CC BY
74Карл Шмитт и модель политического управления
Алексей Ситников
Настоящая статья не претендует на какой-либо вклад или новое слово в изучении истории политической философии.
Целью статьи также не является разработка каких-либо политических технологий или теорий. За скобками остаются вопросы о жизненном пути К.Шмитта, его наследии и рецепции его учения.
Представленный текст, наверно, можно рассматривать как попытку найти ориентиры среди классиков политической философии и обсудить некоторые их идеи при осмыслении ценностных оснований актуальной политической повестки. Для этого обратимся к отдельным положениям Карла Шмитта, прежде всего понятию политического и идее суверенитета, а также попробуем увидеть, насколько концепции этого политического философа могут быть актуальны сегодня.
Рассмотрим сначала понятие политического К.Шмитта и реконструируем его понимание либерализма. Затем проанализируем концепцию суверенитета, после чего, опираясь на эти его идеи, схематично набросаем модель управления тем или иным обществом путём определения, кто должен быть его «экзистенциальным» другом или врагом, исходя из «истинного» понимания демократии и высших ценностей.
СИТНИКОВ Алексей Владимирович - доктор философских наук, профессор кафедры государственно-конфессиональных отношений Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ. E-mail: 2311263@mail.ru
Ключевые слова: Карл Шмитт, суверенитет, политическое, либерализм, управление, ценности, религия.
Природа политического и его значение
Самое знаменитое определение К.Шмитта касается понятия политического. Он считал, что «специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, - это различение друга и врага».
«Всякая противоположность - религиозная, моральная, экономическая или этническая - превращается в противоположность политическую, если она достаточно сильна для того, чтобы эффективно разделять людей на группы друзей и врагов. Политическое заключено не в самой борьбе, которая опять-таки имеет свои собственные технические, психологические и военные законы, но, как сказано, в определяемом этой реальной возможностью поведении, в ясном познании определяемой ею собственной ситуации и в задаче правильно различать друга и врага. Религиозное сообщество, которое как таковое ведёт войны, будь то против членов другого религиозного сообщества, будь то иные, есть - помимо того, что оно является сообществом религиозным - некое политическое единство. Оно является политической величиной» [1, с. 45-46].
Политическое предполагает реальное, определяющее, бытийствен-ное разделение людей на группы друзей и врагов, противостояние одного народного единства другому. Способность различать друга и врага позволяет людям объединиться, выявляет их идентичность, определяет, в чём состоит суть их существования, отрицаемого бытием врага.
Любое государство или народ существуют до тех пор, пока они сохраняют политическое единство, «вос-
производят свою политическую субстанцию», которая предполагает волю и готовность представителей нации видеть различие между другом и врагом, противостоять врагу, «дабы сохранен был свой собственный, бытийственный род жизни» [1, с. 40].
Единство, создаваемое политическим, определяет границы социального целого. Политическое выявляет то потенциально общее, что присуще обществу, приводит к интенсивной ассоциации людей, но изначально мотивы её могут быть любыми - национальными, религиозными, социальными или экономическими. Всё это может в какой-то момент получить наивысшую интенсивность и будет отнесено к политическому. Уже после возникновения политической противоположности чисто религиозные, национальные или хозяйственные мотивы группирования отодвигаются на задний план и оказываются в подчинении у совершенно новых, «часто весьма непоследовательных и иррациональных условий и выводов отныне уже политической ситуации» [1, с 40].
Поэтому границы политического подвижны. При рутинном течении жизни национальные, религиозные, социальные и прочие сферы остаются таковыми и не превращаются в политическое. В какой-то момент суверен принимает политическое решение о том, что то или иное разделение обретает политическое значе-
1 Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1.
2 Шмитт К. Политическая теология. Сб. М.: Канон-пресс-Ц, 2000.
ние (или, напротив, что-либо пере-ста т быть политическим). К.Шмитт говорил, что суверенитет - это «высшая, не производная власть прави-
теля» [2, с. 16], а в основе суверенитета лежит политическое, т.е. созданное общим видением врага, единство.
Либерализм и отрицание политического
Одна из книг К.Шмитта посвящена Томасу Гоббсу. Идеи этого английского философа XVII в. заложили основы политической философии либерализма. Для Т.Гоббса «естественное состояние» является войной индивидов, когда каждый враг каждого. Гоббс размышляет, как преодолеть это состояние, как достичь мира и безопасности для жизни человека, которые он ставит превыше всего. Смерть для Гоббса является самым большим злом, а право на сохранение жизни индивида - это неотъемлемое право человека, оно не только предшествует государству, но и определяет цель государства и границы вмешательства власти в сферу существования индивида. Из этого ограничения в дальнейшем, по мнению Л.Штрауса, выросла вся либеральная политическая доктрина [3, с. 122].
Индивидуалистический принцип Гоббса, провозглашающий ценность личности выше создаваемого политическим единства, отрицает политическое в смысле К.Шмитта. Индивидуализм Т.Гоббса приводит к де-политизированному миру, в котором царят идеалы пацифизма, безопасности, прав и свобод человека, потребительства и безграничного господства над природой (в том числе и
природой человека). Олицетворением такого мира выступает буржуа, в нём нет опасности насильственной смерти, отсутствует необходимость в доблести и храбрости, а содержание жизни - доход и развлечение. Такой либеральный мир отрицает политическое и стремится минимизировать государство.
Карл Шмитт указывал, что каждая политическая идея тем или иным образом связана с представлением о природе человека. Предполагается, что индивид либо «от природы добр», либо «от природы зол». И уклониться от ответа на этот вопрос невозможно [2, с. 84]. Анархисты и сторонники либеральной идеологии уверены в том, что человек «решительно добр, а всё зло в нём - следствие теологического мышления и его производных, к которым относятся все представления об авторитете, государстве и начальстве» [2, с. 85].
Католик К.Шмитт полагал ошибочным и утопичным либеральное индивидуалистическое миропонимание, отрицающее понятие греха и постулирующее возможность рая на земле. Выступая против него, он полагал, что либеральный идеал невозможен: неосуществим мир без политического, без различения друга и врага, мир полной безопасности,
3 Штраус Л. Замечания к «Понятию политического» Карла Шмитта // Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус и «Понятие политического». О диалоге отсутствующих. М.: Скименъ, 2012.
комфорта, наслаждения, где люди достигли всеобщего счастья и благоденствия.
По убеждению К.Шмитта, «подлинно политической» теории присущ реалистический взгляд на человека, осознание, что он является «от природы» злым, «опасным» существом (в том смысле как это понимает христианский догмат о грехопадении). Либеральное представление о возможности мира, гармонии и безопасности базируется на уверенности в «от природы добром» индивиде, который сможет достичь господства над природой в глобальном масштабе, в том числе и над человеческой природой, возможность построить всеобщее счастье во всемирном государстве.
Либерализм в соответствии с присущими ему идеалами пацифизма, плюрализма и толерантности настаивает на отсутствии критериев, в соответствии с которыми кто-либо мог бы быть определ н в качестве врага, «сегодня нет ничего более современного, чем борьба против политического. Американские финансисты, техники индустрии, революционеры анархо-синдикалисты объединяются в требовании, чтобы было устранено господство политики. Должны остаться лишь организационно-технические и экономически-социологические задачи, но не должно быть более никаких политических проблем» [2, с. 96].
Притязания либерализма на универсализм, моральную и культурную исключительность проявляются, в
частности, в деятельности государства, которое выступает по преимуществу носителем данной идеологии. Речь идёт о США.
«Это земля, на которой избранные обрели спасение, чтобы в первозданных условиях достичь там нового, более чистого бытия... Америка является своего рода прибежищем справедливости и порядочности. В старой Европе господствует несвобода, Новый Запад, Америка, стремится вытеснить прежний Запад, Европу, из его всемирно-исторического топоса, лишив его присущего ему прежде статуса центра мира. Запад, понимаемый во всём моральном, цивилизационном и политическом смысле этого слова, отнюдь не упраздняется, не низлагается, а лишь перемещается. Европа перестаёт быть центром тяжести международного права. Центр цивилизации перемещается ещё дальше на Запад, в Америку» [4, с. 415-418].
Осознание Америкой своей моральной исключительности, убеждённость, что она владеет пониманием добра, свободы, демократии и прав человека, т.е. универсальными ценностями, и на неё возложена высшая божественная миссия нести эти ценности всему миру, обосновывает доктрину, в которой правительство США «оговаривает за собой право, действительное в любом районе Земли, отказывать в "признании" тем изменениям во владении, которые осуществлены посредством незаконного использования силы. Это значит, что США выдвигают притязания на то, что они будут принимать решения по поводу законности или незаконности любого территориального изменения на всей Земле» [4, с. 450].
4 Шмитт К. Homoc Земли в праве народов Jus publicum europaeum. СПб.: Владимир Даль, 2008.
Кроме того, гегемония США подразумевает, что носителями зла, глупости и порочности являются те, кто выступает против либеральной идеологии и отказывается воспринимать американские ценности и общество как лучшие из возможных, как идеал и единственный образец для подражания. Абсолютным благом для всех людей является общемировой переход к открытому либерально-демократическому обществу, глобальному миру во главе с США. Конечно, этот переход идёт с разной скоростью и не все ещё понимают это как благо, но этот процесс неизбежен. Предтечами его были Голландия в XVII в., Англия в XVIII в., Франция в XIX в. Все прошли путь от суверенных монархий к либеральным демократиям. Остались только немногие отсталые авторитарные страны - это страны-«изгои», цепляющиеся за свой суверенитет и свои ценности.
Носители либерального миропонимания объявляют несогласных с ними не врагами, а либо глупцами, либо преступниками, силами зла, лишёнными всех прав. Карл Шмитт полагал принципиально важным это разделение политического врага и преступника.
«Действительный враг не объявляется абсолютным врагом и не провозглашается последним врагом человечества вообще» [5, с. 140].
Но те, что объявляют политического врага преступником, принуждены и морально его уничтожать, объявлять противную сторону в целом нечеловеческой, тотально мало-
ценной. «Иначе они сами будут преступниками, чудовищами и нелюдьми» [5, с. 142].
«Наблюдаемое нами сегодня превращение войны в своего рода полицейскую акцию, направленную против нарушителей общественного спокойствия, преступников и вредителей, ко всему прочему должно способствовать и оправданию методов этого «police bombing». В результате происходит бесконечная дискриминация противника» [4, с. 475].
Война, которую либерализм ведёт против своих противников, по терминологии К.Шмитта, будет называться «тотальная война», в которой враг воспринимается не как противник с равным статусом, суверен, с которым можно помириться, а как уголовный преступник, олицетворение зла, уничтожить которого - это священный долг. У преступника нет прав, борьба с ним - это полицейская операция международных сил добра против агрессора, сил зла, вредного по природе существ. Цель такой операции - наказание уголовных преступников, которым отказывается даже в статусе людей, во имя спасения человечества, во имя морали, во имя свободы, демократии и прав человека.
Современный французский философ Ален де Бенуа указывает, что «вести бой во имя человечества - значит ставить себя на место того, кто способен определять, кто является человеком, а кто нет» [6, с. 46]. Значит, отрицающие либеральные ценности людьми не являются. США ведут регулярные войны против врагов, которых они называют преступниками, а
5 Шмитт К. Теория партизана. М.: Праксис, 2007.
6 Бенуа А. Карл Шмитт сегодня. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2014.
ценности и стремления, свойствен- национальный интерес обобщается, ные этой державе, отождествляют с становясь в теории интересом всего нравственными законами, «частный человечества» [6, с. 60].
Суверен и решение о политическом
Как было сказано выше, именно суверен принимает решение о главном, о том, что является полити-
ческим, а что таковым не является (или что политического нет вовсе). Суверен, по мысли К.Шмитта, стоит вне нормально действующего порядка, он компетентен, не встречая прекословия, принять решение о введении чрезвычайного положения.
«Прекратить действие закона - это такой подлинно отличительный признак суверенитета» [2, с. 20], поскольку «суверенитет есть высшая, не зависимая от закона, ни из чего не выводимая власть» [2, с. 31].
Решение суверена о политическом не только определяет единство и идентичность народа, но и связано с возможными опасностями, рисками, войной и самим его существованием. Наличие политического как такового означает состояние потенциальной войны, при которой от индивида может потребоваться готовность пожертвовать собой.
«В политическом мире есть нечто, за что осмысленным образом можно требовать пожертвовать жизнью» [7, с. 53].
Государство существует до тех пор, пока оно сохраняет и воспроизводит свою политическую субстанцию, которая предполагает волю и готовность представителей нации самостоятельно определять различие между другом и врагом, противо-
стоять врагу, «дабы сохранён был свой собственный, бытийственный род жизни» [1, с. 40].
Определение сферы политического и определение политического врага - это всегда решение, принимаемое сувереном, от которого общество целиком зависит. Но если общество не способно самостоятельно принимать такое политическое решение, то за него это делает кто-то другой, являющийся для него настоящим сувереном.
Согласно классической схеме социологов, «культурные ценности определяют, какие цели являются достойными, правильными, истинными, указывают на то, к чему люди должны стремиться» [8, с. 273].
А.С.Панарин много раз писал, что современная мировая гегемония основывается на культурном завоевании, духовной власти над периферией, которая наделяет престижем и авторитетом идущие из ядра мир-системы либеральные идеи. Все прочие дискредитируются и лишаются легитимности.
Население менее развитых стран осваивает стандарты жизни, цели и идеалы высокоразвитых, которые становятся для них эталоном. Возникает феномен массового социокультурного отчуждения от своей культуры, национальной традиции, социальной группы, принадлежность к
7 Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус и «Понятие политического». О диалоге отсутствующих. М.: Скименъ, 2012.
8 Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. 2-е изд. М.: Логос, 2010.
которым начинает восприниматься как неудача или даже как знак отверженности.
«Сегодня по единым стандартам потребительского общества Запад, и в первую очередь США, стал для многих референтной группой, с которой они готовы сличать своё поведение» [9, с.181 — 183].
Если в США определяются культурные и политические ценности, критерии правильности и истинности, то естественно, что в этом центре будут приниматься решения о врагах того или иного общества. Таковым станет всякий сомневающийся в лидирующей роли США, отрицающий или сомневающийся в либеральных ценностях.
Если идентичность того или иного народа формируется на основе
того специфического либерального проекта, носителем, олицетворением которого сегодня выступают США, то последние и будут определять, что для данного народа является политическим, что смещается в центр политической повестки, становится первостепенным и значимым для идентичности, для существования данной общности, и, соответственно, кто является для неё врагом. Монополия на толкование принятых во всём мире демократических ценностей, прав и свобод человека, авторитет и притягательность либеральной идеологии могут служить орудием управления миром, позволяют определять за других, кто должен быть их врагом, исходя из «правильных» ценностей.
Политическое и духовный суверенитет
Известно утверждение Карла Шмитта о том, что «понятия современного учения о государстве представляют собой секуляризованные теологические понятия» [2, с. 57], ибо они были перенесены из теологии на учение о государстве не только по своему историческому развитию, но и в их систематической структуре. Попробуем рассмотреть внимательнее этот тезис и развить некоторые его положения.
Определяющие политический характер общества отношения враг -друг в своих первых работах Карл Шмитт формулировал применитель-
но к религиозной сфере. В Новое время в Европе шли интенсивные религиозные войны и один из критериев, определяющих, кого считать врагом, был религиозный. Это наиболее очевидный и простой критерий, который может при определённых условиях сделаться причиной политического разделения. В учении авраами-ческих религий (иудаизма, христианства и ислама) имеется высшее персонализированное олицетворение зла, толкающего человека к духовной гибели*.
«Отречение от сатаны» входит в православный и католический чин
9 Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2000.
10 Сидоров А.И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. М.: Православный паломник, 1998.
* Персонализированное олицетворение зла носит имена: Сатана (Лк. 10:18), Люцифер (Ис. 14:12), Дьявол (Иоан. 12:31), Вельзевул (Мф. 10:25; Мф. 12:24), в исламе это Шайтан и Иблис.
крещения, т.е. вступления в церковь. Духовная литература изобилует большим количеством описаний непрестанной духовной войны с врагом. В религиозной жизни тема духовной брани занимает важное место, отказ от неё означает погибель [10, с. 293, 96-104].
Для авраамических религий определение духовного врага и видение чёткой разницы друга и врага - это неотъемлемая часть вероучения и практики, формирующей сознание верующих. Для них враг отрицает не только их спасение, но и само существование, это - экзистенциальный враг. Если религиозное сообщество перестаёт его видеть, то оно перестаёт быть таковым, а становится совокупностью либеральных, свободомыслящих, секуляризованных индивидов, потерявших то, что конституировало само их существование, определяло их единство и идентичность.
Несколько иначе формируется национальная идентичность, но при её формировании также часто возникает противостояние одного народного единства другому, различение
своего и чужого, позволяющее людям объединиться, осознать свою идентичность и суть своего существования*. Исследователи национализма определяют его как политическую идеологию, в которой нация «выступает источником суверенитета, преимущественным объектом лояльности и предельным основанием легитимности власти» [12, с. 39]. Нередко национальная идентичность формируется в противостоянии с другими народами**. В международных отношениях, в конструировании идентичности как внутри страны, так и за её пределами часто используется оппозиция друга и врага.
Примеров такого использования мы встречаем довольно много в истории даже тех стран, которые считаются эталоном либерализма и демократии***.
Помимо религиозной и этнической всякая противоположность, в том числе экономическая или моральная, может превратиться в противоположность политическую, если она достаточно сильна, чтобы разделить людей на группы друзей и врагов [1, с. 50].
11 Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М.: Канон+, 2001.
12 Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М.: КДУ, 2010.
13 Штоль В.В. Украина: реформы или крах? // Обозреватель-ОЪяегуег. 2014. № 5.
14 Сетов Н.Р., Топычканов А.В. Русофобия - инструмент британской внешней политики. XIX век - взгляд с позиций политического реализма / / Обозреватель-ОЪяегуег. 2014. № 10.
* Конечно, национальная идентичность, так же как и религиозная, ни в коем случае не сводится к противостоянию с кем-либо, но является системным множеством, несогласованным и нестабильным, во многом определяемым её историей [11, с. 304-353].
** К сожалению, таким путём идёт конструирование украинской идентичности, как отмечает В.В.Штоль, «русофобия так и осталась основным содержанием идеологии нового киевского руководства» [13, с. 10].
*** В частности, в XIX в. Англия целенаправленно внедряла у себя дома и во многих странах русофобию, рассматривая её как инструмент выстраивания системы международных отношений, формируя общественное мнение, необходимое для принятия определённых внешнеполитических решений и организации альянсов [14, с. 98-103].
В СССР, например, политически значимыми были особые хозяйственные отношения, называемые социалистической экономикой. Они позволяли советскому государству существовать, сохранять суверенитет и свою политическую субстанцию, противостоять серьёзному врагу, поддерживать особую идентичность своих граждан, которые были уверены в правильности своих ценностей.
С утратой этой специфической политической субстанции распался СССР, а когда в 90-х годах Россия стала прилежным учеником США, то был во многом утрачен и суверенитет, вернуть который оказалось не просто.
Идеи церковного суверенитета К.Шмитт развивает в работе «Римский католицизм и политическая форма», где он рассматривает, в частности, как католицизм соотносится со светской юриспруденцией и идеей справедливости. Церковь выступает с притязанием самостоятельно утверждать идею справедливости, независимо от соизволения и соображений каких-либо государств или групп. Католичеству также было свойственно на протяжении веков решать, кто есть суверен. А это означает полномочия как бы сверхсуверена, их носитель сам мог создать любой порядок, принимать решение относительно признания государств, «своею властью решать, что есть и что не есть новый порядок, который следует признать, и что есть и не есть новое государство... В великой истории римской церкви наряду с этосом справедливости есть и этос собственной власти» [15, с. 141-144].
Рассматривая эти идеи К.Шмит-та, можно сказать, что подобное сознание не только было раньше свой-
ственно католичеству, но сегодня ещё отчасти сохранилось в других традиционных религиях. К ним относятся в первую очередь православие и ислам. В исламском мире либеральная идеология, американское доминирование и глобализационные процессы воспринимаются как вызов религиозной идентичности, и противостояние им очень сильно.
Религиозное сознание базируется на ценностях и поведении, которые не исходят из права или светской морали, но полагаются самодостаточно. Религиозная традиция имеет атрибуты действенного суверена, который может устанавливать ценности и нормы, легитимировать право, полагать себя пребывающим выше их [2, с. 141-144]. Неким аналогом чрезвычайного положения в духовной сфере выступает право бороться с общепринятыми либеральными нормами, объявления их ложными (например, нормы ЛГБТ-мора-ли и права, которые являются священными для либерализма).
Религиозные сообщества (церковь, умма, иудейская или буддийская община) имеют свои независимые критерии оценки действий, свои интерпретативные схемы восприятия культуры, власти, права, морали, экономики и пр. Это условно можно назвать суверенитетом религиозной традиции, который в числе прочего означает способность преодолевать социальные и культурные обусловленности современного глобального мира. Между членами религиозного сообщества всегда существует хотя
15 Шмитт К. Римский католицизм и политическая форма // Шмитт К. Политическая теология. Сб. М.: Канон-пресс-Ц, 2000.
бы в минимальной степени определённый нормативный консенсус и согласие по поводу вероучения, базовых ценностей и норм поведения. Принадлежность индивида к этому сообществу позволяет ему выйти за границы детерминаций, налагаемых современным либеральным контек-
стом, преодолеть его структурные ограничения. Нормы религиозного сообщества часто подталкивают к тому, чтобы отвергнуть либеральные убеждения, побуждают придерживаться более консервативных и укоренённых в историю своей конфессии взглядов.
Подводя итог сказанному, хотелось бы отметить, что обращение к философским и концептуальным наработкам К.Шмитта для очерчивания и анализа сложившейся современной политической ситуации может быть более плодотворным и иметь больший эвристический потенциал, чем использование парадигм, созданных в рамках либеральной философии.
Примечания
1. БенуаА. Карл Шмитт сегодня. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2014.
2. Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус и «Понятие политического». О диалоге отсутствующих. М.: Скименъ, 2012.
3. Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М.: КДУ, 2010.
4. ПанаринА.С. Искушение глобализмом. М., 2000.
5. Сетов Н.Р., Топычканов А.В. Русофобия - инструмент британской внешней политики. XIX век - взгляд с позиций политического реализма / / Обозреватель-Observer. 2014. № 10.
6. Сидоров А.И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. М.: Православный паломник, 1998.
7. Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М.: Канон+, 2001.
8. Шмитт К. Homoc Земли в праве народов jus publicum europaeum. СПб.: Владимир Даль, 2008.
9. Шмитт К. Политическая теология. Сб. М.: Канон-пресс-Ц, 2000.
10. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1.
11. Шмитт К. Римский католицизм и политическая форма // Шмитт К. Политическая теология. Сб. М.: Канон-пресс-Ц, 2000.
12. Шмитт К. Теория партизана. М.: Праксис, 2007.
13. Штоль В.В. Украина: реформы или крах? // Обозреватель-Observer. 2014. № 5.
14. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. 2-е изд. М.: Логос, 2010.
15. Штраус Л. Замечания к «Понятию политического» Карла Шмитта // Майер Х. Карл Шмитт Лео Штраус и «Понятие политического». О диалоге отсутствующих. М.: Скименъ, 2012.
