CC BY
126УДУ 81'38
КАТЕГОРИЯ ЭМОТИВНОСТИ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ: К ПРОБЛЕМЕ ЭКОЛОГИИ ЯЗЫКА
С.В. Коростова
Статья посвящена исследованию способов актуализации категории эмотивности в современном художественном тексте. Проблема средств выражения эмоций в диалогах персонажей тесно связана с интралингвальным аспектом экологии языка. В статье рассматривается категория эмотивности, формирующая функционально-семантическое поле, микрополя эмотивности, средства выражения которых коррелируют с доминантными эмотивно-оценочными смыслами современного художественного текста. Особое внимание уделено лексическим и синтаксическим эмотивам, их соотношению с литературной нормой. Эмоциональный посыл вводимых в текст эмотивов способствует распознаванию элементов, нарушающих экологию языка, тем самым исключается возможность реального употребления в речи подобных языковых единиц. Ключевые слова и фразы: категория эмотивности; эмотивно-оценочные смыслы; современная художественная проза; микрополя эмотивности.
THE CATEGORY OF EMOTIVITY IN CONTEMPORARY LITERATURE: ON THE
PROBLEM OF LANGUAGE ECOLOGY
S.V. Korostova
The article researches the ways of actualizing the category of emotivity in contemporary texts of fiction. The issue of expressing emotions in the dialogue of characters is closely connected with the intro-lingual aspect of language ecology. The category of emotivity, examined in the article, forms a functional-semantic field, micro-fields of emotivity; and their means of expression correlate with dominant emotive-evaluative meanings of modern texts of fiction. Special attention is given to lexical and syntactic emotives, and their correlation with literary norms. Emotional message of emotives helps to recognize the elements as the threat to language ecology. Thus, the possibility of actual usage of such linguistic units in the speech is doubtful.
Key words and phrases: the category of emotivity; emotive-evaluative meanings; contemporary fiction; micro-fields of emotivity.
Проблема функционально-семантической категории эмотивности и средств ее выражения становится особенно актуальной в последнее время: в связи с новой антропоцентрической парадигмой лингвистики, в частности с той ее частью, которая охватывает способы выражения и обозначения эмоций в современном русском языке. Определяя эмотивность как семантическую категорию, многие исследователи акцентируют внимание на ее номинативном аспекте, другие считают более важным функциональный, рассматривая разноуровневые языковые и речевые средства ее выражения. На наш взгляд, именно функциональный аспект категории эмотивности тесно связан с проблемами экологии языка.
Язык формирует мышление и культуру каждого члена социума, определяет межличностные отношения. Эмоции языковой общности социологизированы и психологизированы, т.е. обобщены видовым национальным опытом данного народа. Эмоции не только являются формой оценивания среды обитания того или иного языка, но и составляют значительный фрагмент этой среды обитания и картины мира [Шаховский 2002, 2008].
По мнению психологов, эмоции преимущественно импульсивны, поэтому не требуют осмысления при восприятии. Эмоциональность в непосредственном дискурсе как динамической структуре диалогического взаимодействия может иметь лишь паралингвистические средства выражения (мимика, жесты), которые интерпретируются как особая знаковая система, отражающая эмоциональный сценарий и опирающаяся на конкретную коммуникативную ситуацию. Нельзя не согласиться с исследователями когнитивной структуры эмоций А. Ортони, Дж. Клоуром и А. Коллинзом в том, что «эмоции очень реальны и очень интенсивны, и все-таки они вытекают скорее из когнитивных интерпретаций окружающей действительности, чем непосредственно из самой действительности» [Ортони, Клоур, Коллинз 1996: 318].
Когнитивные интерпретации событий связаны с уровнем социализации языковой личности, объемом знаний о мире и его реалиях. При этом в каждой конкретной эмоциональной ситуации, в отличие от коммуникативной ситуации, отсутствие воспринимающего другого отнюдь не является препятствием для репрезентации эмоционального состояния. Более того, чем выше степень истинности и глубины эмоционального акта, тем менее он предполагает другого как объект интенции. Кроме того, когнитивный момент в эмоциональном сценарии не является «неизбежно осознанным»
[Ортони, Клоур, Коллинз 1996: 321]. Условие существования эмоции в реальной коммуникации - ее непреднамеренность.
Способы выражения эмоций в речи персонажей, репрезентированные в современной постмодернистской литературе, не только отражают реальные процессы речевой коммуникации, но и дают оценку тем или иным языковым явлениям, нарушающим экологию языка. Интралингвальный аспект экологии языка, связанный с вопросами культуры речи, находит свое выражение в исследовании способов выражения категории эмотивности в современной литературе, формирующей эмоциональную сферу носителя языка.
Все языковые средства реализации категории эмотивности отражают эмоции, переживания говорящего в речи. Об этом пишет В.И. Шаховский, рассматривая эмотивные приращения смысла в речи как косвенные показатели виртуальных эмотивных сем семантики языковых единиц [Шаховский 2008: 10]. Нельзя не согласиться с утверждением ученого о том, что потенциальные эмотивные семы языковых единиц в речевых ситуациях (чаще в конфликтных и предконфликтных - С.К.) являются основой для новых эмотивных валентностей, а это, в свою очередь, подтверждает гипотезу «о бесконечности состава речевых, т.е. некодифицированных эмотивов (эмотивно окрашенных единиц), базой которых является потенциальная бесконечность и открытость лингвистических множеств» [Шаховский 2008: 10-11]. Таким образом, функционально-семантическая категория эмотивности опирается в процессе актуализации в речи на экстралингвистические параметры ситуации, которая оценивается как эмотивная адресантом и/или воспринимающим эмотивное высказывание интерпретатором.
Категория эмотивности интегрирует разноуровневые единицы языка, на что указывал в своих работах В.И. Шаховский: «Эмотивность, несомненно, является функционально-семантической категорией, так как отвечает всем ее признакам: общность семантической функции - выражение эмоций; взаимодействие лексических и грамматических элементов (эмотивность, как установлено, имеет формальное выражение на всех "этажах" языка -фонологическом, морфологическом, лексико-семантическом, фразеологическом, синтаксическом уровне структурных моделей); членение - центр - периферия и пр.» [Шаховский 2008: 112-113].
Структура поля связана с категорией эмотивности как системно-языковой и коммуникативно-прагматической, входящей в качестве компонента семантики слова, высказывания, текста и актуализирующейся в речи как субъективное отношение говорящего к объекту оценки. Структура функционально-семантического поля эмотивности
определяется, на наш взгляд, его полицентричностью, предполагающей отсутствие в центре поля такой грамматической категории, которая концентрировала бы в целостной системе специализированное и регулярное выражение данной функции, т.е. функции выражения эмоций. Полицентричность эмотивности, на наш взгляд, определяется существованием нескольких центров, зон эмотивности, функции и способы выражения которых зависят от соотношения в семантике языковых единиц эмоционального и рационального, интеллектуального.
Первое микрополе (зона) эмотивности - микрополе импульсивности -актуализируется за счет реактивов, или импульсивов, т.е. тех языковых средств, в семантике которых эмотивность является компонентом денотативного значения, а значит реализация эмотива в речи происходит на уровне бессознательного, рефлективного, причем не учитывается адресованность речевого акта, его ориентация на другого. К таким языковым средствам можно отнести междометия, инвективы, лексические эмотивы, специальные фразеологизмы и фразеосхемы эмотивного характера, включая устойчивые сравнения. Ситуация постмодерна в искусстве, в том числе и в художественной литературе, связана с переакцентуацией внимания на низовое начало в поведении человека, на анормативные явления в реальной действительности, имеющие своей целью вызвать отрицательные эмоциональные реакции в социуме. Действие «обратного эффекта» во многом способствует освобождению языка от жаргонных, просторечных и табуированных элементов. Экология чувства, эмоционального состояния интерпретатора, как и экология языка во многом зависит от языковой личности автора художественного текста. Писатель, вводящий в текст указанные речевые средства, тем самым «называет болезнь, ставит диагноз», предлагая читателю самому осмыслить состояние коммуникативного пространства.
В повествовании от 1 лица в современной прозе характерным является использование сниженной грубопросторечной лексики и бранных слов, реализующих «презумпцию автобиографизма» (термин Е.А. Поповой), когда повествователь-рассказчик принадлежит изображаемому миру и в создании текста следует установке на достоверность излагаемых событий. Например, в романе Ю. Полякова «Козленок в молоке» эта установка выражена посредством преимущественно негативно оценочных личных имен (например, дуралей, паралитик, мерзавцы, пьянчуга, хмырь, идиот, сволочь, стерва и т.п.) и эмотивно-оценочных глаголов, которые передают общую прагматическую направленность текста на негативно-ироническое отношение к излагаемым прошлым событиям и действующим лицам, например:
...жизнь его в конце концов все-таки сожрала, схарчила, схрумкала. И не подавилась, скотина!
В современной художественной прозе конца 20-го - начала 21-го века микрополе импульсивности актуализируется преимущественно в диалогах персонажей. Однако для повествования от 1 лица типичным можно считать взаимодействие средств выражения всех микрополей эмотивности как в речи героев, так и в авторском повествовании, что мы и наблюдаем в произведениях современных русских писателей. В повествовании от 1 лица говорящий исчерпывающе способен сообщать о своих эмоционально-оценочных переживаниях. Однако раскрыть внутренний мир другого - персонажа - оказывается невозможным, автор может лишь примерно ориентироваться на проявление эмоций через мимику, жесты, взгляды и описание других паралингвистических явлений. Это предопределяет характер речевой организации художественного текста и специфику эмотивного фрагмента языкового пространства. Например, Ю. Поляков часто вводит в текст романа описание эмоционального состояния персонажей с точки зрения наблюдателя-участника прошлых событий: Окатив нас взглядом, исполненным женского презрения, она отошла от столика, и Витек проводил ее жадным глазом. Расслоение авторского Я (я-повествователь, я-писатель, я-участник прошлых событий) порождает в тексте скрытые эмотивно-оценочные смыслы, основной эмотивной доминантой которых является ирония, причем как позитивно, так и негативно окрашенная.
Тексты Юрия Полякова отражают общую тенденцию языка современной прозы к разговорности, вариативности, определяемую свободой выбора языковых средств, которой нередко противостоит нормативность, а в романе - лексика высокого стиля, в сочетании с просторечием и оценочной лексикой создающая особые эмотивно-оценочные смыслы, декодированные сознанием интерпретатора как нечто совершенно неожиданное, «остраненное», и потому привлекающее внимание и вызывающее эмоциональную реакцию. Имеются в виду следующие авторские сочетания как результат языковой игры автора: базисное свинство бытия, муки творческого бесплодия, в риторическом порыве и с оттенком явного алкогольного романтизма и т.п.
В остросоциальной прозе Юрия Полякова представлена советская эпоха, однако возможность выражать эмоционально-оценочное отношение к прошедшим событиям появилась гораздо позже, в начале периода «перестройки», когда митинговость языка сменилась ситуацией «языковой вседозволенности». Закономерно введение в текст романа жаргонизмов (например, ништяк, халявщик, покендра, ни хрена и т.п.) и эмотивно-
оценочных окказионализмов, которые являются маркерами микрополя импульсивности и/или эмотивной оценочности, в зависимости от ситуации речи [Коростова 2014: 39-42]. Эмотивная оценка выражена в авторских неологизмах, называющих реалии недавнего прошлого и настоящего и передающих эмоциональный опыт повествователя-участника этих событий: апофегей, ногозадиристые студентки ВГИКа, женоненасытник, господарищи, десовестизация, теловек и др.
Языковая личность не только выражает объективную информацию, соотносимую с реальным или виртуальным миром, но также формирует эмоциональное поле, которое не менее важно для существования самой личности и окружающей ее действительности. Эмоциональное поле художественных текстов с повествованием от 1 лица, как показывают наблюдения над прозой писателей конца XX - начала XXI вв. (Б. Акунин, Ю. Поляков, Д. Гуцко и др.), в качестве эмоционально-смысловой доминанты содержит средства выражения негативной иронии и самоиронии, что, возможно, вызвано конфликтными и предконфликтными ситуациями, типичными для определенных исторических периодов (период до и после распада Советского Союза в 90-е годы прошлого века, эпоха «перестройки»). По мнению известного историка-востоковеда И.М. Дьяконова, смена одного исторического этапа другим происходит именно благодаря массовым изменениям эмоционального состояния людей, когда обостряются эмоции, сопутствующие чувству справедливости, в число которых и входит ирония [Дьяконов 1988: 36-42].
Смена периода «митинговости языка» временем «языковой вседозволенности» способствовала тому, что и в текстах СМИ, и в художественной литературе слово перестало быть образцом нормы. Это нарушило экологию языка и экологию духа, поскольку изменило эмоциональную сферу человека. Нельзя не согласиться с утверждением В.В. Колесова о доминировании в современном мире риторической формы мышления: «Современное мышление вообще риторично, высказывание делается не для того, чтобы что-то доказать, обосновать, а просто - чтобы убедить публику ... в справедливости своей априорной идеи и в чистоте своих нравственных намерений. Риторическая форма мысли, указывающая на отношение содержания речи к действительности, есть естественная форма внушения уже известного слушателю (читателю) простейшим методом эмоционально-экспрессивного давления» [Колесов 1999: 231].
Полисубъектность современного художественного текста вызывает невиданный ранее в литературе уровень разговорности языка, а значит и актуализацию эмотивно-оценочных смыслов, репрезентация которых создает для интерпретатора наиболее
эффективную ситуацию восприятия «здесь-и-сейчас». Микрополе эмотивной оценочности и элементы поля импульсивности актуализируются прежде всего в авторском повествовании от 1 лица, когда повествователь-рассказчик принадлежит изображаемому миру и в создании текста следует установке не только на достоверность излагаемых событий, но и достоверность эмоций.
Микрополе эмотивной оценочности, в реализации которого задействовано интеллектуальное начало, причем оно минимально, доминирует эмоциональность (бранные слова, эмотивные синтаксические конструкции с частицами «какой, как» типа Какой прекрасный вид!, коммуникативы типа Где наша не пропадала! и т.п.).
Микрополе прагматической эмотивности так же, как и поле эмотивной оценочности, может быть представлено нечленимыми предложениями непонятийной семантики, в которых преобладает интеллектуальное, рациональное начало, сопровождаемое информацией о психическом состоянии говорящего в речевом акте воздействия, направленном исключительно на собеседника. Кроме коммуникативов (коммуникем), в названное микрополе могут входить восклицательные и вопросительные предложения, энантиосемичные высказывания, обращения, лексический и синтаксический повторы.
Современная актуализирующая проза обнаруживает контаминированные формы повествования, где доминирует перволичный нарратив, отражающий описываемую ситуацию как бы изнутри, с позиций самого участника, однако в текстовом пространстве он легко заменяется повествованием от 3 лица, представляющим модальный план автора-рассказчика, наблюдателя, что связано с процессом самоидентификации субъекта речи или его восприятием объективной действительности. Характерное для современного художественного текста микрополе (зона) эмотивности - микрополе импульсивности -актуализируется за счет реактивов, или импульсивов, т.е. тех языковых средств, в семантике которых эмотивность является компонентом денотативного значения, а значит реализация эмотива в речи происходит на уровне рефлективного, причем не учитывается адресованность речевого акта, его ориентация на другого. К таким языковым средствам можно отнести междометия, инвективы, лексические эмотивы, специальные фразеологизмы и фразеосхемы эмотивного характера, включая устойчивые сравнения, а также эмотивные коммуникемы. Например, в романе Юрия Полякова «Козленок в молоке» находим следующий диалог:
- Ну и что ты теперь собираешься делать? - спросил я у Витька после некоторой
паузы.
- А хрен его знает...- пожал он здоровенными плечами.
- Но работать-то надо!
- Наумиха моя тоже говорит - надо...
- Ругается?
- А то - пила двуручная!
- Цыц! О матери такие слова! - нахмурился Арнольд.
Эмоционально-оценочные переживания автора-повествователя в перволичном нарративе, как правило, эксплицированы, представлена своего рода имитация непосредственного восприятия внутреннего оцениваемого мира. По нашим наблюдениям, для перволичного нарратива типична негативная самооценка, что вполне объяснимо с точки зрения интенций создателя текста. Средства выражения категории отрицания, негации имеют целью акцентировать внимание читателя на наиболее существенном с точки зрения исходного автора, говорящего и предопределяют деавтоматизацию восприятия читателя, т.к. они связаны с созданием «эффекта обманутого ожидания», с неожиданностью изображаемых событий. Кроме того, категория негации - это всегда вторжение в эмоционально-волевую сферу интерпретатора, это стремление переубедить или разочаровать в тех ожиданиях, которые спровоцированы предшествующим повествованием и/или которые сформировались у читателя в процессе приобретения жизненного опыта.
Принцип обратной перспективы чувства, действующий в художественном повествовании, определяет существование эмоциональной эмпатии, которая способствует расширению личности интерпретатора. В свою очередь, эмоциональные ожидания интерпретатора ограничены рамками речевого жанра, предопределены развитием сценария ситуации, которая считается нормативной с позиции коллективного языкового сознания. Отклонение от нормы предполагает «эффект обманутого ожидания», индуцирующий эмоции интерпретатора.
В основе функционально-семантического поля лежит категория эмотивности - одна из коммуникативных категорий языка, важный компонент его прагматики. По сути, характеризуя макрополе эмотивности, следует прежде всего говорить о его прагматической составляющей, так как вполне очевидна функциональная значимость поля именно для организации высказывания и текста.
Прагматика предполагает осуществление в акте речи определенного намерения говорящего, его иллокутивной цели выразить эмоции. «Речь человека - его визитная карточка. Она несет в себе информацию о самых различных чертах личности говорящего: о его происхождении, возрасте, профессии, образовании, интеллекте и т. д. Языковая личность
проявляет себя в речевом поведении» [Горелов, Седов 2001: 120]. Речевое поведение персонажа в художественном тексте репрезентируется в процессе выражения эмоциональных состояний. Например, в романе Василия Аксенова «Остров Крым» представлены эмоции главного героя Андрея Лучникова за счет просторечной и эмотивно-оценочной лексики, часто выходящей за границы нормы. Она выражает эмоциональное состояние героя и в диалоге, и во внутренней речи, хотя чаще инвективы принадлежат речевому плану чужого высказывания: ...в "Курьере" дня не проходит без таких звонков. Чекистский выкормыш, блядь кремлевская, жидовский подголосок - как только они меня не кроют... придушим, утопим, за яйца повесим.; .. талдычат нам о зверствах большевиков, но разве и вы не были дерьмом? Паяцы и мастодонты, торгаши и дебилы всерьез рассуждают, видите ли, о Возрождении. (В. Аксенов. Остров Крым).
Говоря о советской эпохе, автор репрезентирует свое отношение к изображаемому в романе уже в номинации глав, которая представлена инвективами и эмотивами с негативно
оценочной коннотацией: IIIХ......мотина, V Проклятые иностранцы, VI Декадентщина,
IXНедопаренность и под.
Употребление в речи персонажей жаргонной, сниженной лексики и просторечных синтаксических конструкций - коммуникем - характерно и для произведений Бориса Акунина, в частности, для героев романа «ФМ». Например, в одном из фрагментов романа отражена конфликтная ситуация, возникшая в ходе телефонных переговоров:
- Уж мне-то про цену не рассказывайте! Я профессионал! Цена остается та же, плюс двести сверху, потому что теперь вам понадобится еще один.
- Вы от жадности утратили всякую адекватность, - ответила на это трубка. -Двадцать за все про все, и ни цента больше.
- Нашел дурочку! - Старуха засопела. - Смотрите, пожалеете...
(Б. Акунин. ФМ, гл. З.Фата-Моргана).
Несогласие с оппонентом и возмущение определяют негативные оценочные смыслы в семантике выделенных конструкций. Императивная глагольная форма в директивном речевом акте обычно выражает стремление говорящего побудить собеседника к совершению определенного действия, однако в контексте представленной ситуации эмотивное высказывание с общеоценочным отрицанием содержит скрытую информацию о компетентности говорящего в предмете спора и о его несомненном высоком психологическом статусе, которая частично эксплицирована в форме датива и усилена модальными частицами (Уж мне-то...). Отрицательные побудительные предложения
содержат информацию о наличии действия, которое говорящий побуждает собеседника прекратить. Употребление позитивных побудительных конструкций в значении отрицательных объясняется заключенными в них скрытыми смыслами, которые актуализируются в контексте (ср. Ищи дурака! Нашел дурочку!).
Создавая образ одного из героев романа, наркомана по кличке Рулет, автор прибегает к лексическим элементам, нарушающим литературную норму, но убеждающим в достоверности событий и действующих лиц. Например, роман начинается с повествования от 3 лица, в котором план персонажа и план автора объединены в одном высказывании: ... Время было за послеобеда, ну в смысле не после обеда, потому что Рулет давно не обедал, кусок в горло не лез, а в смысле что солнце уже за середину неба перевалило.
Выполз, значит, и пошел себе в сторону Краснолужского моста, хреново соображая, куда это он тащит ласты и зачем. Короче, завис, это с ним в абстяге часто случалось (Б. Акунин. ФМ).
Просторечные вводные слова, слова-паразиты (ну, в смысле), фразеологические единицы разговорного и жаргонного характера позволяют автору выразить эмоциональное отношение к герою и передать его оценивающему читателю-интерпретатору, который декодирует отступления от нормы в речи маргинальной языковой личности. Эмоциональный посыл вводимых эмотивов способствует распознаванию элементов, нарушающих экологию языка, тем самым исключается возможность реального употребления в речи подобных языковых единиц.
Существуют когнитивные принципы, обеспечивающие переживание эмоций. Прежде всего, это желательность / нежелательность события и его последствий, которая влияет на интенсивность эмоции и является главным критерием оценки. Следующий компонент -одобрение / неодобрение как реакция на действие другого лица или самого испытывающего эмоциональное состояние. Не одобряя анормативные языковые единицы в речи персонажа, читатель тем самым делает свой речевой выбор, сохраняя чистоту языка в реальной коммуникации. Таким образом, эмоция представляет собой способ понимания мира, а эмоциональная реакция интерпретатора, читателя на событие художественного текста, в том числе и языковое, имеет своей целью изменить отношение к миру.
Список литературы
Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. Учебное пособие. 3-е, перераб. и доп. М.: Лабиринт, 2001. 304 с.
Дьяконов И.М. История эмоций? // Знание-сила. 1988. №5. С. 36-42. Колесов В.В. Жизнь происходит от слова... . СПб.: Златоуст, 1999. 368 с. Коростова С.В. Эмотивно-оценочные смыслы в русском художественном тексте: монография. Ростов н/Д: Издательство Южного федерального университета, 2014. 224 с.
Ортони А., Клоур Дж., Коллинз А. Когнитивная структура эмоций // Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1996. С. 314-384.
Шаховский В.И. Языковая личность в эмоциональной коммуникативной ситуации // Филологические науки. М.: Наука, 2002. № 4. С. 59-67.
Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. М.: Издательство ЛКИ, 2008. 208 с.
References
Gorelov I.N., Sedov K.F. Osnovi Psikholingvistiki [The Basics of Psycholinguistics]. Ychebnoe posobie. 3-e, pererab. i dop. M.: Labirint Publ., 2001. 304 p.
Dyakonov I.M. Istoriya Emotsiy [The History of Emotions]. Znanie-Sila. 1988. No.5. Pp. 36-42.
Kolesov V.V. Zhizn' Proishodit ot Slova... [Life Comes from Word.]. SPb.: Zlatoust Publ., 1999. 368 p.
Korostova S.V. Emotivno-otsenochniye smisli v russkom khudozhestvennom tekste: monografiya [Emotive-Evaluative Meanings in the Text of Russian Fiction: Monograph]. Rostovo n/D.: Izdatelstvo Uzhnyj federalnyj Yniversitet Publ., 2014. 224 p.
Ortoni A., Clour J., Collins A. Kognitivnaya Struktura Emotsiy [Cognitive Structure of Emotions]. Yazik i Intellekt [Language and intelligence]. M.: Progress Publ., 1996. Pp. 314-384.
Shakhovskiy V.I. Yazikovaya Lichnost v Emotsionalnoy Kommunikativnoy Situatsii [Linguistic Personality in the Emotional Communicative Situation]. Filologicheskiye Nauki. M.: Nauka Publ., 2002. No.4. Pp. 59-67.
Shakhovskiy V.I. Kategoriya Emotivnosti v Leksiko-Semanticheskoy Sisteme Yazika. [The Category of Emotivity in the Lexical-Semantical System of Language]. M.: Izdatelstvo LKI Publ., 2008. 208 p.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Коростова Светлана Владимировна; кандидат филологических наук; доцент; доцент кафедры русского языка.
Южный федеральный университет.
Россия, 344006, Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42 E-mail: [email protected]
ABOUT THE AUTHOR:
Korostova Svetlana Vladimirovna, Candidate of Philology; Associate Professor; Associate Professor of the Russian Language Department. Southern Federal University.
105/42 Bolshaya Sadovaya st., Rostov-on-Don 344006 Russia E-mail: [email protected]
