CC BY
47
следние месяцы правления явно психически больного (не в здравом уме и трезвой памяти) — не могло иметь юридической силы.
65. См.: Lloyd A.B. Ptolemaic period (332-30 B.C.) // The Oxford history of Ancient Egypt /Ed. I.Shaw. Oxford, 2000. P. 421.
66. Нич К. История Римской республики. М., 1908. С. 203.
ATTAL THE III TESTAMENT: SOURCES AND HISTORIOGRAPHY
A.P. Belikov
The king of Pergam Attal III Philometor Everget, who died in the spring of 133 BC, bequeathed his empire to Rome. There is an extensive historiography on the problem of this will. The main and most debatable questions are why and, as a matter of fact, what Attal had bequeathed to Rome. Messages from the sources are very poor; therefore there is not a general opinion on these questions in the researches. The decree of the national assembly of Pergam, accepted in 133 BC, unequivocally confirms the fact of existence of the will which had been done in favour of Rome. Thus, a part of a preliminary problem can be regarded as a solved one — the will really existed. But, had it really transferred Pergam to Rome or had any different content? The issue remains open.
© 2008 г.
В.А. Квашнин
КАТОН ЦЕНЗОР И СЦИПИОН АФРИКАНСКИЙ В СИЦИЛИИ (205/204 гг. до н.э.): ИСТОРИЯ И РИТОРИКА В ПРОСТРАНСТВЕ
НАРРАТИВА
Конфликт Катона Цензора и Сципиона Африканского является одним из самых популярных сюжетов заключительного этапа Ганнибаловой войны. Практически ни одна работа, посвященная этим выдающимся государственным деятелям, не обходится без упоминания о ссоре исполнявшего должность квестора Катона со своим начальником. Изложение событий, связанных с выступлением Катона против Сципиона сначала в Сицилии, а затем и в сенате в Риме основывается на античной традиции — сочинениях Корнелия Непота, Тита Ливия и Плутарха. При этом широкая известность сочинений этих древних авторов порой заставляет исследователя игнорировать методы историко-критического анализа, приводит к тому, что он попадает под своего рода «гипноз» источников, навязывающих ему свое видение и логику. Между тем даже, казалось бы, хорошо известные факты и события порой выглядят по-иному при детальном изучении и сравнении источников, позволяя внести коррективы в устоявшиеся представления.
Общим местом в науке об античности стало положение о том, что при рабо-
те с источниками необходимо учитывать синкретичность греко-римской историографии, впитавшей в себя элементы литературы, риторики и собственно истории. В связи с этим при использовании данных древних авторов необходимо учитывать методы их работы с историческим материалом. В этом отношении особый интерес представляет Ливий, поскольку его фундаментальный труд является своеобразным итогом определенного этапа развития римской историографии, формировавшейся под сильным влиянием эллинистических традиций1. Созданию эффекта убедительности и правдоподобия в историческом сочинении в наибольшей степени способствовала риторическая техника, детально разработанная еще греческими теоретиками классического периода. В литературе неоднократно высказывалась мысль о том, что античным авторам было чуждо современное понимание смысла «ремесла» историка. В связи с этим подход древних историков к материалу определялся не целью исследования всей возможной совокупности фактов для познания на их основе определенных закономерностей исторического развития, а, напротив, исходя из общей идеи, авторской концепции, определявшей смысл повествования, шел отбор фактов, которые должны были обосновать и проиллюстрировать эту идею2. По-видимому, в глазах древнего автора не обладало большой ценностью то историческое сочинение, в котором не содержались бы какие-то злободневные, актуальные для большого или малого социального сообщества, к которому принадлежал сам автор, вопросы и проблемы. Это представляется естественным для сознания, сформировавшегося в условиях античной гражданской общины. Реальная жизнь, таким образом, неизбежно должна была рассматриваться не сама по себе, в прямой и непосредственной данности, а через устанавливаемую автором аксиологическую шкалу, отражавшую устойчивые социокультурные характеристики данного общества. Риторическая обработка материала с ее заведомым «исправлением» исторической действительности приближала предмет исследования к существующей в общественном сознании модели истории, «какой она должна была быть», сглаживая противоречие между «реальным» и «должным». Как отмечает Г.С. Кнабе, «в эпосе Тита Ливия мы имеем дело не с одной лишь непосредственной римской действительностью как таковой и не с одним лишь общественным идеалом римской гражданской общины как таковым, а с объединяющим их римским мифом»3.
Уже в XIX в. в исторической науке возникло понимание необходимости критического анализа сведений древних авторов. Попытка критического осмысления историографического наследия античной цивилизации, чей авторитет, по крайней мере, со времени Возрождения был непререкаем, выглядит закономерным продуктом интеллектуального опыта эпохи европейского Просвещения. Возникшее и ставшее очень влиятельным к концу XIX в. соответствующее направление в антиковедении получило название гиперкритицизма. Издержки этого метода достаточно быстро стали очевидными, что вызвало справедливую критику идей исследователей, условно объединяемых в группу гиперкритиков, хотя их влияние ощущалось на всем протяжении следующего столетия. Новые данные, полученные исторической наукой (особенно в области археологии) вернули доверие к античной исторической традиции, перечеркнув многие выводы историков гиперкритического направления. При
этом, однако, никем из серьезных ученых не ставится под сомнение необходимость критического анализа сведений, сообщаемых античными авторами. В этой связи обращает на себя внимание научная деятельность Т.П. Вайзмена, вернувшегося в своих работах к проблеме достоверности античной традиции4. На многочисленных примерах он показывает часто причудливое соотношение истины и вымысла в сочинениях древних авторов. Методология исследований Т.П. Вайзмена безусловно не является воспроизведением идей, выводов и положений историков гиперкритического направления. Скорее, его работы следует рассматривать как новую попытку критического осмысления римской историографии, основанную на достижениях исторической науки XX в. В центре внимания последних работ Т.П. Вайзмена находится проблема римской мифологии, существование которой долгое время отрицалось в науке. Справедливо оценивая концепцию римской религии, лишенной мифологии как искусственную конструкцию, созданную учеными XIX в., Т.П. Вайзмен акцентирует внимание на той роли, которую играли в ней исторические мифы, заменившие мифы о богах, характерные для греческой мифологии. Воссоздавая богатый мир римского мифа, он показывает различные этапы его развития с VШ по конец I вв. до н.э. По мнению исследователя, римский миф прошел длительную эволюцию, впитав на начальной стадии своего существования бродячие мифологические и сказочные сюжеты, и постепенно трансформировавшись (прежде всего под влиянием греческой культуры) в сложное многослойное явление, окрашенное риторическими и драматическими формами5. Сильной стороной исследований Т.П. Вайзмена является стремление максимально полно выявить те условия, которые влияли на возникновение римских мифов, рассматриваемых «как часть диалога с культурными, социальными, политическими и историческими обстоятельствами»6.
Определяя римский миф как историческую, псевдоисторическую или полностью вымышленную историю общины, передававшуюся от поколения к поколению, исследователь последовательно ищет ту важную, но часто неуловимую стадию, когда исторические фигуры становились легендарными7. На этом пути он выделяет несколько этапов формирования римского мифа. По мнению исследователя, в конце IV — начале III вв. до н.э. был создан цикл мифов об основании Рима. На протяжении III в. до н.э. происходит формирование группы мифов, связанных с поисками определения римской идентичности, которые были призваны объяснить причины возвышения Рима. В результате был мифологизирован ряд исторических персонажей, ставших живым воплощением отдельных составляющих идеальной системы римских ценностей: Гай Фабриций Лусцин и Марк Атилий Регул — верности данному слову, клятве и традициям, Маний Курий Дентат — умеренности в своих потребностях, Луций Квинкций Цинциннат — готовности к самопожертвованию и т.д. Сюжетная составляющая следующего этапа (II—I вв. до н.э.) полностью исторична, хотя и тенденциозно окрашена. В то же время и в этот период продолжается процесс мифологизации реальных исторических персонажей (таких, к примеру, как Публий Корнелий Сципион Старший), чьи деяния, манера поведения, убеждения в силу исторических обстоятельств стали легендарными и вошли в комплекс легенд и преданий о прошлом римской общины8.
Таким образом, римский миф, в отличие от «классических» мифологических систем, возникших еще на стадии первичной формации, сложился уже в условиях цивилизации. Формирование его, как попытался показать еще Ж. Дюме-зиль, было связано с процессом трансформации архаического римского социума в античную гражданскую общину9. На это, в частности, указывает подчиненность римской мифологии морально-этическим идеалам, явно возникшим либо получившим актуальность в эпоху глубоких структурных изменений в римской общине. Своеобразие римского мифа, прежде всего, связано с тем, что вымысел и историческая реальность переплетены в нем необычайно тесно. Это объясняет, почему литературно-риторическое пространство сочинений древних историков, создаваемое римским мифом, не отрицает исторической реальности, а напротив, органично с ней сочетается, образуя зачастую нерасторжимое целое. Следовательно, важнейшей задачей современного исследователя является выявление контекста ситуации, воссоздаваемой древним историком, попытка понять, каким образом историческая реальность преломлялась в его сознании через морально-этические, социальные, политические стереотипы и представления.
С этой точки зрения определенный интерес представляет формирование традиции, относящейся к квестуре Катона, во время которой и произошло ставшее впоследствии знаменитым первое столкновение Сципиона Африканского с Цензором. Показательно, что даже по вопросу о времени квестуры Катона в античной традиции нет единства: Корнелий Непот датирует ее 205 г. до н.э., тогда как Цицерон и Ливий — 204 г. до н. э (Nep.Cat.1.3; Cic.Senect.10; Brut. 60; Liv.XXIX.25.10). Шрвая дата выводится из сообщения Непота о том, что Катон, будучи квестором, служил под началом консула 205 г. до н.э. Публия Корнелия Сципиона Африканского. Ливий, отмечая участие Катона в африканской экспедиции, называет его квестором, хотя на момент перевозки войск консульский год уже закончился10. Цицерон однозначно относит квестуру Катона к 204 г. до н.э. Э. Марморале попытался обосновать эту датировку, опираясь на сообщение Цицерона об учреждении в год квестуры Катона sodalitates Magnae Matris — товариществ Великой Матери богов (Senect.45). По его предположению, Катон занимался организацией этих товариществ11. Д. Кинаст, оспаривая выводы итальянского исследователя, отмечает, что даже если учреждение товариществ и относилось к обязанностям квесторов, это входило в круг обязаностей квесторов городских, а не провинциальных. Кроме того, священный камень, являвшийся воплощением Великой Матери, прибыл в Рим 4 или 12 апреля 204 г. до н.э., когда Катон должен был находиться в Сицилии, если принять в качестве даты его претуры 204 г.12.
Выявленное противоречие в датировке событий может быть объяснено тем, что Непот по ошибке поставил «консул» вместо «проконсул» напротив имени Сципиона, что привело к переносу даты с 204 на 205 г. до н.э. Возможно и другое объяснение: Катон в 205 г. до н.э. был квестором в армии Сципиона, а в 204 г. до н.э. участвовал в перевозке войск в качестве проквестора (рт quaestor). При пролонгировании империя консула находившийся при нем квестор также получал проквесторские полномочия13. Из-за относительной незначительности данной магистратуры проквесторы крайне редко упоминаются в
источниках, поэтому римские анналисты, сведениями которых пользовались Цицерон и Ливий, вполне могли перепутать квестуру Катона с его проквестурой. Возможны оба предложенных варианта объяснения, хотя второй выглядит более предпочтительным, позволяя объяснить расхождения в версиях Непота и Ливия — Цицерона.
Наиболее подробный рассказ о квестуре Катона содержится у Плутарха. Приведем его полностью: «Из граждан постарше Катон сблизился с Фабием Максимом, знаменитым и чрезвычайно влиятельным человеком, однако больше всего привлекали Катона его жизненные правила, которые он взял себе за образец. Вот почему он не задумываясь стал противником Сципиона Старшего, который был тогда молод, но уже выступал против Фабия (побуждаемый, по-видимому, ненавистью Фабия к нему): посланный в Африку квестором при Сципионе и видя, что тот и на войне не отказался от своей обычной расточительности и щедро раздает солдатам деньги, Катон без всяких обиняков обличил его, ставя ему в упрек не величину расходов, а то, что он губит исконную римскую простоту, ибо воины, не зная нужды ни в чем, привыкают к удовольствиям и изнеженности. Сципион ответил, что, на всех парусах идя навстречу войне, он отнюдь не нуждается в таком чрезмерно аккуратном квесторе — ведь не в деньгах, а в подвигах ему придется отчитываться перед римским народом. Тогда Катон покинул Сицилию и вместе с Фабием в сенате обвинил Сципиона в том, что он бросил на ветер огромные деньги и вел себя как мальчишка, пропадая в палестрах и театрах, точно не на войну, а на праздник приехал. Дело кончилось тем, что в Сицилию послали плебейских трибунов с поручением привести Сципиона в Рим, если обвинения подтвердятся, однако тот убедительно показал, что подготовка к войне есть залог победы, что он, действительно, старался на досуге угодить друзьям, но что его человеколюбие и щедрость никак не означает легкомыслия по отношению к серьезным и важным делам, отплыл в Африку» (Са1. Ма1.3)14. Обращает на себя внимание внутренняя противоречивость сообщения Плутарха: если поводом к ссоре между Катоном и Сципионом служит нарушение последним норм взаимоотношений военачальника со своими солдатами, то обвинение и защита Сципиона строятся на посыле его легкомысленного «неримского» поведения, идущего вразрез с традиционной моделью поведения римского магистрата. Возможно, это является результатом того, что Плутарх объединил в рамках одного текста два эпизода (ссора квестора с консулом — обвинение квестором консула в сенате), извлеченных из разных источников. При этом если первый эпизод кажется вполне правдоподобным, то второй, по мнению Д. Кинаста выглядит совершенно невероятным в условиях того времени15.
Для того чтобы оценить степень достоверности информации Плутарха, прежде всего, необходимо определить источники, которыми он пользовался. В историографии существует несколько работ, посвященных исследованию источниковой базы катоновской биографии Плутарха16. Подробно вопрос об источниках Плутарха рассмотрел Д. Кинаст, который пришел к выводу о том, что в основе биографии Катона Старшего лежат, по крайней мере, три источника17. Это, во-первых, содержащий перевод греческих изречений и, вероятно, только после смерти Катона дополненный его собственными высказываниями сбор-
ник, изданный под его именем. Во-вторых, это биография Катона на греческом
языке, основанная на большой биографии, принадлежащей Непоту (Кинаст
убежден в существовании большой катоновской «Vita», от которой сохранилось
только незначительное сокращение) и дополненная сведениями Цицерона и
Ливия. Третьим источником Плутарха был также написанный на греческом
языке антикатоновский политический памфлет, рисующий Цензора в черных
тонах. В данном случае, однако, рассказ Плутарха явно основывался либо на
сообщении Ливия, либо на сочинении кого-то из анналистов, сведениями ко-
18
торого Ливий пользовался18.
Сравним версии Плутарха и Ливия. Римский историк пишет: «Толковали не только о преступлениях Племиния и бедах локрийцев, но и о том, что сам Сципион ведет себя не по-римски и даже не по-военному: разгуливает в греческом плаще и сандалиях по гимнасию, занимается упражнениями и книжонками, и весь его штаб, такой же изнеженный и ленивый, наслаждается прелестями Сиракуз; Карфаген и Ганнибал выпали из их памяти, все войско испорчено своеволием, таким оно было в Сукроне в Испании, таково оно сейчас в Локрах — оно страшнее для союзников, чем для врага» (XXIX.19.11-13)19. Как можно заметить, у Ливия обвинение в неподобающем римскому магистрату поведении дополняется указанием на то, что Сципион пренебрегал традиционными методами дисциплинарного воздействия на армию, т. е. по сути, совпадает с содержанием первого эпизода у Плутарха. Однако, в отличие от Плутарха, сообщение Ливия логически связано с предшествующим эпизодом о локрийцах, подавших в сенат жалобу на легата Сципиона Квинта Племиния (Liv. XXIX. 19.1-9).
Обращает на себя внимание и то, что Ливий не называет имени обвинителя Сципиона, хотя ему известно, что Катон был при нем квестором. Более того, если буквально следовать общему смыслу сообщения Ливия, Катон так же как и Сципион может быть обвинен в неподобающем поведении, поскольку он входил в его штаб, а никаких оговорок относительно квестора историк не делает. В этой связи вполне оправданным выглядит мнение о том, что описание Ливия является частичной реминисценцией из «Веррин» Цицерона (Verr. V.31, 86, 20
137) . Сам Цицерон, видимо, ничего о выступлении Катона в сенате не знал, поскольку иначе он обязательно использовал бы эту информацию в своих сочинениях, увязывая деятельность Катона с фигурой Квинта Фабия Максима. Корнелий Непот также ничего не сообщает об этой истории, что вызывает большие сомнения в достоверности рассказа Плутарха. Кроме того, согласно Ливию (а у нас нет оснований сомневаться в правильности этой информации) Сципион назначает Катона командовать левым флангом римского флота вместе со своим близким другом Гаем Лелием (Liv.XXIX.25.10). Казалось бы, это исключает разрыв отношений между проконсулом и квестором, который должен был последовать после выступления последнего в сенате. В то же время в менее резкой форме конфликт между ними вполне мог иметь место. Ливий упоминает о том, что армия Сципиона была испорчена как своеволием солдат, так и произволом командиров. Сведения Ливия находят косвенное подтверждение у Полибия, и, особенно, у Аппиана и Диона Кассия, описывающих подавление мятежа солдат Сципиона в Испании в 206 г. до н.э. (Polyb. XI. 25-30;
App. Hisp. 34-36; Dio Cass. fr. 57.47; Zon. IX. 10.4-9). Во второй речи против Сципиона, произнесенной в сенате, Квинт Фабий Максим (Катон появляется там только у Плутарха), говорит о его неримских, «царских» методах (букв. «regio more») командования (Liv.XXIX.19.3-4). Плутарх, следуя изложению Ливия, дополняет его рассказ сообщением о ссоре Катона и Сципиона из-за щедрых раздач последним денег солдатам. Некоторые сомнения в реальности такого повода для служебного конфликта могут возникнуть в связи с тем, что Сципион использовал средства не из государственной казны (эрария), а собственные, в том числе собранные союзниками. Из рассказа Ливия, однако, вытекает только то, что на деньги, собранные Сципионом, был построен и снаряжен флот. О том, каким образом происходило снабжение армии Сципиона, историк ничего не говорит. Аппиан, на которого часто ссылаются в этой связи, также оставил достаточно неопределенное сообщение (Lyb.7). По сути, Аппиан держится в русле повествования Ливия, не давая никакой новой информации. Источники, таким образом, оставляют открытым вопрос о том, на чьи деньги финансировалась африканская экспедиция Сципиона. Более определенно можно говорить лишь о том, что источников финансирования было несколько, в том числе и деньги эрария. Без них вся сюжетная линия теряет смысл, так как непонятной становится роль квесторских полномочий Катона в возникшем конфликте.
В связи с этим следует обратить внимание на компетенцию и правовое положение квесторов. Название quaestor относилось к двум категориям римских должностных лиц — quaestores classici и quaestores parricidii. Варрон дает следующее определение, раскрывающее основные функции этих магистратов: «Квесторы — от слова «разыскание»: те, кто разыскивал общественные деньги и преступления» (Ll.V.81). Quaestores classici обладали рядом важных полномочий: вы1дача необходимых средств из эрария, учет долговых требований, предъявляемых к государственной казне, взимание и учет штрафов и неуплаченных долгов, надзор за похоронами и памятниками выдающихся граждан, расходы на которые согласно постановлению сената оплачивались из казны. Поскольку управление финансами осуществлял сенат, квесторы были тесно связаны с ним, не имея права распоряжаться средствами эрария без согласия либо распоряжения курии. Тесная связь квесторов с сенатом явно позволяла последнему осуществлять контроль над деятельностью высших магистратов в качестве военачальников и наместников провинций. Это позволяет понять эпизод с выступлением Катона в курии, который мог не существовать в реальности, но логично вытекал из полномочий римского квестора. То, что Катон мог информировать сенат о положении дел на Сицилии, давая негативную оценку деятельности Сципиона Старшего, не вызывает сомнений. Вполне вероятно, что эту информацию мог использовать Квинт Фабий Максим во время обсуждения в сенате жалобы жителей Локр на бесчинства войск Сципиона. Кроме того, квесторы ведали финансовой отчетностью, учитывая все поступления и расходы в tabulae publicae. Под надзором квесторов был архив сената, находившийся, как и эрарий, в храме Сатурна. Согласно Ливию, в V в. до н.э. появляются военные квесторы, сопровождавшие консула, отправлявшегося на войну (IV.43.3-4). Первоначально, видимо, в их обязанности входило наблюдение за
продажей военной добычи, выручка от которой либо распределялась среди легионеров, либо передавалась в эрарий. Позднее квесторы становятся армейскими казначеями. На хранении у них находился денежный фонд армии, который они получали из казны, и из которого выплачивали солдатам жалованье (Polyb.VI.39.15). Фактически такими же полномочиями обладали quaestores provinciales, направлявшиеся к проконсулу или претору, управлявшему провинцией. Однако в отличие от военных квесторов они постоянно находились в своих провинциях в течение всего срока должностных полномочий. Хотя Публий Сципион получил Сицилию в качестве провинции, наместником там был претор Луций Эмилий Пап (Ьіу.ХХУПІ.12-13). Поэтому, хотя источники не уточняют, к какому разряду квесторов принадлежал Катон, можно с уверенностью говорить о том, что он исполнял должность военного квестора.
Несмотря на то, что взаимоотношения между высшим магистратом и его квестором регулировались не только требованиями дисциплины и служебной субординации, но и морально-этическими нормами (Цицерон их уподоблял отношениям отца и сына)21, у Катона были все основания иметь свою точку зрения на положение дел в армии Сципиона. Следует обратить внимание на определенную двусмысленность положения Катона в окружении Сципиона. По сути, он был представителем сената, который, согласно нашим источникам, отказался финансировать экспедицию в Африку. Если буквально следовать им, то Катону приходилось распоряжаться не деньгами эрария, а частными средствами. Если финансирование экспедиции все же было смешанным, это создавало дополнительные трудности для квестора, который должен был распоряжаться сразу несколькими денежными фондами. Очевидно, что в этой ситуации Сципион рассматривал армейскую казну как свою собственность и должен был воспринимать квестора лишь как досадную помеху своим планам. Помимо необоснованных с точки зрения Катона раздач денег солдатам, видимо были и другие эпизоды, вызвавшие негативную реакцию квестора. В этой связи следует еще раз вернуться к делу Квинта Племиния, оставленного Сципионом в Ло-крах после того, как город был очищен от карфагенян. Римский гарнизон, во главе которого находился Племиний, устроил грабежи и бесчинства такого масштаба, что дело дошло до сенатского расследования. За время наместничества Племиния им и его солдатами были награблены значительные средства, в частности опустошена сокровищница храма Прозерпины (Ьіу.ХХІХ.8.9-11,18.8-9). Нельзя исключать того, что, по крайней мере, часть их попала в руки Сципиона. Готовясь к войне, которая в лучшем случае недостаточно финансировалась со стороны сената, Публий явно испытывал острую нужду в средствах, которые ему мог дать Племиний. Во всяком случае, жители Локр обвиняли в сенате Сципиона в том, что он покрывает Племиния (Ьіу.ХХІХ.9.8). Все эти события не могли пройти мимо Катона, находившегося рядом со Сципионом.
Таким образом, ссора между Сципионом и Катоном выглядит вполне возможной, что указывает на достоверность первой сюжетной линии у Ливия и Плутарха. На то, что конфликт все-таки был, прямо указывает Корнелий Непот. Установить время, когда произошел этот конфликт, представляется возможным, лишь восстановив всю последовательность событий. На наш взгляд, ссора между консулом и его квестором была лишь незначительным звеном в
цепи событий, связанных с борьбой политических группировок в Риме вокруг планов ведения войны на заключительном ее этапе. Наиболее зримо она была обозначена столкновением в сенате двух самых влиятельных фигур того времени — Квинта Фабия Максима и Публия Корнелия Сципиона. В противостоянии Фабия планам Сципиона не следует видеть только конфликт двух выдающихся личностей, подогреваемый завистью старого сенатора к стремительному восхождению молодого римского политика, на что недвусмысленно намекает античная традиция (Liv.XXVIII.40-43; Plut.Cat.MaL3, БаЬ.25-26). По мнению
Х. Скалларда политически Фабий представлял тот класс римского общества,
22
который не видел будущего Рима вне пределов Италии22. Его стратегические замыслы не шли дальше задачи вытеснения Ганнибала из Италии, скорейшего окончания войны и начала восстановления разрушенного войной хозяйства. Сципион Африканский, напротив, опираясь на новую «наступательную» тактику (противоположную фабиевой тактике «изматывания» противника), вынашивал иные замыслы — войны «до победного конца», которая должна была закончиться разгромом Карфагена и в общей перспективе — установлением вла-
23
сти над всем Средиземноморьем23. В литературе высказывалось даже предположение о существовании в этот период в Риме «партии мира», возглавляемой Фабием, которая склонялась в 205 г. до н.э. к компромиссу с Карфагеном, будучи готова гарантировать сохранение всех его африканских владений в обмен на мир24. в. Шур видел в политике группы Фабия стремление к скорейшему очищению территории Италии от войск Ганнибала для повторного завоевания утраченной долины По, с дальнейшей ее колонизацией римским кресть-
25
янством как платой за все жертвы и потери войны25. Можно было бы дальше перечислять точки зрения, высказывавшиеся в историографии, однако, как представляется, следует обратить особое внимание на выводы И.Ш. Шифмана, видевшего в борьбе вокруг планов африканской кампании один из этапов длительной политической борьбы за власть между влиятельными римскими 26
группировками26. Спор шел не столько о целях войны, сколько о последовательности действий, от которых зависело, кому достанется слава, а, следовательно, и влияние в сенате и комициях. Сразу же по возвращении из Испании Сципион столкнулся с серьезным противодействием со стороны значительной
части сената. Несмотря на претензии Сципиона на триумф, сенат, по всей ви-
27
димости, ему отказал (Liv.XXVIII.38.2-5)2'. Следующим этапом борьбы стало распределение провинций для консулов. Из-за вмешательства Квинта Фабия Максима и Квинта Фульвия Флакка едва не были сорваны планы африканской экспедиции Сципиона. В разгар ее подготовки вспыхнул скандал, связанный с легатом Сципиона Квинтом Племинием, который бросал тень на самого Публия. Этим незамедлительно воспользовался Фабий, указав в своем выступлении в сенате на характерную для армии Сципиона со времени войны в Испании распущенность и мятежность. Смысл выступления Фабия заключался в том, что именно Сципиону и его армии предстояло выполнение важнейшей задачи — перенос военных действий из Италии в Африку. То обстоятельство, что Сципион дискредитировал себя эпизодом в Локрах, логично подводило к заключавшему речь Фабия предложению лишить Сципиона проконсульской власти. В результате ожесточенных споров в сенате по предложению консуляра
Квинта Цецилия Метелла была создана комиссия из 10 сенатских легатов во главе с претором Марком Помпонием Матоном (Liv.XXIX.20.2-8). На компромиссный характер этого решения указывает то, что Помпоний приходился родственником Сципиону по материнской линии, а в Метелле исследователи видят главу сципионовской группировки в сенате28. В то же время комиссия была дополнена двумя плебейскими трибунами и плебейским эдилом, задачей которых был арест Сципиона в случае его неповиновения претору, а также возвращение его обратно в Сицилию, если экспедиция к моменту прибытия комиссии уже началась бы (Liv.XXIX.20.11). В нее вошли трибуны Марк Клавдий Марцелл-младший и Марк Цинций Алимент, автор lex Cincia, принятого в том же году при поддержке Квинта Фабия Максима29.
Как представляется, открытый конфликт между Катоном и Сципионом стал возможен только во время пребывания сенатской комиссии в Сиракузах. Видимо, Катон дал показания не в пользу Сципиона, что и стало поводом для конфликта. Это предположение позволяет объяснить как сообщение Непота о ссоре, произошедшей между Порцием и Корнелием, так и то, почему Ливий, зная о квестуре Катона, не связывает его имя с выступлениями против Сципиона в сенате. Реальным поводом к ним была подготовка африканской экспедиции, а эпизод, связанный с неподобающим поведением Сципиона, Ливий вставляет для усиления художественного эффекта своего повествования. Для этого он использует материал цицероновских речей, посвященных злоупотреблениям римских магистратов в Сицилии, сохранивший актуальность для современников Ливия. Однако, поскольку ни Ливию, ни Цицерону ничего не было известно о том, что Катон покидал Сицилию для того чтобы выступить в сенате с обвинениями в адрес Сципиона, римскому историку пришлось оформить этот эпизод как безымянный, основанный на слухах.
Сципион после открыто обозначившегося конфликта с Катоном не мог сразу же отстранить его от участия в экспедиции. Катон участвует в походе, возглавив вместе с Гаем Лелием левый фланг экспедиционного флота. Из сообщения Аврелия Виктора и Плиния Старшего можно заключить, что какое-то время Катон провел в Африке под началом Сципиона, приняв участие в боевых действиях ([Aur.Vic].De vir.i11.47.1; Plin.N.H.Praef.(1).30). Мнение исследователей по этому поводу разделились. Р. Хейвуд и Т.А. Бобровникова вообще отрицают
участие Катона в африканской экспедиции, считая сведения о выступлении в
30
сенате вернувшегося в Рим Катона достоверными30. А. Астин также считает
31
версию Плутарха вполне надежной31. П. Грималь полагает, что Сципион не
стал сводить счеты со своим квестором, благодаря чему тот участвовал в
32
экспедиции32. По мнению Х. Скалларда Катон воевал в Африке и даже принимал участие в битве под Замой33. Д. Кинаст считает, что из-за установившихся неприязненных отношений со Сципионом Катон вернулся в Рим по окончании 204 г. до н.э., самое позднее в конце 203 или начале 202 г. до н.э.34.
Н.Н. Трухина полагает, что Катон пробыл в армии Сципиона до 202 г. до н.э.,
35
после чего его сменил проквестор Гай Лелий . Наиболее правдоподобной, на наш взгляд, выглядит версия Д. Кинаста, поскольку она не вступает в противоречие с имеющимся в нашем распоряжении материалом источников и в наи-
36
большей степени соответствует логике событий того времени36.
Возвращаясь к вопросу об источниковой базе сюжета о противостоянии Катона и Сципиона в период африканской экспедиции, отметим следующее. Реальность этого конфликта не вызывает сомнений, поскольку он упоминается в самом раннем из известных нам источников — жизнеописании Катона, принадлежащем Корнелию Непоту. Вместе с тем Непот не сообщает никаких подробностей произошедшего, что объясняется, прежде всего, малым объемом текста и незначительностью самого конфликта. На последнее указывает и то, что Цицерон, несколько раз упомянув в своих сочинениях о квестуре Катона, умалчивает о его ссоре со Сципионом. Следует также обратить внимание на то, что Непот ничего не сообщает о поездке Катона в Рим, лишь отметив, что ссора носила служебный характер. Вновь этот сюжет появляется в сочинении Ливия, который не упоминает о конфликте Катона и Сципиона в Сицилии, но передает содержание обвинений, выдвигавшихся против Публия в курии. Однако, поскольку, по всей видимости, ни Ливию, ни Цицерону ничего не было известно о том, что Катон покидал Сицилию для выступления в сенате с обвинениями в адрес Сципиона, данный эпизод был оформлен как анонимный, основанный на слухах. Судя по негативному освещению фигуры Сципиона, мы имеем дело с фрагментом традиции, идущей не от Полибия, а от какого-то другого автора. Вероятно, Ливий использует сведения одной из линий анналистической традиции, скорее всего Валерия Анциата, отразившей противостояние в курии Сципиона и Фабия37. Окончательное свое оформление сюжет получает в биографии Катона Старшего, принадлежащей Плутарху. В сочинении греческого автора происходит контаминация нескольких сюжетных линий, первоначально не связанных друг с другом. Одна из них — конфликт Катона и Сципиона, вызванный неправильными с точки зрения квестора расходованием армейской казны и методами поддержания дисциплины в период подготовки африканской экспедиции. С этими же проблемами связаны выступления против Сципиона в сенате, инициированные скандалом с преступным поведение солдат Квинта Племиния в Локрах. Связующим моментом, когда эти две линии могли наложиться друг на друга, является инспекционная поездка сенатской комиссии на Сицилию, в ходе которой, по нашей версии, Катон дает показания против своего начальника, что и спровоцировало их конфликт. Совершенно иной является линия, связанная с грекофильскими замашками Сципиона во время его пребывания в Сицилии. Скорее всего, она вообще отсутствовала в ранних источниках. Возможно, эпизод, связанный с «неримским» поведением Сципиона, Ливий вставляет для усиления художественного эффекта своего повествования. Для этого он использует материал цицероновских речей, посвященных злоупотреблениям римских магистратов в Сицилии. Вопрос, опирался ли он при этом на какие-то сведения, найденные у других историков, остается открытым. Для Плутарха актуальной была проблема влияния греческой культуры
38
на Рим, особенно на римскую элиту, к которой он проявлял особый интерес38. Поэтому информация Ливия об обвинениях Сципиона в грекофильстве не могла не вызвать его интереса. Выстраивая свое повествование в биографии Катона, Плутарх замыкает все сюжетные линии на его фигуре, в результате чего Катон становится одним из обвинителей Сципиона в сенате.
Таким образом, популярный в античной традиции сюжет о выступлении
Катона против Сципиона сначала в армии, а затем в сенате, как минимум нуждается в критическом осмыслении. Если все сведения древних авторов, вне зависимости от времени их появления и социально-культурного контекста оформить в единый комплекс (что собственно и является содержанием «традиции», используемой современным исследователем), легко обнаружить сколь разнохарактерными являются составляющие его элементы. В своем окончательном виде он явно не только сложился уже после смерти главных героев, но и многие характеристики были перенесены на их отношения того времени «задним числом». Иными словами, последовательная позиция Катона, атакующего своего непосредственного начальника сначала в армии, а затем в курии имеет ретроспективный характер, отражая их взаимоотношения более позднего времени. Политическое противостояние 80-х гг. II в. до н.э. обусловило интерес к событиям 205/204 гг., когда встречаются будущие антагонисты, связанные к тому же служебными ролями начальника и подчиненного. Несомненно, это придало особую эмоциональную окраску тем событиям, явно незначительным на фоне грандиозных потрясений Ганнибаловой войны. Еще одним обстоятельством, способствовавшим закреплению этих событий в исторической памяти, было то, что столкновение квестора со своим начальником совпало по времени с ожесточенной политической кампанией, вызвавшей бурный общественный резонанс. При ближайшем рассмотрении — насколько нам позволяют это источники — ссора между Сципионом и Катоном была лишь звеном в цепи событий, связанных с борьбой политических группировок в Риме вокруг планов ведения войны на заключительном ее этапе. Как уже отмечалось, спор шел не столько о целях войны, сколько о последовательности действий, от которых зависело, кому достанется львиная доля славы и влияния в комициях и сенате. В то же время объединение Квинта Фабия Максима и Марка Порция Катона с одной стороны, и Публия Сципиона Африканского и Квинта Племиния, с другой, в рамках одного сюжета, не было случайным. Попавшие в поле зрения традиции антисципионовские выступления в сенате позволили придать больший драматизм и логическую последовательность событиям, добиться четкости сюжетной линии, увязав воедино Фабия, Катона и Сципиона как равноправных участников событий 205/204 гг. до н.э.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. North H. Rhetoric and historiography // CPh.1965. Vol .42. №3. P. 234—242; Кузнецова Т.И., Миллер Т.А. Античная эпическая историография: Геродот, Тит Ливий. М., 1984. С. 81 сл.; Кузнецова Т.И. Историография и риторика: Речи в «Истории от основания Рима» Тита Ливия // Взаимосвязь и взаимовлияние жанров в развитии античной литературы. М., 1989. С. 203—205; она же. Техника исторического повествования Тита Ливия // Поэтика древнеримской литературы. М., 1989. С. 224-235.
2. См. напр.: Lefevre E. Argumentation und Struktur der moralischen Geschichtsschrei-bung der Romer am Beispiel von Livius Darmstellung des Beginns des romischen Frei-staates // Livius: Werk und Rezeption. Festschrift fur T. Burk. Munchen, 1983. S. 31.
3. Кнабе Г.С. Рим Тита Ливия — образ, миф и история // Тит Ливий. История Рима от основания города. М., 1994. Т. 3. С. 646.
4. Wiseman T.P. Clio's Cosmetics. Leicester, 1979; idem. Lying Historians: Seven Types of
Mendacity // Lies and Fiction in the Ancient World / Ed. C. Gill and T. P. Wiseman. Exeter, 1993. P. 122-146; idem. Historiography and Imagination: Eight Essays on Roman Culture. Exeter, 1994; Myth, History and Culture in Republican Rome: Studies in Honor of T. P. Wiseman / Ed. D. Braund and C. Gill. Exeter, 2003; idem. The Myths of Rome. Exeter, 2004.
5. Wiseman. Lying Historians... Р. 132.
6. Wiseman. The Myths of Rome... Р. 12.
7. Ibid. S. 10 f.
8. Ibid. S. 119-226.
9. См.: Dumesil G. Mythe et epopee. P., 1978.
10. Kienast D. Cato der Censor: Seine Personlichkeit und seine Zeit. 3 Aufl. Darmstadt, 1979. S. 16.
11. Marmorale E. Cato Maior. Bari, 1949. P. 41, 45.
12. Kienast. Op. cit. S. 136-137. Anm. 7.
13. Mommsen Th. Romisches Staatrecht. Leipzig, Bd. II. 1885. S. 259, 531-532, 562-563.
14. Пер. С.П. Маркиша.
15. Kienast. Op. cit. S. 18.
16. Smith R. Plutarchs Biographical Sources in the Roman Lives // CQ. 1940. Vol. 34. № 1-2. P. 1-10; idem. The Cato Censorius of Plutarch // CQ. 1940. Vol. 34. № 3-4. P. 105-112; Della Corte F. Catone Censore, la vita e la fortuna. Torino, 1949. P. 145-150.
17. Kienast. Op. cit. S. 25.
18. Ibid. S. 18-19.
19. Пер. М.Е. Сергеенко
20. Ливий Т. История Рима от основания города. Т. 2. М., 1991. С. 516. Прим. 64.
21. Cic.De orat.2.200
22. ScullardH. Scipio Africanus — Soldier and Politician. L., 1970. P. 161-166, 168.
23. Scullard H. A History of the Roman World 753 to 146 B.C. 5th ed. L.-N.Y., 1980. P. 232-233.
24. Ibid. P. 502. N. 8.
25. Schur W.Scipio Africanus und die begrundung der romischen Weltherrschaft. Berlin, 1927. S. 47.
26. Кораблев И.Ш. Ганнибал. Изд. 2-е. М., 1981. С. 245-246.
27. Ливий определенно пишет о том, что Сципион, будучи privatus cum imperio, не получил разрешение на проведение триумфа (XXVIII.38.2-5). Сообщение Полибия не вносит ясности из-за своей неопределенности (XI.33.7). В то же время оно не может быть истолковано как свидетельство того, что триумф был проведен (Moscovich M.J. Dio Cassius on Scipio's Return from Spain in 205 B.C. //AHB. 1988. № 2. 5. P. 109. N. 2). Лишь Аппиан утверждает, что триумф был проведен (Hisp. 38). Из-за ненадежности сведений греческого историка, не использовавшего по-либианскую традицию и часто бессистемно компилировавшего свои источники, сообщение это вызывает большие сомнения. Как попытку примирить противоречащие друг другу пласты античной традиции следует рассматривать гипотезу г. Скалларда, согласно которому Сципион отпраздновал триумф частным образом на Альбанской горе (Scullard H. Roman Politics, 220-150 B.C. 2th ed. Oxford, 1973. Р. 75).
28. Scullard. A History... P. 232-234; Трухина Н.Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики (II в. до н.э.). М., 1986. С. 79, 106.
29. Как сообщает Ливий, в сенатскую комиссию вошел также плебейский эдил, имя которого не называется (XXIX.20.11).
30. Haywood R.M. Studies on Scipio Africanus. Baltimore, 1933. P. 79; Бобровникова Т.А. Сципион Африканский: Картины жизни Рима эпохи Пунических войн. Кн. 2. Воронеж, 1996. С. 221. Прим. 37.
31. AstinA.E. Cato the Censor. Oxford, 1978. P. 13.
32. Grimal P. Le siecle des Scipions: Rome et l’hellenisme aux temps des guerres Puniques. P., 1975. P. 112.
33. Scullard. Scipio Africanus. P. 179.
34. Kienast. Op. cit. S. 39.
35. Трухина Н.Н. Политика и политики... С. 86, 99.
36. Поскольку точное время возвращения Катона в Рим неизвестно (с уверенностью мы можем говорить лишь о том, что это произошло не позднее 202 г. до н.э.), можно предположить следующее. Катон, высадившись весной 204 г. до н.э. вместе с армией Сципиона в Африке, некоторое время находится там, однако, из-за установившихся неприязненных отношений с начальником покидает материк. Происходит разрыв, о котором сообщает Непот. Воспользовавшись старыми связями, Катон в том же 204 г. до н.э. отплывает в Сардинию, которой управляет претор Тиберий Клавдий Нерон. Возможно, перед Катоном была поставлена задача организации сбора продовольствия, которое доставлялось в Африку. Сардиния неоднократно упоминается Ливием в качестве важного поставщика продовольствия и снаряжения в армию Сципиона (29.36.1; 30.3.2; 30.24.5; 30.36.2; 30.38.5). На Сардинии Катон служит под началом Тиберия Клавдия Нерона до истечения срока проквесторских полномочий, что делает весьма вероятным его обучение у Квинта Энния, о чем сообщает Корнелий Непот (Nep.Cat.1.4). Поскольку полномочия Нерона на 203 г. до н.э. не были продлены, вероятно, Катон вместе с ним возвращается в конце 204 или начале 203 г. до н.э. в Рим.
37. Moscovich M.J. Dio Cassius on Scipio?s Return from Spain in 205 B.C. // AHB. 1988. №2.5. P. 110.
38. Swain S. Hellenism and Empire. Language, Classicism, and Power in the Greek World AD 30-250. Oxford, 1996. P. 135-186; Schepens G. Plutarch's View on Ancient Rome // Politics, Administration and Society in the Hellenistic and Roman World. Proceedings of the International Colloquium, Bertinoro, 19-24 July 1997 / Ed. L. de Mooren. Peeters (Leuven), 2000. P. 349-364.
CATO THE CENSOR AND SCIPIO AFRICANUS IN SICILY (205/204 B.C.):
THE HISTORY AND RHETORIC IN SPACE OF NARRATIVE
V.A. Kvashnin
The article studies the topic connected with a conflict between Cato and Scipio in Sicily in 205-204 B.C. The author investigates data of the ancient tradition, subjecting to the analysis each component of the material. It allows to deduce the development of the topic. The author allocates inside the ancient tradition some subject lines, one of which has been connected with the struggle around of plans of the African expedition, and another — with the behaviour model of the Roman magistrates in a province. Actually a basis of the given topic is the opposition of such representatives of Roman political elite, as Q. Fabius Maximus and P. Cornelius Scipio. Cato, originally playing a supporting role in these events, had been placed in the center of a topic in the rhetorical purposes much later.
