.
Специалистами защищаются диссертации, издаются статьи и мо-
нографии, проводятся международные конференции1. Переплетенные друг с другом, эти поля тесно связаны с историей русской эмиграции, военной историей, историей культуры, историей церкви и др.
«Казачья эмиграция» и «казачье зарубежье» - сложные и многосоставные темы. Поэтому в обзоре будет рассмотрена литература, посвященная общим, узловым моментам: 1) разнообразие определений казачества; 2) концепции происхождения казачества; 3) особенности казачьей идентичности за рубежом; 4) численность эмиграции; 5) структура и эволюция политических настроений среди казачества; 6) две волны эмиграции и реэмиграции.
Известный исследователь казачества О. В. Ратушняк отмечает методологические сложности с определением основных терминов и понятий. До сих пор ведутся активные дискуссии о происхождении казачества и его социального статуса. «Чаще всего казачество определяют как этнос, субэтнос, военно-служилое сословие. При объяснении места и времени происхождения казачества доминируют миграционная и автохтонная теории. Долгое время была популярна официальная теория, уделяющая основное внимание мероприятиям правительства и "беглохолопскому" характеру формирования казачества» [5, с. 50]. Сам исследователь, вслед за Д.В. Колупаевым, рассматривает «казачество как конгломерат определенных статусов: военных, социальных, экономических, которое стало в процессе наступавшей рыночной модернизации саморегулирующимся социумом» [там же].
В современной литературе представлено несколько концепций происхождения казачества: 1) «беглохолопская» - основана на социальном и социально-классовых представлениях; 2) «государственно-колонизаторская» - в основу положен социально-политический принцип; 3) «антропологическая» основывается на этнических факторах; 4) «интеграционная» - в этом случае предпринимается попытка соединить базисные положения других
1 Например: 18-20 февраля 2017 г. в Париже в Русском духовно-культурном центре прошла вторая Международная научно-практическая конференция «Казачье зарубежье. 1917-2017: Уроки столетия». См.: Режим доступа: http:// www.mid.ru/materialy-komissii-po-voprosam-kazac-ih-obsestv/-/asset_publisher/aLRf N6MT9msV/content/id/2712444
парадигм, показав преобладание в разные периоды разных факторов, пишет О. Ратушняк.
Анализ сущности казачества приводит исследователей к дихотомии, полагает он. Утверждение, что казачество - это военно-служилое сословие - неполно, ведь казаками себя называли представители разных социальных групп, например, духовенство. Казачество как этническая группа тоже не совсем подходит, так как встает вопрос: что это - один этнос или несколько (донское, терское и т.п.)? К тому же представители разных народов, служившие в казачьих войсках, или проживавшие на одной с казаками территории, или еще по каким-то причинам, тоже называют себя казаками. Так, в исследовании И.И. Бондаренко и Й. Долейши отдельные главы посвящены кубанским казакам, казакам-калмыкам и др. [1, с. 127-154, 185-197].
Большую роль играет самосознание и самоопределение казачества, пишет Ратушняк. «В этом плане и осознание себя самостоятельным этносом (или особой частью русского народа), и отождествление с военно-служилым сословием, имеющим свои особые права, привилегии и обязанности важны для понимания сущности казачества. После революционных событий 1917 г. и последующей Гражданской войны большую роль в процессе эволюции казачьего самосознания сыграло разделение казачества на две части - оставшихся в России и эмигрантов» [5, с. 53].
Следует учитывать, что в разные периоды, в зависимости от политических установок, менялись концепции происхождения народов, этносов, сословий и принадлежности к ним. Так, в первые годы советской власти происходило расказачивание, ликвидировались привилегии и автономии. Теория казаков как отдельного народа критиковалась, ей противопоставлялась теория казачества как части русского этноса. А в середине 1930-х годов некоторым воинским соединениям было присвоен статус «казачьих», причем в их состав были включены не только этнические казаки, но и представители этносов и народов, проживающие на исконных казачьих территориях.
Ратушняк приходит к следующему выводу: «Таким образом, уникальность казачества как социально-исторического феномена не дает возможность однозначно объяснить его генезис и четко определить его сущность» [5, с. 59]. Сам автор исходит из того,
что казачество - это «культурно-историческая и этносоциальная группа» [5, с. 66)]
Что касается казачьей эмиграции, то Ратушняк пишет: «К казакам-эмигрантам мы относим не только тех казаков, которые сами идентифицировали себя с природными казаками или входили в состав казачьих воинских частей и подразделений, но и тех, кто уже в условиях эмиграции в значительной степени проникся культурой и традициями казачества, перенял их и вписался в казачью общность. И в этом плане казачье зарубежье воспринимается нами как самостоятельный социально-исторический феномен, являющийся в то же время составной частью российского зарубежья» [5, с. 64].
Казаки - эмигранты первой волны старались поддерживать традиции и обычаи чтобы закрепить свою особую идентичность -военно-служилого сословия. В эмиграции они сохраняли структуры войсковой организации и институт атаманства. Расселялись казаки, как правило, обособленно от местного населения, строили станицы и хутора. Причем вместе могли проживать как представители одного или нескольких войск, так и разных этносов, сословий, социальных групп из бывших казачьих регионов, или тех, кто причислял себя к казакам. «Данные факторы, с одной стороны, способствовали адаптации казаков-иммигрантов в принимаемых государствах, с другой - они же являлись препятствием для интеграции казаков в принимаемые сообщества. Практически все основные и значимые для казачества институты были трансформированы в процессе эволюции казачьего сообщества за рубежом. Определенную трансформацию претерпело и само казачество» [5, с. 450].
О самоорганизации казачества пишут и другие авторы. В частности, А.Л. Худобородов и М.А. Яшина отмечают, что «казачество не растворялось в основной массе русских эмигрантов, а проживало, как правило, обособленно в зарубежных казачьих станицах, объединялось вокруг своих станичных и войсковых атаманов» [6, с. 77-78]. Еще одним важным фактором самоорганизации казачества являлось учреждение разного рода союзов. Это, можно сказать, отдельная тема в истории казачьей эмиграции [см., например: 1, с. 100-110, 206-216; 5, с. 141-180; 6, с. 104-119 и др.].
Вопрос о количестве эмигрировавших после революции 1917 г. казаков остается открытым. Естественно, что приводимые историками цифры заметно различаются. Можно назвать несколько причин, это и источниковые проблемы, и сложности подсчета именно казаков среди эвакуированных и т.п.
Во всяком случае, приведем данные из рассматриваемых работ. Ратушняк считает, что эмигрировало более 100 тыс. человек. Кубанские, терские и астраханские казаки и др. эмигрировали в основном на запад (около 45 тыс. эвакуировалось с армией П. Врангеля, примерно 10 тыс. человек - другими путями). Казаки из Азиатской части страны (около 50 тыс. человек) эмигрировали в Китай, часть их добралась до Кореи, Японии, Австралии [5, с. 111, 115-117].
В исследовании И.И. Бондаренко и Й. Долейши отмечено, что в ходе эвакуации, организованной П. Врангелем из Севастополя 12-15 ноября 1920 г., на 126 судах императорского флота общее количество эвакуированных (военных и гражданских) составило 145 693 человека. Один корабль затонул, а остальные корабли прибыли в Константинополь (Стамбул). Остатки Добровольческой армии были интернированы в Галлиполи, а казаков отправили на острова Эгейского моря. В ходе переговоров с правительствами ряда стран размещение российских беженцев происходило следующим образом: Франция приняла 400 тыс. человек, Германия и Польша по 100 тыс. человек и др. [1, с. 81-84].
А.Л. Худобородов и М.А. Яшина, ссылаясь на работы предшественников, пишут, что вместе с семьями общее число эмигрировавших казаков Дона, Кубани и Терека к концу 1921 г. составило примерно 65 тыс. человек В 1925-1926 гг. эта цифра сократилась, так как часть казаков вернулась на родину, часть приняла новое гражданство и т.п. «Общее число строевых казаков (без гражданских беженцев и членов семей) к середине 1920-х годов составляло более 40 тыс. человек, этой цифры придерживается большинство исследователей» [6, с. 69].
Эти авторы также приводят данные по распределению казаков-эмигрантов в разных странах. К началу 1930-х годов во Франции насчитывалось приблизительно 10 тыс. человек, в Чехословакии - около 20 тыс., в Королевстве сербов, хорватов и словенцев -более 10 тыс. человек.
Следует также учитывать, что в это же время шел противоположный процесс - возвращение казаков на родину. Процесс репатриации, стихийный или организованный (прежде всего советским и французским правительствами), длился все 1920-е годы. По данным Ратушняка, на родину вернулись порядка 15 тыс. человек [5, с. 442-443]. Как отмечают другие историки, возвращению эмигрантов способствовали политические меры, например принятый в 1920 г. декрет ВЦИК «Амнистия лицам, участвовавшим в качестве рядовых солдат в белогвардейских военных организациях», еще подобные декреты были изданы в 1924, 1925 гг. [6, с. 175]. Историки подчеркивают, что впоследствии многие репатрианты были репрессированы, в том числе в ходе Большого террора.
Еще одна большая и дискуссионная тема - политические настроения казачьего зарубежья. Она также соприкасается с темой «политические настроения русского зарубежья». Рассмотрим ее общие черты.
Накал политических страстей и политическая пестрота русской эмиграции и, соответственно, казачества - постулат историографии. При этом можно отметить две основные политические проблемы, волновавшие казаков, - будущее России и будущее казаков. Спектр представлений был самым разным, от восстановления монархии до создания нового государства - великой Казакии.
Историки выделяют следующие особенности, повлиявшие на общую политическую атмосферу. 1. Практически все казаки были проникнуты идеологией белого движения и категорического неприятия политического режима в СССР. 2. Казачья эмиграция распалась на различные политические течения, организации, группы и союзы, хотя заявлений о необходимости казачьего единства на чужбине и попыток в этом направлении было сделано немало. 3. Часть казаков поддерживала те или иные эмигрантские политические течения или партии, не становясь их (партий) членами. Создавались свои, казачьи политические организации, например Русский общевоинский союз, объединявший монархически настроенных. 4. Значительная часть казаков была далека от политических проблем, не проявляла заметной политической активности [6, с. 146-148].
Худобородов и Яшина выделяют три основных политических направления, традиционных в то же время для русской эмиг-
рации. Первое направление - монархисты, они группировались вокруг великого князя Николая Николаевича (младшего) Романова, которого считали законным наследником престола. Монархистами были сторонники П.Н. Врангеля, П.Н. Краснова, а в Харбине - руководитель Восточного казачьего союза Г.В. Енборисов, Е.Г. Сычев и др.
Краснов и его сторонники выступали за монархическую Россию. Они были уверены в том, что наследники Романовых, заняв престол, будут защищать интересы казачества как сословия и обеспечат им автономию. При этом Краснов, например, выступал против представителей народоправства, так как опасался, что «они во имя партийной программы, во имя общей справедливости так сравняют казаков с иногородним населением, что будет им не лучше, чем при коммунистах» (цит. по: [6, с. 151]). К монархистам примыкали врангелевцы во главе с командующим Донским корпусом Ф.Ф. Абрамовым. Но они проповедовали идею великой, неделимой России и созыв Учредительного собрания. В новой стране казаки должны стать военной силой, а сословные проблемы врангелевцев интересовали мало, отмечают Худобородов и Яшина. Территориально монархисты преобладали среди эмигрантов Югославии, Болгарии, Франции и Германии.
Второе направление - умеренное, они противостояли и монархистам, и демократам. Умеренные объединялись вокруг донского атамана А.П. Богаевского, «Казачьего союза» в Париже, «Объединенного совета Дона, Кубани и Терека». К ним примыкали некоторые союзы казаков Харбина и Шанхая. Политическая платформа умеренных была основана на принципах народоправства, в соответствии с волеизъявлением казачества и Конституции. В рамках единого Российского государства казачьи края должны иметь определенную автономию и самостоятельность.
Третье направление - демократическое, республиканское, антимонархическое. Оно было представлено «Союзом возрождения казачества», созданным в 1921 г. в Константинополе. Затем руководство Союза переехало в Прагу, и Чехословакия стала центром притяжения для казаков-демократов. Будущую Россию они представляли как демократическую федеративную республику. А казачьи земли должны войти в ее состав как «отдельные штаты
со своими законодательными и государственно-административными органами» (цит. по: [6, с. 167]).
О разнообразии политических взглядов и полярности мнений говорит и то, что «Союз возрождения казачества», близкий к партии эсеров, был ярко антимонархической организацией. «Всю ответственность за поражение белого движения в борьбе с большевиками в 1918 - 1920-х годах он ["Союз"] возлагал на монархистов, а также на Деникина, Врангеля, их окружение и партию кадетов» [6, с. 145].
«Союз возрождения казачества» в 1926 г. распался на несколько конкурирующих организаций. Осенью 1925 г. в Чехословакии был организован «Союз вольного казачества» (И.Ф. Быка-доров, Т.М. Стариков и др.). Они выступали с идеей создать единое государство на территории Терека, Дона, Кубани. А затем, когда будет организована в стране Федеративная республика, этот штат вступит в нее на договорных началах.
В 1927 г. возник Совет вольного казачества (И.А. Билый, И.Ф. Быкадоров и др.). Они предлагали полное отделение казачьих земель от России, создание независимого казачьего государства «Казакия» в пределах Дона, Кубани, Терека, территории рассления астраханских, яицких (уральских) и оренбургских казаков. Вольных казаков нередко называли самостийниками [6, с. 169].
Следует отметить, что не все историки разделяют подобный взгляд на политические взгляды казачества. Например, Ратушняк пишет: «Если чисто монархистских и кадетских казачьих объединений за рубежом не существовало, несмотря на тягу некоторых из них, в том числе и атаманов, к тому или иному политическому течению, то эсеровская направленность некоторых казачьих организаций была неоспорима. Эсеровских воззрений придерживались, в частности, руководители Союза возрождения казачества. Так, в одной из резолюций ЦК Союза (май 1921 г.) было признано, что для достижения своих целей казачество может и должно координировать свои действия с демократическими силами российской эмиграции, которые отражают их интересы» [5, с. 157]. Эсеровские настроения в среде эмиграции и казачества особенно поддерживало правительство Чехословакии, поэтому они группировались в Праге.
Ратушняк отмечает: «В эмиграции казачество не стало единым социальным организмом. Среди казаков еще более обострились противоречия, проявившиеся в ходе Гражданской войны. Появились и новые факторы, вызывавшие острую политическую борьбу, как среди различных политических групп казаков, так и между ними и представителями других частей российской эмиграции» [5, с. 140].
Историк выделяет следующие политические течения и направления. «Единонеделимцы» проводили идею определенной самостоятельности казачьих земель в России. В основном это были казачьи атаманы, представители дворянства, получившие воспитание в российских военных училищах. Но, подчеркивает историк, «в то же время, стремясь сохранить влияние на казачьи массы, атаманы вынуждены были прислушиваться к их чаяниям и стремлениям, а в казачьей среде (особенно среди донцов и кубанцев) еще сильны были воспоминания о былой казачьей вольности и об особых казачьих привилегиях, включая самостоятельность в решении дел казачьих войск» [5, с. 140]. При этом на автономных казачьих землях предполагался союз казаков с горцами или степными народами. К «единонеделимцам» он относит «Объединенный совет Дона, Кубани и Терека» (ОСДКТ); «Союз возрождения казачества» (хоть и был настроен оппозиционно к ОСДКТ, но выступал за определенную казачью автономию); «Союз сохранения казачества»; Казачий союз в Шанхае и др.
«Самостийники» предполагали самостоятельное существование казачьих краев и областей. Первыми с такой идеей выступили кубанские казаки, которые еще во время Гражданской войны хотели отделить Кубань от остальной России. «При этом, как и в годы войны, так и в эмиграции, они то выступали за полностью суверенные Кубань, Дон и другие казачьи области, то предусматривали возможность включения казачьих областей в состав федеративного российского государства» [5, с. 143]. Среди представителей данного течения можно назвать Л.Л. Быча, Т.П. Тимошенко, Ф.А. Щербину, И.Л. и П.Л. Макаренко и др. Одни из них (И.П. Тимошенко) выступали за независимость Кубанской республики. Другие (Ф.А. Щербина) допускали объединение Кубани и Украины в самостоятельное государство, пишет историк.
Со временем, продолжает он, самостийники превратились в мощное вольно-казачье движение (ВКД). Одним из его активных участников был есаул М.Ф. Фролов, начавший свою деятельность в Польше при финансовой поддержке польских правящих кругов, подчеркивает автор [5, с. 144]. Была создана газета «Голос казачества», во главе которой стояли лидеры движения - И.А. Билый, М.Н. Гнилорыбов, М.Ф. Фролов. Представители ВКД выступали за объединение казаков в единую националистическую организацию и создание единого казачьего государства Казакии. Вольным казакам удалось распространить свое влияние преимущественно среди соотечественников в государствах с преобладанием славянского населения - Польше, Чехословакии, Югославии [5, с. 144145].
В Праге вольные казаки группировались вокруг журнала «Казачий путь» (затем «Путь казачества»). Для подготовки казачьих масс к созданию единого государства были созданы две организации: «Общество изучения казачества» и «Литературная семья». Летом 1927 г. был организован «Союз вольного казачества» (СВК). «Это была политическая организация, заявившая в качестве основной цели "освобождение казачьих краев и создание из казачьих войск Юго-Востока бывшей России самостоятельного казачьего государства Казакии"» [5, с. 145].
СВК, созданный как общеказачья организация, со временем разделился на две части, донскую и кубанскую, каждая из которых имела своего председателя и секретаря. А периодическое издание Союза - журнал «Вольное казачество» - двух соредакторов, донца и кубанца. При поддержке польского правительства журнал просуществовал практически до Второй мировой войны, отмечает автор, в отличие от других эмигрантских изданий. «Польское правительство, проводившее полонизацию страны, создавшее по сравнению с другими славянскими государствами максимально неблагоприятную обстановку для проживания российских эмигрантов в стране, в то же время практически открыто поддерживало вольно-казачье движение» [5, с. 146]. Финансовая поддержка, бесплатная рассылка журнала способствовали развитию движения; к концу 1920-х годов вольно-казачьи организации возникли в Сербии, Болгарии. При этом, пишет Ратушняк, в Болгарии и Сербии ВКД столкнулось с сопротивлением монархически настроенных
казаков, генералов и в целом русской диаспоры, поддержку которым оказывали местные правительства.
Парадоксально, но даже стабильное финансирование не принесло заметного успеха в распространении движения. Незначительное количество казаков, проживающих в Польше, антирусская политика польского правительства, борьба среди лидеров за руководство движением - эти и другие факторы ослабляли его. В конечном счете ВКД распалось на отдельные группировки.
В работе И.И. Бондаренко и Й. Долейши возникновение и деятельность проекта «Казакия» излагается следующим образом. Вольное движение казаков, пишут они, - это одновременно и организация, и идеология. Идеи создания собственного государства казаки высказывали еще во времена русских царей. В годы революции и Гражданской войны проект получил второе рождение: казаки сражались за территории Дона и Кубани, стремясь провозгласить их независимым казачьим государством.
В эмиграции идею «вольного казачества» подхватили сначала в Польше - М.Ф. Фролов (член Кубанского Национального совета и Верховного круга) при финансовой поддержке влиятельных польских кругов начал работу по реализации этой идеи. Довольно быстро он перебрался в Чехословакию. Это произошло, вероятно, потому, что в основном в Праге жила большая группа эмигрантов (генерал Стариков, Сидорин и др.), разделявших его точку зрения, пишут исследователи. В Праге, по инициативе Т.М. Старикова, И.А. Билого (член Войска Донского, командир казачьего отряда), М.Ф. Фролова, И.И. Колесова (инженер, донской казачий есаул, полковник), В.Г. Глазкова и С. А. Фёдорова (студенты) была создана группа «Вольно-казачье движение».
В 1927 г. вышел первый номер журнала «Вольное казачество», где была опубликована программа движения. Высказанные в ней идеи получили большой резонанс в эмигрантской среде. Многие историки, писатели и поэты стали рассматривать историю казачества именно в этом ракурсе, пишут Бондаренко и Долейши. Идея вольного казачества распространилась по всему миру, в разных странах стали появляться организации вольных казаков. Но, отмечают авторы, «сторонники единой и неделимой России, однако, обвинили руководство вольного казачества, и все его ор-
ганизации в расколе и подрыве русской государственности» [1, с. 225]. Да и в самом движении начались раскол и размежевание.
Следует отметить, что эти настроения, идеи характерны для 1920-1930-х годов. В то время они развивались, изменялись, возникали и пропадали, так же как и многочисленные временные союзы и коалиции. Люди меняли свою политическую ориентацию, иногда радикально, вплоть до полного отказа от прежней, как это произошло с одним из лидеров движения вольных казаков генералом И.Ф. Быкадоровым. Он в 1930 г. отошел от движения самостийников. В «Открытом письме казакам» в 1932 г. он, в частности, писал: «Создание государства (Казакии) совершенно неосуществимо ... Если бы оно было осуществлено (для тех, кто верит в это), то это были бы новые Балканы, с разделением казачьих земель между Россией, Украиной и Кавказом и бутафорской Казакией... Это было бы равносильно возвращению казачества в своем развитии на сотню лет назад. Казачья самостийность ведет к изоляции.» (цит. по: [6, с. 170-171]).
Изменение политической ситуации в международной обстановке и странах, где расселились казаки, заметно повлияло на политические настроения эмигрантов. «До начала Второй мировой войны, а также в первые ее годы (вплоть до нападения Германии на СССР) многие эмигранты, в том числе и казаки, рассматривали возможность продолжения борьбы с советским режимом как своеобразное продолжение Гражданской войны. Такой позиции придерживалось практически все казачество, находившееся за рубежом. При этом, если в первые годы эмиграции по инерции часть российских эмигрантов ориентировались на Великобританию и Францию, то со временем некоторые из них стали считать, что инициатором этой борьбы должна выступить и выступит Германия. Особые надежды в этом им давали риторика Гитлера и выступления лидеров германского национал-социализма, позиционирующих себя как последовательных борцов против коммунистической угрозы. Среди представителей данного направления можно выделить бывшего донского атамана П.Н. Краснова и его сторонников, атамана донских казаков в эмиграции М.Н. Граббе, а на Дальнем Востоке - Г.М. Семёнова, который фактически поддерживал Японию, союзника фашистской Германии» [3, с. 25].
Тема «Эмиграция казаков и казачье зарубежье в годы Второй мировой войны» нуждается в отдельном рассмотрении. В ее рамках можно обозначить несколько проблем: участие казаков в военных действиях; изменения социально-экономической и политической ситуации эмиграции; коллаборационизм; вопросы о будущем России и т.п.
В конце 1930-х годов в некоторых странах изменилось отношение ко всей русской эмиграции. Дело в том, что, отстаивая свою самобытность, эмигранты воспринимались как часть России или СССР. После принятия Договора о ненападении 1939 г., российское зарубежье стало рассматриваться правительством ряда стран как союзник Германии. Поэтому, например, во Франции, в ряде префектур российские эмигранты подвергались гонениям, арестовывались. А в Польше была другая ситуация, русскоязычное население, в отличие от коренного, не преследовалось [3, с. 43-47].
Посмотрим, как в общем раскрывается тема «Вторая волна казачьей эмиграции - 1940-1960-е годы». Ратушняк выделяет следующие причины, по которым казаки оказывались за рубежом: будучи вывезенными вместе с другими гражданами с оккупированных советских территорий; оказавшись в плену; отступая вместе с немецкой армией [5, с. 443]. Вторая волна эмиграции шла только в западном направлении, отмечает историк. Он приводит следующие данные: численность оставшихся за рубежом бывших советских граждан составляет от 450 до 530 тыс. человек [4, с. 60]; больше всего осталось за границей донских и кубанских казаков -около 50 тыс. человек [5, с. 444].
В годы войны среди российской эмиграции проявились два направления - «пораженцы» и «оборонцы». Первые видели в Германии силу, способную уничтожить большевиков и поэтому ждали поражения СССР в войне. Вторые считали опасностью для существования страны и ее целостности любую внешнюю агрессию и поэтому поддерживали антифашистские силы. Конечно, была и «третья сила» - аполитично настроенные эмигранты, всецело занятые повседневными заботами, просто выживанием, заботой о хлебе насущном [3, с. 28-31].
Подобный раскол был и в среде первых эмигрантов-казаков, но здесь он еще усугублялся некоторыми обстоятельствами, считают Худобородов и Яшина. «Во-первых, сравнительно немного
казаков-эмигрантов встало открыто на сторону СССР, вступив в борьбу с гитлеровским режимом. Во-вторых, казаки-эмигранты, выступившие открыто на стороне Германии в войне против Советского Союза, были расколоты в вопросе о дальнейшей судьбе России. Одни стояли за возрождение единой национальной России, другие - за ее расчленение и создание Казакии. В-третьих, довольно большим был процент пассивных, не желавших принимать никакого личного участия в этой великой борьбе» [6, с. 300-301].
Выбор территории проживания второй волны эмиграции заметно отличался от первой. Первые эмигранты надеялись на свержение большевистского режима и возращение на родину, поэтому по возможности старались селиться в близлежащих странах. Вторая волна эмиграции, опасаясь насильственного возвращения, предпочитала уехать дальше от СССР.
Ратушняк особо подчеркивает характерные черты второй волны эмиграции. Он пишет, что среди тех, кто решил остаться на Западе в силу экономических причин, были либо те, кто состоял в браке с иностранными гражданами, либо те, кто рассчитывал, «что они смогут устроиться в более комфортных материальных условиях, чем в разоренном войной СССР. В то же время процент последних был крайне низок» [4, с. 66]. Кроме того, «среди казаков в качестве побудительной силы остаться за пределами родины большую роль играли репрессии на уровне геноцида, которые в свое время затронули практически каждую казачью семью. Память об этих репрессиях, с одной стороны, пробуждала ненависть к советской власти, с другой - заставляла именно казаков наиболее сильно опасаться новой волны подобных репрессий» [3, с. 139].
В первые послевоенные десятилетия происходил процесс репатриации, иногда добровольный, иногда насильственный. Причем среди возвращенцев были представители первой эмиграции.
Советское правительство уже в 1944 г. стало предпринимать первые шаги по началу процесса репатриации, впоследствии в конце 1940-х - начале 1950-х годов был принят ряд указов о возвращении эмигрантов на родину. Что касается отношения правительств стран, в которых размещались эмигранты, то, как пишет В.А. Перцев, «. реэмиграция и репатриация находились в прямой зависимости как от особенностей внутриэкономической обстановки и внутриполитической стабильности в самом Советском госу-
дарстве, так и от сложившегося отношения к нему иностранных государств» (цит. по: [3, с. 153]).
Старые центры эмиграции - на Дальнем Востоке, в Югославии, в Чехословакии и других странах - постепенно исчезли. Новые потоки казаков-эмигрантов устремились в Австралию, США, Канаду, Аргентину и другие страны Латинской Америки, пишут Худобородов и Яшина. «Но это уже была другая, послевоенная волна эмиграции, со своим жизненным опытом, мировоззрением, менталитетом, значительно отличающимся от эмиграции 19201930-х годов» [6, с. 337].
К середине 1950-х годов казачество практически полностью уехало из Китая, из европейских стран предпочитали перебраться за океан. Часть казаков разместилась в Великобритании, Бельгии, Франции и Германии, некоторые предпочли страны Восточного блока, а также Грецию, Италию, страны Ближнего Востока.
Всего, по данным историков, в СССР к 1952 г. вернулось около 4,5 млн советских граждан и более 430 тыс. человек из первой волны эмиграции, не являвшихся гражданами СССР [3, с. 154]. В целом процесс возращения продолжался до 1960-х годов, но с окончанием оттепели и началом нового этапа холодной войны практически прекратился.
Подводя итоги этому небольшому обзору современной российской историографии казачьей эмиграции, отметим, что оформившись не так давно, в 1990-е годы, история казачьего зарубежья стала перспективным и динамично развивающимся направлением. Общее поле исследований расширяется и дополняется, вводятся в оборот новые источники, часть из которых представлена в открытом доступе, в Интернете. Например, на сайте «Донская электронная библиотека» в разделе «Казачье зарубежье» «представлены книги и периодические издания, выходившие за рубежом (София, Прага, Париж, Берлин, Мюнхен) в 20-30-е годы XX в. Это фундаментальные труды донских историков И.Ф. Быкадорова, С.Г. Сватикова, напечатанные в Праге и Белграде, журналы "Атаманский вестник", "Вестник общества галлиполийцев", "Вестник казачьего союза", "Военная быль", "Казачий путь", "Казачьи Ду-
мы", "Родимый край" и др.» [2]. Издаются разного рода словари и справочники, энциклопедии1.
Анализ работ авторитетных ученых показывает, что сложная, многосоставная тема истории казачьей эмиграции, или, более широко, - истории казачьего зарубежья достаточно полно и хорошо исследуется. Ведется активный научный поиск и изучение разного рода тем и проблем, изучаются и вводятся в оборот архивные и редкие материалы, уточняются статистические данные, находятся новые факты, пишутся и реконструируются биографии и т.п. То есть ведется полноценная и полномасштабная историческая работа от сбора данных до их анализа. Вполне естественно, что наряду с этим существуют лакуны и пробелы, обозначаются новые малоизученные поля, темы, проблемы. Вдобавок заметна диспропорция: период эмиграции 1920-1940-х годов изучен более полно и подробно, чем вторая волна эмиграции в 1940-1960-е годы.
Список литературы
1. Бондаренко И.И., Долейши Й. Летопись казачества. Казаки в Центральной Европе. - Братислава: Европейский центр изобразительных искусств, 2014. -540 с.
2. Донская электронная библиотека. - Режим доступа: http://www.dspl.ru/eLib/ Pages/Collections/details.aspx?id=11 (Дата посещения 23.01.2019.)
3. Ратушняк О.В. Казачье зарубежье в 1940-1960-е годы. - Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2017. - 299 с.
4. Ратушняк О.В. Казачье зарубежье в 1945-1960-х годах // Историческая и социально-образовательная мысль. - Краснодар, 2016. - Т. 8, № 3, ч. 2. - С. 5968. - DOI: 10.17748/2075-9908-2016-8-3/2-59-68.
5. Ратушняк О.В. Казачье зарубежье как социально-исторический феномен: Образование, структура, проблемы общественно-политической, социально-экономической и культурной жизни (1920-1960-е годы): Дис. ... докт. истор. наук. - Краснодар, 2017. - 533 с.
6. Худобородов А.Л., Яшина М.А. Российское казачество на чужбине 19201940-е годы. - Челябинск: Край Ра, 2017. - 360 с.
1 Например: Российское казачество: Науч.-справ. изд. / Рос. акад. наук. Ин-т этнологии и антропологии. - М., 2003. - 880 с. и др.
