CC BY
180
ГРАММАТИКА
УДК 8Г366.5
А.Д. Каксин*
КАТЕГОРИЯ ЭВИДЕНЦИАЛЬНОСТИ И СРЕДСТВА ЕЕ ВЫРАЖЕНИЯ (на примере русского и обско-угорских языков)
Ключевые слова: модальность, обско-угорские языки, русский язык, функционально-семантическая категория, эвиденциальность, языковые категории.
Статья посвящена семантике эвиденциальности, в частности, ее взаимодействию с модальными значениями. В русском языке семантика эвиденциальности выражается лексически и синтаксически. В хантыйском языке для этой цели используется специальное наклонение.
The article is devoted to the semantics of evidentiality, particularly to its interaction with the modal meanings. In Russian the semantics of evidentiality is expressed by lexical and syntactical means. In the Khanty language the special Mood is used for this purpose.
В каждом естественном языке есть определенные сущности, которые лингвисты называют категориями (отсутствие некоторых категорий в том или ином языке не менее значимо, чем их наличие). Термин «категория» является многозначным: к числу категорий можно отнести даже части речи - классы слов, выделяемые на основании общности их лексических и грамматических свойств [7].
Далее, в большинстве языков, в которых выделяются части речи, есть, к примеру, категория глагола - класс слов, выражающих действие, совершаемое каким-либо лицом (или предметом) в определенное время, и в предложении слова такого рода являются, по преимуществу,
*Каксин Андрей Данилович, кандидат филологических наук, Обско-угорский институт прикладных исследований и разработок.
46
сказуемыми. Но наиболее часто говорят о грамматических категориях, т. е. системах противопоставленных друг другу рядов грамматических форм с однородными значениями. Например, глагол как часть речи характеризуется, в первую очередь, грамматической категорией времени. Бывают, однако, и лексические категории, например, категория синонимов - слов с близкими значениями. Во всех этих случаях, разумеется, речь идет о разного рода категориях. Также существуют и смешанные, или сложные, категории. Например, объединяя в одном понятии «лексическое» и «грамматическое», можно говорить о семан-тико-грамматических категориях, и по традиции такие категории называются наиболее абстрактными терминами. Сравните в русском языке «персональность», «залоговость», «темпоральность» и т.п. В этом же ряду стоят и термины «модальность» и «эвиденциальность».
Изучая языковую категорию эвиденциальности, мы затрагиваем и категорию модальности. Модальность, как известно, - сложно устроенная функционально-семантическая категория, и выражается она не только грамматическими формами глагольных наклонений и некоторыми специализированными лексемами, которые обычно употребляются в качестве вводных слов (русск. может быть, возможно, хант. товац ‘может быть’, манс. папкха! ‘кажется’). При таком узком круге рассматриваемых модальных средств само понятие модальности обрисовывается в самых общих чертах: это оценка ситуации говорящим как реальной (существующей на самом деле, в том или ином временном измерении) или нереальной (возможной, предположительной, необходимой).
Теперь необходимо более точно определиться с пониманием модальности, так как существенно расширяется круг средств, подпадающих под определение «модальных». Нам нужно говорить о модальности не отдельно, а в ее взаимосвязи с другой категорией того
же порядка (с эвиденциальностью), а применительно к русскому и обско-угорским языкам - нас интересуют и средства выражения эвиден-циальности.
Вопрос о функционально-семантических, грамматических и когнитивных категориях, их соотношении и взаимодействии занимает важное место в современной лингвистике, так как от его понимания зависит решение многих других проблем, таких как: содержание и форма в языке, системность в языке и знаковость языка, мотивированность языковых единиц, выбор стилистических средств для разных типов языкового самовыражения. Важность этого вопроса несомненна, поскольку понимание сущности вышеназванных категорий неоднозначно у представителей разных лингвистических школ.
Взаимодействие функционально-семантических, грамматических и когнитивных (в т. ч. понятийных) категорий, языковых средств и не-
V V п
языковых знаний происходит во время речевой деятельности. В конкретных речевых актах неязыковые знания выражаются с помощью механизмов языка: всевозможными комбинациями языковых значений, их метафорическим употреблением, варьированием контекста и т. д.
Теперь в центре нашего внимания не одна, а две объемные языковые категории - модальность и эвиденциальность, и их воплощение в категориях и формах более частных - в категориях наклонения и времени, формах косвенных наклонений. В общетеоретических трудах языковая модальность подразделяется на объективную и субъективную, по каждой из этих разновидностей расписаны типичные средства, но основным средством в самых разных языках считается глагольное наклонение. Подробнее остановимся на этом моменте ниже. Пока же отметим, что зарубежные лингвисты в большей мере имеют в виду материал «экзотических» языков, а российская исследовательская мысль чаще всего проводит сопоставление с русским языком. Нет необходи-
мости напоминать о том, что названные категории в русском языке изучены очень детально, и им посвящено множество трудов. Однако материал русского языка и примеры на нем мы имеем в виду всегда, хотя бы потому, что всякий раз мы приводим и перевод на русский язык (литературный перевод, а если необходимо - и буквальный). Наше исследование посвящено анализу модальной системы, прежде всего, хантыйского и мансийского языков - двух языков малочисленных народов Севера, до настоящего времени остающихся мало исследованными по семантической линии, но уже стоящих на грани исчезновения. Скажем больше (или скажем иначе): обско-угорские языки мало исследованы с точки зрения общефилософских и логических категорий, приложимых к языкам их типа - северным уральским (ненецкому, селькупскому, энецкому, нганасанскому, в этом отношении изученным более подробно).
Поскольку уже на этапе определения объекта исследования появляется необходимость рассматривать (в связи с модальностью) и эвиденциальные формы, необходимо сказать о том, что соотношение между этими двумя категориями уже было предметом внимания лингвистов [12; 10; 4].
Грамматические значения, относящиеся к сфере эвиденциально-сти, не являются прототипическими модальными значениями, тем не менее их часто рассматривают в кругу именно модальных значений. В русском языке эвиденциальность не находит грамматического выражения и передается, в основном, лексическими средствами - например, вводными «мол», «видно», «оказывается». Говорящие по-русски указывают на источник сведений о ситуации только в том случае, если эта информация представляется им необходимой: например, если говорящий хочет подчеркнуть, что он лично наблюдал описываемое событие (ср.: у меня на глазах; я сам видел, как и т. п.) или, наоборот, если го-
ворящий хочет снять с себя ответственность за достоверность сообщаемой информации [4: 321].
В хантыйском языке эвиденциальность грамматикализована в ряде форм глагола, изначально относимых к причастным и деепричастным, но могущим выступать в предикативной функции. В роли финитного сказуемого способны выступать оба хантыйских причастия (с показателями -м /-т и -т / -t), а также деепричастие на -ман / -man:
- (каз.) Лув корталн атэлт хась=м=ал ‘Он на стойбище один остался, оказывается’;
- (каз.) Вана юхатсув: овл, маттэ, туманан пун=ман ‘Подошли ближе: дверь, оказывается, на замок закрыта’.
Эвиденциальность как категория, близкая к модальности, но все же имеющая свою специфическую семантику, грамматикализуется во многих языках, и ее морфологические формы традиционно также называются наклонениями. Повторим, что в русском языке эвиденциальность не грамматикализована, поэтому в переводах на русский появляются лексические средства, которые вербализуют смысловые оттенки, в других языках (в том числе и в хантыйском) заключенные в самой морфологической форме:
- (хант. каз.) Яюм-ики ма киньсема шуши мирэв яма во=т=ал ‘Брат мой лучше меня людей наших знает, оказывается’; Лыв иси тата ноптал=ты пит=т=эл ‘Они тоже здесь плавать будут, оказывается’; Си кутн лув сэм павтас: лох-сал ики хот лыпийн, хотхары кутупн симась маванг лант, суранг лант пасан тыв=м=ал , омсась=м=ал [5: 39] ‘В это время он повел глазом [и видит]: в доме его друга, посреди пола, всякой пищей накрытый стол, оказывается, возник, откуда ни возьмись, появился’.
Как видим, в хантыйском языке три формы неочевидного наклонения параллельны трем ядерным формам индикатива, к временному значению которых добавляется одно из значений эвиденциальности. В общей системе хантыйского глагола эти «неочевидные» формы (назовем их миративом) противопоставляются, прежде всего, формам индикатива.
Различие между ними может быть описано следующим образом: индикатив семантически не маркирован, он нейтрален по отношению к признаку «очевидность / неочевидность», миратив же выражает именно неочевидность действия для говорящего, или, иначе, непричастность говорящего к действию. Рассмотрим пример: (каз.) Ащ=ен юхта=с -Отец=твой приехать=инд. прош.=3 ед - ‘Твой отец приехал.’ Предполагается, что субъект действия (отец) в момент речи отсутствует (в поле зрения участников разговора). Для адресата сообщение - новость. Говорящий же видел отца своими глазами, убедился в факте его приезда, и о достоверности этого знания свидетельствует форма индикатива. Она сигнализирует о причастности говорящего к действию и об ответственности за истинность сообщаемого. Сравним: (каз.) Ащен юхат=м=ал - Отец=твой приехать=мир. прош.=3 ед. - ‘Отец твой приехал, оказывается.’ В этом случае форма, употребленная говорящим, свидетельствует о том, что он также еще не видел отца. Он знает об этом либо от третьего лица, либо по косвенным признакам (одежде, личным предметам и т. п.). Есть еще один нюанс: говорящий мог и видеть отца, но его не ждали. И тогда - удивление: Ащен юхатмал!
Еще примеры предложений с исследуемой формой:
- (каз.) Па щи нанг хонгса тал=м=ен - ‘Опять ты курил, оказывается’;
- Лув хулна венлтыйл=т=ал - ‘Он еще учится, оказывается’ [11: 21].
Легко понять эту своеобразную семантику неочевидного наклонения, когда мы имеем дело с формами 2-го и 3-го лица (как в приведенных примерах). Труднее - когда появляются формы 1-го лица. Здесь критерия «заглазности» и опосредованности уже недостаточно, потому что говорящий ведет речь о себе или о группе, в которую он входит. Но и в этом случае возможность образования формы «неочевидности» вполне объяснима. Говорящий может совершать действие неосознанно, как говорят, машинально, т. е. действие проходит мимо его сознания. То, что событие произошло, констатируется опять-таки по результату или наличию определенных признаков. Например:
- (каз.) Кеш=см хопн хай=м=вм - Нож=мой в лодке оста -вил=я (оказывается);
- (каз.) Ас хуся сэма ма пит=м=вм - Я, оказывается, родился на берегу реки [11: 21].
Семантика последнего предложения имеет свои особенности. Действие, естественно, прошло мимо сознания субъекта (автора) речи, которого еще не было. Следовательно, еще одним проявлением непричастности может быть следующий семантический признак: совершение действия против воли, независимо от воли говорящего. Сравним пример с формой 3-го лица:
- (каз.) Ма пух=:м ан лангхалсм ссалты . Лув ищимурт ман=т=ал - Я сына=моего не хочу отпускать. Он все равно идет (оказывается).
Общая семантика сохраняется, хотя поворот несколько другой: действие противоречит желанию говорящего, он его не одобряет, как бы отстраняется от него и тем самым снимает с себя ответственность за последствия этого действия. Также показателен следующий пример:
- (каз.) Ас шепи манты вутьщасум, па сопекнгалам вуснган вел=м=ан - Через реку перейти хотел (я), а сапоги дырявые были (как оказалось) [11: 21].
Здесь можно видеть неосведомленность о сопутствующем факте (о том, что сапоги дырявые), прохождение этого факта мимо сознания говорящего; в итоге - результат оказывается для говорящего неожиданным.
Таким образом, для описания хантыйской системы наклонений мы имеем теперь две дополнительные координаты - по источнику информации и по соответствию этой информации картине мира говорящего. Именно в этом случае картина мира у каждого своя (у каждого говорящего на конкретном языке), но она всегда производна от той картины мира, которую задает тот или иной язык [1; 2].
Вернемся к хантыйским причастным формам в финитном употреблении и рассмотрим, как они располагаются в намеченной выше системе координат, какие компоненты доминируют в их семантике и при каких условиях.
Форма на =м передает чаще всего умозаключение по явным признакам (инферентив); всегда присутствует компонент «несоответствие ожиданиям» от простого «оказывается» до более сильного «к удивлению» (миратив):
- (каз.) Ин вой лэнгкем варс пай илпия ханему=м=ал , ат йингклал ил раньнгал=м=ал - ‘Оказывается, он под тем кустом спрятался, с которого заодно и росу стряхнул’;
- (обд.) oj, nan Xuti ar liw=m=en! - ‘О, как ты, оказывается, много съел!’
Форма на =т чаще всего имеет значение непосредственно воспринимаемого «неожиданного» действия:
- (каз.) Ангкармасум - нюр ма елпемн пупие этма=т=ал! -‘И тут позади меня выходит (как выйдет!) медведь!’
Компонент умозаключения (+инферентив) в форме на =т реализуется реже, и обычно анализируется как «неуверенность восприятия», чему способствует регулярное сопровождение ее в этом случае частицей алменты (ки) ‘как будто, словно’:
- (каз.) Лыв алмонты вера щи пал=т=эл - ‘Они словно бы сильно боятся’.
Эти две формы, таким образом, должны характеризоваться скорее как миратив, чем как эвиденциалис.
Третья же форма, форма на =ман, в финитной функции наиболее частотна и пестра; это пассивная форма прошедшего времени, в зависимости от семантики глагола реализующаяся как пассив, результатив и статальный пассив [8; 9]. В ее значении могут присутствовать оба компонента, и «логическое умозаключение», и «несоответствие ожиданиям» (+инферентив, +миратив), однако опять же в зависимости от лексического наполнения фразы могут выражаться то один, то другой из них, либо стираться оба. Миративное значение сильнее всего представлено с пассивом, слабее с результативом и практически совершенно стирается со статальным пассивом от глаголов, обозначающих природные процессы. Значение инферентивности же сохраняется во всех случаях. Рассмотрим примеры (в настоящем времени при форме на =ман служебный глагол wol / ul ‘быть в наличии’ может и отсутствовать):
- (каз.) Хонты мосанг па ишни ат пунш=ман - ‘Когда-нибудь окно пусть и открыто’;
- (обд.) Там нэпек хуван-хуван хаш=ман (ол) [3: 149] - ‘Эта книга давным-давно написана’;
- (обд.) Ехан тал хуват юнгкна пот=ман (ол) [3: 149] - ‘Река всю зиму покрыта льдом’;
- (обд.) Си сахал вуш кимат тылась вер=ман (ул) [: 150] - ’Эта шуба уже два месяца как сшита’;
- (обд.) Там нёхи кат хатл каварт=ман (ол) [11: 151] - ‘Это мясо два дня как сварено’.
Таким образом, особенности формы на =ман состоят в следующем: реализация обоих ее смысловых компонентов - «умозаключение о действии по состоянию объекта» и «несоответствие ожиданиям» -сильно зависит от семантики лексического наполнения фразы. Можно сказать, что «сила ожиданий» спадает по шкале «люди - животные -артефакты - природные объекты», а при метеорологических глаголах миративный компонент «несоответствие ожиданиям» практически исчезает.
Для выражения чистого, без элемента миративности и без подчеркнутого элемента умозаключения, значения результатива / статаль-ного пассива, которое наблюдается уже на периферии употребления форм на =ман, в хантыйском языке используются две ее аналитических производных: одна с еээе-глаголом (=ман вол=), другая - с ИаЬео-глаголом (=ман тай=). Вспомогательный глагол тем самым служит как бы для деактуализации семы миративности, отчасти и семы инферен-циальности: эти аналитические формы могут передавать значения результатива, перфекта и длительного действия в прошлом.
Более того, формы на =ман вол= со значением длительного действия бывают также активными:
- (каз.) Ар ол мар тата 1-2 класс няврэмыт пата ашкола пунш=ман во=л - ‘Уже много лет здесь открыта школа для детей’;
- (обд.) Сай анат тэлыйи сайна пун=ман (уллат) [3: 151] - ‘Чашки полностью наполнены чаем’.
Здесь происходит контаминация активной формы бытийного глагола с деепричастием на =ман. В мансийском языке ситуация несколько другая [6: 209-210].
Как видим, вспомогательный глагол чаще всего принимает форму настоящего и прошедшего времени индикатива; другие формы крайне редки, но возможны, в том числе даже форма неочевидного наклонения, что лучше всего показывает, что сама аналитическая форма (=ман вол=) компонент миративности потеряла:
- (каз.) Щи йис пурайн икет ищи опатлал сэв=ман тай=м=ел - ‘В старое время мужчины тоже косы заплетали (букв.: волосы заплетая имели, оказ.)’.
Форма =ман пит= благодаря семантике вспомогательного глагола (тай -‘иметь’) как бы переворачивает диатезу и дает статальную характеристику уже субъекта действия по итогам выполненного им действия (по состоянию объекта, с которым он имел дело); она может быть охарактеризована как статальный антипассив.
Интересно, что эта форма может в свою очередь принимать залоговый показатель для перенесения коммуникативного ударения на объект при сохранении семантики формы (характеристика субъекта по состоянию объекта):
- (каз.) Щи вер иса вулы лавалты ёхн вант=ман тай=л=а - ‘Это дело постоянно находится под наблюдением оленеводов’.
Другими словами, аналитические формы на базе =ман должны быть отнесены к индикативу как формы перфектного типа - результа-тив, статальный пассив и статальный антипассив.
Таким образом, система грамматических категорий хантыйского и мансийского глагола, связанная с неочевидностью, организована простым, но своеобразным способом. Первой оппозицией является оппозиция «реальности / нереальности». В сфере реальности (сюда относятся индикатив и миратив, «неочевидное наклонение») присутствует противопоставление временных форм прошедшего и непрошедшего, в сфере нереальности (императив, сослагательное наклонение) такого противопоставления нет.
В сфере реальности противопоставлены друг другу формы индикатива и миратива как формы передачи информации либо вписывающейся, либо не вписывающейся в картину мира говорящего.
Формы миратива (неочевидного наклонения) - это причастные формы в предикативном употреблении; противопоставлением времен здесь выражается дополнительно способ получения информации: форма прошедшего времени обозначает, что говорящий излагает итог логического умозаключения, в форме настоящего-будущего времени такой информации не содержится. Таким образом, применительно к материалу обско-угорских языков можно говорить о наклонениях модальных (индикатив, оптатив и др.) и наклонениях эвиденциальных (миратив, латентив и т. п.).
Принятые сокращения
каз. - казымский диалект хантыйского языка
манс. - мансийский литературный язык
обд. - обдорский (приуральский) диалект хантыйского языка
русск. - русский язык
ср.-об. - среднеобской диалект хантыйского языка хант. - хантыйский литературный язык
Список литературы
1. Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. - Изд. 2-е, испр. и доп. - М., 2003.
2. Мельникова А.А. Язык и национальный характер. Взаимосвязь структуры языка и ментальности. - СПб., 2003.
3. Николаева И.А. Обдорский диалект хантыйского языка. - М.; Гамбург, 1995.
4. Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику. -М.: Эдиториал УРСС, 2000.
5. Сенгепов А.М. Касум ики путрат (Рассказы старого ханты). -СПб: Просвещение, 1994. (каз.)
6. Скрибник Е.К. К вопросу о неочевидном наклонении в мансийском языке (структура и семантика) // Языки коренных народов Сибири: сб. науч. тр. - Вып. 4. - Новосибирск, 1998.
7. Тимофеев К.А. Части речи - категории слов (К проблеме частей речи) // Языковые единицы в семантическом и лексикографическом аспектах: межвуз. сб. науч. тр. - Вып.1. - Новосибирск, 1996.
8. Типология результативных конструкций. Результатив, статив, пассив, перфект. - Л., 1983.
9. Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. - Л., 1974.
10. Успенский Б.А. Языковые универсалии и актуальные проблемы типологического описания языков. Языковые универсалии и лингвистическая типология. - М.: Высшая школа, 1969.
11. Хантыйский глагол: метод. указания к курсу «Общее языкознание» / М.И. Черемисина, Е.В. Ковган. - Новосибирск, 1989. (каз.)
12. Jakobson R. Shifters, verbal categories, and the Russian verb. -Cambridge: Harvard University, 1957.
