CC BY
94
УДК 008
С. С. Соковиков
канд. пед. наук, доцент, Челябинский государственный институт культуры E-mail: [email protected]
КАРНАВАЛ В ГЕТТО: НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ЛИТЕРАТУРНОГО АНДЕГРАУНДА 1960-1970-х гг. В СССР
Рассматриваются возможности использования новых подходов к изучению литературного андеграунда времен позднего социализма. Выявление таких аспектов основывается на структурно-функциональном подходе, позволяющем выделить расположение художественного андеграунда в культурном пространстве СССР 1960-1970-х гг., а также выявить некоторые характерные черты, свойственные андеграунду в его возникновении и развитии.
Характеризуется специфичность культурно-исторических условий этого времени, обусловивших появление эффекта культурной травмы как одного из существенных факторов возникновения художественного андеграунда. Анализируются особенности взаимоотношений системы официальных идеологических институций и деятелей «альтернативной культуры». Показывается, что диссонанс официальной культуры и андеграунда выражается в развитии практик стигматизации по отношению к «инакомыслящим», что приводит к возникновению в культурном пространстве андеграундных культурных гетто-анклавов как символически маркируемых локусов социокультурного пространства.
В условиях противостояния официальной нормативности участники художественного андеграунда обращаются в своей деятельности к карнавализации как способу мировидения и творчества, подпитываясь в том числе идеями М. М. Бахтина. Карнавальность и маскарадность как черты функционирования андеграунда тех лет не исчерпывают его своеобразия, но являются имманентными свойствами, позволяющими объяснить многие тематико-стилистические особенности андеграундного творчества и повышенную перфор-мативность поведения участников андеграунда как в художественном, так и в повседневном планах, что представляется перспективным для дальнейшего исследования аспектов этой проблематики.
Ключевые слова: литературный андеграунд, культурное пространство, гетто андеграунда, культурная травма, стигматизация, карнавализация, маскарадность
Для цитирования: Соковиков, С. С. Карнавал в гетто: некоторые черты литературного андеграунда 1960-1970-х гг. в СССР /С. С. Соковиков //Вестник культуры и искусств. - 2017. - № 2 (50). - С. 87-97.
В последние годы тема «альтернативной вило, рассматривается фактография возникно-
культуры», «неподцензурного искусства», вения и развития художественного андеграунда,
«художественного андеграунда» советского чаще всего очерченная региональными рамками
времени вновь вызывает интерес исследовате- (ленинградский и московский андеграунд, аль-
лей. Это объясняется и определенной истори- тернативное искусство отдельных регионов),
ческой дистанцией, позволяющей более объ- дается анализ тематических и стилистических
ективно оценить такие явления, и той сущест- особенностей текстов представителей андегра-
венной ролью, которую сыграли деятели анде- унда или характеризуются формы идеологиче-
граунда в актуальное для них время и в после- ского давления со стороны «официальной куль-
дующие годы. Появляются основательные ра- туры». Целесообразность обращения к данной
боты преимущественно исторического, фило- проблематике определяется также тем, что мно-
логического и искусствоведческого характера гие идейные, тематические, стилистические
(Т. П. Жумати, О. В. Заславская, С. В. Исачен- находки андеграунда того времени получили
ко, Е. М. Раскатова, С. А. Савицкий, А. А. Си- позже продолжение и развитие либо так или
дякина, А. Н. Федулов и др.). В них, как пра- иначе повлияли на направленность и содержа-
87
ние социально-художественных процессов последующих десятилетий, а часть этих материалов вошла и в современную актуальную культуру, и в «классику» советского наследия.
Однако большинство исследователей отмечают сложность полного и целостного осмысления феномена андеграунда, обусловленную как минимум двумя обстоятельствами: чрезвычайной разнородностью входящих в него явлений; определенной скрытостью происходивших в нем процессов, их слабой фиксацией, затрудненностью выхода произведений в открытое публичное пространство. Поэтому можно согласиться с тем, что «установление значения "неофициального искусства" как культуро-образующего фактора в сложной, полифонической картине культурных процессов позднего советского периода» [18, с. 96] остается актуальной культурологической задачей. Вместе с тем анализ совокупности материалов, посвященных различным аспектам этого явления, позволяет предположить возможность поисков черт, с одной стороны, представляющих его инвариантные, сущностные свойства, с другой - так или иначе воплощающихся в различных вариантах в большинстве проявлений. Выявлению этих черт и посвящен предлагаемый текст. Основным подходом в нашем случае выступает структурно-функциональный, поскольку рассмотрение «культурно-топологических» особенностей андеграунда позволяет более точно определить значимость его места в структуре культурного пространства, а характеристика особенностей функционирования дает возможность произвести качественные оценки его генезиса и развития, основа которых заложена уже на уровне структурных «рассечений».
В самом общем смысле под андеграундом можно понимать совокупность литературных явлений, эстетически или идеологически несовместимых с официально признанной словесной культурой, а потому и не представленных (непредставимых) в легальной печати [25]. В определении С. И. Чупринина отмечается эффект определенного дистанцирования, отстраненности андеграунда от «официальной культуры». Тем самым это дает возможность
88
увидеть его в культурно-пространственных измерениях на основании понимания культурного пространства, в котором каждое явление или элемент культуры «существует относительно самостоятельно и сам по себе представляет определенное пространство. С этой точки зрения культурное пространство можно определить как пространство множества пространств» [16]. Как отмечают исследователи, пространственное позиционирование было жизненно значимым для андеграунда не только в качестве способа самоопределения и культурно-символической идентификации, но и в буквальном, пространственно-функциональном смысле. Возникали «отдельные пространственные локусы, которые ассоциировались с неофициальной художественной жизнью, начиная от групповых объединений до отдельных квартир. <...> ... Создавалось принципиально новое художественное пространство (кафе, мастерские, квартиры, кухни, чердаки), пространство, рождавшее ощущение свободы, становившееся пространством свободного культу-ротворчества» [18, с. 95-96].
Однако эти процессы обретения свободы происходили в ситуации ощутимого противостояния «официальной культуре», при этом власть старалась «вытеснить альтернативное искусство в маргинальное пространство» [Там же, с. 94]. В силу этого возникало противоречивое сочетание двух тенденций: стремления «инакомыслящих» литераторов дистанцироваться от «официальной нормативности»; усилий властей инстанций «вместить» андеграунд в относительно изолированный локус культурного пространства. По сути, это означало развитие процессов своеобразной геттои-зации андеграунда. В данном случае гетто не следует понимать буквально как замкнутую территорию для изолированного проживания общности, дискриминируемой доминирующим большинством. Гетто андеграунда - это, скорее, символически маркируемые локусы культурного пространства деятельности участников неподцензурного литературного процесса. Объективные основания подобной гет-тоизации можно видеть у П. Бурдье, утвер-
ждавшего, что «удаление и изоляция вызывают удаление и изоляцию: освободившееся от цензуры и самоцензуры. культурное производство стремится подчиняться собственной логике - логике перманентного опережения, которую порождает диалектика дистанцирования», и пояснявшего далее: «объективно интеллектуальное поле является убежищем и даже гетто, которое художники могут превратить в Башню из слоновой кости посредством самоисключения и исключения, посредством обращения "за" в "против"» [6, с. 49, 62]. По отношению к литературному андеграунду как гетто в его культурно-пространственном понимании представляется очень точным высказывание О. И. Вендиной о том, что «гетто -это форма коллективной организации. Это такой коллективный институт, который, с одной стороны, спровоцирован процессами исключения, когда общество исключает часть своих членов из мейнстрима, а с другой стороны, это процесс исключения исключающих, поскольку в гетто начинают работать механизмы внутренней солидарности и возникают институты, позволяющие компенсировать дискриминацию» [23]. Следует только уточнить, что в случае андеграунда в «литературном гетто» возникают, скорее, субституты, действующие «параллельно» с официальными институциями и направленные не только на определенную нормализацию ситуации внутри гетто, но и на трансляцию вырабатываемого в нем культурного продукта в окружающую среду, например, социокультурные технологии «самиздата». Не случайно один из разделов книги Д. А. Гудкова и Б. В. Дубина так и озаглавлен: «"Гетто избранничеств": структура и тематика самиздата» [9].
Уточняя культурно-пространственные характеристики литературного андеграунда, целесообразно соотнести понятия гетто и анклав. Питер Маркузе видит их отличия в том, что анклав - это защита общности от внешнего социально-культурного порядка, а гетто - это защита общества от групп, которые воспринимаются как угрозы для существующего социального порядка, поэтому они вы-
89
водятся из основного социокультурного пространства в обособленные зоны и маргинали-зируются [См.: 28; 29]. Парадоксальность ситуации в том, что советская «официальная культура» часто создавала эффект геттоизации по отношению не только к группе или общности «инакомыслящих», но и к отдельным представителям андеграунда, формируя тем самым своеобразные персонифицированные, «индивидуальные гетто». Но поскольку локу-сы литературного андеграунда советского времени возникали также в силу стремления «инакомыслящих» обособиться от доминирующего «официально-идеологического» окружения, они сочетали черты и гетто, и анклава. Прояснить подобное сочетание, на наш взгляд, помогает обращение к социокультурным механизмам, действовавшим в этом контексте. Их в свою очередь обусловили глубинные социокультурные события и процессы, происходившие в СССР в 50-70-х гг. ХХ столетия.
Одним из них, существенно повлиявшим на возникновение и развитие художественного андеграунда, был ХХ съезд КПСС. Как отмечают В. И. Добреньков и А. И. Кравченко, доклад Н. С. Хрущева на съезде в 1956 г. продемонстрировал масштаб преступлений Сталина, вызвав серьезную культурную травму у целого поколения советских людей. Одним из позитивных последствий этой культурной травмы явился мощный подъем диссидентской литературы и андеграундной субкультуры [10, с. 282]. Разумеется, не только ХХ съезд послужил травмогенной основой существенных трансформаций культурного сознания. Так, некоторое ослабление режима жесткой изоляции позволило, пусть только в некоторой степени, проникнуть в культурное пространство СССР того времени непривычным материалам зарубежной культуры, в том числе «западной», диссонирующим по отношению к принятым нормативным предписаниям. В любом случае под культурной травмой понимается прежде всего шок от кардинального и диссонантного изменения ценностно-нормативных и семантических систем, ценностных и культурно-
стилистических оснований и установок. «Готовность к травме возникает, когда появляется форма дезорганизации, несогласованности в социальной структуре или культуре: раздвоение, раскол, противоречивость, конфликт внутри культуры» [10, с. 279]. К 1960-м гг. в СССР сложилась именно такая ситуация, к которой применимо следующее суждение М. Н. Эп-штейна: «Пока мы воспринимаем идеологию как прозрачное свидетельство о реальности, растворяем ее в своем сознании, она скрывает от нас собственную знаковую реальность - которая становится оглушительной и травмирующей, как только мы перестаем верить и понимать, но продолжаем воспринимать» [26, с. 41].
Разумеется, в данном случае речь идет не только об идеологии как таковой, но и о ее определяющем влиянии на различные сферы, в том числе на художественную жизнь общества. Изживание этой культурной травмы было отнюдь не безболезненным. Как подчеркивает Е. М. Раскатова, это был «трудный, для некоторых мучительный, процесс преодоления идеологических, мировоззренческих иллюзий. Дальше - отчуждение, отделение, отстранение художника от власти» [20, с. 58]. Важно отметить значимость психологических аспектов этой ситуации, в частности, возникновение своеобразной «психологии гетто», различным образом переживаемой сторонами оппозиции официоза и андеграунда. Культурное пространство становилось и воспринималось как гетерогенное, противоречивое, конфликтное. Об остроте таких переживаний симптоматично говорит свидетельство И. П. Уваровой-Даниэль об А. А. Галиче: «...в один прекрасный день он вытащил газеты из почтового ящика - и не смог их читать, включил радио - и выключил тотчас, бодрая интонация диктора, воодушевленного успехами по всему фронту, оказалась вдруг невыносима. Это был синдром, мосты развелись.» [24].
Однако это не было односторонним эскапизмом представителей андеграунда. Про-блемность ситуации состояла в том, что, как точно отмечают М. Калужский и Е. Краснова в статье «Социальные гетто андеграунда»,
90
«. альтернативное искусство в Советском Союзе играло несвойственную искусству роль: в подполье была создана полноценная параллельная культура. И эта культура оказывала большее влияние на официозную культуру, чем наоборот» [12, с. 113]. Естественно, подобное влияние не могло не вызвать ответную, причем активную, реакцию официальных идеологических институций. Характеризуя принципиальные черты официальной культурной политики 1970-х гг., Е. М. Раскатова подчеркивает, что государство «через искусствоведческий официоз, систему художественного образования, средства массовой информации и т. п. продолжает формировать в общественном сознании негативный образ "другого художника", представляя инакотворчество как инакомыслие, непонятность - как оппозицию. В характеристиках господствует оскорбительный тон.» [19, с. 74-75]. По сути, речь идет об активном использовании властью механизма социокультурной стигматизации. Под стигматизацией в данном случае можно понимать идентификацию субъекта на основе выделения характеристик, не соответствующих принятым образцам, закрепленным в символической форме, и манифестируемой атрибутики величия или ничтожества [22, с. 104]. Отойдя от прямых жестко репрессивных методов, официальная система более интенсивно применяет технологию культурного маркирования художественного «инакомыслия», тем самым обособляя локусы андеграунда в культурном пространстве. Это в свою очередь позволяет эффективно воздействовать на общественное мнение, формируя в нем идеологически «правильные» оценочные позиции. В данном смысле стигматизация оказывается «сильным» инструментом власти, поскольку в стигме очень важен эмоционально-чувственный компонент, а культурное пространство «это пространство, отмеченное человеком, и человек определяет границы реального пространства в своих ощущениях» [16]. Важным обстоятельством выступает то, что «стигма "произрастает" всегда в очень конкретном (определенном) социокультурном пространстве» [15]. Основу стигматизации составляет
представление об «инаковости» объекта (человека или общности), при этом «инаковость» интерпретируется как девиантность. По мнению Ю. Л. Сироткина, «итогом стигматизации является выдавливание субъекта за пределы социокультурного пространства» [22, с. 103].
На наш взгляд, эту мысль стоит уточнить. Выдавливание стигматизируемых за пределы культурного пространства выступает, скорее, как намерение и стремление стигматизирующей стороны. Но в случае литературного андеграунда его участники не принимали правомерность навешиваемых официозом «ярлыков» и себя с ними не идентифицировали, за исключением их «карнавального» обыгрывания. Другое дело, что стигматизация стимулировала формирование специфичных культурно-пространственных локусов как места конденсирования общностей, образующих андеграунд. Вхождение в пространство андеграунда было для его участников способом, помогающим справиться с критической ситуацией, найти окружение, которое принимает тебя и оказывает эмоциональную поддержку, что приводит к закреплению соответствующих ценностей и норм и обеспечивает статусную определенность [22, с. 101]. В то же время подобные общности, по терминологии А. Кнуфа и Л. Ю. Эпова - стигматизируемые группы, отличаются от «нормализованного большинства» «определенным репертуаром поведения, внешними признаками и качествами, чувствами и образом мышления. Создается "химера", которую можно ненавидеть, бояться, презирать, над ней можно смеяться и унижать ее» [13, с. 149]. На формирование этих и подобных им чувств у широкой аудитории и была направлена негативная стигматизация художественного андеграунда со стороны официальных инстанций.
Разумеется, это не могло не сказаться на деятельности самих представителей андеграунда. В спектре разнообразных реакций на «клеймение» со стороны властей можно отметить два аспекта. Первый характеризует ту часть андеграундных проявлений, включая художественные тексты, в которой черты и
91
явления советской действительности того времени получали резко критическое, нередко гротесковое образное воплощение. Тем самым стигматизируемые сами использовали возможность «ответной стигматизации». Второй аспект органически связан с первым, но достаточно специфичен. Речь идет о карнавали-зации и карнавальности как о черте, в силу объективных свойств самой социокультурной природы советского художественного андеграунда ему присущей. По отношению к стигматизации это, в том числе, проявлялось в карнавальном переопределении самих стигм, исходящих от официоза, и их игровом, пародийном перевоплощении. Так, Е. Е. Прощин обращает внимание на то, что в советской официальной культуре представители андеграунда могли получить только негативное статусно-символическое маркирование, причем, «если вспомнить идеи Бахтина, это отношение карнавально отражается в подпольной среде. Для квазитоталитарной действительности несистемная личность маркируется признаками "чужого". Для андерграунда данная проблема решается через смеховой контекст, когда жертва советской критики или юриспруденции не определяется через образ страдальца и мученика, а скорее еще больше наделяется чертами эстетического аутсайдера, что представляется основным вариантом самоопределения несистемного автора в любом случае» [17, с. 232]. Следуя аналогичной логике, И. А. Есаулов утверждает, что для сферы «неофициальной культуры» характерны юродство и шутовство, а «категории юродства и шутовства не только "уточняют" Карнавал, но и позволяют осмыслить такие грани русской литературы, которые при ином подходе будут затемненными и неясными» [11, с. 57].
Последнее представляется чрезвычайно важным, поэтому, на наш взгляд, применение категории «карнавальности» по отношению к художественному андеграунду позднего социализма вполне правомерно. Как подчеркивает Ю. В. Манн, «карнавальное начало имплицитно присутствует в искусстве и жизни постоянно, необходимо лишь учитывать, что в
различные эпохи "дух карнавала" может воплотиться в действительности с различной степенью полноты» [Цит. по: 2, с. 51]. В случае художественного андеграунда карнавальность становится его органической чертой, объективно определяемой условиями его возникновения и функционирования в советском культурном пространстве. Разумеется, следует учесть точное замечание А. Л. Гринштейна, предлагающего «разграничить карнавальную, то есть рожденную непосредственно карнавалом, питающуюся самим духом карнавала, и карнава-лизованную, то есть обращающуюся к карнавалу, заимствующую у карнавала мотивы, сюжеты и сюжетные ходы, образы и микрообразы, литературу» [8, с. 24]. Но можно полагать, что искусству позднесоветского андеграунда были свойственны проявления и карнавально-сти как таковой, и карнавализованности. Отчасти это может объясняться отношением самих представителей андеграунда к «карнавальной» теории М. М. Бахтина, о чем свидетельствует непосредственная участница этого движения И. П. Уварова-Даниэль: в своем поведении деятели андеграунда нередко руководствовались «схемой мироустройства, начертанной Бахтиным. Дело не в том, верна ли она или не верна, и даже не в том, верно ли мы ее к чему-либо прилагаем: просто она дает возможность увидеть мир в вертикальном разрезе, а это важно, андеграунд, как и положено "нижнему миру", интересовался "амбивалентным низом", как корректно выразился Михаил Михайлович, объясняя, почему карнавал оперирует низменными образами: потому что карнавал - это мир наизнанку, где все наоборот, иначе, чем в нормативной жизни. В этом смысле андеграунд и можно считать нашим долгоиграющим карнавалом» [24].
Можно только отметить, что обращением к поэтике телесного низа (в любом понимании) карнавальность андеграунда не исчерпывалась, включая все наиболее существенные компоненты карнавальной традиции: противостояние «хмурому и клишированному официозу», кощунственное профанирование идеологически утвержденных догматов и «символов веры»,
92
«исключительная свобода образов и их сочетаний, свобода от всех речевых норм, от всей установленной языковой иерархии» [4, с. 504]. Отметим, что и сам М. М. Бахтин видел возможности приложения теории карнавализации к отечественной литературе ХХ в. [1, с. 110]. Об этом, в частности, говорят свидетельства, к сожалению, не подтвержденные строго документально, высокой оценки М. М. Бахтиным поэмы Вен. Ерофеева «Москва - Петушки» именно в ее карнавальной стихии. То, что кар-навальность присуща произведениям литераторов, входивших в андеграунд или чрезвычайно близких к нему, отмечается в ряде работ, затрагивающих эти аспекты в творчестве отдельных писателей: А. Галича, Ю. Алешков-ского, В. Аксенова, Вен. Ерофеева, Ф. Искандера, В. Высоцкого, В. Войновича и др. [См., напр.: 3; 5; 14; 27]. Но представляется, что кар-навальность выступала как более существенная социокультурная характеристика андеграунда позднего социализма, проявляясь не только в собственно литературной деятельности, но и в мировосприятии и образе жизни представителей «альтернативной культуры». В целом это обстоятельство отражено в ряде публикаций. Так, например, отмечалось, что представители андеграунда «нарушали или разрушали установленные каноны, но часто это нарушение сопровождалось соответствующими, эпатирующими публику формами жизненного, бытового поведения, художественными акциями и т. д.» [18, с. 94]. А. А. Сидякина в книге «Маргиналы. Уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы» пишет: «Общность литературно-художественной среды содействовала развитию акциональности, в альтернативных творческих кругах необычайную популярность приобрели "коллективные действия": перформансы, хэппенинги, актуализирующие проблемы приватных и коллективных форм функционирования искусства» [21].
Развитию карнавальных аспектов также способствовал отмеченный выше эффект гет-тоизации, препятствующий естественному стремлению участников андеграунда к выходу в более широкую аудиторную сферу, превосхо-
дящую рамки стигматизированного пространства. Это было достаточно проблематично, поскольку, как известно, последствиями негативной стигматизации являются культурно-пространственные ограничения, дискриминация и изоляция, приводящие к блокированию культурных взаимодействий, обмена и, тем более, сотрудничества [22, с. 102]. В силу этого формировалась своеобразная «стратегия социальной мимикрии. Адаптация в идеологически лживой системе не означала слияния с ней, а скорее наоборот - зачастую провоцировала комплекс раздвоенности - необходимости прибегать к маске, личине» [21]. В этом смысле андеграунд включал проявления и карнавально-сти, и маскарадности. Можно полагать, что кар-навальность представляла более универсальное свойство, определяющее и объективно возникающие у представителей андеграунда особенности мироощущения, и культурные практики. Маску и маскарадность в этом случае целесообразно видеть не как стратегию, а, скорее, как тактику, позволяющую использовать принцип маскарада и для вынужденной адаптации в недружелюбной социокультурной среде, и в целях представления в культурном пространстве «крамольных» образов, но «под маской». На наш взгляд, к подобной ситуации контекстуально применима позиция Р. Генона, анализировавшего феномен карнавальных праздников: «маска, будто бы призванная скрывать подлинное лицо индивида, на самом деле выставляет напоказ его внутреннюю суть, которую он обычно вынужден скрывать» [7, с. 46]. С этим созвучно высказывание И. П. Уваровой-Даниэль о псевдониме-маске «Абрам Терц», взятом А. Д. Синявским, где она говорит о тайном альянсе автора с псевдонимом, лица с маской и оценивает это как «последний жест Серебряного века, познавшего свойства масок. Маска работы Синявского была авторской» [24].
Впрочем, границы между карнавальным и маскарадным достаточно условны, а в случае напряженно-динамичной ситуации андеграунда весьма подвижны и взаимопроницаемы. Так, А. Л. Гринштейн, рассматривающий на литературных материалах карнавал и маскарад в ка-
93
честве различных типов культуры, признает, что «элементы маскарадной культуры в своей основе - это лишь несколько видоизмененные, "мутировавшие" компоненты карнавала» [8, с. 26]. Тем не менее использование и «карна-вальности», и «маскарадности» как культурологических категорий применительно к позд-несоветскому литературному авангарду позволяет увидеть это явление более объемно. Причем карнавал-маскарад литературного андеграунда не ограничивался пространством его «интеллектуального гетто». В произведениях альтернативной литературы сама окружающая реальность нередко представала в карнавализо-ванных образах, а восприятие этих текстов читательской аудиторией создавало эффект «обратной» карнавальной проекции.
В статье, разумеется, затронуты лишь некоторые аспекты изучения андеграунда. Но обращение к ним позволит, на наш взгляд, дать дополнительные возможности его осмысления. Так, применение категорий геттоизации и стигматизации способно дать более точное представление о культурно-пространственных свойствах этого явления, включающих не только «месторасположение» андеграунда в культуре, но и качественные характеристики взаимодействия андеграундных локусов с окружающей средой. Кроме того, важно выявление социально-психологических последствий процессов стигматизации и геттоизации в столь специфичной среде, как творческая интеллигенция, причем в исторически конкретных условиях изживания культурной травмы. Обращение к концептам карнавальности и маска-радности может дать новые аспекты в понимании социокультурных механизмов внутренней жизни андеграундных анклавов и особенностей их позиционирования в культурном пространстве. Это в свою очередь поможет более полно охарактеризовать разнообразие локусных проявлений андеграунда. Отмеченное представляет реальные перспективы в изучении такого сложного явления, как позднесоветский художественный андеграунд, значение которого для последующих десятилетий, на наш взгляд, пока недооценено.
1. Баринова, К. В. Проявление карнавализованного сознания в отечественной драматургии 1920-х годов / К. В. Баринова // Вестник Томского государственного университета. - 2012. - № 3 (118). - С. 110-117.
2. Баринова, К. В. Рецепция теории карнавала Бахтина в трудах русских ученых / К. В. Баринова // Пьесы Н. Эрдмана в контексте карнавализованной советской драматургии 1920-х годов : дис. ... канд. филол. наук. - Владивосток, 2009. - С. 47-60.
3. Барруэло Гонзалез, Е. Ю. К вопросу о жанрово-стилистических исканиях В. Аксенова / Е. Ю. Барруэло Гонзалез // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. -2007. - Вып. № 44. Т. 18. - С. 58-64.
4. Бахтин, М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса // Собрание сочинений / М. М. Бахтин. - Т. 4 (2). - Москва : Языки славянской культуры, 2010. - 752 с.
5. Белошевска, Л. Высоцкий на чешском: игра и театр в поэзии В. Высоцкого и проблемы перевода [Электронный ресурс] / Л. Белошевска // Мир Высоцкого : альм. III. - Вып. 3. - Т. 1. / сост. А. Е. Крылов и В. Ф. Щербакова. - Москва: ГКЦМ В. С. Высоцкого, 1999. - С. 410-422. - Режим доступа : bards.ru/press/ press_show.php?id=2691.
6. Бурдье, П. Структура и функционирование поля ограниченного производства / Рынок символической продукции (начало) / П. Бурдье ; пер. с фр. Е. Д. Вознесенской // Вопросы социологии. - 1993. - № 1. - С. 49-62.
7. Генон, Р. О смысле «карнавальных» праздников / Р. Генон ; пер. Ю. Н. Стефанова // Вопросы философии. - 1991. - № 4. - С. 45-48.
8. Гринштейн, А. Л. Карнавал и маскарад: два типа культуры / А. Л. Гринштейн // «На границах». Зарубежная литература от Средневековья до современности : сб. работ / отв. ред. Л. Г. Андреев. - Москва : ЭКОН, 2000. - С. 22-43.
9. Гудков, А. Д. Интеллигенция: заметки о литературно-политических иллюзиях / А. Д. Гудков, Б. В. Дубин. - 2-е изд. - Санкт-Петербург : Изд-во Ивана Лимбаха, 2009. - 304 с.
10. Добреньков, В. И. Культурная травма / В. И. Добреньков, А. И. Кравченко // Фундаментальная социология. Культура и религия. Т. 11. - Москва : ИНФРА-М, 2007. - С. 277-283.
11. Есаулов, И. А. Новые категории филологического анализа для понимания сущности русской литературы / И. А. Есаулов // II Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте» : избр. докл. и тез. / под общ. ред. И. Л. Волгина. - Москва : Фонд Достоевского, 2008. - С. 50-58.
12. Калужский, М. Социальные гетто андеграунда / М. Калужский, Е. Краснова // Вокруг света. - 2005. -№ 4. - С. 104-116.
13. Кнуф, А. Стигма : теория и практика / А. Кнуф, Л. Ю. Эпов // Знание. Понимание. Умение. - 2006. -№ 2. - С. 149-153.
14. Лейдерман, Н. Л. Гротеск в поэзии и прозе / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий // Современная русская литература : 1950-1990-е гг.: в 2 т. Т. 2: 1968-1990. - Москва : Академия, 2003. - С. 135-190.
15. Липай, Т. П. Стигматизация как социальный феномен (методология исследования) [Электронный ресурс] / Т. П. Липай, А. К. Мамедов // Актуальные инновационные исследования: наука и практика: электрон. науч. журн. - 2011. - № 1. - Режим доступа : http://www.actualresearch.ru/nn/2011_1/Article/sociology/lipai.pdf. -Дата обращения : 27.01.2017.
16. Орлова, Е. В. Культурное пространство: определение, специфика, структура [Электронный ресурс] / Е. В. Орлова // Аналитика культурологии. - 2010. - Вып. 3 (18). - Режим доступа : analiculturolog.ru/journal/ archive/item/589-cultural-space-structure-determination-of-specificity.html. - Дата обращения : 30.01.2017.
17. Прощин, Е. Е. Творческое позиционирование и медийный статус поэта культуры андеграунда 1950-1970-х годов в системе официальных и неофициальных институций / Е. Е. Прощин // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. - 2013. - № 4 (2). - С. 232-235.
18. Раскатова, Е. М. «Другое искусство» поздней советской эпохи: вопросы современной историографии и перспективы изучения / Е. М. Раскатова, М. А. Миловзорова, К. Р. Романова // Вестник Омского университета. Сер. «Исторические науки». - 2014. - № 1 (1). - С. 92-97.
94
19. Раскатова, Е. М. «Другое» искусство в контексте времени: проблема толерантности российского общества / Е. М. Раскатова // Известия Уральского государственного университета. - 2005. - № 34. - С. 72-81.
20. Раскатова, Е. М. 1968 год и проблема исторического самоопределения советской художественной интеллигенции / Е. М. Раскатова // Вестник гуманитарного факультета Ивановского государственного химико-технологического университета. Вып. 3. - Иваново : ИГХТУ, 2008. - С. 49-62.
21. Сидякина, А. А. Художественный андеграунд и эпоха 70-х [Электронный ресурс] / А. А. Сидякина // Маргиналы. Уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы. - Челябинск : Фонд Галерея, 2004. -312 с. - Режим доступа : http://abursh.sytes.net/Marginaly/History_1.htm. - Дата обращения : 31.01.2017.
22. Сироткин, Ю. Л. Стигматизация как социокультурный феномен / Ю. Л. Сироткин // Вестник Казанского юридического института МВД России. - 2015. - № 2 (20). - С. 100-106.
23. Социальная сегрегация в городском пространстве [Электронный ресурс] // ПОЛИТ.РУ : информ.-полит. канал. - Режим доступа : http://polit.ru/article/2013/06/23/segregation/. - Дата обращения : 31.01.2017.
24. Уварова-Даниэль, И. Не оглядывайся! [Электронный ресурс] / И. Уварова-Даниэль // Звезда. - 2011. - № 1. -С. 121-141. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru/zvezda/2011/1/u11.html. - Дата обращения : 02.02.2017.
25. Чупринин, С. И. Андеграунд [Электронный ресурс] / С. И. Чупринин // Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям. - Режим доступа : litmir.co/br/?b=105181&p=9. - Дата обращения : 28.01.2017.
26. Эпштейн, М. Н. Информационный взрыв и травма постмодерна / М. Н. Эпштейн // Постмодерн в России. Литература и теория. - Москва : Издание Р. Элинина, 2000. - С. 34-53.
27. Якобидзе-Гитман, А. С. Поэма Венедикта Ерофеева «Москва - Петушки» в контексте «советского барокко» эпохи застоя и концепций Михаила Бахтина [Электронный ресурс] / А. С. Якобидзе-Гитман. -Режим доступа : http://kogni.ru/forum/5-55-1.
28. Marcuse P. 1997. The Enclave, the Citadel, and the Ghetto. What has Changed in the Post-Fordist U.S. City. Urban Affairs Review. No 33 (2) : 228-264.
29. Marcuse P. Enclaves Yes, Ghettoes, No: Segregation and the State [Electronic resource]. Available from : http://www.urbancentre.utoronto.ca/pdfs/curp/Marcuse_Segregationandthe.pdf. (accessed : 01.02.2017).
Получено 07.02.2017
S. Sokovikov
Candidate of Pedagogic Sciences, Docent, Chelyabinsk State Institute of Culture and Arts E-mail: [email protected]
A CARNIVAL IN THE GHETTO: SOME FEATURES OF THE LITERARY UNDERGROUND OF THE 1960-ies - 1970-ies IN THE USSR
Abstract. We consider the possibility of using new approaches to the study of the literary underground of the late socialism. Identification of such aspects is based on the structural-functional approach that makes it possible to select the location of the underground art in the cultural space of the USSR of1960-ies - 70-ies of the 20h century, and to identify some of the characteristics features, intrinsic for the underground in its appearance and development.
The article characterizes specificity of the cultural and historical conditions of that epoch, having determined emergence of the effect of cultural trauma as one of the significant factors in the origin of the artistic underground. We analyze the peculiarities of relationship of the system of the official ideological institutions and leaders of the "alternative culture". It is shown that the dissonance between the official culture and the underground leads to development of practices of stigmatization in relation to "dissidents", resulting in origin of the underground cultural ghetto-enclaves in the cultural space as symbolically marked loci of the socio-cultural space.
95
In the condition of confrontation of the official normativity members of the artistic underground refer in their activities to carnivalization as the way of vision and creativity, being fueled, in particular, by the ideas of M. Bakhtin. Carnivalesque and mascarades as the features offunctioning of the underground at that epoch don't limit its identity, but they are intrinsic properties making it possible to explain both many thematic and stylistic features of the underground creativity, and the heightened performativity of the conduct of the undeground members both in art and everyday terms, that seems to be perspective for further study of this issue aspects.
Keywords: literary underground, cultural space, ghetto underground, cultural trauma, stigmatization, carnivalesque, mascarades
For citing: Sokovikov S. 2017. A Carnival in the ghetto: some features of the literary underground of the 1960-ies - 1970-ies in the USSR. Culture and Arts Herald. No 2 (50) : 87-97.
References
1. Barinova K. 2012. Manifestation of carnivalized consciousness in the 1920s national drama. Tomsk state pedagogical university bulletin. No 3 (118) : 110-117. (In Russ.).
2. Barinova K. 2009. Reception of the theory of Bakhtin carnival in the works of Russian scientists. P'esy N. Erdmana v kontekste karnavalizovannoy sovetskoy dramaturgii 1920-kh godov [Plays of N. Erdman in the context of the carnaval-oriented Soviet drama of the 1920-ies]. Vladivostok. P. 47-60. (In Russ.).
3. Barruelo Gonzalez E. 2007. V. Aksenov genre and style searching. Izvestia Herzen University Journal of Humanities and Sciences. Issue No 44. Vol. 18 : 58-64. (In Russ.).
4. Bakhtin M. 2010. Creative work of Francois Rabelais and the folk culture of the middle Ages and Renaissance. Sobranie sochineniy [Collected works]. Vol. 4 (2). Moscow : Yazyki slavyanskoy kul'tury. 752 p. (In Russ.).
5. Beloshevska L. 1999.Vysotsky in Czech: Game and theatre in the poetry of Vladimir Vysotsky and the problems of translation [Electronic resource]. Mir Vysotskogo [World Vysotsky]. Vol. 3. Vol. 1. / Comp. A. Krylov and V Shcheibakov. Moscow : GCCM V S. Vysotsky. P. 410-422. Available from : bards.ru/press/press_show.php?id=2691. (In Russ.).
6. Bourdieu P. 1993. The Structure and functioning of the field of limited production / Market of Symbolic Production (the beginning). Transl. from French by E. Voznesenskaya. Voprosy sotsiologii [Questions of sociology]. No 1 : 49-62. (In Russ.).
7. Guenon R. 1991. The meaning of "carnival" holidays. Translated by YU. Stefanova. Voprosy filosofii [Questions of philosophy]. No 4 : 45-48. (In Russ.).
8. Greenstein A. 2000. Carnival and masquerade: two types of culture. «Na granitsakh». Zarubezhnaya literatura ot Srednevekov'ya do sovremennosti ["At the borders". Foreign literature from the Middle Ages to modern times]. Resp. the editorship of L. G. Andreyev. Moscow : ECONOM. P. 22-43. (In Russ).
9. Gudkov A., Dubin B. 2009. Intelligentsiya: zametki o literaturno-politicheskikh illyuziyakh [The Intellectuals: Notes on literary and political illusions]. 2-nd edit. Saint-Petersburg : Izdatel'stvo Ivana Limbakha. 304 p. (In Russ.).
10. Dobrenkov V., Kravchenko A. 2007. Cultural trauma. Fundamental'naya sotsiologiya. Kul'tura i religiya [Fundamental sociology. Culture and religion]. T. 11. Moscow : INFRA-M. P. 277-283. (In Russ.).
11. Esaulov I. 2008. The New category of linguistic analysis for understanding of Russian literature. II Mezhdunarodnyy simpozium «Russkaya slovesnost' v mirovom kul'turnom kontekste» [II international Symposium "Russian literature in the global cultural context"]. Volgin I., editorship. Moscow : Fond Dostoevskogo. P. 50-58. (In Russ.).
12. Kaluzhsky M., Krasnova E. 2005. Social ghetto of the underground. Vokrug sveta [Around the world]. No 4 : 104-116. (In Russ.).
13. Knuf A., Epov L. 2006. Stigma: theory and practice. Znanie. Ponimanie. Umenie [Knowledge. Understanding. Ability]. No 2 : 149-153. (In Russ.).
14. Leiderman N., Lipovetsky M. 2003. The grotesque in poetry and prose. Sovremennaya russkaya literatura: 1950-1990-e gg. [Modern Russian literature: 1950-1990 years]. Moscow : Akademiya. P. 135-190. (In Russ).
96
15. Lipay T., Mamedov A. 2011. Stigmatization as a social phenomenon (research methodology) [Electronic resource]. Topical innovation issues: research & implementation. No 1. Available from : http://www.actualresearch.ru/ nn/2011_1/Article/sociology/lipai.pdf (accessed: 27.01.2017). (In Russ.).
16. Orlova E. 2010. The Cultural space: determining, specificity, structure [Electronic resource]. Analitika kul'turologii [Analytics of cultural science]. Issue 3 (18). Available from : analiculturolog.ru/journal/archive/item/589-cultural-space-structure-determination-of-specificity.html (accessed: 30.01.2017). (In Russ.).
17. Proshchin E. 2013. Creative positioning and media status of an underground culture poet of 1950ies-70ies in the system of formal and informal institutions. Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod. No 4 (2) : 232-235. (In Russ.).
18. Raskatova E., Milovzorova M., Romanova R. 2014. "Other art" of the late Soviet era: issues and prospects modern historiography study. HeraldofOmskuniversity. Series "Historical studies". No 1 (1) : 92-97. (In Russ.).
19. Raskatova E. 2005. "Different" art in the time context: the problem of tolerance in the Russian society. Izvestiya Ural'skogo gosudarstvennogo universiteta [Izvestia of Ural State University]. No 34 : 72-81. (In Russ.).
20. Raskatova E. 2008. 1968 and the problem of historical self-determination of the Soviet artistic intelligentsia. Vestnik gumanitarnogo fakul'teta Ivanovskogo gosudarstvennogo khimiko-tekhnologicheskogo universiteta [Bulletin of the faculty of Humanities of the Ivanovo State University of Chemistry and Technology]. Vol. 3. Ivanovo : ISUCT. P. 49-62. (In Russ.).
21. Sidyakina A. 2004. Art underground and the era of the 70ies [Electronic resource]. Marginaly. Ural'skiy andegraund: zhivye litsa pogibshey literatury [Marginal. Ural underground: the living face of the lost literature]. Chelyabinsk : Fond Galereya. 312 p. Available from : http://abursh.sytes.net/Marginaly/History_1.htm (accessed : 31.01.2017). (In Russ.).
22. Sirotkin IU. 2015. Stigmatization as a socio-cultural phenomenon. Bulletin of the Kazan law Institute of MIA of Russia. No 2 (20) : 100-106. (In Russ.).
23. Social segregation in urban space [Electronic resource]. POLIT.RU. Available from : http://polit.ru/article/ 2013/06/23/segregation/ (accessed : 31.01.2017). (In Russ.).
24. Uvarova-Daniel I. 2011. Don't look back! [Electronic resource]. Zvezda [Star]. No 1 : 121-141. Available from : http://magazines.russ.ru/zvezda/2011/1/u11.html (accessed : 02.02.2017). (In Russ.).
25. Chuprinin S. Underground [Electronic resource]. Russkaya literatura segodnya. Zhizn' po ponyatiyam [Russian literature today. Life concepts]. Available from : litmir.co/br/?b=105181&p=9. (accessed : 28.01.2017). (In Russ.).
26. Epstein M. 2000. The informational explosion and the trauma of postmodern. Postmodern v Rossii. Literatura i teoriya [The Postmodern in Russia. Literature and theory]. Moscow : Izdanie R. Elinina. P. 34-53. (In Russ.).
27. Jakobidze-Gitman A. Poema Venedikta Erofeeva «Moskva - Petushki» v kontekste «sovetskogo barokko» epokhi zastoya i kontseptsii Mikhaila Bakhtina [Venedikt Erofeev's Poem "Moscow - Petushki" in the context of "Soviet Baroque" era of stagnation and concepts of Mikhail Bakhtin] [Electronic resource]. Available from : http://kogni.ru/forum/5-55-1. (In Russ.).
28. Marcuse P. 1997. The enclave, the citadel, and the ghetto : What has changed in the post-fordist U. S. City. Urban Affairs Review. No 33 (2) : 228-264. (In Eng.).
29. Marcuse P. 2001. Enclaves Yes, Ghettoes, No : Segregation and the State [Electronic resource]. Available from : www.urbancentre.utoronto.ca/pdfs/curp/Marcuse_Segregationandthe (accessed : 01.02.2017). (In Eng.).
Received 07.02.2017
97
