CC BY
40
УДК 94(049.3) ББК 63.3я1
С 83 00!:
Дмитрий Стратиевский
КАТАСТРОФЫ НАСИЛИЯ НА ВОЙНЕ ГЛАЗАМИ ЖЕРТВ, СВИДЕТЕЛЕЙ, УБИЙЦ, ОТРИЦАТЕЛЕЙ И РАССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
[ТРАГЕДИЯ ВОЙНЫ. ГУМАНИТАРНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТОВ XX ВЕКА / ОТВ. РЕД. К. А. ПАХАЛЮК. —
М.: ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ «РОССИЙСКОЕ ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО», ЯУЗА-КАТАЛОГ, 2021. — 656 с.]
АННОТАЦИЯ
В рецензируемое издание входят 23 статьи и три документальных публикации (воспоминания и протоколы),удачно дополняющих научные исследования.Автор данной рецензии останавливается исключительно на статьях, уделяя основное внимание публикациям, посвященным менее изученным страницам истории «кровавого ХХ века». Отмечается новаторский характер сборника для советской и российской историографической традиции, его некоторое созвучие тематике дискуссий и подходам, характерным для современной Германии и других стран. Авторов, весьма различных по своему составу, отличает особое внимание к положению «человека на войне», осознанию катастрофичности применяемых на войне практик сквозь призму личного опыта участников или свидетелей. В особенности это касается массового уничтожения беззащитных — детей, женщин, душевнобольных, узников гетто, концлагерей или лагерей для военнопленных.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Гуманитарное измерение; Первая мировая война; Гражданская война в России; Вторая мировая война; Великая Отечественная война; политика уничтожения; война на уничтожение; геноцид; нацизм; коллаборационизм; историческая память; историческая политика; Россия; Германия.
2
В ПОСЛЕДНИЕ ДВА ГОДА, в связи с двумя «круглыми» датами (2020 г. — 75' лет Победы во Второй мировой войне, 2021 г. — 80 лет нападения Германии на СССР), в России вышло немалое количество отдельных монографий и сборников, посвященных тем или иным аспектам крупнейшего военного конфликта в истории человечества. Зачастую такие «юбилейные» публикации строятся вокруг героического нарратива. Война воспринимается линейно: путь к победе над врагом, пусть и ценой высоких потерь, в то время как трагическое измерение отходит на задний план. Вторичными является роль индивидуума, его проблемы, страхи и стратегии выживания, первичными — глобальные факторы (сражения, перемещение крупных групп людей, успехи и провалы отдельных операций).
Также заметна тенденция к восприятию Второй мировой войны 19391945 гг. и ее части, Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., в некой оторванности от Первой мировой войны и межвоенного периода, изучение которых помогает понять механизмы, приведшие к новому противостоянию, более жестокому и кровопролитному, чем предыдущие.
Наконец, значительно меньше внимания уделяется послевоенному времени, процессу наказания виновных в преступлениях против человечности и осмысления прошлого в обществе.
Рассматриваемый сборник был сформирован по совсем иным принципам. Сам заголовок, содержащий слово «трагедия», равно как и подзаголовок, «Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов ХХ века», уже задают тон и предоставляют возможность читателю предположить приоритеты составителей. Авторов из разных стран объединяет восприятие войны в качестве катастрофы, чрезвычайной ситуации, которая угрожает как отдельной личности («проблематика человека на войне», с. 5), так и целым группам населения и народам. Красной нитью проходят два определения: «политика уничтожения» как инструмент, устойчивое понятие применительно к действиям вермахта и других военизированных институций Германии1 во Второй мировой войне, и «война на уничтожение» как характер боевых действий. В этом качестве представленные статьи находятся в русле современной мировой историографии. Политика уничтожения как элемент «рационализации геноцида» (определение немецких историков Сузанны Хайм и Гетца Али2), в том числе и в ц: контексте нацистского тезиса о «перенаселенности Советского Союза», одно из нацистских оправданий экспансии, ныне заслуживают особое внимание специалистов.
s
1 Например, Pohl K. Wehrmacht und Vernichtungspolitik. Militär im nationalsozialistischen System. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1999.
2 См. Heim S, Ay G. Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen Pläne für eine neue europäische Ordnung. Berlin: Fischer Taschenbuch, 2013.
* * *
события первой мировои и гражданской войн в россии
Книга открывается четырьмя статьями, посвященным периоду до 1939 года. А.Б. Асташов обращается к малоизученной теме взаимодействия Русской армии и гражданского населения в период 1915-1917 гг. В отличие от привычной нам трактовки, согласно которой некомбатанты на территории, затронутой военными действиями, страдают преимущественно от действий противника, автор изучает процесс различных принудительных действий и репрессий против подданных Российской империи, как национальных меньшинств (евреи, немцы-колонисты, поляки, литовцы и другие), так и «русских» в тогдашнем понимании, включавшем в себя представителей всех восточнославянских народов. Широко применялась реквизиция имущества, аресты лиц, признанных «подозрительными» или потенциально опасными, высылка и депортация, а также принудительная эвакуация вглубь страны персонала заводов и фабрик вместе с оборудованием. Сама повседневность отношений между вооруженными и безоружными соотечественниками в прифронтовой полосе характеризуется как «враждебная» (с. 12). В контексте борьбы за ресурсы автор говорит о тактике «выжженной земли» (с. 13), практиковавшейся в ряде случаев при отступлении, фактически проводя параллель с практикой будущей, Второй мировой войны. Однако, несмотря на перечисленные явления, он не считает нужным выступать с однобокими оценками, приходя к выводу о «начале целесообразности и максимальной гуманности, допускаемой армией в условиях военных действий» (с. 20), хотя данный вывод несколько диссонирует с фактами, перечисленными в статье.
Работа К.А. Пахалюка также затрагивает проблематику взаимоотношений армии и гражданского населения, только в данном случае населения государства-противника, проживавшего на территории Восточной Пруссии. И данной статье прослеживается параллель с другим мировым конфликтом: термин «тотальная война» более привычен читателю в разрезе событий 19391945 гг., хотя возник он применительно к Первой мировой войне. Французский писатель и публицист Леон Доде, находясь под впечатлением от бомбардировки столицы Франции с «цепеллина» в феврале 1916 г., отнявшей жизни 26 парижан, так и озаглавил свою книгу3, несколько «модернизировав» понятие «абсолютная война», предложенное еще Карлом фон Клаузевицем в предыдущем веке. К.А. Пахалюк подчеркивает, что данная тема малоизученна в российской исторической науке, в то время как на Западе она обсуждается довольно активно и контроверсивно (с. 22-23). Автор четко обозначает ключевые проблемы конфликта: несовершенство международного гуманитарного права (Гаагская конвенция 1907 г. не вполне подходила к затяжной войне, но гуманный подход все же применялся, например, в оценке роли Красного Креста, обязанного оказывать помощь всем пострадавшим), высокая степень милитаризма в обществах воюющих сторон (с. 25-27, 31, 39) и появление идео-
s
Daudet L. La guerre totale, Nouvelle librairie nationale, Paris, 1918.
логического образа врага («русские варвары» и «угроза европейской цивилиза-ь ции» уэ. «угроза европейской цивилизации» со стороны «немецких варваров»,
0 панславизм и «защита русского народа») как новой пропагандистской основы ё войны. Они сменили на авансцене прежние мотивации и обоснования, тага кие как желание захватить территории и ресурсы, личная вражда правителей ^ и религиозная нетерпимость (хотя, разумеется, и не отменили вовсе). Отме-| чается основная особенность краткосрочной оккупации Восточной Пруссии: го Петроград не планировал включать данную территорию в состав империи, ¡1 с последующей колонизацией и ассимиляцией, не существовало даже проду-^ манных планов ее использования в качестве долговременной ресурсной базы.
1 Также не предпринимались шаги по созданию подконтрольного самоуправ-^ ления. С другой стороны, после успехов на фронте у командования Русской | армии складывалось впечатление, что в ближайшее время отступление нем® цев продолжится и будет обеспечен контроль над всей Восточной Пруссией § (с. 32). Эта противоречивая ситуация и определяла прагматизм российской £ военной администрации и простой набор ее целей: поддержание порядка, | пресечение шпионажа и саботажа (что носило нередко гипертрофированные | черты), обеспечение тыла войск (с. 31-33). Следует отметить наблюдение автора, ™ основанное на документах: русские не воспринимали Восточную Пруссию £ в качестве мультиэтнического региона — несмотря на то, что только поляки >1 и литовцы составляли до четверти населения этой территории (с. 31). Отсюда го и образ «исключительно немецкой» Восточной Пруссии, что предопределяло к систему мышления и действий временных оккупационных сил. К.А. Пахалюк | выстраивает свою работу на основе изучения отношения к мирному населе-™ нию (жизни и здоровью человека) и к имуществу жителей региона. В обеих -4 сферах отмечается различие между приказами лиц, уполномоченных при-ь менять решение (более или менее жесткое отношение к немцам, например, ¡5 в вопросе взятия заложников, конфискация имущества без всякого возме-й щения или реквизиция с возмещением), так и в практической реализации ^ установок командования (расстрелы, наказание мародеров, притеснения на о- местах). Автор избегает однозначных оценок русской оккупационной полити-
............ ки, отмечая как «тотализацию массовой войны», так стремление «поддерживать
'| традиционные способы поведения». Он призывает не забывать и репрессивные т меры, предпринимавшиеся германским командованием на подконтрольных | ему территориях (с. 51-52).
¿3 И.С. Ратьковский обращается к теме Крымских расстрелов в начальный
период противостояния большевиков и их противников в 1917-1918 гг. Эти ■Е исторические факты, хотя и находятся несколько «в тени» по сравнению с бо-Ч лее «политически резонансными» репрессиями в Крыму в начале 20-ых гг., но традиционно используются в своем арсенале критиками «красного террора» еще с раннего периода эмиграции из Советской России. Автор использует значительное количество источников как документального, так и художественного направления, включая знаменитую работу С.П. Мельгунова «Красный террор в России 1918-1923», изданной в Берлине в 1924 г. и ставшей предметом общественных дискуссий в молодой Веймарской республике.
Правда, цитируется не оригинальное издание4, а выпуск 2006 г. В центре своего исследования И.С. Ратьковский размещает как отдельных участников событий, к примеру, В.В. Роменца, главного комиссара Черноморского флота, оставившего мемуары, так общие факты применения насилия, причем с обеих сторон конфликта. Отмечается, что, в особенности, большевистские исполнители находились в двоякой ситуации. С одной стороны, они получали карт-бланш от нового правительства («не дожидайтесь никаких указаний сверху»), с другой — четкие предписания, ставившие противника «вне закона» и исключавшие всякие переговоры с «контрреволюционерами» (с. 55), т.е. рамочные условия для действий. В своих выводах автор основывается на классическом контекстуальном восприятии событий 1917-1918 гг., но при этом сохраняет локальную географическую специализацию: «Евпаторийские расстрелы 1918 г. не были отдельным5 эпизодом Гражданской войны в Крыму, впоследствии они дополнялись новыми карательными акциями обеих сторон» (с. 65).
Цикл статей, посвященных периоду до 1941 г., завершает работа М.Е. Ра-зинькова. Автор изучает коллаборационизм среди нижних чинов РККА и антибольшевистских подразделений в 1918-1920 гг., «обычную вещь», согласно цитируемому высказыванию В.А. Антонова-Авсеенко (с. 66). В понимании большинства интересующихся историей феномен коллаборационизма неразрывно связан со Второй мировой войной, когда это явление получило максимальное распространение. Гораздо меньше внимания уделяется в науке и общественной дискуссии затронутой в статье проблематике. Впрочем, с позиций историографии, ее нельзя назвать неизученной. Однако, ряд прежних публикаций, особенно, журнальных, либо фокусировались на одном узком вопросе, либо оставляли немалое количество «белых пятен». В данной статье, при помощи воспоминаний «красных» и «белых» участников конфликта, пусть и с признанием их определенных недостатков в качестве источника (с. 75), предпринимается попытка осмысления причин коллаборационизма. Это деморализация рядового и младшего начальствующего состава, пленение в результате поражения на поле боя и решение пойти на сотрудничество, добровольная сдача в плен с последующей кооперацией с противником, личные причины, «универсальность» профессионального военного, готового служить в любой армии в случае соответствия условий собственным представлениям и другие причины (с. 68-74). Не менее значимой и объединяющей все военные конфликты мотивацией было «желание жить» (с. 75), стратегия выживания, применявшаяся пленными или окруженными военнослужащими в безвыходной ситуации. Также М.Е. Разиньков подчеркивает отсутствие у значительного количества участников войны четкого и окончательно сформированного ц мировоззрения, пластичности идеологических предпочтений (с. 78), изменявшихся под воздействием обстоятельств, пропаганды или получения новой ин-
4 Melgunow S. Der rote Terror in Rußland 1918-1923. Berlin: Olga Diakow & Co, 1924. Переиздание книги на немецком языке состоялось спустя почти сто лет, в 2017 г. в издательстве OsteuropazentrumBerlin Verlag.
5 Здесь: единичным.
2
формации, стимулировавшей переход на сторону противника. Автор в своей работе не проводит грань между активной и пассивной формами коллаборационизма, хотя такая дифференциация принята в современной науке. Это можно объяснить особенностью гражданского противостояния 1918-1920 гг., разительно отличавшегося от всемирного конфликта 1939-1945 гг., несформи-рованными структурами привлечения коллаборационистов к различным видам деятельности за пределами прямого участия в боестолкновениях и сложностью источниковой базы.
события второй мировой войны
Этот раздел сборника открывает статья Л.Л. Смиловицкого о Холокосте как военном преступлении, основанная на письменных свидетельствах советских евреев (письмах и дневниках), которые хранятся в Центре диаспоры Тель-Авивского университета. Современным исследователям трудно работать с темой Шоа, имеющей ключевое значение для науки и культуры памяти ряда стран мира, и, соответственно, хорошо изученной. В этой области непросто сказать новое слово. Вместе с тем привлечение оригинального источника помогает дополнить картину геноцида еврейского населения. Историография еще в 19 веке стала использовать частную корреспонденцию в качестве источника, а во второй половине 20 века она стала важным элементом изучения повседневности, в том числе и применительно к периоду нацизма6. Также введены в научный оборот и письма евреев, находившихся в гетто, например, в Варшаве7. Но значение писем и дневников для понимания исторических процессов еще не до конца признано в профессиональном сообществе, нередко упрекающего сторонников активного ввода этих источников в научный оборот в их «излишней субъективности». Л.Л. Смиловицкому удалось привлечь значительный фонд письменных свидетельств, как переписку частных лиц (письма с фронта, из районов эвакуации, освобожденных территорий и мест заключения евреев-граждан СССР, содержавшие факты и эмоциональное восприятие трагедии), так и коллективные письма в адрес партийного и советского руководства и лично Сталина, носящие официальный характер. Также используются письма соседей, которые называются «наиболее достоверными свидетельствами» (с. 96) т.к. соседи-неевреи первыми получали информацию о смерти родственников военнослужащего и после освобождения оккупированного населенного пункта могли ему написать. Наряду с основной темой статьи, автор затрагивает сложный вопрос антисемитизма в РККА, «необходимости» постоянного подтверждения военнослужащими-евреями своего патриотизма, профессионализма и мужества, т.к. любые ошибки зачастую вос-
Й. Эхтеркамп называет этот источник «эксклюзивным», «осознание значения которого слишком медленно понимается нами» (Echternkamp J. Kriegsschauplatz Deutschland 1945. Leben in Angst — Hoffnung auf Frieden. Feldpost aus der Heimat und von der Front / Militärgeschichtliches Forschungsamt, Paderborn, 2006. S. 5).
Plieninger K. «Ach, es ist alles ohne Ufer". Briefe aus dem Warschauer Ghetto / Jüdisches Museum. Göppingen, 2002
принимались с антисемитских позиций, служили якобы «доказательством» негативной роли евреев в целом (с. 81). Он учитывает цензуру и способы ее обойти в переписке (с. 79).
Я.А. Фальков изучает действия советской партизанской разведки в рамках процесса выявления антисоветских элементов на оккупированных территориях. Удачное название, с одной стороны, ограничивает предмет изучения именно подразделениями, управлявшимися из Москвы или ориентировавшимися на нее, а, с другой, позволяет рассматривать деятельность не только прогерманских коллаборационистов, но и других сил, противостоявших советской системе (УПА, Армия Крайова, прибалтийские формирования и т.д.) В начале статьи автор, используя большой объем российской и иностранной литературы, обозначает поворотный пункт в стратегии руководства «Третьего Рейха»: провал операции «Барбаросса» в конце 1941 г., переход к затяжной войне и, как следствие, осознание необходимости привлечения местного населения на свою сторону, стимулирования коллаборационизма. При этом Я.А. Фальков приводит различные формы сотрудничества граждан СССР с оккупационными силами (с. 107-109). Параллельно происходило наращивание и систематизация советской партизанской активности в оккупированных районах. Автор маркирует этот процесс хронологическим рубежом весны 1942 г., формированием единого руководства партизанским движением, завершившимся созданием Центрального штаба (с. 112). В начальный период войны советское командование не видело различий между коллаборационистами и националистами (с. 116), что препятствовало объективной аналитической оценке ситуации. Ставка в сборе информации первоначально делалась на коммунистов и комсомольцев, добровольно оставшихся в немецком тылу с целью сопротивления противнику, специально подготовленных сотрудников НКВД и ГлавПУРа, а также на фронтовых разведчиков (с. 112-115). Как следствие, поступавшие сведения были во многом идеологического толка либо концентрировались на военно-тактических деталях (дислокация частей, их состав, вооружение). Уже во второй половине 1942 г., не в последнюю очередь благодаря расширению круга информаторов, донесения в Москву стали приобретать аналитический характер, включая «освещение политико-экономических процессов» (с. 117). Появилось понимание того факта, что не все коллаборационисты являются убежденными противниками СССР. Часть из них сотрудничает с нацистами по принуждению или в связи с желанием выжить. Стала подробно изучаться оккупационная пресса и справочники (с. 116-117). С 1943 г. систематизировались попытки понять механизм работы националистических организаций, их идеологические установки, проникнуть вовнутрь закрытых структур, например, в Литве (с. 121-125). Я.А. Фальков приходит к выводу по профессионализации партизанской разведки с течением времени, а также считает, что ее вклад до сих пор преуменьшается.
К.В. Сак обращается к тяжелой и табуированной теме: судьбы женщин, ставших жертвами сексуального насилия со стороны солдат вермахта. Автор использует значительное количество источников, в том числе и современную германоязычную литературу, предваряя основную часть статьи соответствую— 255 —
2
2
щим обзором. Перечень в публикации можно дополнить несколькими другими трудами немецких историков, такими как работа А. Резмер, посвященная не только фактам насилия, но и агрессивности мужчины на войне как таковой8, и статья известного историка Х. Нольте9. Нольте цитирует один из распространенных приказов вермахта: «Сохраняйте дистанцию по отношению к русским! Они не немцы, они славяне!»10 При этом он обращается к немецким военным и более поздним источникам, подтверждающим массовые факты изнасилований советских женщин, подчеркивая два препятствия на пути детального изучения этого явления: немецкое командование сознательно замалчивало соответствующие случаи и не фиксировало их в отчетах, а в СССР такое происшествие считалось позором и не становилось предметом юридических разбирательств11. К.В. Сак, в целом, соглашается с тезисом о трудностях в получении достоверной и полной информации, опираясь на документы ЧГК (свидетельства с чужих слов, сокращение имен, ошибки в документах, отсутствие данных об изнасиловании, если после этого преступления жертва была убита и другие препятствия). Как раз на примере дел ЧГК автор лишь частично признает критику, звучавшую в адрес этого массива данных, при этом считая, что «ставить под сомнение весь комплекс документов» было бы некорректно (с. 132). В качестве подтверждение проводится большой объем материалов, а также ведомственная инструкция по фиксированию злодеяний и привлечению свидетелей (с. 134-136). Подводя итог своего исследования, К.В. Сак приходит к выводу, что изнасилования, совершавшиеся солдатами вермахта и коллаборационистами, были повсеместным явлением, однако нет источников, которые смогли бы стать основой для статистики. Также автор (и в этом ее тезисы соответствуют тезисам А. Резмер и Х. Нольте) подчеркивает, что насилие в отношении женщин не имело идеологической мотивации (нацизм, расизм, антисемитизм, антикоммунизм), а «было преступлением, совершенным мужчинами на войне против представительниц слабого пола» (с. 143).
В работе Б.Н. Ковалева поднимается вопрос взаимоотношения мирного населения и советских военнопленных с военнослужащими вермахта и их союзниками на северо-западе России. Безусловно, быт и выживание советских некомбатантов и военнопленных уже неоднократно находились в центре внимания исследователей. Однако особый интерес вызывает региональный характер этой статьи, популярный в западной историографии, перекликающийся по узкому географическому принципу, например, с работами Р. Келлера и С. Петри, изучающих отношения советских военнопленных и немецких граждан (охранников и гражданского населения) на севере Германии12. Пред-
RezmerA. Der Umgang der Wehrmacht mit jüdischen und nicht jüdischen Frauen in der Sowjetunion. Green Publishing, 2016.
Nolte H.-H. Vergewaltigungen durch Deutsche im Russlandfeldzug // Zeitschrift für Weltgeschichte. 2009. 1/10. S. 113.-135. Там же. S. 117. Там же. S. 131.
См., например, Keller R, Petri S. Sowjetische Kriegsgefangene im Arbeitseinsatz 1941-1945.Dokumente zu Lebens- und Arbeitsbedingungen in Norddeutschland. Göttingen: Wallenstein-Verlag, 2013.
8
9
10
11
метом изучения в контексте таких взаимоотношений у Б.Н. Ковалева становится преступная деятельность, выражавшаяся в грабежах, насилии, применении телесных наказаний и убийствах. Автор приводит длинный список военных преступлений, совершенный вермахтом, испанской Голубой дивизией, прибалтийскими, казачьими и кавказскими коллаборационистскими формированиями, привлекая в качестве источников документы ЧГК, другие архивные материалы и частные свидетельства. Б.Н. Ковалев считает необходимым всесторонне изучать истребительную политику Германии и ее союзников на временно оккупированной территории СССР, в том числе и злодеяния коллаборационистов, которые в советский период во многом предпочитали замалчивать (с. 157).
Статья В.Г. Колотушкина также имеет региональную направленность. Она посвящена преступлениям, совершенным в деревне Жестяная Горка Новгородской области, которые в октябре 2020 г., уже в современной России, были признаны геноцидом в судебном порядке. Эти исторические факты довольно активно изучались в российской историографии, однако практически неизвестны за пределами постсоветского пространства, как и нацистские преступления на территории Новгородской области в целом. Относительно изученной на Западе является разве что фигура штурмбанфюрера СС Герберта Ланге, возглавлявшего специальную группу, убивавшую пациентов психиатрических клиник в рамках так называемой «Программы Т-4»13. В октябре 1941 г. группа Ланге получила приказ прибыть в оккупированный Новгород и убить психически больных, находившихся в клиниках города. «Благодаря» печальной известности Ланге, с конца 1941 г. коменданта концлагеря в Кулмхофе, и его близости к Г. Гиммлеру14, данные факты фигурируют в ряде германоязычных публикаций. В.Г. Колотушкин последовательно приводит картину событий в Жестяной Горке и представляет портреты погибших граждан СССР на основе различных источников: показания немецких военнопленных, документы советского командования и партизанских формирований, а также протоколы расследований послевоенных десятилетий, включая свидетельства очевидцев. Приводятся сведения о Новгородском процессе 1947 г., при этом отмечается, что в 40-ых гг. было установлено слишком мало имен жертв и преступников (с. 162). Автор указывает на необходимость продолжения исследовательской работы, не в последнюю очередь в местных архивах (с. 170).
Статья Н.Б. Акоевой продолжает серию региональных исследований. В данном случае в центре внимания находится германская оккупационная политика на территории Краснодарского края в 1942-1943 гг. Во введении автор представляет свое видение цикличности изучения тех или иных тем, связанных с периодом Второй мировой войны, и объясняет взаимосвязь между ростом интереса к действиям оккупационных властей и открытием архивов (с. 171). Н.Б. Акоева последовательно и структурировано иллюстрирует различ-
13
14 П. Лонгерих описал деятельность Ланге в своей популярной биографии Г. Гиммлера. См.
Подробнее ниже. П. Лонгерих опис Longerich P. Heinrich Himmler. Eine Biographie. München: Siedler, 2008.
2
ные аспекты: квази-юридический («Кубанские земли были объявлены собственностью немецкого государства»), организационно-хозяйственные вопросы и сложности с привлечением коллаборационистов (с. 172-173), и применение насилия в отношении гражданского населения (с. 173-180). Вывод автора: оккупация была прагматичной и ставила своей целью извлечение максимальной экономической выгоды, в терроре участвовал и вермахт (с. 180).
Е.В. Деревянко обращается к истории Локотского округа самоуправления, достаточно хорошо изученного уникального коллаборационистского образования в Брянской области. Однако автор выделяет отдельный аспект проблемы: Холокост и антисемитская пропаганда на данной территории. Полемизируя с историками, которые преуменьшают, а то и вовсе отрицают антисемитизм в округе, Е.В. Деревянко последовательно доказывает, что местные власти вполне разделяли идеологические установки нацизма и преследовали евреев. Автор, опираясь на значительный массив архивных документов, анализирует локотскую коллаборационистскую прессу. Местные газеты еще на первом этапе существования округа пропагандировали антисемитизм и повторяли нацистские лозунги о «еврейских большевиках», якобы «стремлении евреев к мировому господству», по лекалам А. Розенберга и Г. Геббельса выпячивали якобы «ключевую роль» Л. Кагановича в правительстве СССР, цитировали крупных деятелей национал-социализма (с. 185-187). Администрация Б.В. Каминского поэтапно воплощала на практике и копировала стандартные для нацистов методы преследования евреев: лишение гражданских прав, создание гетто, затем расстрелы еврейского населения и введение казни за «укрывательство евреев». Коллаборационисты Локотского округа без всякого сомнения проводили политику геноцида евреев (187-188).
И.В. Реброва изучает память о трагедии погибших детей в Ейске Краснодарского края. 214 детей-инвалидов стали жертвами карательной акции нацистов, осуществленной в рамках вышеупомянутой Программы Т-4» (в немецком оригинале — «Акция Т-4», названной по первой букве улицы и номеру дома в Берлине, где первоначально находился центр разработки этого преступления). План уничтожения людей с инвалидностью являлся частью «расовой теории» нацистов, преимущественно сторонников евгеники, и включал в себя на разных этапах принудительную стерилизацию и убийство тяжелобольных, в том числе и детей. Карательные акции проходили и на оккупированных территориях Европы. Несмотря на то, что документы о «Т-4» фигурировали на Нюрнбергском процессе, а соответствующие материалы были опубликованы итальянским врачом немецкого происхождения Алисой Рикарди еще в 1948 г., западная историография довольно поздно стала изучать й этот преступный план нацистов. Исследования журналиста Эрнста Клее в 70-80-ых гг. ХХ века носили частный характер, а первым крупным и широко доступным трудом по этой проблематике стал сборник под редакцией Г. Али, вышедший лишь в 1987 г. в Западном Берлине15. Об осуществлении «акции» на
s
15 Aly G. Aktion T4: 1939-1945. Die „Euthanasie"-Zentrale in der Tiergartenstraße 4. Berlin: Edition Hentrich, 1987.
оккупированной территории СССР до сих пор малоизвестно и в профессиональных кругах стран ЕС и США. Автор данной рецензии неоднократно упоминал трагедию в Ейске в научных дискуссиях и в общественном пространстве Германии и убеждался в том, что это событие становится открытием для многих историков. В этой связи важное значение имеет работа И.В. Ребровой, научного сотрудника Института изучения антисемитизма при Техническом университете Берлина, что дает возможность обеспечивать научный трансфер между российской и немецкой историографией. Статья состоит из двух основных частей: описание трагедии в Ейске и место этого события в исторической памяти СССР и современной России. Отмечается, что как до 1991 г., так и после факт инвалидности убитых детей замалчивался, хотя первый памятник в Ейске появился уже в 1944 г. Тема людей с психическими заболеваниями была во многом табуирована. В документах ЧГК по итогам эксгумации могил лишь поверхностно упоминается, что у некоторых убитых «в руках были палки и костыли» (с. 201). В советский период, как во время войны (листовка «Немцы убили 214 детей»), так и в послевоенный период на первый план выходил возраст жертв (дети) и их проживание в специализированном учреждении (сироты, беззащитность). Это «создавало определенный эмоциональный настрой» (с. 192, 203-204) и соответствовало доминирующему нарративу. Также идеологически нежелательной была тема коллаборационизма, участие в данном преступлении граждан СССР, сотрудничавших с оккупантами. Проблематичными были и остаются как общедоступные источники о трагедии, из которых большинство россиян получает информацию (художественная литература, СМИ), так и проблемы, связанные с возможно ошибочными транскрипциями немецких фамилий в русском языке (с. 192, 193, 204). Автор, отмечая прогресс в изучении этой тяжелой страницы истории региона, критически отмечает области, в которых необходима дальнейшая работа: избавление от идеологизированного советского наследия, определение первоначального места захоронения жертв и окончательное перезахоронение останков всех убитых детей (с. 210-212).
С.К. Бернев представил биографическую статью о личности коллаборациониста Н.Н. Рутченко-Рутыча (1916-2013), перешедшего на сторону противника в июле 1941 г. Автор оппонирует «защитникам» Рутченко, которым важна его деятельность в эмиграции в качестве активиста НТС, политобозревателя на Радио «Свобода» и публициста на историко-антикоммунистические темы, и которые в этой связи пытаются преуменьшить его преступную деятельность в годы войны. На основе архивных материалов и свидетельств очевидцев С.К. Бернев приходит к выводу, что «Н.Н. Рутченко занимался очень широким кругом вопросов, от подготовки диверсантов до непосредственного участия в операциях про- о: тив партизан и подпольщиков» (222, 235-236).
О.В. Чурбанова и А.Л. Чурбанов посвятили свою работу положению жителей прифронтовой полосы в период оккупации Ржева. Ржевская операция и связанные с ней трагические события долгое время замалчивались в СССР и стали предметом пристального изучения лишь в последние десятилетия. Страдания гражданского населения, которым и в целом «уделяют меньше вни-
2
мания» (с. 236), применительно к Ржеву вовсе лишь недавно появились в поле зрения историков. Авторы опираются на оригиналы свидетельств очевидцев, их переписку, хранящуюся в музейной коллекции, на документы ЧГК и архивные материалы. Примечательно, что упоминается и на основе материалов Нюрнбергского процесса цитируется т.н. «План голода» авторства статс-секретаря Имперского министерства продовольствия и сельского хозяйства Г. Баке. Этот план, в отличие от более известного «Генерального плана Ост», редко фигурирует в русскоязычной историографии. На Западе он до сих пор является предметом интереса историков и активных споров о степени его доработки и практического применения16. Для авторов безжалостное уничтожение людей на оккупированных территориях, включая Ржевский регион — часть преднамеренной стратегии нацистов.
Две статьи, А.А.Приймака и в соавторстве И.Б. Полуэктова и С.Н.Юсуповой, рассматривают деятельность ОУН-УПА. А.А. Приймак пишет в публицистическом стиле, изучая личность Ю. Липы, начальника медицинских курсов УПА и врача по профессии. Автор приходит к выводу, что Ю. Липа разделял евгенические идеологические основы нацизма, представляя себе будущих «расово полноценных» людей (с. 247-248) и подводя под эти планы некий псевдонаучный «фундамент» (с. 262). И.Б. Полуэктов и С.Н. Юсупова, в свою очередь, представили локально-институциональное исследование: борьба органов безопасности Куйбышевской области17 с активностью ОУН в 1941-1945 гг. В войну регион имел особое стратегическое значение. Он стал местом размещения эвакуированных крупных промышленных предприятий, а город Куйбышев на короткий период превратился во временную, а позднее в «запасную» столицу СССР. Авторы приводят численность подразделений УПА и отмечают, что для борьбы с подпольем командование «было вынуждено использовать части РККА и воинские подразделения НКВД», отвлекая их тем самым от боевых действий на советско-германском фронте (с. 266). В статье анализируются примеры уголовного производства в отношении лиц, обвиненных в антисоветской деятельности и причастности к националистическим формированиям, преимущественно выходцев из Западной Украины. Вместе с тем признается, что «не было достаточно собрано объективных доказательств виновности лиц,
ф 16 Фактически «План Баке» является не неким целостным документом с поэтапно разрабо-
Î5 танными фазами его реализации, а несколькими разрозненными томами. Они объединяют
а.
¡2 протоколы отдельных заседании, «политико-экономические предписания» Группы «Сельское
Ч хозяйство» и т.н. «Зеленую папку» Ведомства Четырехлетнего плана Г. Геринга. Ряд немецких
Î^ историков все же считают, что «План голода» был не только умозрительными заключениями
2 германских чиновников, но и, по словам историка Д. Поля, заведомым учетом того факта что
^ «значительная часть советского населения умрет от голода или вынуждена будет бежать в восточные
регионы страны». Д. Поль видит в этом расизм нацистских чиновников и офицеров вермахта: граждане СССР были для них «людьми второго сорта» (Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Militärbesatzung und einheimische Bevölkerung in der Sowjetunion 1941-1944. München: Oldenbourg, 2008. С. 65). Мнение коллеги разделяет Р.-Д. Мюллер, считающий, что «политика убийства голодом была ключевой в нацистской оккупационной политике и стратегии массового уничтожения» (Müller R.-D. Der Zweite Weltkrieg 1939-1945. Stuttgart: Klett-Cotta Verlag, 2004. С. 128).
17 Ныне Самарская область РФ.
привлеченных в качестве обвиняемых», не проводились необходимые в таких случаях следственные действия (с. 271).
П.М. Полян, изучая деятельность антисоветских казачьих формирований Второй мировой войны, обращается к личности коллаборациониста Т.И. Дома-нова. Фигура этого генерала являлась предметом изучения и в зарубежной историографии. Кроме приведенных автором источников, необходимо назвать публикацию 2005 г. о судьбах казаков, интернированных в Восточном Тироле и депортированных в мае-июне 1945 г. Книга вышла по итогам исследовательского проекта и семинаров со студентами в Австрии18. П.М. Полян начинает свою работу с обстоятельств принудительной репатриации казаков и переходит к центральному пункту исследования: сотрудничеству Т.И. Доманова с НКВД, указанному в его автобиографии. Автор призывает установить истину в этой ситуации и упоминает главное препятствие: отсутствие свободного доступа к соответствующим архивным документам (с. 282).
М.Ю. Эдельштейн вводит в научный оборот новые документы, освещающие обстоятельства побега группы заключенных из нацистского лагеря Соби-бор в 1943 г. История этого лагеря подробно изучена в историографии и присутствует в общественном сознании за пределами научных кругов. Достаточно вспомнить российский кинофильм 2018 г. с одноименным названием, обсуждение в СМИ личности И.Н. Демьянюка, бывшего охранника ряда лагерей, включая Собибор, умершего в процессе рассмотрения его уголовного дела в 2012 г., или представленные в прошлом году в Берлине ранее неизвестные фотографии из семейного архива потомков заместителя коменданта этого лагеря смерти19. М.Ю. Эдельштейн уточняет детали побега и реконструирует биографии отдельных его участников, в том числе с использованием документов из архива ФСБ России. Однако, судя по тому, что автор ссылается не на оригинальные материалы, а на их публикацию в сборнике ЦА ФСБ «Охранники» (с. 291), доступ к подобным документам по-прежнему ограничен или вовсе невозможен для широкого круга исследователей.
Статьи С.В. Романова и О.В. Головашиной, посвященные месту Катын-ского расстрела в современном общественном сознании России, открывают последнюю часть сборника, в центре внимания которой — историческая память о трагедиях вооруженных конфликтов ХХ века. С. В. Романов обращается к предыстории нынешних историко-общественных дебатов о событиях в Ка-тыни: казнь польских военнопленных, инструментализация этого события немецкой пропагандой в период оккупации Смоленской области, освещение на Западе и последовательное (до 1990 г.) отрицание советской стороной факта расстрела польских военнослужащих сотрудниками НКВД (с. 293-295). Затем автор переходит к основному объекту изучения — феномену «катынского отрица-
18 Stadler H, Kofler M, Berger K-C. Flucht in die Hoffnungslosigkeit. Die Kosaken in Osttirol. InnsbruckWien Studienverlag, 2005. Вторая рекомендованная работа тех же авторов по данной проблематике, более общего характера — сборник: Stadler H, Kofler M. Berger K-C. Kosaken im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Innsbruck-Wien: Studienverlag, 2009.
19 Неизвестные фотографии из нацистского лагеря Собибор. Фотогалерея. URL: https://www.rbc. ru/photoreport/29/01/2020/5e3190fc9a794751e5aed5a6 (дата обращения 22.02.2021).
2
ния», утверждению о невиновности И.В. Сталина и НКВД в этом преступлении,
ь вопреки очевидной документальной базе. С методологической точки зрения,
0 в статье «негатионизм» «отрицателей» представляется отдельным явлением ё и выводится за рамки классической релятивизации, разделяемой, например, го теми участниками дискуссии, которые преуменьшают катынскую трагедию ^ и представляют ее «местью» Сталина за смерть красноармейцев в польском | плену во время советско-польской войны 1919-1921 гг. (с. 296). Автор выдвигает го ряд аргументов, опровергающих тезисы негационистов. Центральным явля-¡1 ется вопрос якобы местонахождения польских военнослужащих в системе ^ ГУЛАГ-УПВИ до начала оккупации данного региона, если предположить факт
1 их расстрела нацистами: «Любой, кто утверждает, что польские военнопленные
^ из трех лагерей были расстреляны не НКВД весной 1940 г., а немцами осенью 1941 г.,
| должен доказательно объяснить, где именно они находились все это время» (с. 297).
® Автор приводит ряд фактов, подтверждающих официальное толкование собы-
§ тия: расстрел польских военнослужащих состоялся именно в апреле-мае 1940 г.
£ Об этом свидетельствует отправка пленных в соответствующие лагеря, дата
| приказа Л.П. Берия о награждении сотрудников НКВД, специализировавшихся
| на расстреле заключенных, и отсутствие каких-либо документов о дальнейшей
™ судьбе поляков после мая 1940 г. (с. 298-299). Наконец, сторонники «отрицания»
£ не приводят ссылки на архивные материалы с указанием казни польских во-
>1 еннопленных немцами. Иначе говоря, не дается ответ на вопрос, какое именно
го германское подразделение якобы осуществило эту карательную акцию. Если
Л предположить, что это было сделано одной из айнзацтгрупп, то отчеты должны
| были сохраниться (с. 304). Автор последовательно опровергает известные аргу-
™ менты «немецкой версии» и резюмирует: «Основной целью негационизма является
-4 не реконструкция, а деконструкция, с чисто идеологическими целями. Катынский
ь негационизм стоит в одном ряду с такими конспирологическими теориями, как от-
¡5 рицание Холокоста» (с. 358). О.В. Головашина рассматривает ту же проблему, но зс „
го под несколько иным углом зрения. Она задается вопросом, почему, несмотря на ^ документальную доказательную базу и признание исполнительной и законо-о- дательной властью РФ факта расстрела поляков сотрудниками НКВД, в россий-
............ ском обществе продолжаются дискуссии о виновных. Автор связывает данный
'| феномен с «нарративом, в основе которого лежит история побед» и защитой «сот ветской версии», опровержение которой приводит к «очернению Советского Союза» | (с. 359-360). Но ключевым процессом для О.В. Головашиной является «признание ¿3 исторической ответственности». Автор выделяет два основных блока «барьеров», которые мешают негационистам согласиться с тем, что расстрел произошел по ■Е решению советского руководства и был осуществлен советской стороной до Ч начала войны с Германией. Во-первых, апологеты вины Германии в расстреле данных групп польских военнопленных опираются на общепризнанный факт преступлений нацизма и его вины за агрессию против СССР. В их глазах признание ответственности, «согласие» с «геббельсовской пропагандой», было бы актом пересмотра итогов Второй мировой войны (действие против «исторической правды») и преуменьшения вины агрессора. Во-вторых, в дискуссиях просматривается современная политическая подоплека, в том числе и в кон— 262 -
тексте нынешних россииско-польских отношении, нежелание идти на «геополитические уступки», которые якобы сделали бы Россию и нынешних россиян мишенью критики, а, возможно, привели бы и к требованиям компенсационных выплат. К этому же блоку можно отнести негативное отношение этоИ части общества к личностям М.С. Горбачева и Б.Н. Ельцина, «ненавидевших Советский Союз». О.В. Головашина неотрывно связывает катынский дискурс с общим дискурсом о победе в войне и отмечает: «Определяющим становится нарратив, а не оценки события сами по себе» (с. 371).
Две следующих работы изучают восприятие нацистских преступлений в современной Германии. Историко-общественный анализ событий периода господства нацизма, осуществленный в ФРГ в последние полвека, широко известен в мире, а историческая ответственность нынешнего немецкого государства признана на политическом уровне и фактически является идеологической основой германского общества. Вместе с тем, русскоязычному читателю в большинстве своем известны далеко не все аспекты этого явления. А.М. Ермаков останавливается на работе Центров гражданского образования ФРГ, сети политико-просветительских государственных организаций. Автор выдвигает тезис о том, что война Германии против СССР рассматривается в изданиях этих центров в более широком историческом контексте, но при этом подчеркивается особый характер этого вооруженного конфликта, отличавшийся наличием массированной истребительной политики, применявшейся нацистами на оккупированных территориях Советского Союза, идеологической составляющей в планировании и осуществлении агрессии. Важную роль играет «планирование» преступлений, вызванных не просто абстрактной «жестокостью войны» и ситуативностью, а намеренно запрограммированных еще до первого выстрела на границе и воплощенных в ряде постановлений и письменных распоряжений, называемых в современной немецкой историографии «преступными приказами». Последовательно проанализировав различные аспекты событий 1941-1945 гг., освещаемых в работах немецких историков (Холокост, план «Ост», массовая смерть советских военнопленных, управление оккупированными территориями, принудительный труд и другие), автор делает вывод о том, что в нынешней Германии история войны против СССР «занимает прочное, хотя и не ведущее место». Он подчеркивает значение изданий центров в области сохранения исторической памяти, особенно в контексте отсутствия общенационального памятного места о советских жертвах войны на уничтожение20. Е.В. Данилова сосредотачивается в своей
Дискуссия о создании такого памятного места ведется в Германии не менее двух десятилетий. 2 В общественно-политическом пространстве «конкурировали» проекты создания отдельных па- ^ мятных мемориалов группам жертв нацистской тирании (советским военнопленным, гражданским принудительным работникам, населению Польши), ранее не получавших должного внимания, и единого научно-информационного центра. В октябре 2020 г. Бундестаг принял решение создать «центральное место памяти о жертвах истребительной политики на востоке Европы». Разработка концепции поручена экспертам в области историографии, музейной педагогики и мемориализации [URL:] https://www.dw.com/de/neuer-ns-erinnerungsort-soll-in-berlin-entstehen/a-55242804 (дата обращения 22.06.2021 г.)
20
'! статье на памяти об одном из самых тяжелых преступлений нацизма, совер-
ь шенных в отношении советских военнопленных. Отмечая значение фактора
0 разделенной Германии и связанного с этим изолированного формирования ё двух различных концепций исторической памяти (с. 387), она подчеркивает го основные признаки германского метода мемориализации памяти о Второй * мировой войне как таковой: децентрализация, территориальная приближен-| ность к месту исторического события и интеграция памяти о различных го группах пострадавших в единый ансамбль мемориалов (о судьбах советских
военнопленных рассказывают экспозиции не только на месте «шталагов»,
^ но и мемориальных комплексов на месте концлагерей, с. 387-388). Автор по-
1 следовательно иллюстрирует на конкретных примерах различные методики ^ работы государственных и неправительственных организаций, называет пре-| грады к выработке целостной памяти о погибших советских военнопленных <й (идеологические барьеры до воссоединения Германии, анонимность захоро-m нений) и отмечает продолжение работы по идентификации жертв. Советские £ военнослужащие в немецком плену представляются в виде отдельной группы | пострадавших от нацизма, несопоставимой с другими военнопленными по g количеству погибших, условиям содержания и принудительного труда (с. 399). « Завершает сборник работа Е.А. Захариной, также посвященной мемо-^ риальной форме памяти о военнопленных и гражданских принудительных >| работниках, но с российской региональной спецификой, на территории Ростова-на-Дону. Автор описывает ситуацию в нескольких немецких местах
с заключения советских военнопленных в оккупированном городе: в сборном
1 лагере, а также в Гросс-лазарете 192, формально госпитале, в котором на прак-™ тике лечение больных и раненых почти не проводилось (с. 400-401). Немец--4 кие источники подтверждают информацию о тяжелых условиях содержания
о
ь пленных, приведенные в статье: проживание на узком пространстве без
Р отопления, питание в виде 150 граммов низкокачественного хлеба и жидкого
й супа в сутки, недостаток воды, отсутствие медикаментов.21 Важным помощ-
^ ником в деле сохранения памяти о жертвах лагерей в послевоенном Ростове-
dl на-Дону стал А.А. Печерский, один из организаторов восстания в Собиборе.
............ Он пользовался вниманием и уважением и в советское время. Е.А. Захарина
представляет вниманию читателя развитие культуры памяти в послевоенном
m городе в различных плоскостях: официальная мемориализация (от установки
н первых послевоенных обелисков до создания «Аллеи Печерского» и откры-
¿3 тия памятника в 2014-2018 гг.), народная память (от неформальных собраний
Ч бывших узников до современных инициатив НКО и международного сотруд-
о
t= ничества) и работа с молодежью (проекты в школах и ВУЗах). Важным рубе-
2 „
а: жом в региональной исторической памяти автор считает 2018 г.: открытие выставки о пострадавших от нацизма и начало работы ростовских студентов в рамках международных инициатив: «Тем самым локальные истории стали активнее вписываться в транснациональную перспективу» (с. 412).
21 [URL:] https://terraoblita.com/de/places/55-gross-lazarett-192 (дата обращения 22.02.2021). Сайт упоминается и в самой статье.
Настоящий сборник является удачным сочетанием работ на глобальную проблематику, посвященных изучению определенного крупного аспекта вооруженных конфликтов ХХ века, и региональных исследований с узкой специализацией. Затронуты как проблемы событийного характера, того или иного эпизода войн, так и вопросы исторической памяти, восприятия событий спустя десятилетия, причем не только в России, но и за рубежом. В научный оборот запущены новые документы, включая материалы областных архивов, малоизвестные широкому кругу любителей истории. Это документы с «двух сторон фронта». В тех случаях, когда авторы посвящали свои работы хорошо изученным вопросам, они фокусировались на одном или нескольких аспектах проблемы, менее знакомых интересующимся историей. Авторы представляют читателям портреты жертв и преступников, тем самым устраняя некое «обезличивание», «массовость» этих групп, неизбежное в связи со сроком давности и распространенное в современном мире. Это живые люди, которыми двигали определенные мотивы. Немаловажным является и привлечение иностранной литературы, что, к сожалению, не всегда свойственно публикациям на русском языке. Сборник имеет интердисциплинарный характер: его авторы не только профессиональные историки, но и представители других профессий, тесно соприкасающиеся с исторической наукой, например, преподаватели и журналисты. Это потенциально расширяет круг читателей.
список источников и литературы -
1. Aly G. Aktion T4: 1939-1945. Die „Euthanasie"-Zentrale in der Ь Tiergartenstraße 4. Berlin: Edition Hentrich, 1987. g
2. Daudet L. La guerre totale, Nouvelle librairie nationale. Paris, 1918. 2
3. EchternkampJ. Kriegsschauplatz Deutschland 1945.Leben in Angst — Hoffnung jj
CL
auf Frieden. Feldpost aus der Heimat und von der Front / Militärgeschichtliches ............
Forschungsamt. Paderborn, 2006.
4. Heim S, Aly G. Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen g Pläne für eine neue europäische Ordnung. Berlin: Fischer Taschenbuch, 2013. S
5. Keller R., Petri S. Sowjetische Kriegsgefangene im Arbeitseinsatz 1941-1945. S-Dokumente zu Lebens- und Arbeitsbedingungen in Norddeutschland. Göttingen: >g Wallenstein-Verlag, 2013. н
6. Longerich P. Heinrich Himmler. Eine Biographie. München: Siedler, 2008.
7. Melgunow S. Der rote Terror in Rußland 1918-1923. Berlin: Olga Diakow & Co, 1924.
8. Müller R.-D. Der Zweite Weltkrieg 1939-1945. Stuttgart: Klett-Cotta Verlag, 2004.
9. Nolte H.-H. Vergewaltigungen durch Deutsche im Russlandfeldzug // Zeitschrift für Weltgeschichte. 2009. 1/10.
* * *
2
10. Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Militärbesatzung und einheimische Bevölkerung in der Sowjetunion 1941-1944. München: Oldenbourg, 2008.
11. Pohl D. Wehrmacht und Vernichtungspolitik. Militär im nationalsozialistischen System. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1999.
12. Plieninger K. „Ach, es ist alles ohne Ufer". Briefe aus dem Warschauer Ghetto / Jüdisches Museum. Göppingen, 2002.
13. Rezmer A. Der Umgang der Wehrmacht mit jüdischen und nicht jüdischen Frauen in der Sowjetunion. Green Publishing, 2016.
14. Stadler H., Kofler M. Berger K-C. Flucht in die Hoffnungslosigkeit. Die Kosaken in Osttirol. Innsbruck-Wien: Studienverlag, 2005.
15. Stadler H., Kofler M. Berger K-C. Kosaken im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Innsbruck-Wien: Studienverlag, 2009.
16. Неизвестные фотографии из нацистского лагеря Собибор. Фотогалерея. [URL:] https://www.rbc.ru/photoreport/29/01/2020/5e3190fc9a794751e5aed5a6
17. Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века / Отв. ред. К. А. Пахалюк. М., 2021.
list of sources and literature
1. Aly, G. (1987), Aktion T4: 1939-1945. Die „Euthanasie"-Zentrale in der Tiergartenstraße 4, Berlin, Edition Hentrich.
2. Daudet, L. (1918), La guerre totale, Nouvelle librairie nationale, Paris.
3. Echternkamp, J. (2006), Kriegsschauplatz Deutschland 1945. Leben in Angst — Hoffnung auf Frieden. Feldpost aus der Heimat und von der Front, Paderborn, Militärgeschichtliches Forschungsamt.
4. Heim, S., Aly, G. (2013), Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen Pläne für eine neue europäische Ordnung, Berlin., Fischer Taschenbuch.
5. Keller, R., Petri, S. (2013), Sowjetische Kriegsgefangene im Arbeitseinsatz 19411945. Dokumente zu Lebens- und Arbeitsbedingungen in Norddeutschland, Göttingen, Wallenstein-Verlag.
6. Longerich, P. (2008), Heinrich Himmler. Eine Biographie, München, Siedler.
7. Melgunow, S. (1924), Der rote Terror in Rußland 1918-1923, Berlin, Olga Diakow &
Co.
8. Müller, R.-D. (2004), Der Zweite Weltkrieg 1939-1945, Stuttgart, Klett-Cotta Verlag.
9. Nolte, H.-H. (2009), „Vergewaltigungen durch Deutsche im Russlandfeldzug" in: 3 Zeitschrift für Weltgeschichte, 1/10.
10. Pohl, D. (2008), Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Militärbesatzung und einheimische Bevölkerung in der Sowjetunion 1941-1944, München, Oldenbourg.
11. Pohl, D. (1999), Wehrmacht und Vernichtungspolitik. Militär im nationalsozialistischen System, Göttingen, Vandenhoeck & Ruprecht.
12. Plieninger, K. (2002) „Ach, es ist alles ohne Ufer". Briefe aus dem Warschauer Ghetto, Göppingen, Jüdisches Museum.
13. Rezmer, A. (2016), Der Umgang der Wehrmacht mit jüdischen und nicht jüdischen Frauen in der Sowjetunion, Green Publishing.
14. Stadler, H., Kofler, M., Berger K-C. (2005), Flucht in die Hoffnungslosigkeit. Die Kosaken in Osttirol, Innsbruck-Wien, Studienverlag.
15. Stadler, H., Kofler, M., Berger K-C. (2009), Kosaken im Ersten und Zweiten Weltkrieg, Innsbruck-Wien, Studienverlag.
16. The Tragedy of the War. The Humanitarian Dimension of 20th Century Armed Conflicts [Tragediya voyny. Gumanitarnoye izmereniye vooruzhonnych konfliktov XX veka] (2021), executive editor K.A. Pakhalyuk, Moscow, Publishing House "RVIO", Yauza-catalog.
17. Unknown photographs from the Nazi camp Sobibor. Photo gallery [Neizvestnye fotografii iz nazistskogo lagerya Sobibor. Fotogalereya]. [URL:] https:// www.rbc.ru/photoreport/29/01/2020/5e3190fc9a794751e5aed5a6
s
СТРАТИЕВСКИЙ ДМИТРИЙ ВАЛЕРИЕВИЧ — доктор истории, магистр политологии, научный сотрудник Германского исторического института в Москве (Dmitri.Stratievski@dhi-moskau.org). Германия.
