CC BY
190
М.О. Лихачёв
«Катастрофа»: российская экономика
в период Первой мировой и Гражданской войн (1914-1922 гг.)
В статье рассматривается самый драматичный период экономической истории России — период 1914 —1922 гг., когда в результате Первой мировой войны и последовавших за ней революций и Гражданской войны были практически утрачены все экономические достижения предшествующего индустриального развития. Деструктивные процессы в российской экономике рассматриваются в контексте общей дезинтеграции глобальной экономической системы.
Ключевые слова: глобализация, экономический рост, Первая мировая война, революция, индустриализация, глобальная экономическая система начала ХХ в., российская экономика 1914 —1922 гг., мировые экономические отношения начала ХХ в., российское промышленное производство 1914 —1922 гг., политика продовольственной разверстки, новая экономическая политика 1921 — 1923 гг., политика экономического изоляционизма.
Период 1914-1922 г. г. стал тяжелейшим в истории российской экономики. Включившись в конце XIX - начале XX вв. в процесс формирования глобальной экономической системы, Россия, как и другие страны, неизбежно должна была испытать на себе негативные последствия дезинтеграции, начавшейся вместе с Первой мировой войной. Однако ни для одной из воюющих держав эти последствия не были столь чудовищными, как для России. Первая мировая война и последовавшие за ней революции 1917 г. и Гражданская война 1918-1922 гг. практически полностью уничтожили все достижения экономического роста конца XIX - начала XX в. К началу 1920-х гг. страна, которая совсем недавно претендовала на место среди мировых экономических лидеров, казалось, полностью утратила потенциал для дальнейшего индустриального развития.
С
31
На пути к стагнации
В конце XIX - начале XX вв. Россия, подхваченная второй волной индустриальной революции, включилась в процесс развития глобальной экономики. Быстрая индустриализация Западной Европы во второй половине XIX в. и связанный с ней рост доли городского населения
резко увеличили спрос на продовольствие, с удовлетворением которого сельское хозяйство европейских стран не справлялось. В результате, к концу XIX - началу XX вв. Западная Европа превратилась в круп-о нейшего потребителя импортного продовольствия, а Российская импе-■а рия стала одним из главным его поставщиков. Близость к рынку сбыта | и резкое падение транспортных издержек в результате развития железных дорог и парового торгового флота позволили относительно низко-¡3 продуктивному сельскому хозяйству России эффективно противостоять § иностранным конкурентам на сельскохозяйственном рынке Европы. о Поток экспортных доходов стал базой для внутренних инвестиций в промышленное производство и развитие финансовой системы, а также повысил привлекательность российской экономики для иностранных инвесторов. В результате, был запущен кумулятивный процесс промышленного роста, в котором сельскохозяйственный экспорт создавал основу для импорта промышленного оборудования и развития промышленного производства, а развитие промышленного производства создавало основу для постепенного повышения продуктивности сельского хозяйства [8].
На начальном этапе эта модель давала внушительные результаты и вызывала оптимизм относительно будущих перспектив экономического развития России. Однако в начале ХХ в. структурная перестройка европейской экономики практически завершилась, а рост продуктивности европейского сельского хозяйства постепенно сводил избыточный спрос на продовольствие в Европе до минимума и создавал мощное конкурентное давление на российский экспорт. К началу 1910-х гг. российский хлебный экспорт явно проигрывал в конкурентной борьбе германскому на рынке ряда европейских стран [6]. В этих условиях только резкое повышение продуктивности российского сельского хозяйства могло позволить сохранить конкурентоспособность российского экспорта. Однако этому препятствовала институциональная структура российского сельского хозяйства, с трудом поддававшегося вовлечению в товарный оборот и невосприимчивого к инновациям. Большая часть сельскохозяйственных земель принадлежала крестьянским общинам и была разделена между миллионами мелких крестьянских хозяйств. Лишь сравнительно небольшая доля этих хозяйств располагала значительным количеством земли и была ориентирована на товарное производство. Вместе с частновладельческими хозяйствами они создавали большую часть товарной сельскохозяйственной продукции и сельскохозяйственного экспорта. Основная же масса крестьянских хозяйств была ориентирована, преимущественно, на собственное потребление и вовлекалась в товарное обращение в значительной мере искусственно, в силу необходимости выплачивать налоги государству и приобретать весьма ограниченный набор промышленных товаров. Дробление
г
Ч С
общинной земли на множество мелких наделов препятствовало при- 33 менению сельскохозяйственных машин и использованию достижений новейшей агротехники.
Столыпинская реформа, призванная изменить эту ситуацию путем передачи большей части общинной земли в распоряжение крестьянских хозяйств, ориентированных на товарное производство, и концентрации ее в руках узкого слоя «крепких хозяев», с этой задачей не спра- | ^ вилась. За почти десять лет реформы из общины выделилось около 22% крестьянских хозяйств, при этом они закрепили за собой в собственность лишь 14% общинной земли. Средний надел выделившегося из общины хозяйства составил около 7 десятин, тогда как средний надел в общине накануне реформы составлял 10,8 десятин [13, с. 75-76]. В результате столыпинской реформы из общины выделялись в массе своей не «крепкие хозяева», а, наоборот, малоземельные крестьяне, воспользовавшиеся шансом продать свой надел и искать себе применения на другом поприще. Структура землепользования, в конечном итоге, изменилась мало, и прежние препятствия для инновационного развития аграрного сектора сохранялись. Столыпинская «ставка на сильных» себя не оправдала, и, следовательно, в перспективе российскую экономику ожидало неизбежное замедление темпов экономического роста под давлением внешней конкуренции.
Военный бум
Первая мировая война не позволила имперской модели экономического роста умереть «естественной смертью». Втянувшись в борьбу за укрепление своих позиций в глобальной экономике, имперская элита не замечала ни бесперспективности собственной модели развития, ни хрупкости глобального мира. Главный военный приз, ради которого она вступила в войну, - контроль над Черноморскими проливами - имел экономическую ценность лишь при сохранении прежней модели глобальной экономики, в которой Россия по-прежнему останется одним из главных поставщиков зерна на европейский рынок и сможет развивать собственную индустрию за счет экспортных доходов. Условием получения этого приза было расширение и затягивание мирового конфликта, которое необратимо разрушало прежнюю модель глобальной экономики и лишало геополитические приоритеты имперской политики всякого экономического смысла.
К весне 1915 г., когда, с вступлением в войну Османской империи и формированием позиционного тупика на Западном фронте, возникла военно-политическая ситуация, вынудившая союзников признать права России на Черноморские проливы в обмен на продолжение войны с Германией, возращение к довоенной системе мировых экономических отношений было уже невозможно [10]. В это же время в структуре
самой российской экономики начали происходить необратимые изменения. Война практически полностью отрезала Российскую империю от мирового продовольственного рынка, служившего главным факто-о ром роста ее экономики, но взамен дала ей не менее мощный фактор ■а роста - огромный государственный спрос, созданный потребностями « небывалой в истории войны. Этот спрос был обращен, в первую очередь, не на сельскохозяйственную, а на промышленную продукцию £ и существенно отличался от обычного спроса рыночных агентов. Госу-| дарство, отказавшееся в условиях войны от жестких бюджетных огра-о ничений, диктуемых «золотым стандартом», проявляло значительную гибкость в сфере формирования цен на продукцию, закупаемую для военных нужд. В результате, военный спрос стал источником значительной «политической ренты» как для частных предпринимателей, так и для царской бюрократии, контролировавшей работу казенных предприятий и распределение военных заказов [11]. Одним из аспектов этого процесса стал колоссальный рост прибылей частных предпринимателей, работающих непосредственно на выполнение военных заказов правительства. Лидерами в этом отношении стали такие отрасли, как металлургия и металлообработка, в которых нормы прибыли по сравнению с 1913 г. возросли в 6 и 2,5 раза соответственно [9]. Даже в текстильной промышленности норма прибыли за годы войны удвоилась, хотя это в значительной мере объяснялось ростом цен на свободном рынке [14]. Благодаря этому, продолжался, несмотря на войну, бурный рост числа акционерных обществ, а повышение котировок на фондовом рынке опережало инфляцию почти на 40% [1].
Эти мощные стимулы вызвали коренную реорганизацию промышленного производства, в результате которой к концу 1916 г. в выполнении военных заказов в той или иной степени было задействовано около 80% промышленных предприятий. Базовые отрасли, такие как металлургия, машиностроение, электротехника, практически полностью ушли с частного рынка. Добывающая, химическая и пищевая промышленность производили для частного рынка менее 50% своей продукции. Текстильная промышленность также около 40% своей продукции производила для военных нужд [12, с. 73]. В результате этого военное производство в 1916 г. в 5,3 раза превысило уровень 1913 г. [17]. И хотя этот рост оказался явно недостаточным для того, чтобы полностью удовлетворить потребности воюющей армии, его вполне хватило для того, чтобы подорвать экономическую систему страны. Волна промышленного бума, поднятая мировой войной, разбилась об ограниченность производственных возможностей имперской экономики, ограниченность сырьевых, транспортных, трудовых и продовольственных ресурсов.
За годы войны существенного увеличения производства энергоносителей в стране не произошло: добыча угля выросла только на 18%,
г
Ч С
добыча нефти - на 7%, добыча торфа сократилась на 7%, зато на 39% 35 возросла заготовка дров. Общее потребление топливных ресурсов в промышленности возросло на 14%, однако весь этот прирост затронул только три отрасли, которые в наибольшей степени были вовлечены в военное производство: машиностроение и металлообработку, химическую промышленность и электроэнергетику. В остальных отраслях потребление топлива сократилось. а з
Более критичной оказалась ситуация в металлургии. Добыча железной руды за годы войны сократилась на 28%, добыча меди - на 32%. Дефицит топлива и металла приводил к тому, что развитие военного производства происходило преимущественно за счет сокращения гражданской промышленности и производственной инфраструктуры. Подъем, основанный на такой ограниченной и постоянно сужающейся ресурсной базе, не мог быть продолжительным. Это подтверждают данные о росте производства продукции тяжелой промышленности, которая, главным образом, занималась выполнением военных заказов. После небольшого снижения в 1914 г. (- 1,5%), в 1915 г. она увеличила объемы производства на 25%. Однако уже в следующем году рост составил всего лишь 4,75%, что свидетельствовало об исчерпании возможностей существенного наращивания военного производства, и в дальнейшем можно было ожидать только его сокращения [4].
Эта перспектива усугублялась кризисом в сфере железнодорожного транспорта. С началом войны транспортная система страны стала испытывать колоссальные перегрузки. Потребности военных перевозок резко сократили транспортные возможности для промышленных предприятий. Несмотря на практически полное прекращение перевозок, связанных с экспортом сельскохозяйственной продукции, Южный промышленный район, служивший основным источником угля и металла для всей промышленности, испытывал возрастающие затруднения с вывозом произведенной продукции. Если в 1913 г. было отгружено 95,6% грузов, предназначенных к отправке, то в 1915 г. этот процент упал до 84,3, в 1916 г. - до 70,8% [14, с. 602]. К 1916 г. стало невозможным компенсировать физическую убыль подвижного состава на железнодорожном транспорте, и началось его обвальное сокращение. Количество паровозов сократилось на 18,8%, а вагонов - на 19,5% [Там же, с. 607]. Развитие этой тенденции ставило под угрозу работу промышленности, а также снабжение армии и городского населения.
Еще одной проблемной зоной национальной экономики стало сельское хозяйство, превратившееся в годы мировой войны из экспортной отрасли в источник дешевых человеческих и продовольственных ресурсов для армии и промышленности. К концу 1916 г. этот источник был практически исчерпан. Началось сокращение производства всех основных видов продовольствия. Валовой сбор продовольственных
зерновых культур в 1916 г. был на 20% ниже среднегодового сбора 1909-1913 гг., при этом масса товарного зерна сократилась на 32% [14, с. 468-469]. В сочетании с увеличением продовольственного снаб-о жения армии в 2,4 раза это гарантировало тотальный дефицит продола вольствия для городского населения зимой 1916-1917 гг. | Военный бум 1915-1916 гг. породил разрушительные тенденции
в экономике Российской империи. Преодоление всех этих тенденций ¡3 потребовало бы значительного изъятия ресурсов из сферы военного | производства и, следовательно, прекращения военного бума и резкого о сокращения военных усилий страны. Политическая и экономическая элита империи, ставшая главным бенефициаром военного бума, естественно, не хотела идти на это. Она возлагала надежду на скорую военную победу, которая разрешит все экономические и политические затруднения. В этой ситуации оставалось только ждать, что произойдет раньше: энергетический и транспортный коллапс, упадок военного производства и развал снабжения армии или продовольственный коллапс и вызванный им бунт городских низов.
Коллапс
Февральская революция 1917 г. стала прямым порождением военного бума. Столкнувшись с восстанием народных низов, правящая элита империи предпочла пожертвовать монархией и пойти на компромисс с революционными силами ради продолжения войны. В результате этого компромисса возникло Временное правительство, которое, по мысли его создателей, должно было реализовать милитаристские устремления правящей элиты, опираясь на энергию революционных масс. Новая власть, как и царское правительство, была ориентирована на скорую победу в войне и захват Константинополя и Черноморских проливов [20]. Это, по мысли правящей российской элиты, должно было компенсировать все издержки войны и обеспечить повышение ее статуса в возрожденной глобальной экономике. Однако после начала революции все эти планы стали абсолютно иллюзорными.
Революционным массам была чужда идея борьбы за статус собственной элиты на мировой арене. Идейные стимулы, используемые новыми властями, были неадекватны ситуации, а старые репрессивные механизмы контроля были разрушены революцией. В результате спад экономической активности в 1917 г. принял обвальный характер и затронул, прежде всего, крупную промышленность, которая по большей части обслуживала оборону. Спад в этой сфере за год составил около 26%. Еще более внушительным и угрожающим стало падение объема транспортных перевозок, превысившее 50% [18, с. 248]. В остальных отраслях экономики также развивался кризис. И этот кризис был уже не
г
Ч С
результатом перенапряжения и нехватки ресурсов, как в 1916 г. Он был 37 результатом той социально-политической борьбы, которая развернулась в российском обществе. На одном полюсе этой борьбы была правящая элита и значительная часть среднего класса, которые стремились сохранить свой социальный и экономический статус как внутри страны, так и в глобальной экономике, а на другом полюсе - народные массы, стремившиеся к радикальному повышению своего социального и экономического статуса. И те, и другие вносили свой вклад в разрушение хозяйственной жизни.
Волны рабочих забастовок и крестьянских восстаний, потрясавших страну накануне Октябрьского восстания и прихода к власти большевиков, затем сменились волной саботажа и массового закрытия предприятий уже по инициативе класса собственников. Гражданская война 1918-1922 гг., ставшая высшим выражением классового конфликта, разорвала индустриальный сектор российской экономики в клочья. Фронты Гражданской войны на несколько лет отрезали промышленные мощности центрального и северо-западного района страны от энергетической базы - донецкого угля и бакинской нефти - и вызвали полный коллапс индустрии и транспорта. В 1920 г. общий объем промышленного производства составлял 17,6% от уровня 1913 г., добыча каменного угля составила 26,6% довоенного уровня, добыча железной руды и выплавка чугуна, соответственно, 1,7 и 2,7% [7, с. 162]. Одних этих цифр достаточно для того, чтобы представить масштабы катастрофы. Большая часть промышленных мощностей, созданных в предшествующий исторический период, была парализована, и их дальнейшее существование оказалось под вопросом.
Война города и деревни
Гражданская война была войной «красного» и «белого» проектов. Каждый из них предполагал возобновление индустриального развития и включение страны в глобальную систему. «Красный» проект был ориентирован на «мировую революцию», которая создаст глобальное эгалитарное общество, основанное на централизованно-плановой индустриальной экономике, а «белый» - на возвращение страны к довоенной социально-экономической структуре, основанной на частной собственности, и к восстановлению прежнего статуса в глобальной рыночной экономике. Однако в это же время в стране бушевала крестьянская война, направленная против индустриальной системы в любом ее виде.
Основная масса российского крестьянства не принадлежала к числу бенефициаров экономического развития конца XIX - начала XX вв. Несмотря на то, что аграрный сектор был главным источником экспортных доходов, стимулировавших процесс индустриализации,
товарность сельскохозяйственного производства не превышала 25% [2]. Российское крестьянство тяготело к натуральному хозяйству. И когда сначала военная мобилизация, а потом коллапс индустрии привели к исчезновению рынка промышленных товаров, для большинства крестьян пропал всякий стимул участвовать в товарном производстве. В этих условиях любая власть, стремясь обеспечить выживание городского | населения и промышленности, вынуждена была осуществлять прину-о дительное безвозмездное изъятие ресурсов из деревни, и, в результате, становилась врагом крестьянства. С крестьянским сопротивлением ° принудительному изъятию продовольствия вынуждено было бороться и царское, и Временное, и большевистское правительство, а также все антибольшевистские правительства, существовавшие на территории страны в 1918-1922 гг. [5]. Относительная успешность большевиков в этой борьбе объяснялась тем, что в глазах крестьян они выступали надежными гарантами сохранения результатов произошедшего в 1917 г. земельного передела. Поэтому политика продовольственной разверстки, проводимая большевиками, встречала меньшее сопротивление, чем реквизиционные мероприятия их противников. В конечном итоге, именно эта политика спасла значительную часть того человеческого капитала, который был накоплен в индустриальном секторе экономики в конце XIX - начале XX вв. В 1920 г. на пайковом обеспечении Наркомпрода находилось более 37,5 млн. человек, т.е. практически все городское население, включавшее в себя значительную часть квалифицированной рабочей силы и технической интеллигенции [15, с. 147].
На внеэкономическое давление со стороны города крестьянство отвечало прогрессирующей натурализацией хозяйства. Сокращение посевных площадей низкотоварных культур (рожь, овес, просо) составило к 1920 г. 26%, сокращение высокотоварных (пшеница, ячмень, гречка, кукуруза) - 32%, а интенсивных и технических культур - 56%. Товарность этих групп сельскохозяйственных культур в 1909-1913 гг. составляла, соответственно, 16, 41 и 52% [7, с. 159]. Так что к 1920 г. товарные излишки продовольствия практически исчезли и возможности продовольственной разверстки были исчерпаны.
Новая экономическая политика, введенная в 1921 г., предполагала легализацию рыночного обмена и перевод остатков промышленности на производство товаров для внутреннего крестьянского рынка. Это означало, что противостояние города и деревни возвращается из военно-политической в экономическую сферу. Большевистское руководство полагало, что сильно сократившаяся за годы войны и монополизированная государством промышленность будет иметь более сильные конкурентные позиции, чем распыленное и изголодавшееся по промышленным товарам крестьянство. Расчет полностью оправдался: в 1921-1923 гг.
г
4 С
цены на промышленную продукцию неуклонно росли, а на сельскохо- 39 зяйственную - падали, заставляя крестьян поставлять на рынок все больше продовольствия, чтобы удовлетворить свои потребности в промышленных товарах. Этот механизм, который Л. Д. Троцкий остроумно назвал «ножницами цен» [3, с. 320-321], вновь втянул крестьянство в товарный обмен, заставил его кормить город и создал базу для восстановления промышленности.
Бастион дезинтеграции
В начале 1920-х гг. политико-экономическая ситуация в мире стабилизировалась. Глобальная капиталистическая система, которая совсем недавно, казалось, стояла на грани краха, вновь стала обретать устойчивость. Призрак «мировой революции» отступил в неопределенное будущее. Однако возвращения к довоенному status quo также не произошло. Мировая экономика вступила в период дезинтеграции, который характеризовался резким снижением объемов и интенсивности движения международных потоков товаров, услуг и капиталов [19]. В этих условиях мировой рынок не мог создать достаточных стимулов для быстрого восстановления российской экономики. Однако развитые страны продолжали оставаться для России безальтернативным источником инвестиций и технологий. Поэтому в 1922 г. большевистское руководство было готово предоставить иностранному капиталу самые широкие концессии, признать царские долги и даже де-факто отменить монополию внешней торговли, разрешив смешанным компаниям свободно осуществлять внешнеэкономические операции [16]. Реализация этих планов могла бы вновь вовлечь Россию в глобальную экономику и существенно ослабить процессы мировой дезинтеграции. Однако экономическая и политическая элита развитых стран в ходе переговоров на Генуэзской и Гаагской конференциях настаивала на реституции иностранной собственности, национализированной в ходе революции, что было неприемлемо для большевиков.
В результате, в декабре 1922 г., окончательно разуверившись в перспективах интеграции в мировую экономику на приемлемых для себя условиях, большевистское руководство вернулось к политике экономического изоляционизма, отвергнув идею отмены монополии внешней торговли и существенно сузив рамки концессионной политики [16]. Символично, что это событие почти совпало по времени с подписанием договора об образовании СССР, которому на протяжении десятилетий суждено было быть главным препятствием на пути возрождения глобальной рыночной экономики.
Пройдя через катастрофическое разрушение наиболее развитой части своей экономики, Россия в начале 1920-х гг. отказалась от стра-
тегии интеграции в мировую экономическую систему, которой следовала в конце XIX - начале ХХ вв. В дезинтегрированной глобальной системе возобновление процесса индустриализации страны было возможно только на основе внутренних стимулов, а влияние стимулов внешнего рынка могло лишь ослабить этот процесс и законсервировать аграрную специализацию страны. Создав жесткую систему контроля внешнеэкономической деятельности, которая свела к минимуму влияние мирового рынка на одной шестой части суши, советская власть обеспечила себе свободу маневра в сфере выбора модели дальнейшего о экономического развития.
Библиографический список
1. Анисимова Д.В. Фондовые биржи Петрограда и Гельсингфорса в годы Первой мировой войны: динамика индекса и инфляционный фактор // Россия и Первая мировая война: экономические проблемы, общественные настроения, международные отношения. М., 2014. С. 76-84.
2. Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX - начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. М., 2003.
3. Двенадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1968.
4. Кафенгауз Л.Б. Эволюция промышленного производства России. М., 1994.
5. Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991.
6. Котов Б.С. Русско-германские торговые отношения накануне первой мировой войны в оценке русской прессы // Вопросы истории. 2012. № 2. C. 104-118.
7. Крицман Л. Героический период великой русской революции. М., 1924.
8. Лихачёв М.О. «Слабое звено»: Российская империя в глобальной экономике конца XIX - начала XX вв. // Вестник МГГУ им. М.А. Шолохова. Сер. «История и политология». 2015. № 3. С. 19-32.
9. Маевский И.В. Экономика русской промышленности в период первой мировой войны. М., 1957.
10. Международные отношения в эпоху империализма. Т. 7. М., 1935.
11. Поликарпов В.В. Русская военно-промышленная политика. 1914-1917. Государственные задачи и частные интересы. М., 2015.
12. Россия в мировой войне 1914-1917 гг. М., 1925.
13. Россия накануне Первой мировой войны (статистико-документальный справочник). М., 2008.
14. Сидоров А. Л. Экономическое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1973.
15. Четыре года продовольственной работы. М., 1922.
16. Day R.B. Leon Trotsky and the politics of economic isolation. Cambridge, 1973.
17. Gatrell P. Poor Russia, poor show: mobilising a backward economy for war, 1914-1917 // The Economics of World War I. Cambridge, 2005. С. 235-275.
18. Gatrell P. Russia's First World War. A Social and Economic History. L., 2005.
19. James H. The End of Globalization. Harvard, 2002.
20. McMeekin S. The Russian Origins of the First World War. L., 2011.
