Научная статья на тему 'Каспэ Ирина. Смысл (частной) жизни и литература Стругацких'

Каспэ Ирина. Смысл (частной) жизни и литература Стругацких Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
164
41
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Каспэ Ирина. Смысл (частной) жизни и литература Стругацких»

Каст Ирина

СМЫСЛ (ЧАСТНОЙ) ЖИЗНИ И ЛИТЕРАТУРА СТРУГАЦКИХ*

Kaspe Irina

The meaning of (private) life and literature of Strugatsky

Уже самые первые произведения Стругацких о светлом коммунистическом будущем не укладываются в рамки утопии. «Стругацкие явно заворожены конструированием идеального мира - и в то же время как будто плохо представляют себе, что делать с его идеальностью» (с. 242). Как вспоминает Борис Стругацкий, «в конце концов мы пришли к мысли, что строим отнюдь не мир, который Должен Быть, и, уж конечно, не мир, который Обязательно Когда-нибудь Наступит, - мы строим Мир, в котором нам хотелось бы жить и работать». Этот посыл, противоречащий канонам утопического восприятия, оказался чрезвычайно значимым для читателей.

В повести «Понедельник начинается в субботу» утопическая футурология (включая «всякие там фантастические романы») откровенно пародируется. Слегка перефразированная формула из «Полдня» -«Работать <...> интереснее, чем развлекаться» - помещается в «Понедельнике» в особый ироничный контекст. «Повествование здесь подобно "единому в двух лицах" директору НИИЧАВО, чьи ипостаси

*'Каст И. Смысл (частной) жизни и литература Стругацких // Каспэ И. В союзе с утопией: Смысловые рубежи позднесоветской культуры. - М.: Новое лит. обозрение, 2018. - С. 233-271.

Смысл (частной) жизни

движутся в противоположные стороны по оси времени: прогрессист-ская логика устремленности к светлому коммунистическому будущему, к миру осмысленного бытия и научных свершений комбинируется с пестрой, по-бахтински карнавальной архаикой - от мифа до волшебной сказки. Утопическое в этом контексте обнаруживает свой игровой потенциал; аббревиатура НИИЧАВО - шутейный вариант утопических фигур отсутствия» (с. 248-249). Она отсылает не только к топонимике придуманного Мором острова (Утопия, Нигдея), но и к имени путешественника и рассказчика Гитлодея, которое принято расшифровывать как «специалист по чепухе».

В «Улитке на склоне» и «Пикнике на обочине» на месте светлого, подлежащего рациональному планированию будущего появляются подчеркнуто непредсказуемые, непознаваемые пространства - Лес и Зона. Желание вообразить идеальное - и вместе с тем «правдоподобное» - общество, кажется, исчерпано. Но цикл о коммунистическом «мире Полудня» не исчезает из прозы Стругацких, напротив, он усложняется, в нем продолжает идти время, сменяются поколения («Жук в муравейнике» (1979), «Волны гасят ветер» (1984)). Существенно меняется и его статус - из «мира, в котором хотелось бы жить и работать» он постепенно превращается в «один из возможных миров».

Между ранними и поздними произведениями Стругацких разительная дистанция, но формула «Работать интереснее, чем отдыхать» явно или неявно присутствует едва ли не во всех этих текстах. «Можно сказать, что фантасты обеспечивали своих первых читателей моделями поведения <...> в том пространстве, которое изначально воспринималось не просто как обыденное, но и как бессмысленное (неструктурированное, возможно, абсурдное, в любом случае - неинтересное <...>)» (с. 253).

Этой же цели служат всевозможные приметы «иностранной жизни» в книгах Стругацких, от имен до бытовых реалий. «Иллюзия, позволявшая увидеть "свое" как "чужое", "иное", "иностранное", оказывалась для читателей Стругацких <...> значимым инструментом обживания и конструирования повседневной реальности. Модус "реального", "подлинного", в котором воспринимался обобщенный "западный мир", легко переносился на восприятие "своей" повседневно-

Каст Ирина

сти, придавая обыденным действиям новый смысл и новую ценность» (с. 269).

Отказываясь от объяснений механизма «необычайного» и конструируя «иные» языковые реальности, Стругацкие - вольно или невольно - провоцировали чтение между строк. Однако за рациональной реконструкцией «идей» и «мыслей», «кодов» и «символов» скрывается другой уровень восприятия текста - уровень обживания повседневности, нормализация реальности. «Какие бы «уроки» ни удавалось извлечь из прозы Стругацких, <...> пожалуй, самой ценной остается одна предоставленная этой прозой возможность - мы читаем Стругацких потому, что нам интересно» (с. 270).

К. Душенко

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.