CC BY
56
88
УДК 32
А. М. Карпенко
КАЛИНИНГРАД В «ГАНЗЕЙСКОМ» ДИСКУРСЕ «РЕГИОНА БАЛТИЙСКОГО МОРЯ»
На примере текста, излагающего исторический нарратив «новой Ганзы», анализируются дискурсивные стратегии политического конструирования «новых регионов» в Северной Европе и символического включения в них областей Северо-Запада России, в том числе Калининградской области.
The paper observes discourse strategies of the ‘new region-building' in Northern Europe. The instruments of political inclusion of the north-western regions of Russia into the narrative on 'legacy of Hansa' are considered.
Создание региональных объединений вряд ли можно отнести к разряду новых политических явлений. В истории международных отношений хорошо известна роль региональных блоков, существовавших в условиях биполярного мира в период после окончания Второй мировой войны. С окончанием «холодной войны» и активизацией глобализационных процессов характер регионализма стал меняться. По мнению ряда исследователей, сейчас можно говорить о регионализме нового типа [8; 2, с. 4 — 5]. В отличие от «старого регионализма», в котором регионы формировались «сверху», по инициативе «сверхдержав», в возникновении «новых регионов» «снизу» имеется существенный элемент спонтанности и автономии игроков, не обязательно характеризуемых традиционными силовыми параметрами акторов биполярного мира. В центре «нового регионализма» находятся такие типы регионов, где государства уже не являются главными и единственными акторами, определяющими условия сотрудничества и интеграции. «Старый регионализм» был ориентирован на решение четко очерченных задач в сферах экономики или безопасности, например на создание зон свободной торговли или военных альянсов. «Новый регионализм» более многомерен: он включает в себя экономический, политический, социальный и культурный аспекты. В «новом регионализме» процессы регионализации и глобализации неразрывно связаны. Так же, как и глобализация, регионализация порождает схожий гомогенизирующий эффект на уровне региона, «размывая» суверенитет национальных государств и меняя их роль. «Новый регионализм» представляет собой своего рода попытку поставить транснациональные транзакции под определенный политико-территориальный контроль [8, р. 6 — 7].
Официальный дискурс Брюсселя не является единственной репрезентацией Европы во внешнеполитической среде Калининграда. Калининград включается в проекты регионостроительства на Балтике и в
Вестник РГУ им. И. Канта. 2008. Вып. 6. Гуманитарные науки. С. 88 — 94.
Северной Европе, которые оспаривают попытки Брюсселя, своего рода «мягкого имперского центра», поддерживать достаточно централизованную и иерархизированную версию «крепости Европа». Политические проекты «измерений» и «инициатив» являют собой пример подхода конструирования региона «снизу вверх», в отличие от официальных стратегий РФ и, хотя и в меньшей степени, ЕС [5, с. 181; 7]. Приведем лишь некоторые примеры: программы «Северное измерение», «Восточное измерение» [11], проект «Регион Балтийского моря».
В создании нового политического пространства Балтики и Северной Европы большую роль сыграло эпистемологическое сообщество интеллектуалов, специализирующихся в области внешней политики. Как пишет И. Нойманн, суть их тезиса состояла в том, что «в нынешних по-стмодерных условиях суверенитет государства релятивизируется в пользу нового европейского средневековья, в котором разные политические вопросы решаются на разных политических уровнях» [5, с. 181]. Так, регион Балтийского моря является сферой политической активности разноуровневых акторов: с одной стороны, мы наблюдаем здесь деятельность крупных игроков международных отношений, таких как ЕС, США и Россия, с другой — взаимодействие «регионального государства» в лице ЕС и государств-членов ЕС, с третьей — сотрудничество на уровне «микрорегионов», или частей различных государств (областей, земель, воеводств и т. д.). Этот список дополняют менее формализованные неправительственные структуры мировой политики [14, р. 11].
Существует несколько вариаций состава региона Балтийского моря. Вслед за финскими аналитиками [9], мы будем считать, что в регион входят девять государств — Российская Федерация и восемь членов ЕС (Дания, Швеция, Финляндия, Польша, Германия, Латвия, Эстония, Литва). При этом, говоря о крупных государствах (РФ, ФРГ, Польша), следует иметь в виду, что к региону относятся лишь их части (Калининградская и Ленинградская области, а также Санкт-Петербург от РФ; Гамбург, Шлезвиг-Гольштейн и Макленбург-Передняя Померания от ФРГ; Померания, Западная Померания, Вармия и Мазуры от Польши). В таком составе население региона составляет около 50 млн человек. Будущее региона видится его создателям в развитии сетей региональной кооперации, которые обеспечат развитие «эффективных экономик и политической стабильности, сотрудничества в сфере планирования и проектирования инфраструктур, сохранение экологических систем и обмен в областях культурной, социальной и образовательной политики» [14, р. 8].
Политические элиты Северо-Запада России в целом положительно относятся к региональным европейским инициативам [1; 6]. Особенно эта тенденция была характерна для 1990-х, когда стратегия активных двусторонних контактов западных областей России с европейскими соседями помогала «минимизировать экономический контроль со стороны центра, т. е. Москвы» [5, с. 183]. А. Макарычев считает, что один из главных уроков, который может извлечь Россия из «нового регионо-строительства», состоит в том, что надо перестать воспринимать Европу в качестве единого «цивилизационного блока», поскольку это вернейший способ оказаться исключенной из европейских политических, экономических и социальных пространств [10].
89
90
Как выглядит современный «ганзейский нарратив», поддерживающий политический проект «Регион Балтийского моря»? Какие дискурсивные стратегии используются для его построения и поддержания? Для ответа на этот вопрос мы обратились к тексту, составленному известными экспертами, главе «Историческое наследие» брошюры «Регион Балтийского моря. Динамичная треть Европы», выпущенной в Финляндии в 2004 г., сразу после «третьей волны» расширения ЕС [9, р. 8]. Это издание представляет результаты исследования, проведенного по заказу города Турку, одного из главных интеллектуальных центров Северной Европы. Цель издания и исследования заключается в презентации и продвижении проекта региона Балтийского моря в широких политических кругах. Стоит отметить, что Финляндия является одной из самых активных участниц «нового регионостроительства». Авторы, у. Кивикари и Э. Антола, представляют ведущие финские исследовательские и образовательные институты и являются влиятельными экспертами международного уровня. Э. Антола был вдохновителем и автором известной программы «Северное измерение», принятой ЕС по инициативе Финляндии в 1998 г., а также работал советником премьер-министра Финляндии в то время. Глава, посвященная «наследию истории», представляет собой нарратив новой коллективной «ганзейской» идентичности. Небольшой по объему текст является квинтэссенцией конструктов мира «образов» и «влияний». Эти обстоятельства обусловили наш выбор текста как одного из программных политических документов, который позволил бы нам рассмотреть основные конструкты дискурса политических региональных проектов «нового типа».
Лейтмотивом образа нового региона является море, причем море не как разъединяющая водная преграда или романтическая «бушующая стихия», а море как медиум, посредством которого обеспечиваются социальные отношения:
Веками Балтийское море объединяло страны и территории, лежащие на его побережье, и делало их более близкими друг другу и внешнему миру.
При этом подчеркивается не отвлеченно-возвышенный характер связующей роли моря, а вполне материальный, экономически выгодный, земной:
Море издавна, задолго до появления наземного транспорта и авиации, обеспечивало единственный и почти всегда самый лучший способ сообщения. Балтийское море и сейчас — даже в смысле скорости — очень выгодный транспортный путь, который, наряду с другими средствами сообщения, образует основу для связей стран региона.
Новый регион необходимо сконструировать не только в пространстве, но и во времени. Апелляция к «корням», к «естественности» и «данности» «воображаемого сообщества» является одной из ключевых характеристик эссенциализирующего дискурса. «Укорененность» в веках нового конструкта «регион Балтийского моря» достигается сочетанием использования в нарративе образов моря и янтаря как природных феноменов и торговли как социального явления:
Археологические находки — янтарные изделия, которые использовались в Древней Греции для сакральных целей, доказывают, что уже в античные времена регион Балтийского моря был вовлечен в торговые контакты с внешним миром.
Использование символов «сакрального» и «мирского» в позитивистском обрамлении научных доказательств и открытий готовит читателя к центральному историческому сюжету нарратива — образу Ганзы, при описании которого активно используется современная риторика сети:
Первая действительно внутрирегиональная торговая сеть была создана в средневековые времена Лигой ганзейских городов. Она достигла расцвета в Х1У-ХУ веках. Главная роль в Ганзейской лиге принадлежала Любеку, а другими важным торговыми городами были Гамбург, Бремен, Копенгаген, Данциг (Гданьск), Кенигсберг (Калининград), Рига и Таллин.
Мы видим, как мостик из Ганзы в настоящее перекидывается с помощью использования названий городов региона, фактически заново созданных в период новейшей истории, как естественных синонимов средневековых ганзейских названий (Данциг — Гданьск, Кенигсберг — Калининград). Такая включенность вряд ли бы выглядела столь само собой разумеющейся для тех, кто еще совсем недавно конструировал и воспроизводил советский нарратив Калининграда как отрицания прошлого Кенигсберга.
Для создателей региона Балтийского моря важно подчеркнуть значимость Ганзы не только как экономического, но и как политического актора:
Ганзейские города были не только экономически мощными узлами в сети региона Балтийского моря, но благодаря Ганзейской лиге стали и политически важным фактором в этой зоне.
Безоблачная эра торгово-политического сотрудничества Ганзы контрастирует с другими историческими эпохами, среди которых называется и обсуждается лишь период холодной войны:
На протяжении большей части истории региона Балтийского моря политические и экономические связи омрачало стремление к доминированию над другими государствами. В годы, последовавшие за Второй мировой войной, отношениям в регионе, как и во всем мире, препятствовал антагонизм между Западом и Востоком. На востоке Советский Союз, Польша и Германская Демократическая Республика воплощали модель социализма, в то время как остальные страны Балтийского побережья развивали западные демократии и рыночную экономику.
Повествование подчеркивает неестественность «социалистического эксперимента» в противовес натуральному тождеству рынка и демократии, пока не называя главного «ответственного» за антагонизм и подводит черту «мрачного» исторического периода, но показывая возвращение «экспериментаторов» на «естественный», а потому и верный путь развития:
В начале 1990-х политическая и экономическая трансформация бывших социалистических стран в демократии и рыночные экономики подвела черту противостоянию Запада и Востока в регионе Балтийского моря.
92
«Другой» принял ценности Запада, кризис инаковости был преодолен праксеологически. При этом умелое оперирование «естественностью» преимущества западных ценностей помогает решить проблему «обратной стороны» медали идентификации, а именно избежать обсуждения возможных издержек ассимиляции «Другого».
Эссенциалистская надтекстуальность нарратива призвана показать реальность, естественность нового «инклюзивного» конструкта, говорящего об «общих проблемах»:
Теперь на Балтийском побережье нет противников, есть лишь соседи, которые преследуют общий интерес и решают общие проблемы. Темные тучи войны больше не застилают горизонт; сегодняшние облака являются сигналом угрозы общему пространству и окружающей среде. Снятие торговых барьеров и другие двусторонние меры повысили степень взаимодействия в различных областях социальной и экономической жизни. В первую очередь сейчас приковывает к себе внимание движение гражданских лиц, а не военных. Вместо различий и соперничества между системами, желание сотрудничества и стремление к общеевропейской интеграции определяет сейчас рамки взаимодействия.
Риторика «соседства» и «общего дома» не подвешена в воздухе и не апеллирует к «множественности» и «текучести», а строится на бинарной оппозиции образу «Другого», который выходит на арену как главный инициатор «грозовых туч» прошлого:
В глобальной политической и экономической географии Советский Союз и его последователи пытались создать «Восток», также называемый Вторым миром. Этот термин использовался для подчеркивания дистанции между ценностями и системами и различия между Западом и Востоком, между Первым и Вторым миром.
Нынешняя «единая европейская» стадия трактуется в тексте как естественная ступень линейного развития, вполне в соответствии с теорией модернизации и концепциями конвергенции и постиндустриального общества, возникшими в ее рамках [3, с. 24 — 30]:
Сейчас два мира слились в единую Европу, стабильность которой уже не гарантирована противостоянием военных держав, неусыпно следящих за действиями друг друга. Возникновение «балтийского угла в европейском доме» можно рассматривать в качестве одного из итогов этих перемен. В результате коллапса социализма и расширения ЕС регион Балтийского моря сейчас стал витриной и лабораторией интеграционных процессов в Европе.
Для визуализации бинарности двух «картин мира», прошлой и настоящей, читателю предлагается таблица, в которой еще раз акцентируются отличительные узловые характеристики системы «двух миров», существовавшей до 1990 г. и «единой Европы», начавшей складываться с 1991 г.: «противник» — «сосед»; «угроза безопасности» — «источник загрязнения», «военные» — «граждане/рабочая сила», «разные системы» — «разные стадии развития», «соревнование систем» — «кооперация, интеграция» и, наконец, «другой мир» — «регион Балтийского моря». «Ганзейский дискурс» пытается тем самым вытеснить соперни-
чающий «реалистический» дискурс «старого регионализма», который поддерживал «узко понятые» интересы безопасности [5, с. 181].
Завершает текст повторное обращение к Ганзе как эталону исторического наследия и путеводной звезде новой ступени развития региона:
Сегодня «Ганза» — популярная историческая цитата, используемая в названии различных событий, организаций, достопримечательностей, компаний и т. д. Она напоминает нам о реализованных возможностях создания работающих сетевых структур в обстоятельствах, когда обмен информацией, людьми и товарами занимал недели и месяцы, а не секунды и часы. В свете ганзейского наследия мы будем выглядеть весьма отстало, по крайней мере, до тех пор, пока не сможем создать хорошо функционирующую систему интеграции в регионе Балтийского моря.
Можно заключить, что приведенный текст являет собой пример типичного модернистского дискурса, построенного на бинарных оппозициях, преодоление которых, собственно, и декларирует новый «ганзейский» проект. В этом нарративе переход к «общим интересам» современного региона стал возможен благодаря смене политических и экономических практик стороной, воплощавшей в недавнем прошлом антагонистичного «Другого», а не принятию «инаковости» «Востока» «Западом». Залог успешного развития видится в следовании исправившимся «Другим» ценностям свободной торговли. Достижению общих целей будет способствовать технологическое развитие (средства современной коммуникации). Дискурсивная стратегия, используемая в тексте, находится в полном соответствии с идеологией модернизации, политической и экономической, и потому, вероятно, будет весьма успешна, по крайней мере, до тех пор, пока вновь возникший или воссозданный «Другой» — будь то Россия, русскоязычные меньшинства балтийских государств, иммигрантские группы внутри «старых рыночных экономик» или любое другое сообщество, начавшее действовать с достаточной степенью солидарности, — не начнет оспаривать гегемонию этого дискурса. Более того, приведенный пример не позволяет говорить и о том, что в «новом регионализме» в данный момент используются принципиально иные по сравнению с модернистскими — например, постструктуралистские — стратегии построения коллективной идентичности, предполагающие «инклюзию инаковости», «текучесть» и «текстуальность» идентификаций [4, с. 267— 78]. Надо учитывать то обстоятельство, что, несмотря на то, что выбор средств для конструирования инаковости весьма широк, именно Россия остается «значимым Другим» многих частей как «старой», так и «новой» Европы, где имеется достаточное число влиятельных акторов, которые будут продолжать стратегию «исключения» России [12; 13]. Вместе с тем в текст включены постмодернистские элементы дискурса, и это открывает путь для дальнейшего оспаривания и возможной трансформации дискурсивной стратегии в целом.
Список литературы
93
1. Игнатьев А., Шопин К. Положительный опыт сотрудничества в рамках Северного измерения: перспективы использования в отношении Калининград-
94
ской области. [Электрон. ресурс]. Режим доступа: <http://kaliningradexpert.ru /node/2182 >, дата просмотра 20.02.2008.
2. Макарычев А. Западные рубежи России: проблемы безопасности и транснационального регионализма. М., 1999.
3. Малахов В. С. Государство в условиях глобализации. М., 2007.
4. Нойманн И. «Я» и «Другой» после смерти суверенного субъекта / / И. Нойманн. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских идентичностей / Пер. с англ. В. Б. Литвинова, И. А. Пильщикова. М., 2004. С. 267-294.
5. Нойманн И. Создание регионов: Северная Европа // Там же. С. 157—191.
6. Сергунин А. Регионализация в регионе Балтийского моря: восприятие российских элит / / Региональное измерение российско-балтийских отношений / Под ред. Л. Карабешкина. СПб., 2004.
7. Browning C. S. The Region-Building Approach Revisited: The Continuing Oth-ering of Russia in Discourses of Region-Building in the European North // Geopolitics. Vol. 8. № 1 (Spring 2003). P. 45 — 71.
8. Hettne B. Globalization and the new regionalism: the second great transformation // Globalism and the New Regionalism / Ed. by B. Hettne, A. Inotai, O. Sunkel. Basingstoke: Macmillan, 1999.
9. Kivikari U., Antola E. Baltic Sea Region: A Dynamic Third of Europe. Turku: City of Turku, 2004.
10. Makarychev A. S. Contours of Regional Identity: Testing Constructivism on Kaliningrad's Ground // The Journal of Eurasian Research. 2003. Vol 2. № 1.
11. Makarychev A. S. Where the North meets the East: Europe's 'Dimensionalism' and Poland's 'Marginality Strategy' // Cooperation and Conflict. 2004. Vol. 39 (3).
12. Neumann I. B. Europe's post-Cold War remembrance of Russia: cui bono? // Memory and Power in Post-War Europe / Ed. by J.-W. Mueller. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 121 — 136.
13. Neumann I. B. European Identity, EU Expansion, and the Integration/Exclusion Nexus // Constructing Europe's Identity: The External Dimension / Ed. by L.-E. Ced-erman. Boulder (Colorado): Lynne Rienner Publishers, 2001. P. 141—164.
14. Williams L.-K. The Baltic Sea region: forms and functions of regional co-operation. Berlin: Humboldt University, 2001.
Об авторе
А. М. Карпенко — ст. преп., РГУ им. Канта, [email protected]
УДК 327
А. А. Фоменков
КАЛИНИГРАДСКАЯ ПРОБЛЕМА И РОССИЙСКАЯ ОБЪЕДИНЕННАЯ ПРАВО-ЛЕВАЯ ОППОЗИЦИЯ НАЧАЛА 1990-х годов
Объектом исследования автора является роль калининградской проблемы в деятельности объединенной право-левой держав-нической оппозиции начала 1990-х годов - Российского общенародного союза, Русского национального собора, Фронта национального спасения. Предмет исследования - видение внешней
Вестник РГУ им. И. Канта. 2008. Вып. 6. Гуманитарные науки. С. 94 — 99.
