CC BY
74
Переводы
Личность в контексте культуры
Клэр Данн КАРЛ ЮНГ:
ИЗРАНЕННЫЙ ЛЕКАРЬ ДУШИ*
(Перевод с английского Алексея Лисогора)
Часть I. ИЗРАНЕННЫИ
«Таким я родился «Да, это правда, что выраженную во мне силу при-
и таким оттают» роды - а я ведь только проводник ее мощи - я явственно могу прочувствовать во многих тех случаях, когда в ваших глазах я буду выглядеть ужасным негодяем. Так, к примеру, если в какой-то момент жизнь принудит вас вести себя искусственно, то с тех пор вы не сможете больше выносить меня из-за моей природной естественности. Таким я родился и таким остаюсь. От подсознания людей, живущих притворно-настоящей жизнью, постоянно ощущаю исходящую угрозу, ведь практически все во мне раздражает их: моя манера речи, мои слова, мой смех...
Ибо они чувствуют природу» [1].
Вступление
Человек «природной Когда Карл Густав Юнг впервые охарактеризовал естественности» себя как человека «природной естественности», ему шел уже 66-й год. Несмотря на то, что не все принимали его учение, к этому времени его слова как первого современного психиатра, осознавшего, что человечес-
* Dunne C. Carl Jung: wounded healer of soul. An illustrated biography. N.-Y.: Parabola books, 2000.
Доктор Карл Густав Юнг (1875-1961) в собственном саду, в Кюснахт, Швейцария, 1930
«Я - конфликт противоположностей»
кая душа «христианка по своей «природе»», и первого, кто досконально исследовал это явление, уже гремела по всему миру. Называя себя «эмпириком» и «лекарем души», соединяя свой опыт, свои знания с древними преданиями мировых культур, он устремлял свой пытливый взор в глубь самого себя и во внутренние глубины своих пациентов, принося затем сделанные открытия непонимающему миру.
Вот что он писал в одном своем письме: «Нет, не в лечении неврозов заключен главный смысл моей работы. Прежде всего меня интересует подход к аниме <..> [который] и является реальной терапией» [2].
Вкратце смысл учения К. Юнга можно выразить следующим образом:
• чтобы жить полноценной жизнью, человеку требуется стать совершенной личностью;
• Бог нуждается в человеке, чтобы отобразить в нем свое творение и помочь ему развиться;
• все люди раскрываются перед Богом как со-творцы.
Люди, знавшие его, свидетельствовали, что он был живым олицетворением своей собственной психологии. Будучи прекрасным замечательным человеком, но подверженным, как и все мы с вами, ошибкам и падениям, он одновременно жил в двух мирах - обыкновенном земном и духовно-сконцентрированном. Обе эти «жизни», внешнюю и внутреннюю, он рассматривал как вполне естественное для человека в высшем смысле этого слова.
Все наследие К. Юнга целиком и полностью отражает его жизнь. «Я - конфликт противоположностей», - говорил он про себя. И всю свою долгую жизнь он учился жить и укладывать все свои противоречия в единый союз монолитной цельности.
В канун своего 84-летия, подводя итог этому процессу, он выразился так:
«Долго, очень долго длилось мое путешествие на ковре-самолете из призрачного тридевятого царства к подлинной моей сущности. Не одну тысячу раз приходилось мне сбрасывать с него веревочную лестницу и карабкаться по ней вниз, пока наконец мне не удавалось протянуть руку и зачерпнуть горсть того земного праха, которым я являюсь» [3].
РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ 234 № 2-2007
Детство
Родители Юнга: Эмили Прейсверк (1848-1923) и Иоганн Пол Ачиллес Юнг (1842-1896). Эмили поддерживала интерес Юнга к оккультизму; отец обучал его латыни
Детство -единственный ребенок в семье пастора
Под конец своей жизни К. Юнг написал автобиографию. Выйдя в свет под названием «Воспитание, сны и размышления», она сразу же привлекла к себе внимание широкого круга читателей, однако лишь чуть-чуть приоткрыв им завесу над его внешней жизнью. Гораздо в большей степени она живо и красочно описывала читателям географию его внутренних владений, которыми обладал он сперва в детстве, а затем и во взрослом возрасте.
«Пока я пишу вот эти самые строки, краешком глаза я замечаю, как маленький чертенок нахально пытается украсть у меня не только слова прямо из-под пера, но еще и мысли из головы, стремясь потопить их в бушующем потоке образов, которые волнами гигантского прилива обрушаются сейчас на меня из молочно-белой пелены прошлого и оживляют в моей памяти портреты маленького малыша, только ошарашенного и растерянного, такого удивленного и изумленного от непостижимо красивого, но насквозь лживого и обманчивого мира» [4].
Этот маленький мальчик родился в 1875 году в семье у пастора Поля Юнга и его жены Эмили, живших в маленькой деревушке Кессвил, и до девяти лет оставался у родителей единственным ребенком.
«Вот очередные волны прошлого навевают на меня смутную догадку о какой-то серьезной проблеме, царившей во взаимоотношениях между матерью и отцом. В 1978 году моя мама пролежала в базельской больнице, после чего, по всей видимости, у них с отцом все и разладилось. А пока она болела, я оставался на попечении своей тетушки, которая была старше мамы лет на двадцать, да к тому же еще старой девой. Остро переживая разлуку с мамой, сильно скучая по ней, я сам серьезно заболел и надолго слег. С тех пор больше никогда не верил слову «люблю», когда слышал его в доме. А слово «женщина» довольно долго вызывало во мне ощущение какой-то природной ее надежности. «Отец», с другой стороны, означало доля меня самую что ни на есть надежную твердыню и бессмысленность. Вот с каким багажом за плечами я шагнул в осознанную
РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ 235 № 2-2007
Наедине с самим собой
Карл Юнг, 1882 г. Юный Карл был единственным ребенком до 9 лет
жизнь. Повзрослев, я, разумеется, пересмотрел эти свои детские впечатления, ибо не раз и не два, доверяясь своим друзьям и товарищам, я разочаровался в них, что никогда не было с женщинами, к которым я относился с подозрительностью и недоверием» [5].
Все же одному своему сформировавшемуся в детстве взгляду он оставался верным всю последующую жизнь - своей любви к природе, своему отношению к земле, к растениям и животным, горам, рекам и озерам. Любви к простому деревенскому укладу жизни - и одинокому.
«Играл я в одиночестве, наедине с самим собою и в свои собственные игры. К великому огорчению, сейчас, как ни боюсь, не могу вспомнить ни одну из тех детских своих игр. Припоминаю только, что тогда мне крайне не хотелось, чтобы кто-нибудь мне мешал и нарушал мое уединение. Игра настолько поглощала меня, что терпеть не мог быть в роли зрителя или даже судьи. Только игроком!» [6].
Альберт Оэри, друг детства К. Юнга, вспоминает, как в свое время был потрясен этим фактом:
«Мы оба еще пешком под стол ходили, когда впервые столкнулись друг с другом. Мои родители пришли в дом к Юнгам, а чтобы я не докучал взрослым, меня отправили поиграть к Карлу. Ничего путного из этой затеи не вышло. Он сидел посреди комнаты, увлеченно играя кубиком, и не обратил на меня никакого внимания. Вы спросите, почему же в таком случае спустя 55 лет я вспоминаю эту мимолетную встречу? Да потому, что впоследствии мне просто больше никогда не приходилось сталкиваться с таким недружелюбным маленьким чудовищем, каким оказался Карл. Я ведь ходил в детсад, а там, сами знаете, столько народу, что вам либо нужно играть всем вместе, либо быть битым, но в обоих случаях вас все равно окружает целая куча детей. Карл же всецело принадлежал только самому себе - его сестренка еще не родилась к тому времени» [7].
Гертруда, младшая сестра К. Юнга, появилась на свет девять лет спустя после рождения самого Карла -слишком поздно и совсем другой по складу характера, чтобы стать его другом и товарищем по детству. Семья Юнгов, ведя крайне бережливый образ жизни, граничащий с нищетой, ютилась в старом ветхом доме приход-
РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ 236 № 2-2007
Осознание конечности земного бытия
ского священника, единственным украшением которого служили две картины, висевшие в темной комнате и восхищавшие мальчика своей простотой. Его родители вели на людях себя так, чтобы во всем соответствовать стереотипному образу добропорядочного пастора и благочестивой матушки. А еще пасторами были восемь дядюшек Карла со стороны матери и двое - по отцовской линии, тоже жившие все в традиционном мире веры, Библии и добрых дел. Для очень восприимчивого и впечатлительного малыша, каким был Карл, существование в такой атмосфере было смерти подобно. Его противление такому образу жизни ничего не давало, однако в духовном плане привело к неожиданному результату, о чем К. Юнг поведал в автобиографии:
«Опять на нашем кладбище могильщик выроет яму, разобрав вокруг нее кучу перевернутой коричневой земли. Черные люди в черных сюртуках, в высоких черных шляпах и в блестящих черных башмаках принесут к ней черную коробку. Мой отец в своем черном облачении тоже будет стоять у этой ямы, а его торжественный голос снова будет разноситься по всему кладбищу. Женщины заплачут и кто-то из них шепнет мне на ушко имя человека, которого похоронят в этой яме. Да потом я и сам стану замечать, что куда-то исчезают некоторые люди, которых я видел раньше в деревне. И чуть погодя снова услышу, что их похоронили, что это Иисус Христос забрал их к Себе.
Однажды мама скажет мне, что необходимо молиться, и научит, как это делать. Начиная с этого времени, каждый последующий вечер я стану горячо молиться. <..>
Расправь Твои крылья, Господь наш Кроткий Иисус, И прими к Себе Твоего цыпленка, Твоего ребенка. <..>
Но вот снова я слышу, что Иисус вновь «забрал» к себе еще людей - точно так же, через яму в земле. <..> Понемногу я начал сомневаться в Боге. Вместо огромной, утешающей и всепоглощающей птицы, как представлял Его себе, Он стал ассоциироваться с черными людьми в черных сюртуках, в высоких черных шляпах и в блестящих черных башмаках, забавляющихся черной коробкой» [8].
Где-то примерно в тот же самый период маленький Карл случайно сталкивается на улице с монахом-иезуитом, чье мрачное обличье - с ног до головы он облачен в черную рясу с капюшоном - сильно травмирует мальчика. Эта неожиданная встреча, наложившись на его
Мир грез -мост к духовной сфере
Первое видение
представления об Иисусе Христе, порождает в детской душе рост недоверия ко всей внешней атрибутике христианства, которое спустя некоторое время перерастет в настоящую ненависть от одной только мысли, что нужно идти в церковь.
Что же в таком случае служило ему мостом ко всей духовной сфере? Мир грез. Сны и грезы гидом вели его по самым сокровенным внутренним закоулкам, информируя и сигнализируя о наиболее главных направлениях жизни. Много позже он скажет, что как правило детские грезы задавали ему тон и направления развития тех или иных сторон уклада своей личной жизни.
Свое самое первое видение, которое К. Юнг запомнил на всю жизнь, он относил к трех- или четырехлетнему возрасту. Это чуточку окрашенное анимой видение он долгое время хранил втайне от всех, рассказав о нем только на седьмом десятке лет жизни.
«Помню, что видел себя стоящим посреди зеленого луга невдалеке от нашего дома. Чуть впереди меня в земле чернела яма, большая такая темная прямоугольная яма, стенки которой были обложены камнем. <..> Обуреваемый любопытством я подбежал к ней и заглянул внутрь - там оказалась каменная лестница, уходившая куда-то вниз в темноту. Сразу перетрусив, но поколебавшись, я все же с опаской ступил на верхнюю ступеньку и стал осторожно спускаться вниз. Доведя меня до дна, лестница уперлась в огромный проем, занавешенный зеленым пологом, чья пышно-тяжелая ткань, чем-то отдаленно похожая на парчу, выглядела очень роскошно. Съедаемый еще большим любопытством, - и что же там скрывается за этой шторой? -затаив дыхание, я с величайшей осторожностью медленно сдвинул ее вбок. Прямо передо мной оказалась залитая тусклым светом прямоугольная палата футов 30-ти длиной, стены которой плавно переходили в сводчатый потолок из тесаного камня, а пол был выложен брусчаткой. Сразу от моих ног начиналась красная ковровая дорожка, стелившаяся точно по центру к небольшому возвышению у дальней стены, на котором стоял изумительный по своей красоте богато изукрашенный золотой трон. Точно не помню, но вроде бы на нем лежала подушка, тоже, в цвет ковру, красного оттенка. Это был самый настоящий величественный королевский трон, словно сошедший сюда прямо из сказки. На троне же находилось нечто невообразимое, сперва напоминавшее мне ствол дерева 12-15 футов высоты и фута 1,5-2 в обхвате. Эта фигура доставала поч-
ти до центра свода и странное зрелище являла она собою: кожа да голая плоть, а на самом-самом верху -нечто наподобие махонькой круглой головки, но без лица, и лысая, а ее единственный глаз находился на макушке и, не мигая, пристально смотрела куда-то вверх.
Ни окна, ни какого-то другого источника света я не заметил, тем не менее струящееся откуда-то сияние довольно сносно разгоняло мрак. Потом понял, что он исходит от ауры головки этой сидящей на троне фигурки. Она не двигалась, но у меня вдруг засосало под ложечкой и появилось чувство, что этот «ствол» в любой миг может заколыхаться, опасть с трона на пол и, извиваясь как червяк, ползти ко мне. Я замер, ни жив ни мертв, парализованный ужасом, и в этот самый напряженный момент услышал доносящийся извне голос матери: «Да только посмотри на него! Это же людоед!» От этих слов я впал ну просто в панический ужас и ... очнулся, весь в холодном поту и испуганный до самой смерти» [9]. Перв°бытн°е Что вынес, что же понял К. Юнг из этого своего ви-
п°кл°нение фаллосу дения? Оно преследовало его все последующие десятилетия, лишь по крупице раскрывая свой смысл, по мере того как изучал древние писания, религиозные учения, жизнь первобытных людей и современных туземцев.
«Фаллос <..> какого-то неизвестного мне подземного бога
<..> ритуальный фаллос <..> посвящение в тайны земли <...>это ужасное древо моих детских грез <...>проявляющийся как "дыхание жизни", как "творческий импульс"» [10].
Это полностью соответствовало мощным фаллическим божествам кельтов и германцев, античных греков и древних египтян, цивилизаций эпохи Средних веков и этнокультур древнего востока - божествам, воплощающим в себе творческую жизненную власть. Именно в эти первобытные глубины уходят своими корнями многие наработки К. Юнга.
«А дальше я ничего, кроме темноты, не помню. Словно меня похоронили в земле, после чего должно было пройти много, очень много лет, прежде чем я смог вернуться. Оглядываясь сегодня с высоты прожитых лет назад, я понимаю, что те мои «похороны», привнеся в меня невообразимое количество света,разогнавше-го мрак и темноту, послужили своеобразным введением или, лучше сказать, посвящением меня в это коро-
Школа -одиночество и общение со сверстниками
«Они отчуждали меня от самого себя»
Противодействие угрозе внутреннему «я» со стороны общества
левство моей внутренней тьмы. Как раз в это время моя интеллектуальная жизнь приобрела свои подсознательные начала» [11].
Затем наступает черед следующей форме внешней жизни маленького Карла - школе, призванной заполнить всем необходимым пробел между нынешним его состоянием и тем положением, какое он хотел бы занять в обществе. Одну часть своей личности, адаптируемую к внешним условиям жизни, К. Юнг обозначал как № 1, другую же, свою сущую внутреннею природу, - № 2. В той или иной степени такое взаимодействие противоположностей наблюдается в любом человеке, в К. Юнге же они проявились в гораздо более явном и сознательном виде. К примеру, он может часами сидеть один-одинешенек на каком-нибудь валуне и созерцать природу, не испытывая при этом никаких неудобств от своего одиночества. А мог вместе со своими друзьями уйти куда-нибудь на берег реки, разложить там костер и завороженно смотреть на языки пламени, пытаясь постичь скрытый в них смысл. Мало-помалу его общение со сверстниками дает неожиданные результаты:
«В один прекрасный момент я вдруг обнаружил, что они отчуждали меня от самого себя. Когда я был вместе с ними, то мое поведение в корне отличалось от того, как вел я себя дома, по крайней мере мне казалось так; хотя, если честно, то насколько я знал себя, в одиночестве я мог замыслить и выносить практически любую идею. Мне казалось, что произошедшая со мной перемена случилась именно под влиянием моих товарищей, которые, сами того не ведая, умудрились сбить меня с намеченного пути, иначе говоря, просто подчинили меня своей воле и заставили стать другим. Но влияние этого обширного мира, в котором жило множество других людей, а не только лишь мои родители, казалось мне крайне, если не всецело, подозрительным и в некоторой степени враждебным. <..> У меня было такое чувство, словно я взрываюсь на части. И стало страшно, что всем нутром ощутил угрозу своей внутренней безопасности» [12].
Инстинктивно, даже сам не зная зачем и почему, он начал противодействовать этой надвигающейся со стороны общества угрозе своему внутреннему «я». Втайне от всех он вырезал крошечного двухдюймового деревянного человечка, покрасил его с ног до головы черными чернилами, одел в сшитое из кусков шерстяной ткани своеобразное пальтишко и положил его, как в кровать, в пенал из-под ручек. Туда же засунул найденный глад-
кий продолговатый черный камешек, предварительно тоже окрасив чернилами, окрасив его кончики, выражая таким образом свалившийся камень с души.
Затем с чувством глубокого удовлетворения спрятал пенал на чердаке в одном из укромных уголков.
Страсть к тайне «Никто не может найти мой тайник и уничто-
жить хранящийся в нем клад. Наконец пропало то мучительное чувство негармонирования с самим собой и я почувствовал себя в безопасности.<...> То, что отныне я обладаю тайной, очень благотворно и созидательно отразилось на моем характере.<...> этот спрятанный в придачу с камнем маленький человек стал моей первой неосознанной и несерьезной попыткой материализовать тайну. Тайны вообще были моей страстью и во мне постоянно жила уверенность, что рано или поздно смогу вникнуть в любую из них, однако в этот первый раз я еще не знал толком, что же на самом-то деле я пытался выразить таким вот способом» [13].
Впоследствии он найдет этот эпизод захоронения «свалившегося с души камня» схожим с первобытным ритуалом австралийских аборигенов и афинских туземцев.
И он скажет, что стало «кульминацией и завершением» детства с его превалирующим чувством «вечности».
Юность
Осознание бедности
Колебание полярных частей натуры
Закончив начальную школу, с 1886 года одиннадцатилетний Карл начинает учиться в средней школе г. Базеля. Очутившись, по сравнению с домашней, в менее защищенной обстановке, он сразу же начинает видеть свою бедность, что порождает у него в душе «черную зависть» к соклассникам из более богатых семей.
Атмосфера серых учебных будней положила начало колебаниям полярных частей его натуры, которые отныне никогда не станут уравновешивать друг друга. Он мог здорово воспринимать критику в свой адрес и в то же самое время быть бестактным по отношению к другим. Робкий и застенчивый, предпочитая всегда оставаться в тени, он бесстрашно защищал себя в стычках с забияками и давал должный отпор любому задире. Оставаясь внутренне неуверенным, внешне он никак не показывал этого. Считался «странным» и не пользовался авторитетом среди соклассников, не если его что-то заинтересовало, то он прикладывал все свои силы ради достижения цели, если же нет, то ничто на свете не могло заставить его заниматься этим.
Ощущение себя белой вороной
Карл Юнг в подростковом
возрасте, 1893. Карл с уверенностью стоит перед камерой
Новые видения
Ничего удивительного, что среди сверстников Карл начинает все явственнее ощущать себя белой вороной. Однажды, когда он, донельзя замотанный школьной рутиной, случайно оступился и упал, с ним приключился новый припадок, позволивший ему пробыть несколько дней дома в таком желаемом одиночестве. Во время падения к его мозгу оправданием проскальзывает мысль: «Вот и отлично: можно не ходить в школу!» - и он впервые в жизни отмечает для себя, чем же является невроз. Почти полгода он с успехом пользуется этим нехитрым приемом. Но как-то раз, нечаянно подслушав разговор родителей, в котором отец опасался, уж не страдает ли их сын эпилепсией, Карлу становится совестно и он говорит сам себе: «Все, хватит! Пора браться за ум», - и с того времени начинает примерно учиться.
В своем воображении К. Юнг видел себя одновременно двумя разными людьми: умудренным жизнью почтенным седовласым мужем XVIII столетия и жалким, невзрачным учеником XX века в вечно дырявых носках, ненавидящим уроки физкультуры, рисующим не по заданию учителя, а только по вдохновению, и считающим математику «просто пыткой».
Алгебраическое утверждение, что «A=b», поражало его, как «явная ложь», это все равно что сказать «луна = солнцу». Чтобы развеять у себя все «моральные сомнения» насчет математики, его ум помимо аксиомных формул требовал более глубоких и убедительных объяснений.
Аналогичным образом обстояло дело и с религией, когда на уроках Закона Божьего, ставших для него «невыносимо скучными», она преподносилась на буквальном, догматическом уровне. «Господь Иисус Христос» в том виде, как о нем рассказывал преподаватель и учили книги, оставался для Карла антивалентной фигурой, но сама идея о Боге весьма заинтересовала его, в первую очередь из-за ощущения некой тайны, которую не так-то легко было понять, «тайны уникального существа, которого <...> нельзя описать никакими словами».
Жизнь текла своим чередом. Карлу шел уже 13-й год, когда однажды по дороге из школы домой перед ним раскрылись новые неизведанные глубины.
«В тот день было очень солнечно, и небо ослепительно сияло своей голубой лазурью. Крыша нашего ка-
РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ 242 № 2-2007
Мысли о Боге
федрального собора, мимо которого лежал мой путь, буквально вся горела золотом, до того весело прыгали по ее новенькой черепице солнечные зайчики. Я остановился, завороженный красотой этого зрелища, и подумал: «Как прекрасен мир! Как прекрасна церковь! Слава Богу, сотворившему такое чудо! Наверное, Он сам любуется им с небес, сидя где-то высоко-высоко в синеве на своем золотом троне и ...». Тут словно бомба взорвалась у меня в голове, и я застыл в оцепенении от шока. Все мои мысли вмиг разбежались, уступив место панике: «Не думай! Не продолжай! Иначе я совершу самый ужаснейший из самых ужасных грехов. <..>»
О, это был долгий путь домой. <..> Мысли мои снова и снова возвращались к собору, так очаровавшему меня всей красотой, но стоило мне, затем лишь только чуточку подумать о Боге на золотом троне, как вновь испуганными пташками разлетались они в разные стороны. Медленно бредя по дороге, в такт шагам я все твердил про себя: «Не думай об этом, просто не думай про это!» Порог дома я переступил в таком состоянии, словно возвращался не из школы, а с разгрузки угля. <..>
Наступившая ночь прошла очень дурно, и не принесла мне желаемого успокоения. Вновь меня атаковали запретные мысли, одна ужаснее другой, от которых я отчаянно, но безуспешно отбивался. С рассветом чуточку полегчало, но следующие два дня, прошедшие в том же духе, оказались сущей пыткой для меня, да такой сильной, что мама, было, подумала, уж не заболел ли я? <..>
На третью ночь мои мученья стали просто невыносимыми, и я уже больше не знал, что же дальше делать. Забывшись под утро беспокойным сном, через какой-то миг я очнулся и сразу поймал себя на мысли, что продолжаю думать про собор, про Бога и ... я почти продолжил эту мысль! Силы мои стремительно убывали. Покрывшись от страха липким потом, я сел в кровати и потряс головой, отгоняя прочь остатки сна. Моя оборона полностью пала. «Все, не могу больше!.. Ага, вот оно, идет! Идее-ееет!! Так, я должен думать. Сию же минуту я должен продумать это до самого конца. Но зачем? Почему мне следует думать о том, чего я не знаю? Нет, не хочу, ей-богу не хочу этого! Тогда кто хочет, чтобы я думал? Кто вынуждает меня думать о том, что я не знаю и вообще знать не хочу? От кого исходит эта ужасная воля? <. > Тихо, тихо, спокойно! Итак, мне нужно выяснить, чего Бог хочет от меня.
Снисхождение озарения
Выяснить прямо сейчас <..>» Да, тогда я уже точно уверился, что это Он является творцом мучавшей меня проблемы <..> «Да не может ли быть так, что Он захотел просто проверить таким вот образом мое послушание? Задал мне задачку и смотрит, буду ли я ее выполнять вопреки своим морально-нравственным устоям, пойду ли я против своего вероисповедания и вопреки Его заповедям? Решусь ли я сделать то, чему сопротивляюсь всеми своими силами из-за боязни вечно гореть в аду?» <. > Последняя мысль эхом зазвенела у меня внутри.<. > Наконец, собрав в кулак свое мужество и закрыв глаза, словно через миг мне предстояло с головой броситься в геенну огненную, я окончательно сдался и отпустил все свои мысли. И сразу на фоне небесной лазури увидел перед собой собор, над которым, сидя по-царски в своем золотом троне, парил Бог. Но что это? Из-под трона прямо на новенькую сверкающую черепицу собора падал чудовищных размеров кусок дерьма. Вот оно достигло крыши, разбилось об нее на сотни брызг, еще миг - и от собора остались одни лишь руины.
Так вот что это было! Словно гора свалилась с плеч моих, такое наступило неописуемое облегчение. Вместо ожидаемого проклятия и последующих вечных мук на меня сошло прощение, причем с неведомым мне ранее невыразимым блаженством и счастьем. Снова весь взмок, на этот раз уже от восторга и признательности, ведь мне открылась непостижимая мудрость и великодушие Господа, Которого я всем сердцем принял в себя. Короче говоря, на меня снизошло озарение. <...>
С этого момента<...> началась моя настоящая обязанность тайноносца. Почему Господь осквернил Свой собор? По мне, так это было ужасно. Но чуть погодя пришла смутная досада - а может, Он тоже ужасен? В общем, мне открылась невероятно страшная тайна, тень которой омрачала всю мою дальнейшую жизнь.<...>
А я ведь мог никогда и не рассказать публично ни об этой познанной тайне, ни о фаллосе из подземного храма, ни о вырезанном мною человечке.<...>
Но дело в том, что полностью понять мою молодость можно лишь в контексте этой тайны. Тайны, которая стимулировала во мне рост почти нестерпимого одиночества.
<. > Вот так предопределилась структура моих взаимоотношений с миром: сегодня, как и тогда, я одинок, потому что знаю кое-что слишком хорошо и дол-
«Огнем маяка освещали ему дорогу в жизни»
Двойственность личностей отца и матери
жен по обязанности намекать на эти вещи другим людям, которые не знают их, а по правде говоря, даже не хотят знать» [14].
Мудрый седовласый мужчина, оглянувшись назад, сказал бы, что эти его познания «огнем маяка освещали ему дорогу в жизни». Но пока тинэйджер Карл все еще вынужден был, внешне демонстрируя непоколебимую уверенность, как-то уживаться со своей прямо противоположной внутренней личностью. В 15-летнем возрасте с ним нередко стали случаться приступы сильного неконтролируемого гнева и безумной ярости, часть из которых впоследствии он припишет проявлению своей «агрессивной натуры». И несмотря на все усиливающуюся с возрастом, по сравнению с родителями, разницу в характерах, наследственные черты рода Юнгов все же проявились в Карле.
Как мать, так и отец К. Юнга демонстрировали двойственность своих личностей, - естественность поведения и приспособляемость к внешним условиям, -которая особо бывает заметна в компактных, жестко-подконтрольных патриархальных обществах. Внешне Эмили Юнг выглядела добропорядочной матерью семейства с традиционными взглядами на жизнь, отлично готовила, обладала чувством юмора и нереализованным «литературным даром», а также слыла милой и приятной в общении женщиной, умеющей выслушивать любого собеседника. Зато глубоко под коей покоилась гораздо более мощная натура проницательного наблюдателя, проявление которой - всегда внезапно для Карла - постоянно оказывало глубокое влияние на него.
«В таких случаях я сразу же начинал дрожать, как осиновый лист, ибо абсолютно все, что она затем не сказала мне, было так к месту и так по существу, а самое главное - правдой. <..> Какая огромная пропасть разделяла мою «внешнюю» маму с «внутренней». <..> Днем она была любящей матерью, а когда опускался вечер, то начинала казаться мне просто жуткой, перевоплощаясь в какое-то неведомое мне архаическое и жестокое существо; жестокое как правда, как сама природа. Такое ее состояние я называл «воплощением в плоть природного ума».
Во мне, разумеется, тоже присутствует точно такая же архаичная натура, даровавшая мне дар (не всегда, правда приятный) видеть людей насквозь и понимать вещи таковыми, какими они являются на самом деле. Конечно, я вполне могу позволить себе обма-
Поиск духовного общения с отцом
Сомнения в проповедях отца
нуться в таких случаях, когда сам не желаю узнать что-то, но уж если я возьмусь за что-нибудь двумя руками, то для меня не составит никакого труда узнать, как же там на самом деле все обстоит.<..> Такая вот моя «проницательность» - инстинктивная. Другими словами, я просто «мистически соприсутствую» вместе с другими людьми» [15].
Хотя мать и сын мало в чем были похожи, это абсолютно не мешало Эмили общаться с юным Карлом, как со взрослым. Она поверяла ему и обсуждала вместе с ним такие вещи, которые, считая брак амбивалентным, не могла поделиться с мужем. Сам же Карл никогда не посвящал мать в тайны и переживания своей внутренней жизни, которых не понимал, «из-за моей стопроцентной уверенности в ней».
Карл, вступив в юность, стал более тяготеть к отцу, нежели к матери. От отца он уже к шести годам знал латынь; а когда родители в периоды обострения межличностных взаимодействий проводили ночи в разных комнатах, то всегда спал в спальне отца. Но стремясь быть как можно ближе к отцу, ища духовного общения со своим «дорогим папой», он вместо этого обнаружит у того целую кучу неразрешенных комплексов.
Поль Юнг, протестантский пастор швейцарской Реформаторский Церкви, на людях был в равной, в общем-то, степени спокойным и скромным человеком; в стенах родного дома он преображался и становился невообразимо сварливым, раздражаясь по пустякам и придираясь к любой мелочи. Остро реагируя на царившую в доме беспокойно-тревожную обстановку, порожденную супружескими проблемами родителей, Карл наряду с этим не менее сильно воспринимал пустоту поверхностной религиозности отца, которая, в конце концов, со временем окончательно разочаровала горящее сердце жаждущего до ответов юноши. Отцовские наставления в вере, по словам К. Юнга, «надоели мне до смерти». Как можно верить без понимания? - искренне недоумевал он.
«А еще в то время в моей душе возникли глубокие сомнения по поводу всего того, о чем говорил мой отец. Когда я слышал, как он проповедует о милосердии и прощении <..> его слова звучали для меня пустым звуком, словно это была не проповедь, а сплетня, которую рассказчик сам толком-то не знает, а лишь пересказывает услышанный где-то слух и поэтому сам не очень то верит в него. <..> Позже, когда мне уже стук-
нуло 18 лет, мы с отцом часто дискутировали о вере <..> но [споры] неизменно оканчивались ничем. <..> «А, брось! - обычно восклицал он. - Вечно ты хочешь докопаться до сути, но не думать надо, а верить. Просто верить». На что про себя я думал: «Нет, не согласен. Все следует познать на опыте», но вслух говорил: «Дай, покажи мне эту веру. Где она?» - после чего отец смиренно пожимал плечами и отворачивался от меня» [16].
(Продолжение следует)
1. C.G. Jung, Emma Jung, Toni Wolf. San Francisco: The Analytic Psychology Club of San Francisco, Inc., 1982. P. 51-52.
2. C.G. Jung Letters Volume 1, selected and edited by Gerhard Adler in collaboration with Aniela Jaffe. London: Routledge and Kegan Paul, 1972. P. 377, letter to P.W. Martin.
3. C.G. Jung Letters Volume 1 , selected and edited by Gerhard Adler in collaboration with Aniela Jaffe. London: Routledge and Kegan Paul, 1972. P. 19, footnote.
4. C.G. Jung Letters Volume 2, selected and edited by Gerhard Adler in collaboration with Aniela Jaffe. Bollingen Series; Princeton: Princeton University Press, 1953. P. 408, letter to Anonymous.
5. Memories, Dreams, Reflections by C.C. Jung, recorded and edited by Aniela Jaffe. New York: Vintage Books, 1989. P. 8.
6. Ibid. P. 17-18.
7. Jung: A Biography by Gerhard Wehr. Boston: Shambhala, 1987. P. 29-30.
8. Memories, Dreams, Reflections by C.C. Jung, recorded and edited by Aniela Jaffe. New York: Vintage Books, 1989. P. 9-210.
9. Ibid. P. 11-12.
10. Ibid. P. 13-15, 23.
11. Ibid. P. 15.
12. Ibid. P. 19.
13. Ibid. P. 21-22.
14. Ibid. P. 36-42.
15. Ibid. P.52, 50
16. Ibid. P. 42-43.
ф
№ 2-2007
