CC BY
378
of "classified": census of 1937]. Moscow, Nauka, 1996, 152 p.
2. Zhiromskaya V.B. Demograficheskaya istoriya Rossii v 1930-e gg.: vzglyad v neizvestnoe [Demographic history of Russia in the 1930s.: gaze into the unknown]. Moscow, Russian Political Encyclopedia, 2001, 278 p.
3. Zhuravleva V.A. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki, 2014, no. 2 (40), Ch. 1. pp. 67-70.
4. Sivtseva S.I. Gumanitarnye nauki v Sibiri, 2012, no. 4, pp. 30-33.
5. Vsesoyuznaya perepis' naseleniya 1937 g.: obshchie itogi: sb. dokumentov i materialov [The census of 1937.: totals: Sat. documents and materials]. Moscow, ROSSPEN, 2007, 320 p.
6. Gosudarstvennyy arkhiv Rossiyskoy Federatsii [The State Archive of the Russian Federation], F. A. 324, Op. 24, D. 63.
7. Gosudarstvennyy arkhiv noveyshey istorii Stavropol'skogo kraya [State Archive of Contemporary History of the Stavropol Territory], F.1, Op.1, D. 685, L. 3.
8. Bulgakova N.I. Sel'skoe naselenie Stavropol'ya vo vtoroy polovine 20-kh - nachale 30-kh gg. 20 v.: izmeneniya v demograficheskom, khozyaystvennom i kul'turnom oblike [The rural population of Stavropol
during the second half of the 20's - early 30-ies in the 20th century: changes in the demographic, economic and cultural face. Dissertation for the degree of Candidate of History]. Stavropol, 2003, 295 p.
9. Vsesoyuznaya perepis' naseleniya 1939 goda [The census of 1939]. Moscow, Nauka, 1992, 207 p.
10. Gosudarstvennyy arkhiv Rossiyskoy Federatsii [The State Archive of the Russian Federation], F. A. 324, Op. 24, D. 34, L. 20-30.
11. Gosudarstvennyy arkhiv noveyshey istorii Stavropol 'skogo kraya [State Archive of Contemporary History of the Stavropol Territory], F.1, Op.1, D. 396.
12. Zhiromskaya V.B. Vsesoyuznaya perepis' naseleniya 1939 goda: istoriya provedeniya, otsenka dostovernosti [Census of 1939: history of, evaluation of the reliability]. In: Naselenie Rossii v 1920-1950-e gody: chislennost', poteri, migratsii [The Russian population in 1920-1950-ies: population losses and migration]. Moscow, Institute of Russian History RAS, 1994, pp. 24-45.
13. Tsaplin V.V. Voprosy istorii, 1989, no. 4, pp. 178-194.
14. Gosudarstvennyy arkhiv noveyshey istorii Stavropol 'skogo kraya [State Archive of Contemporary History of the Stavropol Territory], F.1, Op. 1, D. 585, L. 1-15.
3 апреля 2015 г.
УДК 94(47).08
КАВКАЗСКАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ В НАЧАЛЕ ХГХ ВЕКА: ИМПЕРАТОР И НАМЕСТНИКИ
Ш.А. Гапуров, В.Х. Акаев, В.В. Черноус
К началу XIX в. основные политии этносоциумов Северного Кавказа "считались уже в российском подданстве, что было закреплено в ряде международных договоров" [1]. Добиться этого Российской империи удалось не столь-
Гапуров Шахрудин Айдиевич - доктор исторических наук, профессор, президент Академии наук Чеченской Республики, 364024, г. Грозный, пр. М. Эсамбаева, 13, e-mail: academy_chr@mail.ru, т. 8(8712)222676;
Акаев Вахит Хумидович - доктор философских наук, профессор Комплексного научно-исследовательского института РАН, г Грозный, пр. им. М. Эсамбаева, 13, e-mail: akaev@mail.ru, т. 8(8712)222676;
Черноус Виктор Владимирович - кандидат политических наук, профессор Института социологии и регио-новедения Южного федерального университета, старший научный сотрудник Российского института стратегических исследований, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: kavkazdon@mail.ru, т. 8(863)2643466.
ко благодаря военным операциям, сколько преимущественно мирными (экономическими и политическими) средствами.
В начале XIX в. происходит резкая активизация кавказской политики России. Россия в силу национальных, геополитических
Shakhrudin Gapurov - Chechen Academy of Sciences, 13, Esembaev Avenue, Grozny, e-mail: academy_chr@mail. ru, tel. +7(8712)222676;
Vahit Akaev - the Complex Scientific Research Institute of Russian Academy of Sciences, Chechen Academy of Sciences, 13, Prospect of M. Esambaev, Grozny, e-mail: akaev@mail.ru, tel. +7(8712)222676;
Viktor Chernous - Southern Federal University, the Russian Institute for Strategic Studies, 160, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: kavkazdon@mail. ru, tel. +7(863)2643466.
интересов стремилась укрепить свои позиции на южных границах, весьма перспективных, с точки зрения усиления государства. Этому способствовали и внешнеполитическое положение России, и стремление к сближению с ней кавказских народов. Основная роль в реализации этой политики принадлежала императору Александру I и его кавказским наместникам. От их взаимоотношений и личных качеств зависело очень многое.
Русско-кавказским отношениям в царствовании Александра I посвящены работы С. Бейтуганова [2], Б.В. Виноградова [3], Ш.А. Гапурова [4], В.В. Дегоева [5], Ю.Ю. Клычникова [6] и др. В них с разных исследовательских позиций рассматриваются многие аспекты сложного процесса взаимной адаптации горцев и империи.
Цель статьи - показать динамику кавказской политики Российской империи через призму субъективного фактора - личность Александра I и кавказских наместников.
В начале XIX в. в России внутри самих правящих кругов началась острая политическая борьба. Главная проблема, стоящая в ее центре: станет ли Россия на путь глубоких политических и социально-экономических преобразований. Это было время, когда вообще всем европейским монархам, под воздействием Французской революции приходилось считаться с ростом прогрессивных сил, проводить гибкую политику либеральных обещаний, отдельных уступок и даже преобразований. Не был исключением и Александр I, вступивший на престол при весьма "деликатной", своеобразной ситуации (после убийства его отца Павла I) и обладавший незаурядными личными качествами. Создание "Негласного комитета" и приближение его членов к управлению государством и было данью Александра I этому "реформаторскому поветрию" начала XIX в. при европейских дворах.
Человек острого ума, обладатель изысканных манер, Александр I отличался исключительной способностью располагать к себе людей различных взглядов и убеждений, умело пользовался людскими слабостями. Современники отмечали у Александра I упрямство, подозрительность, большое самолюбие и стремление "искать популярности по любому поводу", а историки видели в нем "странное смешение философских поветрий XVIII в. с принципами прирожденного самовластия", либерализма и деспотизма [7].
Это кажущееся противоречие объясняется тем, что Александр I, воспитанный в духе идей Просвещения должен был считаться в реальной политике с тем, что он был главой одной из крупнейших мировых империй в условиях геополитической турбулентности первой четверти XIX в.
Этим "византийством", стремлением создать у окружающих мнение о себе как о либеральном, гуманном монархе и объясняют некоторые современные историки указания Александра I кавказским наместникам о необходимости "кроткого и справедливого" отношения к горцам, в то время как на деле на Северном Кавказе проводилась совсем иная политика - политика жестоких репрессий, карательных экспедиций в горы, массовых конфискаций земель у горцев и т.д. В какой-то степени Александру I удалось создать у своих современников и историков XIX в. мнение о себе как о реформаторе и гуманном правителе. А.П. Берже писал, что он был человеком "крайне либеральных тенденций" и питал "глубокое отвращение" "ко всякому насилию" [8, с. 22]. "Великодушие" императора, "верность" его "своим гуманным взглядам" при покорении Кавказа отмечал Г.Н. Казбек [9]. По мнению Е.П. Ковалевского, Александр I был противником любого вида насилия, всяких войн, стремился решать внешнеполитические проблемы политическими средствами [10].
Близкий друг Александра I, член "Негласного комитета" и министр иностранных дел России в 1803-1806 гг. А. Чарторыйский в своих воспоминаниях отмечал, что император с "одинаковым отвращением смотрел и на кровавые войны Екатерины, и на деспотические безрассудства Павла и, достигнув трона, оставил в стороне... все те идеи захвата, которые составляли душу старой русской политики. Александр обратил все свои заботы на внутреннее улучшение и серьезно думал осчастливить., как русских, так и инородцев" [11]. Но, как известно, никаких серьезных реформ Александр I не провел и народ свой не "осчастливил". Интересно мнение великого князя Николая Михайловича, который считал, что "ни одна из произведенных в то время реформ не исходила от него (Александра I. -Авт) лично", "все они были не без труда внушаемы ему, причем его согласие добивалось нередко с большими усилиями. Император Александр I никогда не был реформатором
и в первые годы своего царствования он был консерватор более всех окружавших его советников" [12]. Эти особенности Александра I как человека и государственного деятеля сказывались и на восточной политике России.
В кавказской политике император часто соглашался с совершенно противоположными мнениями своих подчиненных. Он придаст характер государственной политики идее С.Л. Лашкарева о создании федерации кавказских владений в 1801 г., горячо поддержит план П.Д. Цицианова о мирном, политическом "усмирении" Кабарды в 1804 г., программу А.П. Тормасова о сближении России с горцами путем развития торгово-экономических связей, постоянно будет требовать от своих кавказских наместников "кроткого", "справедливого", "благоразумного" отношения к горцам, но в то же время он полностью одобрит военные (фактически - карательные) походы российских войск в Кабарду, Чечню и Дагестан в первом десятилетии XIX в., план А.П. Ермолова о покорении горцев в 1818 г. и т.п. Даже А. Зиссерман вынужден был отметить эту противоречивость в кавказской политике Александра I: "Покойный государь, хотя в 1814 г. и писал Ртищеву об искании дружбы и мирного соседства с горцами., однако утвердил в 1818 г. все предположения Ермолова. и в особом указе повелел ему ... утвердиться на р. Сунже, поселять казаков и вообще покорять горские народы" [13]. Точно так же противоречивы и отдельные указания Александра I о текущей политике на Северном Кавказе. В рескрипте Кноррингу от 15 января 1801 г. он требует, с одной стороны, "ласковостью и справедливыми поступками стараться приобретать доверенность и почтение соседственных народов", с другой - "наказать их репреза-лью" в случае неповиновения [14]. В декабре 1802 г. Александр I в предписании генералу И.И. Михельсону указывал, что те, кто привык "к хищничествам и делал из оного единственное свое упражнение, не иначе может быть воздержан и принужден жить в добром соседстве, как страхом наказанья за всякое их хищничество. В случае, если. сосед-ственные народы обеспокоют границу нашу, немедленно сделать репрессаль им для наказания и преследования их.". В то же самое время Александр I требует "наистрожайше подтвердить всем командующим по границе
отнюдь никакой несправедливости с со-седственными народами не делать, а иметь с оными дружественное обращение" [15]. Это последнее указание совместимо с предписанием П.Д. Цицианову в том же 1802 г., в котором Александр I выказывает полное понимание проблем горцев и причин их недовольства российскими властями: "Если свойственно горским народам покушаться на всякие хищничества, то, с другой стороны, по сведениям, довольно достоверным, нельзя оправдать, кажется, и поступков с ними разных чиновников или жителей наших, позволяющих себе нередко отгонять их скот и делать им и другие притеснения, отвлекавшие их от нас и истреблявшие всякую доверенность" [16].
Однако кавказские наместники и отдельные военачальники мало прислушивались к указаниям Александра I о "справедливом" отношении к горцам и творили по отношению к ним полнейший произвол, будучи убеждены в том, что император в конечном счете примет любое их объяснение, что на самом деле и происходило.
Александр I, с одной стороны, призывал к "ласковому обхождению" с горцами, а с другой стороны, одобрял (за редким исключением) все военные действия своих кавказских наместников, какими бы жестокостями они не сопровождались в отношении местных жителей.
Расхождения между либеральной фразеологией Александра I и реальными действиями его наместников на Кавказе, между указаниями самого императора относительно кавказской политики были столь заметными, что и историки дооктябрьского периода вынуждены были пытаться как-то это объяснить. В.Е. Романовский по этому поводу писал, что "либерализм и гуманные воззрения императора были хорошо известны", но его "великодушие и благие намерения" не претворялись в жизнь из-за недобросовестных исполнителей его воли - "главнокомандующих на Кавказе", которые "изменяли" его "предначертания" [17].
Следует отметить, что определенное, кажущееся расхождение в официальной политике Петербурга и практических действиях кавказской администрации вызывало недоумение и у некоторых советских историков. Так, по мнению М.М. Блиева, официальная политика царского правительства не всегда одобряла произвол и бесчинства своих
чиновников над горцами. В начале XIX в. правительство придерживалось довольно умеренной политики, в то время как царская администрация на Кавказе чинила над местным населением произвол и бесчинства [18, с. 21]. Разумеется, дело было не в "добром царе" и "злых наместниках". Все обстояло значительно сложнее. Кавказская политика была лишь одним из проявлений общего стиля правления молодого императора.
Александр I был "лукавый, вкрадчивый, лицемерный и жестокий правитель" и противоречия "между либеральной фразой и реакционной практикой характеризовали не только личность, но и политическую систему нового императора" [19].
Кавказская политика Александра I была глубоко противоречивой. Казалось, он искренне и горячо поддержал план П.Д. Цицианова в 1804 г. по мирному сближению между Кабардой и Россией, мобилизовав на его реализацию целый ряд министерств и быстро к нему остыл, как только тот же Цицианов посчитал его осуществление преждевременным. И так будет с каждой мирной инициативой в деле инкорпорации Северного Кавказа в состав России. Противоречия в кавказской политике (и вообще в государственной деятельности Александра I), видимо, отчасти объяснялись его личными качествами, и в первую очередь, крайней непоследовательностью в образе мыслей и действий. Близкие друзья именно так и объясняли эту противоречивость его действий. А. Чарторыйский в письме к Александру I в апреле 1806 г. отмечал: "Ваше величество не имели глубокого и определенного убеждения по тем вопросам, которыми занимался Ваш кабинет. Случалось, что, обсудив с нами основательно какой-либо вопрос, выяснив и установив принцип действий, Ваше величество спустя некоторое время вдруг начинали сомневаться, раскаиваться и жалеть о принятых решениях... Будучи беспрестанно вынуждены в каждом вопросе возвращаться назад и обсуждать его сызнова, как будто до тех пор о нем не было и речи.., мы никогда не могли быть уверены в твердости Ваших решений" [11, с. 100].
Граф П. А. Строганов отмечал в своих воспоминаниях, что у Александра I "мягкий и ленивый" характер и потому его можно "поработить, чтобы иметь необходимое на него влияние" [12, с. 10-11]. Именно это последнее личное качество императора и будет усиленно
использовать А.П. Ермолов, добиваясь от него нужных себе решений.
В то же время не следует считать, что кавказскую политику правительства Александра I полностью определяли кавказские наместники. Общие принципы, общие направления ее вырабатывались в Петербурге, и различные проекты наместников о покорении Северного Кавказа получали здесь одобрение потому, что они не выходили из общего русла этих принципов. Александр I и его правительство утверждали в должности глав кавказской администрации лишь тех лиц, которые были способны осуществлять нужную им политику. В начале XIX в., в период относительной нормализации дел в Европе, Петербург решает активизировать деятельность по установлению своего господства на Кавказе, и сюда в качестве наместника направляется решительный и бескомпромиссный князь П.Д. Цицианов.
К 1806 г., к моменту убийства П.Д. Цицианова, международная ситуация меняется, российские приоритеты во внешней политике перемещаются в Европу, все внимание направляется на борьбу с наполеоновской Францией, и вплоть до ее полного разгрома, до 1816 г., кавказскими наместниками будут назначаться люди вроде И.В. Гудовича, А.П. Тормасова, Н.Ф. Ртищева, не отличавшихся особой воинственностью в характере и действиях, цель которых - сохранить достигнутые позиции России на Кавказе. Когда же Россия к 1816 г. достигнет зенита своего военного могущества и ее европейский тыл будет обеспечен существованием "Священного союза", на первый план во внешней политике вновь выйдет Кавказ, и сюда направят одного из самых известных, влиятельных, решительных и энергичных российских генералов - А.П. Ермолова.
Тем не менее в формировании и проведении политики России на Кавказе наместники играли огромную роль. В начале XIX в. в Петербурге было весьма смутное представление о состоянии дел на Кавказе, который являлся далекой окраиной. Бумаги в оба конца шли долгие месяцы, и пока из столицы поступало разъяснение или указание по тому или поводу, картина на месте кардинально менялась. Поэтому кавказские наместники были наделены большой самостоятельностью в принятии решений и в их выполнении. Петербург же определял зачастую лишь общее направление политики. Да и политика Пе-
тербурга на Кавказе зачастую определялась по донесениям и представлениям наместников, по их предложениям.
Кавказская политика российских монархов имеет вид волнистой кривой, с взлетами и падениями активности, попытками решить задачу силовым ударом и периодами длительных оборонительных действий. 1802-1806 гг. - период наместничества П.Д. Цицианова - пик силовой активности кавказской политики; 1806-1815 гг. - период И.В. Гудовича, А.П. Тормасова, Ф.О. Паулуч-чи, Н.Ф. Ртищева - полное отсутствие наступательной тактики; 1817-1826 гг. - "эпоха Ермолова" - новый взлет активности России на Кавказе, сделавший неизбежным народно-освободительное движение горцев Северного Кавказа, получившего литературное название "Кавказская война". Но в каждый период российские императоры очень строго подходили к отбору наместников на Кавказе, ибо это было следующее, и очень важное, звено в осуществлении монарших планов. Каждому периоду требовался наместник с соответствующими качествами.
Царские наместники на Кавказе (начиная с Цицианова) имели огромные полномочия. Именно им поручалось на месте разработать конкретные планы осуществления общей линии Петербурга в соответствии с местной военно-политической ситуацией, а главное, определить методы и средства осуществления этих планов, равно как и выполнение этих планов.
С XVIII в. и вплоть до подавления народно-освободительного движения в 1864 г. верхушку всей российской власти на Кавказе составляли военные, которые "смотрели на управление этим краем как на задачу, совершенно военную, чуждую всякого гражданского значения". Ю. Толстой пишет: "Самые лица, призванные к начальствованию этим краем, кто были они? Генералы, отличившиеся военной доблестью - это правда! Имена их дороги сердцу каждого русского, в том нет сомнения. Но если, с усилием подавив чувство восторга, невольно вызываемое в Русском всяким подвигом воинской отваги, по совести спросить себя: кто из этих генералов заботился не о преходящей, часто бесследно, славе удачных поражений неприятеля, но о более прочной славе установления гражданского порядка в Кавказском крае, применения этого порядка к местным
требованиям, водворения в самих туземцах сознания, что порядок этот обеспечит их собственное благополучие; если поставить этот вопрос, то в длинном ряду правителей Кавказа не на многих именах можно остановиться. А прочие? - Прочие были храбрые, отлично храбрые, вполне добросовестные генералы, которые руководились установленными правилами военной науки; которые не сознавали, что на Кавказе не все берется на "ура" и притом, что покорение Кавказа должно быть скорее нравственное, чем военное!" [20]. Эти генералы - правители Кавказа почти все проблемы предпочитали решать военно-силовыми методами.
Понятно, что наместниками назначались лишь люди, которым император всецело доверял.
К установлению реальной власти российской администрации на Северном Кавказе Россия приступила лишь в конце XVIII в., когда явственно определилась победа России в регионе над ее давними соперниками -Ираном и Турцией и, главное, укрепились позиции Петербурга среди горских народов, особенно в Чечне, Кабарде, Осетии, Ингушетии. Указом Екатерины II 5 мая 1785 г. было создано Кавказское наместничество в составе Кавказской и Астраханской губерний. Первым кавказским наместником был назначен генерал-поручик П.С. Потемкин, который нес ответственность лишь перед императрицей. С тех пор на эту должность назначались только военные лица, пользующиеся особым доверием монарха. В 1796 г. Павел I упразднил должность кавказского наместника. Глав российской администрации на Кавказе стали называть "главнокомандующий войсками", "главноуправляющий в Грузии", "инспектор Кавказской линии", "Астраханский военный губернатор" и т.д. Наместничество на Кавказе официально было восстановлено лишь в 1844 г. Но главы кавказской администрации по своим полномочиям и положению оставались наместниками, и потому в исторической литературе за ними осталось традиционное название - "наместник Кавказа".
Кавказские наместники обладали практически неограниченной властью. В какой-то степени это было оправдано сложной, зачастую военной, обстановкой. Подчинение, ответственность лишь перед царем давали возможность оперативно принимать решения, не оглядываясь особо на министерства. Но
это имело и массу отрицательных сторон, так как система управления на Кавказе приняла преимущественно военизированный характер. При этом нужно учесть, что на Кавказ зачастую попадали далеко не лучшие представители российского офицерства и генералитета [21, с. 242].
В силу огромных полномочий кавказских наместников, многое из того, "что и как" происходило на Кавказе (т.е. формы и методы кавказской политики), зависело от их характера и личных качеств. Официальный Петербург и сам Александр I были непоследовательны в своей кавказской политике: то предлагали мирные пути интеграции Северного Кавказа, то одобряли военные планы своих наместников. Но Петербург был в целом более умеренным в методах и средствах кавказской политики, чем наместники Кавказа. Архивные источники свидетельствуют, что в Петербурге не спешили утвердить довольно жесткий план Ермолова по покорению народов Северного Кавказа, в котором в качестве главного аргумента приводились многочисленные нападения горцев на Кавказскую линию.
До утверждения императором ермо-ловского плана начальник Главного штаба кн. П. Волконский запрашивал наместника: "Г.И. усматривает из донесений ваших, что чеченцы и другие горские народы Кавказа таки возобновляют прекратившиеся почти набеги и нападения, прежде знать причины ближайшие, побуждающие вновь людей сих к таковым враждебным предприятиям, почему покорнейше прошу ваше высокопревосходительство уведомить меня о сем для доклада Г.И." [22, л. 147 об.].
Предшественники Ермолова (Гудович, особенно Тормасов, Ртищев) на подобные запросы Петербурга давали довольно обстоятельные ответы: лишение горцев зимних пастбищ, нарушение традиционных путей отгона скота из-за строительства крепостей, злоупотребления местных властей против горцев и т.д., т.е., действительно пытались разобраться в ситуации. Ермолов же все дело сводил к "хищническому" характеру горцев: "На предписание Ваше. имею честь донести. Набеги и хищничества чеченцев и других народов происходят единственно от желания добычи, других побуждающих к тому причин нет ни особенных, ни новых... С чеченцами, народом сильным, живущим в состоянии совершенного равенства, не признающим ника-
ких между собою властей и потому и зависимости, употребляю я единственное средство -терпение. Я решился на оное до 1820 г., зная, что до того времени надобно сносить и досады и потери, но за все то они заплатят впоследствии и будут принуждены обратиться к жизни спокойнейшей, усмирены будучи недостатком самих первых потребностей; сего народа, конечно, нет под солнцем ни гнуснее, ни коварнее, ни преступнее. У них и чумы не бывает" [22, л. 148].
Подобными аргументами, представляя чеченцев перед Петербургом в самом черном цвете, Ермолов добивался утверждения своего плана. Лишь после получения этого рапорта кавказского наместника Александр I и утвердил окончательно в июне 1818 г. его весьма жесткий и суровый план.
Дореволюционный источник отмечал: ".Чтобы осуществить мысль Цицианова (о переносе кордонной линии с Терека на Сун-жу. - Авт.), провести ее в жизнь, Ермолову еще предстояло выдержать борьбу с Петербургом, где продолжали смотреть на чеченцев, как на какую-то воюющую державу, с которой можно заключать условия и договоры. Ермолов, стоявший у самого дела, видел, что чеченцы совсем не держава, а просто шайка разбойников (против которой почему-то нужны были полки русской армии и артиллерия. - Авт.), и решил покончить с ними навсегда" [23, с. 218]. Г.Н. Казбек писал, что план покорения горцев, предложенный Ермоловым и утвержденный Александром I, разрушил сам "проконсул", используя "широко развитую систему набегов", которая "со времен Ермолова получила гражданственность, а прикрытая его авторитетным именем, развилась впоследствии до больших размеров. Уже с этих пор план бумажный совершенно не сходился с ходом войны на месте" [9, с. 31].
Действительно, А.П. Ермолов в своей деятельности на Северном Кавказе очень редко следовал указанию Александра I "занимать лишь то, что за собою удержать можно". Сколько, с этой точки зрения, бесцельных военных экспедиций будет совершено по приказу наместника в леса Чечни и в горы Кабарды и Дагестана в первой половине 20-х годов XIX в. Он исходил из собственного убеждения, что горцев нужно "наказывать" обязательно и всюду, если они проявляют малейшую непокорность российской власти.
Так что при Ермолове "предписания из Петербурга весьма часто оставались неисполненными: находили тысячу предлогов, чтобы отступить от плана" [9, с. 32]. В апреле 1817 г. Ермолов направляет императору "бунтарский" рапорт, который, наверное, только он один и мог себе позволить: "Я не спрашиваю Вашего Императорского Величества на сей предмет повеления: обязанности мои истолкуют попечения Вашего Величества о благе народов, покорствующих высокой Державе Вашей. Правила мои: не призывать власти Государя моего там, где она благотворить не может. Необходимость наказания предоставляю я законам". Таким образом, наместник царя на Кавказе объявляет, что он будет действовать самостоятельно, сообразуясь только с общим духом августейшей политики. Царская воля остается для благодеяний. Все меры переустройства края, включая карательные, Ермолов собирается осуществлять исключительно по собственному разумению. И Александр I молчаливо согласился с этим, а затем стал постепенно, под давлением Ермолова, расширять его полномочия [21, с. 120].
Программа действий российских властей на Северном Кавказе, разработанная Ермоловым и одобренная Петербургом, методы ее выполнения были порождением "политики, имевшей своей целью не временный, непрочный мир, которого домогались прежде, -а полная победа, полное покорение России враждебных земель" [24]. В этой двойственности российской политики на Северном Кавказе и заключалась трагедия горцев: с одной стороны, царские власти требовали от них покорности как от подданных, и за малейшее непослушание наказывали как подданных, но во всем остальном они были жителями "враждебных земель".
До назначения Ермолова на Кавказ ни у российского правительства, ни у кавказских наместников не существовало четкой, продуманной и долговременной программы действий в этом регионе. Только общая цель -подчинение Кавказа. У наместников не было преемственности в действиях. Каждый начинал со своей программы. "Непоследовательность и противоречия наших взглядов на Востоке низвели, наконец, деятельность русского войска на Кавказе до мелкого набега, который сам себе имеет целью", - отмечал О.М. Уманец. "Вместо широких планов Екатерины и Зубова, мы встречаем здесь политику
бесцельной борьбы, столько же удалой, сколько и бесполезной, одинаково утомительной и раздражающей для обеих сторон, вредной для неприятеля, но крайне рискованной и мало достойной России.." [25].
Ермолов же "начертал себе ясную, строго определенную программу действий, поставил в основу ее холодный расчет и твердо, уже без колебаний и отступлений, пошел к намеченным им целям", потребовав от горцев "безусловного повиновения". Полностью отвергая опыт своих предшественников, их методы и средства в отношениях с горцами, признав их "систему...фальшивою", "оставил себе единственный путь, путь открытой войны, каких бы жертв она не потребовала. Ермолов, постигавший в полном объеме эту неизбежность грядущих событий, сознательно поставил себе задачею завоевание Кавказских гор.." [23, с. 185]. В то же время, как системно показал Ю.Ю. Клычников, А.П. Ермолов начал осуществлять комплекс мер по хозяйственно-экономическому развитию Северного Кавказа, административно-судебным преобразованиям, строительству дорог, основанию городов и др., что имело далеко идущие позитивные последствия для развития регионов. Как отмечает И.Н. Захарьин: ".Время управления этой беспокойной страной А.П. Ермоловым может быть принято за начало систематической войны против горцев" [26, с. 23], что заведет Ермолова в тупик, а Россию и горцев втянет в кровавую трагедию, известную под названием Большой Кавказской войны, которая с 1818 г. будет тянуться до 1864 г. Ермолов своими действиями положит начало "пути войны", продолжать же его придется многим его преемникам.
Однако и Ермолов, как и Цицианов, к концу своего наместничества на Кавказе, в 1826 г., приходит к выводу, что силовыми методами невозможно установить твердую российскую власть во всем регионе. Нужно преимущественно использовать политические, экономические, культурные методы [27].
Среди кавказских наместников первой половины XIX в. особо выделяются И.Ф. Па-скевич и А.И. Барятинский. Граф Паске-вич, любимец Николая I, стал преемником А.П. Ермолова в 1827 г. Именно ему в 1829 г. царь адресовал свое известное предписание: "Кончив. одно славное дело (русско-турецкую войну 1828-1829 гг. - Авт.), предстоит вам, в моих глазах столь же славное, а в рас-
суждениях прямых польз, гораздо важнейшее - усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных" [28, с. 58].
Это предписание царя цитируется многими историками, но менее известно другое - то, что Паскевич отказался исполнить это прямое указание Николая I и предложил совсем иные - невоенные - принципы в отношениях России с горцами. В ответ на предписание царя Паскевич 7 ноября 1829 г. пишет ему: "Ну хорошо, покорить так покорить, но с какого народа начинать, какой народ, так сказать, больше виновен?". Чеченцев наместник сразу выводит из-под удара (возможно, это был результат многодневного общения его с военно-политическим лидером Чечни того периода Бей-Булатом Таймиевым). ". Чеченцы, - пишет Паскевич, - со времени вступления моего в управление сим краем ничего важного не предпринимали противу России.." [29]. Политика И.Ф. Паскевича разрабатывалась и осуществлялась под влиянием А.С. Грибоедова [30], его планов мирного освоения Кавказа.
Паскевич считал, что для установления прочной и долговременной российской власти на Кавказе необходимо использовать мирные средства, прежде всего - "распространять образование и просвещение" [31]. В период наместничества Паскевича (1827-1830) против горцев, как правило, не совершались крупные военные экспедиции. В Чечне, например, за этот период практически не было антироссийских выступлений, зато была сильная "российская партия" во главе с Бей-Булатом Таймиевым. Однако в 1830 г. Паскевич был направлен в Польшу, а его преемники -Розен, Головин, Нейдгардт, в меньшей степени Воронцов - в решении возникающих проблем с горцами опирались в основном на военную силу, что способствовало дальнейшему раз-горанию Кавказской войны.
В 1852 г. наместником Кавказа был назначен князь А.И. Барятинский, хорошо знавший регион, прослуживший здесь многие годы. Он вел переговоры с наибами Шамиля, с чеченскими старейшинами, которые стали переходить на российскую сторону. А его знаменитые прокламации к чеченцам, в которых он от имени царя обещал сохранить в неприкосновенности их землю, обычаи, традиции и религию, стали одним из важнейших факторов прекращения горцами вооруженного сопротивления.
Этот краткий исторический экскурс показывает, что наряду с объективными факторами: динамичная трансформация геополитической ситуации на Кавказе, кризис горских обществ и крепостничества в России, кавказская политика Российской империи во многом зависела от личности императора и его наместников на Кавказе. Современные аналоги кавказских наместников (при всей условности исторических аналогий) - полпреды Президента РФ на Северном Кавказе, к сожалению, не играют такую же важную роль в определении и проведении кавказской политики Кремля.. Может быть, дело в том, что у федерального центра нет единой комплексной кавказской политики, да и полпреды не имеют тех реальных полномочий, которые были у кавказских наместников в XIX веке, хотя они могут опереться на экспертно-ана-литическое сообщество, исторический опыт осуществления кавказской политики и современные технологии менеджмента [32].
ЛИТЕРАТУРА
1. См.: Гапуров Ш.А., Бугаев, А.М., Черноус В.В. К 150-летию окончания Кавказской войны: о хронологии, причинах и содержании // Научная мысль Кавказа. 2014. № 4. С. 90-100.
2. Бейтуганов С. Кабарда и Ермолов. Нальчик: Эльбрус, 1993. 302 с.
3. Виноградов Б.В. Специфика российской политики на Северном Кавказе в 1783-1816 гг. Славянск-на-Кубани: Изд. Центр СГПИ, 2005. 384 с.
4. Гапуров Ш.А. Северный Кавказ в политике России в начале XIX века (1801-1815 годы). Нальчик: Эль-Фа, 2004. 489 с.; Он же. Северный Кавказ в период "проконсульства" А.П. Ермолова (1816-1827). Нальчик: Эль-Фа, 2003. 384 с.
5. Дегоев В.В. Три силуэта Кавказской войны // Звезда. 2000. № 9. С. 138-163.
6. Клычников Ю.Ю. Деятельность А.П. Ермакова (1816-1827). Ессентуки: АГПИ. 1999. 134 с.
7. Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX века. М.: АН СССР, Ин-т истории СССР, 1989. 238 с. С. 4.
8. Берже А.П. Присоединение Грузии к России // Материалы для истории завоевания Кавказа: В 2 т. Т. 1. Б.г. и б. м. С. 19-41.
9. Казбек Г.Н. Куринцы в Чечне и Дагестане. 1834-1861 г. Очерк истории 79 пехотного Курин-ского Его Императорского Высочества Великого Князя Павла Александровича полка. Тифлис, 1885. 480 с. С. 30.
10. Ковалевский Е.П. Восточные дела в двадцатых годах // Вестник Европы. 1868, № 3. С. 26-41.
11. Мемуары князя Адама Чарторыйского и его переписка с императором Александром I: В 2 т. Т. 1. М., 1912. 329 с. С. 30.
12. Николай Михайлович, великий князь. Граф Павел Александрович Строганов (1774-1817): В 3 т. Т. 2. СПб., 1903. 422 с. С. 8-9.
13. Зиссерман А. История 80-го пехотного Кабардинского генерал-фельдмаршала графа Барятинского полка (1726-1880): В 3 т. Т. 1. СПб., 1881. 380 с. С. 333.
14. Государственный архив Краснодарского края. Ф. 249. Оп. 1. Д. 417. Л. 123.
15. Акты кавказской археологической комиссии (АКАК): В 12 т. Т. 1. 1886. С. 567.
16. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 414. Оп. 1. Д. 305. Л. 233.
17. Романовский В.Е. Кавказ и Кавказская война. СПб.: Общественная польза. 1860. 460 с. С. 318.
18. Блиев М.М. Социально-политическая основа тагаурских движений начала XIX века // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Т. 19. Орджоникидзе, 1957. С. 21-31.
19. Киняпина Н.С. Внешняя политика России первой половины XIX в. М.: Высшая школа, 1963. 288 с. С. 23, 25.
20. Толстой Ю. Очерк жизни и службы Е.А. Головина. М., 1872. 158 с. С. 43-44.
21. Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. СПб.: Звезда, 2000. 464 с.
22. РГВИА. Ф. ВУА. Оп. 1. Д. 6164. Ч. 77(3).
23. Утверждение русского владычества на Кавказе (УРВК): В 12 т. Т. 3. Ч. 1. 352 с. Тифлис, 1904.
24. Юбилейный сборник к 100-летию присоединения Грузии к России. Тифлис, 1901. 284 с. С. 16.
25. Уманец О.М. Проконсул Кавказа. СПб., 1912. 174 с. С. 63.
26. Захарьин И.Н. Кавказ и его герои. СПб., 1902. 232 с.
27. АКАК. Т. 6. Ч. 2. Тифлис, 1874. С. 510-511.
28. Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-х годах XIX в.: Сб. док. Махачкала, 1959. 786 с. С. 58.
29. РГВИА. Ф. ВУА. Оп. 1. Д. 1006. Л. 5,7.
30. Патракова В.Ф. Кавказ в судьбе А.С. Грибоедова (к 200-летию со дня рождения) // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. 1995. № 2. С. 37-41.
31. Олонецкий А.А. Из истории великой дружбы. Тбилиси, 1954. 152 с. С. 89.
32. Крамарова Е.Н., Черноус В.В. Кавказоведение: роль в процессе реинтеграции, становления российской гражданской идентичности и потенциал бизнеса // Научная мысль Кавказа. 2014. № 3. С. 82-89.
REFERENCES
1. Gapurov ShA., Bugayev, А.М., Chernous V.V.
Naucnaa mysl' Kavkaza, 2014, no. 4, pp. 90-100.
2. Beytuganov S. Kabarda i Ermolov [Kabarda and Yermolov]. Nalchik, Elbrus, 1993, 301 p.
3. Vinogradov B.V. Spetsifika rossiyskoy politiki na Severnom Kavkaze v 1783-1816 gg. [The specifics
of the Russian policy in the North Caucasus in 1783-1816 years]. Slavyansk-na-Kubani, SGPI Press, 2005, 384 p.
4. Gapurov Sh.A. Severnyy Kavkaz v politike Rossii v nachale 19 veka (1801-1815 gody) [North Caucasus in Russia's policy in the beginning of the 19tyh century (1801-1815 years)]. Nalchik, El'-Fa, 2004, 489 p.; Gapurov Sh.A. Severnyy Kavkaz v period "prokonsul'stva" A.P. Ermolova (1816-1827) [The North Caucasus in the period of "proconsult" A. P. Yermolov (1816-1827)]. Nalchik, El'-Fa, 2003, 384 p.
5. Degoyev V.V. Zvezda, 2000, no. 9, pp. 138-163.
6. Klychnikov YU.YU. Deyatel'nost' A.P. Ermakova (1816-1827) [Activity A.P. Ermakov (1816-1827)]. Essentuki, AGPI, 1999, 134 p.
7. Mironenko S.V. Samoderzhaviye i reformy. Politicheskaya bor'ba v Rossii v nachale 19 veka [Autocracy and Reform. The political struggle in Russia in the early 19th century]. Moscow, Academy of Science USSR, Institute of History USSR, 1989, 238 p., p. 4.
8. Berzhe A.P. Prisoyedineniye Gruzii k Rossii [The accession of Georgia to Russia]. In: Materialy dlya istorii zavoyevaniya Kavkaza [Materials for history of the conquest of the Caucasus]. In 2 vols. Vol. 1., 552 p., pp. 19-41.
9. Kazbek G.N. Kurintsy v CHechne i Dagestane. 1834-1861 g. Ocherk istorii 79 pekhotnogo Kurinskogo Ego Imperatorskogo Vysochestva Velikogo Knyazya Pavla Aleksandrovicha polka [Did the chicken in Chechnya and Dagestan. 1834-1861 Outline of the history of 79 Infantry Kura His Imperial Highness the Grand Duke Paul Alexandrovich Regiment]. Tiflis, 1885, 480 p., p. 30.
10.Kovalevskiy E.P. Vestnik Evropy, 1868, no. 3, pp. 26-41.
11. Memuary knyazya Adama Chartoryyskogo i ego perepiska s imperatorom Aleksandrom I [Memoirs of Prince Adam Czartoryski and his correspondence with the Emperor Alexander I]. In 2 vols. Vol. 1. Moscow, 1912, 329 p., p. 30.
12. Nikolay Mikhaylovich, velikiy knyaz'. Graf Pavel Aleksandrovich Stroganov (1774-1817) [Nikolai Mikhailovich, the Grand Duke. Count Pavel Alexandrovich Stroganov (1774-1817)]. In 3 vols. Vol. 2. St.Petersburg, 1903, 422 p., pp. 8-9.
13. Zisserman A. Istoriya 80-go pekhotnogo Kabardinskogo general-fel'dmarshala grafa Baryatinskogo polka (1726-1880) [The history of the 80th Infantry Kabardian Field Marshal Count Bariatinskii Regiment (1726-1880)]. In 3 vols. Vol. 1. St.Petersburg, 1881, 380 p., p. 333.
14. Gosudarstvennyy arkhiv Krasnodarskogo kraya [State Archives of the Krasnodar Territory], F. 249, Op. 1, D. 417. L. 123.
15. Akty kavkazskoy arkheologicheskoy komissii [Records of the Caucasian Archaeological Commission]. In 12 vols. Vol. 1, Tiflis, 1886, P. 567.
16. Rossiyskiy gosudarstvennyy voyenno-istoricheskiy arkhiv [Russian State Military History Archive], F. 414, Op. 1, D. 305, L. 233.
17. Romanovskiy V.E. Kavkaz i Kavkazskaya voyna [The Caucasus and the Caucasian War]. St.Petersburg, Obshchestvennaya pol'za, 1860, 460 p., p. 318.
18. Bliyev M.M. Izvestiya Severo-Osetinskogo nauchno-issledovatel'skogo instituta, 1957, vol. 19, pp. 21-31.
19. Kinyapina N.S. Vneshnyaya politika Rossii pervoy poloviny 19 v. [The foreign policy of Russia in the first half of the 19th century] Moscow, Vysshaya shkola, 1963, 288 p., pp. 23, 25.
20. Tolstoy YU. Ocherk zhizni i sluzhby E.A. Golovina [Essay on the life and service of E.A. Golovin]. Moscow, 1872, 158 p., pp. 43-44.
21. Gordin YA. Kavkaz: zemlya i krov' [Caucasus: the land and blood]. St.Petersburg, Zvezda, 2000, 464 p.
22. Rossiyskiy gosudarstvennyy voyenno-istoricheskiy arkhiv [Russian State Military History Archive], F. VUA, D. 6164, Ch. 77(3).
23. Utverzhdeniye russkogo vladychestva na Kavkaze [Adoption of Russian rule in the Caucasus]. In 12 vols. Vol. 3. Ch. 1. Tiflis, 1904, 352 p.
24. Yubileynyy sbornik k 100-letiyu prisoyedineniya Gruzii k Rossii [Anniversary Collection for the 100th anniversary of the accession of Georgia to Russia]. Tiflis, 1901, 284 p., p. 16.
25. Umanets O.M. Prokonsul Kavkaza [Proconsul Caucasus]. St.Petersburg, 1912, 174 p., p. 63.
26. Zakhar'in I.N. Kavkaz i ego geroi [Caucasus and its heroes]. St.Petersburg, 1902, 232 p.
27. Akty kavkazskoy arkheologicheskoy komissii [Records of the Caucasian Archaeological Commission]. Vol. 6, Ch. 2. Tiflis, 1874, P. 510-511.
28. Dvizheniye gortsev Severo-Vostochnogo Kavkaza v 20-50-kh godakh 19 v. [The movement of the mountaineers of the North-Eastern Caucasus in 20-50-ies of the 19 century]. Makhachkala, 1959, 786 p., p. 58.
29. Rossiyskiy gosudarstvennyy voyenno-istoricheskiy arkhiv [Russian State Military History Archive], F. VUA, D. 1006, L. 5, 7.
30. Patrakova V.F. Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Severo-Kavkazskiy region, 1995, no. 2, pp. 37-41.
31. Olonetskiy A.A. Iz istorii velikoy druzhby [From the history of a great friendship]. Tbilisi, 1954, 152 p., p. 89.
32. Kramarova E.N., Chernous V.V. Naucnaâ mysl' Kavkaza, 2014, no. 3, pp. 82-89.
7 мая 2015 г.
УДК 947(470.6)
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ОКРАИН В ФОРМИРОВАНИИ ИМПЕРСКОЙ ИДЕОЛОГИИ XIX В.: ПОПЫТКА СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА РОССИЙСКОГО И БРИТАНСКОГО ОПЫТА
Д. С. Ткаченко
История освоения и научного изучения Кавказа в России имеет широкую историографическую базу, которая строится в основном на методологии, разработанной еще в дореволюционное время в рамках концепции "распространения русского владычества" в регионе. Сам автор представил в ее рамках несколько монографий и научных трудов разного масштаба. Вместе с тем, изучая историю освоения Кавказа в России, исследователи все чаще задаются вопросом проведения параллелей с действиями других западных стран в рамках строи-
Ткаченко Дмитрий Сергеевич - доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории России Северо-Кавказского федерального университета, 355029, г Ставрополь, ул. Пушкина, 1, e-mail: tkdmsg@rambler. га, т. 8(8652)956800.
тельства ими своих империй в разных частях Мира. При этом аналитические статьи о проведении колониальных мероприятий западными странами начали появляться в России еще с дореволюционных времен.
В рамках данной статьи автор считает необходимым сделать одну из первых попыток трактовки кавказоведческого фактического материала в свете одной из новых методологических концепций "Воображаемой географии" Э. Саида, появившихся на рубеже XXI в. на Западе и широко применяемых зарубежными исследователями при анализе
Dmitry Tkachenko - North Caucasus Federal University, 1, Pushkin Street, Stavropol, 355029, e-mail: tkdmsg@ rambler.ru, tel. +7(8652)956800.
