CC BY
255
основываться на правомерном юридическом факте. Отсутствие же правового основания для нахождения вещи у одаряемого превращает взаимоотношения дарителя, добившегося отмены дарения, и одаряемого в рамках обязательства вследствие неосновательного обогащения с обязанностью одаряемого вернуть неправомерно удерживаемую вещь, а при невозможности возврата уплатить ее стоимость (статьи 1105, 1106 ГК РФ).
5. Самостоятельным и дискуссионным вопросом является проблема возможности (или невозможности) дарителя, добившегося отмены дарения, требовать возврата вещи от третьих лиц, т.е. не от одаряемого субъекта.
Представляется очевидным, что возврат такого имущества в рамках реституции будет ограничен правовой позицией, изложенной в Постановлении Конституционного Суда РФ от 21.04.2003 №6-П о недопустимости реституции в отношении второго и последующих добросовестных приобретателей.
А вот вопрос о виндикации такого имущества более проблематичен, так как в этом вопросе как раз и присутствует неясность. Является ли отмена дарения как аннулирование этого договора основанием для констатации факта выбытия вещи из владения дарителя помимо его воли? С одной стороны, аннулирование договора, т.е. его отсутствие как юридического факта, вроде бы располагает к выводам об утрате вещи дарителем. Однако с другой стороны очевидно и то, что переход вещи во владение одаряемого лица в момент исполнения договора дарения, отменного впоследствии, происходило именно по воле дарителя.
Полагаем, что в случае отменны и в ситуации отчуждения одаряемым подарка третьим лицам, даритель лишен возможности истребования имущества от третьих лиц как в силу реституции, так и в силу виндикации.
V.A. Poroshkov CANCEL DARREN
In this article the author's thesis, that allow to solve some conflict of laws arising from the cancellation of the regulation of the gift.
Keywords: abolition of gift, deed of gift, the transaction, the donor, the donee
УДК 343.359:343.132
И.И. Пустомолотов, канд. юрид. наук, доцент кафедры гражданского и земельного права, (4872)57-34-73, [email protected] (Россия, Тула, ТулГУ)
КАТЕГОРИЯ «НЕДОБРОСОВЕСТНОСТЬ» В ГРАЖДАНСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
Предпринята попытка осмысления правовой природы, роли и места правовых категорий «добросовестность» и «недобросовестность» в современном гражданском праве
России. Анализ проведен ввиду наметившейся тенденции расширения применения данных категорий в гражданском законодательстве.
Ключевые слова: недобросовестность, добросовестность, презумпция добросовестности в гражданском праве, вина в гражданском праве, ответственность в гражданском праве.
В настоящее время в гражданском законодательстве уделяется большое внимание категории «добросовестность» участников имущественных правоотношений. Однако уяснение ее сущности представляет определенную сложность. Тем не менее, в праве существует иная категория, находящаяся в неразрывной связи с добросовестностью - речь идет о недобросовестности участников правоотношений. Возможно, именно уяснение природы недобросовестности поможет в понимании сущности и значения добросовестности в современном российском гражданском праве.
Такое представляется вполне возможным, поскольку «недобросовестность», в силу своей конкретности и четкости, более близка и понятна праву, чем «добросовестность». Последнюю, видимо, можно представить в праве лишь в виде общего принципа ожидаемого поведения лица. Напротив, «недобросовестность» напрямую связана с самым характерным и мощным инструментом правового воздействия - механизмом государственного принуждения.
Определение понятия «недобросовестность», как и понятия «добросовестность», в гражданском законодательстве отсутствует. Однако анализ статей Гражданского кодекса РФ, в которых упоминается о недобросовестности участников гражданских правоотношений (157, 220, 303, 1109), приводит к выводу о том, что поведение лица следует считать недобросовестным тогда, когда оно (лицо) действует с умыслом причинить вред другому лицу, а также допускает возможность причинения такого вреда по причине самонадеянности или небрежности. Такое определение недобросовестности вытекает, например, из содержания статьи 302 ГК РФ «Истребование имущества у добросовестного приобретателя». В данной статье добросовестному приобретателю приписывается свойство: он «не знал, и не мог знать» о незаконности своего владения вещью». Соответственно, «знание или обязанность знания» того, что своими действиями лицо способствует причинению вреда другому лицу, характеризует его как недобросовестное.
В литературе существуют и другие определения «недобросовестности», но рассмотрение их сейчас представляется нецелесообразным, поскольку более важным видится исследование правовой природы (сущности) данной категории, поскольку именно это позволит определить место «недобросовестности» в системе гражданского права, а, значить, в дальнейшем осознано использовать в гражданских правоотношениях. Кроме того, определяя место категории в системе права, возможно предопределить или хотя бы предположить дальнейшее развитие этой категории и расширение сферы ее применения в других правоотношениях^. С. 56-58].
Итак, что определяет правовую природу категории «недобросовестность»
в гражданском праве? Прежде всего, следует отметить то, что «недобросовестность» имеет четко выраженную охранительную направленность, а потому входит в состав средств защиты прав и интересов участником гражданских правоотношений. Другими словами это часть охранительной системы гражданского права.
Кроме того, используемая для характеристики недобросовестности формула - «знал или должен был знать» - показывает родство этой категории с другой охранительной категорией права - «виновностью». Данное обстоятельство не только снова характеризует ее как элемент охранительной системы права, но и определяет место в этой системе - рядом с виной. В этом смысле возможно предположить, что, поскольку вина является одним из условий гражданско-правовой ответственности, то и «недобросовестность» также относится к ответственности и играет в ней ту же роль. Таким образом, «недобросовестность» как и «виновность» являются условиями применения гражданско -пр авов ой отв етственно сти.
Следует отметить тот факт, что большинство исследуемых «недобросовестность» ученых не считают ее условием наступления гражданско-правовой ответственности, тождественным вине. Иногда ее относят не к субъективной, а к объективной стороне поведения участников правоотношений [1. С. 12], иногда вовсе противопоставляют ответственности, считая, что ответственность основывается на виновности, а «недобросовестность» влечет применение иных охранительных мер не связанных с ответственностью [4. С. 13-18].
Тем не менее, вопрос об иных мерах охраны и защиты нарушенных прав и интересов лиц в гражданском праве до конца не решен, а ответственность остается единственным неоспоримым средством такого рода. К тому же между виновностью и «недобросовестностью» обнаруживается столько сходства, что вывод об их идентичности напрашивается сам собой.
1) Обе указанные категории, по сути, представляют собой субъективное восприятие лицом своего поведения.
2) Обе предполагают осознание своих действий и предвидение наступления вреда в результате их совершения.
3) При этом, они или желают наступления вреда или допускают его.
4) Иногда возникают дискуссии о возможности или невозможности существования недобросовестности в форме неосторожности [5. С. 15]. Тем не менее, формула «знал или должен был знать» действует в полной мере и для виновности, и для «недобросовестности». Поэтому и по формам существования у этих двух категорий различий нет.
Таким образом, можно констатировать, что и виновность, и недобросовестность по своей правовой природе и форме существования не отличаются друг от друга, являясь условиями наступления негативных последствий для обязанного лица, участника гражданского правоотношения.
Однако в таком случае возникает вполне логичный вопрос: каково соотношение «виновности» и «недобросовестности», и зачем нужны в гражданском законодательстве одновременно две идентичные категории?
122
Некоторые авторы объясняют это несовершенством гражданского законодательства. Так А.И. Москаленко пишет: «Неполнота, неопределенность и тавтологичность гражданско-правовых дифиниций, закрепляющих социально вредные (неправовые) явления и процессы в сфере экономики, во многом являются результатом слабой разработанности общей теории гражданского права в целом и теории гражданских правонарушений в частности» [6. С. 12-14]. Отчасти, справедливость такого упрека возможно признать. В гражданском праве категории «ответственность» и «правонарушение» появились сравнительно недавно. Они были заимствованы из публичного права (прежде всего уголовного) в результате развития общей теории права и унификации некоторых правовых категорий и понятий. При этом новые понятия вынуждены существовать вместе с традиционными частно-правовыми понятиями: возмещение вреда, деликт и прочими. По этой причине некоторое смешение понятий в гражданском праве существует. Однако это не может объяснить активности применения в последнее время якобы устаревших понятий «добросовестность» и «недобросовестность».
Более логичное объяснение предполагает В.И. Емельянов. Он считает, что недобросовестность включает в себя понятие виновности, которая отличается от иных случаев недобросовестности тем, что за совершение виновных действий наступает гражданско-правовая ответственность, а в иных случаях наступившие последствия не являются ответственностью [2. С. 106].
Однако такое понимание соотношения «виновности» и «недобросовестности» строится на концепции гражданско-правовой ответственности как некоем средстве воздействия на обязанное лицо (причинителя вреда). Подобное представление об ответственности в современном российском гражданском праве находит все меньше сторонников. Сейчас гражданско-правовая ответственность понимается не как средство воздействия на должника (правонарушителя), а как инструмент восстановления нарушенных интересов кредитора. При этом фигура обязанного лица (особенно причинителя вреда) имеет все меньшее значение. Это значительно снижает роль категории «виновность» при применении мер ответственности, и воплощается в конструкции презумпции вины. Именно это, на наш взгляд, является главной причиной существования категории «недобросовестность» в гражданском праве, поскольку последняя неразрывно связана с другой правовой презумпцией - презумпцией добросовестности, изложенной в п. 3 статьи 10 ГК РФ.
Презумпция вины и презумпция добросовестности взаимно исключающие. Презумпция вины формирует общий порядок применения мер ответственности, принятый в гражданском праве: достаточно наличия правонарушения и связанного с ним вреда, и обязанность доказывания своей невиновности традиционно возлагается на причинителя вреда. Данный порядок применяется как в договорной, так и в деликтной ответственности. Презумпция добросовестности формирует иной, прямо противоположный механизм ответственности, при котором возложение ставится в зависимость от добросовестности субъекта. Иными словами, в этом случае действует обычная
123
для публичного права презумпция невиновности: для привлечения к ответственности необходимо доказать недобросовестность причинителя вреда. При этом обязанность доказывания недобросовестности лица возлагается на другого участника правоотношения.
Именно указанные выше отличия в формировании порядка наложения ответственности и дают возможность существовать в гражданском праве одновременно категориям «виновность» и «недобросовестность».
Остается ответить всего на один вопрос: по какой причине законодатель, наряду с обычной гражданско-правовой ответственностью позволяет существовать в частных имущественных отношениях более «льготному» режиму возложения на обязанное лицо? В. И. Емельянов связывает существование категории «недобросовестность» с тем, что в некоторых случаях действия причинителя не связаны с прямым нарушением норм права и для применения ответственности необходимо убедиться в его виновности (недобросовестности). В другом случае применение недобросовестности объясняется необходимостью защиты от злоупотребления правами. При этом неопределенность терминов «разумность» и «добросовестность» уравновешивает неопределенность термина «злоупотребление гражданскими правами». Представляется, что подобные ответы на поставленный вопрос порождают еще больше вопросов, хотя, несомненно, заслуживают исследования.
В заключение следует обратить внимание на место категории «добросовестность» в гражданском праве. В строго правовом смысле «добросовестность», являясь качеством субъекта, формирующим определенную презумпцию в праве, существует лишь с одной целью -обеспечить справедливость при применении мер охранительного воздействия. В этом смысле «добросовестность» зависима от категории «недобросовестность» и без нее не имеет самостоятельного значения и правового смысла. Возможно именно в этом истинная природа добросовестности в гражданском праве.
Список литературы
1. Богданов Е. Категория «добросовестности» в гражданском праве // Российская юстиция. 1999. №9.
2. Емельянов В.Н. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами. М.: 2002.
3. Корнаухов М.В. Заимствование цивилистических категорий как зарождение доктрины недобросовестности налогоплательщика.// Налоговые споры: теория и практика. 2005. №5.
4. Краснова С. Определение понятия "добросовестность" в российском гражданском праве // Журнал российского права, 2003. №3.
5. Кудрин Д. А. Злоупотребление правами в корпоративных конфликтах // Финансовые и бухгалтерские консультации. 2009. №6.
6. Москаленко И.В. Проблемы дефинитивного оформления социально вредных явлений в сфере экономических отношений // Законодательство и экономика. 2004. № 12.
I. Pustomolotov CATEGORY OF "BAD FAITH" IN THE CIVIL LAW
An attempt to interpret the legal nature of the role and place of legal categories of "good faith" and "bad faith" in the modern civil law in Russia. The analysis was made in view of the current tendency of expansion of these categories in the civil law.
Keywords: bad faith, good faith, the presumption of good faith in civil law, the wines in the civil law, liability in civil law.
УДК 343.359:343.132
Т.Ю.Руденко, канд. юрид. наук, доцент кафедры гражданского и земельного права, [email protected], 8 (910) 583 88 14
(Россия, Тула, ТулГУ)
ПОЛИОТРАСЛЕВЫЕ ДОГОВОРЫ НА СОЗДАНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
В статье представлен анализ концепции полиотраслевых договоров в современном российском гражданском праве, последствия применения указанной конструкции в обгцественных отношениях, связанных с созданием творческих результатов и реализацией прав интеллектуальной собственности.
Ключевые слова: полиотраслевой договор, авторские права, исключительные права, обгцественные отношения в сфере графического дизайна.
Практика последних лет отмечает активное заимствование российскими предпринимателями зарубежного опыта применения полиотраслевых договоров. Отечественные ученые высказывают неоднозначное мнение по поводу аутсорсинга. Первая позиция основана на признании указанной конструкции категорией только экономической. Согласно второй категорически не допускается применение данного соглашения,как дискриминационного со стороны заказчиков в отношении авторов. Сторонники третьей, применяя сложившуюся терминологию смешанного, полиотраслевого договора, апеллируя к нормам Гражданского кодекса (ст. 1, ст.421 ГК РФ), высказываются о категории «смешанный договор», как о раскрывающей одну из граней принципа свободы договора и констатируют необходимость его .
В разное время в литературе его отдельные аспекты рассматривали
125
