CC BY
14Теологический вестник Смоленской Православной Духовной Семинарии. 2015. С. 55-62
УДК 27-9
Иерей Валерий (Рябоконь Валерий Викторович) Смоленская Православная Духовная Семинария
Кампания по закрытию храмов во второй половине 20-х Годов xx века на примере Смоленской губернии
Ключевые слова: кампания по закрытию храмов; Смоленская губерния; Церковь и государство в XX веке в России; статистические данные; документы государственных архивов.
В статье рассматриваются причины и ход закрытия православных храмов в Смоленской губернии во второй половине 20-х годов XX века. Систематизируются сведения различных архивных документов данного периода, которые выявляют основание для проведения антирелигиозной кампании и особенности ее реализации. Выявляются факты, позволяющие судить об отношении населения Смоленской губернии к закрытию храмов или передаче их для использования по другому назначению.
Вторая половина 20-х годов XX века на Смоленщине была ознаменована продолжением антирелигиозной кампании. Одной из форм борьбы с Церковью было закрытие храмов и лишение верующих мест молитвенных собраний и совершения богослужений. К данному периоду в арсенале советской власти было достаточно постановлений и других документов разного уровня, дававших полномочия для осуществления задуманного.
В данной работе описывается кампания по закрытию храмов на основании документов, показывающих события в основном со стороны верующих.
Статья 36 постановления ВЦИК «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 года1 давала широкие возможности к изъятию храмов и молитвенных зданий как в городе, так и в сельской местности. Основным объяснением, оправдывавшим изъятие церковных помещений и закрытие храмов, было следующее: нехватка помещений для социальных и культурных нужд, необходимость здания под школу, госпиталь, дом инвалидов и т.д. Зачастую в условиях острой нуждаемости рабочих в досуге и нехватки складских помещений храмы приспосабливались под клубы и склады, реже — под музеи, иногда сносились. В сельской местности закрытый храм обычно служил зернохранилищем или пустовал.
Схема реализации ст. 36 выглядела следующим образом. На определенный храм появлялся внешний «заказ», который выражался в письменной форме с необходимой ар-
1 Передача здания культа, находящегося в пользовании верующих, для других надобностей (ликвидация молитвенного здания) допускается исключительно по мотивированному постановлению центрального исполнительного комитета автономной республики, краевого, областного или губернского исполнительного комитета, если это здание необходимо для государственных или общественных надобностей. О таком постановлении сообщается верующим, составившим религиозное общество [2, с. 255].
гументацией и представлялся в Гор- или Губадмотдел, последний ходатайствовал перед ГИКом или Облисполкомом о закрытии. Через непродолжительное время принималось положительное решение. Весь процесс широко освещался в печати, где приводились внушительные цифры, якобы подтверждавшие согласие большинства населения.
По сравнению с постановлением Президиума ГИКа города Смоленска от 16 октября 1925 года о порядке закрытия храмов и молитвенных домов, ст. 36 постановления ВЦИК значительно упрощала эту процедуру в случае имеющейся необходимости в церковном здании для государственных или общественных нужд. Это упрощение было созвучно с решимостью местной власти проводить подобные мероприятия. Большая часть условий принятия подобных решений, соблюдение которых было необходимо ранее (в середине 20-хгодов)1, теперь воспринималась формально или игнорировалась, и вопрос закрытия того или иного храма решался «большевистскими» темпами, путем создания резонанса в печати, создания определенного мнения широких слоев населения. При этом не учитывалась необходимость «принимать во внимание религиозные интересы верующих».
С начала 1929 года в областной газете «Рабочий путь» стали появляться короткие заметки с призывами и пожеланиями различных городских организаций и учреждений закрыть определенные церкви и передать их для культурных и общественных нужд. Церковнослужители и верующие, противящиеся закрытию, оказывались, таким образом, некими противниками социального и культурного благополучия граждан. При этом статьи отличались характерным для эпохи стилем: с громкими призывами, масштабными планами и статистикой, как правило, не соответствующей действительности.
Иллюстрацией может служить статья, вышедшая в начале апреля под заголовком «Вот где пустующая жилплощадь!»: «В связи с организацией области, — пишет Н. Ле-вошин, — в Смоленске надо будет разместить ряд учреждений. Каждый метр жилой площади должен быть на учете и наиболее целесообразно использован. Придется уплотнять культурно-бытовые учреждения и быть может даже временно закрывать некоторые из них». С первых же строк автор поднимает проблему острого жилищного кризиса, определенных трудностей и лишений, с которыми сталкиваются даже учреждения культуры и быта. Отмечается, что в условиях такой общегородской проблемы «в Смоленске имеется 22 действующих храма, вместимостью в 35000 человек. Верую-
1 «1) если в данной местности ощущается острый недостаток в зданиях и помещениях для жилищных, санмедицинских, культпросветительских и т.п. целей, причем окажется, что закрываемый храм действительно может быть использован для реально соответствующего учреждения и при том имеется фактическая возможность средств для его приспособления;
2) если это мероприятие отвечает запросу трудящихся масс в форме многочисленных коллективных заявлений, резолюций, постановлений съездов и т.д.
При наличии вышеуказанных условий и обстоятельств, необходимо принимать во внимание религиозные интересы верующих, их привычки, статистические данные о количестве населения, пользующего закрываемым храмом, о вместимости ближайших храмов, их отдаленности от данного района, расходы произведенные по ремонту закрываемого храма и т.п. Вообще, в делах этого рода необходима крайняя осмотрительность в выносимых постановлениях [...] при чем до окончательного разрешения подаваемых по этому поводу жалоб фактическое изъятие храма от имеющей его по договору группы верующих, а также закрытие или ликвидация храма, ни в коем случае не может быть допущена. Невыполнение всех вышеуказанных условий...повлечет за собой возбуждение против виновных лиц законного преследования, как за превышение власти» [3, л. 13].
щих по регистрационным спискам значится всего 2000 человек. Допустим, — продолжает подсчеты автор, — что не все верующие зарегистрированы, увеличим число верующих в два с половиной раза — до 5000 человек. Но и тогда получается излишек площади, который может вместить не много не мало — как 30000 человек». Обращают на себя внимание уверенно приведенные автором статистические данные и арифметические подсчеты по вместимости смоленских храмов, средняя наполняемость которых должна быть более 1500 человек, и данные регистрации верующих, не доступные обычному гражданину. Однако, если вместимость смоленских храмов читатели могут подсчитать самостоятельно, то обнародовать данные учета уполномочено только официальное лицо или соответствующий государственный орган. При этом нет никаких свидетельств того, что автор относился к одной из данных категорий. Подтверждением тому является ремарка от редакции в конце публикации: «Печатается в порядке постановки вопроса». Далее в статье предлагается и способ решения проблемы, отличающийся простотой и беспринципностью: «А чтобы не создалось здесь неразберихи, попусту не растрачивались время и силы, адмотделу гика надо выбрать из 22 храмов необходимое количество для удовлетворения имеющегося числа верующих, а остальное отдать под культурно-бытовые учреждения. Чем скорее это будет сделано, тем лучше, тем меньше мы потратим времени на собрания по этому вопросу» [17].
Кажущиеся на первый взгляд наивными предложения стали ориентирами в кампании по закрытию большинства храмов в Смоленске в 1929 году. Иллюстрацией проведения в жизнь 36 статьи постановления ВЦИК от 8 апреля 1929 года является механизм закрытия многих смоленских церквей. Основное количество храмов Смоленска в этом году было закрыто именно в связи с государственными или социальными нуждами.
Одним из ярких примеров является процесс изъятия Верхне-Георгиевской церкви (в исследуемых документах значится и как Георгиевская, Верхне-Георгиевская, и как Ново-Георгиевская; во всех случаях речь идет о храме на Покровской горе, современная улица Фрунзе), начавшийся с предоставления в административный отдел Горсовета Смоленска резолюции «общего собрания красноармейцев, вольнонаемных, больных и начсостава Окружного Военного госпиталя БВО», принятой 17 июля 1929 года [7, л. 204].
Упоминание в составе общего собрания столь неоднородного контингента, начиная с «начсостава» и заканчивая больными, свидетельствует якобы о давно назревшей у Окружного Военного госпиталя проблеме нехватки помещений «для клуба, для занятий с санинструкторами, патологоанатомического кабинета, изолятора и т.д.» (п. 1), вызвавшей широкое обсуждение (до 500 человек). Далее в резолюции приводится еще ряд причин, вследствие которых действующую церковь предлагалось закрыть. Среди них — колокольный звон церкви, нарушающий покой больных, «в особенности нервного отделения», не только госпиталя, но и соседей — 1-ой Советской больницы (п. 2). Пункт 3-й резолюции свидетельствует о том, что соседством церкви с госпиталя создается опасная криминальная обстановка, так как «церковь с кладбищем никем не охраняется» и «последнее является притоном для разного подозрительного элемента». Более того, само «существование Георгиевской церкви в районе воинских частей, красноармейцы которых не раз указывали на необходимость ее закрытия, является в высшей степени нежелательным (п. 4). Из дальнейших рассуждений следует, что «Ново-Георгиевская церковь насчитывает в своем приходе всего около 50 человек, которые могли бы с большим успехом вступить в другой приход» (п. 6). Очевидно, госпиталь согласился бы терпеть вышеизложенные неприятности от соседства церк-
ви, но «в районе расположения госпиталя нет более подходящего помещения для использования его для нужд госпиталя, чем церковь с кладбищем» [7, л. 204]. Принимая во внимание практическую связь госпиталя и кладбища, последнее заявление звучит весьма цинично. Данную резолюцию можно назвать классической «мотивированной» формулировкой и поводом для закрытия храма.
Изучая различного рода прошения и ходатайства, а также дела по закрытию храмов и молитвенных зданий, нельзя не обратить внимание на активность населения, добивающегося их закрытия или изъятия. На подобный размах одобрения линии по закрытию храмов со стороны общественности всегда указывала областная печать, создавая картину серьезной борьбы населения на «религиозном фронте». Практически каждый номер областной газеты «Рабочий путь» приводит цифры участников этой борьбы: «Конференция пролетстуда университета решила приветствовать начинание печатников и просить ГИК от имени 1745 студентов СГУ передать Вознесенскую церковь под клуб печатников» [14]. За «отобрание Одигитриевской церкви и приспособление ее под клуб» смоленские пионеры собрали до 30000 подписей [7, л. 205].
Информация, свидетельствующая об атеистических взглядах большей части молодежи, нам представляется весьма противоречивой. В начале 30-х годов процент религиозности среди молодого населения был еще достаточно велик [1, с. 166]. Как отмечает Д. Поспеловский, опросы школьников в 1927—1930 гг. показали, что от 11 до 92 % детей были верующими, причем процент верующих не зависел от местоположения школы в городе или селе. Тот же Смоленский университет выражает свое удивление, что среди поступающих имеется «большое количество детей служителей культа» [12]. В статье «Безбожники забывают о школе», критикующей отсутствие антирелигиозной работы в учебных учреждениях города, говорится о проведенном обследовании учащихся в одной из железнодорожных школ, где «верующих учеников — 32 проц., посещающих церковь добровольно — 28 проц. и по принуждению 8 — проц. Не лучше обстоит дело и в других школах Смоленска. Были и есть случаи массовой непосещаемости занятий в дни религиозных праздников, есть случаи участия учащихся в церковных хорах, прислуживания священникам во время богослужения». В этой же публикации говорится о том, что «есть и такие школы, которые на словах за антирелигиозную пропаганду, а на деле против нее» [13]. О том, что большинство, а это в указанной статье и родители, и дети, было не только против закрытия церквей, но и против предложения запретить детям посещать храмы, указывает то обстоятельство, что при подобной агитации во время родительского собрания в школе «поднялся такой шум, что докладчик должен был прервать свой доклад» [13].
Однако местная печать создавала картину активности учащейся молодежи в борьбе против «религиозных пережитков» и за закрытие церквей. Характерно «Письмо школьников в Облисполком», напечатанное в газете «Рабочий путь»: «Учащиеся 5-й смоленской девятилетки им. Крупской обратились в областной исполнительный комитет с письмом, в котором требуют в "рождественские" дни запретить продажу елок и елочных украшений и прекратить продажу спиртных напитков. В этом письме школьники сообщают, что они у себя образовали безбожный фонд, в который собирают кольца, сережки, цепочки, кресты и металлическую отделку с икон. Все это будет продано на индустриализацию страны. Школьники начали соревнование по снятию у себя дома икон и созданию в школе антирелигиозного музея. Кроме этого учащиеся постановили вступить в ряды союза воинствующих безбожников, стать активными читателями и под-
писчиками газеты "Безбожник". Школьники 5-й девятилетки обращаются ко всем учащимся школ Западной области с предложением присоединиться к их письму в облисполком и повести усиленную борьбу с религией и со всеми остатками старого быта» [20].
Наряду с очевидной фальсификацией информации об активном безбожии молодежи, видимо, похожая ситуация имела место и среди взрослого населения. В статье «Церкви — под культурные очаги», напечатанной в газете «Рабочий путь» 26 января 1929 года [16], говорится о желании трудящихся Смоленска закрыть сразу 6 церквей: Нижне-Никольскую (под пионерский клуб, под культурные нужды пожарных), две церкви — Свирскую и Иоанно-Богословскую — в районе Краснофлотской улицы при желании большинства жителей этого района — под клуб, Одигитриевскую церковь — под клуб, Вознесенскую церковь — для культурно-бытовой работы, Петропавловскую церковь — под культурные учреждения. О победе безбожников в антицерковных кампаниях всегда говорилось, что за ее проведение было «поголовное большинство» [19].
Характерные лозунги появляются и на страницах районных газет: «Так будет потому, что так решили 6000 рабочих и крестьян!» или «25 деревень требуют закрытия церквей», «Рабочие смолпивзавода единогласно поддерживают требование...» [18, 19, 15].
Протоколы Президиума Западного областного исполнительного комитета о закрытии церквей, в первых своих строках выражающих мотивацию, подводят итоги общественной битвы за храмы: «Принимая во внимание ходатайство большинства взрослого населения.», «Принимая во внимание многочисленные ходатайства граждан.», «Принимая во внимание ходатайство местного населения.», «Учитывая ходатайства рабочих, красноармейцев и служащих.» [4, л. 235—237].
О том, что понималось под «большинством», свидетельствуют те же цифры. Так, например, за закрытие Заболоцкой церкви в пользу больницы, обслуживающей в месяц около 3000 человек, на собрании граждан Заболоцкого района (Екимовичского РИКа, Рославльского округа) «единодушно вынесло постановление» около 200 человек [18, 19, 15]. А в сельской местности «большинство» значительно уменьшается, процедура закрытия упрощается, приобретая зачастую абсурдные мотивировки. На собрании молодежи в деревнях Кисляки, Баяши, Лебешево Демидовского Волкома ВКП(б) 40 человек присутствовавших постановили: закрыть Дубровскую церковь, так как она вредна для строительства государства и является классовым врагом рабочих и крестьян [7, л. 64]. В деревне Ключи общее собрание из 30 человек, выслушав сообщение тов. Максимкина о том, что культурный уровень в деревне совершенно слаб, так как все люди запуганы попами, постановило закрыть церковь и устроить в ней клуб, но временно занять под склад [6, л. 156].
Можно предположить, что на примере сельской местности отражается наиболее реальная картина, где не было даже формальной возможности увеличить число «поголовного большинства» до нескольких тысяч человек. Учитывая специфику жизни советской деревни, идейным вдохновителем нескольких десятков человек, присутствующих на собраниях, мог быть один активист, декларирующий антирелигиозные лозунги. Имели место и случаи запугивания населения. Так 31 декабря народный судья Дудин, пригласив граждан на общее собрание, встал на стол перед всем народом и объявил: «Кто будет поднимать руки за церковь при голосовании, тот будет сослан на Соловки». После предупреждения началось голосование. Некоторые граждане поднимали руки при голосовании за церковь, но их комсомольцы били книгами по рукам и
постановили протоколом, что церковь закрыта общим голосованием (из жалобы крестьян) [9, л. 203]1.
Очевидно, что принуждение и запугивание использовались в работе с населением по формированию антирелигиозных настроений.
Таким образом, можно признать, что желание общественности закрыть храм не всегда было искренним и не являлось выражением мнения большинства. Напротив, при закрытии храма мнения верующих зачастую не учитывались, а обжалование на местном уровне безосновательно отклонялось. Не случайно на данное обстоятельство указывает митр. Сергий (Страгородский) в письме к П.Г. Смидовичу от 19 февраля 1930 года о нуждах Православной Церкви в СССР, говоря о необходимости «признать за правило, чтобы при закрытии церквей, решающим считалось не желание неверующей части населения, а наличие верующих, желающих и могущих пользоваться данным зданием» [2, с. 269]. Призыв к необходимости учитывать голос протестующих против закрытия и изъятия молитвенных зданий содержался и в секретной инструкции к постановлению ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 года, датируемой 20 июля 1930 года. Так, согласно инструкции, при наличии протеста значительной части населения, решение административных органов подлежит отмене [2, с. 282].
Однако множество жалоб в ВЦИК свидетельствуют об обратном: при наличии мнения большинства верующих против закрытия храма, а также при отсутствии условий, для закрытия, процесс продолжался.
Характерна жалоба в Президиум ВЦИК от Старского церковно-приходского Совета Брянского округа Дятьковского района Западной области от 18.01.1930 г., где в Президиум с последней надеждой обращается религиозная община. Письмо составлено грамотно и написано каллиграфическим почерком. В нем на основании существующего законодательства о религиозных объединениях содержится прошение рассмотреть дело о закрытии храма. Против закрытия приводятся следующие аргументы: «1. Храм был построен в 1903 году самими рабочими, а не капиталистами. 2. Церковный совет и члены учредители общества состоят из рабочих, работниц, домохозяек и граждан поселка, имеющих право голоса. 3. По списку в 1929 году, представленному в Дятьковский ВИК и Брянский Губисполком, общее число верующих было 1096 взрослого населения. 4. Общество верующих не имеет никакого отношения к капиталистическим элементам [...]. 5 Члены общества принимали одинаковое участие с прочими гражданами в вычетах на постройку школы-семилетки, клуба и прочее в надежде сохранить храм. 6. В поселке Стари не ощущается никакой острой нужды в нашем молитвенном здании [...]. 7. Не имеется других зданий, где бы верующие могли выполнять свои религиозные обряды [...]» [10, л. 122—123]. Храм был закрыт с фор-
1 Данный факт был осужден не только верующими в жалобе, но и самими борцами с религией. В архиве имеется вырезка из газеты со статьей по этому поводу: «Вот говорят, [...] дурака заставь богу молиться, он и лоб разобьет [ ]. Ну, а если найдется «разумник», который придумает и вовсе «расквасить» лоб дураку, лишь для того, чтобы предохранить (в дальнейшем) тот лоб от сокрушительного действия [...] дурацких поклонов? Как бы тогда назвали такого товарища? Сказали бы тоже, пожалуй, что и «лоб» (у него самого) и, даже, вообще «голова закружилась»?! Что-то «похожее» должно быть теперь и случилось со «скорбной главой» одного такого уважаемого товарища — Дудина. [...]. «Заставь ду... Дудина антирелигиозную вести пропаганду и, вообще, агитацию!... Добро-бы и в самом деле его ду.. Дудина кто-либо «заставил», а то. Нет уж, придется видно Дудина — нарсудью привлечь, к строжайшей и судебной ответственности. Ник. Олаевич.» [9, л. 202].
мулировкой: «Принимая во внимание ходатайство трудящегося населения рабочего поселка Старь.» [10, л. 128]. Сведений об ответе на письмо нет.
Среди жалоб, поступивших в ВЦИК, есть и такие, которые свидетельствуют о беззаконии, происходящем не только на селе, но и в городе. Например, Гжатским1 Горсоветом была произведена, вопреки закону от 8 апреля 1929 г., ликвидация Благовещенского собора и Богоявленской церкви. Ликвидация была организована с намеренным кощунством: крест с храма срывали веревкой, привязанной к трактору, под который подкладывались иконы. Лица, реагирующие на незаконное закрытие, были арестованы и привлечены к уголовной ответственности «за учинение действий контрреволюционного характера» [8, л. 25].
Привлекает внимание другое письмо, которое показывает реальную картину глазами простых верующих2: «В Всесоюзный Центральный Исполнительный Комитет. От церковного совета верующих села Самуйлово Кармановского РИКа Ржевского округа.
Просим открыть у нас церковь она закрыта под давлением местной власти, которая назначила на ремонт церкви 17000 р., а ремонта нашей церкви не нужно делать перед закрытием церкви 17 октября 1929 г. всех членов церковного совета вызвали в ячейку и под угрозами заставили подписаться под актом о закрытии церкви. Вся наша округа желает иметь церковь и никогда не соглашалась на ее закрытие пред закрытием церкви над нашей святыней надругались иконы кололи и топили ими печку сосуды кресты евангелия взяли в местную ячейку и куда их девали не знаем из церкви взяли 65 фунтов свечей восковых 33 рубля денег гарное масло диваны ковры куда их девали не знаем. Имущество церкви не принимали по описи священство и также церковный совет не звали во время приема курили в алтаре и 25 октября в церкви устроили вечеринку и плясали там под гармонику несмотря на то, что у нас в селении имеется хороший клуб. Церковь у нас закрыта 20 октября и мы все крестьяне и крестьянки очень возмущены таким бесчинством над нашей святыней и насилием над нашей верой мы хочем молиться и все налоги государству выплатили сполна не знаем теперь за что нашу церковь закрыли молиться нам негде из риз церковных в местной ячейке диваны сбили Куда же пошло церковное имущество и пожертвование на трудовые гроши наши мы ничего не знаем мы все верующие знаем что Центральная Советская власть не запрещается молиться в храмах и охраняет свободу веры просим защиты просим возвратить нам церковь тысячу верующих ждут от Центральной власти что она возвратит нам храм и помещение церковной сторожки. К сему члены Церковного совета расписались» [5, л. 186].
Если принять во внимание факты такого рода, становится понятым категорический запрет власти «применения метода социалистического соревнования в вопросе закрытия церквей» [11, л. 6].
Итак, к концу 20-х годов XX века антирелигиозная деятельность властей стала набирать обороты. Характерными формами кампании по закрытию храмов являются следующие: обоснование необходимости изъятия культовых зданий в связи с государственными и социально-культурными нуждами, развертывание информационной пропаганды, запугивание населения, снос и перепрофилирование зданий даже без имеющихся на то оснований. Всё это происходило на фоне протеста населения, чаще
1 Гжатск — ныне г. Гагарин Смоленской области.
2 Сохранена оригинальная орфография и пунктуация.
выражавшегося в мирных законных формах. Происходившее в Смоленской губернии было частью общего антицерковного процесса в стране.
Литература
1. Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М.: Республика, 1995. 511 с.
2. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917—1941. Документы и фотоматериалы. М.: Изд-во ББИ, 1996. 352 с.
3. ГАСО, Ф.161, Оп.1, Д.6.
4. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.37а.
5. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.285.
6. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.286.
7. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.288.
8. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.296.
9. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.866.
10. ГАСО, Ф.2360, Оп.1, Д.921.
11. ГАНИСО, Ф.5, Оп.1, Д.811.
12. Рабочий путь. 1928. 23 августа. № 195.
13. Рабочий путь. 1928. 24 ноября. № 273.
14. Рабочий путь. 1928. 8 декабря. № 285.
15. Рабочий путь. 1929. 9 января. № 9.
16. Рабочий путь. 1929. 26 января. № 20.
17. Рабочий путь. 1929. 4 апреля. № 75.
18. Рабочий путь. 1929. 19 мая. № 119.
19. Рабочий путь. 1929. 7 сентября. № 206.
20. Рабочий путь. 1929. 17 декабря. № 290.
Fr. ValeriyRyabokon'(Ryabokon'V. V.) Smolensk Orthodox Theological Seminary
The campaign to close churches in the second half of the 20-ies. xx century as an example of smolensk province
Keywords: campaign to close churches; Smolensk Province; Church and State in the XX century in Russia; statistical data; documents of state archives.
The article discusses the causes and course of the closure of the Orthodox churches in the province of Smolensk during the second half of the 20-ies. XX century. The information of various archival documents of the period is brought to a system, which reveal the basis for the anti-religious campaign, and especially its implementation. The facts that would open the attitude of the population of Smolensk province to the closure of churches or transfering them for use for another purpose are revealed.
