CC BY
29
36 См.: Оренбургское земское дело. 1916. № 21. С. 8.
37 См.: Историко-статистические таблицы деятельности Уфимского земства... С. 8.
38 См.: Сборник я^рналов I очередного Оренбургского губернского земского собрания с приложением докладов губернской земской управы. Оренбург, 1914. С. 89.
39 См.: Оренбургское земское дело. 1916. № 1. С. 13.
40 См.: Журналы Челябинского уездного земского собрания 1 очередной сессии. С. 132.
41 См.: Историко-статистические таблицы деятельности Уфимского земства. С. 340.
42 См.: Календарь-справочник земского деятеля на 1917 г. / Сост. Б.Б. Веселовский. СПб., 1916. С. 34.
43 См.: Календарь-справочник земского деятеля на 1916 г. С. 58.
ПЕРСОНАЛИИ
Д. А. Седых
КАПИТАН I РАНГА А.Н. ЩЕГЛОВ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
(Окончание)*
Должность морского агента была достаточно популярной и выгодной в служебном плане. Возлагая на офицеров огромную ответственность, она одновременно предоставляла им значительную долю самостоятельности и независимости в организации своей работы. Помимо военно-дипломатических функций как морские, так и военные агенты традиционно занимались также сбором секретной информации. Эта сторона их деятельности постепенно становилась основной, превращая агентов в резидентов внешней разведки своего ведомства. Учитывая все эти обстоятельства, можно сказать, что этот пост был находкой для самостоятельного и инициативного А.Н. Щеглова, тем более, что сбор разведывательных данных относился к обязанностям МПП, а морские агенты непосредственно подчинялись его начальнику. Таким образом, Щеглов фактически продолжал оставаться в структуре Генерального штаба, перейдя от анализа поступающей информации к ее сбору и передаче в центральный орган. Безусловно, для морского агента было немаловажно, в какой стране он будет осуществлять свои функции. Наиболее популярными и значимыми были европейские морские державы, назначение в которые являлось своеобразным поощрением для офицеров флота. Щеглов рассказывал, что после заседания 22 апреля 1906 г., окончательно утвердившем необходимость создания МГШ, ему было сделано предложение отправиться морским агентом во Францию или Турцию. Предложение было заманчивым, но принято не было. «Бросить начаюе мною большое дело ради личного комфорта в Париже я не мог и потому отказался...» - вспоминал он58. Таким образом, перевод на должность морского агента в Константинополь был для Щеглова своего рода почетной сдачей своих позиций в МПП. Однако и этот вариант не удовлетворил его до конца, так как для Александра Николаевича все-таки ближе был европейский морской театр, за который он отвечал и в МПП. «После трех лет службы в Морском Генеральном штабе я был назначен морским агентом, но не в Европу, как то я мог надеяться и желать, а в Турцию», - писал он в 1913 г. в одной из своих докладных записок Морскому министру59.
Должность морского агента в Турции уже много лет исполнял давний друг Щегло-
* Начало см.: Вестник Челябинского университета. Сер. 1. История. 2002. № 1. С. 69 - 80.
ва полковник Н.И. Щербо. Это был скромный и деликатный человек, владевший турецким языком и обладавший большими связями как в Константинополе, так и в Петербурге. Однако в последнее время у МГШ появлялось все больше претензий к его работе. В сложной международной обстановке штаб требовал от своего агента всесторонней и исчерпывающей информации о событиях в стране, являвшейся основным соперником России на Черноморском театре. От Щербо же приходили известия подобные тому, что было послано 1 ноября 1908 г.: «Девятый день в постели с довольно серьезным тифом, поэтому и не мог Вам ничего донести, а особенно важного нет ничего». 7 ноября Щербо уточнил причины своей болезни:«... омарами отравился, по-видимому...» В другой раз Николай Иванович, высылая служебную телеграмму, указал неверный адрес, и важные сведения попали в МГШ с опозданием. Случалось, что он не мог разобрать шифров телеграмм из МГШ. Более того, Щербо позволял себе иметь деловые контакты с другими лицами и учреждениями Морского ведомства, не информируя об этом свое непосредственное начальство. У МГШ были претензии к агенту и относительно его финансовой деятельности, связанной с расходованием экстраординарных средств, предназначенных для добывания секретной информации60. Поэтому возможно, что назначение А.Н. Щеглова морским агентом именно в Константинополь было вызвано не только или не столько желанием «насолить» ему, а стремлением нового начальника поправить дела, связанные с получением разведывательных данных из Турции.
Прибыв на место, Александр Николаевич дал весьма нелестную оценку результатов деятельности своего друга, стараясь, по возможности, не называть его имени. «Несмотря на то, что агентура существует здесь почти 20 лет, - писал он в рапорте на имя начальника МГШ, - я не получил не только от полковника Щербо, но и от предшественников (его. -Д.С.) никакого архива, ни одной данной, которая могла бы мне послужить отправной точкой для работы»61. Поэтому первое время пребывания в Турции Щеглов адаптировался к местным условиям, изучал оперативную обстановку в районе и заново формировал собственную агентурную сеть. Его помощниками и осведомителями были как представители православного славянского населения, так и чиновники различных государственных учреждений в Константинополе, в том числе и служащие турецкого военно-морского флота. Для контактов с последними русскому резиденту необходимо было знание турецкого языка, которым он, по данным некоторых исследователей, владел в совершенстве62.
Вскоре в Россию от Щеглова начала поступать важная информация. Насколько далеко простирались его возможности в плане доступа к турецким секретам, можно судить уже по тем сведениям, которые он посылал в МГШ. К примеру, только в течение июня - июля 1911г. ему удалось добыть самую «свежую» секретную карту телеграфных линий Оттоманской империи с указанием всех станций Черноморского побережья и района Босфора, организационные документы Морского министерства Турции с характеристикой отдельных его структурных подразделений и списками служащих в них офицеров, описание и чертежи мины заграждения, находившейся на вооружении турецкого флота, причем Щеглов держал в руках подлинный экземпляр этого документа и сделал его фотокопию63.
Немаловажную роль для достижения подобных результатов играло предельно внимательное отношение Щеглова к своим информаторам, о которых он знал все, включая сильные и слабые стороны их натуры, и с успехом этим пользовался. Многое решалось с помощью денег, и константинопольский резидент постоянно просил дополнительных средств на содержание своих новых агентов. В другой раз, чтобы укрепить дружеские связи с еще одной «полезной персоной» - английским инструктором в турецком флоте
капитаном 1-го ранга Хоотом, по наблюдениям Щеглова человеком достаточно честолюбивым, он просил начальника МГШ A.A. Эбергарда наградить англичанина российским орденом св. Анны 2-й степени или даже более высоким. Но сделать это он предлагал в неофициальной форме, через Щеглова, чтобы избежать ненужной компрометации64. В этой связи необходимо отметить и партнерские отношения, которые установились между Щегловым и греческим морским агентом. В июле 1914 г. Александр Николаевич даже был удостоен греческого ордена Спасителя 2-й степени и в свою очередь хлопотал перед начальством о награждении своего коллеги российским орденом.
Однако любой, даже самый компетентный и высокообразованный осведомитель не мог быть застрахован от разного рода случайностей и не в состоянии был гарантировать непрерывность, а также полную достоверность поступающей информации. Поэтому, не ограничиваясь работой с агентурой, Щеглов с успехом использовал и другую, не менее эффективную технологию проведения разведывательных мероприятий. Новый подход предполагал не выборочный, а систематичный, массовый сбор различных, даже самых незначительных фактов, с их последующей обработкой при помощи специальных научных методов. В результате данные, которые сами по себе не имели особой военной или политической значимости и даже не являлись секретными, в совокупности рисовали вполне объективную картину общего состояния и основных тенденций развития исследуемого объекта. Такого рода сведения не несли в себе случайного субъективизма, характерного для информации, полученной при участии посредников, были более надежны с точки зрения содержания и менее опасны в процессе их получения. В частности, один из сотрудников Щеглова - полуграмотный украинец Кондратенко постоянно держал его в курсе всего происходящего в портовой зоне Константинополя посредством написанных на крошечных клочках бумаги кратких посланий из нескольких слов. Вот некоторые из них. «Вчера епорт зачислены новобранцов 85. человек, епорту ничего нового неведется» или: «вчера С. германского Парохода Хиос выгрузилы Патронов 2500ящиков»65. Эти вызывающие улыбку, бесхитростные записи и их автор играли при новом подходе к организации разведывательного дела ничуть не меньшую роль, чем какой-либо министерский чин, торгующий секретными документами. Не случайно Щеглов постоянно старался расширить количество подобных источников информации. «Мне совершенно необходимо иметь не наезжающего, как Кондратенко, человека на Принцевых островах, а постоянно живущего там, дабы иметь точную запись всех упражнений и выходов в море судов, почти все время там стоящих. Таблица такой записи помимо различных иных сведений даст нам истинное представление об степени обучения (турецкого флота. -Д. С. )»66.
Создание столь эффективной системы получения секретных сведений, несмотря на кажу щуюся простоту, потребовало от Щеглова значительных денежных издержек, а также огромных затрат сил и энергии. Насколько трудным и значимым для него было это дело, доказывает один инцидент, произошедший в июле 1911 г. В середине июня этого года была обнаружена пропажа корреспонденции Щеглова, высланной с дипломатической почтой из Константинополя. Когда в ходе начатого расследования потребовалось выяснить, имели ли место подобные случаи ранее, Щеглов послал в МГШ срочную телеграмму, в которой просил сообщить номера его донесений, полученных в штабе с начала текущего года. Не получив по истечении двух недель ответа на свой вопрос, Щеглов написал 2 июля на имя начальника МГШ довольно резкий рапорт, в котором обвинил ответственных за переписку с ним офицеров в том, что они проявили таким образом «крайнюю небрежность, самоуправство или же жалкую растерянность, послед-
ствием чего было то, [что] следствие и следы виновных здесь в пропаже не могли быть открыты своевременно в ущерб делу»67. Из Петербурга в столь же резком тоне агента попросили впредь воздержаться от подобных «неуместных» выражений и «не входящих в его компетенцию» оценок действий офицеров штаба. Щеглову еще повезло, что в это время Эбергард находился в отъезде, иначе дело, наверняка, получило бы иной резонанс. Причины, заставившие всегда сдержанного и корректного Александра Николаевича разговаривать в столь не свойственной для него манере, становятся понятны из его рапорта от 25 июля 1911 г. «При сем представляю украденные из посольской вализы рапорты мои за № 211 и 212, - писал он. - Из содержания рапорта № 211 Вы изволите усмотреть, что если рапорта эти попали в руки турок, то им становится ясной организация моей тайной разведки»68. Таким образом, из-за досадной случайности или служебной небрежности под угрозу ставился не только результат двух с половиной лет кропотливого труда самого Щеглова, но и интересы всего государства.
Вскоре у Щеглова скопился такой объем материала, который позволял и делал необходимым его обобщение на более высоком уровне, для того чтобы получить цельное представление о военных намерениях Османской империи, а также способах и средствах их достижения69. С этой целью в августе 1911 г. он по собственной инициативе систематизировал собранный им за два с половиной года материал и сделал сводку своих донесений в МПП за этот период. Предчувствуя недовольство Эбергарда, Щеглов заранее признавал, что «вторгся в чужую область ответственности и выполнил работу, составляющую обязанность оперативных отделений», но он позволил себе это по той причине, «что без таковой сводки нельзя было далее целесообразно работать, ибо необходимо было выяснить общую картину обстановки, слагающейся из мелких отдельных данных, дабы затем иметь отправную точку для направления дальнейшей разведки». Относительно приемов составления сводки Щеглов писал, что «порядок составления материала и методы исследования применены строго согласно теории военных наук, причем в конце каждой главы или отдела даны по возможности выводы, которые должны быть перелиты на практику и послужить основанием для оперативных соображений в случае переработки стратегических планов П-ю оперативною частью...». И более того: «Ввиду сравнительной обширности сводки, для облегчения работы П-й оперативной части выводы эти подчеркнуты красным карандашом»70. Этот документ достаточно точно передает рабочий подход А.Н. Щеглова, для которого характерны инициатива и самостоятельность при определении объекта и предмета приложения собственных усилий, доказательность и принципиальность в оценке общего состояния проблемы, научный подход к выбору приемов и методов достижения намеченных целей и решения поставленных задач, а также рациональность и практичность в организации процесса своей деятельности и оформлении полученных результатов. Если Н.И. Щербо постоянно приходилось подталкивать к исполнению тех или иных поручений, то после того как в Константинополь прибыл Щеглов, уже МПП и другие инстанции Морского министерства частенько оказывались в роли нерадивого партнера, не успевая исполнять всех просьб и поручений своего беспокойного агента, смело бравшего на себя инициативу разработки и проведения разного рода мероприятий. «В течение трех месяцев я трижды письмом просил нашего агента в Берлине сообщить весьма нужные для меня баллистические данные и особливо дальность выстрела пушки 15 сант. Круппа, - писал он в рапорте на имя начальника МПП в июле 1911 г. - Не получая от кап. II ран. Беренса ответа, имею честь запросить от имени Вашего: получал ли он мои письма.. ,»71
Эта бурная активность и деловой тон, балансирующий на грани допустимых субординацией рамок, все чаще выводили из себя начальника МПП A.A. Эбергарда. Щеглов хорошо понимал это и заранее предвидел печальную судьбу своих начинаний. «Если же сводка моих донесений не будет отпечатана, - писал он Эбергарду, - то я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, как особой к себе милости и награды, приказать снять копию и от моего имени препроводить ее капитану 1 ранга A.B. Шталь». Резолюция Эбергарда на рапорте Щеглова гласила: «.. .уведомите кап. 2 ран. Щеглова, что ему будет сообщено мое решение... Я запрещаю ему в такой форме писать мне рапорты... Предложить от меня Агенту в Турции подписывать официальные бумаги полным чином»72. Но Щеглов не сдавался и августе 1911г. представил Эбергарду написанную еще в конце 1910 г записку под названием «Зри в корень». В ней он поднял вопрос о недостаточной тактической подготовке русского флота и здесь же разобрал его на примере маневров Балтийского флота 1908 г. и Черноморского флота 1909 г., в которых ему пришлось участвовать (в 1908 г он разрабатывал их, а в 1909 г руководил). Щеглов обратил внимание на массу элементарных повторяющихся тактических ошибок - явление, по его словам, «воистину меня ужаснувшее»73. Выделив перечень этих ошибок, Щеглов предложил создать для борьбы с ними сборник тактических задач и в свойственной ему манере привел, в качестве примера, целый ряд таких заданий. Он писал, что, выступив с предложением, должен был бы продемонстрировать готовый образец рекомендованного им задачника, и, как бы извиняясь, объяснял, что, не имея под рукой соответствующих материалов, ему пришлось ограничиться показом «хотя бы метода составления таковых задач». Свой «скромный труд» Щеглов посвятил Морской академии и лично одному из ее преподавателей - H.J1. Кладо, с которым его связывали давние дружеские узы. Первый помощник начальника МПП A.B. Шталь назвал работу Щеглова «весьма почтенной», но у самого начальника она вызвала крайне негативную реакцию. Дело было не столько в содержании записки (Эбергард лично написал красным карандашом на титульном листе, что в ней «есть верные рассуждения»), а в личности того, кому она была посвящена74. Когда Щеглов, не дождавшись публикации, понял, что записка, судя по всему, не пришлась ко двору и попросил ее вернуть, Эбергард поставил на его рапорте достаточно пространную и красноречивую резолюцию: «Печатать посвящаемые капитаном 2 ранга Щегловым Полковнику Кладо труды - не намерен и не позволю никому в Мор. Генер. Штабе. Из этого рапорта вновь прихожу к заключению в недостаточности у нашего Морского Агента в Турции не только дисциплинарно-сти, но и простого служебного такта. В его ко мне официальных письмах и рапортах на каяедой строке есть подтверждение моему заключению, и пребывание за границею, по-видимому, усиливает означенный недостаток. Возвратите, при случае, эту записку капитану Щеглову и сообщите в точности эту мою надпись, которою делаю ему напоминание, и, т.к. он не хочет понять моих побуждений, предупредите, что ни один начальник Штаба, а в особенности Военно-Сухопутного, не проявлял к своему подчиненному большего благодушия и долготерпения, нежели я к капитану 2 ранга Щеглову. Вице-адмирал А. Эбергард. 18/VIII-1911»75.13 сентября 1911 г. записка, которую Щеглов писал, тратя свое и без того скудное свободное время, вернулась автору. Вообще, у него установился довольно оригинальный способ общения с начальником МПП - посредством резолюций. Он даже просил одного из своих бывших сослуживцев по штабу сообщать ему все резолюции и директивы Эбергарда, которыми тот неизменно сопровождал рапорты Щеглова76.
Трения во взаимоотношениях с начальником МПП были не единственным обсто-
ятельством, осложнявшим Щеглову службу в Константинополе. Достаточно прохладные отношения сложились у него и с русским послом в Турции гофмейстером П.В. Чарыю-вым. Посол изначально был против назначения морским агентом А.Н. Щеглова и приложил немало усилий, чтобы сохранить на этой должности Н.И. Щербо. Когда же это не удалось, он не упускал случая вставить новичку «палки в колеса» и доказать, что «вряд ли можно найти более подготовленного и умелого человека», чем его предшественник. Однажды Щеглов сообщил в МЛН об отказе ему со стороны командира стационера (канонерской лодки «Донец») в отправке шифротелеграммы на основании того, что для этого необходимо разрешение посла, в руках которого находился и специальный фонд для оплаты подобных пересылок. Указывая на эту нецелесообразность, Александр Николаевич предлагал обязать командиров стационеров принимать от агентов особо важную информацию и передавать ее по назначению, а также упростить операцию финансирования телеграфа, чтобы агенты имели уверенность в том, что их сообщения вовремя дошли до адресата77.
В очередной раз капитан 2-го ранга выразил желание иметь возможность знакомиться с журналами секретных телеграмм посольства. Он хотел знать точку зрения и цели правительства, чтобы соответственно строить и свою работу, но Чарыков отказал. Когда же кто-то из сотрудников посольства предложил ему это «устроить», Щеглов отказался, сославшись на формальное запрещение посла78. Посол и морской агент расходились и во взглядах относительно ближайших военных перспектив Османской империи. Чарыков считал, что Турция вполне миролюбиво настроена по отношению к России, и потому средства на военные приготовления Черноморского флота можно расходовать более экономно. Щеглов, напротив, был уверен, что Константинополь располагает средствами для дальнейшего развития своих морских сил, и настаивал на всестороннем усилении морской обороны юга России, вплоть до строительства дорогостоящих линейных кораблей. По этому вопросу ему в феврале 1911г. даже пришлось выступать в Государственной Думе, где он присутствовал вместе с делегацией представителей Морского министерства в составе Морского министра, его товарища и начальника МПП. В ходе заседания депутаты выступали против строительства линейных судов на Черном море. Щеглов нашел собственое объяснение этой позиции. «Уже в самом начале прений, - писал он позднее, - для меня стало совершенно ясно, что все возражавшие против постройки Черноморского флота и сами понимали необходимость постройки флота в Черном море, но возражали потому только, что ими руководило недоверие к лицу, находившемуся во главе Морского ведомства, отставка которого была желательна Г. Думе»79. Высмеяв попытки думцев всерьез рассуждать о военных вещах, он сравнил строительство линейных кораблей лишь для Балтийского моря (где оно было начато силами самого Морского министерства) с шитьем шубы с одной полой. Парламентарии обиделись, но аллегория Щеглова понравилась П. А. Столыпину, который сам был большим мастером подобных сравнений, и он даже пожелал лично встретиться с ее автором. О содержании этой встречи Щеглов подробно не писал, но сделал оговорку, что сказал премьеру все, что хотел80.
Для А.Н. Щеглова было чуждо слепое исполнение чужой воли. Он всегда стремился предварительно выяснить смысл и общую стратегию своей деятельности, цели, достижению которых он должен был способствовать. Выбор же путей реализации поставленных задач и решение всех частных проблем, с которыми ему приходилось при этом сталкиваться, Щеглов, со всей ответственностью, оставлял за собой. Не случайно он
постоянно добивался и от посла, и от Петербурга всесторонней и исчерпывающей информации по различным вопросам, чтобы иметь возможность свободно ориентироваться в происходящих событиях и адекватно на них реагировать. Иногда он даже получал необходимую информацию независимо от начальства, по собственным каналам81. Был у морского агента свой четкий взгляд и на особенности взаимоотношений России и Турции.
Щеглов исходил из того, что основная задача России на южном направлении своей внешней политики состоит в том, чтобы добиться контроля над черноморскими проливами. Решить эту задачу ему представлялось возможным лишь при помощи военной силы, вследствие чего наращивание боевой мощи России на юге являлось крайне необходимым. «...Готовиться к войне нужно всемерно и неустанно, но это не значит, что необходимо во что бы то ни стало воевать только для того, чтобы воевать. Война есть не цель, а средство для достижения поставленной цели...» - полагал он. Особенность международной ситуации заключалась в том, что в Турции пересеклись интересы многих государств Европы и Америки, сделавших ее объектом своих капиталовложений. По этой причине открытая агрессия России в отношении Турции грозила ей международной изоляцией. «Если мы будем иметь войну с Турцией, нами затеянную, - писал он, -то мы, тем самым, возбудим против себя не только Европу, но и Америку». Поэтому в ближайшем будущем, при существующем раскладе сил, война с Османской империей представлялась невозможной и стратегия России во взаимоотношениях с ней, согласно Щеглову, должна была выглядеть следующим образом: «Россия должна спокойно, не поддаваясь интригам, ожидать наступления естественного, в силу внутренней розни оттоманского элемента, распадения Турции и в этот момент быть готовой силою поддержать свои требования в европейском концерте... »82.
Отстаивая свою позицию, Щеглов неоднократно позволял себе критиковать действия посла, прекрасно понимая, что тот является проводником воли Министерства иностранных дел и последствия этой критики могли быть самыми непредсказуемыми83. Однако он продолжал в свойственной ему манере исполнять свои обязанности, изредка интересуясь у друзей по МПП: «Что в министерстве у нас хорошего? Началась ли новая эра?»84 Последовавшие вскоре события подтвердили правильность выводов Щеглова. Ситуация в Турции осложнялась с каждым днем, и начиная с 1912 г. служба Александра Николаевича, по его же словам, фактически «протекала в условиях военного времени»85. Когда в Константинополе вспыхнула эпидемия холеры, он не покинул свой пост, и в МПП регулярно продолжали поступать сведения от него. Даже посол оценил самоотверженность Щеглова и с похвалой отозвался о его работе в письме Морскому министру.
В 1912 г., после того как Морским министром был назначен адмирал И.К. Григорович, атмосфера в Морском ведомстве несколько изменилась. К руководству флотом пришли новые люди, от Государственной Думы были получены кредиты на новое судостроение, в том числе и для Черного моря. В 1913 г Щеглов обратился к новому начальнику МПП князю A.A. Ливену с просьбой произвести его в следующий чин капитана 1-го ранга вне очереди86. Он прекрасно понимал, что его просьба противоречит целому ряду основополагающих условий существующей системы чинопроизводства, например принципу старшинства, и вследствие этого почти наверняка была обречена на неудачу. Поэтому, излагая ее, он подчеркивал, что по роду своей деятельности уже давно является штабным работником и в дальнейшем намерен продолжать ее «по Адмиралтейству», не претендуя, «за неимением должного опыта», на строевые должности, соответствующие испрашиваемому чину, и не являясь помехой для впереди стоящих строевых офицеров.
Повышение в чине должно было поднять статус Щеглова среди представителей дипломатического корпуса в Константинополе и уравнять его с командирами русских судов, прибывающих в Турцию. В то же время это производство лишало его возможности возвращения в МГШ как офицера, потерявшего связь с действующим флотом.
С одной стороны, можно предположить, что Александр Николаевич к этому времени окончательно потерял надежду на какие-либо положительные перспективы своей карьеры в сфере высших структур Морского министерства и оказался настолько оторванным от моря, что лишился необходимой строевой квалификации. Однако признание себя недостаточно опытным для командования крупными боевыми судами отнюдь не свидетельствовало о некомпетентности Щеглова как морского офицера-профессионала в целом, в том числе и в отношении кораблевождения, так как с судами малого тоннажа он справлялся вполне успешно. Например, весной - летом 1907 г. он в течение нескольких месяцев командовал миноносцем № 133, специально назначенным в распоряжение МГШ из 3 -го отряда минных судов Балтфлота. Вместе с ним обязанности вахтенного офицера в эту кампанию выполнял еще один офицер МГШ - лейтенант Л.Г. Посгрига-нев. За это плавание А.Н. Щеглов был отмечен благодарностью в приказе командующего 3-м отрядом капитана 1-го ранга Алексеева. «Не могу не обратить внимание, - писал он, - на следующее: когда бы я ни приезжал на миноносец № 133, всегда заставал офицера. Отсюда замечаю, что миноносец не оставался без надзора, за что объявляю командующему означенным миноносцем лейтенанту Щеглову свою благодарность»87. Только телеграмма старшего штаб-офицера МГШ капитана 2-ш ранга A.B. Шталя: «Выезжайте сегодня Ваше присутствие необходимо в Штабе завтра», - заставила его немедленно выехать в Петербург88. В 1912 г. один из товарищей Щеглова по военно-морскому кружку В.К. Пилкин, назначенный командиром новейшего линкора «Петропавловск», пригласил его на должность старшего офицера этого корабля. «Зная Вас по нашей прежней совместной службе, - писал Пилкин, - и глубоко ценя Ваш ум, благородный и твердый характер и преданность делу флота, я имею честь предложить Вам место моего ближайшего помощника и заместителя на корабле, совершенно уверенный, что не ошибся в моем выборе»89. Для Щеглова это предложение было реальной возможностью возвратиться в строй, но по какой-то причине оно не было принято.
С другой стороны, и новый министр и его окружение высоко оценивали результаты деятельности МГШ и с их приходом морской агент в Константинополе получил больше возможности для самореализации. В частности, 3 мая 1914 г. из штаба командующего морскими силами Черного моря, которым в этот момент являлся бывший начальник Щеглова A.A. Эбергард, сообщалось в МГШ о том, что «к посещению Военно-Морским Агентом в Турции - капитаном 1 ранга Щегловым, текущим летом, судов Черноморского флота со стороны Его Высокопревосходительства препятствий не встречается»90. Вполне возможно, что Александр Николаевич нашел себя в роли военного дипломата и разведчика. И все те сложности, с которыми ему постоянно приходилось сталкиваться, не выходили за рамки стандартного набора проблемных ситуаций, неизбежно возникающих в ходе личных и деловых контактов каждого человека. 3 января 1909 г, еще до официального назначения Щеглова в Константинополь, один из друзей писал ему: «Прислушиваясь к доходящим иногда до моей убогой кельи отдаленным раскатам Вашей славы, к рассказам о том, как Вы завоевали свое положение благодаря исключительно Вашим личным блестящим качествам и разностороннему всеобъемлющему таланту, я радуюсь Вашему заслуженному успеху... Одно из главных моих пожеланий Вам занять
пост.. .деятельного руководителя, если не всего, то хоть части нашего флота, к чему несомненно приведет Вас Ваша твердая воля и счастливая звезда»91. Как видим, автор письма настроен весьма оптимистично, а ведь это был один из наиболее тяжелых периодов жизни Щеглова Так или иначе, но он сознательно и целенаправленно добивался положительного решения своей просьбы о внеочередном чинопроизводстве и 21 октября 1913 г повторно напомнил о ней Л и вену. Наконец, его настойчивость возымела действие, и 4 ноября 1913 г Щеглов был зачислен в береговой состав флота, а 6 декабря того же года «за отличие» он был произведен в капитаны 1-го ранга92.
Орденский набор Александра Николаевича к этому времени был чрезвычайно скромен: орден Св. Станислава 3-й и 2-й степеней, не считая некоторого количества юбилейных медалей. Кажется, правительства иностранных государств более ценили достоинства русского офицера, чем собственное начальство. Среди его заграничных наград турецкий орден Меджидие 4-й степени, греческий Спасителя Кавалерского Креста и, уже упоминавшийся, Спасителя 2-й степени, французский Почетного Легиона Кавалерского Креста, прусский Красного Орла 4-й степени, тунисский Нишан-Ифтихар.
С началом Первой мировой войны 17 ноября 1914 г А.Н. Щеглов был временно назначен морским агентом в Румынии и Болгарии, а затем переведен на ту же должность в Стокгольм, где его и застали революционные события 1917 г. Как видим, ему продолжали доставаться наиболее сложные и ответственные военно-дипломатические участки. О той роли, которую он сыграл на этом поприще, можно судить хотя бы по скорости пополнения его орденской колодки. В 1914 г. он получил орден Св. Анны 2-й степени, а в 1915 г - орден Св. Владимира 4-й степени «за отлично-усердную службу и труды, понесенные по обстоятельствам настоящей войны» и, наконец, в 1917 г францухким правительством ему был пожалован орден Почетного Легиона Офицерского Креста93.
Интересы службы всегда имели для Щеглова приоритетное значение. Смерть жены и реформы Морского ведомства, в которых он принял самое активное участие, усугубили эту ситуацию. Необходимость в острой борьбе отстаивать свою точку зрения и с боем проводить каждую новую идею практически не оставляла времени для личной жизни. Александр Николаевич постоянно испытывал недостаток тепла семейного очага и очень этим тяготился. «Вы по свойствам характера созданы для семейного счастья», -писал ему в Константинополь один из друзей. Но память о горячо любимой жене, несмотря на оптимистичные прогнозы друзей, долго не позволяла Щеглову решиться на какие-либо перемены личного характера. «... Другая сторона, которая Вас печалит, -читаем в том же письме, - отсутствие семейного личного счастья. Мне кажется - это для Вас не так безнадежно. Вы боитесь, что в Вас потух священный огонь, но это совершенно не так - потребность Вы ощущаете (иначе не тосковали бы), но не можете ни на чем остановиться, всегда видите разные препятствия и т.п. Значит, не явился еще такой объект, который (которая) мог бы Вас захватить всего. Он несомненно явится - мир обширен, и Вы еще будете счастливы.. ,»94 Одной из постоянных забот Щеглова была ответственность за судьбу детей, с которыми ему, в связи с отъездом за границу, приходилось видеться крайне редко. Однако Александр Николаевич старался использовать любую возможность для приезда в Петербург'5. Только в 1915 г. в Англии он вторично вступил в брак.
Помимо высоких профессиональных качеств Щеглов обладал тонким эстетическим вкусом и несомненным литературным талантом. В молодости он пытался вести записки, но, по-видимому, из-за недостатка времени делал их урывками и с большими перерывами. Так, например, за описанием встречи российского и германского импера-
торов, состоявшейся в конце июня 1902 г., идет рассказ о посещении Мальты в 1903 г., а следующая запись уже фиксирует существование в России Государственной Думы96. Позднее, уже в Константинополе, он попробовал себя в качестве автора литературных произведений. Это небольшие по объему работы, относящиеся к разным жанрам. В одной из них, под названием «Из альбома дипломатов. - Голландский посланник», Щеглов демонстрирует свои способности наблюдателя и проницательного психолога. Эта художественная зарисовка 1909 г., судя по всему, должна была положить начало целой серии подобных портретов, о чем и свидетельстЕует название. Другая работа - «Летний сон. Рождественская сказка для членов Государственной Думы» - по жанру представляет собой политический фельетон. Здесь, давая волю своей фантазии, Щеглов в аллегорической форме критикует обсуждение российскими парламентариями вопроса о флоте. Но особый интерес представляет его рассказ «Две тайны», в котором автор, предвосхитив свое время, обратил внимание на социальные последствия войны и, в частности, на то, какое воздействие современные боевые условия оказывают на психологическое состояние личности.
Сюжет рассказа довольно прост. Главный герой, совершая морской рейс из Константинополя в Одессу, наблюдает на пароходе за одной парой немолодых уже людей, манеры которых выдают в них представителей «хорошего общества». Он смотрит на них и видит идилию отношений взаимной любви, доверия, преданности как проявление некоего таинства, тайны, дарованной человеку богом. Одновременно он обращает внимание на военный оркестр отличившегося под Мукденом Модлинского полка во главе с седым, украшенным орденами капитаном, который на протяжении всего плавания играет различные музыкальные произведения. По прибытии в Одессу, на берегу, среди встречающих, автор видит группу людей, одетых в траурные одежды. В траур оказывается одетой и его знакомая пара. Тут он узнает, что это родители, потерявшие взрослого сына, умершего в Каире от чахотки, и перевозившие его тело на этом же пароходе. При этом оркестр продолжает играть громкую музыку. поскольку капитан - начальник оркестра не пожелал хотя бы на некоторое время прекратить свое выступление. «Возмущенный этим жестокосердечным поступком, в сознании своего полного бессилия я мог лишь подойти к бедной женщине и, молча, поцеловать ее руку и низко поклониться ее мужу. Осведомленные теперь пассажиры спешили также выразить им сочувствие. Но больше всех возмущались пассажиры-иностранцы, они с изумлением смотрели на этого ужасного, загадочного для них русского варвара, на этого безжалостного офицера, который тут же стоял поодаль, мрачно в даль устремив свои взоры, как бы про себя храня какую-то тайну. Он словно не замечал нас, его окружающих, он не замечал горе этой матери; что для него, поседевшего в боях, были слезы этой матери, этой одной матери, когда в ушах его еще слышались рыдания сотни тысяч матерей, оплакивающих своих сынов, бесцельно погибших на полях далекой Маньчжурии»97. Так закончил Щеглов свой рассказ.
По своим взглядам и методам их реализации А.Н. Щеглов зарекомендовал себя как один из наиболее радикальных деятелей морских реформ. В ходе их проведения ему не раз пришлось испытать по отношению к себе репрессивные меры со стороны начальства. Вследствие этого он мог иметь все основания для личной неприязни ко всему, что было связано с существующей системой организации и управления флотом. Пороки этой системы он бичевал постоянно и, зачастую, в достаточно резкой форме. Порой его критика выходила за рамки Морского министерства и затрагивала высшие эшелоны власти, приобретая, таким образом, политический характер. «Лукавым и себялюбивым угнетателем народной свободы» и «душителем просвещения» называл он в одной из
своих работ российское правительство. А только что учрежденную Государственную Думу характеризовал как не более чем «подобие конституции», которую власти «малодушно», лишь в силу острой необходимости перед лицом разрастающейся революции «вынуждены» были даровать стране98. Казалось бы, что Щеглов не должен преминуть воспользоваться теми возможностями для реализации своих идей, которые могло предоставить ему пришедшее к власти в октябре 1917 г. новое правительство. Тем более, что некоторые из его друзей сделали свой выбор именно в его пользу. Но Александр Николаевич отказался вернуться в Советскую Россию, равно как и участвовать в Гражданской войне на стороне «белого движения». О дальнейшем периоде его жизни известно немного. Есть сведения, что он жил во Франции, где и умер в 1953 г."
А.Н. Щеглов был представителем той достаточно многочисленной части беспоместного российского дворянства, которая, даже будучи ограниченной в средствах, тем не менее сохранила возможность получения хорошего образования и являлась носителем лучших традиций служилого сословия. Долг перед отечеством, личная честь и чувство ответственности являлись основными руководящими принципами российского офицерства в жизни и служебной деятельности, которая стала них основной сферой занятости и единственным источником материального достатка. Жажда знаний и природный талант помогли Щеглову уловить наиболее важные тенденции развития современного флота, реализация которых стала целью всей его жизни. С чем бы ему ни приходилось сталкиваться, будь то штабная или строевая служба, везде он проявлял себя подлинным новатором, добивался ощутимых успехов на каяедом своем поприще. При этом характерной особенностью его творческого подхода было использование научных методов в ходе организации рабочего процесса, а также при анализе информационного материала. Безусловно, А.Н. Щеглов не был лишен честолюбия и здорового карьеризма. Но очевидно и то, что профессиональные интересы всегда стояли для него на первом месте. Ради них он готов был жертвовать всем, в том числе карьерой и личным счастьем. Осознание значимости начатого дела и вера в его правоту помогали ему отстаивать свою позицию и добиваться результатов даже в самых безнадежных ситуациях.
Как и большинство представителей русского офицерского корпуса, Щеглов держался в стороне от политики, однако для решения поставленных задач поистине революционного характера он не отказывался и от использования политических приемов. Морское ведомство даже в начале XX в. было настолько отягощено разного рода пережитками прежней традиционной системы, что любой шаг реформатора-Щеглова создавал ему в глазах консервативно настроенного начальства репутацию «беспокойного» офицера и даже политически неблагонадежного человека. В этом и заключается драматизм судьбы Александра Николаевича и подобных ему государственных деятелей, что одни из наиболее талантливых людей своего времени оказываются невостребованными собственным государством и вынуждены расходовать силы не на реализацию своих богатых возможностей, а на борьбу с косностью и невежеством окружающей их среды.
Примечания
58 РГА ВМФ. Ф. 898. Оп. 1. Д. 37. Л. 34.
59 Там же. Д. 24. Л. 2.
60 Там же. Ф.418. Оп. 1. Д. 4187. Л. 7,9-11, 17, 18, 20.
61 Там же. Д. 4217. Л. 34.
62 Автор одной из статей, посвященных А.Н. Щеглову, - В.И. Шеремет отмечает, что он
овладел турецким языком еще до своего появления в Константинополе, будучи офицером черноморского направления МПП. Однако Александр Николаевич заведовал 1-й оперативной частью МПП и отвечал за составление Плана войны для Балтийского морского театра и, уже решившись уйти из штаба на должность морского агента, по его собственному признанию, рассчитывал попасть не в Турцию, а в Европу. Да и вряд ли, при той загруженности делами, которую имели сотрудники МПП в первые годы работы штаба, ему оставалось время для занятий иностранными языками. Тем более предположение, что Щеглов изучил турецкий язык уже после 1909 г., свидетельствует лишь о его выдающихся способностях и талантах.
63 РГА ВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4217. Л. 16, 20, 24.
64 За это он получил нагоняй от Эбергарда, обвинившего Щеглова в том, что тот не хочет считаться с установленными в России правилами награждения иностранцев.
65 РГА ВМФ. Ф. 898. Оп. 1. Д. 28. Л. 69.
66 Там же. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4217. Л. 14 об.
67 Там же. Л. 21-21 об.
68 Там же. Л. 26.
69 В октябре 1911 г. Щеглов просил Эбергарда прислать ему «большой несгораемый шкап» для бумаг, так как прежний уже не вмещает всех дел (РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4217. Л. 37).
70 Там же. Л. 34 - 34 об.
71 Там же. Л. 25.
72 Там же. Л. 34 - 34 об. «Кап. 2 р. Щеглов» - так подписывал свои донесения Александр Николаевич.
73 РГА ВМФ. Ф. 898. Оп. 1. Д. 14. Л. 4.
74 Там же. Л. 1, 22.
75 Там же. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4217. Л. 28 - 28 об.
76 Там же. Л. 35.
77 Там же. Л. 8 - 8 об.
78 Там же. Ф. 898. Оп. 1. Д. 28. Л. 25 - 25 об.
79 Там же. Ф. 1234. Оп. 1. Д. 10. Л. 25.
80 Там же. Л. 26.
81 Там же. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4217. Л. 14 об.
82 Там же. Л. 10 об., 11.
83 По данным В.И. Шеремета, Щеглов оценивал идею захвата черноморских проливов как бесперспективную и с военной, и с дипломатической точки зрения, одновременно указывая на существование в Турции сил, заинтересованных в дружбе и сотрудничестве между Россией и Турцией. См.: Шеремет В.И. Селим-Ага - дикарь, толмач или военно-морской атташе России //Воен.-ист. журн. 1994. № 7.
84 РГА ВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4217. Л. 15.
85 Там же. Ф. 898. Оп. 1. Д. 24. Л. 3.
86 С 6 декабря 1910 г Щеглов являлся капитаном 2-ш ранга.
87 РГА ВМФ. Ф. 1234. Оп. 1. Д. 1. Л. 8.
88 Там же. Л. 13.
89 Там же. Ф. 898. Оп. 1. Д. 28. Л. 15.
90 Там же. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4257. Л. 16.
91 Там же. Ф. 898. Оп. 1. Д. 28. Л. 8 - 8 об., 12.
92 РГА ВМФ. Ф. 406. Оп. 9. Д. 4835. Л. 2 об.
93 Там же. Л. 21об.
94 Там же. Ф. 898. Оп. 1. Д. 28. Л. 11, 18.
95 Например, в конце апреля 1914 г. он настоятельно просил вызвать еш по делам службы в Санкт-Петербург в связи с семейными обстоятельствами (отъезд его сына). Просьба была удовлетворена (РГА ВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4257. Л. 12 об., 14).
96 РГА ВМФ. Ф. 1234. Оп. 1. Д. 1.
97 Там же. Ф. 898. Оп. 1. Д. 29. Л. 49.
98 Там же. Д. 37. Л. 25.
99 См., напр.: Кузьменко В. Силы и умение положил на службу Отечеству // Мор. газ. 1996. 25 янв.
ПУБЛИКАЦИЯ ИСТОЧНИКОВ
И. Ф. Плотников
АВТОБИОГРАФИЯ АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВИЧА КОЛЧАКА1
«Я окончил морской кадетский корпус2 в 1894 году фельдфебелем, вторым по выпуску3 с премией адмирала Рикорда4, и был назначен в Балтийский флот. В 1895 году весной на броненосном крейсере «Рюрик» я ушел в плавание на Дальний Восток, где прослужил до 1899 года, вернулся в Кронштадт летом на крейсере «Крейсер», проплавав в китайских и пиренейских водах 4 года5. Через 2 месяца по возвращении в Россию я вновь отправился на Дальний Восток на эскадронном броненосце «Петропавловск». Находясь в Средиземном море, в Пирее, я получил предложение от Императорской академии наук принять участие в снаряжаемой академией научной экспедиции в Северный ледовитый океан6 под начальством барона Толя7. Еще будучи в корпусе и во время плавания на Востоке, я интересовался океанографией и исследованиями в полярной области. Моим всегдашним желанием было снарядить экспедицию для продолжения работ в Южном ледовитом океане, начатых нашими знаменитыми исследователями адмиралами Беллинсгаузеном8 и Лазаревым9. Мои работы по океанографии обратили на себя внимание и явились основанием для приглашения меня в упомянутую экспедицию. На эту последнюю я смотрел как на подготовку к будущей русской антарктической экспедиции. Я принял это предложение и из Греции вернулся в Петербург, где зиму и весну 1900 года употребил на подготовку к научным работам в экспедиции, работая в главной физической и Павловской магнитной обсерваториях10. Летом 1900 года яу шел в составе экспедиции на специальном суде «Заря» кругом Норвегии в Карское море и к берегам северного Таймыра, где экспедиция имела свою первую зимовку. В течение этого времени я занимался вопросами гидрографии, океанографии и делал наблюдения над земным магнетизмом. Кроме работ по этим специальным дисциплинам, я предпринял ряд санных поездок с целью исследования малоизвестного побережья Таймырского полуострова и прилегающего к нему архипелага островов11. В июле 1901 года, после вскрытия ледяного покрова, «Заря» ушла на восток, обогнула мыс Челюскин и, выйдя в Сибирское море, направилась к Ново-Сибирским островам. После обследования Ледовитого океана - к северу от Ново-Сибирских островов, насколько это позволяли границы ледяных полей, шхуна «Заря» стала на вторую зимовку на островке Котельный Новоси-
