CC BY
63
КАРИБСКИЙ КРИЗИС В НАЦИОНАЛЬНЫХ И МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНТЕКСТАХ
The Cuban Missile Crisis in National and International Contexts
O.B. Павленко
Карибский кризис в контексте советско-американского переговорного процесса во второй половине 1950-х - начале 1960-х годов*
O.V. Pavlenko
The Cuban Missile Crisis in the Context of the U.S.-Soviet Negotiations in the Second Half of the 1950s - Beginning of the 1960s
В 1960 г. в США было опубликовано блестящее исследование Т. Шеллинга «Стратегия конфликта», в котором он обосновал теорию переговоров, анализируя опыт внешней политики ведущих держав. Он ввел такие понятия, как «теория торгов», «теория конфликта», «теория стратегии», подчеркивая необходимость выработки осознанного, интеллигентного, изощренного конфликтного поведения, успешного во всех смыслах. Исходя из того, что «большинство конфликтных ситуаций являются в сущности ситуациями торга», Шеллинг показал, что между конфликтом и переговорами много общего, их связывает прежде всего наличие «общих и конфликтных интересов»1.
Конфликтные ситуации возникали одна за другой в странах «третьего мира», освободившихся от колониальных режимов и пытавшихся найти свой путь развития. Ближний Восток, Восточная Азия, Африка, Латинская Америка постепенно входили в орбиту геополитических интересов двух сверхдержав, еще более усугубляя кон-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского центра научной информации (РЦНИ) и Австрийского научного фонда (АНФ) в рамках научного проекта № 21-59-14006 «Торгово-экономические отношения СССР с Австрией, 1955 — 1964» 6
фронтацию между ними. Но без конфликтных интересов не о чем было бы вести переговоры. Только фундаментальное напряжение, создаваемое выгодами от сотрудничества и конфликтом, обеспечивает динамику переговоров.
На венской встрече 1961 г. Н.С. Хрущев и Дж. Кеннеди - столь разные по стилю политического лидерства и мировоззрению - имели все же одну общую черту. Их объединяло желание выяснить позиции противоположной стороны и определить возможные сферы для дальнейших переговоров. Эффект двустороннего саммита в Кэмп-Дэвиде в 1959 г. между Хрущевым и Д. Эйзенхауэром дал отраженный свет на встречу Вене. Оба эти события свидетельствовали о кардинальной трансформации политического мышления в высших кругах советской и американской элит. Это был тот поворот, который Дж. Гэддис точно назвал «легитимацией идеи» о приоритете переговорного процесса с идеологически враждебной страной, с основным потенциальным противником2.
США и СССР прошли длительный путь в послевоенные годы, чтобы постепенно прийти к пониманию необходимости делать шаги навстречу. Этот процесс взаимного узнавания друг друга давался очень тяжело для обеих сверхдержав, отягощенных идеологическим грузом конфронтации. По сути, американские и советские политики должны были преодолевать себя, свои идеологические фильтры в сознании, предрассудки и убеждения, наконец, выращенную ими же мощную пропагандистскую систему, работавшую уже не только в масштабах своей страны, но и на весь мир. Советско-американский диалог, который начал складываться после смерти И.В. Сталина, не носил двустороннего характера. В силу геополитических причин он с самого начала охватывал региональные подсистемы на карте мира, расколотые или раскалывавшиеся по линии Восток-Запад.
Переговоры между СССР и США 1950 - начала 1960-х гг. представляли собой особый процесс, институциональная структура которого только начинала складываться. Его динамика во многом зависела от политического климата дня, внутренних раскладов и борьбы за власть в высших кругах США и СССР, амбиций и интересов руководителей других государств в Европе, Азии и Латинской Америке. Наконец, ключевое влияние на него оказывал баланс ядерных стратегических и наступательных вооружений. Начатый сразу после смерти Сталина по инициативе советской стороны, переговорный процесс сильно буксовал особенно в первой половине 1950-х гг. Поворотным стал 1957 год, изменивший не только его внутренние смыслы, но и динамику, стиль, политическую риторику.
Начало советско-американского переговорного процесса в первой половине 1950-х гг.
Десталинизация внешней политики... Этот термин применил
Б. Крайски, когда характеризовал в газете "Neue Zeit" ситуацию в СССР во второй половины 1950-х - начале 1960-х гг. Совокупность факторов заставила новое руководство Кремля изменить политику. Решающее значение, по его мнению, сыграли события в Греции, которая не стала «коммунистической благодаря сопротивлению западных держав», «отход Тито от Москвы»; план Маршалла; неудачная блокада советскими войсками Берлина; противостояние Южной Кореи «русско-китайской завоевательной кампании»; создание и расширение «союза демократических государств» Европы с Канадой, США и НАТО3.
В выступлении Председателя Совета министров СССР Г.М. Маленкова уже 15 марта 1953 г. была высказана идея о необходимости пересмотра принципов советско-американских отношений. Он одним из первых заговорил о возможности «разрядки» международной напряженности. Интересно, что наиболее активно отстаивал идею улучшения отношений с Западом именно Л.П. Берия, курировавший ядерный проект СССР, обладавший тонким политическим чутьем и огромной секретной информацией. Конечно, речь не шла о быстром повороте в политике конфронтации или о преодолении взаимного недоверия. Но стало очевидным, что последуют кардинальные перемены в политике СССР.
Весной этого же года группа аналитиков и экспертов, созданная при президенте Эйзенхауэре рекомендовала начать переговоры с СССР во временных пределах, ограниченных двумя годами. За эти два года США могли бы достичь громадного превосходства, уже реально опережая СССР по количеству ядерных зарядов. США могли бы, используя «позицию силы», заставить СССР пойти на многие уступки. Но этот план не был принят. Гэддис, раскрывая многие механизмы Холодной войны, отметил специфику мышления американской элиты в подходе к переговорному процессу с СССР. Будущие переговоры проектировались только на основе возможной советской капитуляции4. Тем не менее, уже в 1953-1954 гг. обе стороны пытались найти возможные новые подходы друг к другу. Перед русскими и американцами вновь вставал вопрос: «Где проходят границы допустимого сближения и конфронтации?» В первой половине 1950-х гг. ни в Белом доме, ни в Кремле не было четкого ответа.
Процесс разработки новой советской международной стратегии был внутренне противоречивым, рожденным во многом мотивами личных конфликтов в коллективном руководстве, где шла ожесточенная, но скрытая борьба за власть. Одним из пунктов обвинения Берии, против которого выступили Хрущев, H.A. Булганин, Маленков, значилась «попытка войти в контакт с титовской кликой». Но в июле 1953 г. Президиум ЦК КПСС принял решение о нормализации отношений с Югославией и преодоления «взаимного недоверия».
Уже в начале 1954 г. из Кремля последовала целая серия мирных инициатив по разоружению, которая буквально обрушилась на
западные страны. В начале 1954 г. на Берлинском совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции был предложен советский проект декларации правительств этих стран и Китая о безоговорочном обязательстве не применять атомного, водородного и других видов оружия массового поражения. Реакция западных держав была весьма прохладной. В марте 1954 г. последовало очередное советское предложение, которое еще более озадачило руководство США. Москва предлагала рассмотреть вопрос об участии СССР в Североатлантическом договоре. Эта идея была также вежливо отклонена5. В ноябре СССР обратился с предложением о созыве в Москве или Париже общеевропейской конференции по коллективной безопасности. Интересно, что в ответ на советскую ноту австрийское правительство высказало предложение о возможности организации подобной встречи в Вене6. Кульминацией этого периода односторонних мирных инициатив стала встреча глав государств США, Англии, Франции и СССР в Женеве в июле 1955 г.
Мирные инициативы 1954—1955 гг. были нацелены не столько на реальный прогресс в снижении темпов гонки вооружения или ограничении арсеналов ядерного оружия, сколько служили инструментом дипломатического зондажа для более полного выяснения позиции другой стороны. По сути, они были призваны стимулировать начало длительного и непрерывного переговорного процесса. Недаром в итоговом документе Парижского совещания представителей Англии, США и Франции, которое по секретным каналам было передано в Москву, значилось: «"При условии сохранения западными державами единого фронта они могут надеяться на то, что им удастся, благодаря более широким контактам, оказать благоприятное влияние на население стран советского блока и вызвать по истечении некоторого времени появление таких тенденций, направление которых Кремлю трудно будет изменить. Запад может также лучше узнать СССР благодаря этим контактам"7. Но одновременно представители Англии, Франции и США осознавали, что "развитие контактов предоставит русским более широкие возможности для ведения шпионажа и будет благоприятствовать достижению целей коммунизма. В особенности необходимо опасаться, как бы Запад не ослабил свою бдительность и не создал впечатления, что одобряет статус-кво и советское господство над порабощенными народами"»8. Эти слова могли бы стать эпиграфом ко всей истории развития диалога между СССР и Западом в хрущевское десятилетие. Таким образом, в первой половине 1950-х гг. переговорный процесс по линии Восток - Запад характеризовался следующими чертами:
Во-первых, он развивался с двух сторон под влиянием противоречивого сочетания прагматизма и политического «идеологизма». Эйзенхауэр был в гораздо большей степени прагматиком, чем госсекретарь Дж. Даллес, сторонник догматов воинствующего антикоммунизма и антисоветизма. В первое десятилетие после мировой
войны политический реализм не мог соперничать с идеологическими фильтрами в сознании американской и советской элиты. Еще не было выработано императива человеческого выживания в ядерный век. Степень реализма определялась тем, насколько СССР мог заставить американское руководство считаться с собственной ядерной силой, насколько был способен учитывать риск ядерного уничтожения.
Тем не менее, даже Даллес придавал значение ведению переговоров с СССР, хотя они и не были бы нацелены на достижение результата. Как указывал Даллес: «Полезно вести переговоры для того, чтобы мы поняли точку зрения друг друга и попытались ее понять так хорошо, чтобы исключить серьезные просчеты»9.
Такой подход нашел отражение в доктрине СНБ-5501 от 7 января 1955 г., в которой впервые говорилось, что «Соединенные Штаты должны быть готовы вести переговоры с Советским Союзом всякий раз, когда возникает отчетливое впечатление, что посредством этого будут удовлетворяться интересы безопасности США»10. Но сам факт переговоров не исключал активной деятельности СССР и США в строительстве своих военно-политических блоков, стратегий ведения психологической войны друг против друга, а также методов ядерного сдерживания и устрашения.
Статья Дж. Кэмпбелла, директора политических исследований Совета по международным отношениям, «Переговоры с Советами», опубликованная в начале 1956 г., как нельзя лучше демонстрирует суть американской позиции на переговорах. Характеризуя ядерную мощь обеих держав, Кэмпбелл делал вывод, что она достигла своего предела, стала немыслимой. Поэтому в мировой политике должен наступить этап длительных, возможно, непрерывных переговоров ради безопасности в мире. Возрастание ядерной мощи заставляет стороны искать спасение в результативных соглашениях. Согласно его прогнозу, противостояние будет переходить на другие уровни, хотя проблемы сохранятся, также как и источники конфликтов11.
Таким образом, уже к середине 1950-х гг. стало складываться представление, что в повестку переговорного процесса о разоружении неизбежно должны включаться вопросы регионального противостояния сверхдержав. Это потенциально могло расширить предметы и интенсивность торга.
Во-вторых, в переговорном процессе «Москва-Вашингтон» уступки могли иметь только взаимный характер. Необходимость переговоров о разоружении напрямую обуславливалась состоянием ядерного потенциала державы. Частота миролюбивых инициатив Хрущева также зависела от состояния ядерного потенциала СССР. Фактор отставания (особенно в первой половине 1950-х гг.) постоянно побуждал кремлевское руководство выступать с инициативой переговоров. Во многом такая настойчивость была вызвана тем, что Хрущев не был удовлетворен состоянием советского ядерного nolo
тенциала. Поэтому США, убежденные в собственной позиции силы, первоначально сомневались в необходимости интенсивного переговорного процесса.
В-третьих, миролюбивые инициативы изначально были ориентированы на улучшение международного имиджа СССР. Они были призваны развенчать миф об угрозе с Востока, который поддерживал внутреннее единство в НАТО и консолидацию его членов вокруг позиции США. В служебной записке международного отдела ЦК КПСС отмечалось, что «Соединенные Штаты Америки в послевоенные годы придают особое внимание вопросам пропаганды империалистической идеологии. Пропаганда «американского образа жизни», защита капиталистического строя вообще и постоянные атаки на социалистические страны, в особенности на Советский Союз, подняты в США до уровня правительственной политики»12.
Идеологический фронт Холодной войны включал в себя радиовещание на зарубежные страны, периодические издания, литературу и журналистику. Уже в 1954 г. общий тираж политической литературы в СССР составил 130 млн экземпляров при населении СССР в 190 млн человек. Мощность радиовещания постоянно наращивалась. К 1959 г. она составляла 10040 квт, почти в пять раз больше, чем в 1949 г. В три раза увеличились мощности радиовещания на зарубежные страны (5900 квт. в 1949 г. - 16 000 квт в 1959 г.)13.
Мирные предложения никак не смягчали фон восприятия Другого на внутреннем уровне советской политики. Скорее даже наоборот. В советском кинематографе именно в хрущевское десятилетие образ врага стал отчетливым и устойчивым. Особенно в детективах и приключенческих фильмах, где активно действовали против советских людей американские, английские и германские шпионы и диверсанты, «бывшие» русские из эмигрантской среды, перешедшие на службу в западные разведывательные структуры, ученые, занимающиеся смертоносными военными разработками, бывшие нацисты. Достраивался образ врага путем противопоставления положительных персонажей - защитников советского строя - разведчиков, сотрудников КГБ, простых советских граждан из рабочей или крестьянской среды, являвшихся образцом советских социалистических моральных ценностей14.
Характеризуя особенности восприятия западного Другого советскими политиками, Хрущев откровенно признавал: «В принципе, любые их предложения <...> нам можно было бы принять, но мы внутренне не были готовы к этому, еще не отделались от наследия сталинских времен, когда в каждом иностранце видели разоблаченного врага, приезжающего к нам только с целью вербовки советских людей и шпионажа»15.
В-четвертых, наивно было бы думать, что желание обеих сторон, пусть даже не самое искреннее, начать переговорный процесс было вызвано пониманием ответственности перед угрозой ядер-
ной войны или глобальной военной конфронтацией. Это сознание придет позже, после Карибского кризиса 1962 г. В докладе рабочей группы США, Англии и Франции по подготовке Женевской встречи было четко зафиксировано принципиальное расхождение. Западные аналитики отмечали, что «целью русских остается предоставление приоритета ограничению вооружений перед инспекцией. Западные же державы придерживаются того мнения, что полная и эффективная система контроля является предварительным условием для любого соглашения о разоружении»16. Соответственно западные державы выдвигали на первый план задачу совместного согласования механизмов контроля над вооружением.
К середине 1950-х гг. сформировалась своеобразная «база идей», вмещавшая различные проекты и предложения, которые могли бы стать предметом переговорного процесса. К их числу относились: воздушная разведка территорий СССР и США; проект создания Международного контрольного органа по добыче атомного сырья и производству атомных материалов; проект одновременного запрета атомного, водородного и других видов оружия массового уничтожения. Однако в ходе обсуждений обе стороны прибегали к старым методам дипломатии, которые они использовали еще в первые послевоенные годы, т.е. взаимному блокированию предложений противоположной стороны. На протяжении всех 1950-х гг. сохранялся большой дефицит взаимного доверия.
Журналисты, а затем и исследователи, стали широко использовать понятие «дух Женевы», чтобы подчеркнуть начало нового диалога между СССР и странами Запада. Но на самом деле в 1955-1956 гг. еще более усилилось идеологическое и политическое противостояние. Несмотря на миролюбивую риторику, которая к этому времени стала своего рода нормой в переписке глав государств и их публичных выступлениях, реальная политика сохраняла инерцию довольно жесткой конфронтации и подозрительности.
Логика переговорного процесса подчас принимала парадоксальные формы. Так, США предлагали проводить совместную аэрофотосъемку и наладить обмен военной информацией. Булганин в ответном письме президенту Эйзенхауэру не возражал против этого предложения. Напротив, он подчеркивал, что обмен принесет взаимную пользу. Но следом замечал, что тогда необходимо, чтобы взаимный контроль охватывал все виды вооружения, включая ядерные стратегические, а также распространялся и на все государства. И, конечно же, сопровождался соответствующей проверкой и предоставлением данных в Международный контрольный орган17. Не отрицая американского предложения, даже углубляя его, Булганин, по сути, доводил его до абсурда. На первый взгляд его дополнения имели самый миролюбивый характер. Но они не имели ничего общего с реальным положением вещей и действительными пределами допустимого для СССР и США контроля.
Вообще переписка Булганина и Эйзенхауэра является замечательным примером совершенно нового стиля в дипломатии СССР и США. Политическая риторика уже не содержала ультимативных требований и жестких формулировок. Обтекаемые фразы, особый миролюбивый настрой, деловой, даже прагматичный стиль. Но это лишь камуфляж, за которым угадывалось стремление выиграть время или перевести переговоры в ситуацию конкурентного торга. Причину такой позиции советской стороны впоследствии Хрущев объяснил в своих мемуарах: «Тогда мы отставали в процессе накопления ядерного оружия и не имели нужного количества его носителей типа ракет <...> Естественно, контроль на месте оказался бы не в нашу пользу: США получили бы возможность чисто арифметически все подсчитать и определить, что мы слабее. И возникло бы для них наиболее выгодное время покончить с нами путем войны»18.
В этих историях 1950-х гг. наряду с напряженными ситуациями возникали иногда просто анекдотичные случаи. Чего стоит, например, «история с воздушными шарами». Советская сторона зафиксировала, что с территории Западной Германии американские организации запускают воздушные шары. За девять месяцев 1955 г. в воздух поднялось 1400 воздушных шаров с 300 тыс. антисоветскими листовками, газетами, брошюрами и журналами, которые разбрасывались на территории восточноевропейских стран. С сентября на шары стали подвешивать фотоаппаратуру. СССР заявил, что готов организовать выставку подобных воздушных шаров, поскольку их накопилось достаточное количество. В ответ американская сторона мягко дала понять, что это не послужит «каким-либо полезным целям», тем более что располагала такими же, но советскими шарами. В итоге американцы предложили вернуть друг другу воздушные шары, находившиеся в распоряжении каждой из сторон19.
И все же «дух Женевы» придал мощный импульс развитию многопланового диалога СССР с Западом и позволил приоткрыть железный занавес. С 1956 г. начали постепенно расширяться каналы коммуникаций между советскими людьми и Западом.
Углубление переговорного процесса СССР-Запад в 1957-1961 гг.
На военном параде в Москве на Красной площади 7 ноября 1957 г. впервые были показаны межконтинентальные баллистические ракеты. Это вызвало серьезные размышления и опасения в во-енно-стратегических кругах западных стран. СССР совершил рывок в выравнивании военно-стратегических сил с США. Вашингтон лишился важных преимуществ, на основе которых строились идеи об американском военном превосходстве. Комиссия ведущих аналитиков при президенте США еще в октябре 1957 г. подготовила рекомендации по изменению ведения переговоров с СССР. Этот до-
кумент, известный как «доклад Гейгера», указывал на то, что период с 1956 г. по 1960 г. будет «лучшим временем для того, чтобы вести переговоры с позиции силы, поскольку военный статус США по отношению к России может никогда уже не оказаться столь сильным»20. Но рубеж наступил раньше.
Переговорный процесс между СССР и США в хрущевское десятилетие можно условно разделить на два периода. Когда СССР получил термоядерное оружие и взял на вооружение межконтинентальные баллистические ракеты, кардинально изменилась база переговорного процесса. Американцы с присущим им прагматизмом быстро осознали изменение в стратегическом балансе сил. Теперь уже всякий раз при решении вопроса о войне пришлось бы взвешивать риск возможного уничтожения и своей территории. С этого времени резко повысился интерес к стратегии переговоров вообще, и с Кремлем в особенности.
Это стало очевидно в 1958-1959 гг. Сначала госсекретарь Даллес выступил с программной речью в Национальном клубе печати в Вашингтоне, затем заместитель помощника госсекретаря по европейским делам Ф. Колер развил его идеи в своем большом выступлении под названием «Переговоры как эффективный инструмент американской внешней политики» 6 мая 1958 г.21
Эти выступления свидетельствовали об определенной трансформации американского политического мышления. Убежденный противник СССР Даллес тем не менее признал тогда, что при угрозе перерастания Холодной войны в горячую, нужно искать те области в переговорном процессе с русскими, «где могло бы быть хорошее соглашение в общих интересах». Колер, анализируя переговоры с советским руководством, подчеркивал неуступчивость, подозрительность и недоверие русских. Как опытный дипломат, он прекрасно понимал, что различие в политических системах создают большие сложности в достижении общей позиции. Но именно переговоры, по его мнению, особенно необходимы на современном этапе. Они должны иметь постоянный характер с использованием всех доступных средств и приемов, которые могли бы привести к конструктивным результатам.
Колер предложил поднять ценность переговорного процесса как основного механизма сохранения мира, пытаясь при этом добиться изменения основополагающих целей внешней и внутренней политики СССР. Советские лидеры никогда не скрывали, что их конечная цель - «триумф коммунизма во всемирном масштабе». Это изначально было неприемлемым для США. Поэтому советско-аме-риканские переговоры будут для США, по мнению Колера, длительным процессом, сопровождающимся то снижением, то усилением напряженности и некоторым обоюдным ограничением вооружения.
В это же время в высших кругах СССР и США развернулось обсуждение стратегии ограниченной войны с различными сценариями
- от ядерного до применения обычных видов вооружения. Смысл этих подходов в значительной степени раскрывают работы Г. Киссинджера и М. Гальперина. Киссинджер не скрывал, что в военной среде, занимающейся разработками стратегического характера, нет единства мнений относительно моделей «ограниченной ядерной войны» или «обычной локальной войны». Но переговоры способны оказывать воздействие на военные доктрины относительно применения ядерного оружия. Оба ведущих аналитика подчеркивали, что если США готовы сесть за стол переговоров по контролю над вооружениями, то важно добиться, чтобы любая возникшая локальная война велась бы без применения ядерного оружия22.
Но в позиции советской и американской сторон были стабильными идеологические установки, образовавшие своего рода матрицы сознания, в рамках которых возникали регулирующие рефлексии на международные процессы. Советская сторона не думала отказываться от классового подхода в мировой политике, бдительно сохраняя марксистскую веру в объективные факторы и будущий крах капиталистической системы. Несмотря на риторику публичных заявлений, в советских внешнеполитических стратегиях по отношению к Западу не было никакой «искренней воли» или «добрых намерений».
В свою очередь, американский послевоенный подход развивался на основе доктрины «сдерживания». Для американцев, как справедливо подчеркивал Киссинджер, военные акции превращались в «крестовый подход» для наказания «агрессора»23. Не менее распространенным было стремление увязывать переговоры с идеями трансформации политического строя в СССР: если есть признаки «либерализации», то имело смысл вести переговоры. В 1960 г. Киссинджер писал: «Доведенная до абсурда эта школа мышления настаивала на отказе даже от советского согласия с нашими собственными предложениями»24. Хотя на самом деле более важной задачей, по его мнению, являлось понимание того, «какой именно характер соглашений совместим с нашими идеалами и имеет отношение к нашей безопасности независимо от внутренней структуры Советского Союза»25. Соответственно он предлагал не увлекаться дискуссиями о том, является ли хрущевское руководство «сталинским» или «либеральным».
В то же время в 1959 г. на последнем президентском сроке Эйзенхауэра были достигнуты серьезные результаты. После затянувшейся паузы в переговорах и взаимных популистских обвинений прорывом стало подписание в 1959 г. первого договора об использовании Антарктики в мирных целях и нераспространении ядерного оружия «по горизонтали». Не менее значимым событием стал визит Хрущева в США и первая за всю историю советско-американских отношений двусторонняя встреча на высшем уровне в Кэмп-Дэвиде.
В ходе президентской избирательной кампании 1960 г. Эйзенхауэру ставили в вину неспособность сдержать революции в третьем
мире, ракетное отставание от СССР, упущенные возможности в переговорных процессах с СССР по сокращению или ограничению вооружений. К разработке внешнеполитического курса нового пре-зидента-демократа Дж. Кеннеди были привлечены и Киссинджер, и П. Нитце, сторонник «позиции силы» в переговорном процессе. Они имели прямо противоположные взгляды и подходы к внешнеполитическому курсу, но это обеспечивало объединение вокруг президента различных сил от умеренно-либеральных до консервативных. Стратегия Кеннеди, как представляется, совмещала традицию силового подхода и понимание того, что США необходимо более гибко реагировать на вызовы международных процессов.
Этот подход проявился во время его встречи с Хрущевым в Вене, которая стала результатом переосмысления роли и значения переговоров с советской и американской стороны. Эффект двусторонней встречи в Кэмп-Дэвиде, дипломатические контакты с русскими, переговоры в многостороннем формате по разоружению - все это служило, как высказался Гэддис, «легитимацией идей» о том, что переговоры с Москвой были бы подходящим средством для реализации американских принципов национальной безопасности. Как напишет один из первых биографов Кеннеди Т. Соренсен, президент предполагал в дальнейшем начать специальные переговоры, чтобы снизить уровень конфронтации26.
Карибский кризис в контексте переговорного процесса СССР и США
На венской встрече 4 июня 1961 г. у Хрущева и Кеннеди был целый спектр тем для обмена мнениями. Хрущев ехал в Вену с сознанием победителя. СССР одержал победу на спутниковом этапе космической гонки. На осень 1961 г. был запланирован XXII съезд партии, на котором предполагалось провозгласить, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Однако растущее беспокойство Хрущева вызывали ракетно-ядерные базы США, особенно в Турции, нацеленные на СССР. Кроме того, оба лидера не скрывали своего особого отношения к Кубинской революции, произошедшей в 1959 году. Известны слова Хрущева, обращенные к президенту США в Вене: «Ведь Фидель Кастро не коммунист, но Вы своими действиями можете так вышколить его, что он в конечном счете действительно станет коммунистом, и тогда это уже будет Ваша заслуга»27.
Хрущев затронул весьма болезненную тему. Всего лишь два месяца назад Кеннеди и ЦРУ стали объектом острейшей критики республиканской прессы, обвинившей их в провале американского плана военного вторжения на Кубу. Кубинцы были предупреждены об этой интервенции и дали отпор, уничтожив десант в заливе Ко-чинос. Кеннеди обвиняли в бездействии в отношении кубинского
вопроса, который стал основным козырем в избирательной борьбе республиканцев, готовившихся к промежуточным выборам в Конгресс. Хотя выборы должны были состояться только в ноябре 1962 г., тема Кубы постоянно обсуждалась на страницах американской прессы, в публичных речах политиков и общественных деятелей. В этой обстановке благодушная рекомендация Хрущева звучала как зловещее предостережение.
Пройдет всего лишь год, и две сверхдержавы, а вместе с ними и весь мир окажутся на грани ядерного апокалипсиса. О Карибском кризисе - самом драматичном эпизоде Холодной войны - написаны сотни исследований. В 1990-е - 2000-е гг. были рассекречены и изданы тома документов из архивов США, России, Гаваны. Детально проанализированы все тринадцать дней в октябре 1962 г., когда в Белом Доме и Кремле вырабатывались стратегии перехода от ядерных ультиматумов к modus vivendi, согласовывались формулы компромисса. Структура кризиса, внешние и внутренние факторы, модели выработки решений, ментальные характеристики участников, методы и формы переговорного процесса сегодня уже досконально изучены28. Общая картина Карибского кризиса реконструирована, хотя еще сохраняются дискуссионные темы, как частного, так и обобщающего характера.
Взгляд из Гаваны на эти события фокусируется на «предательстве Хрущевым» горячих и неопытных кубинских лидеров, которые поверили заверениям Москвы, что революцию защитят ее ядерные ракеты средней дальности, тайно размещенные с июня по октябрь 1962 г. Хрущев жаждал неожиданного эффекта. Он отказался принять предложение кубинцев о публичном заявлении о размещении ракет, как это открыто делали американцы на ракетно-ядерных базах в Великобритании («Тор») и Турции («Юпитер»). Хрущев мечтал приставить «ядерный пистолет к виску Вашингтона», но сначала -тайно, а затем, объявив Кеннеди на встрече во время Генеральной ассамблеи ООН в ноябре 1962 г. Тем самым он сделал Кубу, еще не определившуюся с политической ориентацией, с непредсказуемой внутренней обстановкой, заложницей собственных амбиций и ядерного шантажа. Риск был колоссальный, учитывая импульсивность и амбициозность кубинских революционеров, а также болезненную реакцию Белого дома на кубинскую тему. Но Хрущев как политический лидер всегда предпочитал острые рискованные ситуации.
Взгляд из России во многом объясняет мотивы этого огромного ядерного риска. США планомерно осуществляли программу создания ядерного пояса (ракетные базы) вокруг СССР, используя метод превентивного ядерного шантажа и позицию силы. Известен доклад председателя КГБ Хрущеву на основе данных разведки из Пентагона как раз накануне кризиса. В нем сообщалось, что американцы считают, что «СССР в настоящее время не имеет достаточного количества ракет для уничтожения стратегических баз НАТО. Однако
через некоторое время Советский Союз будет располагать такими ракетами в достаточном количестве <...> Существующее в настоящее время соотношение сил между США и СССР в военной области позволяет Соединенным Штатам рассчитывать в случае войны на успех»29. Американский ядерный удар по СССР был кошмаром советского руководства в эти годы. Любые превентивные меры, вплоть до самых рискованных, имели для Кремля оправдательную мотивацию.
Хрущев сознательно пошел на обострение отношений с Вашингтоном уже в марте 1962 г., когда советское Главное разведывательное управление сообщило ему о планировавшемся ядерном ударе Пентагона по территории СССР в сентябре 1961 г. Таких проектов было немало, но это были рабочие документы превентивно-страте-гического характера. Хрущев отменил обмен телевизионными посланиями с президентом Кеннеди, затем осудил его заявление о решимости применить ядерное оружие с самого начала вооруженного конфликта. В июне брату президента Р. Кеннеди было демонстративно отказано во въездной визе. Лето прошло в нервном напряжении.
Председатель КГБ В. Семичастный докладывал Хрущеву о постановке на боевое дежурство в Турции 17 американских баллистических ракет средней дальности «Юпитер», а также о решении Вашингтона послать в воды Турции несколько подводных лодок с баллистическими ракетами «Поларис». Параллельно с 22 августа 1962 г. Хрущев начал разыгрывать «берлинскую карту», потребовав от США, Великобритании и Франции подписать мирный договор с ГДР. Обострение советско-американских отношений наступило в сентябре, когда советские вооруженные силы были приведены в состояние ограниченной боевой готовности. Этому предшествовало заявление Кеннеди о недопустимости присутствия на Кубе советских боевых формирований, военных баз, наступательных ракет класса «земля-земля». Тогда же СССР принял решение разместить на Кубе не только ракеты средней дальности, но и тактическое ядерное оружие30.
Операция «Анадырь» по доставке советского «спецгруза» на Кубу шла полным ходом в обстановке повышенной секретности. Хотя уже с апреля 1961 г. ЦРУ удалось завербовать полковника ГРУ Генерального штаба Вооруженных сил СССР О.В. Пеньковского, который передавал США данные о реальном состоянии советских ракетных арсеналов и операциях по их размещению. Только 14 октября американский разведывательный самолет обнаружил ракетные позиции на Кубе. Президент Кеннеди создал специальный секретный штаб по управлению кризисом (Е8ССОМ).
С 23 по 28 октября продолжался самый опасный в истории человечества переговорный процесс. Вооруженные силы СССР и стран Варшавского договора находились в состоянии повышенной бое-
вой готовности. Президент Кеннеди и лидер СССР Хрущев каждый день обменивались личными посланиями. Переговоры бурлили в структурах ООН. США объявили военно-морскую блокаду судам СССР, направлявшимся к Кубе. Обе стороны в ультимативных заявлениях не исключали ядерный конфликт, но рассматривали возможные варианты взаимного отступления. Необходимость формулы компромисса диктовалась прагматичными соображениями. Кеннеди считал, что в ответ на американские действия на Кубе СССР обязательно нанесет удар по Берлину. На карту были поставлены Куба - Берлин - Турция.
Параллельно сразу же возникали новые линии неформального обмена информацией между сторонами, которые искали выхода из тяжелейшей ситуации. Общение Р. Кеннеди с послом СССР в США А.Ф. Добрыниным и советским разведчиком Т.Н. Большаковым, сотрудником посольства, сыграло важнейшую роль. Именно Большаков, как подчеркивал знаток этих событий академик Фурсенко, первым сообщил в Москву формулу компромисса, разработанную «Р. Кеннеди и его друзьями» уже 23 октября. Она сводилась к следующему: США ликвидируют свои ракетные базы в Турции и Италии, а СССР - на Кубе. Из-за разницы времени и технических сбоев информация пришла с запозданием в Москву - 25 октября. Уже в этот день на заседании Президиума ЦК КПСС Хрущев заявил, что ракеты придется убрать в ответ на американское обязательство не трогать Кубу.
Это был особый канал конфиденциальной связи, столь необходимый в кризисных условиях и Москве, и Вашингтону. Р. Кеннеди и его круг прекрасно знали, что обаятельный Большаков является сотрудником советской разведки. Но американцы сделали шаг навстречу, приглашая его на частные обеды и встречи, налаживая с ним дружеское общение, чтобы установить таким образом конфиденциальную личную связь с Хрущевым. Вопреки установкам руководства ГРУ, Большаков проявил инициативу, пошел на эти контакты еще до кризисных событий. Хрущеву также нужен был такой «медиум» между Белым домом и Кремлем. Формула компромисса была принята Хрущевым, но американская сторона сразу же убрала упоминание об итальянских базах.
Существует также версия о ключевой роли других «медиумов» в переговорном процессе: резидента КГБ в Вашингтоне A.C. Фомина (настоящая фамилия Феклисов) с американским журналистом Дж. Скали. Сам Феклисов неоднократно в публичных выступлениях рассказывал, как на встрече со Скали в ресторане «Оксиденталь» 26 октября сообщил ему о компромиссном решении Хрущева и необходимости выхода из кризиса. А Скали, в свою очередь, немедленно передал эту информацию государственному секретарю США Д. Раску, а потом и самому президенту Кеннеди31.
28-29 октября острая фаза кризиса была преодолена. Процесс
урегулирования растянулся до января 1963 г. Советские ракеты были демонтированы и вывезены с Кубы, также как ряд других видов боевых вооружений. Учитывая горячность кубинских «бородачей», Хрущев принял решение вывезти и тактическое ядерное оружие, о котором американцы даже не знали. Этот секрет был раскрыт только в 1992 г. Кеннеди также выполнил свое обещание - американские баллистические ракеты в Турции были демонтированы. Президент заверил Кремль в отказе от вторжения на Кубу и в ноябре официально отменил установленный вокруг острова режим карантина.
После раскрытия Большакова и его отъезда в Москву мысль о создании нового конфиденциального канала связи между Москвой и Вашингтоном уже рассматривалась обеими сторонами. Им стал полковник КГБ Б.В. Карпович, работавший в штате советского посольства в Вашингтоне32. В 1963 г. СССР и США заключили договор о запрете испытаний ядерного оружия в атмосфере, под водой и в космическом пространстве. Далее последовали совместные инициативы о запрете выведения ядерного оружия на космическую орбиту.
Не затихают споры о том, кто из политических лидеров США или СССР выиграл это противостояние. Без сомнения, Джон и Роберт Кеннеди оказались на высоте. Их стратегическое решение вывело переговорный процесс из тупиковой ситуации. Карибский кризис имел психологическую основу. Он высветил в самом ярком свете личные качества американского и советского лидеров. Они оба были не только на вершине власти, но и заложниками этой власти. В кризисные дни Кеннеди и Хрущев смогли подняться над эмоциями, собственным окружением, проявить политическую волю и пойти на этот компромисс, спасший мир.
Примечания Notes
1 Schelling Т.С. The Strategy of Conflict. Cambridge, 1960. P. 20; Кокошин A.A., КременюкВ.А., Сергеев В.M. Вопросы исследования международных переговоров // Мировая экономика и международные отношения. 1988. № 10. С. 28; Атрешенков В.В. Эволюция американской теории и практики переговоров в отношениях США с Советским Союзом (конец 1940-х - 1980-е гг.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Москва: Институт США и Канады, 1990; Fisher R., Ury W. Getting to Yes: Negotiating Agreement Without Giving in. New York, 1981.
2 GaddisJ.L. The Strategies of Containment: A Critical Appraisal of Postwar American National Security Policy. Oxford; New York, 1982. P. 196
3 Neue Zeit. 12 Mai, 1960; Июньский 1957 года Пленум ЦК КПСС. Стенографический отчет // Исторический Архив. 1993. № 3. С. 46.-
4 GaddisJ.L. The Strategies of Containment: A Critical Appraisal of Postwar American National Security Policy. Oxford; New York, 1982. P. 160.
5 Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ).
Ф. 5. On. 30. Д. 126. Л. 72-73.
6 Советская внешняя политика и европейская безопасность. Москва, 1972. С. 36.
7 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 115. Л. 12. (сведения советской разведки о Парижском совещании глав государств США, Англии и Франции).
8 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 115. Л. 12.
9 The Department of State Bulletin. V. 37 (1957). No 958. November 4,
1957. P. 711. URL: https://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=umn.3195100122845 24&view= 1 up&seq=717.
10 Gaddis J.L. The Strategies of Containment: A Critical Appraisal of Postwar American National Security Policy. Oxford; New York, 1982. P. 161.
11 Campbell J. Negotiations with the Soviets // Foreign Affairs. 1956. Vol. 34. № 2. January. P. 305-316.
12 РГАНИ. Ф. 5. On. 30. Д. 270. Л. 31.
13 РГАНИ. Ф. 5. On. 30. Д. 273. Л. 58.
14 Колесникова А.Г. Формирование и эволюция образа врага периода «холодной войны» в советском кинематографе (середина 1950-х- середина 1980-х гг.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Москва, 2009. С. 18-20; Лельчук B.C., Пивовар Е.И. Конфронтация двух систем и менталитет советского общества // СССР и холодная война / Под ред. B.C. Лельчука и Е.И. Пивовара. Москва, 1995. С.300-303.
15Хрущев Н.С. Воспоминания // Вопросы истории. 1993. № 6. С. 86.
16 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 115. Л 6.
17 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 126. Л. 88.
18 Хрущев Н.С. Воспоминания // Вопросы истории. 1993. № 6. С. 86.
19 Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 0129. Оп. 40. Д. 11. Л. 48-59.
20 Deterrence and Survival in the Nuclear Age ("The Gaither Report" of 1957). Printed for the use of the Joint Committee on Defense Production: Congress of the United States. Wash.: G.P.O., 1976. P. 26.
21 The Department of State Bulletin. V. 38 (1958). No 971. February 3,
1958. P. 161-162. URL: https://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=msu.312930081 21497&view= 1 up&seq= 161.; Ibid. V. 38 (1958). No 988. June 2,1958. P. 910. URL: https://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=msu.31293008121505&view= 1 up &seq=370.
22 Kissinger H.A. Nuclear Testing and the Problem of Peace // Foreign Affairs. 1958. Vol. 37. No. 1. P. 1-18; Kissinger H.A. Limited War: Conventional or Nuclear? A Reappraisal // Daedalus. 1960. Vol. 89. No. 4. P. 800-817; Kissinger H.A. Limited War: Conventional or Nuclear? A Reappraisal // Arms Control Disarmament and National Security / Ed. by D.G. Brennan. New York, 1961. P. 143-151; Halperin M.H. Limited War in the Nuclear Age. New York, London, 1963. P. 90-91; Kertesz S.D. American and Soviet Negotiating Behavior // Diplomacy in a Changing World / Ed. by S.D. Kertesz, M. Fitzsimons. Notre Dame, 1959. P. 133-170. Morgenthau H.J. What the Big Two Can, and Can't, Negotiate // The New York Times Magazine. September 20, 1959. No. 9. P.
88-90; Morgenthau H.J. The Art of Diplomatic Negotiation // The State of the Social Sciences / Ed. by L.D. White. Chicago, 1956. P. 404-^14; Duchacek I.D., Thompson K. W. Conflict and Cooperation Among Nations. New York, 1960; Graig G.A. Totalitarian Approaches to Diplomatic Negotiations // Studies in Diplomatic History and Historiography in Honor of G.R. Gooch / / Ed. by A.D. Sarkissian. London, 1961. P. 120-125.
23 Kissinger H.A. The Necessity for Choice: Prospects of American Foreign Policy. London, 1960. P. 172.
24 Kissinger H.A. The Necessity for Choice: Prospects of American Foreign Policy. London, 1960. P. 191.
25 Kissinger H.A. The Necessity for Choice: Prospects of American Foreign Policy. London, 1960. P. 196.
26 Sorensen T. Kennedy. New York, 1965. P. 516.
27 Корниенко Г.М. «Холодная война»: Свидетельство ее участника. Москва, 1994. С. 59.
28 Фурсенко А., Нафтали Т. Адская игра. Секретная история карибско-го кризиса, 1958 - 1964. Москва, 1999; Микоян С.А. Анатомия Карибского кризиса. Москва, 2006; Горовцов Д.Е. Советско-американские отношения и Кубинская революция (вторая половина 1950-х - начало 1960-х гг.). Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Москва: МГУ, 1996; «Мы спасли мир от угрозы ядерной войны, отстояв Кубу...» // Источник. 2002. № 5. С. 60-112; Beschloss M.R. The Crisis Years: Kennedy and Khrushchev, 1960-1963. New York, 1991; Kennedy R.F. Thirteen Days. A Memoir of Cuban Missile Crisis. New York, 1968 (1971); Allison G.T. Essence of Decision: Explaining the Cuban Missile Crisis. Boston, 1971; Sorensen T. Kennedy. New York, 1965; Schlesinger A.M. Jr. 1000 Days: John F. Kennedy in the White House. Boston, 1965.
29 Ефимов H.H., Фролов B.C. Карибский кризис 1962 года (новые данные) // Вопросы истории. 2005. № 10. С. 26.
30 Ефимов Н.Н., Фролов B.C. Карибский кризис 1962 года (новые данные) // Вопросы истории. 2005. № 10. С. 31-34.
31 Фурсенко А.А. О переговорах Фомина-Скали во время кубинского кризиса // Русское открытие Америки. Москва, 2002. С. 339-353.
32 Фурсенко А.А. Необычная судьба разведчика Г.Н. Большакова // Новая и новейшая история. 2005. № 4. С. 92-101.
Автор, аннотация, ключевые слова
Павленко Ольга Вячеславовна - докт. ист. наук, профессор, первый проректор — проректор по научной работе, Российский государственный гуманитарный университет (Москва)
ORCID ID: 0000-0001-5734-4048
pavlenko@rggu.ru
В статье рассматривается диалектика переговорного процесса СССР и США, анализируются мотивы и интересы двух сторон, ресурсы и пределы допустимых компромиссов в контексте складывавшейся системы мирного
сосуществования. На основе архивных документов из РГАНИ, АВП РФ, а также Бюллетеней Государственного департамента США и других источников реконструируются этапы двусторонних отношений, в центре которого был ядерный диалог. Советские и американские документы того времени свидетельствуют, насколько тяжело продвигалась идея непрерывных переговоров двух сверхдержав с целью согласования своих конфликтных интересов. К началу 1960-х гг. СССР и США уже использовали дипломатические практики для преодоления острых ситуаций, чреватых военным столкновением. Механизм поиска компромисса, который разрабатывался как советскими, так и американскими лидерами, постепенно превращался в эффективный внешнеполитический инструмент.
Впоследствии Карибский кризис 1962 г. показал все преимущества такого подхода. Переговоры между СССР и США постепенно вылились в непрерывный процесс, который развивался независимо от текущей напряженной ситуации. Две сверхдержавы с враждебной, по сути, идеологией пришли к осознанию пользы политического торга, когда можно было продвигать свои и зондировать чужие интересы вне зависимости от политического климата дня. Острая конкуренция и одновременно поиск выхода из стратегических тупиков стали нормой Холодной войны. Немаловажную роль в этом сыграл исторический опыт Карибского кризиса.
Карибский кризис, переговорный процесс, разоружение, коллективная безопасность, ядерное сдерживание, конфликтные интересы, мирное существование.
Author, Abstract, Key words
Olga V. Pavlenko - Doctor of History, Professor, First Vice-Rector - Vice-Rector for Academic Affairs, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)
ORCID ID: 0000-0001-5734-4048 pavlenko@rggu.ru
The article examines the dialectics of the negotiation process between the USSR and the USA, analyzes the motives and interests of the two sides, the resources and the limits of acceptable compromises in the context of the emerging system of peaceful coexistence. On the basis of archival documents from the the Russian State Archive of Contemporary History (RGANI), Archive of the Foreign Policy of the Russian Federation, as well as The Department of State Bulletin and others, the author reconstructs the stages of the bilateral relations, the core of which was the nuclear dialogue. Soviet and American documents of the time reflect the challenges of promoting the idea of continuous negotiations between the two superpowers in order to reconcile their conflicting interests. By the early 1960s, the USSR and the USA were already using diplomatic practices to overcome acute situations fraught with a military clash. The mechanism for finding a compromise, which was developed by both Soviet and American
leaders, gradually turned into an effective foreign policy tool.
The Cuban Missile Crisis of 1962 showed all the advantages of this approach. The negotiations between the USSR and the USA gradually turned into a continuous process that developed regardless of the tensions present at the time. The two ideologically opposed superpowers came to realize the benefits of political bargaining-to promote their own and probe others interests, regardless of the political climate of the day. Intense competition and, at the same time, the search for a way out of strategic impasses became the norm of the Cold War. The historical experience of the Cuban Missile Crisis played an important role as well.
Cuban missile crisis, negotiation process, disarmament, collective security, nuclear deterrence, conflicting interests, peaceful coexistence.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Campbell, J.C. Negotiations with the Soviets. Some Lessons of the War Period. Foreign Affairs, 1956, vol. 34, no. 2, pp. 305-316. (In English).
2. Efimov, N.N. and Frolov, V.S. Karibskiy krizis 1962 goda (novye dannye) [The 1962 Cubam Missile Crisis (New Data).]. Voprosy istorii, 2005, no. 10, pp. 25-35. (In Russian).
3. Fursenko, A.A. Neobychnaya sudba razvedchika G.N. Bolshakova [The Unusual Fate of Intelligence Agent G.N. Bolshakov.]. Novaya i noveyshaya istoriya, 2005, no. 4, pp. 92-101. (In Russian).
4. Kissinger, H.A. Limited War: Conventional or Nuclear? A Reappraisal. Daedalus, 1960, vol. 89, no. 4, pp. 800-817. (In English).
5. Kokoshin, A.A., Kremenyuk, V.A. and Sergeev, V.M. Voprosy issledovaniya mezhdunarodnyh peregovorov [Issues of international negotiations research.]. Mirovaya ekonomika i mezhdunarodnye otnosheniya, 1988, no. 10, pp. 23-33. (In Russian).
6. Kissinger, H.A. Nuclear Testing and the Problem of Peace. Foreign Affairs, 1958, vol. 37, no. 1, pp. 1-18. (In English).
(Essays, Articles, and Papers from Books, Proceedings, and Research Collections)
7. Fursenko, A.A. O peregovorah Fomina-Skali vo vremya kubinskogo krizisa [On the Fomin-Scully Negotiations during the Cuban Missile Crisis]. Russkoe otkrytie Ameriki. Moscow, 2002, pp. 339-353. (In Russian).
8. Graig, G.A. Totalitarian Approaches to Diplomatic Negotiations. Studies in Diplomatic History and Historiography in Honour of G.R. Gooch / Ed. by A.D. Sarkissian. London: Longmans, 1961, pp. 120-125. (In English).
9. Kertesz, S.D. American and Soviet Negotiating Behavior. Diplomacy in a Changing World/ Ed. by S.D. Kertesz, M.A. Fitzsimmons. Notre Dame (IN): University of Notre Dame Press, 1959, pp. 133-170. (In English).
10. Kissinger, H.A. Limited War: Conventional or Nuclear? A Reappraisal. Arms Control Disarmament and National Security / Ed. by D.G. Brennan. New York: George Braziller, 1961, pp. 143-151. (In English).
11. Morgenthau, H.J. The Art of Diplomatic Negotiation. The State of the Social Sciences / Ed. by L.D. White. Chicago (IL): University of Chicago Press, 1956, pp. 404-414. (In English).
(Monographs)
12. Allison, G.T. Essence of Decision: Explaining the Cuban Missile Crisis. Boston (MA): Little, Brown and Co., 1971, 416 p. (In English).
13. Beschloss, M.R. The Crisis Years: Kennedy and Khrushchev, 1960 -1963. New York: Edward Burlingame Books; HarperCollins, 1991, 864 p. (In English).
14. Duchacek, I.D. and Thompson, K.W. Conflict and Cooperation Among Nations. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1960, 649 p. (In English).
15. Fisher, R. and Ury, W. Getting to Yes: Negotiating Agreement Without Giving in. New York: Houghton Mifflin, 1981, 240 p. (In English).
16. Fursenko, A. and Naftali, T. One Hell of a Gamble: Khrushchev, Castro, and Kennedy, 1958 - 1964. New York: W.W. Norton & Company, 1997, 420 p. (In English). = Fursenko, A. and Naftali, T. Adskaya igra. Sekretnaya istoriya karibskogo krizisa, 1958 - 1964 [Hell Game: The Secret History of the 1962 Cuban Missile Crisis, 1958 - 1964.]. Moscow, 1999, 556 p. (In Russian).
17. Gaddis, J.L. The Strategies of Containment: A Critical Appraisal of Postwar American National Security Policy. Oxford (MA): New York: Oxford University Press, 1982, 432 p. (In English).
18. Halperin, M.H. Limited War in the Nuclear Age. New York; London: John Wiley & Sons, 1963,191 p. (In English).
19. Kissinger, H.A. The Necessity for Choice: Prospects of American Foreign Policy. London: Chatto & Windus, 1960, 370 p. (In English).
20. Mikoyan, S.A. Anatomiya Karibskogo krizisa [Anatomy of the Caribbean Crisis.]. Moscow, 2006,1071 p. (In Russian).
21. Schlesinger, A.M. Jr. A Thousand Days: John F. Kennedy in the White House. Boston (MA): Houghton Mifflin, 1965, 1087 p. (In English).
22. Schelling, T.C. The Strategy of Conflict. Cambridge (MA): Harvard University Press, 1960, 328 p. (In English).
23. Sorensen, T.C. Kennedy. New York: Harper & Row, 1965, 783 p. (In English).
DOI: 10.54770/20729286 2023 2 6
