CC BY
30
Категория добросовестности в контексте процессуальных прав
Качмарев Михаил Владимирович,
магистрант Северо-Западного филиала ФГБОУ ВО «Российский государственный университет правосудия» E-mail: serka_100@mail.ru
В статье рассматривается одна из наиболее частотных оценочных правовых категорий - категория добросовестности. Отмечается, что добросовестность - сложное правовое явление, имеющее нравственный фундамент. Законодатель, указывает автор, часто употребляет категорию добросовестности в своих текстах, но при этом нигде не определяет ее сущность или индикаторы ее наличия/отсутствия. Для того, чтобы понять сущность рассматриваемой нами категории и попытаться вывести ее дефиницию, автор предпринял попытки определить ее посредством смежных или оппонирующих категорий. В частности, смежными считаются такие оценочные категории, как добросовестность и разумность, добросовестность и нравственность, добросовестность и осознанность и проч. Рассмотрены подходы к пониманию добросовестности в процессуальном законодательстве ряда стран. Отмечается, что процессуальная справедливость в правовых системах большинства стран раскрывается посредством представлений о честности, справедливости, корректности; обладая набором данных свойств, лицо, участвующее в гражданском процессе, может считаться добросовестным. Автор делает вывод о том, что российский законодатель исходит из презумпции добросовестности, закрепленной в гражданском праве, и переносит ее на процессуальную сферу, но, при этом, прямой дефиниции добросовестности в современных законодательных процессуальных нормах не обнаруживается.
Ключевые слова: оценочность, добросовестность, разумность, намерение, вина, процессуальное право, злонамеренность, злоупотребление.
см о см
Несмотря на то, что юриспруденция как научная дисциплина и область практической деятельности стремится к максимальной доказательности точности, объективности и отсутствию двойственности интерпретаций, она содержит некоторое количество оценочных категорий. Подобные оценочные категории, как указывают П.П. Мураев и А.В. Миликова, «пронизывают» право, повышая его регулятивный потенциал и определяя вектор правового регулирования тех или иных аспектов [6, с. 31]. Такими оценочными категориями можно считать зафиксированные в текстах кодексах и законов процессуального и материального права термины и фразовые сочетания «разумность», «добросовестность», «нуждаемость», «обычно предъявляемые требования», «по уважительным причинам» и проч. Оценочные категории вышеот-меченные исследователи дефинируют в качестве особых «технико-юридических средств и приемов, представляющих собой специфические формы выражения неопределенности в праве»; причем такие подобные категории, указывают авторы, имеют свойство смыслового развертывания при конкретных обстоятельствах: их окончательный смысл определяется в рамках обстоятельств конкретного дела и в отношении конкретных субъектов [6, с. 31].
Особенную важность оценочные категории приобретают в ситуациях судебных разбирательств, так как их интерпретация обусловливает, в конечном итоге, результат разбирательства - вынесение верного, обоснованного, законного и справедливого решения суда. Безусловно, уточнение смысла оценочных категорий важно и в процессе доказывания при установлении юридически значимых обстоятельств дела. Оценочные правовые категории можно встретить практически в любом тексте закона, в любом документе, фиксирующем правоприменительное действие [11, с. 28]. Следовательно, подобные категории можно считать широкоупотребительными, и зачастую именно они определяют многообразие позиций суда в отношении аналогичных обстоятельств дела.
При этом оценочные категории являются абстрактными и неконкретизированными, будучи формой реализации подвижности, неопределенности права, что, в свою очередь, может привести к разночтениям в истолковании их смысла разными лицами. В данной связи, а также в связи с вышеописанным стремлением права как науки и практики к достижению объективности и сведению «размытости» характеристик и описаний к нулю, возникает необходимость детальной регламентации оценочных категорий - как в исследовательских, общетеоретических целях, так
и для удобства и прозрачности судебной практики. В случае, если подобную конкретизацию не реализовать, это приведет к ситуации, когда употребление оценочных категорий в тексте нормативно-правового акта будет приводить к «эрозии» самой нормы; соответственно, употребление оценочных категорий потенциально способно выступить базисом для злоупотреблений при правоустановлении и правоприменении. Е.В. Вавилин также отмечает данное противоречие, но, при этом, он указывает на позитивные сдвиги в российской правовой доктрине, связанные с разработкой различных аспектов и юридико-технических приемов формулирования принципа добросовестности в законодательстве [2, с. 7].
Одной из ключевых и наиболее частотных оценочных категорий является категория добросовестности. Добросовестность нельзя назвать новацией современной правовой системы - данное понятие известно человечеству уже достаточно давно и встречается даже в юридических текстах эпохи древних цивилизаций. В римском праве, в частности, существовало понятие bona fides, обозначавшее честность, веру в чужую совесть, соблюдение обязательств, нравственное обязательство действовать честно - т.е. добросовестность [7, с. 45]. Существовало и обратное понятие mala fides (обман и недобросовестность) [1, с. 23].
Добросовестность - сложное правовое явление, имеющее нравственный фундамент. В словаре С.Н. Ожегова добросовестность трактуется как «честное исполнение своих обязательств» [10, с. 169]. Нельзя сказать, что подобная дефиниция в полной мере может быть применена в правовой парадигме; И.Б. Новицкий, к примеру, говорил о том, что размытие смысловых границ понятия «добросовестности» обусловлено его двояким -нравственно-юридическим - характером. Законодатель, указывает автор, часто употребляет категорию добросовестности в своих текстах, но при этом нигде не определяет сущность «доброй совести» или индикаторы ее наличия/отсутствия, соответственно, в законодательстве нет объективного мерила или шкалы оценки параметра добросовестности [9, с. 58].
Для того, чтобы понять сущность рассматриваемой нами категории и попытаться вывести ее дефиницию, исследователи пробуют определить ее посредством смежных или оппонирующих категорий. В частности, смежными считаются такие оценочные категории, как добросовестность и разумность. Оба термина позволяют понять степень границ осуществления права субъектом и оба они, к сожалению, весьма абстрактны и семантически многогранны. В основе добросовестных и разумно допустимых действий лежат неюридические концепции морали и нравственности. Мораль есть результат преломления общественных установок о добре и зле, допустимом и нет, через «призму собственных ценностей, убеждений, мотивов» [4, с. 186] на основе совести как внутреннего индивидуального регулятора. Нравственность, в свою
очередь, есть регулятор внешний и рассматривается как совокупность общественных представлений о добре и зле, на основе которой производится оценка кого-либо или чего-либо как приемлемого и допустимого. Действуя на основании морали и нравственности, субъект действует добросовестно - т.е. стремясь к правомерности, избеганию ущерба для окружающих. Следуя данной логике О.В. Желева определяет добросовестность как «разумное, заботливое, осмотрительное осуществление лицом своих правовых возможностей» [4, с. 187].
Все вышесказанное приводит нас к выводу о том, что добросовестность можно понимать с субъективной точки зрения - так, как она понимается в личностном, обиходном смысле, и с объективной позиции, представляя критерии для оценки добросовестности или ее степени, что, собственно, и является одной из задач современного правоведения. О.В. Желева указывает, что в рамках объективного подхода добросовестность - «точное соблюдение лицом правовых предписаний, непричинение вреда в процессе осуществления субъективных прав правам и законным интересам третьим лицам» [4, с. 187]. Впрочем, такое определение и многие подобные ему не разрешают вопросы о границах категории добросовестности.
Добросовестность можно определять через категории воли и осознанности. В ситуации злоупотребления (как противоположности добросовестности) лицо желает наступления неблагоприятных последствий в отношении иных лиц либо выражает желание наступления благоприятных последствий для себя и предпринимает действия для достижения этого, не учитывая при этом меры деструктив-ности последствий подобных действий для других лиц. Соответственно, подобно тому, как злоупотребление правом всегда являет собой осознанное, волевое деяние, добросовестность также выступает результатом воли. Несмотря на четкость подобной логики, она не может быть принята полностью по той причине, что в данном случае игнорируются случаи злоупотребления по неосторожности, по ошибке или в результате введения в заблуждение. Добросовестность же по неосторожности допущена быть априори не может [4, с. 188].
Рассмотрим, каковы механизмы реализации рассматриваемой нами категории и принципа, основанного на ней, в процессуальном праве. Как мы отметили ранее, понятие добросовестности было известно в мире уже давно. Многие страны, являющиеся преемницами древних правовых систем, сохранили данную категорию в качестве одной из ключевых. К примеру, понятие Treu und Glauben в праве Германии уже несколько столетий выступает основополагающим во всей системе пра- р вового оборота [8, с. 98]. ИД
Следует заметить, что в континентальной пра- Ч
m
вовой парадигме в целом и в ее процессуаль- К ном сегменте в частности отношение юристов- S практиков и исследователей к добросовестности у является неоднозначным. С одной стороны, его А
см о см
именуют «необходимым аварийным клапаном» [8, с. 98] и указывают при этом, что данная оценочная категория обеспечивает гибкость и адаптивность процессуальных законодательных норм. С другой стороны, добросовестность часто называется «мертвой» или «пустой» категорией, не несущей юридического смысла. В рамках наиболее пессимистической из всех точек зрения добросовестность включается в разряд «нежелательных» для процессуального права категорий, так как ее размытость и свобода в интерпретации способны существенным образом извратить букву закона.
В процессуальном праве Великобритании сама по себе категория «добросовестность» как таковая не фиксируется, но, при этом, британский законодатель четко обозначает противоположную ей. В английском процессуальном праве существует две разновидности недобросовестности в контексте злоупотребления процессуальными правами: злонамеренное судебное преследование (malicious prosecution) и злоупотребление гражданским процессом (abuse of civil process). Особенно частотной является первая из ситуаций - т.е. злоупотребление правом обращения в органы суда. Лицо, осуществляющее злонамеренное судебное преследование вразрез с принципом добросовестности, считается таковым в случае инициации им заведомо проигрышного иска, не имеющего разумных оснований, «побочными эффектами» которого могут стать ущерб репутации для защищающейся стороны, денежные затраты, расход временных и трудовых ресурсов, временное лишение свободы стороны на период разбирательства [5, с. 290].
Французский законодатель, в свою очередь, полагает, что добросовестная реализация права на судебную защиту основывается на оценочных категориях «интерес» и «качество». Категория «качество» вполне может служить аналогом отечественного понятия процессуальной добросовестности. Лицо, обратившееся с иском или защищающееся от предъявленного к нему притязания, преследует собственный «интерес», а «качество» в данном случае будут воплощено совокупностью соображений морали, целесообразности, справедливости [5, с. 291].
А.В. Юдин говорит о том, что процессуальная справедливость в правовых системах большинства стран раскрывается посредством представлений о честности, справедливости,корректности; обладая набором данных свойств, лицо, участвующее в гражданском процессе, может считаться добросовестным [13, с. 40]. Таким образом, общей чертой всех правовых систем в понимании сущности процессуальной добросовестности является то, что добросовестность исключает «негативное, разрушительное влияние на порядок судопроизводства» [5, с. 291].
Российское процессуальное право также не является исключением из общего правила: оно также имеет пробелы в области определения сути, критериев и границ добросовестности. М.В. Вронская и Е.О. Василенко отмечают, что отечественные
юристы все чаще говорят о некорректности правовых норм, содержащих слово «добросовестность», и их нежелательной диспозитивности, позволяющей трактовать норму в собственных интересах [3, с. 149].
Следует сказать, что процессуальное право России во многом основано на фундаментальных принципах права советского. Категория добросовестности, к примеру, также была перенята современным законодателем из советских процессуальных норм. Данное понятие упоминалось уже в тексте ГПК РСФСР от 1923 г., где была установлена обязанность сторон использовать причитающиеся им процессуальные права добросовестно. Более того, нормы данного кодекса содержали перечень санкций, накладываемых в ситуациях обнаружения недобросовестности участника процесса [12, с. 144].
Советский период развития права, к сожалению, не смог разрешить все проблемы объективизации оценочной категории добросовестности; как справедливо указывает А.В. Юдин, «проблема борьбы с процессуальными злоупотреблениями <.. .> была непопулярна как в связи с нераспространенностью недобросовестного процессуального поведения в советском гражданском процессе, к которой добавлялось замалчивание подобных явлений», несмотря на то, что недобросовестная реализация процессуальных прав, направленная на стяжательство и являвшаяся индикатором частнособственнических аксиологических установок, была концептуально не совместима с идеологическими установками данного периода [13, с. 43].
На сегодняшний день законодатель исходит из презумпции добросовестности, закрепленной в гражданском праве, и переносит ее на процессуальную сферу. Прямой дефиниции презумпции добросовестности в современных законодательных нормах не обнаруживается, но ее сущность можно вывести из ряда постулатов процессуальных норм (к примеру, следуя тексту статьи 35 ГПК РФ, статьи 41 АПК РФ и проч.).
О.В. Желева [4, с. 189] и многие другие исследователи в данной связи предпринимают попытки выработать перечень критериев добросовестности в контексте реализации процессуальных прав. Среди подобных критериев чаще всего встречаются следующие: (1) соответствие нормам процессуального закона; (2) соответствие способа осуществления права его назначению; (3) последовательность субъекта процесса - отсутствие противоречий в его действиях с предшествующими; (4) отсутствие вреда в результате реализации процессуального права.
Несмотря на накопленный научный массив и судебную практику, единство в понимании добросовестности/недобросовестности в процессуальном контексте до сих пор отсутствует. В данной связи рассмотрим основные подходы к пониманию данных категорий в отечественной юриспруденции.
Во-первых, недобросовестность, понимаемая наиболее широко, приравнивается к недисциплинированности. Если руководствоваться логи-
кой ч. 1 ст. 35 ГПК РФ и ч. 2 ст. 41 АПК РФ участники процесса должны добросовестно реализовы-вать свои процессуальные права. Если интерпретировать добросовестность максимально общо, то сторона может считаться недобросовестной даже в случае, если она не представила всех возможных доказательств по делу; процессуальные документы, подготовленные и представленные ей, не соответствуют определенным шаблонам, либо если сторона не явилась на заседания - все это, собственно, входит в перечень процессуальных прав. Следовательно, недобросовестными могут быть признаны действия, когда сторона подходит к делу, согласно В.А. Юдину, «спустя рукава» [13].
Во-вторых, некоторые правоведы приравнивают процессуальную недобросовестность к сутяжничеству - обращению в суд ради факта самого обращения либо на основании сокрытых мотивов (как это описано выше).
В-третьих, недобросовестность можно понимать как осознанное использование судебного процесса для неосновательного получения каких-либо прав (к примеру, прав на имущество). Данный подход сближает недобросовестность с мошенничеством, подлогом и прочими преступными действиями).
В-четвертых, процессуальная добросовестность расценивается как добросовестное поведение непосредственно в рамках процесса; недобросовестным в таком случае должно считаться поведение, связанное с нарушением порядка в зале судебного заседания, проявлением неуважения к суду, неисполнением определения суда о мерах по обеспечению иска и проч.
Сознательный отказ от следования принципу добросовестности влечет за собой наказание для нарушителя и обеспечение зашиты - для потерпевшего. Законодатель стремится восстановить права, которые были нарушены в рамках или в результате процесса, приблизив, таким образом, актуальное положение дел к идеальному - тому, которые бы существовало, если бы виновное лицо действовало бы добросовестно. В целом же процессуальное законодательство нашей страны содержит две основные модели регулирования ситуаций - результатов недобросовестных действий -«санкционные» (зафиксированные в АПК) и «компенсационные» (зафиксированные в ГПК), соответственно, имеет смысл поднять и неразработанный пока вопрос о градации добросовестности.
В заключение отметим: требование добросовестности, предъявляемое к участникам процессуальных отношений, актуализируется в последнее время. Отметим важную роль правоприменительной практики и подзаконных актов в оформлении категории «процессуальная добросовестность». К примеру, в Постановлениях Пленумов высших судебных инстанций все чаще ситуации разрешаются посредством оценки добросовестности участников процесса. Тем не менее, отсутствие дефиниции процессуальной добросовестности является весьма существенным недостатком отечественно-
го процессуального законодательства. Нравственный, неюридический характер категории «добросовестность» влечет за собой размытость всех юридических конструкций, в состав которых она включается. В данной связи в научной среде ведутся активные дискуссии о необходимости выработки четкой правовой дефиниции данного оценочного понятия.
Литература
1. Бартошек, М. Римское право: понятие, термины, определения / М. Бартошек. - М.: Юрид. лит., 1989. - 448 с.
2. Вавилин, Е.В. Осуществление и защита прав потребителей: принцип добросовестности /
B.Е. Вавилин // Законы России: опыт, анализ, практика. - 2010. - № 5. - С. 7.
3. Вронская, М.В. Назначение и функции презумпции добросовестности участников предпринимательских правоотношений / М.В. Вронская, Е.О. Василенко // Территория новых возможностей. - 2021. - № 4. - С. 148-155.
4. Желева, О.В. Добросовестность и разумность как пределы осуществления субъективных прав в уголовном судопроизводстве / О.В. Желева // Вестн. Том. гос. ун-та. - 2016. - № 407. -
C.186-191.
5. Крусс, И.А. Значение презумпции процессуальной добросовестности в современном гражданском процессе: Российский и зарубежный опыт / И.А. Крусс // Юридическая техника. - 2010. - № 4. - С. 290-291.
6. Мураев, П.П. Оценочные категории в теории и практике материального и процессуального права / П.П. Мураев, А.В. Миликова // Legal Concept. - 2019. - № 2. - С. 30-34
7. Муромцев, С.А. Гражданское право древнего Рима / С.А. Муромцев. - М.: Репринт, 2003. -690 с.
8. Нам, К.В. История принципа добросовестности (Treu und Glauben) до принятия Германского гражданского уложения / К.В. Нам // Lex Russi-ca. - 2018. - № 5 (138). - С. 97-108.
9. Новицкий, И.Б. Недействительность сделок / И.Б. Новицкий// Вопросы советского гражданского права: сб. статей. - М., 1945. - С. 58.
10. Ожегов, С.Н. Толковый словарь русского языка / С.Н. Ожегов. - М.: Технологии, 2006. -С. 169.
11. Рехтина, И.В. Оценочные понятия в гражданском процессе / И.В. Рехтина, М.А. Боловнев // Юрислингвистика. - 2018. - № 7-8. - С. 27-34.
12. Сафаева, Н.Р. Возможность применения категории «добросовестность и злоупотребление процессуальными правами» к участникам споров, возникающих из корпоративных правоотношений, по законодательству государств СНГ и ближнего зарубежья / Н.Р. Сафаева // Lex Russica. - 2021. - № 5 (174). - С. 143-150.
13. Юдин, А.В. Широкое и узкое понимание категорий «Добросовестность» и «Злоупотребле-
5 -а
сз
<
ние правом» в гражданском судопроизводстве / А.В. Юдин // Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия: Право. - 2014. - № 1 (15). - С. 39-44.
THE CATEGORY OF GOOD FAITH IN THE CONTEXT OF PROCEDURAL RIGHTS
Kachmarev M.V.
North -Western branch of the Russian State University of Justice
The article deals with one of the most frequent evaluative legal categories - the category of good faith (conscientiousness). It is noted that good faith is a complex legal phenomenon having a moral foundation. The author points out that the legislator often uses the category of good faith in its texts, but does not define its essence or indicators of its presence/absence, respectively. In order to understand the essence of the category and try to derive its definition, the author has made attempts to define it by means of related or opposing categories. In particular, such evaluative categories as good faith and reasonableness, good faith and morality, good faith and awareness, etc. are interrelated. Approaches to the understanding of good faith in the procedural legislation of a number of countries are considered. It is noted that procedural justice in the legal systems of most countries is revealed through ideas of honesty, fairness, correctness; possessing a set of these properties, a person participating in a civil process can be considered conscientious. The author concludes that the Russian legislator proceeds from the presumption of good faith, enshrined in civil law, and transfers it to the procedural sphere, but, at that, there is no direct definition of good faith in modern legislative procedural norms.
Keywords: appraisal, conscientiousness, reasonableness, intention, guilt, procedural law, malicious intent, abuse.
References
1. Bartoszek, M. Roman law: concept, terms, definitions / M. Bar-toszek. - M.: Jurid. lit., 1989. - 448 p.
2. Vavilin, E.V. Implementation and protection of consumer rights: the principle of good faith / V. E. Vavilin // Laws of Russia: experience, analysis, practice. - 2010. - No. 5. - P. 7.
3. Vronskaya, M.V. Purpose and functions of the presumption of good faith of participants in business legal relations / M.V. Vronskaya, E.O. Vasilenko // Territory of new opportunities. - 2021. -No. 4. - P. 148-155.
4. Zheleva, O.V. Conscientiousness and rationality as limits of the implementation of subjective rights in criminal proceedings / O.V. Zheleva // Vestn. Volume. state university - 2016. -No. 407. - P. 186-191.
5. Kruss, I.A. The value of the presumption of procedural good faith in modern civil proceedings: Russian and foreign experience / I.A. Kruss // Legal technique. - 2010. - No. 4. - S. 290291.
6. Muraev, P.P. Evaluation categories in the theory and practice of substantive and procedural law / P.P. Muraev, A.V. Milikova // Legal Concept. - 2019. - No. 2. - pp. 30-34
7. Muromtsev, S.A. Civil law of ancient Rome / S.A. Muromtsev. -M.: Reprint, 2003. - 690 p.
8. Nam, K.V. The history of the principle of good faith (Treu und Glauben) before the adoption of the German Civil Code / K.V. Nam // Lex Russica. - 2018. - No. 5 (138). - S. 97-108.
9. Novitsky, I.B. Invalidity of transactions / I.B. Novitsky / / Issues of Soviet civil law: Sat. articles. - M., 1945. - S. 58.
10. Ozhegov, S.N. Explanatory dictionary of the Russian language / S.N. Ozhegov. - M.: Technologies, 2006. - P. 169.
11. Rekhtina, I.V. Evaluation concepts in civil proceedings / I.V. Rekhtina, M.A. Bolovnev // Jurislinguistics. - 2018. -No. 7-8. - P. 27-34.
12. Safaeva, N.R. The possibility of applying the category "good faith and abuse of procedural rights" to the participants in disputes arising from corporate legal relations under the laws of the CIS and neighboring countries / N.R. Safaeva // Lex Russica. -2021. - No. 5 (174). - P. 143-150.
13. Yudin, A.V. Broad and narrow understanding of the categories of "Good faith" and "Abuse of the right" in civil proceedings / A.V. Yudin // Bulletin of the Samara Humanitarian Academy. Series: Law. - 2014. - No. 1 (15). - P. 39-44.
см о
CM
