CC BY
46
И.М. Тарбеев
Карибский кризис в работах советских американистов
I.M. Tarbeev
The Cuban Missile Crisis in the Works of Soviet Amerikanists
Уже 60 лет Карибский кризис считается самым опасным моментом холодной войны. В США пережитая угроза и значение кризиса для мировой истории осмысливались по свежим следам, уже в 1960-х гг., когда участники событий начали публиковать воспоминания, эксперты посвящали кризису статьи и книги, а деятели культуры представляли его в кино, музыке и литературе.
«Самый острый и самый опасный»
В отличие от своих американских коллег советские эксперты, военные и политики не публиковали воспоминаний и критических разборов Карибского кризиса вплоть до начала Перестройки. Однако существующий консенсус в оценках кризиса как ключевого и опаснейшего момента советско-американских отношений подтолкнуло автора к размышлению о том, как Карибский кризис осмысливался советскими историками и международниками.
Беглый поиск почти не дал результатов: оказалось, что до 1991 г. в Советском Союзе существовала лишь одна статья, целиком посвященная Карибскому кризису! Ее автор - Анатолий Андреевич Громыко, сотрудник Института США, ведущего советского «мозгового центра». Статья получилась большой и вышла в двух частях в №№ 7 и 8 журнала «Вопросы истории» за 1971 г. В этой единственной статье, посвященной Карибскому кризису, Громыко констатирует существование консенсуса в оценках кризиса: «Вряд ли у кого-либо сегодня возникнет сомнение по поводу того, какой из послевоенных международных кризисов был самым острым и самым опасным для дела всеобщего мира. Им был, безусловно, Карибский кризис 1962 г., или, как его еще называют иногда на Западе, особенно в США, "кубинский", "ракетный"»1.
Статья Громыко «открывает» и тут же «закрывает» тему Карибского кризиса в советской историографии. Легко предположить (но практически невозможно доказать), что в этом и была ее цель - предоставить официальный советский взгляд на события 1962 г. Громыко был не просто ученым, он был сыном министра иностранных дел СССР. Благодаря этому Громыко смог получить и санкцию на написание статьи, и доступ к уникальным документам из Архива внешней политики МИД - стенограмме переговоров, которые прошли между A.A. Громыко и Дж. Кеннеди накануне кризиса в 1962 г.
Анатолий Андреевич смог ознакомиться с материалами переговоров такого высокого уровня спустя всего 8 лет после их проведения! Подобными возможностями вряд ли обладали «рядовые» доктора наук из академических институтов. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: консенсус в отношении кризиса декларировался, но никаких исследований Карибского кризиса не проводилось.
Будучи американистом Громыко вписал Карибский кризис в контекст американской истории. Именно американистика была тем исследовательским полем, внутри которого стала возможна и идеологически допустима академическая рефлексия по поводу Карибского кризиса. Во-первых, американисты могли использовать американские источники, которые позволяли взглянуть на события со стороны США. Они имели к ним доступ благодаря знанию английского языка, длительным командировкам за океан и закупкам американской литературы. В Советском Союзе никаких документов или воспоминаний о Карибском кризисе не публиковалось, и, кажется, никто кроме Анатолия Громыко не смог получить доступ к архивным материалам МИД (но даже Громыко в своей статье опирается преимущественно на американские источники). Во-вторых, вписывание Карибского кризиса в контекст «агрессивной внешней политики США» позволяло обойти идеологические ограничения. Анатолий Андреевич, к примеру, сопровождал свою статью подзаголовком «Подготовка правительством США карибского кризиса», однозначно определяя ту роль, которую играла в кризисе каждая из сторон. Раз правительство США являлось главным архитектором кризиса, значит и рассматривать кризис следовало, прежде всего, с американской стороны. Это позволяло американистам посвятить Карибскому кризису параграф или главу в монографии по истории США, не встречая сопротивления со стороны цензуры.
Лишь однажды Карибский кризис был вписан в контекст внешней политики Советского Союза. В двухтомнике «История внешней политики СССР» кризис описывался в параграфе «Советский Союз и революционная Куба»2. Не вполне ясно, кто именно был автором этого параграфа, но в роли редакторов двухтомника выступали министр иностранных дел СССР A.A. Громыко и заведующий Международного отдела ЦК КПСС Б.Н. Пономарев. Образ кризиса, сконструированный в этом труде, будет кратко проанализирован ниже.
В данной статье будет рассматриваться образ Карибского кризиса, который создавался внутри советской американистики и транслировался на широкую аудиторию в эпоху «застоя». За рамками статьи остается перестроечная и постсоветская историография кризиса, так как эти работы были созданы уже в совершенно другом социально-политическом и идеологическом климате. Вначале автор рассмотрит контексты, в которые вписывался Карибский кризис, а затем обратится к фигурам Кеннеди и Хрущева, которые сыграли ключевую роль в разрешении кризиса.
В качестве источников используется несколько известных советских публикаций по истории США. Две из них имеют одинаковые названия и один год издания - «Новейшая история США» 1972 г. Обе были написаны как университетские учебники по истории США, которых в то время не хватало3. Первый учебник подготовила кафедра Новой и Новейшей истории МГУ. Его авторами были ведущие советские историки-американисты - заведующий кафедрой Н.В. Сивачев и профессор Е.Ф. Язьков. Второй учебник написали отец-основатель советской американистики Л.И. Зубок и сотрудник института США АН СССР H.H. Яковлев. Кроме того, будет использоваться еще одна книга Яковлева - биография братьев Кеннеди «Преступившие грань», которая вышла в 1970 г. и стала в своем роде исторической классикой.
Источниковую базу статьи нельзя назвать полной. Однако для данного исследования важно то, что эти книги были изданы огромными тиражами для самой широкой аудитории, и что все три книги оставались актуальными на протяжении как минимум двух десятилетий. По учебникам воспитывались несколько поколений советских студентов, а «Новейшая история США» Сивачева и Язькова переиздавалась в 1980 г. «Преступившие грань» неоднократно переиздавались и переиздаются до сих пор (сейчас в книжных магазинах можно купить издание 2022 г. с немного измененным названием -«Братья Кеннеди. Преступившие порог»4). Для советского читателя эти книги были важнейшими источниками информации об истории США, а значит и о Карибском кризисе.
Про Яковлева необходимо сказать несколько слов. Николай Николаевич - крайне противоречивая фигура в советской американистике. Яковлев закончил МГИМО в 1949 г., а позже работал в МИД. В 1952 г. его отца, маршала артиллерии, арестовали, а вместе с ним арестовали и сына. После смерти Сталина Яковлевых освободили, и Николай Николаевич продолжил заниматься историей, защитил кандидатскую и докторскую диссертации, написал целый ряд книг, был приглашен на работу в Институт США, основанный в 1968 г. Несмотря на все это, он утверждал, что ограничен в правах: его книги цензурировались, был наложен запрет на преподавание и выезд за границу. Для решения этих проблем Яковлев через кандидата в члены Политбюро Д.Ф. Устинова, с которым он был знаком с детства, связался с председателем КГБ Ю.В. Андроповым и генералом Ф.Д. Бобковым. Так в начале 1970-х гг. он был завербован КГБ и по заказу комитета написал несколько крайне противоречивых книг, например, «1 августа 1914»5 и «ЦРУ против СССР»6, которые содержали элементы теорий заговора и основывались на подложных документах. У Николая Николаевича, судя по всему, был конфликт с директором Института США Г.А. Арбатовым, которого Яковлев постоянно обвинял в некомпетентности, близости к «вождям» и цензурировании своих работ (Г.А. Арбатов также закончил МГИМО
в 1949 г.; автор не нашел никаких свидетельств, но может предположить, что Яковлев знал Арбатова еще с университетской скамьи).
Яковлев описал свое сотрудничество с КГБ в статье 1993 г.7. Однако и после распада СССР он продолжал утверждать, что КГБ давал ему творческую свободу, которую старался задушить Арбатов; что внутри Временного правительства существовал масонский заговор, а советские диссиденты были агентами ЦРУ. В своей статье Яковлев одновременно ругает и чекистов, и диссидентов, и партийных чиновников, и перестройку, и ЦРУ, и КГБ - всех на свете.
Книги, проанализированные в данной статье, были написаны в 1970 г. и 1972 г., т. е. как раз тогда, когда Яковлев плотно общался с КГБ. Достоверно неизвестно, создавал ли он их по согласованию с «комитетчиками», но заметим, что «Преступившие грань» были написаны именно так, как Яковлев писал книги по заданию КГБ - легкий публицистический стиль, который обеспечивал книге популярность в самых широких читательских кругах и множество переизданий в будущем. Это был «фирменный стиль» Николая Николаевича, и советская публика зачитывалась его книгами с середины 1960-х гг. Популярность Яковлева была такой широкой, что тиражей в сотни тысяч экземпляров не хватало. Уже в 1989 г. был выпущен трехтомник его избранных сочинений, в первый том которого попали «Преступившие грань». Стиль Яковлева делал созданные им образы необычайно стойкими и сильными. Историк A.B. Шубин замечает, что даже несмотря на ангажированность и противоречивость книги «ЦРУ против СССР», она все же смогла значительно дискредитировать советских диссидентов: «большая часть читателей, даже настроенных критически, поверила, что пусть не все здесь правда, "но что-то такое должно быть"»8. Книгу можно купить и сейчас, последнее издание датируется 2021 г.
Думается, что сотрудничество Яковлева с КГБ не имеет какого-либо существенного значения в контексте исследования образа Карибского кризиса. Куда более важным представляется то, что этот образ был растиражирован и воспринят советским обществом. И все же это обстоятельство стоило упомянуть. Несмотря на то, что лишь немногие советские историки напрямую сотрудничали с партийными структурами и органами безопасности, данная историческая деталь характеризует тот политический и идеологический климат, внутри которого работали советские американисты.
Кеннеди и его окружение
Американисты не посвящали Карибскому кризису специальные статьи и монографии, а лишь вписывали его в другие, более широкие контексты, рассматривая кризис как звено в цепи событий. Именно это позволяло рассказать о Карибском кризисе, особенно не фокусируясь на нем. Такой подход делал контексты особенно важ-
ными для интерпретации кризиса.
Громыко использовал самый широкий контекст из всех возможных. Он писал: «Во время карибского кризиса у правительства США не было оснований требовать от СССР не предпринимать законных мер по укреплению обороноспособности Кубы, равно как и обвинять советское правительство в том, что своими "односторонними действиями" оно якобы вызвало карибский кризис. Корни кризиса следует искать не здесь. Они кроются не только в политике "кризисной дипломатии" 1962 г., но и в самом существовании послевоенной внешнеполитической стратегии США, в политике агрессивных происков Вашингтона на международной арене, в подрыве им безопасности других народов»9.
Итак, Карибский кризис - лишь часть или следствие всей послевоенной внешнеполитической стратегии Вашингтона, ее апофеоз. Не только президент Кеннеди, не просто его администрация, но все «правящие круги» являлись архитекторами кризиса. Громыко зачастую не использует конкретных имен, оперируя вместо этого такими понятиями как «правительство США», «американская военщина», «ЦРУ и Пентагон»10.
Другие американисты вписывали Карибский кризис в более узкие контексты. Любой учебник по истории должен охватывать значительный временной отрезок, который необходимо каким-то образом разделить на главы и параграфы. Традиционно отрезки делятся на периоды нахождения у власти государственных деятелей, поэтому Карибский кризис неизбежно помещался в контекст политики президента Кеннеди. Изменило ли это интерпретацию Карибского кризиса, превратив его виновников из абстрактных институтов в конкретных людей?
В «Новейшей истории США» Л.И. Зубока и H.H. Яковлева Карибскому кризису посвящено меньше одной страницы, но важно то, что происходило до кризиса. В главе с названием «Эйфория кенне-дизма» авторы последовательно рассказывают про избирательную кампанию Дж. Кеннеди и период его президентства, включая в эту же «эйфорию» и президенство Л. Джонсона. Одним из ключевых направлений политики, которую проводил молодой и прогрессивный президент, стала, по их менению, доктрина «гибкого реагирования», которая потребовала создания «климата военной угрозы» и радикального увеличения военных расходов11.
Этот контекст становится в их изложении главным топливом для Карибского кризиса: «Быстрое наращивание военной мощи Соединенных Штатов, несомненно, вызвало цепную реакцию в Вашингтоне - руководящие круги порывались действовать, попытавшись "повернуть течение вспять" [То есть вернуть доминирование США в мире, которое, по утверждению авторов, пошатнулось - И.Т.] не только на словах, но и на деле»12.
Тем не менее, акторы оставались абстрактными. «Руководящие
круги порывались действовать», «воинственные ястребы искали только повода», «крайние милитаристы горячо поддерживали», а «генералы и адмиралы даже требовали немедленного вторжения» — вот основные субъекты Карибского кризиса. Сам президент Кеннеди упоминался лишь однажды, но в достаточно негативном контексте: «Кеннеди предпринял крайне воинственные действия, прямо угрожая термоядерной войной»13. Сходным образом ситуация описывалась и в «Новейшей истории США» Н.В. Сивачева и Е.Ф. Язькова. Кризису здесь уделено еще меньше внимания - буквально несколько строк. Главный виновник - «правящие круги США», которые «особенно далеко зашли в октябре 1962 г.» в попытке разрушить социалистический мир14.
Получается, что Кеннеди хоть и создал предпосылки для усиления милитаризма и алармизма в США, все же к кризису его как бы «подтолкнули». Это серьезно контрастирует с тем образом президента, который советские американисты конструировали при характеристике предвыборной кампании, внутренней политики и характера Кеннеди.
В описаниях президентской кампании Кеннеди основными чертами молодого кандидата в президенты были смелость и энергичность. Кеннеди искренне верил в необходимость реформ15, признавал достижения СССР и даже ставил их в пример16. Он «оказался первым послевоенным президентом, в какой-то мере отошедшим от примитивного объяснения революционных движений только происками Москвы»17. Энергичность и решительность нового президента выражалась и в том, что он превратил свое правительство в группу администраторов, которая собирались для решения необходимых вопросов18. «Он не оставил и тени сомнений в том, что будет править сам», а «от ближайших советников он требовал безусловного послушания и анонимности»19. Описывая стиль правления Кеннеди, американисты даже приводили цитату из Э. Корвина: «Президентство является потенциальной колыбелью для диктатуры», - но тут же отмечали, что «до такого дело не дошло»20.
Однако, когда нарратив книг доходил до Карибского кризиса, описания Кеннеди изменялись. Образ сильного, энергичного президента, который хотел управлять США самостоятельно, сочетается с провалами во внешней политике, которые объяснялись влиянием абстрактных «правящих кругов». Противополагание реакционных советников и прогрессивного президента, которого обвели вокруг пальца, было легко представить через провальную операцию 17 апреля 1961 г., когда американские наемники вторглись на Кубу в заливе Свиней. По оценкам американистов, Кеннеди провел эту операцию «главным образом по наущению советников», которые «хоть и не могли превратить президента в своего пленника, все же оказывали серьезное влияние на его политику»21. Действительно, эта операция готовилась долгое время еще до вступления Кеннеди в долж-
ность президента. Фиаско, тем не менее, позволило Кеннеди уволить А. Далласа за провал и дать понять всем остальным своим советникам, что «во главе правительства стоит сильный президент»22. Смелость, сила и решительность Кеннеди так же проявлялась и в том, что он публично взял вину за провальную операцию на себя, заявив, что «у победы сотня отцов, лишь поражение - сирота»23. Однако даже после разгона советников, которых Кеннеди получил в наследство от Эйзенхауэра, подчеркивал Яковлев, ситуация не изменилась.
Как уже было продемонстрировано, Карибский кризис трактовался через окружение Кеннеди. Куба не давала покоя «Вашингтонским бешеным»24, а не самому президенту; «военщина сделала поспешные выводы, решив, что правительство готово на все», а «генералы соблазняли президента» бомбардировками острова25. Кеннеди как будто играл небольшую роль, выступая по телевидению и принимая советы окружения.
Противоречивость образа президента Кеннеди можно объяснить через гипернормализацию языка, теорию, которую на советском материале разработал А.В. Юрчак. Исследовав язык «позднего социализма» (то есть 1970-х - 1980-х гг.), он показал, что для официального языка куда важнее было воспроизводить старые, а не производить новые смыслы26. Учебник - это особая форма научно-по-пулярного дискурса. Идеологически учебник был строже, будучи направлен на воспитание молодежи. Поэтому в учебнике следовало было воспроизводить некоторые объяснительные модели, которые уже существовали в официальной дискурсе. Объясняя генезис Карибского кризиса, американисты прибегали к распространенным идеологическим клише, перформативная функция которых была понятна читателям и авторам. Развивая эту мысль, можно объяснить и язык статьи Анат. А. Громыко. Если гипотеза автора верна, и статья была нацелена на то, чтобы предоставить официальную трактовку Карибского кризиса и таким образом «закрыть тему», то воспроизводство идеологических клише и советского официального языка представляется совершенно естественным приемом.
Важно отметить, что советские читатели тоже прекрасно понимали перформативную функцию гипернормального языка и умели читать «сквозь» него. Поэтому гипернормализация касается процесса производства дискурса, а не его восприятия. В результате гипернормализации дискурс о Карибском кризисе полностью деперсони-фицировался и превращался в "non-event".
"Non-event" - термин, который широко применяется в антропологии и этнологии. Зачастую им обозначают не события, т. е. что-то выбивающееся из повседневности, а рутину, «не-события». Иногда антропологию вообще называют «наукой о не-событиях» в противоположность истории, которая занимается событиями27. Однако и в истории можно говорить о «не-событиях», особенно когда мы изучаем что-то, что могло стать событием, но в результате им не стало.
Например, визит Н.С. Хрущева в США и встречный несостоявшийся визит Д. Эйзенхауэра в СССР в 1959-1960 гг. потенциально могли оказать большое влияние на международные отношения, но эти события и их последствия были полностью перечеркнуты сбитым 2 мая 1960 г. самолетом-разведчиком и-2, что изменило ход холодной войны и превратило визиты в «не-события».
Деперсонифицированный кризис
Яковлев подчеркивает, что когда речь заходит о разрешении Карибского кризиса, роль Кеннеди резко возрастает. Именно президент принял решение снять карантин и дать гарантии безопасности «острову Свободы»28. В результате этого на Кеннеди обрушилась критика со стороны «вашингтонских экстремистов»29, «озлобившейся и ожесточившейся крайней реакции»30. Как подчеркивали советские американисты, единственным, кто понимал действия президента Кеннеди, оказался его брат Роберт, с которым он делился своими мыслями и который помогал ему стоически вынести критику.
Советские авторы видели значение Карибского кризиса в том, что он многому научил президента Кеннеди, буквально «открыл ему глаза». В итоге в речи в Американском университете Кеннеди призвал пересмотреть взгляды в отношении Советского Союза и вскоре после этого был подписан Московский договор, а сам президент в своей политике стал проявлять «определённый реализм»31. К сожалению, реакционные силы, «идеологи США»32 и «атмосфера ненависти, нетерпимости и вражды»33 никуда не делись, что в результате и привело к убийству президента в ноябре 1963 г.
Несмотря на важные шаги, предпринятые Кеннеди, писали Зубок и Яковлев, несмотря на «прозрение» президента, мирный исход кризиса представлялся каким-то чудом. «В ходе сложных советско-аме-риканских переговоров восторжествовал здравый смысл»34, - вот и все объяснение того, каким образом двум сверхдержавам удалось договориться. В свою очередь, Н.В. Сивачев, констатируя в своей главе, что «весь мир в течении нескольких дней висел на грани войны», вообще не давал никаких объяснений и не называл никаких причин разрешения кризиса. Он просто продолжал повествование35.
В описаниях советских американистов Карибский кризис не обладал субъектностью. Как указывалось выше, рассказ об избирательной кампании и внутренней политике Кеннеди строился на личности молодого президента - он источник решений, энергии, главный субъект американской политической жизни. Кеннеди «не занимал ту или иную позицию в зависимости от опросов общественного мнения, не делал он этого и позднее в Белом доме. Кеннеди вероятно полагал, что является носителем абсолютной истины в конечной инстанции... его стиль руководства сводился скорее не к убеждению в общепринятом значении термина, а к настоятельным
попыткам раскрыть глаза неверующим на замечательный дар, которым он был наделен»36, - писали Зубок и Яковлев. Однако этот дар и ярко выраженную субъектность Кеннеди как будто растерял во время Карибского кризиса.
Если со стороны США в описании советских американистов какое-то участие в кризисе принимали президент Кеннеди, его брат Роберт и иногда еще несколько человек (например, Р. Макнамара, министр обороны США), то со стороны Советского Союза царил абсолютный субъектный вакуум. Советский Союз не играл никакой роли, не совершал ровным счетом никаких шагов - его просто нет в нарративе. Иногда «СССР решительно выступал против блокады Кубы»37, иногда говорилось, что - «в результате советско-американских переговоров во второй половине октября были достигнуты соответствующие соглашения»38. Не уточнялось даже, кто и с кем эти переговоры вел.
После октябрьского пленума 1964 г., на котором было принято решение о смещении Н.С. Хрущева со всех государственных и партийный постов, его имя было предано анафеме в советской печати. Хрущева не упоминали ни в плохом, ни в хорошем контексте. Для описаний Карибского кризиса это имело решающее значение. Никита Сергеевич не только принял решение об отправке ракет на Кубу. От его имени и по его поручению велись переговоры A.A. Громыко и А.Ф. Добрыниным, он писал письма Кеннеди. Без упоминания Хрущева любой нарратив советской стороны был несостоятельным и недостоверным. Но упоминать «волюнтариста-Хрущева» в роли миротворца и главного переговорщика, путем уступок спасшего мир от самого острого международного кризиса, было в то время невозможно.
Нельзя было и свалить на него вину, выставить его оппортунистом, поставившим мир на грань ядерной катастрофы. Это бы означало, что СССР также виноват в развязывании Карибского кризиса и подрывало ключевой элемент советского дискурса о нем. Как уже говорилось, кризис с самого начала вписывался в контекст американской внешней политики, потому что только с этой точки зрения обсуждение кризиса было идеологически допустимо. По этой же причине в советских нарративах о Карибском кризисе не обладала субъектностью и Куба, точка зрения которой на кризисные события не затрагивалась никак.
В результате советским американистам приходилось тщательно избегать упоминаний Хрущева в своих статьях и книгах. В «Новейших историях США» и в книге «Преступившие грань» он не упомянут ни разу. Авторы ограничивались общими фразами типа: «советское правительство предложило» или «Советский Союз выступил против». Анат. А. Громыко оказался в еще более сложном положении: его статья содержала довольно подробный пересказ общей хронологии Карибского кризиса и фокусировалась в ос-
новном на дипломатической стороне дела - переговорах, встречах американских и советских представителей, представителей ООН и т. д. Несмотря на сложности, Громыко даже удалось осветить обмен письмами между Кеннеди и Хрущевым, ни разу не упомянув имени последнего: американист называл Никиту Сергеевича «главой Советского правительства» и «председателем Совета министров», который вел «довольно интенсивную переписку» с «президентом Кеннеди»39. Громыко не упоминал так же и имени советского посла А.Ф. Добрынина, который вел неофициальные переговоры с братом президента Робертом40. В «Истории внешней политики СССР» был использован тот же прием: Карибский кризис разрешается в результате обмена письмами между президентом США и неназванным «главой Советского правительства»41.
Таким образом, Советский Союз остался в советских нарративах о Карибском кризисе без какого-либо личного представительства. Никто не выступал от его лица, никто не принимал участия в разрешении кризиса. Точно также без представительства осталась Куба, хотя и в меньшей степени: Фиделя Кастро несколько раз упоминал Громыко в нейтральном ключе42. С американской стороны действуют силы вроде «вашингтонских бешеных», которым то ли противостоит, то ли подчиняется президент Кеннеди.
В советской историографии Карибский кризис оказался полностью деперсонифицированным и потому очень странным историческим событием. Он начался по наущению «американских бешеных», которые решили опробовать накопленные силы на Кубе. Однако в результате сложных советско-американских переговоров, в которых «американская сторона не раз проявляла непоследовательность»43, кризис каким-то образом разрешился, хотя «американские правящие круги» никуда не делись. Если в статье Громыко сложности переговоров и позиции сторон хоть как-то освещены, то в университетских учебниках и в популярной книге самый опасный кризис в истории человечества завершается сам собой. «В конечном счете восторжествовал здравый смысл»44 — вот и все объяснение.
Похожим образом Карибский кризис описывается в двухтомнике «История внешней политики СССР». Официальный нарратив, согласованный в МИД и ЦК КПСС, отличается еще более расплывчатыми формулировками, но общие черты остаются такими же. Кризису посвящено всего несколько абзацев, меньше одной страницы. Повествование начинается с просьбы Кубы о дополнительной помощи в связи с угрозой военного вторжения со стороны США. Тогда СССР договорился с правительством Кубы о «ряде новых мероприятий, направленных на укрепление ее обороноспособности». В ответ правительство Кеннеди ввело блокаду острова и начало военные приготовления. Лишь после этого СССР «был вынужден провести соответствующие мероприятия оборонного характера»45. «Кризис, равного которому по остроте не было во все послевоенные годы, ко-
торый поставил человечество перед угрозой всемирной термоядерной катастрофы» разрешился просто: «в результате твердой и гибкой позиции Советского правительства, решимости народа Кубы»46.
* * *
Так Карибский кризис стал тем, что в англоязычной исторической антропологии описывается термином «non-event» («не-событие»), т.е. тем, что не укладывалось в традиционный исторический нарра-тив, не привело к реальным последствиям, а потому и не было достойно упоминания. В рамках советского исторического нарратива Карибский кризис не имел ни понятных причин, ни действующих лиц, ни последствий, ни исторических уроков.
У историков и читателей, тем не менее, остался интерес к истории Карибского кризиса. Его удалось реализовать только после распада СССР. Уже в 1997 г. один из ведущих отечественных американистов A.A. Фурсенко вместе с американским историком Т. Нафтали выпустили знаменитый труд «Адская игра: секретная история Карибского кризиса»47. Эти исследования наконец «распаковали» «non-event», превратив его из странного казуса в важнейший эпизод истории холодной войны.
Примечания Notes
1 Громыко Анат. А. Карибский кризис // Вопросы истории. 1971. № 7. С. 135. (Сокращение имени и отчества автора «Анат. А.» использовалось, чтобы отличать Анатолия Андреевича от его отца, A.A. Громыко, и было общепринятым).
2 История внешней политики СССР. Т. 2: 1945 - 1980 гг. / Под ред. A.A. Громыко, Б.Н. Пономарева. Москва, 1981. С. 355, 356.
3 Тарбеев И.М. Становление советской американистики как экспертно-академической дисциплины в 1950 - 1960-е гг. // Вестник РГГУ. Серия "Политология. История. Международные отношения". 2018. № 3. С. 77-92.
4 Яковлев H.H. Братья Кеннеди. Преступившие порог. Москва, 2022.
5 Яковлев H.H. 1 августа 1914. Москва, 1974.
6 Яковлев H.H. ЦРУ против СССР. Москва, 1979.
7 Яковлев H.H. О «1 августа 1914», исторической науке, Ю.В. Андропове и других. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%AF/yakovlev-nikolaj/l-avgusta-1914/7
8 Шубин A.B. Диссиденты, неформалы и свобода в СССР. Москва, 2008. С. 402.
9 Громыко Анат. А. Карибский кризис // Вопросы истории. № 7. 1971 г. С. 137.
10 Громыко Анат. А. Карибский кризис // Вопросы истории. № 7. 1971
г. С. 139.
11 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 302-312.
12 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
321.
13 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
322.
14 Сивачев Н.В., Язьков Е.Ф. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 267.
15 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 298.
16 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 300.
17 Сивачев Н.В., Язьков Е.Ф. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 265.
18 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 303.
19 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 163.
20 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 303.
21 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
303.
22 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
304.
23 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 117.
24 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 211.
25 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 215.
26 Юрчак A.B. Это было навсегда, пока не кончилось: Последнее советское поколение. Москва, 2020.
27 Morgan Н. Anthropology: A Science of the Non-event? // Cultural Studies Review. 2010. Vol. 16. No. 2. P. 102-121.
28 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 216.
29 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 216
30 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
322.
31 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
323.
32 Сивачев Н.В., Язьков Е.Ф. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 267.
33 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 325.
34 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 216.
35 Сивачев Н.В., Язьков Е.Ф. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 267.
36 Зубок Л.И., Яковлев H.H. Новейшая история США. Москва, 1972. С.
298-299.
37 Сивачев Н.В., Язьков Е.Ф. Новейшая история США. Москва, 1972. С. 267.
38 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 216.
39Громыко Анат. А. Карибский кризис //Вопросы истории. № 8. 1971. С. 122.
40 Громыко Анат. А. Карибский кризис //Вопросы истории. № 8. 1971. С. 126.
41 История внешней политики СССР. Т. 2:1945 -1980 гг. / Под ред. A.A. Громыко, Б.Н. Пономарева. Москва, 1981. С. 356.
42 Громыко Анат. А. Карибский кризис //Вопросы истории. № 8. 1971. С. 126.
43 Громыко Анат. А. Карибский кризис // Вопросы истории. № 8. 1971. С. 128.
44 Яковлев H.H. Преступившие грань. Москва, 1970. С. 216.
45 История внешней политики СССР. Т. 2:1945 -1980 гг. / Под ред. A.A. Громыко, Б.Н. Пономарева. Москва, 1981. С. 355.
46 История внешней политики СССР. Т. 2:1945 -1980 гг. / Под ред. A.A. Громыко, Б.Н. Пономарева. Москва, 1981. С. 356.
47 Fursenko A., Naftali Т. One Hell of a Gamble: Khrushchev, Castro, and Kennedy, 1958-1964: The Secret History of the Cuban Missile Crisis. London, 1997.
Автор, аннотация, ключевые слова
Тарбеев Игорь Михайлович — младший научный сотрудник, Институт всеобщей истории, Российская академия наук (Москва)
ORCID ID: 0000-0002-3089-2228
actimel@yandex.ru
Уже с 1960-х гг. Карибский кризис считался самым опасным эпизодом Холодной войны. Однако в советской историографии есть только одна статья, целиком посвященная кризису, а упоминание кризиса допускалось исключительно в рамках американистики. Однако в советской историографии существует парадокс: при декларируемой исторической значимости Карибского кризиса, советские исследователи не рассматривают его подробно, ограничиваясь лишь небольшими упоминаниями кризиса в своих монографиях. В статье исследуется дискурс о Карибском кризисе в популярных книгах советских американистов, нарративы которых были рассчитаны на широкую советскую аудиторию. Для этого автор последовательно рассматривает контексты, в которые помещался кризис: история США, послевоенное развитие американской внешней политики, президентство Дж. Кеннеди. Контекст президенства Дж. Кеннеди особенно важен, так как образу президента уделено особое внимание на фоне Карибского кризиса. Во время кризиса молодой и энергичный президент становится заложником своего окружения, которое остается неназванным.
Такой контраст в описаниях Кеннеди автор объясняет через теорию гипернормализации языка А.В. Юрчака. В результате смещения образа Кеннеди и использования идеологических клише в качестве объяснительных моделей, а также внутреннего политического и идеологического контекста СССР становятся причиной деперсонификации нарративов о Карибском кризисе в советской историографии, превратив его из важнейшего события Холодной войны в «не-событие».
Холодная война, советско-американские отношения, Карибский кризис, советская американистика, историография, социальные конструктивизм, Дж. Кеннеди.
Author, Abstract, Key words
Igor M. Tarbeev - Junior Researcher, Institute of World History, Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia)
ORCID Ш: 0000-0002-3089-2228
actimel@yandex.ru
Since the 1960s, the Cuban Missile Crisis was considered the most dangerous event of the Cold War. However, in Soviet historiography there is only one article devoted entirely to the crisis. Furthermore, it explored the crisis within the narrow framework of American studies. Soviet historiography of the Cuban Missile Crisis presents a paradox. On the one hand, it declares the historical significance of the event. On the other, Soviet researchers did not study it in detail and barely mentioned it in their books. The article examines the discourse of the Cuban Missile Crisis in the popular books of Soviet Amerikanists, whose narratives were designed for a wide Soviet audience. To do this, the author examines the contexts in which the crisis was placed, i.e., the history of the United States, the post-war development of U.S. foreign policy, and the presidency of John F. Kennedy. The context of John F. Kennedy's presidency is especially important since the president was a representative of American foreign policy. During the crisis, the young and energetic president becomes a hostage to his entourage that remains unnamed. The author explains such a contrast in descriptions of Kennedy through Alexei Yurchak's theory of language and hypernormalization. The transformation of Kennedy's image and the usage of ideological clichés as explanatory models, as well as the internal political and ideological context of the USSR, lead to the depersonalization of the Cuban Missile Crisis in Soviet historiography, which turned the crisis from the most important event of the Cold War into a "non-event."
Cold War, U.S.-Soviet relations, Cuban Missile crisis, Soviet American studies, historiography, social constructivism, John F. Kennedy.
References
(Articles from Scientific Journals)
1. Gromyko, Anat. A. Karibskij krizis [The Cuban Missile Crisis.]. Voprosy istorii 1971, no. 7, pp. 135-145. (In Russian).
2. Gromyko, Anat. A. Karibskij krizis [The Cuban Missile Crisis.]. Voprosy istorii. 1971, no. 8, pp. 121-130. (In Russian).
3. Morgan, H. Anthropology: A Science of the Non-event? Cultural Studies Review, 2010, vol. 16, no. 2, pp. 102-121. (Li English).
4. Tarbeev, I.M. Stanovlenie sovetskoy amerikanistiki kak ekspertno-akademicheskoy distsipliny v 1950 - 1960-e gg. [The Formation of American Studies in the USSR as an Expert and Academic Discipline in the 1950s-l 960s.]. Vestnik RGGU. Seriya: Politologiya. Istoriya. Mezhdunarodnye otnosheniya, 2018, no. 3, pp. 77-92.
(Monographs)
5. Fursenko, A. and Naftali, T. One Hell of a Gamble: Khruschev, Castro, and Kennedy, 1958 - 1964. New York: W.W. Norton & Company, 1997, 420 p. (In English). = Fursenko, A. and Naftali, T. Bezumnyi risk: Sekretnaya istoriya Kubinskogo raketnogo krizisa 1962 g. [Mad Risk: The Secret History of the 1962 Cuban Missile Crisis.]. Moscow, 2006, 511 p. (In Russian).
6. Shubin, A.V. Dissidenty, neformaly i svoboda v SSSR [Dissidents, Informais, and Freedom in the USSR.]. Moscow, 2008, 384 p. (In Russian).
7. Yurchak, A.V. Eto bylo navsegda, poka ne konchilos: Poslednee sovetskoe pokolenie [Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation.]. Moscow, 2020, 662 p. (In Russian). = Yurchak, A.V. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton, 2006, 352 p. (In English).
DOI: 10.54770/20729286 2023 2 140
