CC BY
99
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2018, №39
КАТЕХОН КАК КАТЕГОРИЯ ПРАВОСЛАВНОГО СОЗНАНИЯ: ОЧЕРКИ РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭСХАТОЛОГИИ: Рец. на кн.: ВИКТОР ШНИРЕЛЬМАН. КОЛЕНО ДАНОВО: ЭСХАТОЛОГИЯ И АНТИСЕМИТИЗМ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.
М.: Изд-во ББИ, 2017. XIV+617 с. Сергей Анатольевич Штырков
Европейский университет в Санкт-Петербурге 6/1А Гагаринская ул., Санкт-Петербург, Россия Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН 3 Университетская наб., Санкт-Петербург, Россия Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН 4 наб. Макарова, Санкт-Петербург, Россия shtyr@eu.spb.ru
Аннотация: Новая книга Виктора Шнирельмана — серьезный вклад в изучение современной российской политической эсхатологии. В ней следует видеть приглашение к дальнейшему исследованию темы, уже новыми методами и на новых материалах, но с обязательным продолжением обсуждения тех сложных концептуальных вопросов теории и методологии, которые были подняты или затронуты автором при анализе дискурсивных практик русских апокалип-тиков нашего, возможно, последнего времени.
Ключевые слова: политическая эсхатология, религиозный национализм, православие, Антихрист, антисемитизм. Благодарности: Рецензия подготовлена при поддержке Российского научного фонда, проект № 14-18-02952-П («Кон-спирологические нарративы в русской культуре XIX — начала XXI в.: генезис, эволюция, идейный и социальный контексты»). Для ссылок: Штырков С. Катехон как категория православного сознания: очерки русской политической эсхатологии: Рец. на кн.: Виктор Шнирельман. Колено Даново: эсхатология и антисемитизм в современной России. М.: Изд-во ББИ, 2017. XIV+617 с. // Антропологический форум. 2018. № 39. С. 193-212. а 0 1': 10.31250/1815-8870-2018-14-39-193-212
и Р 1_: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/shtyrkov.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2 018, NO. 39
A Review of VICTOR SHNIRELMAN, KOLENO DANOVO: ESKHATOLOGIYA IANTISEMITIZM V SOVREMENNOYROSSII [TRIBE OF DAN: ESCHATOLOGY AND ANTISEMITISM IN CONTEMPORARY RUSSIA]. Moscow: St Andrew's Biblical Theological Institute Press, 2017, XIV+617 pp.
Sergei Shtyrkov
European University at St Petersburg 6/^ Gagarinskaya Str., St Petersburg, Russia Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences
3 Universitetskaya Emb., St Petersburg, Russia Institute of Russian Literature (The Pushkin House), Russian Academy of Sciences
4 Makarova Emb., St Petersburg, Russia shtyr@eu.spb.ru
Abstract: The new book by Victor Shnirelman is a very important contribution to the studies of current Russian political eschatology. The author proposes to discuss several very troublesome issues of the theory and methodology of researching discursive practices of Orthodox political radicals. The book should be regarded as an invitation to further analysis of this social field using new methods and new sources.
Keywords: political eschatology, religious nationalism, Russian orthodoxy, antisemitism, Antichrist. Acknowledgments: The review was prepared with the support of the Russian Science Foundation, project No. 14-18-02952-P ("Conspiracy Narratives in Russian Culture of the 19th — Early 21st Century: Genesis, Evolution, Ideological and Social Contexts").
To cite: Shtyrkov S., 'Katekhon kak kategoriya pravoslavnogo soznaniya: ocherki russkoy politicheskoy eskhatologii [Katechon as a Category of Orthodox Consciousness: Essays on Russian Political Eschatology]: A Review of Victor Shnirelman, Koleno Danovo: eskhatologiya i antisemitizm v sovremennoy Rossii [Tribe of Dan: Eschatology and Antisemitism in Contemporary Russia]. Moscow: St Andrew's Biblical Theological Institute Press, 2017, XIV+617 pp.', Antropologicheskij forum, 2018, no. 39, pp. 193-212. doi: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-193-212
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/shtyrkov.pdf
■% 1
КОЛЕНО ДАНОВО
ЭСХАТОЛОГИЯ И АНТИСЕМИТИЗМ
В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Рец. на кн.: Виктор Шнирельман. Колено Даново:
эсхатология и антисемитизм в современной России. М.: Изд-во ББИ, 2017. XIV+617 с.
Новая книга Виктора Шнирельмана — серьезный вклад в изучение современной российской политической эсхатологии. В ней следует видеть приглашение к дальнейшему исследованию темы, уже новыми методами и на новых материалах, но с обязательным продолжением обсуждения тех сложных концептуальных вопросов теории и методологии, которые были подняты или затронуты автором при анализе дискурсивных практик русских апокалиптиков нашего, возможно, последнего времени.
Ключевые слова: политическая эсхатология, религиозный национализм, православие, Антихрист, антисемитизм.
Сергей Анатольевич Штырков
Европейский университет в Санкт-Петербурге / Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН / Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Санкт-Петербург, Россия shtyr@eu.spb.ru
катехон как категория
православного сознания:
очерки русской политической эсхатологии
В минувшем году вышел в свет новый opus magnum известного российского исследователя ксенофобии и национализма Виктора Шнирельмана. Эта книга, хотя и уступает предыдущей по объему, все же производит впечатление весьма солидного труда. Причем не только количеством страниц, но и широтой затронутых вопросов . Действительно, автор строит свое изложение так, что там находится место для взглядов на природу Антихриста самых разных людей — от раннехристианского богослова Иринея Лионского до нашего современника, яркого визионера и основателя одного из новых религиозных движений Иоанна Береслав-ского Впрочем, и первые века христианства, и современные религиозные инициативы в формате харизматического православия остаются скорее фоном для основного исследовательского поля автора . В этом труде он решает разобраться в том, как соотнесены антисемитизм (реже — филосемитизм) и эсхатология в русской православной традиции При этом исследовательский фокус помещается на православную жизнь постсоветской России . Если сформулировать предельно просто, то речь идет о том, кто среди людей, называющих себя православными, как и почему не любит евреев и иудаизм
Шнирельман предлагает видеть в этой своей работе третью, завершающую часть трилогии о современном интеллектуальном антисемитизме, в которую входят книги о двух «мифах» — хазарском [Шнирельман 2012] и арийском [Шнирельман 2015]. Я подчеркну, что речь в трилогии идет именно об интеллектуалах (злые языки назвали бы некоторых из них люмпен-интеллектуалами) и текстах, которые они создают для публичного пространства. В случае с «Коленом Дановым» мы, очевидно, узнаем не обо всех православных людях и не обо всей их политической эсхатологии, но о важной ее составляющей . «Молчаливое большинство» (которое, впрочем, теперь не так уж и молчаливо благодаря социальным сетям) остается вне игры . Происходит это, возможно, благодаря опять-таки молчаливому допущению, что это большинство воспроизводит в своем дискурсивном обиходе упрощенные версии суждений интеллектуалов Мы можем сомневаться, что дела действительно обстоят таким образом, но так или иначе Виктор Шнирельман предпочитает работать с открытыми письменными источниками
Другими словами, на станицах книги представлена дискурсивная деятельность православной элиты и — в еще большой степени — контрэлиты . То есть речь идет в основном о руководителях Русской православной церкви или православных историках, юристах, писателях, публицистах и политических аналитиках, активно пишущих в различных изданиях и собирающихся на многочисленных конференциях . Даже в главе 8 «"Последние времена" и мобилизация масс», в которой нам обещают рассмотреть «настроения и протестную деятельность "церковного люда" и более широких масс верующих, изучавшиеся специалистами и журналистами в ходе личных наблюдений, а также путем социологических опросов» (С . 488), мы находим не так уж много материала на эту тему Я понимаю, что любое исследование ограничено методологически и что работа с открытыми источниками — основной метод автора: основываясь на нем, он вполне заслуженно составил себе имя в науке . Но, вообще говоря, интернет-источники — социальные сети, многочисленные видеозаписи, находящиеся в открытом доступе, — могли бы расширить источниковую базу этой части исследования. Однако пусть подобную работу делает кто-то другой, мы же обратиться к тому, что получилось в данном случае
Тема исследования является политически весьма актуальной и, я бы сказал, сочной Основные игроки на этом поле — я имею в виду не исследователей, а людей, производящих изучаемые автором тексты, — зарекомендовали себя стойкими бойцами с происками Антихриста (стойкими в смысле — теми, кто без устали ищет все новые аргументы для подтверждения
своих взглядов) . Так что читатель, открывая книгу, вправе рассчитывать на увлекательное чтение . Но в моем случае этот расчет осуществился лишь отчасти . Оказалось, что чтение «Колена Данова» требует серьезной интеллектуальной работы, которая необязательно будут вознаграждена в полной мере . Укажу на четыре основные проблемы, которые одновременно могут оказаться и плюсами, характеризующими аргументаци-онную и риторическую стратегию автора
Во-первых, в предисловии и введении Шнирельман несколько раз представляет нам свои исследовательские вопросы, подступая к проблеме с разных сторон . Это дает поставленной проблеме объем, но немного дезориентирует читателя, который теряется в догадках — о чем же будет книга и как понимает свой предмет автор . Я попытаюсь пояснить свою претензию чуть ниже . Второй большой интеллектуальный вызов книги заключается в том, что ее основной материал (главы 3—8) изложен столь детально и скрупулезно, что из-за множества пересечений во мнениях разных людей о мировом правительстве, евреях и неизбывной для русской апокалиптики «тайне беззакония» чтение этих сотен страниц оставляет ощущение путешествия по безотрадной и однообразной пустыне . Проще говоря, читать эти главы трудно
Третья проблема (она же и достоинство) книги заключается в том, что автор решил помочь читателю разобраться, в каком социально-историческом контексте находится современный российский эсхатологический антисемитизм, причем в двух измерениях — синхронии и диахронии Поэтому в книге есть несколько фрагментов (некоторые из них выделены в самостоятельные главы), рассказывающих о том, как обстоят дела с эсхатологией — иногда в ее связи с евреями — в руководстве РПЦ МП, в разных российских НРД (новых религиозных движениях) и у консервативных протестантов Америки . Но эти части настолько незначительны по объему, схематичны по аргументации и, можно сказать, условны по привлекаемому материалу, что выглядят как рыбы-лоцманы и прилипалы, сопровождающие огромную и важную акулу. И акула, и ее спутники, конечно, попадают в кадр оператора канала «Дискавери» Но последним это удается лишь в силу своего географического соседства с предметом главного интереса человека с камерой
Четвертая проблема (во всяком случае для меня) состоит в том, как написано заключение книги . Оно содержит так много плодотворных и ярких, хоть и довольно пунктирно изложенных суждений, что торопливому читателю можно посоветовать прочитать только его, дабы понять, о чем собственно вся книга Но само по себе это заключение существует автономно от
основного содержания и не выглядит органичной частью большого текста Обычно авторы все же прилагают больше усилий, чтобы связать эмпирику и выводы общего порядка, помещаемые в конец работы В нашем же случае материал и выводы живут врозь, имеют собственную ценность и, если можно так выразиться, эстетику
Теперь обратимся к более детальным соображениям разного масштаба, следуя за логикой общего нарратива . Как я уже сказал, вступительные части книги (предисловие и введение) дают разностороннее, но при этом немного дезориентирующее читателя представление о предмете интереса автора Возможно, отчасти это можно объяснить сложившимися в нашей академической корпорации дискурсивными привычками Одна из них заключается в желании показать читателю общественную значимость представляемого исследования, а другая — представить альтернативные способы осмысления нашего предмета в их драматической противопоставленности, чуть ли не в конфликте, для демонстрации всей сложности интеллектуального путешествия, в которое автор приглашает читателя Так, Шнирельман говорит о том, что существует «настоятельная потребность в изучении особенностей современной ксенофобии» . А для этого нужно выяснить, что «составляет ее содержание, ограничивается ли мимолетными бытовыми настроениями и расхожими стереотипами или же апеллирует к сложным мифологическим схемам» (С . IX) . Оставим в стороне вопрос о том, насколько эффективно мы можем отвечать на острые вызовы нашего непростого времени Но проблема того, как соотносятся преходящие дискурсивные привычки и устойчивые интерпретационные структуры, важна для социальной науки и не столь уж очевидна для разрешения . Находятся ли они в отношениях взаимного исключения? Кажется, сам автор считает, что это не так и злоба дня не может найти материалы для своего воплощения в актуальном социальном действии вне относительно устойчивых систем порождения смыслов («к услугам антисемитских настроений сегодня имеется целый рынок идеологем и детально разработанных мифологических схем», с . X) . Но в любом случае исследовательский вопрос здесь сформулирован так широко, что трудно представить, какое исследование нужно провести, чтобы на него ответить
Другое суждение общего характера, которое выглядит вроде бы бесспорно, но заставляет запнуться при чтении, находим на той же странице: «[С]егодня [антисемитизм] может рассматриваться как архетип, создающий почву для всех других видов ксенофобии и снабжающий их аргументами» (С. X) . Антисемитизм действительно выглядит сейчас архетипично, особенно после осмысления западным миром Холокоста в ка-
честве одной из ключевых точек мировой истории и использования его образа в качестве идеального типа в интерпретации ряда других случаев массовых убийств людей, выбранных для уничтожения по этническому признаку Но стоит ли нам брать антисемитизм в качестве отправной точки для понимания других видов ксенофобии? Возможно, что он в каких-то исторических и национальных контекстах сам трансформировался под влиянием применения к евреям стереотипов, прежде определявших отношение к другим этническим или религиозным группам А возможно, что на какие-то формы социального воображения, стигматизирующего людей по тому или иному признаку, он почти не повлиял . Со всем этим стоит разобраться, прежде чем придать антисемитизму статус идеального типа
На с . XII читатель находит целый список вопросов, которые, кажется, являются исследовательскими, но я в этом не до конца уверен, особенно если обратить внимание на первый из списка: «Наступит ли в ближайшие годы конец света? Как люди понимают последние времена и чего от них ожидают? Почему этот период вызывает ужас и какую роль в этом играют древние пророчества? Почему определенные тенденции в развитии современного мира и какие именно порождают эсхатологические страхи?» и т .д . В следующей части книги — во введении — мы находим еще один список исследовательских вопросов (С . 26—29) . Они вполне конкретны, но их так много и они настолько разнообразны по своему масштабу, что это больше похоже на проект огромной исследовательской программы, чем на перечисление тем, которые могут быть затронуты в одном, пусть и весьма амбициозном исследовании
Само введение нацелено в основном на знакомство читателя с проблематикой эсхатологии и ее связи с юдофобией . Здесь автор затрагивает несколько кажущихся мне весьма важными вопросов Первый из них: насколько содержание текстов, репрезентируемых в той или иной религиозной институции в качестве основы вероучения, определяет эмоциональную жизнь и актуальное поведение верующих? (С . 14) Кажется, сам автор уверен, что этот фактор не является решающим Он, указывая на мнения богословов, констатирует, что те не видят оснований «для поиска корней антисемитизма в Писании» Но, как мы знаем, ссылки на Новый Завет в антисемитских рассуждениях ряда православных писателей присутствуют То есть все зависит не от самого текста, а от того, что там хотят найти и, разумеется, находят Настроенный под определенным углом взгляд взволнованного толкователя священного текста концентрируется на определенных пассажах, видя в них обещание определенного будущего и подтверждение актуальных для него
идей При этом без внимания естественным образом остается огромное количество материала, нерелевантного для текущей повестки дня, которая, впрочем, может оставаться актуальной десятилетиями
Иногда способность концентрироваться на экзегезе ограниченного объема библейских и святоотеческих цитат не может не поражать внешнего наблюдателя Так, с известной долей преувеличения можно сказать, что все огромное по объему и разнообразию учение политической эсхатологии православных апокалиптиков со времен Сергея Нилуса и до наших дней сконцентрировано вокруг довольно туманной фразы из Второго послания к Фессалоникийцам (2Фес 2:7): «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий [катехон] теперь» . Этот непрозрачный для понимания новозаветный стих прочно застрял в русской эсхатологической мысли и, постоянно тревожа политологическое воображение православных государственников, стал ее краеугольным камнем на многие десятилетия С ним соседствует другой фрагмент из Нового Завета, в качестве последнего аргумента неметафорически трактуемый как обращенная ко всем евреям (иудеям) онтологическая инвектива: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин 8:44) . Это в целом и создает набор аргументов из Писания для трактовки всей мировой истории и текущей политической (геополитической) ситуации в определенном ключе Именно над этими местами из Нового Завета трудится эсхатологическая мысль «национально мыслящих» православных писателей, оставляющая в стороне Откровение Иоанна Богослова, в котором, как известно, про Антихриста не упоминается (см . : 1Ин 2:18-22; 1Ин 4:3; 2Ин 1:7) .
Еще один важный вопрос, который возникает при чтении введения, касается того, как, в какой модальности мы должны воспринимать апокалипсические высказывания, которые в изобилии можно встретить на страницах произведений политических аналитиков, раскрывающих «духовный смысл» происходящих в мире событий . В этой связи мы можем задаться простым вопросом: авторы подобных рассуждений действительно готовятся к наступлению последних времен или просто хотят, чтобы их вполне земной алармизм воспринимался читателем максимально серьезно? Вопрос может показаться неразрешимым (ведь в душу человека не залезешь) и даже праздным, если полагать, что нас должны интересовать вычитываемые читателем, а не вкладываемые авторами смыслы текстов Между тем для понимания нашего предмета может быть важно, имеем ли мы дело — в случае с подобными высказываниями — скорее с учением о конце света или все же
с риторикои ламентации по поводу текущей социально-политической ситуации?
Виктор Шнирельман оставляет открытыми оба варианта трактовки подобных суждений . С одной стороны, он допускает, что эсхатологические переживания действительно существуют и порождают агрессивную идеологию религиозного фундаментализма (мы говорим не обо всех случаях эсхатологизма, а о конкретных утверждениях ряда современных православных политических аналитиков) (С . 26) . С другой стороны, вспоминая книгу Дамиана Томпсона «В ожидании Антихриста» [Thompson 2005], он пишет, что «рассуждения о конце света могут восприниматься <...> как язык описания окружающего неблагополучия и несправедливости, но это не означает, что люди всерьез верят в конец света» (С . 26) . Кажется, материал, на котором строится книга, говорит о том, что именно практическая политология использует в определенных ситуациях риторику Апокалипсиса, без особых сожалений оставляя его в стороне, когда актуальные события заставляют авторов сменить алармистские предостережения на триумфаторские реляции Тогда ожидания последней схватки с силами тьмы уходят на второй и третий план . Однако агрессивная идеология вместе с ними не исчезает . Так, после наступления «русской весны» некоторые публицисты православно-патриотического круга (например, Константин Душенов) легко оставили попечение о последних судьбах попавшего под власть Антихриста мира и начали праздновать победы российского государства, так что стало более или менее ясно: они больше беспокоятся о судьбе империи и мечтают о возврате того общественного устройства, где у них — русских православных государственников — будет больше власти над их идеологическими оппонентами и предполагаемыми этническими конкурентами в борьбе за утраченные в результате событий 1991—1993 гг. ресурсы .
Последующие главы «Колена Данова» посвящены изложению эсхатологических взглядов и высказываний разных авторов Некоторые сюжеты представлены кратко, некоторые — весьма детально . Так, достаточно подробно описывается процесс формирования в последние годы существования СССР идеологии нового православного монархизма . Его сторонники, внимательно ознакомившись с наследием политической мысли дореволюционного и эмигрантского православного фундаментализма и интерпретировав с этих позиций события перестройки, заложили основы современной политической историософии и эсхатологии (главы 2, 3 и 4) . Объем привлеченных источников, тщательность проработки материала по рассматриваемым вопросам и меткость наблюдений автора по самым разнообразным поводам поражают воображение
Что же касается интерпретации источников, хочу отметить, что ее, как и общей расстановки акцентов в море данных, которое готово поглотить читателя, скорее не хватает . Тем ценнее отдельные краткие суждения, которые открывают смысл того, что упорно и достаточно неизобретательно пытались донести до своей аудитории главные герои книги — авторы газет «Земщина», «Русский вестник» и «День», а также их друзья и идеологические союзники . Например, характеризуя историософскую трактовку вышеупомянутого стиха из послания апостола Павла в газете «Земщина», Шнирельман отмечает: «Похоже, она [газета "Земщина"] готова была наделять ролью "удерживающего" не столько царя, сколько авторитарную политическую власть . Поэтому она и доказывала, что советский государственный строй частично сохранил функции "удерживающего"» (С . 184—185) . Зто высказывание можно, на мой взгляд, использовать в качестве основной характеристики вектора, по которому развивается православная политическая эсхатология в России с конца 1980-х гг .
В этом контексте позволю себе сделать небольшое уточнение . Оно представляется довольно важным с точки зрения изучения генезиса некоторых общих мест в дискурсивных практиках современной политической эсхатологии. На с . 175 автор, опираясь на мнение Питера Дункана [Duncan 2000], пишет: «Впервые метафора "Русской Голгофы", приписывающая России страдания, сопоставимые со страданиями Христа, были озвучена священником Дм . Дудко еще в 1977 г . » На деле это не так, и трудно было бы ожидать, что эта метафора не была использована до конца 1970-х гг . И действительно, она появляется в контексте интерпретации событий революционных лет не позже 1918 г. , когда А. И . Верховский использовал образы, которые обильно представлены в исторической публицистике всех последующих десятилетий: «Смертной мукой, невыносимым страданием были для всех, кто любит свою родную землю, эти страшные годы войны и месяцы революции . Голгофа русской армии Голгофа русской земли Великим мучением очищается душа народная от старых грехов» [Верховский 1918: 141]. В 1919 г . в Ростове-на-Дону выходит сборник любительских стихов Ф . Н . Косаткина-Ростовского «Голгофа России», содержание которого вполне соответствует названию [Косаткин-Ростовский 1919]. С первых лет эмиграции образ распятой России не покидает станицы зарубежной публицистики1 . Возможно, этот топос поначалу и не получил серьезной сотерио-логической трактовки, но несомненно стал одним из основных
1 См. например: «Последние четыре года в жизни России были сплошной Голгофой. Великую страну распинали не уставая, не жалея и не колеблясь» [Маслов 1922: 66].
способов описания и в какой-то мере анализа событий революции и Гражданской войны . Например, он был одним из основных в творчестве Сергея Бехтеева, поэта, много сделавшего для разработки темы крестных страданий России и императора Николая II — темы, столь важной для эмигрантской, а затем и постсоветской политической эсхатологии1 .
1 Я приведу стихотворение, в котором образ распятой России является элементом более общей и детализированной картины прихода к власти большевиков, представленного как воцарение Антихриста. Оно ярко иллюстрируют то, с каким наследием имели дело постсоветские политические апокалиптики.
Русская Голгофа
«Жид и его кагал — это все равно, что заговор против России» «Жиды погубят Россию». Ф.М. Достоевский
Сбылось предсказание Мессии, И «тьма» пересилила «свет»! Явился Антихрист в России, Кровавый тиран Бафомет. Крамолой все царство объято, Нет буйствам и распрям конца; Брат поднял десницу на брата, Сын поднял свой меч на отца. И режутся русские люди, И бьются два стана врагов; От слез надрываются люди,
У сирот-малюток и вдов; Но дьявол не спит и не дремлет: Он полон коварство и зол; На Церкви он руку подъемлет: И рушится Божий престол. Справляет свой праздник злодей, Сжигая культуру в огне, И новый удар иудеи Готовят Христовой стране. Народ обратился в лагуну, Он прет из далекой глуши. Китаец спасает коммуну, Пируют в Кремле латыши. Трепещут от стонов застенки. За пыткою пытка спешит, И выкрик неистовый: «к стенке!» Из дьявольской пасти звучит. Ликует Антихрист-Иуда, Довольный успехом побед: Свершилось вселенское чудо, И царства христьянского — нет! Гремит сатана батогами И, в пляске над грудой гробов, Кровавой звездой и рогами Своих награждает рабов. И воинство с «красной звездою», Приняв роковую печать, К кресту пригвождает с хулою Несчастную Родину-Мать!
(Пароход Румянцев, 6 сентября 1920 г., Белый Крым) [Бехтеев 2004: 202-204].
Одним из наиболее важных, на мой взгляд, наблюдений Виктора Шнирельмана над тем, как работает постсоветская политическая эсхатология, является указание на два принципиально важных аспекта ее функционирования Первый аспект: заимствованные из эмигрантской религиозной историософии интерпретационные схемы стали использоваться для осмысления событий смены политического и идеологического режима в СССР (правда, автор несколько раз напоминает нам о другой традиции отечественной политической мысли, повлиявшей на новую российскую эсхатологию, а именно на позднесоветский «антисионизм» — см . , например, с . 265) . Второй аспект: одним из основных методов «работы с эмпирическим материалом» в этом контексте стало обнаружение «духовных смыслов», которые, впрочем, сводились к тому, что в авторитарной (в идеале — монархической) форме управления Россией виделся инструмент Божьего попечения о спасении избранных в условиях воцарения Антихриста
Возвращение православия в общественный дискурс и обращение к нему национал-патриотов сопровождались ростом интереса к эсхатологии, помогавшей им осознать развивающиеся на их глазах кризисные явления <...> При этом он [дискурс] осознавался на двух уровнях — феноменологическом и метафизическом. На первом речь шла о текущих событиях и их обсуждении в политических, социальных и экономических терминах. Зато на втором в дело вступала традиционалистская концепция инволюции, рисующая неизбежное движение от Золотого века к упадку и разложению, что христианская эсхатология объясняла действием «сатанинских сил», расчищавших путь антихристу. Этим силам мог противостоять только «удерживающий», и поэтому, с этой точки зрения, основной конфликт в мире возникал между ним и «силами зла», кем бы они ни были (С . 264) .
Некоторые другие темы, важные для понимания современной политической эсхатологии, затронуты в основной части книги и, возможно, заслуживают более пристального анализа Так, несколько раз при описании образа евреев и еврейства в социальном воображении православных историософов возникает идея, что часть евреев являются естественными проводниками модернизационных тенденций в том обществе, которое авторы, рассуждающие об этих предметах, хотели бы сохранить в домодерном состоянии православного благочестия и патриархальности Например, ашкеназы в этом качестве порой оказываются потомками тюрков-хазар, т. е . в общем-то не совсем евреями Видимо, в силу этого получается, что они наделены особой склонностью к ассимиляции и противопоставлены традиционалистам-сефардам (С . 348) . Эти качества — склонность к ассимиляции и естественная способность быть чуть ли
не главными агентами разрушения устоявшегося уклада жизни других народов — кажется, лежат в основе значительного числа теорий о национальной специфике евреев, причем как анти-, так и филосемитских. В силу своей самоочевидности эта пресуппозиция редко становится предметом антропологической рефлексии, что не может не вызывать некоторого недоумения, а то и сожаления . Но упрекать автора книги в том, что эта работа не сделана, мы, конечно, не имеем никакого права .
А вот воспроизведение на страницах обсуждаемой книги некоторых суждений в духе повседневного здравого смысла, кажется, требует комментария. На с . 350 мы читаем: «Апокалиптическое сознание, как и вообще сознание традиционалистское, — это сознание пессимистическое . Оно настраивает людей на пассивное ожидание упадка и полного краха человеческой цивилизации как якобы обусловленных волей Божьей» . Далее идет указание на известное в определенных кругах рассуждение об «этике поражения», принадлежащее известному традиционалисту дьякону Андрею Кураеву . Мне кажется, что высказанную в виде общего положения эту идею трудно признать верной Мы знаем апокалиптиков, которых перспектива приближающегося конца времен наполняет поразительным оптимизмом, и традиционалистов, не впадающих в апатию, а, напротив, готовых энергично взяться за осуществление своих идеалов
Другой стереотип, который, возможно, мешает нашему пониманию сути происходящего, сводится к противопоставлению религиозного и политического как сфер социального опыта, предположительно существующих независимо друг от друга (С . 365) . Я уверен, что есть много контекстов, где эта оппозиция является аналитически ценным инструментом, но рассматриваемые в книге сюжеты не относятся к их числу Не только сами герои книги — современные православные апокалип-тики — живут в мире политических категорий (в их сознании и у ритуала нет никаких иных смыслов, помимо изменения и подтверждения властных отношений между людьми, потому-то и убийство царской семьи должно быть ритуальным, чтобы иметь хоть какую-то ценность) Но здесь важнее другое: фон для определения нашего предмета, политической эсхатологии, создает тезис из арсенала повседневной политической философии, согласно которому в нормальном обществе настоящая религия естественным образом отделена от сферы политического, как вечное отделено от преходящего, кесарево от Божьего Более того, подобный извод нормативного подхода, несколько раз разобранный и оспоренный [Asad 1983], сам является политической программой, предлагаемой публике лидерами доминирующих религиозных институций в целях
достижения серьезной политической власти Ведь распространенный тезис «Церковь не занимается политикой», продвигаемый представителем, например, Русской православной церкви, значит, помимо всего прочего (а может, и прежде всего), что религиозные институции, чьи аксиологические основания фундаментальны и стабильны, должны быть естественными арбитрами в любых политических баталиях
Еще один важный принцип членения пространства наблюдаемых явлений, который определяет наше видение реальности и, соответственно, выбор способов ее анализа, также связан с проблемой нормативного подхода Сразу скажу, что в целом упрек в нормативном подходе не может быть адресован разбираемой работе . Но есть места, в которых его можно углядеть . Например, многие исследователи религиозной жизни должны отвечать на вопрос, где находятся границы религиозной группы, жизнь которой их интересует, и начинается что-то иное Многим памятны дискуссии вокруг концепта «народная религия» и стоящей за ним методологии В нашем случае концепт, который провоцирует нас на то, чтобы мы определили его границы, — это собственно «православие» Приведу пример: «Как показала Е . Левкиевская, многие из проанализированных выше интерпретаций Апокалипсиса фактически являются "мимикрией" под православие Поэтому некоторые деятели РПЦ стремятся всячески опровергнуть слухи о близости антихриста и порицают поиск знамений в современной действительности» (С 566-567)
Действительно, часть авторов, позиционирующих себя в качестве встревоженных судьбой русского народа и государственности православных верующих, пишут об исторических и актуальных событиях в ключе, который можно счесть экстремистским Истеблишмент Церкви не заинтересован, чтобы их институция ассоциировалась в глазах (секулярного) большинства с призывами решить сложные проблемы простыми силовыми методами . Часть верующих, далеких от политической эсхатологии, разделяют это нежелание выглядеть братьями по вере для тех, кого аутсайдеры сочтут разрушителями неких общих конвенций о том, что можно говорить публично о представителях других социальных групп . Более того, часть внешних по отношению к церкви людей в силу тех или иных причин могут не желать ее стигматизации
Один из выходов из этой имиджевой проблемы — определить виновников ее возникновения в качестве некоей внешней силы, нелегитимно репрезентирующей себя как естественную часть большого социального тела Это вполне понятная политика, но исследователи не обязаны следовать этой культурной логике
Мы знаем, что люди, представляющие ту или иную группу в публичном пространстве, довольно часто стремятся подчеркнуть ее единство и сплоченность за счет затушевывания различий внутри самой группы и отсечения (хотя бы дискурсивного, если не административного) дискредитирующих ее членов Но это не дает нам права (автоматически) считать социальной патологией явления, с точки зрения «начальства» не соответствующие норме, т е тому образу группы, который предлагается широкой общественности
Кстати говоря, именно невысказанным допущением, согласно которому существует какое-то правильное знание об истории, православии и т д , не всеми разделяемое, можно объяснить те пассажи, когда автор решает пожурить своих героев за необразованность или недостаточную информированность в вопросах, о которых они высказываются . Так, на с . 311 Шнирельман упрекает авторов антисемитских сочинений в том, что те не желают вдаваться в исторические детали Один из них «даже не делал попыток ни выяснить реальный смысл Талмуда, ни понять мотивы средневековых иудеев, ни разобраться в том, чему в действительности учит Талмуд и как он применяется сегодня» На с . 432—433, в контексте описания «Международной конференции по глобальным проблемам мировой истории» (2002), о составе участников которой сигнализирует уже ее «глобальное» название, автор с горечью констатирует: «Позиционируя себя "носителями истины", многие из них [участников конференции . — С.Ш.] не только не понимали сути происходящего в современном мире и плохо знали историю, но даже не владели азами христианства, к которому они постоянно апеллировали»
Кажется, пенять националистам-историософам на недостаток знания по предмету излишне Их интересует метаистория, которая с необходимостью предполагает «предельно общую схематизацию прошлого и его связи с настоящим» [Пигалев 2013: 63]. Кроме того, большинство из них относятся к православию предельно инструментально Поэтому само по себе христианское вероучение некоторых из выступавших на том форуме ораторов вовсе не интересует Но здесь интересно другое: «грамотные» христиане, которые тоже участвуют в подобных мероприятиях, не спешат ловить на ошибках своих попутчиков и временных (ситуативных) союзников в борьбе за торжество «духовного прочтения истории» И в этом они преследуют свои интересы
Также наивно упрекать православных авторов, не скрывающих своей конфессиональной и политической ангажированности, в том, что те излагают историю «только с христианской точки
зрения, т е имея в виду интересы исключительно христиан (причем нередко прежде всего православных) и полностью игнорируя историю других народов или религиозных групп» (С 571)
В безграничном пространстве текстоцентричного и дескриптивного в целом нарратива книги читатель порой обнаруживает проницательные социологические наблюдения Так, определяя идеологические корни взглядов философа А С Панари-на, Виктор Шнирельман пишет: «Создавалось впечатление, что устами Панарина говорил уходящий советский средний класс, обескураженный неоправдавшимися надеждами и потерей своих былых позиций . Жестокое разочарование в либеральных реформах заставляло этих людей искать спасение в идентичности и историко-культурном своеобразии» (С . 390) . Это замечание, как и многие другие встреченные мною в книге, требует дополнительных аргументов, но и в этом лапидарном виде указывает направление для поисков социальных истоков современной политической эсхатологии И, говоря о склонности автора книги высказывать важные суждения и оставлять их без развернутой аргументации, нужно специально остановиться на заключении
Заключение начинается с констатации многообразия мнений по поводу вопросов, которые мы относим к сфере политической эсхатологии
[К] услугам верующих сложился целый рынок идей, где каждый мог найти полезную для себя версию. Иными словами, интерпретации Апокалипсиса вовсе не обречены на юдофобию, и если отдельные идеологи и пропагандисты выбирают именно юдофобскую версию, то этому должны быть причины, которые следует искать не в традиции, а в конкретных исторических обстоятельствах (С 581)
Далее, на с . 583-584 описывается преемственность между советской и постсоветской антисемитской идеологией: «[Б]ылая борьба с "международным сионизмом" <...> превратилась в устах новых православных в борьбу с "талмудистами" и "масонами", якобы расчищающими путь антихристу»; «Именно с этих позиций оказывается возможным представить Россию последним оплотом "истинного христианства", а тем самым и "удерживающим", призванным отдалить конец света и спасти мир от прихода антихриста» Еще одно важное наблюдение находим на с 586:
Сегодня Апокалипсис трактуется некоторыми авторами как идеология маргинальной группы, не нашедшей себе достойного места в обществе и потому испытывающей фрустрацию <...>
представления [людей, входящих в эту группу. — С.Ш.] о достойном существовании резко расходятся с суровой реальностью. Это и рождает надежду на чудесные изменения, способные кардинально изменить мир.
Я бы сказал иначе: надежды, что мир перестанет меняться, вернется в свое естественное состояние, где этих людей ждет достойная жизнь, обещанная им логикой существования ушедшего строя Эти надежды и на надежды не похожи, являясь не предвкушением нового справедливого мира, но объяснением того, почему старый справедливый мир был разрушен, и страхом перед тем, что он продолжит рушиться под натиском глобализации и либеральной аксиологической системы
Определяя границы социальной группы, в которой распространились подобные настроения, автор указывает на «бывший советский средний класс», который потерял свои позиции в начале 1990-х гг. Более конкретно речь идет о военных и инженерах — «первые потеряли прежнее уважение и статус, а вторые — работу на огромных предприятиях военно-промышленного комплекса»; «В демократии они видели анархию, подрывавшую привычный для них порядок» (С . 587). Это привело их к охранительной консервативной идеологии и желанию вернуться к авторитарной политической системе, а также естественным образом к созданию (и воссозданию) объяснений для всех крупных потрясений в истории России в духе поиска группы, заинтересованной в этих драматичных изменениях
На с 589 автор указывает на близость конфронтационной идеологии советской внешнеполитической пропаганды (вернее, пропаганда была внутренней, но предлагала трактовку внешней политики) и современной религиозной политической эсхатологии Несомненно, бывшие советские люди, воспитанные в атмосфере подозрительности, а то и ненависти к Западу, привычно воспроизводят образ «естественного врага» родины и нации и ждут беды оттуда же, откуда ждали несколько послевоенных десятилетий Но, кажется, здесь есть ответ (или какая-то часть ответа) на еще один важный вопрос — почему многие российские (пост)коммунисты оказываются фактически союзниками православных монархистов [Мороз 1992: 84—85]. Очевидно, что и те и другие видят в СССР того самого «удерживающего» — силу, которая не давала Америке и ее союзникам везде в мире навести свои порядки Советские граждане, оценивая соревнование двух систем на мировой арене, не столько радели о благополучии жителей той или иной страны, вставшей на путь строительства социализма, сколько радовались очередному поражению империалистической политики США Поэтому
крестовые походы консервативного американского президента-христианина против советской системы воспринимаются некоторыми патриотами России принципиально так же, как попытки распространить принцип примата прав человека над интересами государства гораздо более либеральными администрациями, управлявшими той же страной в последующие десятилетия
Другой важный момент, оставшийся в виде краткого тезиса и, возможно, заслуживающий более детального обсуждения в силу своей важности для понимания ситуации, — это страх перед глобализмом В книге несколько раз упоминается, что, согласно современным эсхатологическим алармистам, апокалипсические злодеи затевают проекты по созданию единого человечества ради уничтожения национальных государств Речь об этом заходит и в заключении (С . 589) . Для социального воображения, построенного на допущении, что нации существуют естественным образом, формируются по этно-генетическому принципу и в силу этого являются основными деятелями исторического процесса, подобные угрозы чреваты разрушением основных классификационных схем (как тут не вспомнить о дюркгеймианских категориях коллективного сознания) И кстати будет сказать, что страхи перед неолиберальным гендерным порядком носят такой же характер Ведь вопрос размывания гендерных ролей является проблемой не столько установления социальной справедливости, сколько разрушения утвержденной от века социальной классификации
В связи с этим можно сравнить эсхатологические рассуждения некоторых современных православных политических активистов с традиционными крестьянскими рассказами о порче мира, дабы отметить одно важное (родовое?) сходство между ними Принцип концептуализации в деревенской эсхатологии зачастую прост — на космос, характеризующийся наличием ясных границ между явлениями, надвигается хаос Как-то раз на мой простодушный вопрос из области демонологии пожилая новгородская крестьянка долго и увлеченно рассуждала о том, что сейчас «люди как черти стали» (ср . : [Бессонов 2014: 131]), затем о том, что сейчас не поймешь, где деревня, а где лес, и в завершение о невозможности определить по внешнему виду современных молодых людей, «кто они — парни или девки» В качестве завершающей этот пассаж реплики мне была предложена ссылка на Писание: «Ведь все по Библии идет!» Кажется, что многие люди, разделяющие схожую логику, но применительно к современному политическому мироустройству, понимают выражение «тайна беззакония» в смысле «разрушение привычного социального порядка»
Возвращаясь к заключению книги «Колено Даново» и продолжая удивляться обилию интереснейших наблюдений, которым уделено так мало места, укажу на классификацию элементов лексического арсенала современных российских конспирологов Последние очень часто прибегают к эвфемизмам и иносказаниям (и, кажется, не только из опасения уголовного наказания, как считает автор, но из-за каких-то иных дискурсивных привычек), а также к новозаветной фразеологии и использованию названий могущественных институций, управляющих миром Особенность словоупотребления этих лексем и выражений (а не только само их присутствие в устной и письменной речи современных критиков Нового мирового порядка) заключается в том, что модальность высказывания последовательно «застревает» между прямым и переносным значением той или иной лексемы, словосочетания, включая идиомы Эта особенность — характерная черта говорения о каких-то скрытых действиях, которые должны быть разоблачены самим высказыванием, но при этом даже после разоблачения сохранить статус явлений, не до конца утративших свою таинственность и, соответственно, не доступных пониманию профанов Конечно, не все религиозные конспироло-ги последовательно избегают прямых обвинений в адрес конкретных групп и структур, но определенную номинационную застенчивость в их дискурсивном поведении нельзя не заметить
Заключая рецензию, я еще раз хочу сказать, что новая книга Виктора Шнирельмана является исключительно важным этапом в изучении современной российской политической эсхатологии Она создана опытным профессионалом и заслуживает самой высокой оценки В то же время в ней следует видеть приглашение к дальнейшему исследованию темы, уже новыми методами и на новых материалах, но с обязательным продолжением обсуждения тех сложных концептуальных вопросов теории и методологии, которые были подняты или затронуты Виктором Шнирельманом при анализе дискурсивных практик русских апокалиптиков нашего, возможно, последнего времени
Благодарности
Рецензия подготовлена при поддержке Российского научного фонда, проект № 14-18-02952-П («Конспирологические нарративы в русской культуре XIX — начала XXI в . : генезис, эволюция, идейный и социальный контексты») .
источники
Бехтеев С.С. Грядущее: стихотворения . СПб . : Б . и . , 2004. 448 с . Верховский А.И. Россия на Голгофе: из походного дневника 1914-1918 г.
Пг . : 5 гос . тип . , 1918 . 141 с . Косаткин-Ростовский Ф.Н. Голгофа России . Ростов-н/Д: Б . и . , 1919 . 54 с
Маслов С. С. Россия после четырех лет революции . Париж: Русская печать, 1922. 206 с .
Библиография
Бессонов И.А. Русская народная эсхатология: история и современность . М . : Гнозис, 2014. 334 с .
Мороз В.Л. Борцы за «Святую Русь» и защитники «Советской Родины» // Национальная правая прежде и теперь: Историко-социологические очерки: В 3 ч. СПб. : Б . и . , 1992. Ч . 2: Российская консервативная идеология и современность Вып 1 С . 68-96.
Пигалев А.И. Эзотерическая метаистория между секретностью и разоблачением иллюзорности реальности // Вопросы философии . 2013 . № 9 . C . 63-74.
Шнирельман В.А. Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки . М . : Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2012 . 312 с .
Шнирельман В.А. Арийский миф в современном мире: В 2 т. М . : НЛО, 2015 . 536+440 с .
Asad T. Anthropological Conceptions of Religion: Reflections on Geertz // Man. 1983 . Vol. 18 . No . 2 . P. 237-259.
Duncan P. Russian Messianism: Third Rome, Holy Revolution, Communism, and After . L . : Routledge, 2000 . 256 p .
Thompson D. Waiting for Antichrist: Charisma and Apocalypse in a Pentecostal Church. N . Y. : Oxford University Press, 2005. 224 p .
Сергей Штырков
A Review of Victor Shnirelman, Koleno Danovo: eskhatologiya i antisemitizm v sovremennoy Rossii [Tribe of Dan: Eschatology and Antisemitism in Contemporary Russia]. Moscow: St Andrew's Biblical Theological Institute Press, 2017, XIV+617 pp.
Sergei Shtyrkov
European University at St Petersburg 6/1А Gagarinskaya Str. , St Petersburg, Russia
Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences
3 Universitetskaya Emb . , St Petersburg, Russia Institute of Russian Literature (The Pushkin House), Russian Academy of Sciences
4 Makarova Emb . , St Petersburg, Russia shtyr@eu. spb . ru
The new book by Victor Shnirelman is a very important contribution to the studies of current Russian political eschatology The author proposes to discuss several very troublesome issues of the theory and methodology of researching discursive practices of Orthodox political radicals The book should be regarded as an invitation to further analysis of this social field using new methods and new sources
Keywords: political eschatology, religious nationalism, Russian orthodoxy, antisemitism, Antichrist
Acknowledgments
The review was prepared with the support of the Russian Science Foundation, project No . 14-18-02952-P ("Conspiracy Narratives in Russian Culture of the 19th — Early 21st Century: Genesis, Evolution, Ideological and Social Contexts") .
References
Asad T . , 'Anthropological Conceptions of Religion: Reflections on Geertz',
Man, 1983, vol. 18, no . 2, pp . 237-259 . Bessonov I . A. , Russkaya narodnaya eskhatologiya: istoriya i sovremennost [Russian Folk Eschatology: The Past and the Present]. Moscow: Gnozis, 2014, 334 pp (In Russian) Duncan P . , Russian Messianism: Third Rome, Holy Revolution, Communism,
and After. London: Routledge, 2000, 256 pp . Moroz V. L. , 'Bortsy za " Svyatuyu Rus" i zashchitniki " Sovetskoy Rodiny"' [Champions for the "Holy Russia" and Defenders of the "Soviet Motherland"], Natsionalnaya pravaya prezhde i teper [National Right
AHTPOnO^OrMHECKMM OOPYM 2018 № 39
212
Before and Now]: Historical and Sociological essays . St Petersburg: S . n. , 1992, part 2: Rossiyskaya konservativnaya ideologiya i sovre-mennost [Russian Conservative Ideology and Modernity], is . 1, pp . 68—96 . (In Russian) . Pigalev A. I . , 'Ezotericheskaya metaistoriya mezhdu sekretnostyu i razob-lacheniem illyuzornosti realnosti' [The Esoteric Metahistory between Secrecy and Disclosure of Reality Illusiveness], Voprosy filosofii, 2013, no . 9, pp . 63—74. (In Russian) . Shnirelman V. A . , Khazarskiy mif: ideologiya politicheskogo radikalizma v Rossii i ee istoki [The Khazar Myth: Ideology of the Russian Political Radicalism and Its Roots]. Moscow: Mosty kultury; Jerusalem: Gesharim, 2012, 312 pp . Shnirelman V. A. , Ariyskiy mif vsovremennom mire [The Arian Myth Today]: In 2 vols. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2015, 536 pp . ; 440 pp (In Russian) Thompson D . , Waiting for Antichrist: Charisma and Apocalypse in a Pentecostal Church. New York: Oxford University Press, 2005, 224 pp .
