CC BY
47
Каневская Г.И. «Я бездомный, но зато на воле...» Русские перемещенные лица в Австралии (19471954 гг.). Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 2005. 232 с.
Изучение истории русского Зарубежья представляет интерес не только с исторической или культурологической точек зрения, но и в плане исследования этнологических аспектов существования и эволюции русских диаспор в инокультурном окружении стран рассеяния. Одной из таких стран рассеяния вот уже на протяжении столетия является Австралия. Русская община Австралии невелика: сами австралийские русские считают, что к началу XXI в. она насчитывала примерно 50 тысяч человек, или менее 0,5 % населения Австралийского Союза [Донских 2002]. История русской эмиграции в Австралии представляет, однако, особый интерес. Дело в том, что большая часть русских, оказавшихся в Австралии, по своему культурному уровню не уступала, а во многом и превосходила «коренное» белое население Австралии. В силу этого русские оказали гораздо более заметное воздействие на культурную жизнь и, более того, на становление и оформление национальной культуры Австралии, чем этого можно было бы ожидать, ориентируясь только лишь на численность русских эмигрантов1.
В новой книге профессора Дальневосточного университета (Владивосток) Г.И. Каневской исследуются политические и экономические аспекты русской эмиграции в Австралию, особенности укоренения эмигрантов в австралийском обществе, пробле-
Подробнее см.: [Петриковская 2002].
мы сохранения русской общиной своей этнической и культурной идентичности. Г.И. Каневская давно и успешно занимается историей русской эмиграции в Австралию, и рецензируемая книга представляет собой своего рода итог ее исследовательских усилий. Из подзаголовка новой монографии следует, что она посвящена истории одной из наиболее значимых волн русской эмиграции в Австралии — русским перемещенным лицам, так называемым ДиПи (от английского Displacement Persons), которые оказались на пятом континенте после Второй мировой войны. В действительности, однако, содержание рецензируемой работы много шире. В ней представлен также обширный, занимающий почти треть всего издания раздел о русской эмиграции в Австралию в предшествующий период, поэтому не будет преувеличением утверждать, что исследование Г.И. Каневской освещает историю русской эмиграции и русской общины в Австралии на протяжении всей первой половины XX в.
Прежде всего, следует отметить, что монография очень хорошо фундирована. Г.И. Каневская привлекает не только теоретические труды и основные работы российских и австралийских авторов по истории эмиграции; она смогла разыскать и использовать множество статей, сообщений и заметок из провинциальных научных изданий двух стран. Историографический обзор, который предпослан исследованию, в силу своей полноты может служить полезным справочным пособием по вопросам русской эмиграции в Австралию. Редкие и труднодоступные материалы, выявленные Г.И. Каневской, впервые вводятся в научный оборот. Так, для рассказа о русской дореволюционной эмиграции привлечены публикации из дальневосточных газет начала XX в.: «Далекая окраина» (Владивосток), «На чужбине» (Дальний) и др. Использованы мемуары, в том числе и малоизвестные, русских революционеров-большевиков, немалое количество которых оказалось в Австралии после поражения русской революции 1905—1907 гг.
Для освещения истории послереволюционной эмиграции источником послужили многочисленные воспоминания и мемуарные заметки русских эмигрантов, увидевшие свет в изданиях русской эмигрантской общины в Австралии и в современной России. Иногда это целые книги, как, например, мемуары С.А. Дичбалиса, иногда коротенькие, подчас на две странички, зарисовки, публиковавшиеся в большом количестве в сиднейском журнале русских эмигрантов «Австралиада». Г.И. Каневской, побывавшей в Австралии, удалось познакомиться с русской эмигрантской периодикой — газетами и журналами, которые издавались русскими в Австралии и полные комплекты которых отсутствуют в библиотеках России («Путь эмиг-
ранта», «Русский в Австралии», «Единение» и др.). Этот круг источников позволил судить о духовной и культурной жизни русской общины и, что особенно важно, об идейных борениях, связанных с формированием отношения изгнанников к СССР и к их новой родине Австралии. В монографии Г.И. Каневской использованы также записи личных бесед автора с эмигрантами и — из-за относительной кратковременности пребывания в Австралии в несколько меньшей степени — материалы из австралийских архивов. Привлечены, разумеется, и многочисленные статистические и демографические справочники, изданные в СССР, России и Австралии.
История русской эмиграции в Австралию рассматривается на широком фоне исторических событий XX в. и увязывается с политическими и экономическими изменениями как в России и СССР, так и в Австралии. Впервые в отечественной историографии освещается эволюция австралийской иммиграционной политики (С. 87—95). Если в начале XX в. Австралия была практически открыта для всех белых переселенцев, то в межвоенные десятилетия, особенно в годы мирового экономического кризиса, эта страна притормозила эмиграцию. Послевоенные реалии, напротив, вынудили австралийские власти широко открыть ворота страны для белых (не азиатских) переселенцев. Причина этих изменений отнюдь не только в нехватке рабочей силы, но и в том, что Вторая мировая война показала уязвимость малозаселенной страны, какой была в то время Австралия. Правительство Австралийского Союза вынужденно переходит к политике энергичного привлечения эмигрантов.
Г.И. Каневская предлагает свою периодизацию русской эмиграции и ставит, по сути дела, точку в этом вопросе. Дело в том, что эмигрантские издания изрядно запутали вопрос о периодизации. Ряд общественных деятелей русской эмигрантской общины склонны считать русской эмиграцией только этнических русских, да и то лишь тех, кто в Австралии сумел сохранить свою «русскость» и «православность». Соответственно и периодизацию процесса переселения выходцев из России в Австралию они предлагают строить исходя из этого критерия1. Мало того, что такой клерикально-националистический подход не имеет ничего общего с научной периодизацией, так он еще и не осуществим, поскольку австралийская статистика дает данные не по национальности и религиозной принадлежности, а по странам исхода. Г.И. Каневская предлагает положить в основу периодизации прежде всего причины эмигра-
См.: [История русских в Австралии 2004: 129-135].
ции, не отвергая, разумеется, необходимости учета культурной (именно культурной, а не этнической) самоидентификации эмигрантов как русских. В итоге автор предлагает выделить пять волн эмиграции: первая (конец XIX — начало XX в.) — экономическая и политическая эмиграция из царской России; вторая (с 1923 г. до начала Второй мировой войны) — белая эмиграция; третья (с 1947 по 1954 гг.) — перемещенные лица (ДиПи); четвертая (с середины 1950-х до середины 1980-х гг.) — русские из коммунистического Китая (так называемые «хар-бинцы»); пятая (со второй половины 80-х гг. до наших дней) — современная, главным образом экономическая, эмиграция из России (С. 29-30).
Такой подход вызвал недовольство части русских австралийцев. Сразу же после выхода книги Г.И. Каневской в свет и получения ее в Австралии на автора посыпались упреки со стороны редакции русскоязычного журнала «Австралиада» (издается в Сиднее группой русских эмигрантов). Г.И. Каневскую обвинили в том, что, предлагая свою периодизацию, она смешивает понятия русский и российский и включает в число русских эмигрантов всех выходцев из России, а не только этнических русских, исповедующих православие [История прибытия россиян 2006: 15]. Деление истории русской эмиграции в Австралию на пять периодов также не было принято рядом деятелей русской общины — прежде всего теми, кто обосновался на пятом континенте после Второй мировой войны. Им откровенно не понравилось, что Г.И. Каневская «принизила» послевоенную волну русской эмиграции и поставила ее «всего лишь» на третье место. Аргументация «против» не оригинальна: традиционно первой волной русской эмиграции в мире считается послереволюционная «белая» эмиграция. «ДиПи», или послевоенные эмигранты, — это вторая волна, а эмиграция из СССР, начавшаяся в 70-е гг., считается «во всем мире» третьей волной [От редакции 2006: 16]. Следует возразить, что такая периодизация, да и то разве что в сочинениях публицистического характера, применима лишь по отношению к тем странам рассеяния, где сколько-нибудь заметного числа русских эмигрантов до 1917 г. не было — государствам Западной, Центральной и Юго-Восточной Европы и Китаю. Для стран, ставших местом массовой эмиграции из России до 1917 г. (США, Канада, Аргентина, Австралия и некоторые другие), научная периодизация эмигрантских потоков не может свестись только лишь к обозначению трех волн. Этих волн было гораздо больше.
Нам представляется, что проблема периодизации носит принципиальный характер. От ее решения в конечном счете зависит вопрос, что рассматривать при изучении феномена эмиг-
рации в истории нашей страны. Можно ли под ним понимать только лишь исход этнических русских и их адаптацию в новом для них инонациональном окружении? Или в понятие эмиграции из России следует вкладывать более широкий смысл и понимать под ним процесс формирования русского Зарубежья во всей его полноте — с учетом политических, экономических, идеологических и этнокультурных факторов, подразумевая под русской эмиграцией отнюдь не только православных по вере, но всех тех, кто несет с собой в страны рассеяния российскую культуру и ментальность и остается русским прежде всего с этнопсихологической точки зрения? Более правомерным и плодотворным в научном отношении представляется второй подход, и именно его кладет в основу своего анализа Г.И. Каневская.
Приступая к освещению истории русской эмиграции в Австралию, автор отмечает, что первая волна экономической и революционной эмиграции на пятый континент была немногочисленной. Выходцев из России разных национальностей к 1914 г. было 10—12 тысяч человек (С. 45). Центром русской эмиграции до революции стал Брисбен как первый крупный австралийский порт на пути из русского Дальнего Востока в Австралию. Трудовая эмиграция этой волны довольно быстро ассимилировалась в англосаксонском обществе, чему особо способствовали смешанные браки русских фермеров и белых австралиек. Что касается революционеров, то они, безусловно, оказали радикализирующее воздействие на австралийское рабочее движение, однако к 1921 г. эта часть русской эмиграции в большинстве своем вернулась в Советскую Россию.
Брисбен сохранил свое значение как центр русской общины и в период второй волны — белой эмиграции в межвоенные десятилетия. От первой волны белая эмиграция отличалась своим социальным составом и культурным уровнем. В основном это были белые офицеры и представители интеллигенции. Они стремились осесть в городах, и только оказавшиеся в Австралии казаки занялись фермерством. Большая часть представителей этой волны эмиграции вынуждена была довольствоваться неквалифицированным случайным трудом, лишь немногие из эмигрантов сумели наладить свой бизнес. Высокий в целом культурный уровень второй волны русской эмиграции позволил ей сохранить основы национальной духовной жизни и оказать заметное влияние на развитие культурной жизни Австралийского Союза. Свой вклад в изобразительное искусство Австралии внес бывший офицер белой армии художник Д.И. Васильев. Исключительно большую роль в развитии музыкального искусства Австралии сыграли гастролировавшие там в 1920-е годы Ф.И. Шаляпин и А.П. Павлова.
После гастролей Павловой в Австралии началось развитие национального балета, причем, как правило, балетные школы создавали именно русские иммигранты (С. 78-80, 82). В межвоенные десятилетия русские австралийцы сумели сформировать свои культурные организации. Г.И. Каневская не только анализирует развитие процессов самоорганизации русской общины, но и освещает острую идейную борьбу, развернувшуюся среди русских эмигрантов. На страницах появившейся в Австралии русской прессы активно дискутировался вопрос: должна ли русская эмиграция прежде всего заботиться о сохранении русской культуры и духовности с тем, чтобы вернуть их Родине, которая рано или поздно освободится от большевиков, или же допустима и полезна скорейшая интеграция в англосаксонское австралийское общество. В преддверии и в годы Второй мировой войны в среде белой эмиграции прогремели также нешуточные баталии по вопросу о том, следует ли поддерживать СССР в борьбе с фашизмом или необходимо оказать поддержку Германии как силе, способной свергнуть большевиков (С. 71 и сл.).
Наиболее полно в рецензируемой монографии рассмотрена судьба третьей волны русской эмиграции — перемещенных лиц (ДиПи). После Второй мировой войны в Европе осталось примерно 800 тысяч советских граждан, из которых 50 тысяч в 1947-1952 гг. оказались в Австралии (С. 95). Автор детально анализирует положение перемещенных лиц в Европе после Второй мировой войны и причины их эмиграции в Австралию. Этот анализ представляет собой существенный вклад в важный и пока недостаточно изученный вопрос о политике союзных и советской военных администраций в послевоенной Европе по отношению к оказавшимся там россиянам. Речь идет как о советских людях, угнанных на работу в Германию, так и о тех, кто стал прислужником немцев, а также о советских военнопленных, прошедших через ад фашистских концлагерей и не желавших поменять их на ад лагерей сталинских.
Лишь немногие ДиПи выбрали Австралию как постоянное место жительства сознательно: считалось, что в этой бурно развивающейся стране легче будет найти работу. Большинство оказалось в Австралии случайно. Кто-то соблазнился красивой наглядной агитацией, а кто-то, как, например, С.А. Дич-балис, не сумев прочесть надписи на английском языке, перепутал двери и вместо помещения, где сидел оформлявший эмигрантов представитель Канады, попал в помещение, где сидел представитель Австралии (С. 112). При отборе иммигрантов австралийские власти обещали не допускать дискриминации по возрасту или расовым признакам. Однако в итоге в Австралию брали прежде всего молодых здоровых людей евро-
пейской наружности. Даже русских, родившихся в Китае, австралийцы пускали к себе неохотно. В книге особая глава посвящена мытарствам русских, бежавших из коммунистического Китая в 1949 г. и вынужденных до того, как им разрешат въезд в Австралию, три долгих года прожить на филиппинском острове Тубабао.
Большая часть русских ДиПи осела в крупных городах Австралии, прежде всего в Сиднее и Мельбурне, которые сменили Брисбен в качестве главных центров расселения русских. В специальной главе (С. 146—161) всесторонне исследуются проблемы адаптации русских в Австралии. Конечно, в первые годы пребывания на пятом континенте эмигранты испытывали серьезные трудности приспособления к новой жизни. Прежде всего, русским пришлось испытать сильный культурный шок. Иные привычки австралийцев в быту, однообразная и невкусная по русским понятиям австралийская кухня, «простецкая» манера одеваться — все поначалу раздражало эмигрантов, вызывало чувство тревоги. Сюда следует добавить языковой барьер, непризнание австралийцами российских и европейских дипломов, предубеждение местного населения против чужаков. Психологическое напряжение первых лет жизни в Австралии существенно влияло на темпы и формы адаптации в инокуль-турной среде (С. 149). Отчужденность русских австралийцев от остальных жителей страны усиливали тенденции к единению со своими соотечественниками, стремление поселиться рядом друг с другом. Между тем послевоенный экономический бум в Австралии и связанное с ним почти полное отсутствие безработицы облегчили большинству эмигрантов решение задачи устройства своей жизни на новом месте. Со временем большинство приехавших в Австралию достигло относительного социального и материального благополучия. Г.И. Каневская подчеркивает в этой связи важную роль такого фактора, как невысокий уровень жизненных притязаний русских эмигрантов. Отсутствие завышенных ожиданий в сочетании с высоким культурным уровнем позволило русским иммигрантам развивать процесс этнокультурного взаимодействия с новым англосаксонским окружением в виде интеграции. Русским удалось избежать как ассимиляции, то есть полной утраты своей национальной идентичности и растворения в австралийском обществе, так и сегрегации, при которой отсутствует культурное взаимодействие и сохраняется своя этническая культура при почти полном отсутствии взаимодействия со страной-реципиентом. Русские именно интегрировались в австралийскую жизнь, то есть сумели сохранить свою русскую идентичность и в то же время идентифицировать себя с австралийской культурой. В качестве примера успешной самореализации русских ДиПи в
Австралии Г.И. Каневская рассказывает о существенном вкладе русских инженеров, технических специалистов и строителей в развитие экономики этой страны.
В послевоенные годы возникают новые общественные объединения русских эмигрантов, вновь начинает издаваться русская пресса. Подробный анализ создания и деятельности этих организаций, содержания и идейной направленности русских изданий в Австралии принадлежит к числу несомненных достоинств рецензируемой монографии. То же можно сказать и об анализе формирования и деятельности православных русских приходов в Австралии. Православная церковь, как подчеркивает Г.И. Каневская, стала одним из важнейших центростремительных факторов жизни русской общины. Она содействовала ее сохранению и консолидации в условиях, когда заботы повседневной жизни и неизбежное ассимиляторское воздействие англосаксонского окружения усиливали тенденции к распаду русского сообщества Австралии.
Отметим и те страницы книги, где говорится об отношении к русской диаспоре австралийского общества и правящих кругов страны. Вслед за некоторой настороженностью по отношению к русским (не коммунисты ли они?), которая последовала за началом холодной войны, австралийские власти сменили гнев на милость. Русских эмигрантов с их антисоветскими настроениями стали воспринимать как своего рода живых свидетелей ущербности коммунизма. Эмигранты, как считалось в Австралии, самим фактом своего присутствия в стране разоблачают коммунистическую пропаганду (С. 204-205). Своеобразную направленность в условиях разгоравшейся холодной войны пробрели идейные разногласия в русской общине. Многие эмигранты из числа ДиПи не были сколько-нибудь убежденными противниками Советской власти. Злой рок, а не сознательный выбор заставили их расстаться с Родиной. Они подчас испытывали чувство ностальгии, с симпатией следили за успехами СССР. Это вызывало протест со стороны старой эмиграции, в большинстве своем состоявшей из непреклонных антисоветчиков и противников коммунизма.
Следует подчеркнуть, что Г.И. Каневская на протяжении почти всей книги выдерживает объективную тональность изложения, избегая высказывать откровенные симпатии или антипатии к каким-либо лицам, политическим силам или идейным течениям. Лишь на С. 219 встречается фраза об обосновавшихся в Австралии власовцах, которые расцениваются как борцы за свободу. При этом одна из организаций-наследников власовцев в Австралии даже причислена к лево-демократической части политического спектра. Оценка сражавшихся вместе с
Вермахтом выходцев из России как борцов за свободу представляется, по меньшей мере, спорной — вполне понятная ненависть эмигрантов к коммунистическому режиму в СССР вряд ли может служить оправданием их сотрудничества с гитлеровским фашизмом.
Выскажем также упрек — впрочем, уже, скорее, не к автору, а к издателям монографии, по поводу отсутствия иллюстраций, более чем уместных в книге на тему эмиграции. Несомненна вина публикаторов и в том, что в монографии слишком много опечаток. Они встречаются даже в указании страниц в оглавлении.
В целом монография Г.И. Каневской представляет собой существенный вклад в изучение истории русской эмиграции в Австралии. Остается высказать пожелание, чтобы начатые исследования были продолжены: история русских на пятом континенте во второй половине XX в. представляет не меньший интерес, прежде всего с этнокультурной точки зрения. В Австралии появляются новые волны эмиграции из России, причем проблему сохранения своей русской идентичности русская диаспора в Австралии решает теперь в условиях муль-тикультурализма. Эта национальная политика, официально одобренная правительством Австралийского Союза, предусматривает возможность сохранения многочисленными национальными общинами страны своей национальной самобытности и, как считается, обеспечивает их «мягкую», безболезненную интеграцию в англосаксонское австралийское общество.
Библиография
Донских O.A. К столетию Австралийской федерации // Австралиада.
2002. № 30. С. 20-21. История русских в Австралии / Отв. ред. Н.А. Мельникова. Сидней, 2004. Т. 1.
[История прибытия россиян] От редакции: История прибытия россиян в Австралию // Австралиада. 2006. № 48. С. 14-15. От редакции // Австралиада. 2006. № 49. С. 15-16. Петриковская A.C. Российское эхо в культуре Австралии. М., 2002. С. 152-183.
Александр Массов
