CC BY
81Ольга Игоревна АГАНСОН
«Карфаген должен быть разрушен!»: балканская политика Австро-Венгрии в оценках держав Антанты, 1912-1914 гг.
Эта фраза, позаимствованная французским послом в Вене Альфредом Дюменом у римского сенатора Катона-старшего1, как нельзя лучше характеризует моноориентированность внешней политики Австро-Венгрии. Только в отличие от римского сенатора, ратовавшего за полное уничтожение главного геополитического соперника республики и установление безраздельного господства Рима в Средиземноморье, правящие круги Дунайской монархии преследовали куда более скромные цели: все их внешнеполитические построения сводились к расправе над малой страной Балканского полуострова — Сербией. Такая феноменальная региональная концентрация внешней политики великой державы, являвшейся неотъемлемым элементом баланса сил в Европе и важной частью существовавшей в начале XX в. системы союзов, становилась предметом детального анализа дипломатов Антанты, а также некоторых представителей гуманитарного сообщества стран Тройственного согласия, обладавших довольно глубокими познаниями по истории и политике государств Юго-Восточной Европы. Понимание внутриполитических коллизий, разворачивавшихся в Австро-Венгрии, давало ключ к правильной и взвешенной оценке ее позиции на международной арене. Разумеется, комплекс балканских проблем занимал неодинаковое место в шкале внешнеполитических приоритетов России, Великобритании и Франции, что обусловливалось разной степенью их вовлеченности в дела Юго-Восточной Европы. Тем не менее, такое различие
188 <>0<*>>х><>0000с>000<^^ О.И. Агансон <><Х><Х>ОС<><Х><Х>ОООС^^
ракурсов позволяет составить более нюансированную картину формирования внешнеполитического курса Австро-Венгрии на Балканах. Рассуждения дипломатов Антанты и экспертов по Юго-Восточной Европе преимущественно вращались вокруг трех ключевых сюжетов: во-первых, это национальная проблематика во внутриполитической жизни Дунайской монархии в целом и югославянский вопрос в частности; во-вторых, соотношение реальных и мнимых угроз для интересов Австро-Венгрии на Балканах; в-третьих, проблема взаимодействия Вены с партнерами по Тройственному союзу (Италия и Германия) в Балканском регионе и возможность военного выступления Монархии против Сербии. Трактовка вышеперечисленных сюжетов лицами, ответственными за принятие внешнеполитических решений в странах Тройственного согласия в период, непосредственно предшествовавший Июльскому кризису, представляет особенный интерес, ибо она во многом объясняет логику поведения Петербурга, Лондона и Парижа во время напряженнейшего международно-политического кризиса, переросшего в мировую войну летом 1914 г.
В силу набора причин исторического характера, связанных как со спецификой политического развития Юго-Восточной Европы, так и борьбой различных цивилизационных моделей за доминирование на этом пространстве, монархия Габсбургов традиционно присутствовала в северо-западной части Балканского полуострова. Западные авторы отмечали «посреднические» функции Австро-Венгрии в процессе взаимодействия балканских народов с внешним миром и, прежде всего, с Европой. Французский военный аналитик Ж. Нио в конце XIX в. писал о том, что Австро-Венгрия была связующим звеном между Балканами и «европейской цивилизацией»2, а известный британский историк-славист Р.У. Сетон-Уотсон, активно поддерживавший борьбу югославян против Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны, в самом начале XX в. указывал на особую миссию многонациональной монархии Габсбургов, призванной распространить на Балканы свет европейской культуры3.
В отличие от других великих держав, обладавших обширными геополитическими интересами, внешнеполитические ам-
биции Австро-Венгрии ограничивались лишь одним регионом: империя Габсбургов увязывала свой великодержавный статус с доминированием на Балканах. Однако усиление Сербии и изменение ее удельного веса в межбалканских взаимодействиях в обозначенный период воспринимались правящими кругами Австро-Венгрии как преграда на пути к достижению гегемонии в Юго-Восточной Европе. Так, существование в регионе государства, стремившегося проводить самостоятельный внешнеполитический курс, а также его национальный состав, который потенциально мог катализировать югославянский ирредентизм в рамках Монархии, вели к тому, что Вена и Будапешт считали Сербское королевство главной угрозой национальной безопасности Австро-Венгрии — как с точки зрения ее балканской стратегии, так и внутриполитической стабильности.
События Боснийского кризиса 1908—1909 гг. превратили югославянский вопрос в ключевую внутри- и внешнеполитическую дилемму Дунайской монархии. Как верно подметил британский историк А.Дж.П. Тэйлор, обращаясь к сюжетам, связанным с аннексией Боснии и Герцеговины, антисербская политика Австро-Венгрии не просто не урегулировала югосла-вянскую проблему, но, напротив, создала ее. Как и в случае с итальянским Пьемонтом, по заключению Тэйлора, агрессивный тон Вены способствовал возвышению позиций Сербии и потере их Австро-Венгрией, которая в начале XX в. обвиняла во всех своих промахах «Пьемонт» югославянский, тем самым опускаясь до уровня столь ненавистного ей малого балканского королевства4. Однако сама Вена была склонна рассматривать итоги Боснийского кризиса как несомненный внешнеполитический успех: на страницах кадетской газеты «Речь» цитировались слова австро-венгерского министра иностранных дел А. Эренталя, который утверждал, что обладание Боснией делало империю Габсбургов «балканской державой»5. Таким образом, оккупация, а затем аннексия Боснии и Герцеговины отразили стремление Австро-Венгрии закрепить за собой системообразующую роль в Балканском регионе.
Однако гегемонистские замыслы правящей элиты Дунайской монархии приходили в объективное столкновение с
190 <><|<><>>х><х><>о<>с>!х>^^ О.И. Агансон <><Х><Х>ОС<><Х><Х>ОООС^^
существовавшими балканскими реалиями. Как свидетельствовали крупные международные кризисы последней трети XIX — начала XX вв. (Восточный кризис 1875—1878 гг. и Балканские войны 1912—1913 гг.), ключевым фактором формирования регионального порядка в Юго-Восточной Европе были подъем национально-освободительного движения на территории европейской Турции и стремление малых балканских стран реализовать свои национальные программы. Становление регионального порядка на Балканах, таким образом, сопровождалось отторжением из его организма многонациональной Османской империи. В 1913 г. этот процесс был завершен. Однако вопрос о присутствии в Юго-Восточной Европе другой полиэтничной империи — Австро-Венгрии — так и остался нерешенным.
Разумеется, Дунайской монархии, в отличие от Османской империи, никто категоричных диагнозов не ставил: Австро-Венгрия не являлась неизлечимо «больным человеком Европы». К началу 1914 г. в целом не утратило своей актуальности суждение, высказанное еще в 1906 г. российским публицистом Л.М. Василевским относительно судеб империи Габсбургов: «решить вопрос о том, распадется ли она (Австро-Венгрия. — О. А.) на составные части или пойдет и дальше по пути централизации — дело почти невозможное. Уместнее ставить вопрос так: дряхлеет ли уже Австрия или она еще не соорганизовалась»6. Похожая постановка проблемы отличала историко-аналити-ческие исследования специального корреспондента «Таймс» в Вене Г.У. Стида, который указывал на резистентность Австро-Венгрии внутренним и внешним угрозам, на скрытые запасы ее жизненных сил7.
Такая осторожность в прогнозах иностранных экспертов обусловливалась тем, что на протяжении долгого времени жизнеспособность и развитие Дунайской монархии определялись слаженной работой целого комплекса политических и социально-экономических институтов, каковыми выступали династия и аристократия, бюрократия и армия, католическая церковь, а также единый внутренний рынок. Однако к началу XX в., ввиду роста национального самосознания и производственных сил народов, населявших Дунайскую монархию, исчерпывал-
ся объединяющий потенциал перечисленных институций8. В политической жизни страны на передний план выдвинулись вопросы, связанные с усилением дезинтеграционных тенденций в Австро-Венгрии, которые после Балканских войн в восприятии австро-венгерского руководства начали принимать угрожающий размах. Проблема заключалась не только в том, что сопредельные с Австро-Венгрией Сербия и Румыния расширили свою территорию и упрочили позиции в регионе, хотя это и требовало от Вены поиска ответа на новые внешнеполитические вызовы, но и в том, как сербы, и в целом югославяне, а также румыны, населявшие империю, на это реагировали. Положение усугублялось тем, что отсутствие консенсуса среди правящих кругов Австро-Венгрии по вопросу реформирования государственно-политической структуры полиэтничной империи затрудняло выработку сбалансированной и адекватной политики на Балканах. Эта тесная корреляция внутри- и внешнеполитических сюжетов, собственно, и обуславливавшая драматичность всей ситуации, была точно зафиксирована иностранными наблюдателями. Так, сэр Эйр Кроу, помощник заместителя британского статс-секретаря по иностранным делам, в разгар Первой Балканской войны даже обязал посла в Вене и генерального консула в Будапеште готовить ежемесячные отчеты о местных событиях, указывая на размытость грани между внутренней и внешней политикой Дунайской монархии9. Это мнение высокопоставленного чиновника Форин оффис заочно разделял и кн. Н.А. Кудашев, российский поверенный в делах в Вене, ибо, по его словам, «весьма трудно обходить молчанием такие факты, которые в любом другом государстве не заслуживали бы быть отмеченными в дипломатических донесениях»10. Принципиальным становилось понимание подвижек, происходивших на политической сцене Двуединой монархии, ведь они существенным образом могли сказаться на выработке ее внешнеполитического курса.
Таким образом, острота национальных противоречий, сотрясавших Австро-Венгрию, была весьма распространенной темой для размышлений среди дипломатов и публицистов: система дуализма, языковой вопрос, избирательная реформа
19^ ^^^^^^^оос^сосоооооооооссососо О.И. Агансон <><Х><Х>ОС<><Х><Х>ОООС^^
в Транслейтании, итальянский, румынский и югославянский ирредентизмы — эти чисто внутренние перипетии Австро-Венгрии были на слуху у современников. Но даже столь неполный перечень вопросов свидетельствовал о многослойности и мно-гоаспектности национальной проблемы в империи Габсбургов и ее проекции на внешнюю политику страны.
Действительно, национальный вопрос в Австро-Венгрии был тем стержнем, вокруг которого вращалась вся внутренняя и внешняя политика монархии. Если на протяжении большей части XIX в. политическая жизнь государства Габсбургов определялась австро-венгерским антагонизмом, то в начале XX в. актуализировались проблемы, связанные с правами и статусом невенгерских и негерманских народов монархии. Особой остротой и запутанностью отличалась национальная проблема в Транслейтании, где против политики «мадьяризации» с разной степенью интенсивности выступали сербы и хорваты, румыны и словаки. Национальный вопрос в Венгрии, как писал Р.У. Сетон-Уотсон, подготовивший ряд трудов по этой теме, «затрагивает буквально все проблемы Ближнего Востока, и то, каким образом он будет решен, окажет решающее влияние на баланс сил на Балканах»11.
И для иностранных наблюдателей, и для австро-венгерских правящих кругов было очевидно, что перед империей стояла жизненно важная задача, заключавшаяся в реорганизации ее политической системы на более современных и рациональных началах. Одним из вариантов модернизации прежней политической конструкции являлась трансформация Австро-Венгрии из Двуединой монархии в Триединую, где славяне были бы уравнены в правах с немцами и венграми. Британские дипломаты в своих донесениях довольно подробно описывали подобного рода проекты. Если говорить о «югославянском» аспекте создания Триединой монархии, то авторы этой идеи, как виделось британскому консулу в Будапеште Гранту Даффу, призывали к формированию югославянского королевства в рамках империи Габсбургов на базе слияния Хорватии-Славонии, Далмации и Истрии, а также Боснии и Герцеговины, что подразумевало выход из состава Венгрии Хорватии-Славонии.
В качестве примера такого замысла Грант Дафф приводил меморандум члена Хорватского сабора Загораца и депутата рейхсрата Сефордича, ссылавшихся на жалованную грамоту Франца Иосифа I от 26 февраля 1861 г., в которой австрийский император отмечал желательность объединения в будущем Далмации с Хорватией-Славонией и «воссоздания древнего королевства Хорватия-Славония-Далмация»12. В условиях, когда даже в самой Транслейтании венгры не представляли этнического большинства, Будапешт яростно критиковал любые инициативы государственно-административных реформ, могущих в перспективе лишить венгров их привилегированного положения в рамках империи13. Так, эрцгерцог Франц Фердинанд, являвшийся сторонником федерализации Австро-Венгрии, был крайне непопулярен среди венгерской знати.
Теоретически Лондон считал сербо-хорватское сотрудничество решающим фактором успешного противостояния югославян жесткой национальной политике венгров. В начале 1912 г. британские консулы в Рагузе (Дубровник) и в Сараево сообщали о совместных демонстрациях сербов и хорватов, осуждавших действия венгерских властей и солидаризировавшихся со своими соплеменниками, проживавшими в Транслей-тании. Такие акции, как правило, заканчивались публичным сожжением венгерского флага14. Тем не менее, конструктивное сербо-хорватское взаимодействие казалось как сотрудникам Форин оффис, так и ученым-славистам весьма неопределенной категорией. Оценивая эффективность упомянутых выше манифестаций, британский консул в Сараево Фримен отмечал, что «они показывают, насколько в южных славянах глубоко укоренена любовь к политике, сколь велик в них энтузиазм, но насколько безнадежно они разделены религией»15. Еще в 1908 г. Сетон-Уотсон, оценивая способность двух югославянских народов к политическому объединению, писал о том, что невозможно совместить друг с другом представления о средневековых «империях» Звонимира и Стефана Душана16. В свете этих суждений британских специалистов югославянский вопрос, хотя и обладал значительным деструктивным потенциалом с точки зрения внутриполитической устойчивости многонаци-
194 О.И. Агансон <><Х><Х>ОС<><Х><Х>ОООС^^
ональной империи Габсбургов, не угрожал ее территориальной целостности.
Однако, как продемонстрировали Балканские войны, изменение политической конфигурации в регионе оказывало мощное давление на расклад сил внутри самой Дунайской монархии. Помимо собственно активизации сербского населения Австро-Венгрии и пополнения за счет ее сербских подданных армии соседнего воюющего королевства, наблюдались рост югославянского движения в целом, а также открытая демонстрация ее славянскими подданными своих просербских симпатий. Так, на страницах парижского журнала «Ревю дэ дё Монд» описывалась сцена, в которой чешские пехотинцы под впечатлением от сербских побед бросали ружья с криками «Да здравствует Сербия!»17. Проекция правительством монархии подобных настроений на общебалканскую обстановку побуждала его держать армию в состоянии постоянной боеготовности. Была проведена частичная мобилизация войск; запасные не отпускались с военной службы, в результате чего довольно большое количество людей было отвлечено от своих рабочих мест, что, как констатировал российский генеральный консул в Будапеште М. Приклонский, наносило урон экономике страны18.
Причем, австро-венгерские власти, по донесениям дипломатов держав Антанты, своими действиями не только не способствовали разрядке внутриполитической напряженности, а, напротив, сгущали краски и усугубляли обстановку, обращаясь к мерам военного времени. В Боснии, по сообщениям британского консула Фримена, получила разгул шпиономания: повсеместно, с подачи местной администрации, производились аресты и задержания невинных людей19. Сараево, да и вся Босния, как констатировал русский генеральный консул Игильстром, были превращены в военный стан: все училища, музей и другие общественные здания были заняты войсками. Столь удручающая картина, разумеется, наталкивала современников на один принципиальный вопрос, а именно: насколько оправданными выглядели опасения австро-венгерского правительства в восприятии дипломатов Антанты? Не были ли они умышленно
преувеличены правящими кругами Дунайской монархии, дабы развязать себе руки для максимального ослабления потенциального противника в регионе?
Расширение Сербского королевства в ходе Балканских войн, как констатировали западные дипломаты, поставило Австро-Венгрию в патовую ситуацию, при которой война становилась чуть ли не единственным способом затормозить центробежные тенденции на территории Дунайской монархии. По словам французского посла в Вене А. Дюмена, стремительный марш сербской армии к Адриатике порождал у Австро-Венгрии желание стереть это балканское королевство с карты Европы20. В отличие от своего французского коллеги, не скрывавшего просербских симпатий, британский посол Ф. Картрайт расценивал военную тревогу в Дунайской монархии как весьма обоснованную и полагал, что бездействие ее руководства обернется для империи катастрофическими последствиями. Ибо укрепление Сербии в Санджаке, как отмечали британцы, создавало барьер на пути Австро-Венгрии к Салоникам, а приобретение этим славянским королевством порта на Адриатике делало его независимым от северной соседки в экономическом плане. Все это было чревато молниеносным падением престижа Двуединой монархии в регионе и перспективой откола от нее южнославянских провинций и их вхождения вместе с Сербией и Черногорией в состав единого югославянского королевства21. Вена, угрожая пресечь военными методами территориальное расширение Сербии, как полагали британский статс-секретарь по иностранным делам Э. Грей и его помощник А. Никольсон, действовала правильно с точки зрения своих интересов22.
Эти рассуждения высокопоставленных чиновников Форин оффис позволяют обозначить одну из центральных проблем международных отношений — проблему сосуществования и взаимодействия великих держав и малых стран в рамках одного региона, границы экспансии и диктата великой державы и право малой страны отстаивать свой суверенитет и защищать свои интересы. Довольно показательным является тот факт, что профессиональные дипломаты и представители гуманитарной общественности имели различные подходы к рассматривае-
-х>о<х><х><х>ооос>оо^^ О.И. АГаНСОН о<х><х>ос<><х><х>ооо<^^
мым вопросам. Так, например, в русле бытовавшей в ту эпоху системы внешнеполитических представлений Ф. Картрайт не был склонен рассматривать давление Двуединой монархии на Сербию как проявление «агрессии». Подобно другим великим державам, Австро-Венгрия, на взгляд британского дипломата, использовала «право соседства» («le droit de voisinage»), дабы поддерживать порядок на своем «заднем дворе», т. е. в западной части Балканского полуострова. В соответствии с этой логикой, монархия Габсбургов была не только вольна определять расстановку сил в регионе, но и вмешиваться во внутренние дела соседствовавших с ней малых стран. Подобным же образом, как указывал Картрайт, действовали Россия в Северной Персии и Маньчжурии и США в Центральной Америке.
Британские и французские обозреватели, наоборот, указывали на то, что Балканские войны породили новые тенденции в развитии международных отношений, продемонстрировав жизнеспособность малых стран региона, их решительность и самоотверженность в отстаивании собственных национальных интересов, в том числе, это относилось и к Сербии. В период Балканского кризиса 1912—1913 гг., как отмечал Сетон-Уотсон, современники в полной мере могли наблюдать последствия национального возрождения Сербии, которое являлось наиболее поразительной чертой недавней балканской истории и которое осталось незамеченным внешним миром23. Констатировалось нежелание австро-венгерского руководства замечать новые веяния в международной жизни. Авторитетный французский журналист Рене Пино указывал на примитивность, «стереотипность» балканской политики Австро-Венгрии. «В Австрии, — замечал он саркастически, — говорят о сопротивлении Сербии так, как во Франции о восстании в Дагомее»24.
В аналитических обзорах, появлявшихся в европейских периодических изданиях, французских и британских, Вена зачастую изображалась как сторона, потерпевшая поражение в Балканских войнах. И это при том, что монархия Габсбургов не лишилась никаких территорий, а ее жесткая, агрессивная дипломатия «балансирования на грани войны», казалось бы, приносила свои плоды, например, в виде образования Албан-
ского государства. Чем было вызвано такое несоответствие «реальной» картины и ее журнальных интерпретаций? На взгляд уже цитировавшихся Р. Пино, Г.У. Стида и Р.У. Сетон-Уотсона, итоги Балканских войн, и прежде всего усиление и укрупнение Сербского королевства, — событие внешнее с точки зрения политической жизни Австро-Венгрии — оказало дестабилизирующее воздействие на сложный организм многонациональной монархии Габсбургов25. Так, Сербия, как выражался Пино, «этот постоянный объект насмешек венской бюрократии», превращалась в центр притяжения югославян империи26. И усиление гравитационного поля между югославянским ядром в лице Сербии и югославянским элементом в рамках Дунайской монархии грозило взорвать последнюю изнутри. Однако, в отличие от законов физики, упомянутые авторы считали главной причиной движения частиц, т. е. югославян, не столько формирование мощного центра, сколько распад прежних политических связей и структур в самой империи Габсбургов, а также желание ее руководства игнорировать этот процесс. И если политики не имеют возможности повлиять на действия физических сил, то Вена, как это представлялось европейским авторам, вполне могла помешать притяжению югославян к Сербии, инициировав перестройку Двуединой монархии27.
Безусловно, оперировать абстрактными категориями вроде «национального возрождения», «морального права» — это прерогатива гуманитарного сообщества, тогда как за выработку конкретного внешнеполитического курса отвечают представители МИД и военных структур. Дипломатов держав Антанты, в первую очередь, волновало то, как изменение соотношения сил в Юго-Восточной Европе должно было отразиться на стратегии Австро-Венгрии, ее внешнеполитических шагах в данном регионе, а также взаимодействии с союзниками по Драйбунду* на балканском пространстве.
В условиях усиления Сербского королевства, а также преобладания на Балканах, по итогам войн 1912—1913 гг., коалиции в составе Сербии, Греции, Румынии и Черногории, заинтере-
* Драйбунд, или Тройственный союз - военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1882 г.
198 <>0<><>>Х><Х><>0<>С>!Х>^^ О.И. Агансон <><Х><Х>ОС<><Х><Х>ОООС^^
сованных в поддержании статус-кво, Австро-Венгрия стремилась создать противовес этой группировке. Вся ее балканская политика была направлена на предельное ослабление Сербии, которой предстояло интегрировать вновь присоединенные территории, весьма разнородные по своему этническому составу. Инструментами реализации этого курса должны были стать ревизионизм Болгарии и Албании, имевших территориальные противоречия с Сербией, а также группы болгарского и албанского населения, оказавшиеся в составе Сербского королевства по итогам Балканских войн. В этой связи русские дипломаты сообщали о щедром снабжении албанцев оружием со стороны Австро-Венгрии28.
Вена стремилась найти или создать удобный предлог, который оправдал бы в глазах великих держав австро-венгерскую интервенцию в Албанию. Руководство Дунайской монархии, как явствует из донесений русской военной разведки, планировало путем широкой агитации в Албанском княжестве, где происходила нескончаемая борьба за власть между представителями различных политических групп, «вызвать в этой стране серьезные внутренние осложнения, могущие дать повод к вмешательству»29. Кроме того, австро-венгерское правительство рассматривало возможность вторжения в Албанию в случае возникновения конфликта между Сербией и новоявленным княжеством из-за неурегулированности вопроса о границе: Белград стремился к ее корректировке в соответствии со своим пониманием безопасности, а албанцы требовали вернуть им территории, которые по решению Лондонской конференции послов отошли сербам30. Традиционное позиционирование себя Австро-Венгрией в качестве покровительницы албанцев-католиков, а также ее непосредственное участие в создании Албанского княжества и формировании его государственных структур позволяли ей, как это представлялось высокопоставленным чиновникам на Балльплац, действовать решительно во исполнение своих международных обязательств, т. е. гарантировать независимость Албании в случае, если ее попыталось бы попрать третье государство. Очередные сербо-албанские пограничные столкновения в октябре 1913 г., а также наруше-
ние сербами албанской границы привели к одностороннему выступлению Вены, в ультимативной форме потребовавшей от Белграда в кратчайшие сроки очистить албанскую терри-торию31. «Силовая дипломатия» австро-венгерского министра иностранных дел графа Л. фон Берхтольда, если судить по депеше кн. Кудашева, была нацелена на решение трех задач: во-первых, «дать почувствовать Сербии свою силу», т. е. указать Белграду на пределы его внешнеполитической активности; во-вторых, «поднять свой авторитет в Европе», продемонстрировав способность навязать региональным игрокам на Балканах свои правила игры; в-третьих, этот агрессивный демарш предназначался для «внутреннего потребления», дабы удовлетворить общественное мнение Австро-Венгрии, далеко не всегда одобрявшее балканскую политику официальной Вены32. Причем, как российские дипломаты, так и военные отмечали рискованность такой манеры ведения дел, ибо сербо-албанское вооруженное столкновение и последующая дестабилизация ситуации в новоявленном Албанском княжестве несли в себе угрозу вмешательства Италии — союзницы и принципиальной региональной соперницы Дунайской монархии в одном лице. Интервенция Рима повлекла бы за собой итальянскую оккупацию Южной Албании с перспективой доминирования Италии на обоих берегах Адриатики и превращение ее в «итальянское море», что для Вены было неприемлемо33.
Еще один важный момент, который высветили события Балканских войн, заключался в том, что фактор общественного мнения начинал все сильнее воздействовать на процесс принятия внешнеполитических решений в Австро-Венгрии. Особенно жаркие дискуссии по вопросам балканской политики Дунайской монархии разгорелись в Транслейтании, что неоднократно фиксировали в своих донесениях русские и британские дипломаты. Как передавал из Будапешта британский генеральный консул У. Макс Мюллер, во время заседания венгерской делегации оппозиция довольно резко критиковала Берхтольда за непоследовательный внешнеполитический курс на Балканах в период кризиса 1912—1913 гг.: провал попыток защитить интересы Австро-Венгрии в регионе и непомер-
ные военные затраты, связанные с частичной мобилизацией войск34. Более того, звучали призывы, правда, не разделяемые подавляющим большинством правящей элиты, о смене внешнеполитической ориентации Двуединой монархии: отход от Драйбунда и развитие сотрудничества с державами Антанты. Одним из выразителей этой точки зрения был видный лидер оппозиции граф М. Каройи35.
Неудовлетворенность венгерского общества балканской политикой Вены, с одной стороны, и отсутствие внутри него единодушия по внешнеполитическим сюжетам — с другой, также нашли отражение в венгерской прессе. Как констатировал русский генеральный консул в Будапеште М. Приклонский, на страницах венгерских печатных изданий прослеживались две тенденции: приверженность конфронтационной модели взаимодействия с Россией и ее «балканскими протеже» (Сербией и Черногорией) и осуждение этих провокационных публикаций. Причем, как подчеркивал Приклонский, в будапештских изданиях констатировалась нетождественность интересов Венгрии и Дунайской монархии: «Наше отечество Венгрия, а не монархия, и чем сильнее монархия, тем слабее наше отечество»36. От Вены требовалось доказать обоснованность ее балканской политики, общность интересов обеих частей Дунайской монархии в Юго-Восточной Европе. На деле это означало, что сближение позиций Транслейтании и Цислейтании зависело от обострения ситуации на Балканах, ибо оно предполагало консолидацию усилий Вены и Будапешта для противодействия сербской угрозе военными методами. Таким образом, как можно заключить из донесений иностранных дипломатов, общественное мнение вносило изрядный элемент непредсказуемости в выработку балканской политики Австро-Венгрии.
Тем не менее, русские дипломаты и военные агенты в Двуединой монархии указывали на некоторые моменты, которые, на их взгляд, удерживали Вену от развязывания войны на Балканах. Одним из таких сдерживающих обстоятельств являлось тяжелое финансовое положение империи. Так, во время октябрьского кризиса из-за австро-венгерского ультиматума Сербии российские военные аналитики констатировали крайне
низкую вероятность мобилизации войск монархии даже при условии неподчинения Сербии требованиям Вены. Отмечалось «затруднительное положение австрийского правительства в отношении возможности выполнения в настоящее время призыва и критическое экономическое положение государства»37.
Другим немаловажным фактором, несколько охлаждавшим воинственный пыл австро-венгерских правящих кругов, была позиция Германии. Во-первых, развитие в этот период англогерманской «разрядки» на международной арене и реализация Лондоном и Берлином этой политики на балканском уровне не позволяли Вене быть абсолютно уверенной в безоговорочной поддержке империи Гогенцоллернов в случае обострения обстановки в Юго-Восточной Европе38. Кроме того, британские дипломаты в Австро-Венгрии и Германии довольно часто телеграфировали о несовпадении взглядов правительств двух стран на принципы проведения балканской политики Драйбунда. Так, Вильгельм II критиковал Берхтольда за его попытки привлечь Болгарию на сторону Тройственного союза и за дальнейшее отчуждение от него Румынии и Греции. Кайзер считал, что интересам австро-германского блока на Балканах в наибольшей степени соответствовало формирование коалиции в составе Румынии, Греции и Сербии. Вильгельм II даже направил румынскому монарху Каролю I телеграмму с поздравлениями по поводу заключения Бухарестского мира, что в свою очередь вызвало раздражение Австро-Венгрии. По словам Берхтольда, формулирование балканской политики Тройственного союза являлось прерогативой Вены, а не Берлина39.
Подводя итоги нашим рассуждениям, мы можем констатировать, что как в донесениях дипломатических представителей держав Антанты, так и в работах публицистического характера была четко зафиксирована тенденция практически тотальной «балканизации» внешней политики Австро-Венгрии. Для Вены проблемы поддержания своего международного престижа и внутриполитическая дилемма в форме неурегулированного югославянского вопроса были неотделимы друг от друга, и возможность их разрешения увязывалась с доминированием на Балканах, которое предполагало включение
Сербского королевства в сферу влияния империи Габсбургов и, соответственно, ликвидацию самой идеи «югославянского Пьемонта». Такая «запрограммированность» австро-венгерской политики на сербском направлении резко лимитировала Вене пространство для дипломатического маневрирования и подталкивала ее к использованию силовых методов для реализации своих целей, заключавшихся в сохранении территориальной целостности империи и ее великодержавного статуса. Вместе с тем специфика существовавшей системы международных отношений: ее многополярный характер, довольно зыбкая граница между противостоявшими друг другу военно-политическими блоками, наличие противоречий в рамках самих блоков (например, австро-итальянское соперничество на Балканах) — все это сдерживало Австро-Венгрию от военного выступления против Сербии. У современников событий создавалось впечатление некоторой непредсказуемости, поливариантности развития событий на Балканах.
Еще один важный момент, который нельзя не отметить, заключается в том, что перспектива исчезновения Австро-Венгрии и образования в Центральной Европе геополитического вакуума не вызывала восторгов у британской, французской и российской дипломатии, хотя державы Антанты и были заинтересованы в подрыве международных позиций Драйбунда. Такая точка зрения была особенно распространена среди британского политического истеблишмента. Предполагалось, что распад империи Габсбургов повлек бы за собой дальнейшее усиление Германии за счет поглощения ею немецких провинций Дунайской монархии и ее выхода к Средиземному морю, а также образование на ее руинах ряда славянских государств, которые составили бы зону перманентной нестабильности в Европе. В свете этого существование Австро-Венгрии являлось важным фактором поддержания силового равновесия на европейском континенте40. Однако летом 1914 г. Дунайская монархия, уже мыслившая исключительно категориями балканской политики и, соответственно, постепенно трансформировавшаяся в региональную державу, непредумышленно сама сделала первый шаг к тому, чтобы обрушить общеевропейское равновесие.
Примечания
1 Dumaine A. Dernière Ambassade de France en Autriche. Notes et souvenirs. Paris, 1921. P. 81.
2 Niox G.L. Géographie militaire. Autriche-Hongrie et péninsule des Balkans. Paris, 1887. P. VI.
3 Seton-Watson R.W. The Southern Slav Question and the Habsburg Monarchy. New York, 1969. P. VIII.
4 TaylorA.J.P. The Habsburg Monarchy, 1809-1918: A History of the Austrian Empire and Austria-Hungary. London, 1948. P. 217.
5 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 539. Водовозов В.В. Оп. 1. Д. 3. Л. 8.
6 Василевский Л.М. Австро-Венгрия. Политический строй и национальные вопросы. Спб., 1906. С. 51-52.
7 Steed H.W. The Hapsburg Monarchy. London, 1914. P. 282-283.
8 Jàszi O. The Dissolution of the Habsburg Monarchy. Chicago, 1929. P. 133.
9 The National Archives, Kew, UK (далее - TNA). FO 120/894/636. Crowe to Cartwright. 23.12.1912; FO 371/1297/12. Min. by Crowe, 29.03.1912.
10 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. 172. Посольство в Вене. Оп. 514/2. Д. 859. Л. 140. Депеша поверенного в делах в Вене. 28.08(11.09). 1913.
11 Seton-Watson R.W. Racial Problems in Hungary. London, 1908. P. 418.
12 TNA. FO 120/1296/206-208. Grant Duff to Grey. 9.02.1912.
13 По данным военного теоретика Б.М. Шапошникова, этнический состав Венгерского королевства выглядел следующим образом: венгры - 45,4%, немцы - 11,1%, словаки - 10,5%, русины - 2,2%, сербы и хорваты - 14,2%, румыны - 14,5% // Шапошников Б.А. Мозг армии. Кн. 1. М.-Л., 1927.
14 TNA. FO 371/1296/271-272. Lucas Shedwell to Cartwright. 22.01.1912; FO 371/1296/281. Freeman to Grey. 26.02.1912.
15 Ibidem.
16 Seton-Watson R.W. Die Zukunft Österreich-Ungarns und die Haltung der Grossmächte. Leipzig, Wien, 1908. S. 31.
17 Pinon R. L'Autriche et la guerre balkanique // Revue des deux mondes : recueil de la politique, de l'administration et des mœurs. Période 6. T. 13. P. 592.
18 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 605. Л. 4. Приклонский - Гирсу. 13(26).02.1913.
19 TNA. FO 120/911. Freeman to Palairet, 9.02.1913.
20 Dumaine A. Op. cit. P. 45-46.
21 British Documents on the Origins of the War 1898-1914 (далее - BD). Vol. IX (2). London, 1934. № 104. Paget to Nicolson. 2.11.1912; № 347. Paget to Grey. 19.12.1912.
22 BD. Vol. IX (2). № 176. Paget to Grey. 26.11.1912. Minutes by Nicolson and Grey.
23 Seton-Watson R.W. New Phases of the Balkan Question // The Contemporary Review. 1913. Vol. 104. № 573 (September). P. 323-225.
24 Pinon R. Op. cit. P. 585.
25 Steed H.W. Op. cit. P. 282. Как писал Г.У. Стид, в различных частях Австро-Венгрии было широко распространено убеждение в том, что победы балканских союзников над Турцией нанесли монархии Габсбургов смертельный удар.
26 Pinon R. Op. cit. P. 588-596.
204 <*>с>о<х>ооо<х>с>ос>^^
27 Seton-Watson R.W. New Phases of the Balkan Question. P. 328.
28 АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 2281. Л. 77. Депеша комиссара в Албании. 29.12.1913;
29 Российский государственный военно-исторический архив (далее - РГВИА). Ф. 2000. Оп. 15. Д. 324. Л. 76. Рапорт о военных приготовлениях Австро-Венгрии на южном фронте. 18.05.1913.
30 См. подробнее: Искендеров П.А. Сербия, Черногория и Албанский вопрос в начале XX века. СПб., 2013.
31 Агансон О.И. Глобальное видение локальной проблемы: подходы Великобритании к урегулированию албанского вопроса в начале ХХ в. // Независимость Албании в общебалканском контексте. К 100-летию образования Албанского государства. М., 2014. С. 269.
32 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 859. Л. 199. Депеша поверенного в делах в Вене. 10(23).10.1913.
33 Там же. Л. 160 и об. Депеша поверенного в делах в Вене. 12.09.1913.
34 TNA. FO 371/1898/412. Max Mueller to Grey. 5.01.1914.
35 TNA. FO 371/1898/477. Summary of political events in Hungary during the month of May. 8.06.1914.
36 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 605. Л. 25. Приклонский - Гирсу. 13(26).03.1913.
37 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 256. Л. 8. 16.10.1913.
38 См. подробнее: Crampton R.Y. The Hollow Détente: Anglo-German Relations in the Balkans 1911-1914. London, 1980.
39 TNA. FO 800/370/19-20. Goschen to Nicolson. 27.09.1913.
40 TNA. FO 800/366/42-43. Cartwright to Nicolson. 25.04.1913.
